Монастырь Вагант Игорь

– Сын мой, оставим эти богословские споры. Я говорю о том, во что верят эти люди. Без сомнения, они заблуждаются, – уже более мягко продолжил он, – но…

Старик замолчал, погрузившись в раздумья.

– Что – но? – нетерпеливо спросил Сигеберт.

Хэвейд вздохнул.

– Существуют три Книги. Красная содержит в себе силу огня, как говорят, силу Эогабала, Отца всего сущего. Синяя книга – силу воды, которая проистекает от Боанн, Матери всех женщин. И есть черная. – Старик кивком указал на лежащий перед ним манускрипт. – Эта.

– И она…

– Она принадлежит Вилу, древнему властелину подземного мира и повелителю всех чудовищ.

Молодой король вздернул брови.

– Магистр, вы верите в это?

– Я не знаю, во что верю, – довольно резко ответил Хэвейд. – Я верю в то, что вижу. А вижу я Черную Книгу или, по меньшей мере, ее копию. Я не могу прочитать ее – говорят, что это под силу только посвященным, – но некоторые символы мне знакомы. А ты… ты можешь посмотреть на это.

Старик покопался в ларце, который стоял возле его ног, и кинул на стол уже почерневший и иссохший палец гуля.

– Что это? – Сигеберт с оторопью уставился на мерзкую вещицу.

– Палец. И говорят, таких тварей на юге полно. Таких и многих других. С недавнего времени.

– С того, с которого книга оказалась в руках непосвященного? Вы всерьез считаете, что эти потрепанные листы пергамента могут пробудить к жизни порождения Вила?

– Не знаю. Но хочу выяснить. Ваше величество! – Старик встал. – Мы должны найти этого Гунриха. Должны выяснить, как книга попала к вашему брату. Иначе…

– Иначе?

Хэвейд кивнул.

– Я даже боюсь представить себе возможные последствия.

– А не проще ли… – Сигеберт щелкнул пальцами. – Не проще ли вытянуть нужные сведения у какого-нибудь мага? Синего, красного, да хоть зеленого?

Магистр сокрушенно развел руками.

– Сейчас это уже невозможно… и отчасти по моей вине.

– Не понимаю.

– Знаете ли вы, как называют вашего отца? «Гонитель магов». Еще тридцать лет назад покойный король, не без моего участия, конечно, начал преследовать ревнителей старой веры, и во многих случаях, как я уже понимаю, его усердие было чрезмерным. Настолько, что сейчас я жалею об упущенных возможностях выведать их тайны. И теперь… теперь магов не видно и не слышно. Они спрятались, изменили обличье. Они живут среди нас, никак не обнаруживая своей причастности к древним братствам. Это может быть пекарь с соседней улицы, послушник из какого-нибудь монастыря, писарь из королевской канцелярии, кто угодно. Те еретики, которых нам удается время от времени вылавливать, оказываются просто заблудшими овцами. Увы. Я еще раз повторю: до сих пор – за три десятка лет! – мне ничего не удалось узнать о тех самых книгах. И я уже почти уверился в том, что имею дело просто с очередной легендой. Пока не увидел это.

Старик указал на манускрипт. И Сигеберту показалось, что Великий магистр Ордена Вопрошающих боится дотронуться до старинной книги даже пальцем.

* * *

Ронан Альбрад, гонфалоньер Ордена Вопрошающих, отдал приказ разбить лагерь в полудне пути от замка Килгерран, на просторной равнине, ограниченной с севера отрогами Нордмонта.

Несмотря на усталость после дневного перехода – впрочем, эту усталость никто не смел выказывать – солдаты рыли рвы, разжигали костры и устанавливали палатки, строго по квадрату, по четыре в каждом ряду. В центре высился шатер гонфалоньера, который поставили в первую очередь, а перед ним расчистили ровную площадку, тщательно очищенную от камней и веток, точно такого размера, чтобы хватило места построиться всем шестидесяти воинам.

Ронан Альбрад любил порядок. Его солдаты никогда не брели по дороге, растянувшись бесформенной гусеницей – они шагали по двое в ряд, сверкая начищенными шишаками на головах и крепко сжимая короткие копья. У каждого за спиной – зачехленный щит, на боку – меч в ножнах. Все в одинаковых кожаных панцирях с нашитыми на них металлическими пластинами, а на шеях – стальные горжеты с изображением пламенеющего солнца. И каждый готов мгновенно занять свое место и, не дрогнув, отразить нападение врага.

Трусость или несвоевременное отступление в тысяче сира Ронана карались смертью, без скидок и долгих разбирательств, и самое малое десять ударов кнутом причитались тому солдату, который отправился в поход не экипированным согласно установленным правилам.

Каждый из них, помимо вооружения, должен был взять с собой уложенные в полотняный мешок заступ, топор, веревку, котелок для варки пищи, немолотого зерна и вяленого мяса на несколько дней, а также флягу, доверху наполненную поском – смесью воды и уксуса, хорошо утолявшую жажду.

Ронан Альбрад любил порядок. Он всегда с толикой презрения смотрел на других командиров Ордена, многие из которых не считали зазорным пить с наемниками и жрать с ними из одной плошки, запанибратски хлопать по плечам и отпускать сальные шуточки. Для своих солдат он предпочитал быть богом. Богом без страха, усталости и сомнений.

Богом, которого ныне в Корнваллисе не было. Были хаос, многозаконие и жалкий в своей слабости король. И еще был магистр Хэвейд, время которого давно прошло. Старик, слишком мягкий и дипломатичный для великой миссии, возложенной на Орден Вопрошающих. Слишком много думающий и размышляющий над тем, как соблюсти интересы сторон. «Не навреди» – гласил его закон, закон бессмысленный и недейственный. С врагами не надо договариваться, врагов нужно разить, давить и размазывать по грязной земле вычищенными до блеска сапогами.

И если то, что задумал Ронан, пройдет без проволочек, он водрузит над Корнваллисом знамя Аира.

Агнаман обо всем доложил ему подробно. Эта история с предполагаемым отравлением короля Идриса пришлась как нельзя более кстати, хотя кто и зачем это сделал, осталось тайной. Но это и не важно. Главное – то, что теперь смерть старого Хэвейда спишут на того же отравителя. А если нет, если решат, что Великий магистр умер вследствие естественных причин, так это даже лучше. Проще. И тогда он, Ронан из рода Альбрадов, как второй в иерархии, с подобающей случаю скорбью будет вынужден взвалить на себя тяжкое бремя управления Орденом.

Нет, не без грусти, но и без угрызений совести. Да, это Хэвейд поднял его до этой высоты, за что Ронан будет вечно ему благодарен. Но старик свое уже отработал, и гонфалоньер, верой и правдой служивший королевству на протяжении без малого десяти лет, достоин занять его место. Тот, кто хочет властвовать, для начала должен научиться подчиняться, а этой премудрой наукой он, Ронан, овладел в совершенстве.

Рыцарь мысленно кивнул самому себе.

Еще раз бегло окинув взглядом лагерь, обустройство которого уже подходило к концу, Ронан развернулся и прошел в шатер мимо вытянувшихся по струнке стражников. Небо стремительно темнело.

– Агнамана ко мне, – буркнул он.

Шатер гонфалоньера Вопрошающих был строг и аскетичен. Никаких кроватей, ковров и купелей. Только грубая дерюга, прикрывавшая земляной пол, походный стул с подушкой и войлочная подстилка, заменявшая постель. Единственной вещью, выдававшей принадлежность помещения, был небольшой богато расписанный сундук, содержимое которого немой Кевин предусмотрительно вытащил и поставил на крышку: пару серебряных бокалов, кувшин и большую бутыль с даремским вином. Ронан Альбрад на дух не выносил запаха эля и прочего дешевого солдатского пойла.

Едва рыцарь успел зажечь свечу, как появился пухлый монашек, как всегда чистенький и чем-то довольный. Не спросясь, налил себе вина и удобно устроился на стуле с подушкой. Гонфалоньер холодно наблюдал за гостем. Монах почитает его за друга, за сообщника. Ну, что же, пока не будем его разубеждать.

– Ну? – спросил он.

Агнаман улыбнулся.

– К завтрашнему дню все будет уже ясно. Мой человек пришлет голубя в Килгерран. Пока мы в пути, – Агнаман неопределенно повел рукой, – получить известия из столицы невозможно.

– Я уже слышал это. Я хочу знать, кто выступит на нашей стороне, если выяснится, что боги даровали Великому магистру долгую жизнь?

Агнаман улыбнулся еще шире.

– Все случится так, как вы изволили приказать. Первородные эорлины вряд ли возжелают спуститься со своих пьедесталов, чтобы склонить слух пусть даже ко второму человеку в Ордене Вопрошающих, и поэтому до того, как обращаться к кому-то из них, я взял на себя смелость дождаться ответа из Анга. Я боялся, что мне нечего будет доложить вам, но не далее как час назад мне доставили оттуда письмо. Гонец ждал нас в условленном месте уже два дня. Судя по всему, погонял лошадь так, словно сам Телар наступал ему на пятки. Похоже, герцог Хильдеберт очень заинтересовался нашим предложением.

Ронан протянул руку. Монах поставил бокал на сундук, вытащил из широкого рукава свернутый в трубку пергамент и вручил его собеседнику. Красная сургучная печать Анга была сломана.

– Я должен был посмотреть, – объяснил Агнаман. Он с довольным видом потер ладони друг о друга.

Кивнув, Ронан развернул пергамент и поднес его к свече. Всего три слова: «Да будет так», и длинная заковыристая подпись внизу листа. Рыцарь презрительно усмехнулся: торгаш привык собственноручно заверять свои бумаги. Что же, хорошо. Воспользуемся одним дураком, чтобы победить другого и обмануть третьего. Да будет так.

* * *

Гвендилена сидела на кровати, обхватив колени руками, и хмуро смотрела в затухающий камин. Огонь уже не горел, только покрытые красноватыми прожилками угли время от времени выплевывали крошечные языки пламени.

Дышать было трудно. Ее платья были настолько узкими, что девушка иногда жалела о своих прежних нарядах, в которых можно сидеть, стоять, бегать и лежать, не задумываясь над тем, что тугая шнуровка немилосердно стягивает грудь, а рукава так тесны, что нельзя потянуться без опасения услышать треск лопнувшего шелка. Рукава пришнуровывались к платьям отдельно, уже после того, как ее горничные Миа и Линна, отчаянно пыхтя, заканчивали возиться с бесконечными завязками на спине. По вечерам процедура повторялась наоборот: сначала распускали рукава, потом, в четыре руки, само платье, которое приходилось стягивать через голову.

Сейчас рукава небрежной кучкой валялись на полу; служанки как раз снимали их, когда в покои вошел его Светлость. Повинуясь взгляду господина, обе девушки, пятясь задом и кланяясь чуть не в пояс, вышли из комнаты и аккуратно прикрыли за собой дверь, оставив отца и дочь наедине.

Этирне Тэлфрин, она же Гвендилена, была прекрасна в своей естественности. С распущенными волосами и чудесными, округлыми и одновременно тонкими и изящными руками, белевшими в полумраке.

– Я получил уже три предложения, – говорил Тэлфрин. К дочери он пришел с явно написанной на лице надеждой, что разговор будет короток, однако ж дрова в камине давно превратились в уголья, а он все стоял, вынужденный объяснять, казалось бы, очевидные вещи. – Одно, точнее даже два – от его Высочества Эдана Беркли. Его старший сын уже женат, но двое помладше, Крон и Эйдвир, готовы стать тебе добрыми мужьями. Еще одно – от герцога Бедвира. И даже от Оффы Ллевеллина, хотя тамошние эорлины уже давно женятся только на своих сестрах и дочерях. И последнее, четвертое, прибудет завтра утром. Его Величество король Корнваллиса сообщил, что желает вести переговоры на предмет женитьбы. Он молод, говорят, умен и хорош собой.

– Они меня даже не видели ни разу, – пробурчала Гвендилена себе под нос. – Что, они женились бы на мне, даже будь я безногой и с оспинами на лице?

Граф на минуту задумался. Он плеснул себе вина из золоченого кувшина и вновь повернулся к дочери.

– Видишь ли… у простого люда принято смотреть на стать невесты. Это и понятно: им нужна работница, крепкая и широкобедрая. Но у эорлинов другие предпочтения на этот счет.

– Их больше интересует приданое.

– Ну, не настолько грубо. Они будут рады, если окажется, что девушка хороша собой и здорова, ведь продолжение рода стоит не на последнем месте. Но в первую очередь – ты права – важны титулы, земли и выгоды для своего дома. Я не думаю, что тебе следует знать все мои соображения на этот счет, ведь ты не знакома ни с кем из женихов, так что скажу сразу: я склонен принять предложение Сигеберта. Молодой король может быть верным союзником, который прислушается к моим словам, зато остальные – слишком могущественны и себе на уме.

Гвендилена поерзала на кровати.

– У меня нет выбора? – спросила она наконец.

– Выбора? – Нитгард Тэлфрин удивленно приподнял одну бровь. – Удивительно. Все же вы, женщины, странные создания. А молодые – в особенности. Выбирать между королем и не королем… Но не думай, что я лелею желание как можно скорее расстаться с только что обретенной дочерью…

– Так в чем же дело?

Граф вздохнул.

– Внимание всего королевства сейчас приковано к Нордмонту, – сказал он, – а точнее – к тебе. Если бы богам было угодно сделать так, чтобы единственная дочь и наследница Тэлфрина жила здесь всю жизнь, будь уверена: уже годам к десяти ты обрела бы мужа.

– Ужас, – буркнула Гвендилена-Этирне.

Тэлфрин пожал плечами.

– Увы. Необходимость делать то, что не хочешь, водить дружбу с не теми, кто приятен, а с теми, кто нужен – это бремя правителей. Ты думаешь, я могу выбирать между своими желаниями и спокойствием и миром всего Севера? Брак для тебя или для меня – это не вопрос личных пристрастий. Любовь здесь ни при чем. Эорлин – это не человек. Эорлин – это его народ, и чаяния народа должны быть его чаяниями. Быть эорлином – все равно, что быть отцом. Или матерью. Только у тебя не нескольких детей, а тысячи. Первородный, поставивший личную прихоть выше интересов своей земли, лишается благоволения богов, ибо боги послали его именно затем, чтобы он вершил их волю, а не для того, чтобы решать свои мелкие делишки.

– Вы уверены, что я… – Гвендилена запнулась.

– Да, – решительно произнес граф. – Я понимаю: тебе до сих пор сложно осознать то, что произошло, но я – уверен. Я вижу в тебе крохотную искорку, которая рано или поздно заполыхает пламенем. Ты не похожа на них. – Тэлфрин неопределенно махнул рукой. – Я это чувствую. А ты? Ты разве не ощутила ничего? Огонь внутри? Скажи мне.

Гвендилена вздрогнула.

* * *

Она стояла в центре древней часовни, и холод каменных плит пронизывал ее до костей. Вдруг вспыхнуло пламя, едва не опалив ее своими языками и заставив прикрыть глаза, и тут же раздался плеск льющейся воды.

– Так надо, девочка, так надо, – пробормотал мейстер Орнворт.

Лицу было нестерпимо жарко, а ноги словно вросли в снег. Дрожа всем телом, Гвендилена глянула вниз. По полу журча текла вода, исчезая в щелях между плит, покалывая ее босые ступни ледяными иголками. Вокруг, почти теряясь в темноте часовни, как каменные изваяния, застыли фигуры в монашеских рясах, красных, синих и черных. Вдруг две из них, справа и слева, подплыли к Гвендилене и сняли с ее плеч плащ, оставив совершенно обнаженной.

Девушка бросила жалобный взгляд на Орнворта, но старик лишь успокаивающе улыбнулся.

– Не шевелись и слушай. – Она угадала эти слова по его губам.

– Элей! – громко произнес он, и тут же два других монаха встали по обе стороны, держа в руках чаши. В одной из них была вода, а во второй – Гвендилена не поверила своим глазам – огонь. В чаше плескалось озерцо пламени.

– Энейнио ти дейрнас элей бендитио, – провозгласил мейстер Орнворт, – ин энв и тад ирр холл бетау Эогабала арглидд тан, ак Боанн мам поб менийв, ридич Этирне синтаф а энвид, ин энв и дувайэ гвир…

Орнворт протянул левую руку, и в подставленную ладонь оба монаха налили из своих чаш по несколько капель. Стихии зашипели, смешиваясь в жидкость медово-красного цвета.

– Этирне сисефин, мерч и Боанн фамме, – глухими голосами произнесли монахи.

Орнворт окунул три пальца правой руки в переливающуюся светом патоку, и дотронулся ими до лба Гвендилены. Она вся внутренне сжалась, ожидая боли, но в голове всего лишь зашумело, как после чарки доброго вина, и фигуры людей начали расплываться в тумане. И сразу же тепло тоненькими нитями поползло по ее телу, вызывая чувство, близкое к возбуждению. Еще и еще – каждый раз, когда пальцы Орнворта легко касались ее плеч, груди, рук, живота и ног. Огненные шипы кололи ее изнутри, смешиваясь с тончайшими потоками леденящей влаги, а струи воздуха – она видела их – кружились вокруг в бешеном танце. Гвендилене казалось, что она сейчас взлетит. Девушка раскинула руки в стороны, а ноги уже не ощущали камня, словно она действительно взмыла вверх. Своды раздвинулись и небо, полыхая сиянием, заглядывало ей в глаза.

– Этирне сисефин, мерч и Боанн фамме, – нараспев повторяли монахи, и она вдруг осознала, что понимает услышанное. Этирне Первородная, дочь дочерей Боанн, Матери всех женщин.

Гвендилена стояла, пошатываясь. Мейстер Орнворт, заботливо накинув на голые плечи плащ, проводил ее до опочивальни.

* * *

– Я вижу – ты помнишь, – удовлетворенно произнес граф Тэлфрин.

Гвендилена поежилась.

– А что это было?

– Высшее знание и благословение. То, что не может получить никто, кроме Первородных, и если бы ты не была моей дочерью, элей убил бы тебя. Ты – дочь дочерей, носительница крови Боанн.

Гвендилена нерешительно подняла на него глаза.

– Я должна подумать, – прошептала она, – должна отдохнуть.

– Хорошо. – Тэлфрин согласно кивнул. – Мы поговорим завтра утром. И у нас будет еще день. Один день, ибо короли не женятся, приезжая в гости.

Гвендилена жалобно вздохнула.

– Отец, – позвала она.

Уже взявшись за ручку двери, граф обернулся.

– Я хочу взять с собой Арна. И Миа.

Тэлфрин едва заметно поклонился, улыбнувшись.

– Все, что пожелает владычица Севера, – произнес он.

Глава 20

Три башни

Дождь противно моросил, грозя перейти в настоящий ливень. Впереди, не далее чем в полумиле, высились темные башни замка Глоу.

Элла остановился на небольшом пригорке, чуть наклонив вбок голову и прищурившись. Плащ его вымок до нитки; волосы влажными прядями облепляли скулы, делая барона похожим на хищную черную птицу.

Теа дрожала от холода, выстукивая зубами мелкую дробь, и прижималась к Эдвину. Сам Эдвин тоже чувствовал себя неуютно и, к великому для него сожалению, ничем не мог помочь девушке, ибо единственный на всю компанию плащ имелся только у Эллы, а тот, казалось, ни на что не обращал внимания. Чем выше в горы, тем становилось прохладнее, и морось усилила ощущение одиночества и какой-то необъяснимой тоскливости.

Глойну же все было нипочем: в рубахе, развязанной чуть не до пупа, он не замечал ни дождя, ни холода. Мальчишка крутил головой и раздувал ноздри подобно волчонку, почуявшему родные места.

Тропинка, едва видимая в вечерних сумерках, ныряла вниз, терялась в кустарнике, а затем, петляя, взбиралась все выше и выше.

Замок предстал перед ними мрачной громадой. Три башни, соединенные крепостными стенами, четко вырисовывались на фоне грязно-серого неба, и лишь огоньки от факелов перед воротами, отчетливо видимые в сгущающейся темноте, показывали, что это место обитаемо.

Не сказав ни слова, Элла принялся спускаться по тропе быстро и решительно, словно совсем не чувствуя усталости после долгого дневного перехода. Глойн побежал за ним, как собачонка, а следом тронулись Эдвин и Теа. Склоны стали скользкими от дождя, и из под ног то и дело с шуршанием сыпались мелкие камешки. В овражке было уже почти совсем темно.

Барон выругался сквозь зубы, когда его плащ зацепился за колючие ветви терновника, и резко дернул, порвав ткань. В то же мгновение дорогу ему преградили две фигуры.

– Стоять! – негромко произнесла одна из них, направив копье прямо в грудь Элле. Второй солдат застыл в паре шагов от товарища; в руках он держал взведенный арбалет.

– Даже не думай, – буркнул он, когда пальцы Эдвина едва коснулись рукояти тесака.

Элла застыл.

– Я хочу видеть начальника стражи, – спокойно произнес он.

– Неужели? – фыркнул солдат с копьем. – Увидишь, куда денешься… Дилвин, свет!

– Сейчас, – послышался из зарослей хриплый голос, – все отсырело, как в пузе у Матолуха…

Очень скоро на тропу вышел обладатель простуженного горла, держа на палке железный фонарь с еле теплившимся внутри огоньком. Фонарь он поднес почти к носу Эллы.

Солдат с копьем внимательно вгляделся в лицо барона. Арбалетчик тихо кашлянул.

– Худой, волосы черные, – пробормотал он.

– Сам вижу… – бросил тот через плечо. – Назовите ваше имя!

– Элла Лиолинен, барон Глоу, сын Идриса Леолина. Вы должны быть оповещены о моем прибытии.

Солдат отставил копье в сторону и опустился на одно колено. Двое других немедленно последовали примеру своего товарища.

– Мы оповещены, сир. Мастер Хедин распорядился поставить дозорных на всех подходах. Мы не знали, откуда вы придете.

– Хедин здесь? – изумился Элла. Последний раз, если принц не ошибался, он видел монаха в день похорон короля Идриса.

– Прибыл вчера поутру, сир. И говорил, что вы, возможно, будете без сопровождения.

Элла кивнул, мысленно усмехнувшись. Хедин, как всегда, неведомым образом все узнавал первым.

– Проводите меня. Эти люди, – он взглядом указал на своих спутников, – со мной.

Солдаты поднялись с колен.

– Дилвин! – рявкнул наемник с копьем, – бегом вперед, предупреди Меррика.

Тот резво заковылял в гору. Ноги у Дилвина были кривые и короткие, раза в два короче нормальных, но, тем не менее, он преодолел больше половины пути за то время, что вся компания едва ступила на дорогу.

* * *

Замок был древен, как сам Гленкиддирах. Эдвин с удивлением остановился перед воротами, разглядывая огромные грубо обтесанные камни в основании крепости, каждый – не менее десяти шагов в длину и пяти в высоту.

– Как же они смогли поднять это на гору? – потрясенно спросила Теа. По-видимому, она думала о том же. Эдвин пожал плечами. Ни одна телега не выдержала бы такой тяжести, и даже дюжина быков не вытянула бы этот груз.

– Да никто и не поднимал, – жизнерадостно отозвался солдат с арбалетом, услышав вопрос Теа. – Оно всегда тут стояло. Говорят, еще до первых корнов. Башни, конечно, надстроили, подлатали, но эти валуны – не людских рук дело. Рассказывают даже, что в те времена здесь и не замок был вовсе, а что-то вроде храма. Там внизу, в подвалах, всяких знаков древних полно. Но хватит тут мокнуть. Пошевеливайтесь. Внутри интереснее. Пожрать, небось, не откажетесь? Меня, кстати, Вульфар зовут.

Широкий и глубокий ров окружал замок; к главным, и, скорее всего, единственным воротам вел мост. Обитые железом створки, очень скромных для такого внушительного сооружения размеров, были распахнуты настежь.

Эдвин поразился еще раз, когда путники попали в туннель с полукруглыми осклизлыми сводами, высотой в полтора человеческих роста и длиной не менее тридцати футов. Наверное, решил юноша, такова здесь толщина стен.

– В стенах тут ходы всякие и комнаты, – сообщил Вульфар. При свете факелов стало заметно, что он еще молод, лет двадцати двух, не больше, с открытым и улыбчивым лицом. – Как будто кельи и склады, заблудиться можно. Я же говорил: в замках такого обычно не делают. Те, кто здесь раньше жил, похоже, в стенах и обретались. А во дворе вообще пусто – только колодец большой, и воды там полно. Диву даешься – откуда на вершине горы может быть вода, родники, что ли, но слава богам, что так. А вы из каких мест? Как зовут?

За разговорами они прошли во внутренний двор замка и остановились. Дождь тем временем превратился в ливень. Элла что-то сказал своему сопровождающему, тот выслушал, бросил пару слов Вульфару, и группа разделилась: принц и Глойн вслед за солдатом с копьем направились к одной из башен, а Эдвин и Теа, предводительствуемые Вульфаром, нырнули в неприметную дверцу, которая находилась слева от входа.

Там обнаружилось довольно просторное помещение с каменными полом и стенами, освещенное жарко пылавшим очагом. В середине комнаты стоял длинный дощатый стол. На скамьях рядом с огнем сидели человек пять, оживленно переговаривавшихся друг с другом; все они, как по команде, обернулись в сторону вошедших.

– Прибыли! – радостно сообщил Вульфар. – Алед его милость наверх повел, а эти с ним были. До утра отдыхаем, знакомиться завтра будет.

Солдат легко подтолкнул Эдвина к столу.

– Присаживайтесь. Сейчас схожу, посмотрю, что на кухне осталось. – И он скрылся за дверью в дальнем конце залы.

Наемники с интересом разглядывали гостей.

– Садитесь, не укусим, – произнес один из них, с седыми усами. – Рассказывайте, кто, откуда?

– Да-да! – наперебой заговорили остальные. – Новый господин, Элла, какой он?

– Старый, молодой?

– Злобный?

– Почему без отряда?

– Ифор, кружки сюда передай, пусть выпьют, а то промокли, как цуцики…

Эдвин отвечал невпопад, еле успевая поворачивать голову.

Да, сказал он, молодой. Худой и черноволосый. Очень серьезный. С мечом – да, неплохо обращается. Нет, не злой, но строгий, вроде.

Немного подумав, он решил подробности опустить, кратко поведал о нападении горцев и бегстве через мост, который пришлось разрушить. Про Мортоха он рассказывать не стал.

– А дивчина-то откуда? – спросил один из солдат.

Теа молчала в смущении, а может, оттого, что не могла говорить: ее зубы стучали от холода. Девушка стояла возле огня, и от ее насквозь промокшего платья шел пар.

Элла спас ее, ответил Эдвин. Те самые горцы за день до того ее дом разграбили, родителей убили, и барон принялся их преследовать, но врагов оказалось много больше.

Солдаты заинтересовались перстнем, который сверкал у Эдвина на пальце, и он объяснил, что получил его в подарок за то, что спас принца во время схватки.

– Нормальный, значит, – удовлетворенно произнес тот, с седыми усами, – не скупердяй какой.

– И не размазня, – добавил другой.

Солдаты одобрительно зашумели, переговариваясь.

Тем временем из кухни показался Вульфар, а следом за ним – полная женщина средних лет и мальчишка; они принесли большую плошку с овсяной кашей, щедро сдобренной маслом, кувшин с дымящимся элем и две глиняных кружки.

– Все, оставьте людей в покое, – заявил Вульфар, – пусть поедят спокойно.

Эдвин с благодарностью кивнул и уселся рядом с Теа поближе к очагу.

Ели они быстро и молча. Теа, возможно, потому, что чувствовала себя неловко в чужой компании, а Эдвина обуревали мысли. Пока он не мог найти связи между замком Глоу и тем, что видел в подземельях Сидмонского монастыря, но его словно кольнуло, когда за стеной дождя он разглядел в центре двора несоразмерно большой колодец.

В Сидмоне был круглый зал, и три пюпитра для книг, каждый в вершине черного мозаичного треугольника, выложенного на полу. И один из пюпитров пустовал. Там не было книги – наверное, той самой, в краже которой обвинили Эдвина. А в центре залы – отверстие, куда низвергались потоки воды.

И замок Глоу – из трех башен, соединенных между собой прямыми стенами, с огромным колодцем посередине.

– А ров вокруг замка, – вдруг невпопад спросил он Вульфара, – тоже треугольный?

– Нет. – Солдат покачал головой. – Круглый. Вообще непонятно и неразумно: враг может в трех местах прямо к стенам подойти. Но его тоже не мы рыли. Ров очень старый. А что?

– Ничего, просто так, – слукавил Эдвин.

Круг, внутри которого – треугольник.

«Очень интересно, – решил юноша. – Надо будет обязательно наведаться в эти башни, посмотреть, что там внизу».

– Ужас, – вдруг вполголоса произнесла Теа. Она уже не дрожала, хотя платье оставалось влажным. Девушка поднесла рукав к носу и принюхалась, наморщив носик. Потом виновато взглянула на Эдвина. – Ну и запах. Вся костром пропахла.

– Ничего, – тут же откликнулся сидевший рядом Вульфар. Прочие солдаты уже разошлись. – Здесь найдется, что надеть. Эдвин, бери свою подружку и топай на кухню. Там Мегайн, та женщина, которая вам кашу принесла. Она проводит, куда надо.

Эдвин встал. В голове шумело – то ли от всех этих раздумий, то ли от горячего эля. Он выпил добрых полкувшина. Теа поднялась вслед за ним и оперлась на его руку. Щеки ее раскраснелись: эль, с взбитыми яичными желтками, приправленный имбирем, был очень пьяный.

Мегайн действительно была на кухне. Она стояла на коленях и выгребала золу из очага. Коротко кивнула и жестом пригласила идти за ней.

Из кухни вели сразу несколько ходов, все за небольшими потемневшими от времени и копоти дверцами. Мегайн открыла одну из них, взяла свечу и начала спускаться по узким каменным ступеням. Эдвин пошел следом, едва не задевая головой о потолок.

Внизу обнаружилось просторное помещение – настолько большое, что свечи не хватало для того, чтобы рассеять мрак, царивший в углах. В середине стояла деревянная бадья, высотой до колена, почти доверху наполненная водой, а на лавке возле нее – несколько ковшей разных размеров, брошенных без особого порядка.

– Вот, – сказала Мегайн, приладив свечу на край скамьи, – здесь помыться можете, вода, вроде, еще не совсем остыла. Мыло из золы, но много не тратьте: сама его делаю, а на такую ораву не напасешься. Одежду сухую сейчас принесу, под дверью оставлю. Уж что есть, не обессудьте. – Она оценивающе взглянула на Теа. – Тебе великовато будет, но завтра сама ушьешь. Спать сегодня можете здесь же, там в углу охапка соломы, но долго дрыхнуть не дам: поутру солдатня придет.

Коротко кивнув, кухарка развернулась и скрылась за дверцей. Эдвин проводил ее взглядом.

– Похоже, – сказал он, – тут все решили, что мы жених с невестой.

– Угу, – хмыкнула Теа.

Эдвин огляделся.

– Сначала ты. Я подожду.

Его слова гулко разносились по пустому помещению. Теа покачала головой.

– Нет. Раздевайся, я буду из ковша поливать.

Чуть поколебавшись, Эдвин скинул одежду и залез в бадью, встав спиной к Теа. Мегайн не обманула: вода действительно была теплой, пусть и не настолько, как хотелось бы после такого тяжелого пути. На поверхности плавали зеленые листочки, в которых он признал душицу и розмарин.

«Мегайн постаралась, – подумал юноша, – вряд ли она солдатам в воду траву добавляет».

И тут же вздрогнул, ощутив на себе руки Теа. Она принялась старательно намыливать его шершавым куском мыла.

– Я и сам могу, – буркнул он.

– Нет.

Эдвин повернулся к ней лицом. Теа была обнажена. Она стояла рядом, на расстоянии ладони, закусив губу и глядя на него потемневшими глазами. Грудь с отвердевшими сосками высоко вздымалась от глубокого дыхания.

– Ведь это из-за меня ты прыгнул тогда со скалы? – тихо спросила она. – Помнишь: если человеку оказывают услугу, а он не может что-то дать взамен, это – не заслуживающий уважения вор. Я для себя стараюсь. И ты не спорь. Я же чувствую – ты не против.

– Да, помню, – пробормотал Эдвин. Его голова кружилась от запаха эйхе. Рука сама собой скользнула по ее бедру. – Я не против.

Теа изогнулась, как кошка, прижавшись к нему всем телом. Ее кожа была подобна шелку.

* * *

Элла уселся в кресло, развалясь, и со вздохом облегчения положил отчаянно зудевшие ноги на стол. Насквозь промокший плащ он сбросил с плеч сразу же, как ступил под своды северной башни. Тогда, у развалин Дардинской крепости, Глойн оказался прав: птице, чтобы долететь до Глоу, вполне хватило бы одного часа, но у них дорога заняла полных четыре дня. По узким невероятно петлявшим тропам, по висячим мостам, с бесконечными спусками и подъемами. И все из-за предателя Гвалтера, который сделал все, чтобы заманить его поглубже в горы. Не было никакой надобности делать такой огромный крюк через Лутдах. Алед, тот солдат, что проводил Эллу в башню, объяснил, что из Лонхенбурга сюда ведет куда более короткая дорога, которая позволяет миновать все эти страшные ущелья. От селения Глоу по зеленой долине шла тропа, следуя по которой уже за день пути можно добраться до Ардланна, а оттуда широкая оживленная дорога выводила сразу на Северный тракт.

Хорошо еще, что праща слуги не оставила их голодными: куропаток, глухарей и дроздов здесь водилось в избытке, а один раз Эдвину удалось изловить несколько крупных форелей. В свежей и чистой воде путники недостатка не испытывали. Пожалуй, подумал однажды Элла, Глойн вполне отработал свой хлеб: если бы не этот мальчишка, они непременно заблудились бы среди крутых склонов и мрачных лесов Черных гор, а Глойн как будто нутром чуял, в какую сторону идти.

К удивлению принца, господские покои в замке оказались очень даже приспособленными для проживания.

Комната имела круглую форму, не меньше сорока футов в диаметре, со стенами, обшитыми деревянными панелями до высоты человеческого роста. Выше был камень, обтесанный до более или менее ровного состояния, весь увешанный оружием и гобеленами.

«Даже не пыльными», – подумал Элла. По-видимому, к его приезду готовились.

Меж двух узких, похожих на бойницы окон, на возвышении располагалась кровать: очень большая, с тяжелым балдахином, пошитым из медвежьих шкур; таким же покрывалом было застелено и ложе. Около дюжины ларей и сундуков разных размеров стояли вдоль стен, а на самом видном месте, разделяя комнату пополам, красовался огромный резной буфет, забитый серебряными кубками и чашами. Возле него – Элла даже подивился – стоял необычный на вид стол с замысловатыми завитушками по краям и добрым десятком выдвижных ящиков.

Напротив буфета ярким огнем полыхал камин, простой каменный колпак которого уходил наверх в темноту, где терялся в хитросплетениях поддерживавших крышу балок. Кроме камина покои освещались двумя внушительными канделябрами. Если не считать того, решил Элла, что сундуки все разной высоты, стенные панели из дуба, буфет из ореха, а стол из вишневого дерева, то обстановку можно признать достаточно уютной.