Времени в обрез Шекли Роберт

– Я стараюсь поступать разумно. Мне нужно только удержать вас здесь до определенного срока. Если бы для этого понадобилось вас убить – уверяю вас, я бы это сделал. Но это не понадобилось. Поэтому вы сейчас просто под домашним арестом.

– Очень логично и разумно. Сколько вы собираетесь меня здесь держать?

– Сейчас полвосьмого утра, вы были без сознания около четырех часов. Вы останетесь здесь на два дня и две ночи, чтобы ваше задание провалилось наверняка. Ну, может, еще на день, для верности. А потом я вас отпущу.

– Что с Майидом и Джабиром? И остальными из отряда?

– С ними все в порядке, и они в безопасности, – ответил Хаким. – Майид и ракканцы уже не в Катаре. Мои люди взяли их прошлой ночью возле самого города. Их доставили на бангалу, которая сейчас на пути к Оману.

– У вас просто дар предвиденья! – заметил Дэйн.

Хаким улыбнулся.

– Ну, что вы! Я собирался держать их здесь, в доме, вместе с вами. Но, честно говоря, мне не особо улыбалась перспектива охранять целых девять человек. А в порту как раз подвернулась бангала, которая этой ночью уходила в Оман, и я воспользовался удобным случаем. Если бы бангала шла на север, ваши ракканские друзья угодили бы в иракскую тюрьму, где им самое место. Но я просто использовал подходящий случай – и они проснутся часов через двенадцать или четырнадцать и уже через день окажутся в Рас аль Хайма, в Омане. Конечно, это довольно далеко от дома, но людям обеспеченным вернуться будет нетрудно.

– Жаль, не удалось проститься с Майидом, – сказал Дэйн.

– Извините, как-то не получилось это устроить. Но человек по имени Джабир здесь, в комнате наверху. Он был без сознания еще до того, как я напал на вас. Боюсь, он плохо перенес морскую прогулку. К сожалению, я не могу пригласить сюда врача. Надеюсь, моих скромных познаний в медицине будет достаточно. У него, кажется, пищевое отравление средней тяжести. Полный покой и умеренное питание – это я смогу обеспечить.

– А Маджид и его люди?

– Очевидно, они только случайно стали вашими сообщниками. Я поговорил с Маджидом в той же манере, которую вы нашли столь эффективной – кнут и пряник, морковка и стрекало. Я пообещал им найти место, где отремонтируют их корабль, и даже больше, только они взамен должны безоговорочно выполнять мои приказания, не показываться в городе и никому ни о чем не рассказывать. Несколько моих людей, естественно, вооруженных, заменят им недостающую команду. Они отгонят любопытных горожан, которые могут случайно набрести на кутийю. Впрочем, это не так уж важно. Маджид наверняка ничего не знает о ваших планах. Но я все же предпочитаю перестраховаться.

– Да, у вас была хлопотная ночка! – заметил Дэйн. – Только что вы скажете местным властям?

– Скажу, что отплатил за давнюю кровную обиду.

– Даже старинная кровная месть в Катаре противозаконна.

– Это запрещено, но никто меня не осудит. Шакик – мелкий городишко в малюсенькой стране. Хотя отсюда всего сорок миль до Дохи, это все равно что сорок тысяч миль, если говорить о здешних обитателях. В городке всего один-два чиновника и несколько сотен коренных жителей. И они за целый год не видят больше горсти рупий, да и это много. Так что здесь очень просто договориться, и радушные катарцы назовут лишь долгом гостеприимства то, что вы или я назвали бы взяткой.

– Все это прекрасно, но скажите мне, как вы умудрились оказаться именно здесь и сейчас, в нужное время и в нужном месте?

– Пусть это останется моей маленькой тайной, – ответил Хаким.

Он встал, и Дэйн заметил у него в руке небольшой двухзарядный пистолет.

– А теперь мне нужно сделать кое-что еще, – сказал Хаким. – Поэтому, простите, но я должен вас оставить на некоторое время. Примите мои поздравления – я восхищен вашей предприимчивостью! Вы обошли иракскую полицию на их территории, ускользнули от саудовских солдат в Аравии! В самых худших условиях прошли шесть сотен миль через пустыню! Это настоящий подвиг, мистер Дэйн!

– Спасибо, Хаким. Только шестьсот миль не в счет, если не можешь пройти последние сорок.

– Печально, но факт. А теперь, мистер Дэйн, это – ваша комната. Чувствуйте себя как дома. Как видите, здесь только одно окно – в двенадцати футах от земли, почти под самой крышей. И через него за вами все время будет наблюдать человек с винтовкой. У него приказ стрелять, если вы попытаетесь отсюда сбежать, и я поклялся пристрелить его самого, если вы все же каким-то образом ускользнете. Всего хорошего, мистер Дэйн!

Хаким легонько кивнул и удалился.

Весь день неусыпный страж за окном следил за каждым движением Дэйна, держа винтовку наготове. Казалось, он опасался, что Дэйн окажется чародеем и сумеет обрушить каменную стену или проскользнуть через замочную скважину.

Дэйн не был чародеем. Он ничего не мог тут сделать и, соответственно, ничего не делал.

В двенадцать принесли обед, страж сменился. Вечером подали ужин, первый стрелок снова занял свой пост.

Дэйн походил по комнате, подремал и старался ни о чем не думать. У него оставался всего один день и одна ночь, чтобы доставить послание Хасана в Комитет. И похоже, это ему не удастся.

Согласно приказу Хакима, свет в комнате Дэйна не выключали всю ночь. Дэйн улегся на диван и оставил попытки не думать. Казалось, выхода из создавшегося положения нет. Тем не менее, Дэйн все же решил попробовать. Слишком много жизней зависело от его успеха. Лучше всего, решил он, будет разыграть покорность и смирение, которые в его положении покажутся только естественными. Эту роль надо будет разыграть перед Хакимом, и, конечно же, играть придется очень убедительно. Если Хаким не заподозрит подвоха, это немного притупит его бдительность. Тогда Дэйн на него накинется и вырубит до того, как Хаким успеет вытащить свою смертоносную игрушку. А чтобы сторож у окна не стрелял, Дэйн решил загородиться телом Хакима, как щитом.

Это могло и не сработать. Но Дэйн решил все же попытаться, завтра утром. Другого пути он не видел.

Тем не менее другой путь неожиданно обнаружился сам собой. Утром Хаким вошел в комнату американца, радушно улыбаясь, и пистолета, по всей видимости, при нем не было.

– Мистер Дэйн, – начал он с порога. – Похоже, я в отношении вас немного ошибся!

– Это как?

– Видите ли, мое представление о нынешней политической ситуации оказалось несколько неверным. Я рассчитывал, что смогу удержать этот город и вас в нем столько времени, сколько мне будет нужно. Так бы оно и было, если бы дело касалось только местных властей. Однако в этом замешаны англичане и даже американцы.

– Какого черта? Не понимаю, о чем вы говорите?!

– А говорю о нефти. На Ближнем Востоке все упирается в нефть, – пояснил Хаким.

– Но не в этом случае.

– И в этом тоже. Англичане, а с недавнего времени и американцы, очень интересуются этим побережьем, а также мелкими султанатами и владениями независимых шейхов. С ними гораздо легче иметь дело, чем с более крупными странами вроде Саудовской Аравии, Ирака или Ирана. Англичане и американцы относятся к ним очень доброжелательно и готовы любому перегрызть глотку за независимость своих драгоценных самодержцев, шейхов пустыни, – разумеется, пока те будут сговорчивыми. И у нас, иракцев, недавно едва не возникли определенные затруднения на международном рынке – когда англичанам в Бахрейне стало известно о том, что я и горстка моих людей находимся здесь. Им в голову пришла смехотворная мысль – они решили, что мы – передовой отряд иракской армии, чуть ли не десант, и что мы собираемся возобновить старинные притязания Ирака на северное побережье Катара, где находится Духанское нефтяное месторождение.

– Откуда они узнали, что вы здесь? – поинтересовался Дэйн.

– Я не уверен, но у меня есть кое-какие подозрения на этот счет. Впрочем, это сейчас не важно. Важно то, что англичане не стали откладывать дела в долгий ящик и решили проверить свои подозрения. Они всегда были легки на подъем и немедленно послали из Бахрейна патрульный катер. Он будет здесь буквально через пару часов.

– Да, не очень у вас приятное положение, – сказал Дэйн.

– Скорее, очень неприятное. Кто-нибудь в городе проболтается, англичане обшарят окрестности и обнаружат в Катаре группу иракцев с фальшивыми паспортами, да еще и вооруженных. Меня никак не устраивает такая перспектива, но моей стране это нужно еще меньше. Мы не можем допустить подобного инцидента.

– Откуда вы узнали об этом патрульном катере? – спросил Дэйн.

– По радио. Нам передали сообщение друзья из Бахрейна.

– Вы можете заявить, что это просто недоразумение.

– Я так и собираюсь сделать. Я со своими людьми останусь здесь до прихода англичан в любом случае – в этой безводной пустыне просто негде скрыться. Но мы будем без оружия и в качестве личных гостей одного из здешних чиновников. Мы будем изображать исследовательскую группу, которая путешествует по Персидскому заливу, собирает сведения для определенных статистических рассчетов. Я сумею убедить в этом британцев. Они не ожидают наткнуться на что-нибудь в этом роде, и, думаю, такое разъяснение их успокоит.

– А как насчет кутийи, потерпевшей кораблекрушение у здешних берегов прошлой ночью? – спросил Дэйн. – И пленника-американца?

– Я не виноват, что кутийя налетела на скалы именно здесь. А Маджид не проболтается. Он очень уважительно ко мне относится – мы теперь с ним деловые партнеры. Два килограмма опиума и гарантия дальнейших поставок. Ваши ракканцы сейчас на пути в Оман. Пройдет несколько недель, пока они доберутся до дома и всплывет история об их похождениях. К тому времени это мне уже не повредит.

– А американский пленник?

– Вы говорите о загадочном американце, который приплыл на персидском корабле? – спросил Хаким. – С ним тоже все просто. Мы скажем англичанам, что это очень таинственный человек, с какой-то секретной миссией. Скажем, что он задержался только на одну ночь и спешно отбыл в Доху. Думаю, если они захотят узнать о вас больше, им придется побеседовать с вами лично.

– И где я буду?

– В Дохе, я полагаю. Вы ведь туда собирались?

– То есть вы меня отпускаете?

– Естественно. Мне бы, конечно, больше хотелось выполнить свое задание до конца, но в настоящий момент мы не можем себе позволить международного инцидента. В любом случае, ракканская угроза для нас не так важна. Лидеры движения за независимость – просто старые болтуны и мечтатели. Было бы лучше позволить им заварить эту кашу с восстанием, а потом раздавить его одним мощным ударом. Да так быстро, чтобы газеты даже не успели поднять из-за этого шумиху. А если восстание будет отложено на потом, движение за независимость останется в подполье. Ираку придется сохранять бдительность. Что ж, нам не привыкать.

– Все это какая-то бессмыслица! – сказал Дэйн, в основном самому себе.

– Почти все в нашей жизни кажется бессмысленным, – отозвался Хаким. – Мы можем только поступать сообразно обстоятельствам. Если это в конце концов приводит к нужным результатам, мы называем свои действия правильными. Вот сейчас например, меня больше устраивает, чтобы вы оставались живым и здоровым, чтобы потом могли ответить на кое-какие интересные вопросы, которые вам зададут английские власти.

– Я до сих пор не вполне вам доверяю, – признался Дэйн.

– Пойдемте со мной, убедитесь сами. – Хаким легонько кивнул, прошел к двери и распахнул ее широким жестом.

21. День двенадцатый

Хаким ничего не делал наполовину. Он забрал Дэйна и Джабира из дома и привез в Шакик. Представил местному мэру и трём самым значительным лицам городка. Прозвучало множество взаимных комплиментов, и Хаким настоял на том, чтобы отвезти американца и его товарища за сорок миль, в Доху, на личном автомобиле. К машине прилагался водитель и двое вооруженных охранников, чтобы удостовериться, что поездка пройдет благополучно. Хаким провожал их, радушно улыбаясь, и даже помахал рукой на прощанье.

Все сорок миль до столицы Катара машина шла ровно, на большой скорости. В дороге никто не проронил ни слова. Джабир еще не вполне оправился от болезни, он лежал поперек сиденья с закрытыми глазами, придерживая руками живот. Водитель был полностью занят машиной, охранники между собой не разговаривали, а Дэйн размышлял.

В Доху они прибыли вскоре после полудня. Водитель проехал вдоль главной площади и подрулил к серо-белому двухэтажному зданию.

– Здесь штаб-квартира ракканского движения за независимость, – пояснил он Дэйну. – Пройдите на второй этаж – нужные вам люди там.

– Спасибо, – сказал Дэйн.

– Да пожалуйста!

Едва Дэйн и Джабир вышли, водитель развернул машину и помчал обратно в Шакик.

Комитет занимал весь второй этаж. Все трое – Рауди, Лахт и Бикр были здесь – одни в огромной мрачной комнате. В комнате стояло несколько плетенных из камыша кресел, столики с остатками завтрака и немытыми чашками из-под кофе, три или четыре небольших диванчика. На стене был закреплен радиоприемник.

Дэйн уложил Джабира на диван. Старик Бикр торопливо опустил журнал и состроил привычное выражение величественного достоинства. Рауди выронил газету. Лахт, который как раз что-то писал, отложил ручку.

– Мы опасались, что вы не успеете, – сказал Лахт.

– Я и сам опасался, – сказал Дэйн.

– Что это с Джабиром?

– Наверное, что-то съел.

– Так... Мы готовы выслушать ваше сообщение.

Дэйн сообщил об иракских военных подразделениях, окруживших город, и по ходу рассказа все время наблюдал за лицами заговорщиков.

– Очень, очень плохо... Вся наша работа, все наши планы! – воскликнул Рауди, затем заморгал и вцепился в свою жиденькую бородку.

– А может, иракцы уже оставили город? – неуверенно предположил Бикр.

– Нет! Проклятые оккупанты остались там! – вмешался Лахт. Он встал и зашагал по комнате из конца в конец, худой и длинный, злобный и раздраженный. – Мы ничего не в силах сделать! Нужно перенести сроки восстания. Вы со мной согласны?

Рауди и Бикр какую-то секунду поколебались, потом дружно кивнули. Лахт продолжал:

– Мистер Дэйн, я сейчас не в состоянии достойно оценить содеянное вами. Поймите меня правильно – трудно благодарить гонца, принесшего дурные вести. Но, поверьте, мы все равно вам чрезвычайно признательны.

– Ничего, – ответил Дэйн.

– Для вас зарезервирован отличный номер в гостинице «Париж», это как раз напротив через площадь. Гостиница, правда, не очень хорошая, но это лучшее, что есть в Дохе.

– Вы очень добры, – сказал Дэйн.

– Мы уже заказали вам билет на самолет, утренний рейс Катар – Амман. Там вы сможете пересесть на самолет в Европу.

– Прекрасно! – сказал Дэйн и уселся в камышовое кресло.

Лахт спросил:

– Вы не желаете немного освежиться с дороги, мистер Дэйн, принять душ?

– Спешить некуда. Я, пожалуй, немного задержусь.

– Задержитесь? Это зачем?

– Мне хотелось бы дождаться, пока не передадут ваше распоряжение об отмене восстания.

Рауди вздохнул.

– Наш радист как раз сейчас обедает.

– Ничего, я подожду.

– Его не будет еще целый час, а то и два!

– Да я не спешу! А вот вы, кажется, должны бы поторопиться.

– Мистер Дэйн, вы что-то хотите нам сказать? – спросил Рауди.

– Возможно. И я думаю, что у вас тоже есть, что сказать мне.

– Что бы это все значило?

Дэйн выпрямился в кресле.

– Послушайте, давайте перестанем водить друг друга за нос! Вы ведь не собираетесь передавать приказ об отмене восстания!

Какое-то мгновение они молча сверлили его взглядами. Рауди хотел было сказать что-то неопределенное, но не решился. Бикр старался сохранить личину гордого достоинства. Лахт улыбнулся и сказал:

– Вы правы, мы не собираемся передавать такой приказ.

– Почему?

– Чтобы это понять, нужно немного разбираться в сегодняшней политике, мистер Дэйн.

– Я уж постараюсь как-нибудь разобраться.

– Хорошо. Во-первых, нужно учитывать такой факт: Ракка полностью созрела и готова к революции. Это необратимый исторический процесс. И мы, руководители революционного движения, на самом-то деле не в состоянии полностью его контролировать. Мы только предугадываем его развитие и следуем велениям времени. Если бы мы так не делали, наше место занимали бы другие люди.

Но все, кто находится в этой комнате, в то же время прекрасно понимают, что в настоящий момент революция победить не может. И ничего не изменится еще много месяцев, а то и лет. Но люди этого не понимают и не захотят понять. Они готовы бороться, готовы сражаться за свою независимость, хоть и не осознают тех сил, что ими движут. И они не смогут победить. А потому нам остается только сохранить свою позицию при неминуемом разгроме революционных сил.

Мы не можем выступить против революции! Она произойдет в Ракке так или иначе, и если мы ее не поддержим, то другие, менее искушенные люди займут наше место. И вполне естественно, что новые лидеры революционного движения обвинят в провале восстания нас! Таким образом, мы ничего не достигнем, если попытаемся предотвратить неизбежное.

В то же время, мы не можем выступать и за революцию, зная, что восстание обречено на провал! В таком случае провал тоже будет стоить нам положения в Комитете.

Следовательно, нам приходится с энтузиазмом готовить революцию и в то же время подготавливать все так, чтобы наша репутация осталась безупречной, когда революция будет подавлена.

– Да, для вас было бы лучше всего, если бы получилось именно так, – признал Дэйн.

Лахт продолжил:

– Не понимаю, что может нам помешать? Признаться честно, мы никак не рассчитывали, что вы успеете вовремя с этим посланием из Ракки. Таким образом вся вина – неумышленная, конечно же – за то, что революция все же началась, пала бы на вас, – Лахт печально покачал головой. – Это было бы наилучшим выходом для всех вокруг, не правда ли, мистер Дэйн?

– Может, вам это и кажется наилучшим выходом, – сказал Дэйн. – Если принять во внимание ваше своеобразное отношение к делу. И, может, я и согласился бы с тем, чтобы меня считали неудачником, провалившим все дело, – если бы я его действительно провалил. Но мне не по вкусу, что вы изо всех сил старались мне помешать, всю дорогу вставляли мне палки в колеса!

– С чего это вы взяли? – поинтересовался Лахт.

– На моих глазах за эти дни произошло несколько совершенно невероятных событий. Во-первых, мое прикрытие. Все было сделано в лучшем виде и должно было сработать. Вполне надежное прикрытие, его ни за что бы не рассекретили, разве что случилось бы что-то непредвиденное. Ничего непредвиденного не случилось, во всяком случае по моим сведениям. Однако за какие-то два дня иракская полиция вышла на мой след.

Следующее – подставной посланец, якобы из клана Омани, с кольцом Рауди. Эта выходка вполне в вашем стиле, но она не сработала, потому что Бен Алима немного разбирается в лошадях.

Потом мы пересекли границу Саудовской Аравии, и саудовцы, ваши друзья и союзники, ни с того ни с сего начали нас преследовать. Почему бы это, интересно? Разве что их попросил об этом кто-то из вас!

Как ни досадно, пришлось признать, что среди нас завелся предатель. Судя по характеру просочившейся к противнику информации, это мог быть только кто-то из Комитета. Кто? Ведь вы работаете вместе уже двадцать лет и прекрасно друг друга знаете. Исходя из этого, я предположил, что вы все в этом замешаны. Однако я понял, что есть еще кто-то четвертый – человек, который выполняет для вас всю подготовительную работу.

Утечка информации – дело рук того, кто вместе со мной участвовал во всех передрягах, который знал все ежедневные и ежечасные перемены в обстановке и наших планах. У Майида не было доступа ко всей секретной информации. Бен Алима доказал делом свою невиновность – не убив меня по приказу Комитета. Кроме того, не такой он человек, чтобы предать своих товарищей ради какой-то неопределенной политической выгоды. Слишком прямодушен. Так что остается Джабир – человек Комитета, который блюдет его интересы.

– Здорово он меня вычислил! – сказал Джабир. – Саид Лахт, теперь ведь уже все равно, знает он или нет?

– Да, теперь это не имеет значения.

– Тогда... Да, я в самом деле предал вас, Дэйн. Обратите внимание, Комитет не давал мне указаний убить вас. Если, конечно, без этого можно будет обойтись. Убивать вас в сложившейся ситуации – бессмысленно и глупо с точки зрения политика. Комитету нужно было только, чтобы вы задержались в пути, пока не начнется революция. Мне было разрешено делать все, что я сочту нужным, чтобы вас задержать. Самым разумным было попросту позвонить иракскому коменданту, полковнику Зейду.

– Анонимный звонок? – спросил Дэйн.

– Вообще-то нет. Я представился бродячим торговцем Сулейманом, который известен как человек не очень благонадежный и время от времени поставляет иракцам кое-какую информацию. Эта личина придавала определенный вес моим словам и отводила всякие подозрения от Комитета.

– А потом вы превратились в Джабира? – спросил Дэйн.

– Да. Эта роль, по-моему, прекрасно мне удалась!

– А кем вы станете завтра?

– Кем-нибудь еще... – беззаботно ответил Джабир. – Это зависит от особенностей ситуации и нужд Комитета. Но вернемся к Ракке. Если бы полковник Зейд не опростоволосился, мне не пришлось бы больше ничего придумывать. Но раз уж так вышло, я попробовал прислать посланца-харби с копией кольца Рауди. Но этот безмозглый кретин харби не придумал ничего лучшего, как приехать на своей лучшей шавафской лошади, которая никак не могла прибыть из Омана. Бен Алима узнал лошадь. Собственно, он немного ошибся, решив, что она принадлежит иракскому клану Рубаи. Эта ошибка уберегла вас от массы неприятностей, Дэйн, но мне пришлось пойти на крайние меры.

Я обратился за помощью к саудовцам. И, чтобы подстраховаться на всякий случай, позвонил еще и Хакиму. Я тогда не был ни Сулейманом, ни Джабиром. Я назвал другое имя и пообещал доставить вас в порт Шакик в Катаре.

– Как вы рассчитывали это провернуть? – поинтересовался Дэйн.

– Собственно, я не думал, что дойдет до этого. Я рассчитывал, что саудовцы вас перехватят либо мне придется все сделать самому. Но с саудовцами ничего не вышло, а мне жутко не повезло – я заболел. Тем не менее, даже больному, мне удалось довольно быстро уговорить капитана Маджида открыть кингстоны кутийи в паре миль от Шакика.

Джабир мрачно улыбнулся.

– Но и тут вмешался какой-то злой рок. По политическим соображениям Хаким вас освободил. Этого никак нельзя было предугадать. Конечно, лучше всего было бы, если б я мог сам с вами разделаться.

– Естественно, так вам было бы удобнее всего, – согласился Дэйн. – Только заболели вы не случайно.

Джабир даже приподнялся на диване.

– Что вы имеете в виду?

– Когда я сообразил, что вы – наемный убийца, я решил позаботиться о вас прежде, чем вы займетесь мной. И я вас отравил.

– Что?! Вы отравили меня?

– Боюсь, что так и есть.

– Дэйн, я не могу поверить, что вы на такое способны! Что вы мне подсыпали?

– Перуанский яд под названием «камотилло». Мне не составило труда подмешать его вам в пищу.

– И у вас все время был с собой этот яд?! – недоверчиво спросил Лахт.

– И еще кое-какие мелочи. Никогда не знаешь наверняка, что может пригодиться в работе, – пояснил Дэйн.

Потрясенный Джабир никак не мог до конца поверить в то, что его отравили. Он спросил:

– А почему вы не отравили меня насмерть этим своим камотилло, раз уж решили, что я предатель?

– Вы нужны были мне живым, ради моей собственной безопасности, – объяснил Дэйн. – Я должен был сделать дело, за которое взялся, несмотря на то, что Комитет старался мне помешать. Если бы я просто убил вас, Комитет нашел бы какой-нибудь еще способ задержать меня. А так они все еще рассчитывали на вас.

Джабир застонал и отвернулся к стене. Дэйн обратился к Лахту:

– Хотелось бы знать, что вы теперь собираетесь делать?

– Ничего не изменилось. Все идет по плану. Мы не станем посылать приказ об отмене восстания, оно состоится, иракские власти его подавят. И все обвинят в этом мистера Дэйна, который не доставил вовремя жизненно важное послание. Да и саму Америку, которая в последнее время не поддерживает наши важнейшие планы, наше сопротивление, нашу борьбу.

– Не забывайте, что я все же доставил послание вовремя! И собственно, Соединенные Штаты никогда не обещали вам никакой помощи, – заметил Дэйн.

– Мы ни о чем не забыли, – сказал Лахт. – Но мы представим все именно так – и ракканцы, и весь мир поверят нам!

– Я могу доказать, что это неправда!

– Неважно, что вы там можете доказать! Вопрос в том, удастся ли вам заставить людей в это поверить? Припомните Кубу, там американцы тоже потерпели досадное поражение. Вам не кажется, что наша версия более правдоподобна? И вы, мистер Дэйн, просто должны будете с этим смириться, потому что мы сообщим всему миру, что так оно и было! И наше слово будет более веским, и мы будем повторять это так часто и так искренне, что ваших опровержений просто никто не услышит! Мы лишим вас возможности выступить со своими возражениями, мистер Дэйн, а в нашем мире информация – залог успеха!

– А вы не переоцениваете свои возможности?

– Не думаю. Посмотрите в лицо фактам! Нам придется противостоять не всем Соединенным Штатам, а всего лишь какому-то Стивену Дэйну, тайному агенту, который работает на полусекретную организацию борцов за независимость. Ваша организация не станет выступать против нас, потому что это противоречит ее основным задачам. Вы можете, конечно, попробовать сами, да только что вы можете сделать? В лучшем случае, напишете какую-нибудь статейку или книжонку, в стиле «как это было на самом деле». Это модно среди отставных британских офицеров. Не думаю, что вам удастся оправдаться таким образом. А у нас, в противовес вашей предполагаемой книжонке, будет немедленный и практически неограниченный доступ на радио, телевидение и в газеты. Нас увидят и услышат десятки, даже сотни миллионов людей! И мы постараемся так вдолбить им в головы свою версию, что она в конце концов станет единственно признанной истиной. А потому у вас не получится переписать историю заново, и придется вам все же воздержаться от такого безнадежного дела. Надеюсь, вы понимаете, что в этом мире только тот, кто располагает средствами массовой информации, может рассчитывать на то, что его видение событий примут на веру люди всего мира.

Дэйн кивнул.

– Все это, конечно, верно – теоретически. Только в жизни иногда не все так просто. И вы, Макиавелли восточного побережья Аравии, слишком высокого мнения о себе. Вы переборщили с собственным цинизмом и слишком уж рассчитываете на человеческую глупость. И наверно, из-за недостатка самоуважения вам трудно понять и самих себя, и других людей.

– Недостатка самоуважения? Что вы имеете в виду? – удивился Лахт.

– Я хочу сказать, что вы неверно представляете себе, что вы такое сами. Вы ведь вовсе не такие умные и изворотливые, как вам кажется. Вы просто дешевые политиканы, склонные все усложнять, строить интриги ради самих интриг. Вы много лет жили за счет пожертвований соратников, но сейчас положение ваше пошатнулось, и вы цепляетесь за малейшую возможность, чтобы все осталось по-прежнему!

– Естественно, мы жили на деньги борцов за свободу, – сказал Бикр. – Но вы обвиняете нас несправедливо! Мы действительно желаем Ракке свободы и независимости!

– Это, конечно, прекрасно. Я тоже искренне хочу, чтобы Ракка стала независимой, как и Южная Африка, и Гаити, – сказал Дэйн. – И я так же искренне желаю...

– Хорошо, хорошо! – прервал его Лахт. – Полагаю, об этом сказано уже достаточно. Мы посвятили вас в свои планы. Остается только решить, мистер Дэйн, какую из предложенных ролей вы согласитесь принять.

– Вы в самом деле считаете, что у меня есть выбор?

– Конечно. Восстание должно состояться, как и запланировано, и должно провалиться по вашей вине. Это неизбежно. Вопрос в том, как именно вы предпочитаете объяснить свой провал? Например, если вы согласитесь с нами сотрудничать, мы можем постараться снять с вас большую часть вины. Мы представим вашу задержку как неумышленную, более того, сообщим, что вам все время мешали русские или китайские агенты, которых мы тут же запросто придумаем, если будет нужно. Ваше положение все равно не станет слишком уж хорошим, поскольку неудача – она неудача и есть, но все же вы предстанете не в таком уж и дурном свете!

– Вы очень великодушны, – сказал Дэйн. – А если я откажусь?

– Что ж, пока вы не начнете активно выступать против нас, пока вы не попытаетесь открыто высказать свою точку зрения на эти события, мы выставим вас как просто неумелого, неуклюжего, даже смешного неудачника из американских доброхотов. О вас не станут думать как о злодее или плохом человеке, вы покажетесь просто чем-то мелким и несерьезным, дешевкой.

– Забавная перспектива! А что, если я стану активно выступать против вас? – спросил Дэйн.

– В таком случае все будет выглядеть несколько иначе. Нам придется заявить, что вы и ваши американские руководители с самого начала были настроены против нас. Или, скорее, сперва вы были за нас – хоть это и не так правдоподобно, – но потом сошлись с иракцами, и из-за своей национальной жадности до нефти и нездоровых опасений вмешательства еще одной независимой силы вы стали действовать как будто бы на нашей стороне, но на самом деле намеревались предать ракканскую революцию... Что-нибудь в этом роде, позже мы сможем разработать версию более детально.

– Да, вы и вправду приготовили для меня немало самых разных обличий... – сказал Дэйн.

– Конечно. Так что теперь, мистер Дэйн, вы должны выбрать, окончательно и совершенно определенно – какая роль подходит вам лучше всего?

Дэйн встал, зевнул, потянулся, устало потер ладонями лицо.

– Вы знаете, это было жутко длинное и утомительное путешествие. Разговор у нас тут, конечно, очень занимательный и небезынтересный, но мне бы хотелось сейчас пойти в гостиницу и помыться с дороги.

– Минуточку! Вы забыли сказать, какую роль вы предпочтете!

– Выкиньте из головы весь этот бред! – ответил Дэйн. – Я не играю никаких ролей, кроме тех, которые сам себе выбираю. Я доставил вам послание, и вы отдадите приказ об отмене восстания.

– Я думаю, вы ошибаетесь, – сказал Лахт.

– А я думаю, ошибаетесь как раз вы. Я уже рассказал вам, как, по-моему, все происходило на самом деле. Но я все равно добрался до Дохи, и нашел способ выполнить задание.

– А что, собственно, вы такого нашли? – поинтересовался Лахт.

– Иракского агента по имени Хаким, который сотрудничает с Джабиром. Хаким таки перехватил нас в Шакике. Мы были полностью в его власти. И он нас отпустил.

– Он чуть ли не вытолкал нас в шею! – подал голос Джабир. – Из каких-то политических соображений, во избежание международного инцидента...

– Вы в самом деле считаете, что все так просто? – спросил Дэйн. – Международные трения, английские военные катера из Бахрейна... Господа, вы так давно сочиняете и скармливаете другим всевозможные небылицы, что сами готовы верить чему угодно!

– Тогда, может быть, вы нам скажете, почему это Хакиму вздумалось вас отпустить? – спросил Лахт.

– Поставьте себя на его место, – предложил американец. – Он хороший человек и данный конфликт ему, в общем-то, безразличен.

Рауди сказал:

– Нам известна его репутация.

– Ваша репутация ему тоже известна. Так вот, в Шакике, когда Хаким держал нас под стражей, он рассказал о своем задании. Хаким знал или по крайней мере предполагал, что за послание я должен доставить: – обоснование отмены революции. Заметьте, в интересах его страны, чтобы эта революция состоялась. У иракцев достаточно сил и средств, чтобы безболезненно ее подавить. Хаким вполне мог продержать меня там до определенного срока, но он все же решил меня отпустить и даже помог вовремя добраться до Дохи, чтобы я выполнил свою миссию. Он, конечно, соловьем заливался насчет того, почему это ему вдруг стукнуло в голову так поступить, да только одному хорошему агенту очень трудно провести другого хорошего агента. Если б Хаким действительно хотел удержать меня, он нашел бы способ сделать это, даже если бы в гавани Шакика собрался весь английский флот.

Но он решил меня отпустить. Был чрезвычайно любезен, познакомил меня со всеми более-менее важными местными деятелями и даже дал свою собственную машину и охранников, чтобы я без помех добрался в Доху и доставил сообщение о возможной угрозе Ираку.

Почему, интересно, он все же отпустил меня и так позаботился об успехе моей миссии? Потому что, пока я был у Хакима в плену, ему стало кое-что известно. Не спрашивайте, как он об этом узнал. Скорее всего, у него в Шакике припасена собственная коротковолновая радиостанция и есть свои источники информации. Однако он узнал или догадался об одном немаловажном событии, из-за которого все так радикально изменилось.

Он узнал, что вы, господа, и не собирались отменять восстание. Неважно, доставлю я послание или нет.

Это немедленно поменяло местами все фигуры в игре. Хаким отпускает меня, но восстание все равно начинается, как и было запланировано. Его, конечно, подавят, и тут завертится пропагандистская машина вашего Комитета. Да только без толку. Потому что Хаким разгадал вашу гаденькую интрижку вашего Комитета. И у него под рукой все самые уважаемые граждане Шакика и капитан Маджид со своими людьми, чтобы вывести вас на чистую воду.

Вы, кажется, сами мне только что говорили, что информация в нашем мире – единственная реальная сила, не так ли, господа? Я согласился, только с небольшой оговоркой. Давайте-ка поглядим, что у нас получается. Вы серьезно считаете, что ваша пропагандистская телега может сравниться со средствами массовой информации всего Ирака? Глупости! И вы это прекрасно знаете. Ваш писк утонет в море их голосов. И они, а не вы, будут писать эту историю. Как вы думаете, что они напишут?

Никто не ответил, и Дэйн продолжил:

– Они расскажут – по радио, на телевидении и в газетах – что узнали о предстоящем мятеже и о попытке американцев его предотвратить. Не то чтобы им хотелось выставить нас, американцев, в хорошем свете – они прекрасно понимают наши истинные стремления. Но они все равно расскажут, как американский агент – не важно по каким соображениям – предпринял почти безнадежную попытку избежать ненужного кровопролития. И о том, как облеченный властью ракканский революционный комитет проигнорировал его сообщение и позволил революции начаться. Уж поверьте, они постараются расписать истинные причины таких действий Комитета: и то, как власть ускользает от этих бесполезных для своей страны изгнанников, и то, как предали они свой народ ради собственной выгоды.

Собственно, они ни на йоту не отступят от правды – хотя какая разница? Правда это или нет, но тогда придет конец и революции, и всему движению за независимость, и – Комитету!

Дэйн замолк, протер глаза, потом продолжил:

– Как бы то ни было, это всего лишь мое личное мнение. Вам, конечно, придется туго, если вы отмените мятеж. Но если нет – ваше положение станет совершенно безвыходным. Впрочем, вам решать. А я, пожалуй, пойду приму ванну.

Дэйн повернулся и направился к выходу. За его спиной зашушукались, потом раздался голос Лахта:

– Некогда без толку спорить! Рауди, идите за радистом!

– Он скоро сам придет. Но вы, конечно, правы. Мы должны отменить восстание! Но как мы сможем сохранить наши позиции при этом разгроме?

– Мы можем сделать заявление! – предложил старый Бикр.

– Возможно, нам и удастся выбраться из этой передряги, не подмочив свою репутацию, – откликнулся Рауди. – Все это лишь вопрос построения фраз и правильно расставленных акцентов.

– Тихо! Я составляю обращение! – сказал Лахт. – Как вы думаете, стоит ли упоминать египетскую контрразведку?

Дэйн уже дошел до самой двери, когда его тихо, слабым голосом окликнул Джабир. Дэйн задержался, обернулся и подошел к диванчику.

Джабир выглядел весьма неважно. Щеки ввалились, кожа цвета желтоватого пергамента обтягивала лицо, нос заострился. Тем не менее, Джабир сумел растянуть губы в мрачноватой усмешке.