Горе невинным Кристи Агата
Лицо у Филипа стало злым и упрямым, и Мэри испугалась. Прежде ей не доводилось видеть своего мужа в таком состоянии.
– А разве нет, нет разве? – она открыто выразила свое несогласие. – Что, мне обо всех надо заботиться?
– Не понимаю тебя.
Филип удрученно вздохнул и оттолкнул от себя поднос с завтраком:
– Убери. Не хочу больше.
– Но, Филип…
Он нетерпеливо взмахнул рукой. Мэри взяла поднос и вышла из комнаты. Филип подъехал к письменному столу, взял ручку, внимательно посмотрел в окно. Непонятная тоска охватила его. От недавнего возбуждения не осталось и следа. Им овладело безразличие, но он смог взять себя в руки. Быстро набросав две страницы, Филип откинулся в коляске и задумался.
Что ж, это весьма правдоподобно, такое возможно. Но полного удовлетворения не было. На правильном ли он пути? Нет уверенности. Чертовски недостает ясного мотива преступления. Какая-то непонятная деталь все время от него ускользает.
Он нетерпеливо вздохнул. Скорее бы приехала Тина, и все встанет на свои места. Вот бы ему удалось выяснить обстоятельства этого дела только в тесном семейном кругу. Большего он и не желал. Если бы на первых порах истина стала известна только им, сразу же изменилась бы удушающая атмосфера в семье. Все вздохнули бы с облегчением, все, за исключением одного человека. А он сам и Мэри могли бы вернуться домой и…
Тут его размышления прервались. Он вдруг отчетливо осознал свою собственную проблему. Ему вообще не хотелось возвращаться домой, возвращаться к этому неукоснительному распорядку, сияющим занавесочкам, сверкающей бронзе. Аккуратная, яркая, ухоженная клетка! И он заточен в эту клетку, прикован к инвалидному креслу, окруженный заботами любящей жены.
Его жена… Подумав о жене, он мысленно увидел два совершенно разных существа. Одно из них – это девушка, на которой он женился, белокурая, голубоглазая, нежная, сдержанная. Он полюбил эту девушку, ему нравилось ее поддразнивать, а она удивленно и настороженно его разглядывала. То была его Полли. А потом появилась Мэри… твердая, как сталь, страстная, но холодная, не способная к нежной привязанности… Мэри, которую никто, кроме ее собственной персоны, не интересовал. Да и он, ее муж, интересовал лишь потому, что принадлежал ей.
Вспомнилась строка из французского стихотворения… Как это там?
«Венера вся во власти страсти своей…»
Эту Мэри он не любил. У нее были холодные голубые глаза, глаза незнакомого ему человека.
Филип засмеялся. Видимо, у него, как и у всех в этом доме, начали сдавать нервы. Он вспомнил рассказы тещи о его жене. О маленькой ласковой белокурой девчушке из Нью-Йорка. О том, как этот ребенок, обхватив ручонками шею миссис Эрджайл, закричал: «Хочу остаться с тобой! Ни за что не уеду!»
Разве в этом не проявилась ее привязанность? К тому же как это не похоже на теперешнюю Мэри! Возможно ли столь разительное несходство между ребенком и женщиной? Трудно, почти невозможно представить, чтобы в Мэри заговорил голос привязанности, чтобы он зазвучал столь отчетливо.
Произошло нечто невероятное… Его вдруг пронзила неожиданная мысль. Неужели на удивление просто? Не привязанность… голый расчет. Все до конца просчитано. Искусно разыграна показная привязанность. Средство для достижения желаемого?
Едва он подумал об этом, и собственная же мысль оглушила его.
Филип в сердцах отшвырнул ручку и направился в примыкающую к гостиной спальню. Он подъехал к туалетному столику, взял гребенку, зачесал назад нависшие надо лбом волосы. Собственное лицо показалось ему чужим и незнакомым.
«Кто я, – подумал Филип, – и куда я иду?» Такие мысли прежде не посещали его… Он подкатил к окну, выглянул наружу. Внизу, возле кухонного окна, с кем-то разговаривала одна из приходящих служанок. До него долетали голоса, в которых отчетливо слышался местный выговор…
Глаза у него расширились, Филип затих, словно погрузился в прострацию.
Шорох, донесшийся из соседней комнаты, вывел его из оцепенения. Он переместился со своим креслом к двери.
У письменного стола стояла Гвенда Воугхан. Она обернулась к нему, ее осунувшееся лицо, освещенное утренним солнцем, поразило его своим печальным выражением.
– Хелло, Гвенда.
– Хелло, Филип. Лео решил, что вас может заинтересовать «Иллюстрейтед Лондон ньюс».
– О, спасибо.
– Славная комната, – сказала Гвенда, оглядываясь. – Даже не верится, что я когда-то сюда захаживала.
– Словно королевские покои, не так ли? – улыбнулся Филипп. – Вдали от всех. Мечта инвалида и молодоженов.
Он произнес последнее слово и тут же об этом пожалел. Лицо у Гвенды конвульсивно вздрогнуло.
– Надо идти работать, – усмехнулась она.
– Вы великолепный секретарь.
– Только не сейчас, все время допускаю ошибки.
– Кто их не допускает? – попытался он утешить ее. – Когда вы с Лео поженитесь?
– Наверное, никогда.
– Вот это будет действительно ошибка.
– Лео полагает, что наша женитьба вызовет нежелательные пересуды… прицепится полиция! – Ее голос звучал удрученно.
– К черту все, Гвенда, надо отважиться.
– Я бы и отважилась, человек я рискованный. Люблю ставить на счастье. Но Лео…
– Да? Лео?
– Он, вероятно, до конца своих дней останется супругом Рэчел Эрджайл.
Гнев и отчаяние, прозвучавшие в ее словах, поразили Филипа.
– Такое ощущение, будто она жива, – произнесла Гвенда. – Она здесь… в этом доме… все время.
Глава 22
Тина поставила свою машину на газоне возле стены, ограждающей церковный двор. Она аккуратно распаковала только что купленные цветы, миновала кладбищенские ворота и пошла по центральной аллее. Не нравилось ей это новое кладбище. Лучше бы маму похоронили на старом погосте, поближе к церкви. Там витает дух старины. Могилы прикрыты ветвями тиса, камни поросли мхом. На этом же новом кладбище все тщательно спланировано, от главной аллеи ответвляются пешеходные дорожки, все прилизано, все безлико, словно ты не на кладбище, а в магазине самообслуживания.
Могила миссис Эрджайл содержалась в порядке. Ее обрамлял бордюр из мраморных плиток, пространство между которыми было усыпано гранитной крошкой. Над могилой возвышался гранитный крест.
Сжимая в руке гвоздики, Тина прочла надпись: «Светлой памяти Рэчел Луизы Эрджайл, ушедшей из жизни 9 ноября 195…» Ниже стояло: «Твои дети благословляют тебя».
Сзади послышались шаги, Тина, вздрогнув, обернулась:
– Мики!
– Увидел твою машину и последовал за тобой. Вот и пришел сюда.
– Пришел сюда? Зачем?
– Не знаю. Наверное, чтобы попрощаться.
– Попрощаться… с ней?
– Да. Получил работу в нефтяной компании, о которой я тебе говорил. Через три недели уезжаю.
– И пришел попрощаться с мамой?
– Да. Хочу поблагодарить ее и сказать, что я раскаиваюсь.
– В чем раскаиваешься, Мики?
– Не в том, что убил ее, если ты это вообразила. Неужели ты думаешь, что я убил ее, Тина?
– Не знаю.
– А теперь тем более не знаешь, верно? Не вижу смысла оправдываться.
– Так в чем ты раскаиваешься?
– Мама много для меня сделала, – задумчиво проговорил Мики. – И не видела от меня никакой благодарности. Ее любовь доводила меня до яростного исступления. Я ни разу не сказал ей доброго слова, не подарил ни одного любящего взгляда. Сейчас захотел это сделать, вот и все.
– Когда ты перестал ее ненавидеть? После смерти?
– Да. Наверное.
– Ведь ты не ее ненавидел, не так ли?
– Да, тут ты не ошибаешься. Я ненавидел свою родную мать, потому что любил ее. Я ее любил, а она мной тяготилась.
– Теперь злость прошла?
– Да. Чего от нее можно было требовать? Каждый человек таков, каким уродился. Она была светлым, счастливым созданием, слишком любила мужчин и к бутылке пристрастилась. А с детьми была ласковой, пока на нее не накатывало. Но в обиду их не давала. Все бы хорошо, да только вот мной тяготилась! Долгие годы я гнал от себя эту мысль. Теперь смирился. – Он протянул руку. – Не дашь ли мне одну гвоздичку, Тина? – Он взял из ее руки цветок, наклонился и положил его пониже надписи. – Мама, это тебе. Я был скверным сыном, не понимал, что ты была мудрой матерью. Но есть ли прок в таких запоздалых извинениях? – поглядел он на Тину.
– Думаю, есть, – проговорила Тина.
Она нагнулась и положила на могилу букетик гвоздик.
– Ты часто приходишь сюда с цветами?
– Каждый месяц.
– Милая крошка Тина, – прошептал Мики.
Они повернулись и побрели по кладбищенской дорожке.
– Я не убивал ее, Тина, – сказал Мики. – Клянусь тебе. Хочу, чтобы ты мне поверила.
– В тот вечер я была там.
– Ты была там? – Он остановился. – В «Солнечном гнездышке»?
– Да. Пришло в голову поменять работу. Решила посоветоваться с папой и мамой.
– Хорошо, продолжай.
Она молчала. Он взял ее за руку, сильно встряхнул.
– Продолжай, Тина. Ты должна рассказать мне.
– Я еще никому об этом не говорила.
– Продолжай, – повторил Мики.
– Я приехала туда. Машину поставила не возле ворот. Знаешь, есть неподалеку одно местечко, где легче развернуться?
Мики кивнул.
– Вылезла из машины и направилась к дому. Чувствовала себя очень неуверенно. Ведь с мамой так трудно разговаривать! Она всегда имела свои собственные соображения. Мне хотелось по возможности яснее изложить ей суть дела. Вот я и пошла к дому, а потом вернулась к машине, потом поплелась обратно. Чтобы хорошенько все обдумать.
– В каком часу это было? – спросил Мики.
– Не знаю, сейчас уже не помню. Время для меня не имеет большого значения.
– Да, дорогая. В этом возрасте жизнь кажется бесконечной.
– Я стояла под деревьями, переминаясь с ноги на ногу…
– Как маленький котеночек, – ласково произнес Мики.
– …и тут услышала.
– Что именно?
– Как перешептывались двое.
– Да? – Мики напружинился. – Что же они говорили?
– Они говорили… один из них сказал: «От семи до семи тридцати. Условимся. Запомни это и не оплошай. От семи до семи тридцати». В ответ другой прошептал: «Положись на меня», потом первый голос произнес: «После все будет чудесно».
Наступило молчание, которое нарушил Мики, спросив:
– Хорошо… почему же ты это утаивала?
– Потому что не знала. Не знала, кто там шептался.
– И все-таки! Там были мужчина и женщина?
– Не знаю. Когда люди шепчутся, голоса трудноразличимы. Слышишь просто шепот. Все же я думаю, что это были мужчина и женщина, судя…
– Судя по разговору?
– Да. Но я не знаю, кто они.
– Решила, что это, быть может, папа с Гвендой?
– Не исключено. Смысл мог быть таким, что Гвенда уйдет и в назначенное время вернется, или же это Гвенда договаривалась с отцом о том, что он сойдет вниз в промежутке от семи до половины восьмого.
– Если это были отец с Гвендой, ты не пожелала вмешивать в дело полицию. Так?
– Будь я полностью уверена, – оправдывалась Тина. – Но уверенности не было. Мог быть и кто-то другой. Могла быть Хестер с кем-нибудь еще. Даже Мэри и та могла быть, но только не Филип. Нет, разумеется, не Филип.
– Когда ты говоришь: «Хестер с кем-нибудь еще», то кого именно ты подразумеваешь?
– Не знаю.
– Ты его не видела? Я про мужчину спрашиваю.
– Нет, не видела.
– Тина, я думаю, ты лжешь. Ты не знаешь этого человека, а?
– Я направилась назад к машине, а в это время кто-то перешел на другую сторону улицы и быстро зашагал прочь. В темноте я увидела только тень. А потом мне почудилось… почудилось, будто в конце улицы загудела машина.
– И ты подумала, что это я, – сказал Мики.
– Не знаю. Мог быть и ты. Такая же вроде фигура и рост.
Они подошли к Тининой малолитражке.
– Садись, Тина. Я поеду с тобой. Мы отправимся в «Солнечное гнездышко».
– Но, Мики…
– Стоит ли убеждать тебя, что это был не я? Что я могу сказать? Поехали в «Солнечное гнездышко».
– Что ты собираешься делать, Мики?
– С чего ты взяла, будто я собираюсь что-то делать? Разве мне нельзя съездить туда просто так?
– Да. Конечно, можно. Я получила письмо от Филипа. – Тина включила двигатель. Мики, мрачный и решительный, уселся рядом.
– Письмо от Филипа? Что ему надо?
– Просит меня приехать, хочет повидаться. Он знает, что сегодня я не работаю.
– Значит, он хочет с тобой повидаться?
– Пишет, что ему надо задать мне один вопрос и он надеется, что я на него отвечу. Обещает, что мне не придется ничего говорить: он сам все скажет, а я должна лишь ответить «да» или «нет». Кроме того, обязуется сохранить в тайне содержание нашего разговора.
– Значит, он что-то задумал, – пробормотал Мики. – Интересно.
До «Солнечного гнездышка» дорога была недолгой. Когда они остановились, Мики сказал:
– Ты ступай, Тина. А я пойду погуляю по саду, поразмышляю. Ступай потолкуй с Филипом.
Тина спросила:
– Ты же не станешь… ты не…
– Совершать самоубийство? – засмеялся Мики. – Ступай, Тина, ты ведь меня знаешь.
– Иногда мне кажется, что никто никого не знает.
Тина повернулась и медленно побрела в дом. Мики, нахмурившись, поглядел ей вслед, а потом опустил голову и, засунув руки в карманы, стал обходить дом. На него вдруг нахлынули воспоминания детства. Тут росла старая магнолия. Много раз он залезал на нее, а оттуда через окно попадал на лестничную площадку. И еще тут была грядка, его собственный «садик». Предполагалось, что он будет его обрабатывать. Но Мики определенно не имел склонности к садоводству и предпочитал разбирать на части механические игрушки. «Вот непослушный чертенок!» – подумал он о себе, улыбаясь.
Ну что ж, годы идут, а люди остаются прежними.
В вестибюле Тина повстречала Мэри. При виде ее Мэри удивилась.
– Тина! Из Редмина пожаловала?
– Да. Ты разве не знала, что я приеду?
– Забыла. Кажется, Филип что-то говорил об этом. На кухню иду, – добавила она, повернувшись, – посмотреть, не принесли ли газету. Филип любит почитать на ночь. Кирстен только что понесла ему кофе. Кофе он любит больше, чем чай.
– Что ты нянчишься с ним, как с инвалидом? Он далеко не калека.
Холодная злость сверкнула в глазах Мэри.
– Будешь иметь собственного мужа, – вспыхнула она, – тогда узнаешь, как с ним нянчиться.
– Извини меня, – спокойно ответила Тина.
– Если бы можно было побыстрее убраться из этого дома! – воскликнула Мэри. – Филипу здесь тоже скверно. К тому же сегодня возвращается Хестер.
– Хестер? – удивилась Тина. – Возвращается? Зачем?
– Откуда я знаю? Позвонила вчера вечером и обрадовала. Не знаю, с каким поездом она приезжает. Наверное, как обычно, с экспрессом. Кому-то придется ехать в Драймут ее встречать.
Мэри, пройдя по коридору, скрылась на кухне. Тина постояла в нерешительности, затем поднялась по лестнице на второй этаж. Вдруг дверь с правой стороны отворилась, и перед ней оказалась Хестер. Увидев Тину, она вздрогнула.
– Хестер! Я слышала о твоем возвращении, но не знала, что ты уже приехала.
– Меня привез доктор Калгари, – объяснила Хестер. – Я сразу пошла к себе в комнату, и о моем приезде никто не знает.
– Значит, доктор Калгари здесь?
– Нет. Он подбросил меня сюда и отправился в Драймут. Ему там нужно с кем-то увидеться.
– Мэри не знает, что ты приехала.
– Мэри никогда ничего не знает. Отгородилась со своим Филипом от всего мира. Папа с Гвендой, должно быть, в библиотеке. Все в доме идет своим чередом.
– А что могло бы здесь измениться?
– Не знаю, – неуверенно ответила Хестер. – У меня такое чувство, будто что-то должно произойти.
Она прошла мимо Тины и спустилась по лестнице. Тина направилась мимо библиотеки в самый конец коридора, где находились апартаменты Дюрантов. Возле двери в комнату Филипа с подносом в руке стояла Кирстен Линдстрем, она неожиданно обернулась.
– О, Тина, ты меня напугала! – вскрикнула Кирстен. – Я как раз принесла Филипу кофе с бисквитами. – Она вскинула руку, постучала в дверь и, отворив ее, вошла в комнату. Вдруг она остановилась, ее высокая угловатая фигура мешала последовавшей за ней Тине увидеть, что же произошло в комнате. Кирстен тяжело задышала. Руки ее бессильно повисли, поднос с шумом упал на пол, чашка и тарелки, ударившись о решетку камина, разлетелись вдребезги.
– О нет! – вскрикнула Кирстен. – О нет!
– Филип? – спросила Тина.
Она прошла мимо словно бы окаменевшей Кирстен и приблизилась к письменному столу, возле которого находилось инвалидное кресло Филипа Дюранта. Ей показалось, будто он что-то писал, ибо возле правой руки лежала автоматическая ручка. Причудливо склоненная голова его опустилась на грудь. На затылке у него она заметила округлое красное пятно, а на белоснежном воротничке виднелась еще пара пятнышек, порожденных, видимо, капельками крови.
– Его убили, – пролепетала Кирстен. – Убили… закололи. Прямо в мозг ткнули. Маленький укол, и нет человека. Я предупреждала его, – вдруг неистово запричитала она, – делала все, что могла. Но он был как ребенок, забавлялся игрой с опасными предметами… вот и доигрался.
Тине почудилось, будто она видит дурной сон. Словно в тумане, стояла она у тела, опустив глаза, а Кирстен тем временем, подняв бесчувственную руку Филипа, напрасно пыталась нащупать уже не бьющийся пульс. О чем же он хотел спросить Тину? Как бы то ни было, теперь он уже ни о чем ее не спросит. Тина потеряла способность соображать, но ее сознание воспринимало и регистрировало множество мелких подробностей. Он только что писал, да. Ручка лежит, но бумаги перед ним нет. Никаких записей, убийца забрал их с собой.
– Надо сказать другим, – спокойно и отрешенно произнесла Тина.
– Да, да, пойдемте спустимся к ним. Надо сказать вашему отцу.
Обняв Тину за плечи, Кирстен повела ее к двери. Взгляд девушки остановился на подносе и обломках посуды.
– Неважно, – сказала Кирстен. – Уберем после.
Тина споткнулась, и Кирстен поддержала ее:
– Осторожно, упадете.
Они прошли по коридору. Дверь библиотеки открылась, и в коридор вышли Лео и Гвенда. Тина внятно и тихо проговорила:
– Только что убили Филипа. Его закололи.
Все как во сне, подумала Тина. До нее донеслись растерянные возгласы отца, Гвенды, они заторопились к Филипу… К Филипу, которого уже не было в живых. Кирстен оставила Тину и засеменила вниз по лестнице:
– Нужно сообщить Мэри. Нужно подготовить ее. Бедная Мэри, какое ужасное потрясение!
Тина медленно пошла следом за Кирстен. С ней творилось что-то странное, внезапно захотелось спать, сильная боль сжала сердце. Куда она идет? Она и сама не знала. Двигалась словно в бреду. Подошла к распахнутой парадной двери, миновала ее. Увидела вышедшего из-за угла дома Мики. Автоматически, не отдавая себе в том отчета, направилась к нему.
– Мики, – еле слышно сказала. – О, Мики!
Он распахнул объятия. Тина прижалась к нему.
– Все хорошо, – сказал Мики. – Я с тобой.
В его руках она казалась совсем крошечной. Последние остатки сил покинули ее, и она беспомощно опустилась на землю. В этот момент из дома выбежала Хестер.
– Она в обмороке, – растерянно сказал Мики. – Такого с ней никогда прежде не случалось.
– Это шок, – пояснила Хестер.
– Что значит… «шок»?
– Филипа убили. Ты не знаешь?
– Откуда я могу знать? Когда? Как?
– Только что.
Потрясенный, Мики оглядел Хестер. Потом поднял на руки Тину, в сопровождении Хестер отнес ее в комнату миссис Эрджайл и положил на диван.
– Позвони доктору Крейгу, – распорядился Мики.
– Как раз подъезжает его машина, – сказала Хестер, выглянув в окно. – Папа сообщил ему по телефону насчет Филипа. Я… – Она оглянулась. – Я не хочу его видеть.
Хестер выбежала из комнаты и помчалась вверх по лестнице.
Дональд Крейг вылез из машины и прошел в открытую парадную дверь. Навстречу ему из кухни появилась Кирстен.
– Добрый день, мисс Линдстрем. Боже мой, что я узнал?! Мистер Эрджайл сообщил мне, будто убили Филипа Дюранта. Убили?
– Это правда, – ответила Кирстен.
– Мистер Эрджайл уже позвонил в полицию?
– Не знаю.
– Может быть, он всего-навсего ранен? – осведомился Крейг.
Он вернулся к машине и взял медицинскую сумку.
– Нет, – сказала Кирстен бесцветным, усталым голосом. – Он мертв, сомневаться не приходится. Его закололи, ударили вот сюда. – Она провела рукой по затылку.
В вестибюль выбежал Мики.
– Хелло, Дон, тебе бы лучше заняться Тиной! – закричал он. – Она в обмороке.
– Тина? Значит, она не в Редмине? Где она?
– Вон там.
– Я взгляну на нее, а потом поднимусь наверх, – бросил Крейг через плечо и вошел в комнату. – Прежде всего ее надо согреть. Принесите горячего чая или кофе, как только она очнется. Да вы сами знаете…
Кирстен кивнула.
Читать бесплатно другие книги:
