В 4:50 с вокзала Паддингтон Кристи Агата
– Художников всегда влечет на острова, вы не находите? – ворковала мисс Марпл. – У Шопена это Майорка, если не ошибаюсь… Нет, он был музыкант. Я имела в виду Гогена. Невеселая история – жизнь, можно сказать, загублена даром. Я лично не поклонница таких сюжетов, как туземные женщины, и пусть очень многие от него в восторге, меня всегда отталкивает этот его горчичный цвет. От его картин портится настроение.
Она с осуждением покосилась на Седрика.
– Расскажите нам лучше, мисс Марпл, какой была в детстве Люси, – сказал тот.
Мисс Марпл просияла.
– Удивительно умным была ребенком! А я говорю, была, моя милая. И будь добра, не перебивай. Выдающиеся способности к арифметике. Раз, помню, мясник насчитал с меня лишнее за говяжье седло…
И мисс Марпл пустилась на всех парах в воспоминания о детстве Люси, перейдя от них к случаям из собственной деревенской жизни.
Поток воспоминаний прервало появление Брайена с мальчиками, основательно вымокшими и чумазыми в результате азартной охоты за уликами. Подали чай, одновременно подоспел и доктор Куимпер, был представлен старенькой гостье и, слегка подняв брови, огляделся.
– Отец, надеюсь, не куксится, Эмма?
– Нет, ничего – то есть немного утомился к вечеру.
– Как видно, ограждает себя от посетителей, – сказала с плутоватой усмешкой мисс Марпл. – Никогда не забуду, как поступал и мой милый папа. «Ожидается нашествие старушенций? – скажет, бывало, моей матери. – Вели подать мне чай в кабинет». Такой был безобразник!
– Вы только не подумайте… – начала было Эмма, но Седрик перебил ее:
– «Чай в кабинет» – это у нас как закон, когда приезжают любимые сыновья. Психологически вполне объяснимо, а, доктор?
Доктор Куимпер, уплетая сандвичи и сдобу с откровенным удовольствием человека, которому обычно не хватает времени нормально поесть, отозвался:
– Психология – штука хорошая, но когда ею занимаются психологи. Беда в том, что у нас нынче каждый второй психолог-любитель. Я еще рта не раскрою, а больной мне уже сообщает со знанием дела, каким страдает комплексом или неврозом. Спасибо, Эмма, можно еще чашечку. Не успел днем перекусить.
– Жизнь врача, мое твердое мнение, – это пример благородства и самоотверженности, – сказала мисс Марпл.
– Видно, мало вы сталкивались с врачами, – сказал доктор Куимпер. – Как их прозвали в народе пиявками, так и сегодня иных впору называть! Спасибо хоть платить нам теперь стали, государство позаботилось. Не нужно посылать счета, заранее зная, что не дождешься гонорара. Другое дело, что пациент норовит урвать «от правительства» по полной программе, и если, боже упаси, малышка Дженни кашлянет пару раз во сне, а мальчик Томми съест зеленое яблоко, – значит, бедняга врач, изволь тащиться к ним среди ночи. Ну, да что там! Булочки – объеденье, Эмма. Знаменито печете!
– Это не я. Мисс Айлзбарроу.
– Ну, и ваши удаются ничуть не хуже, – галантно заключил Куимпер.
– Зайдете взглянете на отца?
Она встала; доктор пошел за нею. Мисс Марпл посмотрела им вслед.
– Сразу видно, что мисс Кракенторп – преданная дочь, – сказала она.
– Для меня, признаться, загадка, как она выносит старика, – заявил прямолинейный Седрик.
– Живет в этом доме с большим удобством, – быстро сказал Гарольд, – а отец к ней очень привязан.
– С Эм все в порядке, – сказал Седрик. – Ей на роду написано быть старой девой.
В глазах мисс Марпл зажегся смешливый огонек.
– Да? Вы полагаете?
– Брат не имел в виду ничего обидного, употребив термин «старая дева», – поспешил сказать Гарольд.
– А я и не обиделась. Просто усомнилась в справедливости его слов. Лично я не сказала бы, что мисс Кракенторп суждено остаться старой девой. Скорее отнесла бы ее к типу женщин, которые, хоть и поздно, но как раз выходят замуж, и удачно выходят.
– Живя здесь – едва ли, – сказал Седрик. – Она и не встречается ни с кем, за кого можно выйти замуж.
Смешливый огонек в глазах мисс Марпл разгорелся ярче.
– На то всегда есть священники и врачи.
Она обвела мужчин мягким и лукавым взглядом.
Было ясно, что она высказала свое предположение о том, что никогда не приходило им в голову и не особенно им улыбалось теперь.
Мисс Марпл поднялась, роняя попутно то вязаные пушистые шарфики, то сумочку.
Трое братьев прилежно подобрали их с пола.
– Так любезно с вашей стороны, – щебетала мисс Марпл. – Да, вон там еще голубенькое кашне. Так я говорю, как мило, что вы меня пригласили. Я, знаете, все рисовала себе мысленно обстановку в вашем доме, чтобы легче было представить, как здесь трудится моя Люси.
– Мечта, а не обстановочка, – сказал Седрик, – плюс убийство для полного комплекта.
– Седрик! – сердито одернул его Гарольд.
Мисс Марпл с улыбкой посмотрела на Седрика.
– Хотите знать, кого вы мне напоминаете? Молодого Томаса Ида, сына директора нашего банка. Постоянно норовил ошарашить людей. В банковских кругах такого не терпят, так что он перебрался в Вест-Индию. Вернулся, когда умер его отец – и получил в наследство большие деньги. Приятно, правда? Всегда лучше умел тратить, чем наживать.
II
Люси отвезла мисс Марпл домой. На обратном пути, у самого поворота на заднюю аллею, из темноты выступила фигура и остановилась в свете фар. Подняла руку – и Люси узнала Альфреда Кракенторпа.
– Так-то лучше, – заметил он, сев в машину. – Бр-р, что за холодина! Вообразил, что будет славно пройтись бодрой походкой. Оказалось, нет. Ну что, благополучно доставили тетушку восвояси?
– Да. Она получила удовольствие.
– Это было заметно. Смешно, как старушки обожают общество, пусть даже скучное, – неважно. А уж Резерфорд-Холл по части скуки бьет рекорды. Два дня здесь – для меня предел. И как это вы, Люси, выдерживаете, не понимаю? Ничего, что я вас называю просто Люси?
– Нет, ради бога. А мне не скучно. Конечно, я здесь человек временный.
– Я понаблюдал за вами. Вы – толковая девушка, Люси. Слишком толковая, чтобы расходовать себя на стряпню и уборку.
– Спасибо, но мне больше нравится стряпать и убирать, чем сидеть за столом в конторе.
– Это да. Но в жизни есть и другие варианты. Когда вы сами себе хозяйка.
– Как раз мой случай.
– Не совсем. А вот когда работаешь на себя, меришься умом с…
– С кем же?
– С властями предержащими! С нагромождением всех этих мелочных правил, норм, ограничений, которые нас вяжут сегодня по рукам и ногам. Самое интересное, что всегда есть способ обойти их, была бы голова на плечах. А у вас она есть. Ну-ка признайтесь, разве эта мысль не кажется вам заманчивой?
– Возможно.
Люси умело завела машину на конюший двор.
– Воздерживаетесь от опрометчивого шага?
– Для начала хотелось бы иметь больше информации.
– Откровенно говоря, радость моя, вы очень бы мне пригодились. Ваша манера держаться внушает доверие – это неоценимое достоинство.
– Хотите вовлечь меня в темные махинации?
– Ну, это сильно сказано! Изредка невинный шажок в сторону от закона, и только. – Его ладонь скользнула вверх по ее руке. – Вы – чертовски привлекательная женщина, Люси. Рад был бы взять вас в компаньоны.
– Лестно слышать.
– Иными словами – не подойдет? Подумайте. Вообразите себе, как это здорово, как приятно обводить вокруг пальца степенных индюков. Одна загвоздка – нужен капитал.
– Боюсь, я им не обладаю.
– Что вы, я не к тому! У меня самого есть известные виды в не столь отдаленном будущем. Не вечно жить моему уважаемому папаше, гнусному скупердяю. Откинет копыта – и мне достанутся настоящие деньги. Ну так как, Люси?
– А условия?
– Брак, если вам угодно. Женщинам, большей частью, угодно, даже самым передовым и независимым. И потом, замужнюю женщину по закону не заставишь давать показания против мужа.
– Уже не столь лестно слышать.
– Да ладно вам, Люси. Не видите, что вскружили человеку голову?
Удивительно, что и Люси не осталась бесчувственна к его чарам. Альфреду нельзя было отказать в своеобразном обаянии, возможно, той же природы, что и элементарный животный магнетизм. Она со смехом увернулась от его полуобъятия.
– Сейчас не время заниматься флиртом. Пора подумать об обеде.
– Очень верно, Люси, и никто его не приготовит лучше вас. Так что сегодня на обед?
– Потерпите, увидите! Мальчикам нетерпение простительно, но когда и вы туда же!..
Они вошли в дом, и Люси поспешила на кухню. В разгар готовки ее неожиданно оторвал от плиты Гарольд Кракенторп:
– Мисс Айлзбарроу, нельзя ли с вами поговорить кое о чем?
– А можно потом, мистер Кракенторп? Я и так едва успеваю.
– Конечно. Разумеется. После обеда?
– Да, это удобнее.
Обед в урочный час был подан и оценен по достоинству. Люси, кончив мыть посуду, вышла в холл, где ее уже поджидал Гарольд Кракенторп.
– Да, мистер Кракенторп?
– Может быть, зайдем сюда? – Он открыл дверь гостиной, вошел первым и закрыл за Люси дверь.
– Я рано утром уезжаю, – объявил он, – и хочу вам сказать, что уезжаю под большим впечатлением от встречи со столь богато одаренной натурой, как вы.
– Благодарю вас, – сказала слегка удивленная Люси.
– Мне представляется, что здесь ваши таланты пропадают даром – определенно.
– Правда? Мне – нет.
«Этот, по крайней мере, не станет звать меня замуж, – думала Люси. – Жена у него уже есть».
– Предлагаю вам вот что. Когда минует этот злополучный кризис, который вы с таким участием переживаете вместе с нами, приезжайте ко мне в Лондон. Позвоните и назначьте время, а я дам соответствующие указания своему секретарю. Не скрою, человек ваших редких способностей всегда будет представлять интерес для нашей фирмы. Детально обсудим, в какой области найдется наилучшее применение вашим талантам. Я вам могу предложить, мисс Айлзбарроу, место с очень высоким жалованием и блестящими видами на будущее. Думаю, вы будет приятно поражены.
Его улыбка излучала великодушие.
– Спасибо, мистер Кракенторп, – скромно потупясь, сказала Люси. – Я подумаю.
– Надолго не откладывайте. Молодой женщине, если она стремится проложить себе дорогу в жизни, нельзя упускать такие возможности.
Он снова сверкнул зубами.
– Спокойной ночи, мисс Айлзбарроу, приятных сновидений.
«Ну и ну, – сказала себе Люси. – М-да. Очень занятно».
На лестнице по дороге к себе в спальню она столкнулась с Седриком.
– Минутку, Люси, что я вам хочу сказать…
– Хотите на мне жениться и увезти на Ивису ухаживать там за вами?
Седрик уставился на нее ошеломленно и не без тревоги.
– У меня ничего подобного и в мыслях не было.
– Виновата. Ошиблась.
– Просто хотел спросить – есть у вас в доме расписание?
– И все? Вон лежит в холле на столе.
– Знаете что, – сказал Седрик, – я бы вам не советовал расхаживать, воображая, будто все мечтают на вас жениться. Вы – очень ничего себе девушка, но все же не настолько. Такое, знаете ли, имеет свое название. Если сразу не положить конец, после не остановишься. Я, откровенно говоря, вас нипочем не выбрал бы в жены. Кого угодно, только не вас.
– Вот как? – сказала Люси. – Понятно, можете не развивать эту тему. А как я вам на роль мачехи?
– Что такое? – Седрик, опешив, широко открыл глаза.
– Вы меня слышали, – сказала Люси и, войдя к себе в комнату, закрыла дверь.
Глава 14
I
Дермот Краддок общался с Арманом Дессином из парижской префектуры по-дружески. Им и прежде случалось встречаться раза два, и они пришлись друг другу по нраву. Краддок свободно говорил по-французски, так что беседы у них большей частью велись на этом языке.
– Это пока лишь вероятность, – предупредил его Дессин. – Здесь у меня на фотографии их кордебалет. Вот она, четвертая слева. Говорит это вам что-нибудь, м-м?
Инспектор Краддок вынужден был признаться, что нет. Не так-то легко узнать по карточке задушенную молодую женщину, а на этой конкретной карточке лица молодых женщин были скрыты под толстым слоем грима, а волосы – под диковинным головным убором из птичьих перьев.
– Вероятность остается, – сказал он. – Определеннее выразиться не рискну. Кто она? Что вам о ней известно?
– Меньше, чем ничего, можно сказать, – бодро отозвался его собеседник. – Вы понимаете, это не фигура. Да и «Марицки-балет» не назовешь явлением. Выступают по пригородным театрикам, ездят на гастроли. Ни громких имен, ни звезд, ни знаменитых балерин. Впрочем, я отведу вас к мадам Жолье, которая его возглавляет.
Мадам Жолье оказалась деловитой живой француженкой с зорким взглядом, усиками и солидными отложениями жира.
– Не люблю иметь дела с полицией! – Она оглядела их неприязненно, не скрывая своего недовольства их приходом. – Всегда при первой возможности старается чинить мне затруднения.
– Нет-нет, мадам, вы не должны так говорить, – возразил Дессин, меланхолического вида мужчина, худой и длинный. – Когда, скажите, я вам чинил затруднения?
– А из-за этой дурочки, которая хватила карболовой кислоты? – не задумываясь, отвечала мадам Жолье. – Лишь потому, что влюбилась в chef d'orchestre [7], которому не нравятся женщины, у него другие склонности. Сколько вы шуму из-за этого подняли! Это нанесло вред моему прекрасному балету.
– Совсем напротив, принесло огромный кассовый успех, – сказал Дессин. – И когда это было – три года прошло с тех пор. Нехорошо помнить зло. Так вот, насчет этой девушки, Анны Стравинской.
– Да, и что же?
– Она что, русская? – спросил инспектор Краддок.
– Ничуть. Это вы из-за фамилии? Но они все берут себе такие фамилии, эти девицы. Ничем особенным не выделялась, танцует средне, внешность так себе. Elle u#tait assez bien, c'est tout [8]. Для кордебалета годится, в солистки – нет.
– Француженка?
– Вероятно. Паспорт у нее был французский. Хотя как-то раз она обмолвилась, что ее муж – англичанин.
– Так и сказала, что англичанин? И жив? Или умер?
Мадам Жолье пожала плечами.
– То ли умер, то ли бросил ее. Почем мне знать? Эти девушки – вечно у них истории с мужчинами.
– Когда вы ее видели в последний раз?
– Я везу труппу на шесть недель в Лондон. Даем спектакли в Торки, в Борнмуте, в Истборне, где-то еще, не помню, и в Хаммерсмите. Потом возвращаемся во Францию, но Анна, она с нами не едет. Она только посылает записку, что уходит из труппы и будет жить у родственников мужа, какой-то вздор в этом духе. Я не поверила, что это правда. Скорее, думаю, встретила мужчину, вы меня понимаете.
Инспектор Краддок утвердительно кивнул головой. Он догадывался, что в подобных случаях мадам Жолье ничего другого и не подумает.
– Невелика потеря для меня. Меня это не трогает. Придут танцевать другие, точно такие же, а может быть, и лучше, – я пожимаю плечами и больше не думаю об этом. С какой стати? Все они одинаковы, эти девушки, все помешаны на мужчинах.
– В какой это было день?
– Когда вернулись во Францию? Это было… да, в воскресенье перед Рождеством. А Анна, она ушла за два дня до того. Или три? Точно уже не помню. Но в Хаммерсмите танцевать в конце недели нам пришлось без нее и, значит, перестраиваться на ходу. Некрасиво с ее стороны, но эти девушки – когда речь заходит о мужчине, все они одинаковы. Я лишь объявила своим: «Нет уж, эту я назад не приму!»
– Досадно получилось для вас.
– Ба, я, – меня это не трогает! Не сомневаюсь, подцепила себе мужчину и захотела провести с ним рождественские каникулы. Это не мое дело. Я найду себе других девушек – таких, которые обеими руками ухватятся за шанс попасть в «Марицки-балет» и будут танцевать не хуже Анны, возможно – лучше.
Мадам Жолье на миг умолкла, после чего с внезапным проблеском интереса осведомилась:
– Почему вы ее разыскиваете? Ей что, оставили наследство?
– Наоборот, – вежливо отвечал инспектор Краддок. – У нас есть причины полагать, что ее, может быть, убили.
К мадам Жолье тотчас вернулось равнодушие.
– Ca se peut! Такое случается. Ну, что ж! Она была доброй католичкой. Ходила к мессе по воскресеньям и также, без сомнения, исповедываться.
– Когда-нибудь в разговоре с вами, мадам, она упоминала о сыне?
– О сыне? То есть, вы хотите сказать, был ли у нее ребенок? Вот это, думается мне, очень вряд ли. У этих девушек – но постоянно! – есть нужный адресок на крайний случай. О чем мсье Дессину известно не хуже меня.
– Ребенок мог родиться до того, как она пошла на сцену, – сказал Краддок. – Например, во время войны.
– Ah'dans la guerre. Это всегда возможно. Но если и так, я ничего о нем не знаю.
– А кто из девушек самая близкая ее подруга?
– Могу назвать вам двух-трех, но особенно близко она ни с кем не сходилась.
Добиться еще чего-либо полезного от мадам Жолье им не удалось.
Увидев пудреницу, она сказала, что у Анны была такая, но и у многих других девушек тоже. Возможно, Анна и покупала себе в Лондоне меховое пальто, но у нее об этом нет сведений.
– Я занята – репетиции, осветители, в моем бизнесе трудности на каждом шагу. Мне некогда обращать внимание на то, в чем ходят мои артисты.
После мадам Жолье они беседовали с девушками, которых она им назвала. Две знали Анну довольно хорошо, но сообщить могли немногое – Анна была не из тех, кто любит о себе рассказывать, а если что и рассказывала, то, по словам одной из девиц, в основном неправду.
– Она любила сочинять басни – то, как была возлюбленной великого князя или крупного английского финансиста, то, как во время войны участвовала в Сопротивлении, а один раз даже, что якобы была кинозвездой в Голливуде.
Вторая добавила:
– На самом деле она, по-моему, вела очень серое существование, типичное для буржуазной среды. И пошла в балет, вообразив, что это романтическое занятие, но хорошей танцовщицей не стала. Понимаете, когда говоришь: «Мой папа торговал в Амьене тканями», это звучит не слишком романтично! Вот она и придумывала сказки.
– И даже в Лондоне, – подхватила первая, – намекала, что будто бы ее берет с собой в кругосветное плаванье один богач, которому она напоминает дочку, погибшую в автомобильной катастрофе. Quelle blague! [9]
– А мне говорила, – сказала вторая девушка, – что едет к какому-то лорду в Шотландию. Будет охотиться вместе с ним на красного зверя.
Ценного из всего этого можно было извлечь немного. Из сказанного явствовало одно: Анна Стравинская была горазда на выдумки. Ни на какого зверя она ни с каким шотландским лордом, конечно, не охотилась, как и едва ли загорала сейчас на палубе корабля, совершающего кругосветное плаванье. Но разве менее неправдоподобно звучало то, что ее тело обнаружили в саркофаге в поместье Резерфорд-Холл? На вопрос, не она ли на фотографии, как девушки, так и мадам Жолье отвечали неуверенно и неохотно. Да, что-то общее с Анной есть, на этом они сходились единодушно. Но право же! Такое распухшее, оплывшее лицо – это может быть кто угодно!
Единственный факт был установлен твердо: девятнадцатого декабря Анна Стравинская решила, что не вернется во Францию, а двадцатого женщина, похожая на нее, ехала в Бракемптон и в поезде ее задушили.
Если женщина в саркофаге – не Анна Стравинская, то где находится Анна?
На что у мадам Жолье готов был ясный и предсказуемый ответ:
– С мужчиной!
Ответ, который, как удрученно отметил про себя Краддок, вполне мог оказаться правильным.
Иной вариант, подлежащий рассмотрению, основывался на том, что Анна вскользь обмолвилась, будто ее муж – англичанин.
Был ли этим мужем Эдмунд Кракенторп?
Сомнительно, если учесть, каков словесный портрет Анны, полученный от тех, кто ее знал. Гораздо более вероятным представлялось, что Анна была какое-то время достаточно близко знакома с Мартиной и располагала необходимыми подробностями ее истории. Возможно, это Анна и написала письмо Эмме Кракенторп, и в таком случае малейшая угроза, что о ней начнут наводить справки, вполне могла нагнать на нее страху. Настолько, что она сочла даже разумным порвать свои отношения с «Марицки-балетом». Тогда опять-таки вставал вопрос – где же она?
И опять-таки наиболее правильным казался ответ мадам Жолье.
С мужчиной.
II
До того как покинуть Париж, Краддок обсудил вопрос, касающийся женщины по имени Мартина, с Дессином. Дессин склонен был согласиться с английским коллегой, что вопрос этот скорее всего никак не связан с делом убитой, найденной в саркофаге. Тем не менее он тоже считал, что его следует изучить поглубже.
Он заверил Краддока, что Su#ret непременно выяснит, сохранились ли документальные свидетельства о браке между лейтенантом 4-го Саутширского полка Эдмундом Кракенторпом и француженкой, о которой известно, что ее звали Мартина. Время – как раз перед падением Дюнкерка.
Вместе с тем он предупредил, что надежды получить точный ответ немного. Во-первых, район, о котором идет речь, почти сразу же захватили немцы, а во-вторых, впоследствии, за время оккупации, эта часть Франции жестоко пострадала от военных действий. Многие здания, а с ними и документы были уничтожены.
– Но можете быть уверены, дорогой коллега, – мы сделаем все, что в наших силах.
На том они с Краддоком и расстались.
III
По возвращении Краддока ждал с отчетом сержант Уэзеролл.
– Адрес только для писем, сэр, – доложил он с мрачным торжеством. – Вот что такое дом 126 по Элверс-Кресент. Вполне приличное место, все законно.
– А с опознанием как?
– Никак. Никто по фотографии не вспомнил, приходила ли такая женщина за почтой – да и не мог бы, по-моему. Как-никак прошел месяц или около того, а народу туда наведывается тьма. Вообще-то говоря, там держат пансион для студентов.
– Она могла остановиться там под чужим именем.
– Если и так, по фотографии ее не узнали. Мы разослали фото по всем гостиницам, – прибавил он, – но ни в одном Мартина Кракенторп в книге не значится. По получении вашей телефонограммы из Парижа провели такую же проверку в отношении Анны Стравинской. Эта, вместе с другими членами труппы, действительно останавливалась в дешевой гостинице в районе Брук-Грин – там театральная братия и селится по преимуществу. Выписалась вечером девятнадцатого, в четверг, после представления. На этом – все.
Краддок покивал головой. Наметил общее направление дальнейших поисков, не возлагая на них, впрочем, особых надежд.
Немного поразмыслив, он позвонил в адвокатскую контору «Уимборн, Хендерсон и Карстэрс» и попросился на прием к мистеру Уимборну.
В назначенный час его впустили в на редкость душное помещение, где за большим старомодным письменным столом, заваленном стопками пыльных бумаг, сидел мистер Уимборн. По стенам красовались сейфы, помеченные ярлыками: «Сэр Джон, имущ. акты», «Пок. леди Деррин», «Джордж Роуботем, эскв.» – то ли память о минувших днях, то ли юридические документы дня сегодняшнего, сказать трудно.
Мистер Уимборн встретил посетителя с вежливой сдержанностью, свойственной обыкновенно домашним юристам при столкновениях с представителями полиции.
– Чем могу быть полезен, инспектор?
– Я насчет этого письма. – Краддок положил перед ним на стол письмо Мартины.
Мистер Уимборн брезгливо тронул его пальцем, но в руки не взял. Едва заметная краска выступила на его щеках, губы сжались.
– А, да, – сказал он. – Совершенно верно! Я получил вчера утром письмо от мисс Эммы Кракенторп, в котором она сообщает о своем посещении Скотленд-Ярда и связанных с этим… э-э… обстоятельствах. Скажу лишь, что отказываюсь – положительно отказываюсь – понимать, почему ко мне не обратились сразу же по получении письма. Просто невероятно! Меня следовало поставить в известность.
Инспектор Краддок постарался сгладить остроту момента общими фразами, надеясь привести мистера Уимборна в более миролюбивое расположение духа.
– Мне вообще неизвестно, чтобы когда-либо возникал вопрос о том, что Эдмунд женится, – проговорил уязвленным тоном мистер Уимборн.
Краддок мягко заметил, что в военное время, надо полагать… И красноречиво умолк.
– В военное время! – ядовито огрызнулся мистер Уимборн. – Да, действительно, в начале войны мы находились на Линкольнзинн-Филдз, и в соседний дом при бомбежке было прямое попадание, так что значительная часть документов у нас погибла. Не первостепенной важности документов, разумеется, – те мы из соображений безопасности вывезли за город. Но беспорядок был произведен изрядный. Дела Кракенторпов, конечно, в то время держал в своих руках мой отец. Он умер шесть лет тому назад. Допускаю, что его известили об этой, с позволения сказать, женитьбе Эдмунда, но, сколько можно судить, похоже, что этот брак, пусть даже и задуманный, так и не состоялся, а потому мой отец наверняка и не придал большого значения этому эпизоду. На мой взгляд, должен сказать, эта история звучит в высшей степени подозрительно. Чтобы после стольких лет вдруг заявить о себе как о законной жене с законнорожденным сыном… Нет, чрезвычайно подозрительно. Какие у нее доказательства, хотелось бы знать?
– Вот именно, – сказал Краддок. – А на что она и ее сын могли бы рассчитывать?
– В основе, по-видимому, был расчет на то, что Кракенторпы согласятся взять на себя содержание ее и ее сына.
– Нет, я хотел сказать, что полагалось бы ей с сыном по закону, если б она доказала обоснованность своих претензий?
– А, понимаю. – Мистер Уимборн взял очки, которые в порыве раздражения сорвал с носа и положил на стол, вновь надел их и устремил на инспектора Краддока пристальный и цепкий взгляд. – Ну, в настоящий момент – ничего. Но если б она сумела доказать, что ее мальчик – сын Эдмунда Кракенторпа от законного брака, тогда ему после смерти Лютера Кракенторпа полагалась бы по закону доля состояния, вверенного Джосаей Кракенторпом попечителям. Мало того, ему, как сыну старшего сына, отошел бы по завещанию и Резерфорд-Холл.
– А нужен кому-нибудь в наследство такой домина?
– В качестве жилья? Какое там – понятно, нет. А вот имение, любезный инспектор, стоит нешуточных денег. Весьма нешуточных. Земля, пригодная для промышленного и жилого строительства. Земля, которая оказалась ныне в самом сердце Бракемптона. Да, это, повторяю, – весьма нешуточное наследство.
– Вы, помнится, говорили, что, если Лютер Кракенторп умирает, оно достается Седрику?
– Он наследует недвижимость, да, как старший из живых на то время сыновей.
– Седрика Кракенторпа, как мне дали понять, деньги не интересуют?
Мистер Уимборн смерил Краддока холодным взглядом.
– Вот как? Что до меня, я склонен относиться к подобного рода заявлениям с толикой скептицизма. Готов поверить, что существуют люди не от мира сего, которые равнодушны к деньгам. Я лично ни одного такого не встречал.
Заметно было, что от этой сентенции у мистера Уимборна отчасти улучшилось настроение.
Читать бесплатно другие книги:
