В 4:50 с вокзала Паддингтон Кристи Агата

I

– Эй! Эй вы, молодка! Подите-ка сюда.

Люси удивленно оглянулась. Стоя в дверях одной из комнат, ее яростно манил к себе старик Кракенторп.

– Вы это мне, мистер Кракенторп?

– Поменьше разговаривайте. Идите сюда.

Люси повиновалась властному мановению пальца. Мистер Кракенторп схватил ее за руку, втащил в комнату и захлопнул дверь.

– Я хочу вам что-то показать, – сказал он.

Люси осмотрелась кругом. Они находились в небольшой комнате, предназначенной, очевидно, служить кабинетом, но столь же очевидно давным-давно уже никому им не служащей. Пыльные кипы бумаг на письменном столе, гирлянды паутины, свисающие с потолка по углам. Затхлый, застоялый воздух.

– Вы хотите, чтобы я здесь убралась?

Мистер Кракенторп яростно затряс головой.

– Ни в коем случае! Я держу эту комнату на замке. Эмма и рада бы здесь повозиться, но я не даю. Это моя комната. Видали, какие камни? Редкие геологические образцы.

Люси увидела коллекцию образцов горной породы, штук десять-пятнадцать, одни куски – отшлифованы, другие – нет.

– Красивые, – сказала она, польстив им. – Очень интересно.

– Верно сказано. Они действительно представляют интерес. Вы умная девушка. Я вам еще и не то покажу.

– Спасибо большое, но у меня там правда стоит работа. Когда в доме шесть человек…

– И каждый объедает меня дочиста! Лишь тем и занимаются, когда приезжают. Едят и едят. И хоть бы кто предложил заплатить за съеденное! Кровососы! Одного только ждут – чтобы я умер. Но я на тот свет не тороплюсь – не намерен порадовать их своей смертью. Я гораздо крепче, чем им кажется, включая Эмму.

– Да, я уверена.

– И не так уж я стар. Это она делает из меня старика, обращается так, будто мне сто лет. Вот вы же меня не принимаете за старика?

– Конечно нет, – сказала Люси.

– И молодец. Вот поглядите.

Он показал на большой выцветший графический лист, висящий на стене. То было, как разглядела Люси, генеалогическое древо, с иными из имен выведенными так мелко, что без увеличительного стекла не разобрать. Зато горделиво выделялись крупными заглавными буквами имена самых далеких предков, с короной над каждым именем.

– От королей ведем род, – объяснил мистер Кракенторп. – По материнской линии то есть, не по отцовской. Отец был из простых. Из низов выбрался старик. Недолюбливал меня. Знал, что я выше его на голову. Я пошел в материнскую породу. С рожденья имел наклонность к искусству, классической скульптуре – отец ничего в этом не смыслил, старый дурень. Матери не помню – умерла, когда мне было два года. Последняя в своем роду. Имущество у них пошло с молотка, и она вышла за моего отца. Нет, обратите внимание, – и Эдуард Исповедник, и Этельред Неразумный – все они здесь. А ведь это еще до вторжения норманнов. До норманнов – это кое-что да значит, нет?

– Безусловно.

– А теперь покажу вам другое. – Он подвел ее к громоздкому мебельному сооружению темного дуба, стоящему на другом конце комнаты. Люси стало немного не по себе от ощущения, с какой силой сжимают ее локоть его пальцы. Сегодня в мистере Кракенторпе определенно не наблюдалось даже следов старческой немощи. – Вот, видели? Привезен из Лашингтона – родового гнезда моей матери. Елизаветинский. Четыре мужика не сдвинут с места. Знаете, что я в нем держу? Показать?

– Покажите, пожалуйста, – отвечала из вежливости Люси.

– Ага, любопытство разбирает? Все женщины таковы. – Он достал из кармана ключ и отомкнул нижнее отделение шкафа. Достал оттуда неожиданно новехонький денежный сундук. Отомкнул и его. – А ну, взгляните-ка. Сказать, что там лежит? – Он вынул маленький цилиндрический предмет, завернутый в бумагу, и потянул за один конец обертки. На ладонь ему посыпались золотые монеты. – Вот, полюбуйтесь, милая. Любуйтесь, потрогайте, подержите в руках. Знаете, что это такое? Держу пари, не знаете! Слишком молоды. Соверены – вот это что. Полновесные золотые соверены. То, чем мы пользовались, покамест не пошла мода на все эти дурацкие бумажки. Цена им будет повыше, чем засаленным бумажонкам. Я издавна их собираю. И они не одни здесь в сундуке. Здесь у меня хранится много кой-чего. Ждет своего часа. Эмма не знает об этом. Никто не знает. Это наш с вами секрет, барышня, понятно? А для чего я говорю все это вам и показываю?

– Для чего же?

– Чтобы не думали, будто я – хворый, дряхлый старикашка, отжил свое. Старый пес еще хоть куда! Жена давно умерла. Вечно во всем мне перечила, покойница. Не по ней, видите ли, детей назвал, – отличные саксонские имена! К родословной – ни малейшего интереса. Я, впрочем, пропускал мимо ушей все, что она скажет – бесхарактерное существо, не умела постоять на своем. Не то что вы – вы кобылка с норовом, любо-дорого посмотреть! Хочу дать вам один совет. Не разменивайтесь на молодых людей. У молодых ветер в голове! Вам нужно позаботиться о своем будущем. Вот погодите… – Его пальцы больнее сжали ей локоть. Он пригнулся к самому ее уху. – Пока довольно того, что сказано. Всему свое время. Эти балбесы думают, что я скоро умру. А вот и нет! Я еще, может статься, их всех переживу. Тогда-то и посмотрим. Тогда и видно будет. У Гарольда нет детей. Седрик с Альфредом – холостяки. Эмма… Ну, Эмме уже не выйти замуж. Не совсем равнодушна к Куимперу, но Куимперу и в голову не придет на ней жениться. Есть, правда, Александр. М-да, Александр. Но к Александру, понимаете ли, у меня слабость. Неудобство, признаться. Питаю слабость к мальчишке. – Он помолчал, нахмурясь, и снова оживился: – Так как же, молодка, а? Как вам это?

– Мисс Айлзбарроу… – Из-за закрытой двери кабинета слабо донесся голос Эммы.

Люси с облегчением ухватилась за удобный предлог:

– Меня зовет мисс Кракенторп. Надо идти. Большое спасибо, что вы мне показали все это.

– Не забывайте – это наш секрет…

– Конечно.

Люси торопливо направилась в холл, так и не зная толком, сделали ей или нет условное предложение руки и сердца.

II

Дермот Краддок сидел за письменным столом своего кабинета в Новом Скотленд-Ярде. Сидел, удобно привалясь к ручке кресла и опираясь на стол рукой, в которой держал телефонную трубку. Говорил он в трубку по-французски, довольно сносно владея этим языком.

– Это пока мысль, и только, как вы понимаете.

– Но разумеется, и очень даже мысль, – отвечал голос на другом конце провода, а именно – в префектуре полиции города Парижа. – И у меня уже вовсю идет расследование в соответствующих кругах. Согласно донесению моего агента наметились два-три многообещающих направления. При отсутствии семьи или возлюбленного, эти женщины выбывают из обращения с большой легкостью и никого это не волнует. Мало ли, поехала на гастроли, завела себе кого-то нового – кому какое дело? Жаль, вы прислали фотографию, по которой ее так трудно узнать. Удушение, оно не красит человека. Но что поделаешь. Пойду знакомиться с последними сообщениями моих агентов по этому делу. Вдруг да окажется что-нибудь. Au revoir, mon cher.

Краддок едва успел вернуть ему ту же прощальную любезность, как на стол перед ним легла бумажка. На ней значилось:

«Мисс Эмма Кракенторп. К инспектору Краддоку. По резерфорд-холлскому делу».

Он положил трубку и оглянулся на констебля:

– Проводите ко мне мисс Кракенторп.

В ожидании ее откинулся на спинку кресла, размышляя.

Значит, он не ошибся – что-то Эмма Кракенторп знает. Не так уж много, может быть, но знает. И решилась рассказать.

Она вошла; он поднялся ей навстречу, поздоровался, усадил ее, предложил сигарету, от которой она отказалась. Наступило короткое молчание. Подыскивает нужные слова, решил инспектор. Он подался вперед.

– Вы пришли сообщить мне что-то, мисс Кракенторп? Может быть, я вам помогу? Вас кое-что тревожит, угадал? Мелочь, возможно, вы не уверены, имеет ли она какое-либо отношение к этому делу, но и не можете исключить того, что между ними есть связь. И явились рассказать мне, да? Очевидно, это касается личности убитой. Вы полагаете, вам известно, кто она?

– Нет-нет, не совсем так. Мне, откровенно говоря, в это почти не верится. Но все же…

– Но все же вероятность существует, и это не дает вам покоя. Самое лучшее, если вы все мне расскажете, – возможно, тогда у вас станет легче на душе.

Эмма заговорила не сразу.

– Вы видели трех моих братьев, – сказала она. – У меня был еще один, Эдмунд, его убили на войне. Незадолго до того он написал мне из Франции.

Она открыла сумочку и вынула зачитанное, потертое на сгибах письмо.

– «Надеюсь, Эмми, – начала она читать, – тебя не сразит эта новость, но дело в том, что я женюсь – на француженке. Все произошло очень внезапно, однако я уверен, что ты полюбишь Мартину и позаботишься о ней, если со мной что-нибудь случится. Подробностей жди в следующем письме, а я к тому времени буду женатым человеком! Старику сообщи как-нибудь поделикатней, ладно? Не то, чего доброго, взовьется до небес».

Инспектор Краддок протянул руку. Эмма поколебалась и, вложив в нее письмо, торопливо продолжала:

– Через два дня после этого письма пришла телеграмма, что Эдмунд пропал без вести и предположительно убит. Потом мы получили подтверждение, что он погиб. Как раз перед Дюнкерком, в дни смятения и неразберихи. Среди армейских документов свидетельства о его женитьбе, как мне удалось выяснить, не обнаружилось, но в то время, как я уже сказала, кругом царил полный хаос. От девушки я ни разу не получала никаких известий. Пыталась, уже после войны, наводить справки, но я ничего, кроме ее имени, не знала, а та часть Франции была оккупирована немцами, и что-либо разузнать о человеке без фамилии и прочих сведений было трудно. В конце концов я пришла к мысли, что их женитьба так и не состоялась, а девушка либо вышла замуж за другого, пока шла война, либо, может быть, сама погибла.

Инспектор Краддок кивнул.

– Вообразите мое удивление, – завершила Эмма, – когда примерно месяц назад я получаю письмо, подписанное «Мартина Кракенторп».

– Оно у вас с собой?

Эмма достала письмо из сумочки и дала ему. Краддок с интересом открыл его. Косой французский почерк – почерк образованного человека.

«Дорогая мадемуазель!

Простите, если это письмо станет для Вас потрясением. Я даже не знаю, успел ли Ваш брат Эдмунд известить Вас о том, что женился. Он говорил, что собирается. Его убили буквально через несколько дней после нашей женитьбы, и тогда же нашу деревню заняли немцы. После войны я решила, что не стану ни писать Вам, ни пытаться с Вами увидеться, хотя Эдмунд и велел мне это сделать. У меня к тому времени началась другая жизнь, и это было никому не нужно. Но теперь обстоятельства изменились. Это письмо я пишу ради сына. Сына вашего брата. Я больше не имею возможности давать ему то, на что он в этой жизни имеет право. В начале следующей недели я буду в Англии. Пожалуйста, сообщите, нельзя ли мне приехать повидаться с Вами. Писать нужно по адресу: 126 Элверс-Кресент, № 10. Простите еще раз, если это письмо заставило Вас пережить потрясение.

Примите уверения в моих наилучших чувствах.

Мартина Кракенторп».

Краддок помолчал немного. Перед тем как вернуть письмо, перечел его еще раз.

– Что вы сделали, мисс Кракенторп, когда пришло это письмо?

– У нас как раз гостил тогда мой зять, Брайен Истли, и я ему сказала. Потом позвонила в Лондон брату Гарольду посоветоваться. Гарольд воспринял это довольно скептически и рекомендовал мне вести себя крайне осмотрительно. Необходимо, сказал он, самым тщательным образом проверить, кто такая эта особа. – Эмма перевела дыхание. – Что, естественно, сказал бы всякий разумный человек, и я была с ним совершенно согласна. Но в то же время считала, что если эта девушка – эта женщина – действительно та Мартина, о которой мне писал Эдмунд, ей следует оказать радушный прием. Я написала по адресу, указанному в письме, что приглашаю ее приехать в Резерфорд-Холл и познакомиться с нами. Через несколько дней приходит телеграмма из Лондона: «Очень сожалею вынуждена срочно возвращаться во Францию. Мартина». И с тех пор – ничего, ни письма, ни известий.

– А произошло это все когда?

Эмма нахмурила брови.

– Незадолго до Рождества. Знаю, потому что хотела ей предложить провести Рождество у нас. Но мой отец и слышать об этом не хотел. Поэтому я пригласила ее на уик-энд сразу после Рождества, когда семья еще будет в сборе. По-моему, эта телеграмма – о том, что она возвращается во Францию, – пришла как раз в самый канун Рождества.

– И вы полагаете, что женщина, труп которой обнаружили в саркофаге, возможно, и есть Мартина?

– Нет, конечно. Просто, когда вы сказали, что она, вероятно, француженка, я невольно засомневалась – а вдруг… – Ее голос замер.

Деловитый голос Краддока зазвучал ободряюще:

– Вы поступили очень правильно, что пришли и рассказали. Мы все проверим. Лично я сказал бы, что, вероятнее всего, женщина, которая писала вам, благополучно вернулась во Францию и сейчас находится там, живая и здоровая. С другой стороны, как вы сами столь проницательно подметили, определенное совпадение дат действительно имеет место. Вы слышали на дознании, что по свидетельству медэксперта время смерти этой женщины грубо говоря, недели три-четыре назад. Самое главное, мисс Кракенторп – не волнуйтесь и предоставьте этим заниматься нам. Ах да, – прибавил он небрежно, – с мистером Гарольдом Кракенторпом вы, стало быть, советовались. А как насчет вашего отца и других братьев?

– Отцу, понятно, пришлось сказать. Он пришел в невероятное волнение. – Она слабо усмехнулась. – Был убежден, что все это подстроено, чтобы выманить у нас деньги. Деньги у моего отца – больная тема. Он уверен, – или, может быть, делает вид, – что страшно болен и должен беречь каждый грош. Я знаю, в старости такое иногда бывает. Это неправда, разумеется, он получает доход с капитала, это очень большие деньги, а не тратит, честно говоря, даже и четверти – по крайней мере, истратил до последнего времени, покамест не взвинтили подоходный налог. И безусловно его сбережения составляют крупную сумму. – Она умолкла на миг и продолжала: – Другим двум братьям я рассказала тоже. Альфреда это как будто позабавило, хотя и он был того мнения, что это почти наверняка обман. Седрик вообще не проявил никакого интереса. Он, главным образом, интересуется самим собой. Договорились, что примем Мартину всем семейством и попросим присутствовать при том нашего адвоката, мистера Уимборна.

– А каково было мнение мистера Уимборна на этот счет?

– С ним мы ничего не обсуждали, до этого просто не дошло. Только собрались, как получили телеграмму от Мартины.

– Никаких дальнейших шагов не предпринимали?

– Предпринимала. Написала в Лондон, с пометкой на конверте: «Просьба переслать по новому адресу», но ответа не было.

– Довольно любопытная история. Хм… – Он бросил на нее острый взгляд. – Ну, а вы сами-то что думаете?

– Сама – не знаю, что и думать.

– Какая была у вас первая реакция? Решили, что в письме сказана правда или склонились к тому же мнению, что у отца и братьев? А ваш зять, кстати, он что подумал?

– О, Брайен считал, что в письме все правда.

– А вы?

– У меня не было полной уверенности.

– А ваши чувства – что бы, положим, вы испытали, если б эта особа и впрямь оказалась вдовой Эдмунда?

Выражение лица его собеседницы смягчилось.

– Я очень любила Эдмунда. Любила больше всех братьев. Письмо, мне показалось, вполне такое, какое в подобных обстоятельствах и напишет девушка вроде Мартины. События тоже развивались вполне естественно. Я поняла, что к тому времени, как кончилась война, она либо опять вышла замуж, либо жила с мужчиной, который принял их с ребенком под свое крыло. Потом, возможно, человек этот умер или оставил ее, и она сочла уместным обратиться к родным Эдмунда, как он того и желал. Так что мне письмо показалось правдивым и естественным. Гарольд, впрочем, подчеркнул, что если оно фальшивка, то написано женщиной, которая знала Мартину, располагала всеми фактами и имела полную возможность сочинить правдоподобное послание. Я не могла не признать справедливость его доводов, но все-таки…

Она не договорила…

– Вам хотелось думать, что это правда.

Она взглянула на него с благодарностью.

– Да, хотелось. Я была бы рада, если б оказалось, что после Эдмунда остался сын.

Краддок кивнул головой.

– Письмо, как вы сказали, по первому впечатлению звучит вполне убедительно. Настораживает то, что последовало – внезапный отъезд Мартины Кракенторп в Париж и тот факт, что вы с тех пор не получали от нее известий. Вы откликнулись на ее письмо в добром духе, изъявили готовность принять ее. Почему, даже если ей пришлось вернуться во Францию, она больше не писала? Это – если она действительно та, за кого себя выдает. С самозванкой, конечно, такое объяснялось бы проще. Я было подумал, что вы советовались с мистером Уимборном и он стал наводить справки об этой особе, чем мог вспугнуть ее. Но вы говорите, до этого не дошло. Тогда остается вероятность, что нечто подобное мог предпринять кто-то из ваших братьев. Возможно, у этой Мартины такое прошлое, что в него лучше не заглядывать. Она, быть может, рассчитывала, что будет иметь дело с одной только любящей сестрой Эдмунда, никак не с жесткими, искушенными бизнесменами, которых на мякине не проведешь. Надеялась получать от вас деньги на ребенка – хотя какой он ребенок, наверное, уже лет пятнадцать малому – без лишних расспросов. А выходило, что предстоит столкнуться с чем-то совсем иным. В конце концов неизбежно возникли бы, как я себе представляю, и серьезные юридические вопросы. Ведь если у Эдмунда Кракенторпа жив сын, рожденный в законном браке, то он становится одним из наследников состояния, оставленного вашим дедом?

Эмма кивнула.

– Мало того, он, по моим сведениям, унаследует со временем и Резерфорд-Холл со всеми прилегающими земельными угодьями, которые на сегодняшний день, по-видимому, следует рассматривать как чрезвычайно дорогостоящую площадь для застройки.

Видно было, что Эмма не ожидала такого поворота.

– Да, об этом я как-то не подумала.

– Во всяком случае, волноваться не стоит. Вы правильно сделали, что пришли ко мне с этим сообщением. Я займусь расследованием, хотя и склонен полагать, что между женщиной, которая писала вам – пытаясь, вполне допускаю, поживиться за ваш счет обманным путем, – и той, чей труп нашли в саркофаге, скорее всего никакой связи нет.

Эмма встала, облегченно вздохнув.

– Я так рада, что состоялся этот разговор. Вы были очень добры ко мне.

Краддок проводил ее до двери.

Потом взял трубку и позвонил сержанту сыскной полиции Уэзероллу.

– Боб, для тебя есть работа. Езжай на Элверс-Кресент, дом 126, квартира 10. Захвати с собой фотографии женщины из Резерфорд-Холла. Посмотри, что удастся выяснить о некой особе, называющей себя миссис Кракенторп, миссис Мартиной Кракенторп, которая либо там проживала числа с пятнадцатого декабря и до конца месяца, либо наведывалась туда за письмами.

– Слушаюсь, сэр.

После этого Краддок занялся ворохом бумаг, что накопились у него на столе и требовали внимания. После обеда сходил поговорить с театральным агентом, своим давним знакомым. Расспросы оказались бесплодны.

К концу дня, вернувшись в служебный кабинет, он нашел у себя на столе телеграмму из Парижа:

«СВЕДЕНИЯ, ПОЛУЧЕННЫЕ ОТ ВАС, МОГУТ КАСАТЬСЯ АННЫ СТРАВИНСКОЙ ИЗ ТРУППЫ «МАРИЦКИ-БАЛЕТ». ЖЕЛАТЕЛЬНО ВАШЕ ПРИСУТСТВИЕ. ДЕССИН, ПРЕФЕКТУРА»

Краддок издал глубокий вздох облегчения, морщины на лбу его разгладились.

«Ну наконец, – думал он. – И не нужно впустую рыскать по следу Мартины Кракенторп».

Он решил, что сегодня же вечерним паромом отправится в Париж.

I

– Так мило, что вы пригласили меня к чаю, – проворковала, обращаясь к Эмме Кракенторп, мисс Марпл.

Выглядела мисс Марпл нынче особенно хрупкой и благостной – типичный божий одуванчик. Она обвела лучистым взглядом собравшихся: Гарольда Кракенторпа в темном, отлично сшитом костюме, Альфреда, который с обворожительной улыбкой протягивал ей сандвич, Седрика, который стоял у камина в потрепанном твидовом пиджаке, хмуро поглядывая на остальных членов семейства.

– Нам очень приятно, что вы сумели к нам выбраться, – отозвалась вежливо Эмма.

Ничто сейчас не напоминало о сцене, которая разыгралась в тот день после ланча, когда у Эммы вдруг вырвалось:

– Боже ты мой, совсем забыла! Я ведь сказала мисс Айлзбарроу, что она может привести сегодня к чаю свою старушку тетку!

– Отмени, – резко сказал Гарольд. – Нам еще многое необходимо обсудить. Посторонние нам здесь ни к чему.

– Может попить чаю на кухне, например, вдвоем с этой девицей, – сказал Альфред.

– Нет, я так не могу, – твердо сказала Эмма. – Это недопустимая грубость.

– Да пусть приходит, – сказал Седрик. – Будет случай вытянуть из нее чуть больше об этой пресловутой Люси. Не мешало бы получше узнать эту особу, должен сказать. Что-то я ей не очень доверяю. Уж больно ловка.

– С ней все чисто, прекрасные связи, – сказал Гарольд. – Я не поленился выяснить. Всегда полезно знать, с кем имеешь дело. А то шныряет здесь по всем углам, находит труп…

– Знать бы только еще, кто эта чертова покойница… – сказал Альфред.

Гарольд подхватил со злостью:

– Скажу тебе прямо, Эмма, нужно быть не в своем уме, чтобы заявиться в полицию и подать им мысль, что убитая, возможно, французская пассия Эдмунда. Специально, чтобы там свято уверовали, что это приезжала она и не иначе кто-нибудь из нас убрал ее.

– Будет тебе, Гарольд. Не стоит преувеличивать.

– А Гарольд абсолютно прав, – сказал Альфред. – Что на тебя нашло, ума не приложу. У меня такое чувство, будто, куда ни пойду, за мной тащатся по пятам субъекты в штатском.

– Говорил я ей, не ходи, – подал снова голос Седрик. – Так нет, надо было Куимперу поддержать эту идею.

– Его это вообще не касается, – с той же злостью сказал Гарольд. – Думал бы лучше о пилюлях, порошках и проблемах здравоохранения.

– Ох, хватит вам браниться, – устало сказала Эмма. – Ей-богу, хорошо, что к чаю придет эта мисс… как ее. Нам всем только на пользу побеседовать с новым человеком, а не перепевать без конца на разные лады одно и то же. Пойду-ка я немного приведу себя в порядок.

Она вышла из комнаты.

– М-да, эта Люси Айлзбарроу… – начал Гарольд и замолчал. – Прав Седрик, – продолжал он, – странно, зачем ей было соваться в амбар, поднимать крышку саркофага – это же гераклова работа! Пожалуй, следует что-то предпринять насчет нее. Вот и за ланчем держалась достаточно недружелюбно.

– Предоставь ее мне, – сказал Альфред. – Я живо выведаю, затевает ли она какой-нибудь подвох.

– Нет, с какой стати ей было все-таки открывать саркофаг?

– А вдруг она и не Люси Айлзбарроу вовсе, – высказал предположение Седрик.

– Но цель какая-то должна быть… – Гарольд окончательно потемнел. – Вот проклятье!

Братья озабоченно переглянулись.

– А тут еще эта старая чума приползет к чаю. Как раз когда самое бы время все обдумать.

– Вечером поговорим, – сказал Альфред. – А пока повыпытываем у тетушки насчет Люси.

Соответственно, мисс Марпл была стараниями Люси доставлена надлежащим образом, усажена у огня и теперь принимала сандвич от Альфреда с улыбкой одобрения, какое у нее неизменно вызывали интересные мужчины.

– Благодарю вас. Нельзя ли узнать?.. А, с яйцом и сардинкой – да, с большим удовольствием. Боюсь, что у меня к вечернему чаю не в меру разыгрывается аппетит. С возрастом, как вы понимаете… Так что вечером, естественно, лишь что-нибудь очень легкое – приходится соблюдать осторожность. Мне как-никак в будущем году стукнет девяносто. Не шутка.

– Восемьдесят семь, – сказала Люси.

– Нет, душа моя, девяносто. Не нужно думать, что вы, молодежь, – в голос мисс Марпл закралась ядовитая нотка, – все лучше знаете. – Она вновь обратилась к хозяйке дома: – Как тут у вас красиво! Столько прелестных вещей! Смотрю на эти бронзы и вспоминаю те, что мой отец приобрел в свое время на Парижской выставке. Ах, и ваш дедушка тоже – неужели? Классический стиль, правда? Очень элегантно. Как замечательно, что все ваши братья при вас! Жизнь так часто разбрасывает семьи по всему свету, тех в Индию, впрочем, это, по-видимому, уже в прошлом, этих в – Африку. Западный берег славится прескверным климатом…

– Двое из моих братьев живут в Лондоне.

– Ну смотрите, как удачно!

– А мой брат Седрик – художник и живет на Ивисе, одном из Балеарских островов.