Монастырь Вагант Игорь

Гвендилена помолчала немного.

– Похоже, моя мать, – наконец, ответила она, – но пока не могу точно сказать. Путано все очень.

Солдат внимательно посмотрел на девушку.

– Ишь ты, – произнес он, – как иногда жизнь-то поворачивается…

Перед ними выросла фигура Модрона.

– Арн, веди ее наверх, в покои Лютгарды. Останешься там на часах. На смену пришлю Хуго и еще кого-нибудь. Ежели его милость по-другому не распорядится, будете там службу нести до моего возвращения. Я завтра-послезавтра опять отбываю. От дверей ни на шаг не отходить.

Арн коротко кивнул.

– Пойдем, – сказал он Гвендилене, взяв ее за руку. Они начали пробираться через людскую толчею.

– Что, здесь всегда так много народу? – спросила она.

– Почти. Это же столица всего Севера. – Арн усмехнулся. – Хоть и находится на самом юге этого самого Севера.

Людей в самом деле было очень много – как на деревенской ярмарке, подумала Гвендилена. Мастеровые в кожаных фартуках, солдаты, взнуздывающие или расседлывающие лошадей, торговцы, суетливо копошащиеся вокруг своих возков, носильщики с мешками, женщины с корзинами выстиранного белья, деловито снующие туда-сюда служители в ливрейных камзолах – и над всем этим висел неумолчный шум: стук молотков, хрюканье и ржание животных, крики мальчишек, ругань и смех.

Прямо посреди двора стояли длинные дощатые столы, за которыми сидели десятки человек, а служки без устали меняли стремительно пустеющие блюда с зеленью и кусками жареной свинины, что готовились прямо тут же – в нескольких шагах дымились печи с целыми противнями мяса и яблочных пирогов, а на треногах висели гигантские котлы, распространявшие вокруг себя запахи похлебок и бобовой каши.

Некоторые из людей Гвендилену поразили – высокие светловолосые воины, несмотря на теплое время года, одетые в шкуры, с огромными секирами на спинах и отвислыми усами, украшенными колокольчиками, – наверное, решила она, те самые физы, о которых рассказывал Арн. При виде других девушка непроизвольно вздрогнула: чуть поодаль прямо на земле сидели, скрестив ноги, смуглые обнаженные по пояс люди с черными косами и густо расписанными татуировками телами – совсем как у наемника Трира.

– Морской народ, – пояснил Арн, заметив мгновенный испуг Гвендилены, – редкие здесь гости. А вон там – норги со Снежных Холмов, еще альды из Бедвира. И то правда, – добавил он, – что-то большая сегодня толпа. Может, случилось что, пока нас не было.

Чуть пригнувшись, он шагнул через невысокую калитку, и спутники оказались на четырехугольном дворе, составлявшем разительный контраст с первым. Наверное, это парадный двор, подумала Гвендилена. Двор был замощен булыжником красноватого цвета, с одной его стороны находились огромные ворота, а с другой уходила вверх широкая белокаменная лестница, на площадке которой, как изваяния, застыли два стражника в синих камзолах с золотыми бляхами и в плащах до колен.

– Нам туда. – Арн указал глазами на лестницу.

Гвендилена нерешительно дернула его за рукав.

– А Лютгарда – кто это?

– Супруга его милости. Покойная, уж двенадцать лет как, да хранит Боанн ее душу.

– Меня – в ее покои? – поразилась Гвендилена.

– Сама слышала. Не болтай. У меня нет для тебя ответов.

Арн подтолкнул ее в спину.

На широкой площадке перед двустворчатыми дверями обнаружился еще один человек, тоже одетый, как стражник, но не с копьем, а с мечом в богато украшенных серебром ножнах.

– Майрид, – кивнул Арн, – у меня приказ от Модрона…

– Приветствую, Арн, сын Канеха, – улыбнулся тот в ответ, – уже знаю. Птичка от мейстера Орнворта прилетела. Кого же это ты с собой привел?

– Думаю, тебе лучше у самого Орнворта спросить.

– Вот оно как… – Майрид уставился на Гвендилену. Он был высок и худ, с коротко подстриженной бородой; глаза смотрели холодно и внимательно. – Ну, ладно. Посидим вечерком, поболтаем, а то уж такие страсти про ваш поход рассказывают…

Арн кивнул.

– Буду рад.

Двери распахнулись усилиями невидимых слуг, и Арн с Гвендиленой вошли внутрь.

Они оказались в Большом холле Килгеррана. Огромное помещение скудно освещалось солнечными лучами, проникавшими через стрельчатые окна, что располагались под самым потолком. Два ряда каменных колонн, таких высоких, что их капители терялись во мраке, шли через всю залу, разделяя ее на три неравные по ширине части. Робко озираясь по сторонам, Гвендилена почувствовала себя совсем маленькой. Колонны были настолько толсты, что обхватить каждую могли бы разве что двое мужчин, а чередующиеся на полу красные и черные плиты так велики, что ей пришлось бы прыгать, чтобы перескочить с одной на другую. Вдоль стен стояли деревянные скамьи с прямыми спинками, а сами стены едва виднелись из-за гигантских шпалер, на которых искусно вышитые в натуральную величину воины мчались в бой.

В дальнем конце залы на возвышении стоял трон. С широкими подлокотниками и ножками, выполненными в виде лап какого-то неведомого животного, а в глазах медведя, вырезанного на спинке во весь рост, сверкали крупные красные камни.

– Я… никогда… – пробормотала Гвендилена.

– Угу, – с довольным видом кивнул Арн. Его голос гулко разнесся по холлу, – даже у короля такого нет. А какие празднества здесь устраивают! Огней столько, что светло, как днем, столы во всю залу. На подносах – по целому кабану! Ежели в Килгерране задержишься, то еще увидишь. Сдается мне, кстати, что скоро отпускать тебя не собираются. Идем.

Арн решительно направился к тому углу холла, что находился справа от трона. Пройдя между колонн, они оказались перед дверью с бронзовыми оковками.

– Нам наверх. И высоко, – сказал Арн, – не отставай.

За дверью обнаружилась лестница, освещенная факелом. Это одна из тех островерхих башен, догадалась Гвендилена, что она видела при выходе из Дармского ущелья.

– Сюда и другие проходы есть, с этажей, – сообщил Арн, – но так проще. Иначе пришлось бы по всем галереям топать и с каждым стражником объясняться.

Гвендилена кивнула. Она уже успела немного остыть от своих переживаний. «Пожалуй, – промелькнула в голове смутная мысль, – я бы и не стала пытаться отсюда сбежать, если бы именно сейчас представилась такая возможность».

Лестница широкой спиралью поднималась все выше и выше. Действительно, на нижних этажах имелись двери, где одна, а где и две, но наверху дверей не стало. Пропали и факелы в стенах, а вместо них появились небольшие окна, нижний край которых находился как раз на высоте головы Гвендилены. Стены были очень толсты, и окна скорее напоминали бойницы.

У девушки перехватывало дух, когда она, чуть приподнимаясь на цыпочках, бросала взгляд наружу: там мелькала то синяя гладь озера, то покрытые зелеными лесами склоны гор, позолоченные лучами уже заходящего солнца.

– Как высоко, – пробормотала она.

– Сто пятьдесят футов, – откликнулся Арн, – или около того. Говорят, ее светлость не особенно любила гостей.

Наверху послышался какой-то шум. Солдат остановился.

– Здравствуй, Арн из Койнхенна, – раздался вдруг низкий женский голос, – вот уж кого меньше всего ожидала здесь увидеть.

– Здравствуй, тетушка Айне, – чуть запыхавшись, ответил солдат.

– Ну, давай показывай, ради кого я тащилась в это поднебесье…

Гвендилена робко выступила из-за спины Арна.

На площадке возле распахнутой двери, уперев руки в бока, стояла крупная пожилая женщина. Щеки у нее были толстые и румяные, маленькие в морщинках глазки смотрели пронзительно, а передник и чепец сияли первозданной белизной.

– Экая замарашка, – фыркнула домоправительница, – но ничего, отмоем…

Вдруг она запнулась, и глаза ее расширились.

– О, матерь Боанн, – выдохнула она. – Ну-ка, девица, подойди ко мне…

Гвендилена поднялась на пару ступенек. Айне, покачивая головой, ощупала взглядом ее всю, с головы до ног и, наконец, громко прокашлялась. – Колдовство, – пробормотала она, – а ежели не колдовство, тогда – чудо. А я уж подумала, его милость с утра выпил лишнего, что невесть что мерещится. Где ты нашел ее, Арн из Койнхенна?

Солдат ухмыльнулся.

– Рассказал бы, – фыркнул он, – да от той кислятины, которой меня час назад на нижнем дворе потчевали, все горло саднит. И свинину подали так себе, пережаренную…

Айне расхохоталась.

– Договоримся… я так поняла, ты здесь на часах? – Арн кивнул. – Хорошо. В обиде не останешься. Да и одежонку, смотрю, простирнуть не помешает. Давай, сторожи. А ты, девица, заходи. Смелее.

Нерешительно взглянув на Арна, Гвендилена шагнула за порог – и остановилась, обомлев. Даже в снах она не видела ничего подобного.

Две люстры, каждая с десятком свечей, висели под потолком, освещая стены, покрытые резными панелями темно-красного дерева, глубокие кресла с горами расшитых золотом подушек, мозаичный пол и – картины, гобелены, статуэтки и вазы с морем цветов. В углу стояла необъятных размеров кровать под балдахином, такая высокая, что к ней вели ступеньки, а рядом – столик, целиком выточенный из кости, с большим зеркалом, удивительно ясно отражавшим комнату. Не медное, решила Гвендилена, интересно, из чего сделано? – и тут же на себя рассердилась: тоже мне, нашла, о чем думать.

– Как зовут тебя, красотка? – раздался сзади голос Айне. Домоправительница обошла вокруг нее, разглядывая, словно корову на рынке, и, наконец, остановилась прямо перед ней, скрестив руки под огромной грудью.

Девушка вздрогнула.

– Гвендилена, госпожа, – ответила она, неловко поклонившись.

– Госпожа, хм, – фыркнула домоправительница, – ну, может, и госпожа. А может, и нет. Откуда ты такая взялась?

– Из Брислена. – Чуть подумав, Гведилена решила «госпожу» опустить. – Это на юге.

Айне усмехнулась.

– Вижу, что на юге. – Она указала взглядом на ее платье, все в прорехах и с разорванным подолом. – В Нордмонте принято нижние рубахи носить. Это у вас там, я знаю, народ чуть не нагишом ходит. Хотя, конечно, голь перекатная и здесь разгуливает, в чем мать родила. Девочки, помогайте!

Гвендилена опять вздрогнула. Оказалось, в комнате находились еще люди, которых она даже и не заметила, ослепленная яркостью красок. Две девушки в домотканых коричневых платьях, тоже с передниками и в чепцах, до этого момента недвижно застывшие в углах, присели в реверансе. Заслышав слова Айне, они одновременно сделали несколько шагов вперед и встали по обе стороны от Гвендилены, опустив очи долу.

– Это Миа и Линна, – сказала домоправительница, – останутся при тебе. Если что надо, принесут и сделают. Ты сама отсюда – ни шагу. А перво-наперво – в купель. На тебя смотреть-то страшно.

– Пожалуйте, госпожа, – тихо сказала одна из горничных. Гвендилена ошеломленно на нее уставилась. «Госпожа» – это к ней.

Вторая девушка тем временем подошла к стене, сбоку от кровати, и открыла малоприметную дверцу.

– Туда, туда, – кивнула тетушка Айне, заметив нерешительность своей подопечной.

Гвендилена пожала плечами и пошлепала босыми ногами в соседнюю комнату. Она оказалась не особенно просторной, тоже с деревянными стенами, без окон и с множеством комодов и сундуков. Пол был сложен из гладких мраморных плит, а в середине на возвышении стояла каменная купель с водой, от которой исходил легкий пар. У одной из стен жарко полыхал камин, распространяя вокруг живительное тепло.

Ни слова не говоря, обе девушки распустили шнуровку на платье Гвендилены – так быстро, что та не успела даже пошевелить руками, и церемонно подставили ладони, чтобы она могла опереться на них, забираясь по ступеням.

Гвендилена мысленно фыркнула. Ну, ладно. Будь, что будет. Хуже, чем в Хаврене, когда эта потная солдатня навалилась на нее со всех сторон, случиться ничего не может, подумала она. И, раз уж с ней решили обращаться, как с фарфоровой куклой – пусть забавляются. А она уж что-нибудь потом придумает. Как говорится – утро вечера мудренее.

Легко дотронувшись пальчиками до их ладоней, она взбежала наверх и с удовольствием погрузилась в воду, которая оказалась не горячей и не холодной, а именно такой, какой нужно. Тело отчаянно зачесалось.

– Ужас! – крякнула Айне, глянув в купель. – Вы там, на югах, вообще не моетесь, что ли? Линна, ступай к Руану, скажи, пусть еще воды натаскают, на замену, и живей.

Линной оказалась девушка со светло-каштановыми волосами и в веснушках; она стремительно бросилась вон из купальни, а домоправительница неспешно вышла вслед за ней. У купели осталась одна Миа.

Она скинула с себя платье, а затем и нижнюю рубашку. Аккуратно сложила их на скамью, обернула вокруг бедер широкую полосу тонкой белой ткани, и вернулась к Гвендилене, держа в руках мочалку из спутанных хлопковых нитей.

– Ты будешь меня мыть? – изумилась Гвендилена.

Миа чуть ли не испуганно глянула на нее.

– Если позволите, госпожа…

Гвендилена хмыкнула.

– Хорошо. Позволяю.

Закрыв глаза, она откинулась назад – в купели стояло что-то вроде деревянного кресла с пологой спинкой, – и отдалась на волю рук горничной. Из небольшого пузырька та вылила в воду жидкость, пахнувшую горьковатыми травами, и принялась за дело. Гвендилена только покряхтывала и блаженно вздыхала, ощущая, как с нее сходит двухнедельная грязь. Время от времени чуть приоткрывала глаза, из-под опущенных ресниц разглядывая сосредоточенное лицо Миа, которая ловко, но вместе с тем нежно обтирала ее мочалкой. На лбу и полуобнаженном теле служанки блестели капельки пота. Гвендилена, наконец, решилась.

– Миа, – спросила она, – ты знаешь, кто я такая?

Девушка нерешительно кивнула. Совсем молоденькая, лет тринадцати-четырнадцати, не больше, с темными робкими глазами и по-подростковому маленькой грудью.

– Да, госпожа. Матушка Айне сказала.

– Ну?..

– Сказала, что вы дальняя родственница его милости. Говорят, вы долго были в плену, и только сейчас его милости удалось вас выкупить. И сказала, что родители у вас погибли.

Гвендилена задумалась.

– Хм, в плену. Ну, можно и так сказать…

– А у кого в плену? – Миа затарахтела без остановки. – А где? Наверное, у горцев? Я слышала, что на юге Гриммельнский лес есть, и деревья там ходят сами по себе. Или у Морского народа? А у них правда знатные женщины по нескольку мужей имеют? Говорят, они, как и их мужчины, тоже все в татуировках ходят, а я сегодня видела на дворе нескольких, словно твари какие лесные выглядят, меня аж до дрожи пробрало, все расписанные, а у одного нос проколот, а там кольцо, совсем как у быка какого-нибудь. А вы, госпожа, по какой линии родственница – не из Бреотигернов ли, или, может, Меррайонов?

– Тс-с, – Гвендилена приложила палец к губам, и Миа испуганно замолчала.

– Ой, госпожа, простите, – пробормотала она, – я такая болтушка… не изволите ли вина?

– Вина? Да, пожалуй.

Миа немедленно убежала и вернулась позднее уже через пару минут, неся в руках серебряный поднос с замысловато украшенными чеканкой краями – в виде переплетенных виноградных лоз с плодами. На подносе стоял бокал, тоже серебряный, с темным красным вином, и в небольшой коробочке лежали кусочки засахаренных фруктов.

Гвендилена вновь мысленно поразилась, но виду не подала.

Вино оказалось густым и терпким, совсем не таким, которое ей доводилось раньше пробовать. Настолько терпким, что Гвендилена едва не закашлялась.

– Сама не хочешь попробовать? – спросила она, сглотнув.

Миа замахала руками.

– Что вы, что вы! Оно такое дорогое, что только для господ. Матушка Айне сказала мне с Линной, что велит отрубить нам руки и ноги, и скормить их шелудивым псам, ежели заметит, что в бутыли хоть на толщину иглы меньше станет.

– Хм. Именно шелудивым? Она всегда такая… суровая?

– О, да. – Миа с серьезным видом кивнула. – Она ж кормилица его светлости и кастелянша над всем Килгерраном. У нее самой сын был, да давно уж помер, говорят. Главнее нее тут только сам господин Тэлфрин, да и то, – девушка хихикнула, – я иногда сомневаюсь, что это так. Хотя вообще-то она не злая, нет. Ругачая, но без дела руку не поднимет.

Гвендилена не успела ничего ответить, как в спальне послышались голоса.

– Достаточно, – сказала домоправительница, – все свободны. Рубе справится.

В то же мгновение дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель втиснулся долговязый парень с взъерошенной шевелюрой и кривой ухмылкой на лице. В руках он тащил два кожаных ведра с водой.

– Это – Рубе, – пояснила Миа, – у него в голове вокки. Пожалуйте, госпожа.

Она помогла Гвендилене выбраться из купели и, заботливо завернув ее в мягкую простыню, подвела к креслу возле камина. Рубе тем временем, бормоча под нос и косо поглядывая на девушек, покрутился возле ванной и открыл сбоку затычку. Вода хлынула по желобу в полу прямо к стене, в которой Гвендилена углядела небольшое отверстие. Слив грязную воду, он сполоснул купель и принялся заново заполнять ее из принесенных ведер. Заполнял долго, бегая туда-сюда. В конце концов он вытащил деревянное сиденье и, что-то мыча, направился прямо к камину.

Гвендилена смотрела во все глаза. Рубе при помощи крюков выволок из огня большой железный ящик – тот был раскален почти докрасна – и принялся щипцами доставать оттуда каменные голыши, которые немедля отправлял в купель. Голыши шипели, громко потрескивали, и выпускали целые облака пара. Покончив с этим занятием, он установил сиденье обратно и вновь что-то промычал.

– Готово, госпожа, – сказала Миа, стянув с Гвендилены простыню. Рубе вдруг поцокал языком и протянул руку, попытавшись ухватить горничную за грудь.

– Пшел, пшел, – беззлобно фыркнула та, стряхивая его ладонь, – Линна, гони его прочь!

В купальню влетела Линна и подзатыльниками и тумаками принялась выталкивать Рубе. Вокка обиженно ворчал, прикрывая голову.

– Не обращайте на него внимания, госпожа, – сказала Миа, – он вообще безобидный. Дурачок дурачком. А теперь назад откиньтесь, я вам волосы высушу.

– Лакрица? – спросила Гвендилена, услышав островатый запах, слегка напоминающий анис.

– Самое лучшее средство, – кивнула Миа, мягко массируя ей голову. – Это чтоб волосы блестели. А вы там чем голову мыли?

– Да ничем особенно, – сказала новоявленная «госпожа». И, чуть подумав, схитрила: – У дикарей от всей этой роскоши быстро отвыкаешь.

– А я в этом мастерица, – бесхитростно сообщила Миа, – у меня матушка по части трав все знала, с детства учила. Это дело непростое, Линна вот в этом вообще ничего не понимает, да и не хочу я об этом кому-то рассказывать.

– А мне?

– Вам могу. Вы ж не будете секреты выдавать?

– Нет, – улыбнулась Гвендилена.

– Здесь надобно горшок взять с маленькими дырочками на дне. Кладешь туда солому ячменную, цикламен – непременно дикий надо, – и пепел лозы. Потом тот же цикламен, еще горсточку, с соломой и лакрицей прокипятить, и в горшочек вылить. А вот то, что снизу вытекает, нужно собрать. А когда волосы чистые и уже почти сухие, намазать и не смывать. Так и запах приятный, и блестят.

Миа сделала шаг назад, весьма довольная результатом своих трудов.

– И вообще, – добавила она, – если мазь какую сготовить надо, волосы подкрасить или, к примеру, удалить их оттуда, где их быть не должно – это я все умею. Потому меня матушка Айне и держит. Не для черной работы, – гордо закончила девушка.

– Спасибо, Миа. – Гвендилена тряхнула головой, с удовольствием ощутив чистоту своей шевелюры. – Что теперь?

– Пожалуйте в опочивальню, госпожа. Линна уже должна платье приготовить.

Платье действительно лежало на кровати, а Линна смахивала с него несуществующие пылинки. Гвендилена, завернувшись в простыню, застыла в потрясении. Такого она даже не ожидала.

Это было что-то роскошное, ослепительно белого цвета с богатым золотым шитьем по подолу. Рядом с кроватью стояли туфельки – тоже белые и с вышивкой.

Рядом возникла Миа – она уже успела облачиться в обычный наряд, – и сняла с плеч своей новой госпожи простыню. На Гвендилену надели нижнюю рубаху, тонкую и почти невесомую, а затем и само платье, туго зашнуровав его на спине. Завершил наряд пояс – витой золотой шнур, который дважды обернули чуть ниже талии и завязали в несложный узел на уровне живота; концы шнура почти достигали колен.

Гвендилена подошла к зеркалу, закусив губу от волнения. Платье было простым и в то же время неописуемо прекрасным. С глубоким вырезом, слегка приоткрывавшим грудь, оно плотно облегало стан и верхнюю часть бедер, спускаясь вниз струящимися складками. С подолом настолько длинным, что он на добрые пару футов волочился сзади по полу, а спереди чуть приподнимался, открывая носочки туфель. Рукава – тоже с золотой вышивкой – расширялись от локтей и свободно свисали вниз. Волосы Гвендилене расчесали и забрали в сеточку с десятками тускло поблескивавших мелких жемчужин.

Дверь скрипнула и на пороге возникла дородная фигура домоправительницы. Увидев Гвендилену, матушка Айне замерла.

– Фух, – выдохнула она, – вот теперь я, пожалуй, готова поверить своим глазам. Вылитая мать… А вы чего застыли? – вдруг рявкнула кастелянша, – а ну, живо вниз! На кухне два подноса, Идвал покажет. Одна нога там, другая – здесь. Я пока тут побуду.

Девушки стремглав бросились из опочивальни. Домоправительница, одобрительно качая головой, обошла вокруг Гвендилены, чуть подправив складки на ее платье.

– Матушка Айне, – Гвендилена продолжала нервно покусывать губы, – вы можете рассказать мне…

Она запнулась. Айне понимающе кивнула.

– Не знаешь, как спросить? Садись. – Кастелянша указала на одно из роскошных кресел. И кресла, и кровать были сделаны из какого-то беленого дерева и густо украшены позолотой. Сама Айне уселась напротив, долго пристраивая свои необъятные формы между подлокотников.

– Его милость Тэлфрин не велел с тобой разговоры разговаривать, – произнесла она после минутного молчания, – но есть у меня ощущение, что ты не лыком шита. Поэтому все равно скажу. Это у них с мейстером Орнвортом, куда не плюнь, высокая политика, сто раз отмерь, один – отрежь, а мне это без надобности. У меня и свои глаза есть. Вот этими руками, – кастелянша протянула вперед пухлые белые ладони, – тебя качала. Правда, недолго.

– У меня голова крГЅгом, – пробормотала Гвендилена. – Его милость – он знал мою мать?

– Слушай. Лет двадцать назад сир Тэлфрин женился. По молодости, да по любви. В то время жила в Килгерране одна девушка, и она-то его сердцем и завладела. Да так, что женился, не спросясь отца своего. И спрашивать-то было бесполезно – не дал бы отец согласия.

– Почему?

– Каждый вассал служит своему сеньору – это ты знаешь? – Гвендилена кивнула. – Но и у сеньора перед вассалом есть обязательства. Споры разбирать, защищать, а при случае каком несчастном – опекать детей до совершеннолетия либо замужества. Ту девушку звали Дезире Белфур – из рода мелких рыцарей на западе Нордмонта. Род древний, но незнатный и небогатый. Незадолго до того чума случилась, и родители ее погибли. Девчушку граф Тэлфрин, отец нынешнего, у себя приютил, и вот здесь-то началась та самая любовь.

– Так что же? – напряженно глядя на домоправительницу, спросила Гвендилена. – Она ведь не из простолюдинок. Отчего ж быть против?

– Э-э, – махнула руками Айне, – эорлин эорлину – рознь. Даром, что в королевстве тридцать графов да герцогов, но первородных – раз, два, и обчелся. А графы Тэлфрин – первые из первых. Первородные только друг с другом роднятся. Конечно, когда детей много, тогда и в других семействах пары подыскивают, но Нитгард Тэлфрин был первенцем, и для него первая попавшаяся никак не подходила, пусть даже и дворянских кровей.

Матушка Айне привстала и плеснула себе в бокал вина. Чуть посмаковала, покатав по языку.

– Скандал случился нешуточный. Старый граф девушку прочь отослал, и женил сына на Лютгарде, дочери герцога Бедвира. А Дезире-то к этому времени уже тяжела была. Сам старик через полгода помер, его милость Нитгард стал полновластным хозяином всего Севера, и тут же вернул Дезире обратно, а та вскорости и родила. Лютгарда слюной от ярости исходила.

Домоправительница сделала еще глоток и промокнула губы маленьким платочком.

– Честно говоря, злобная была баба, высокомерная, и у самой-то нее никак понести не получалось. И когда его светлость в Лонхенбург по делам уехал, Дезире и вовсе жизни не стало. Сама она чудом смерти избежала, и поговаривали, что дочку ее отравить хотели. Так это или не так – судить не берусь, не знаю. Но только до того бедняжку довели, что сбежала она однажды из Килгеррана. Искали ее потом, да так и не нашли.

Гвендилена сидела, вцепившись в подлокотники, и едва сдерживала дрожь.

– А Лютгарда? С ней что?

– А что с ней? Ничего. Как жила нелюбимой, так и померла. Через семь лет родила-таки наследника, но те роды жизнь-то из нее и вытянули. Неугоден был богам этот союз. – Для пущей убедительности матушка Айне покивала, поджав губы. – Сыночек слабенький получился, годков до пяти не говорил даже, а потом и угас сам по себе. И, хоть и нехорошо такое говорить – может, и к лучшему.

Гвендилена оторопело уставилась на свою собеседницу.

– Да, да, – жестко сказала матушка Айне, – и нечего на меня пялиться. Свежая кровь нужна. Все эорлины корнваллисские за триста лет так меж собой переженились, что уж и места живого нет. Дядья на племянницах, кузены на кузинах. Вот и родятся у них хилые да с вокками вместо мозгов. А с другой стороны, у короля нашего четверо сыновей, и поговаривают, что каждый из них лишь боги ведают, от кого. И ничего, все здоровы. Первородное семя, даже если его в нищенку с улицы влить – первородным и останется. А Тэлфрины, да и Бедвиры вместе с ними – упрямцы, каких поискать. Ллевеллины на юге – вообще отдельная песня. Говорят, что они только на сестрах своих женятся, чтобы чистоту крови сохранить. Все традиции блюдут. Даже если эти традиции у них как кость в горле. Но теперь уж выбор у его милости Нитгарда небольшой, ибо нет у него других наследников.

У Гвендилены кружилась голова – то ли от услышанного, то ли от выпитого вина.

– Так вы думаете, что я…

– Да, думаю. Во-первых, вижу, а во-вторых, я уж с мейстером Орнвортом парой слов перекинулась. Таких совпадений просто так не бывает. И то, что ты тут оказалась – без богов дело не обошлось, помяни мое слово, девочка. – Домоправительница тяжело поднялась с кресла. – Но ладно, хватит тебе для начала. Где эти бездельницы? Словно на ту сторону Тэлейт отправились…

Матушка Айне усмехнулась.

– Представляешь, сколько о тебе сейчас разговоров на нижнем дворе?

Гвендилена не ответила. Она сидела, до боли в пальцах вцепившись в подлокотники.

Глава 13

Кровь капает

– Глойн! Плащ, быстро! – рявкнул Элла. Ветер в Черных Горах налетал порывами, прохватывая до костей.

Застегнув застежку у шеи, Элла не преминул наградить своего служку подзатыльником. Просто так, ибо настроение у новоиспеченного барона Глоу было преотвратительное. Элла то мерз, то потел, ему то хотелось есть, то пересыхало во рту, то ослабевала подпруга – и это составляло еще малую часть из ста тысяч причин, чтобы немедля убить кого-нибудь.

К началу службы, как и следовало предположить, он тогда не поспел, зато привлек всеобщее внимание окровавленной тряпкой, которой забинтовал раненое ухо.

– Ты опоздал… – начал Теодрик, осуждающе глянув на брата.

– Заткнись, – немедленно отозвался Элла. Не глядя никому в глаза, он занял свое место справа от покойного.

Тело Идриса Леолина, облаченное в тунику и мантию кроваво-красного цвета, лежало в свинцовом гробу, вложенном в деревянный, на подстилке из двух слоев тончайшей льняной ткани. Одна рука усопшего короля сжимала скипетр, другая – Черный жезл. Почему «черный», Элла не понимал, поскольку жезл был целиком выточен из куска мутного зеленоватого камня, напоминавшего старый хрусталь. Какой сакральный смысл скрывала в себе эта штуковина, он тоже не знал, кроме того, что Черный жезл передавался от отца к сыну со времен Мередидда Уриена.

На голове Идриса тускло поблескивала корона – железный обруч с семью зубцами. Семь зубцов – семь первородных эорлинов. Корона была еще древнее, чем жезл, и некогда венчала чело самого Эдгара Длинная Шея, первого корнваллисского короля.

В Храме Равновесия горело не меньше трехсот свечей, огни которых играли бликами на золотой парче балдахина и одеждах разряженных в пух и прах придворных. Служба уже закончилась, и теперь длинная вереница всех этих расфуфыренных гусей медленно двигалась мимо гроба. Каждый держал в руках обнаженный меч – за острие, опустив рукоять к полу, в знак того, что они даруют Инэ одержанные ими победы и признают, что одержали их лишь благодаря отваге покойного. Даром, что побед случилось не ахти как много, подумал Элла. Откровенно говоря – ни одной, если не считать за славные битвы сражения с бочонками эля, ибо Идрис Леолин считал своим священным долгом не оставлять до завтра ни капли сего божественного напитка, если ее можно выпить сегодня. Точнее – вылизать.

Первым шел герцог Хильдеберт. Элла даже удивился: что-то не заметил он герцога у часовни.

Хильдеберт из Анга был высок, худ и жилист, с руками, свешивавшимися чуть не до колен, и хищным лицом с впалыми щеками. Глядя, с каким довольным видом Великий магистр Хэвейд кивает этому богомолу, Элла едва не поперхнулся. По его мнению, Хильдеберт был никем, дешевым выскочкой в третьем поколении, чей дед каким-то образом доказал свое происхождение от одного из бастардов Ллойна Длиннобородого. А до этого славные хильдебертовы предки занимались тем, что правдами и неправдами выкупали земли, долги и обязательства лордов и сиров всех мастей, и попутно женили своих детишек на их внебрачных дочках. Ныне Хильдеберту принадлежали огромные владения на западе королевства и, кроме прочего, самый настоящий замок – Анг, некогда бывший столицей Рикберта, одного из первых герцогов.

Тем не менее, покойный король не торопился родниться с Хильдебертом – даже вечно полупьяному Идрису Леолину происхождение этого господина казалось сомнительным. Вот и ходил могущественный владелец Анга до сих пор в девках, несмотря на то, что уж давно разменял четвертый десяток. Насколько Элла знал, он ни разу не был женат, хотя успел наплодить нескольких бастардов, и в их числе – дочь.

И хочется ему, ох, как хочется, влиться в дружное семейство корнваллисских эорлинов, подумал Элла. А что? У герцога Анга есть дочь на выданье, а у Сигеберта – две родные сестрички, Айлин и Беатрис, и обе незамужние. Сигеберт женится на богатейшей наследнице Корнваллиса, а Хильдеберт берет в законные супруги одну из сестер нового короля – и все счастливы. Учитывая, что прочие первородные не особо благожелательно относятся к нынешним венценосцам, то для Сигеберта этот рак может сойти за рыбу.

Кстати, интересно – Элла мысленно ухмыльнулся, – а насколько дочка Хильдеберта похожа на папу? Если хоть чуть-чуть, то он своему братцу не позавидует.

С другой стороны, не исключено, что Сигеберт предпочтет породниться с кем-нибудь из истинных герцогов, ежели найдет желающего. Вот и поторопился Хильдеберт встать в очередь первым, притащился за тридевять земель засвидетельствовать свое почтение. Ну что ж, как говорится, надежды юношей… ну и так далее.

Хотя – кто знает? – как все может повернуться. Герцог Анга богат, а в нынешние времена деньги решают многое. Во всяком случае, для магистра Хэвейда, который неспроста так радостно скалит зубы. Десять тысяч воинов Ордена приходится как-то содержать, и вполне возможно, что хитрый старик сочтет этот вариант наиболее выгодным. Брак герцога Хильдеберта – повод для ссоры, конечно, мелкий, но все же любопытно будет посмотреть, какое решение примет новый монарх: то ли попробует проявить некую самостоятельность и наладить отношения с эорлинами, то ли продолжит плясать под дудку Хэвейда. И в таком случае, подобно Идрису, вскоре начнет наливаться элем и разбазаривать остатки королевских земель.

Хм, забавно, мекнуло у Эллы в голове. Учитывая то, о чем толковал Хедин, ему тоже не помешает озаботиться поиском какой-нибудь дивчины голубых кровей.

– …и воссядет он на трон небесный по правую руку от покровителя своего и защитника Инэ, брата-сына Великого Судии, и по левую от доблестных своих предков, и до скончания времен будет пировать с ними в чертогах Алькира…

Элла слегка вздрогнул. За всеми этими раздумьями торжественное шествие закончилось, и под сводами Храма Равновесия уже плыла заупокойная речь магистра Хэвейда.

Собравшиеся стояли, склонив головы, а перед постаментом, на котором в гробу лежало тело Идриса Леолина, рядком выстроились несколько человек: сир Кевлаверок, хоругвеносец усопшего короля, сир Ги Эреман, казначей, Яго Овейн, конюший, и еще кое-какие чины помельче. Дождавшись заключительных слов магистра Хэвейда, они одновременно подняли свои жезлы и бросили их к основанию постамента.

– Мы лишились своего господина, – громко и одышливо возвестил сир Кевлаверок, – и труды наши на благо короля и королевства завершены.

Они так же одновременно поклонились и, не поднимая взгляда, сделали шаг назад. «Много, без сомнения, было трудов», – подумал Элла. На его памяти хоругвеносец ни разу не выполнял своих прямых обязанностей – вести войска в бой, зато вполне мог потягаться с покойным хозяином по части размеров туши. Сир Кевлаверок отличался невероятной толщиной, его подбородок жирными волнами накатывался на грудь, а лысина блестела каплями пота, отражая огоньки всех трехсот свечей.

По храму пронесся невнятный шепоток. Люди поглядывали друг на друга, пожимая плечами.

Элла знал об этой церемонии все. После слов хоругвеносца должен был выступить новый король и предложить потерявшим свои должности поднять жезлы, либо объявить о назначении новых людей.

Братья переглянулись. Все, кроме одного. Сигеберт стоял, гордо задрав подбородок, и смотрел прямо перед собой. Магистр Хэвейд едва заметно кивнул, и Сигеберт сделал шаг вперед. В руках монаха показался внушительных размеров свиток с сургучовой печатью.

– Своей последней волей, – принялся зачитывать Хэвейд, – я, Идрис Леолин, милостью богов король всея Корнваллиса, герцог Когар и Эервен, маркграф Беруин, граф Арно и Кловиса, барон Глоу, и прочая и прочая, хранитель Черного Жезла, повелеваю: мой сын Сигеберт объявляется единственным законным государем всея Корнваллиса. Его старший брат Теодрик…

– Что!? – вопль Теодрика громыхнул подобно рыку раненого медведя. – Что это значит!?

Беорн стоял, открыв рот и выпучив глаза.

Шепот в храме достиг уровня гула.

– Его старший брат Теодрик, – повторил Хэвейд еще громче, – получает герцогство Когар и место в Совете, Беорн – графство Кловис и должность королевского сотрапезника, Элла получает баронство Глоу и должность наместника короля в Черных горах. Составлено и подписано мною собственноручно тринадцатого числа…

Теодрик изо всей силы ударил кулаком по каменной колонне. Ни слова не говоря, он развернулся и широким шагом зашагал к выходу, не обращая внимания на кровь, капающую с разбитых пальцев.

* * *

Сир Кевлаверок лишился жезла.

Его глаза смотрели растерянно, а толстые пальцы нервно теребили роскошный расшитый драгоценностями пояс. На боку у бывшего хоругвеносца висел кинжал в ножнах, так же чрезмерно украшенных золотыми аляповатостями, как и вся его одежда. Пожалуй, подумал Элла, этот боров даже не сможет дотянуться до рукояти, чтобы выхватить клинок.

Сир Кевлаверок неловко дернул головой; складки кожи на его подбородке затряслись студнем – по всей видимости, это означало поклон.

– Ваша милость, – просипел он, – мне передали…

– Да, да. – Элла неопределенно повел рукой. – Заходите. Благодарю, что откликнулись на мою просьбу. Я хотел поговорить с вами.

Было уже далеко за полночь. В опочивальне принца тихо и уютно потрескивали в камине дрова – Элла очень ценил удобства, и почти с презрением вспоминал о Теодрике и Беорне, которым, кажется, все равно, где спать, и что есть.

Покои располагались в восточном крыле замка Лонливен, в бревенчатом двухэтажном срубе с витиеватой резьбой. Островерхая черепичная крыша поддерживалась стропилами из деревянных балок толщиной с человеческую ногу, которые тянулись вверх и, скрещиваясь, оканчивались мордами чудовищ. Нижние залы предназначались для прислуги, кладовых и кухни, а вот верхние целиком занимал Элла: в его распоряжении находился холл для приема гостей, спальня и обширный кабинет с самым настоящим письменным столом и двумя десятками книг.

Сир Кевлаверок сделал шаг вперед, нерешительно глянув на огромный ковер, расстеленный на полу. Это был единственный ковер во всем Лонливене, и Элле доставляло удовольствие смотреть на лица нечастых посетителей: в большинстве случаев гости просто не могли поверить, что на эту роскошь можно наступать ногами. На кораблях Морского народа ковер привезли в Анеурин, а уже оттуда доставили в Лонхенбург: с длинным ворсом, темно-красный, весь в ярких цветах и изображениях диковинных тварей, выглядывавших из причудливого орнамента.

Пыхтя от натуги, сир Кевлаверок бочком пробрался по самому краю ковра, с тоской остановив взор на резном кресле, одном из двух в опочивальне. Кресло было большим, но все же недостаточно вместительным для жирных ягодиц хоругвеносца.

– Пожалуйте, – произнес Элла, сделав вид, что не заметил моральных мучений своего гостя. Сам он с комфортом устроился во втором кресле, удобно положив ногу на ногу.