Горе невинным Кристи Агата

Глава 23

В номере отеля Артур Калгари снова и снова просматривал только что сделанные заметки, время от времени кивая.

Да, теперь он на правильном пути. Вначале, правда, допустил промах, поставив в центр своего расследования фигуру миссис Эрджайл. В девяти случаях из десяти такой подход дал бы хорошие результаты. Но это дело относилось к оставшейся, десятой доле случаев.

Он органически ощущал наличие какого-то неизвестного ему фактора. Если определить и выявить этот фактор, вопрос будет решен. Убитая, оказавшись в центре его расследований, мешала ему сосредоточиться на иных версиях. Но она, как теперь становилось очевидным, была всего лишь жертвой, не более.

Ему пришлось еще раз проанализировать случившееся с самого начала, обратив особое внимание на Джако. Не на безликого Джако, несправедливо осужденного за несовершенное преступление, но на реального Джако со всеми присущими ему человеческими качествами.

Был ли Джако, применяя термины старой кальвинистской доктрины, «сосудом зла»? А может, ему было уготовано в жизни иное предназначение? Во всяком случае, по мнению доктора Макмастера, его преступные наклонности неизбежно привели бы его к преступлению. Окружающая среда не могла ни помочь ему, ни уберечь его от этого. Так ли это на самом деле? Лео Эрджайл говорил о Джако с сочувствием и сожалением, считая, что человек он трудный, но не преступник. Как увязать между собой эти точки зрения? А как охарактеризовала его Хестер? Не мудрствуя лукаво, назвала ужасным. Примитивное детское суждение. А что сказала про него Кирстен Линдстрем? Что Джако был коварен. Да, именно коварен! Тина заявила: «Я никогда не любила его и не доверяла ему». Похоже, разве нет? В общем, все давали ему сходные характеристики. И только голос его вдовы выпадал из этого однозвучного хора. Морин Клег оценивала Джако, как говорится, со своей колокольни. Он не оправдал ее ожиданий, и она сожалела о том, что не устояла перед его обаянием. А теперь, найдя себе надежного супруга, она беззаботно повторяла его нравоучительные сентенции. Морин, не таясь, перечислила Калгари изрядную долю жульнических проделок Джако, раскрыла способы, с помощью которых ему удавалось прикарманивать деньги. Деньги!

Утомленному взору Артура Калгари вдруг представилось, будто это слово, выведенное гигантскими буквами, заплясало на противоположной стене. Деньги! Деньги! Деньги! Словно навязчивый оперный мотивчик. Деньги миссис Эрджайл! Деньги, помещенные в фонды! Деньги, выплачиваемые в качестве ренты! Остаток имущества, оставленный супругу! Деньги, взятые в банке! Деньги в ящике бюро! Хестер, спешащая в гараж без гроша в сумочке, выпрашивает у Кирстен Линдстрем два фунта. И у Джако были обнаружены деньги, которые, как он клялся, дала ему мать.

Постепенно вырисовывалась общая картина, которая, словно сплетенный из нитей узор, состояла из отдельных элементов-событий, непременно связанных с деньгами. Где-то здесь притаился и неизвестный фактор, так долго не поддающийся расшифровке.

Калгари взглянул на часы. Он обещал в условленное время позвонить Хестер. Пододвинул к себе телефон и набрал нужный номер:

– Хестер. У вас все в порядке?

– О да. У меня все в порядке.

Калгари моментально уловил смысл выделенного интонацией слова. Отрывисто спросил:

– Что случилось?

– Филипа только что убили.

– Филипа! Филипа Дюранта? – недоверчиво переспросил он.

– Да. И Тину тоже, то есть она пока что жива. Находится в больнице.

– Рассказывайте же, – приказал Артур.

Она рассказала. Он спрашивал, переспрашивал, уточнял, пока не получил всю необходимую информацию. Потом угрюмо сказал:

– Держитесь, Хестер, выезжаю. Буду у вас… – он посмотрел на часы, – ровно через час. Мне нужно сначала повидать помощника инспектора Хьюша.

– Что именно вы хотите узнать, Калгари? – спросил Хьюш.

Калгари не успел еще ответить, как на столе у помощника инспектора зазвонил телефон. Хьюш взял трубку:

– Да, говорите. Минуточку. – Он пододвинул к себе листок бумаги, взял ручку и приготовился записывать. – Да, давайте. Да. – Он записал. – Что? Назовите по буквам последнее слово. Понятно. Да, вроде бы в этом нет особого смысла? Правильно. Больше ничего? Правильно. Спасибо. – Он положил трубку. – Звонили из больницы.

– Тина? – спросил Калгари.

Помощник инспектора кивнул:

– К ней на несколько минут вернулось сознание.

– Она что-нибудь сказала? – осведомился Калгари.

– Даже не знаю, следует ли вам об этом говорить, доктор Калгари.

– Прошу вас, скажите. Полагаю, что смогу вам помочь разобраться.

Хьюш задумчиво па него посмотрел:

– Вы принимаете слишком близко к сердцу случившееся, не так ли, доктор Калгари?

– Да, принимаю. Поймите, я несу ответственность за то, что по этому делу возобновилось расследование. И даже за две последние трагедии я несу ответственность. Девушка будет жить?

– Наверное, будет. Колотая рана не затронула сердце, но могла бы и затронуть. – Хьюш покачал головой. – Вечная беда. Люди недооценивают, насколько опасен всякий убийца. Странно, но это именно так. В семье Эрджайл понимали, что среди них находится убийца, и они обязаны были высказать полиции свои соображения. Единственный способ выявить убийцу – это немедленно сообщить полиции все, что известно. А они этого не сделали, затаились и скрытничали. Филип Дюрант был славным и умным парнем, но и для него происшедшее явилось не более чем своего рода игрой. Он начал подстраивать окружающим разные ловушки, что-то узнал, или, по крайней мере, так думал. Кому-то еще тоже показалось, что он что-то знает. Результат: мне звонят и сообщают, что его убили, ткнули чем-то острым в затылок. Вот что значит дразнить убийцу и не понимать, какую он представляет опасность. – Помощник инспектора замолчал и откашлялся.

– А эта девушка? – спросил Калгари.

– Девушка что-то знала, но не пожелала рассказывать. На мой взгляд, она была влюблена в этого парня.

– Вы о ком говорите, о Мики?

Хьюш кивнул:

– Да. Я бы сказал, что и Мики был в нее по-своему влюблен. Но даже любовь бессильна, если человек теряет от страха рассудок. Она сама не понимала, насколько опасны ее сведения. Вот почему, увидев труп Дюранта, она опрометью бросилась в объятия Мики, а он воспользовался представившейся возможностью и пырнул ее.

– Это всего лишь предположение, не так ли?

– Вовсе не предположение, доктор Калгари. У него в кармане оказался нож.

– Тот самый нож?

– Да, окровавленный нож. Мы сделаем анализ, и, не сомневаюсь, это окажется ее кровь. Ее кровь и кровь Филипа Дюранта.

– Но этого не может быть!

– Кто говорит, что этого не может быть?

– Хестер. Я позвонил ей, и она мне все рассказала.

– Рассказала, а что же именно? Видите ли, дело исключительно простое. Мэри Дюрант спустилась на кухню, и, когда она вышла из комнаты, ее супруг был жив. Это было без десяти минут четыре. В это время Лео Эрджайл и Гвенда Воугхан находились в библиотеке, Хестер была у себя в спальне на втором этаже, Кирстен Линдстрем – на кухне. Вскоре после четырех часов на машине приехали Мики с Тиной. Мики прошел в сад, а Тина поднялась по лестнице следом за Кирстен, которая незадолго перед тем понесла наверх Филипу кофе с бисквитами. Тина остановилась, поговорила с Хестер, потом подошла к мисс Линдстрем, и они вместе обнаружили труп Филипа.

– И все это время Мики находился в саду. Разве это не превосходное алиби?

– Не забывайте, доктор Калгари, что в саду неподалеку от дома растет большая магнолия. Ребятишки наловчились по ней карабкаться, а Мики в особенности. Это был его излюбленный способ проникать в дом и исчезать из него. Он мог залезть на дерево, пройти в комнату Дюранта, ударить его ножом и незаметно удалиться. Разумеется, он должен был все рассчитать с точностью до секунды. Но парень был в отчаянном положении и сделал все для того, чтобы любой ценой помешать Тине встретиться с Дюрантом. Спасая себя, он был вынужден убить их обоих.

Минуту-другую Калгари размышлял.

– Вы только что сообщили, будто Тина пришла в себя на несколько минут. Не смогла ли она сказать, кто же ударил ее ножом?

– Она произнесла несколько бессвязных слов, – задумчиво проговорил Хьюш. – В общем-то я сомневаюсь, вернулось ли к ней сознание в полном смысле этого слова. – На его лице появилась усталая улыбка. – Хорошо, доктор Калгари, я в точности передам вам ее слова. Прежде всего она назвала имя. Мики…

– Значит, она его обвинила? – спросил Артур.

– Похоже, что так, – кивнул Хьюш. – Остальные ее слова не имеют никакого смысла. Чистейший бред.

– Что же все-таки она сказала?

Хьюш опустил взгляд на лежавший перед ним листок бумаги:

– Сначала она сказала: «Мики». Потом, помолчав, продолжила: «Чашка была пустой…» – а после новой паузы добавила: «Голубка на мачте». – Он взглянул на Калгари: – Вы не знаете, что это может означать?

Калгари отрицательно покачал головой и повторил:

– «Голубка на мачте». Чрезвычайно любопытно.

– Но она вложила в эти слова какой-то смысл, что-то пыталась выразить. Правда, не стоит их напрямую связывать с убийством. Бог знает, какие бредовые видения теснятся порой в сознании человека!

Несколько минут Калгари молча сидел, задумавшись, и наконец спросил:

– Вы арестовали Мики?

– Мы его задержали. В течение двадцати четырех часов ему будет предъявлено обвинение. – Взглянув исподтишка на Калгари, Хьюш продолжил: – Полагаю, что ответ на мучивший нас вопрос оказался довольно неожиданным. Вы его не предвидели?

– Нет, – ответил Калгари. – Насчет Мики у меня не было ни малейших подозрений. Да и теперь я не верю, что он убийца. – Он поднялся. – Я по-прежнему думаю, что я на верном пути, но понимаю, что мои соображения прозвучат для вас неубедительно, а потому оставлю их пока при себе. Мне надо еще раз съездить в «Солнечное гнездышко» и поговорить со всеми его обитателями.

– Хорошо, – проговорил Хьюш, – будьте осторожны, доктор Калгари. Кстати, какова ваша основная мысль?

– Оцените ли вы мои соображения, если я сообщу вам, что преступление объясняется страстью?

Хьюш приподнял брови:

– Существует множество страстей, доктор Калгари. Ненависть, скупость, жадность, страх – все это страсти.

– Когда я сказал, что преступление объясняется страстью, то подразумевал при этом вполне определенный смысл, в котором обычно употребляется это слово.

– Если вы имеете в виду Гвенду Воугхан и Лео Эрджайла, то, признаюсь, и мы так думали, но наши предположения не подтвердились.

– Все выглядит значительно сложнее, – возразил ему Артур Калгари.

Глава 24

Снова сгущались сумерки, когда Калгари подошел к «Солнечному гнездышку», как и в тот вечер, когда он впервые посетил этот дом. «Змеиное гнездышко», – подумал он про себя и нажал кнопку звонка.

События разворачивались в той же самой последовательности. Дверь отворила Хестер, чье лицо выражало по-прежнему упрямство и отчаяние. И снова позади нее в вестибюле возникла фигура все той же неизменно бдительной и преисполненной подозрительности Кирстен Линдстрем. История повторялась!

Но вот этот ставший уже привычным ритуал внезапно изменился. Упрямство и отчаяние исчезли с лица Хестер, уступив место милой, доброжелательной улыбке.

– Вы! – воскликнула она. – О, я так рада, что вы приехали!

Калгари сжал ее руки:

– Мне надо увидеть вашего отца, Хестер. Он наверху, в библиотеке?

– Да. Он там с Гвендой.

Вперед выступила Кирстен Линдстрем.

– Зачем вы снова пожаловали? – спросила она, и в ее голосе прозвучали обвиняющие нотки. – Явились полюбоваться горем, что сами же на нас и навлекли? Поглядите же, что здесь творится. Вы поломали жизнь Хестер и мистеру Эрджайлу. На вашей совести и две новые смерти. Две! Филипа Дюранта и малышки Тины. И это все вы… все вы сделали!

– Тина пока еще жива, – возразил Калгари, – а я в своих действиях не привык останавливаться на полпути.

– Что вы задумали? – Кирстен преграждала ему путь к лестнице.

– Завершить начатое, – ответил Калгари.

Он мягко положил руку на плечо мисс Линдстрем и слегка отодвинул ее в сторону. Затем он стал подниматься по лестнице, а Хестер последовала за ним. На лестничной площадке Калгари еще раз обратился к Кирстен:

– Пойдемте с нами, мисс Линдстрем, хотелось бы, чтобы присутствовали все.

В библиотеке в кресле у стола сидел Лео Эрджайл. Возле камина на коленях стояла Гвенда Воугхан и не сводила взгляда с тлеющих огней. Увидев Калгари, они удивленно переглянулись.

– Простите за неожиданное вторжение, – извинился Калгари. – Как я только что объяснил Хестер и Кирстен, я пришел завершить начатое. – Он огляделся. – Миссис Дюрант все еще здесь? Хотелось бы, чтобы она тоже присутствовала.

– Кажется, она прилегла, – сказал Лео. – Она… она в ужасном состоянии.

– И все-таки я хотел бы, чтобы она здесь присутствовала. – Он посмотрел на Кирстен: – Может быть, вы сходите и приведете ее?

– Возможно, она не захочет идти, – пробурчала Кирстен.

– Скажите ей, – настаивал Калгари, – что некоторые подробности, касающиеся смерти ее мужа, могут ее заинтересовать.

– О, иди же, Кирсти, – попросила ее Хестер. – Не будь такой подозрительной и сварливой. Я не знаю, о чем хочет говорить доктор Калгари, но собраться нам всем просто необходимо.

– Как вам угодно, – проворчала Кирстен и вышла из комнаты.

– Присаживайтесь, – пригласил Лео, показав на кресло возле камина.

Калгари сел.

– Простите меня, – продолжал Лео, – но я скажу, что был бы счастлив, если бы вы никогда не появлялись у меня в доме, доктор Калгари.

– Это несправедливо! – протестующе выкрикнула Хестер. – Ужасно несправедливо так говорить!

– Мне понятны ваши чувства, мистер Эрджайл, – ответил Калгари. – На вашем месте я бы испытывал то же самое. Я даже некоторое время разделял вашу точку зрения, но потом, тщательно поразмыслив, понял, что поступить иначе, чем поступил, просто не мог.

В комнату возвратилась Кирстен.

– Мэри сейчас придет, – сказала она.

Все сидели в молчаливом ожидании, вскоре явилась Мэри. Калгари с интересом посмотрел на нее, ведь он встретился с нею впервые. Она выглядела спокойной и собранной, была аккуратно одета и причесана. Но безжизненное лицо ее напоминало маску, и ходила она как сомнамбула.

Лео представил ей Калгари, и она едва заметно ему кивнула.

– Хорошо, что вы пришли, миссис Дюрант, – приветствовал ее Артур. – Полагаю, вам следует выслушать мое сообщение.

– Как вам будет угодно, – ответила Мэри. – Но ваши слова не вернут мне Филипа.

Она отошла в сторону и присела в кресло, стоявшее возле окна. Калгари оглядел собравшихся:

– Разрешите мне начать со следующего. Во время моего первого визита, когда я заявил, что могу смыть позор с обесчещенного имени Джако, ваша реакция удивила и раздосадовала меня. Теперь она мне понятна. Наибольшее впечатление на меня произвели сказанные на прощанье слова этого милого ребенка. – Он взглянул на Хестер. – Она сказала: «Дело не в том, чтобы восстановить справедливость, а в том, чтобы не пострадали невинные». Эта фраза из позднейшего перевода Книги Иова. Горе невинным. Мое сообщение принесло страдание невинным. Но невинным не надлежит страдать, они не должны страдать. И чтобы положить конец страданиям невинных, я пришел сюда и скажу то, что должен сказать.

Минуту-другую Калгари молчал, и никто не проронил ни слова. Спокойным, размеренным голосом Артур продолжил:

– Вопреки ожиданиям, мое сообщение не вызвало у вас великой радости. Вина Джако была всеми признана. Все вы были, если можно так выразиться, этим удовлетворены. Это был самый удобный выход в сложившейся ситуации.

– Не кажется ли вам, что ваши утверждения бестактны, доктор Калгари? – возразил Лео.

– Нет, – ответил Калгари, – это правда. Версия о вломившемся в дом преступнике отпала, лучшей кандидатуры, чем Джако, нельзя было придумать, все сразу становилось понятным. Убогий, душевнобольной, не отвечающий за свои действия, трудный мальчик с преступными наклонностями! Каких только слов мы не используем, чтобы оправдать преступление. Вы сказали, мистер Эрджайл, что не осуждаете Джако. Добавили, что и мать, его жертва, тоже его не осудила бы. Лишь единственный человек его осудил. – Калгари поглядел на Кирстен Линдстрем: – Вы его осудили. Прямо и справедливо назвали его коварным. Это слово вы употребили. «Джако был коварным», – сказали вы.

– Возможно, – проговорила Кирстен Линдстрем. – Возможно… вполне возможно, что я это сказала. Это так.

– Да, это так, он был коварным. Если бы он не был коварным, не было бы и случившейся трагедии. Но, как вы знаете, – продолжал Калгари, – я засвидетельствовал его невиновность.

– Не на всякое свидетельство можно положиться, – пробурчала Кирстен. – У вас была контузия. А я-то знаю, какими бывают контуженые. Ничего не помнят, рассудок словно туман застилает.

– Так вот к чему вы пришли! – воскликнул Артур. – Вы считаете, что Джако действительно совершил это преступление, а потом каким-то образом обеспечил себе алиби? Правильно?

– Подробности мне неизвестны, но, видимо, все так и было. Я по-прежнему утверждаю: он это сделал. Несчастья, за этим последовавшие, и смерти… да, эти жуткие смерти… на его совести. По милости Джако случилось!

– Кирстен, ты же всегда любила Джако! – воскликнула Хестер.

– Возможно, – ответила Кирстен, – возможно. Но повторяю, он был коварен.

– В какой-то мере вы правы, – сказал Калгари, – но, с другой стороны, и ошибаетесь. Контузия или не контузия, но память у меня совершенно ясная. В тот вечер, когда была убита миссис Эрджайл, в указанное время я подвозил Джако на своей машине. У него не было ни малейшей возможности – повторяю эти слова со всей ответственностью, – не было ни малейшей возможности в тот вечер убить свою приемную мать. Алиби твердое.

Лео обеспокоенно заерзал в кресле.

Калгари продолжал:

– Вам кажется, что я без конца повторяю одно и то же? Не совсем так. Необходимо принять во внимание кое-что еще. Например, заявление помощника инспектора Хьюша, согласно которому Джако давал свои показания очень уверенно и бойко. У него все было тщательно подготовлено и придумано, словно он знал, о чем ему придется рассказывать. Сопоставим мнение помощника инспектора Хьюша с мнением доктора Макмастера, долгое время изучавшего психологию преступников. В разговоре со мной он сообщил, что его не удивляли посеянные в душе Джако семена жестокости, но он был бы крайне удивлен, если бы Джако сам решился на убийство. По его мнению, в убийстве, о котором идет речь, Джако сыграл роль не исполнителя, а подстрекателя. И вот я подошел к тому моменту, когда должен спросить себя: знал ли Джако, что в тот вечер должно произойти преступление? Знал ли он, что ему потребуется алиби? Не потому ли он так тщательно продумал свои ответы? Если мои предположения верны и миссис Эрджайл была убита кем-то другим, но Джако знал о готовящемся убийстве, то его с полным правом можно назвать подстрекателем и соучастником преступления.

Калгари обратился к Кирстен Линдстрем:

– Вы согласны с этим, не так ли? Вы тоже так думаете или хотели бы думать иначе? Вы попытались внушить себе, что все-таки не вы, а Джако был убийцей миссис Эрджайл. Вы совершили преступление, находясь под его влиянием, и потому считаете, что всю вину можно возложить на него.

– Я? – пролепетала Кирстен Линдстрем. – Я? Что вы говорите?

– Я говорю, – решительно заявил Калгари, – что в этом доме был лишь один человек, который во всех отношениях мог быть сообщником Джако. И этот человек – вы, мисс Линдстрем! На совести Джако немало грехов. Он умел возбуждать страсть в пожилых женщинах и искусно этим умением пользовался. У него был дар вызывать сочувствие и доверие. – Калгари подался вперед. – Вы влюбились в него, не так ли? – негромко произнес он. – Он заставил вас поверить, что вы небезразличны ему, что он хочет жениться на вас и что, как только с этим делом будет покончено и он сможет бесконтрольно распоряжаться деньгами своей матери, вы обвенчаетесь и куда-нибудь уедете. Все верно, не так ли?

Кирстен в ужасе разглядывала Калгари. Она молчала и, казалось, потеряла дар речи.

– Это был жестокий и бессердечный акт, – сказал Артур. – В тот вечер Джако срочно потребовались деньги, над ним нависла опасность ареста и тюремного заключения. Миссис Эрджайл отказала ему в деньгах. Получив отказ, он обратился к вам.

– Думаете, – выдавила из себя Кирстен, – думаете, я взяла бы деньги миссис Эрджайл, вместо того чтобы дать ему свои собственные?

– Нет, – пояснил Калгари, – вы бы дали ему собственные деньги, если бы их имели. Но, думаю, у вас их уже не было. Хоть миссис Эрджайл и обеспечила вам приличную ежегодную ренту, но, видимо, к тому времени Джако уже пустил по ветру все ваше состояние. Когда миссис Эрджайл поднялась к своему мужу в библиотеку, вы вышли из дома к ожидавшему вас Джако и получили от него наставления. Сначала вы должны были принести ему деньги, а затем убить миссис Эрджайл, прежде чем она обнаружит пропажу и забьет тревогу. Дело, как он объяснил, пустяковое. Следует лишь ударить ее по затылку и выдвинуть все ящики, чтобы навести остальных на мысль о грабителе. Джако сказал, что это не вызовет боли и она ничего не почувствует. Себе же он организует алиби, а вам следует уложиться в определенные сроки – от семи часов до половины восьмого.

– Это неправда, – сказала Кирстен. Ее пробирала дрожь. – Вы сумасшедший, если такое говорите. – Казалось странным, что в ее голосе не чувствовалось возмущения. Слова прозвучали как-то устало и невыразительно. – Это неправда, – повторила Кирстен. – Но даже если бы в ваших словах была хоть капля истины, то неужели я допустила бы, чтобы его обвинили в убийстве?

– Да, вы предвидели такое обвинение, – сказал Калгари. – Как бы то ни было, но он внушил вам, что у него будет алиби. Вы, по-видимому, рассчитывали, что его задержат по обвинению в убийстве, а потом установят невиновность. Таков был план.

– Но он не сумел оправдаться, – заявила Кирстен. – Почему же я не выручила его?

– Вы бы выручили его, если бы не возникло некоторое осложнение. На следующее после убийства утро здесь появилась супруга Джако. О его женитьбе вы ничего не знали, женщине пришлось два раза повторить, что она жена Джако, прежде чем вы ей поверили. В одно мгновение рухнул ваш мирок. Вы узрели подлинную сущность Джако – холодного и бессердечного человека, использовавшего вас в своих целях. Вы поняли, что он заставил вас сделать.

И вдруг Кирстен заговорила. Слова полились бессвязным потоком:

– Я любила его… Всей душой любила. А оказалась дурой, влюбленной старой дурой. Он сделал меня такой… заставил поверить в любовь. Говорил, что молоденькие девчонки его не интересуют. Говорил… не могу сказать вам всего, что он говорил. Я любила его. Клянусь, что любила. И вдруг является эта пустышка, глупое, заурядное существо. Я раскусила всю его ложь, все коварство… С его стороны коварство, не с моей.

– В тот вечер, когда я впервые сюда пришел, – сказал Калгари, – вы страшно испугались, не правда ли? Вы страшились грядущего, тревожились за других. За Хестер, которую любили, за Лео, к которому питали привязанность. Но главным образом опасались за себя. И вот видите, куда вас привел страх… Ваши руки обагрены кровью еще двух человек.

– Вы утверждаете, что я убила Тину и Филипа?

– Вы убили Филипа, – проговорил Калгари. – Тина недавно очнулась.

Плечи Кирстен поникли, словно надломились под тяжестью отчаяния.

– Значит, она сказала, что я пыталась ее убить. Но она сама об этом не подозревала. Конечно, я рехнулась, ополоумела от страха. Все так сразу надвинулось, я не видела другого выхода…

– Хотите, я расскажу вам, что сообщила Тина, когда к ней вернулось сознание? – предложил Калгари. – Она сказала: «Чашка была пуста». Я понял, что это значило. Вы сделали вид, будто несете кофе Филипу Дюранту, а на самом деле вы уже убили его и выходили из комнаты, когда услышали, что приближается Тина. Вы оглянулись и притворились, что заходите с подносом в комнату к Филипу. Уже после, потрясенная смертью Филипа и едва не потерявшая от страха сознание, Тина все-таки машинально заметила, что упавшая чашка оказалась пустой, а возле нее на полу не было ни малейших следов кофе.

– Но Кирстен не могла ее убить! – закричала Хестер. – Тина сама спустилась к Мики по лестнице. Она была жива и здорова.

– Дитя мое, – возразил Калгари, – люди, которых ткнули острием, проходят целую улицу, даже не подозревая об этом! Потрясенная Тина едва ли могла что-нибудь почувствовать. Может быть, легкий укол, на который она не обратила внимания. – Он взглянул на Кирстен: – А потом, выбрав удобный момент, вы подсунули нож в карман Мики. И это было величайшей подлостью из всего, что вы натворили.

Кирстен умоляюще всплеснула руками:

– Я не могла иначе… не могла… Все так сразу надвинулось… Они почувствовали правду, Филип и Тина… Тина, видно, подслушала мой разговор с Джако около входной двери. Они начинали догадываться… надо было спасаться. Я захотела… кому бы не захотелось выкрутиться! – Руки ее опустились. – Я не хотела Тину убивать. И Филипа…

Мэри Дюрант поднялась с кресла и медленно пересекла комнату. С каждым шагом ее намерения становились все очевиднее.

– Ты убила Филипа! – вскричала она. – Ты убила Филипа!

И вдруг, словно тигрица, она бросилась на свою жертву. Находчивая Гвенда вскочила на ноги и обхватила Мэри. К ней подоспел Калгари, и сообща они оттащили ее от Кирстен.

– Ты… ты! – кричала Мэри Дюрант.

Кирстен Линдстрем искоса взглянула на Мэри.

– Зачем он вмешивался не в свое дело? – спросила она. – Зачем приставал ко всем с вопросами? Ему-то ведь ничего не угрожало. Не его жизнь подвергалась опасности. Он занимался этим от нечего делать. – Она повернулась, медленно побрела к двери и, ни на кого не взглянув, вышла из комнаты.

– Остановите ее! – вскричала Хестер. – Остановите же ее!

– Пусть идет, Хестер, – произнес Лео Эрджайл.

– Но… она что-нибудь с собой сделает.

– Сомневаюсь, – возразил Калгари.

– Столько лет она была нашим верным другом, – сказал Лео. – Верным, преданным… и вот те раз!

– Думаете, она… покончит с собой? – спросила Гвенда.

– Скорее она отправится на ближайшую станцию и уедет в Лондон, – предположил Калгари. – Но никуда, разумеется, она не денется. Ее выследят и схватят.

– Наша дорогая Кирстен, – повторил Лео. Голос его дрожал. – Такая верная, такая обходительная.

Гвенда схватила его за руку и сильно встряхнула ее:

– Как ты можешь, Лео, как ты можешь? Подумай, что она сделала… сколько страданий нам причинила!

– Знаю, – сказал Лео, – но и сама она страдала не меньше нашего. Полагаю, ее страдания лежат бременем на всех нас.

– Мы страдали бы вечно, – заметила Гвенда, – вместе с нею! Не знаю, что было бы с нами, не окажись здесь доктора Калгари. – Она благодарно ему улыбнулась.

– Все-таки, – ответил Калгари, – я сумел вам чем-то помочь, хотя и с большим опозданием.

– Слишком большим, – горько проронила Мэри. – Слишком большим! О, почему же мы не знали… почему не догадывались? – Она неприязненно взглянула на Хестер: – Я думала, это ты. Вечно тебя подозревала.

– Он этого не думал, – сказала Хестер. И посмотрела на Калгари.

– Хочу умереть, – тихо молвила Мэри Дюрант.

– Дорогая девочка, – проговорил Лео, – как бы мне хотелось тебе помочь.

– Никто мне не поможет, – прошептала Мэри. – Филип сам виноват, ему захотелось остаться здесь, захотелось заняться расследованием. Своими руками себя погубил! – Она оглядела собравшихся. – Вам не понять. – И с этими словами Мэри выбежала из комнаты.

Калгари с Хестер направились следом за ней. В дверях Калгари оглянулся и увидел, как Лео обнял Гвенду за плечи.

– Она же предупреждала меня, – призналась Хестер. Глаза ее округлились, в них притаился страх. – С самого начала говорила, чтобы я ей не доверяла, чтобы опасалась и ее, и всех остальных…

– Забудьте об этом, дорогая, – посоветовал Калгари. – Вот что вам теперь предстоит сделать. Забыть все. Вы все теперь свободны. Тучи подозрения не омрачают более вашего существования.

– А Тина? Она выздоровеет? Она не умрет?

– Думаю, нет. Она влюблена в Мики, не правда ли?

– Наверное, – ответила Хестер, в голосе ее послышалось удивление. – Я об этом как-то не задумывалась, воспринимала их как брата с сестрой. Но на самом деле они ведь не брат и сестра.

– Кстати, Хестер, вы не знаете, что подразумевала Тина, когда произнесла слова «Голубка на мачте»?

– «Голубка на мачте»? – Хестер наморщила лоб. – Подождите минуточку. Что-то ужасно знакомое. «О голубка моя, будь со мною, молю…» Так?

– Наверное.

– Это песенка. Старинная песенка. Кирстен ее обычно нам напевала. Запомнились небольшие кусочки. «Мой любимый стоял, подбоченясь рукою» и что-то еще. «Нет покоя душе ни в морях, ни на суше, только в сердце твоем обретаю покой».

– Так вот оно что! Значит, Кирстен? Понятно, – сказал Калгари. – Да, да, понятно…

– Наверное, они поженятся, когда Тина поправится и сможет поехать с Мики в Кувейт, – предположила Хестер. – Тина всегда мечтала жить в теплой стране. В районе Персидского залива, наверное, тепло?

– Чересчур тепло, – уточнил Калгари.

– Тина не способна понять, как это может быть чересчур тепло, – заверила его Хестер.

– И вы, моя дорогая, теперь будете счастливы, – сказал Калгари, сжимая своей рукой руку Хестер. Он попробовал улыбнуться. – Выйдете замуж за вашего молодого доктора, все устроится, страшные сны и приступы безысходности перестанут вас терзать.

– Выйду за Дона? – удивилась Хестер. – Разумеется, я не выйду за него замуж, не собираюсь стать его женой.

– Но вы его любите.

– Нет, не думаю, что люблю его по-настоящему… Просто раньше так думала. Но он не поверил мне, не был убежден в моей невиновности. А он должен был это почувствовать. – Она взглянула на Калгари. – Вот вы почувствовали! За вас бы я пошла.

– Но, Хестер, я намного старше вас. Вы же не сможете…

– Смогу… если вы этого захотите, – с неожиданной робостью произнесла Хестер.