Мой чужой дом Кларк Люси

Эль

Главное в романе – правда: необходимо видеть правду и писать правду.

Писательница Эль Филдинг

– Рада представить вам, – начинает Лора, обращаясь к аудитории, – нашу местную писательницу Эль Филдинг. Ее дебютный роман разошелся тиражом более полумиллиона экземпляров и был переведен на двенадцать языков.

Мой взгляд блуждает по набитому слушателями залу. Заняты все места, вдобавок у двери столпились опоздавшие, перекрывая выход.

Спокойно. Дышим ровно и улыбаемся.

Я пробегаю глазами лица в толпе… и сердце уходит в пятки: в первом ряду сидит Марк собственной персоной! Нога закинута на ногу, рука переброшена через спинку стула.

Какого черта он здесь делает?!

Я быстро отвожу взгляд.

– Однако Эль не только автор бестселлера! – продолжает речь Лора. – Если вы подпишетесь на ее страничку в «Фейсбуке», то узнаете, что она заядлый пловец и великолепный дизайнер интерьеров. Предупреждаю: рассматривание фотографий чревато воспалением зависти.

По залу пробегает смешок. На Марка и смотреть не надо – представляю его ухмылку.

– Если среди вас есть начинающие писатели… вроде меня, – хихикнув, добавляет Лора, – советую не пропускать видеотрансляции в «Фейсбуке» – раз в неделю Эль делится полезными литературными советами. – Она переводит дух. – Итак, не стану затягивать свою восторженную речь. Аплодисменты чудесной, невероятно талантливой Эль Филдинг!

Я выхожу и, поблагодарив Лору кивком, усаживаюсь за столик: передо мной мой роман и графин с водой. Аплодисменты стихают, пора доставать конспекты…

Конспектов нет.

Жаркой волной меня захлестывает паника.

Натянуто улыбаясь, я лихорадочно пролистываю страницы книги. Заметки лежали под обложкой, я проверяла сразу после прихода в библиотеку.

Кажется, что сердце стучит прямо о ребра. Без конспектов мне не справиться…

– Секундочку, – говорю я и, наклонившись, заглядываю под стол: вдруг листки выскользнули из книги на пол? Пусто.

Проверяю сумку. В сумке тоже ничего.

Я почти физически чувствую, как все таращатся мне в спину.

Когда я клала роман на стол, конспекты были на месте – это точно. Значит, их кто-то взял.

Я встаю из-за стола и смотрю в зал.

Неужели мои записи вытащили?

– Похоже, мои конспекты исчезли.

Марк с улыбкой глядит мне в глаза.

– Это вы их взяли? – Слова вырываются прежде, чем я успеваю прикусить язык.

Все внимание переключается на Марка.

Он недоуменно разводит руками.

– Конечно, нет.

Кто-то громко откашливается. Я оборачиваюсь на звук. Лора. Она вертит в руках подвеску ожерелья и слегка мне кивает, будто говоря: «Продолжай».

– Ладно, кому нужны эти записи? – роняю я как можно небрежнее, но, судя по выражениям лиц слушателей, выходит не очень.

Спокойно. Улыбаемся. Говорим размеренно.

Надо взять себя в руки. Выиграть хоть минутку на обдумывание.

– Откуда черпать вдохновение? – адресую я вопрос в зал.

На меня озадаченно смотрит пара сотен глаз. Наверное, не хватает контекста. Меня бросает в пот.

– Я… мне хотелось бы обсудить, откуда берутся сюжетные линии… и как их превращают в роман. Так откуда, по-вашему, авторы… или художники… или музыканты… или другие творческие люди черпают идеи?

По залу пробегает шепоток, будто слушатели обдумывают ответ. В первых рядах мгновенно взмывает рука. Тут и гадать не надо – Марк. Я медлю, ожидая, что руку поднимет кто-нибудь еще, но в конце концов вынуждена сказать:

– Слушаю вас.

– Из морского пейзажа за окном. – Толпа в предвкушении оживляется, а Марк неторопливо холодным тоном продолжает: – Я читал, что морские пейзажи развивают творческое мышление. И вообще вид моря положительно влияет на здоровье.

Я бормочу в ответ что-то невнятное. Сама даже не знаю что. Мне не хватает воздуха. Где же дверь? К несчастью, выход перекрыт группой слушателей в конце зала. Удушье усиливается, горло сводит спазм. Я задыхаюсь.

Все смотрят на меня, ждут каких-то слов – ведь перед ними Эль Филдинг, автор бестселлера. Однако я онемела. Успешная женщина испарилась.

– Возможно, – раздается голос из зала, – вдохновляют окружающие нас люди.

Фиона.

– Например, обрывок случайно услышанного разговора, – предполагает она, пытаясь меня спасти, – или занятная история, которую рассказал знакомый.

– Точно. – Я хватаюсь за мысль, как утопающий за соломинку, и снова нащупываю почву под ногами. – Вы абсолютно правы. Это похоже на искру. Сегодня я расскажу, что вдохновило меня на написание дебютного романа, а для начала зачитаю отрывок из книги.

Знакомый ритм слов возвращает голосу уверенность, меня больше не трясет. Я стараюсь говорить размеренно, контролируя дыхание. У меня все получится. Я выступала десятки раз в гораздо большей аудитории.

И я справляюсь: колени не дрожат, речь внятная, спина прямая. Слава богу, выступление наладилось. Внезапно взгляд упирается в пометку – слово на странице обведено красной ручкой.

Когда я это сделала? Зачем? Не помню. Я вообще никогда не пишу в книгах – печатные страницы для меня священны.

Я торопливо дочитываю последние строки, а мысли крутятся вокруг непонятно зачем обведенного слова.

«Ты».

Беседа продолжается. То плавно, то резко я перехожу от одной темы к другой, делая паузы, только чтобы набрать в грудь воздуха. Адреналин гонит меня вперед, плечи напряжены, шея окостенела.

Венчает лекцию короткий раунд вопросов и ответов. Вопросов мало – похоже, аудитория чувствует, до чего мне хочется отсюда сбежать. По завершении встречи к столику выстраивается небольшая очередь желающих получить автограф, затем следует обмен любезностями с персоналом библиотеки, благодарности, прощания и наконец – наконец-то! – свобода.

Свежий осенний воздух обжигает кожу, спину холодит липкая, влажная рубашка. Автомобиль припаркован у обочины, под тополями, рядком окаймляющими дорогу. Когда я достаю из сумки ключи, передо мной возникает Фиона с сигаретой в руке.

– Затянешься?

Я молча киваю и, прислонившись к машине, глубоким вдохом наполняю легкие дымом. Сто лет не курила одну сигарету на двоих. Никотин бьет в голову.

– У кого стрельнула?

Сестра с загадочным видом прижимает к губам указательный палец: не скажу.

Я затягиваюсь еще раз и возвращаю сигарету.

– Не хочешь как-нибудь тактично прокомментировать мое выступление? Например, «не могу не отметить ряд удачных находок в твоей речи – главное было нащупать почву под ногами».

– А надо?

Я тяжело вздыхаю.

– Что мне надо, так это выпить…

– Не переживай, все не настолько плохо, как тебе кажется.

– Слава богу, ты пришла на выручку. Спасибо!

– А что стряслось с твоими конспектами?

– Я сложила бумаги под обложку романа и оставила на столе. А их кто-то вытащил.

Фиона приподнимает бровь.

– Кто-то вроде того мужчины в первом ряду? На которого ты напустилась с обвинениями.

– Я не напускалась с обвинениями! Просто спросила. Это Марк, сын Фрэнка и Энид.

– А! Опрокидыватель мусорных баков…

Она будто меня поддразнивает, но я пока не пойму, ободряет это или, наоборот, раздражает.

– Я глазам не поверила! Уселся в первом ряду. Невероятная наглость! Вот уж он вдоволь порадовался, когда я стояла на сцене ни жива ни мертва.

– Возможно, ему искренне было интересно тебя послушать.

– Нет в нем ничего искреннего! – фыркаю я.

– Легок на помине… – говорит Фиона, кивая в сторону.

К нам приближается Марк, его взгляд прикован ко мне.

Сестра приглаживает растрепанные ветром волосы.

– Увлекательное было выступление в библиотеке, – произносит он без тени улыбки.

– Не знала, что вы следите за моим творчеством, – холодным тоном светски отвечаю я.

– Но ведь надо участвовать в жизни местного сообщества, поддерживать своих, правда?

– Вы, кажется, живете в Лондоне?

– Мой дом здесь. – Повисает пауза. Марк поворачивается к сестре, протягивает ей руку. – Меня зовут Марк, живу по соседству с Эль.

Она зажимает сигарету губами и отвечает на приветствие, касаясь его ладони.

– Фиона.

Уголки его рта едва заметно изгибаются в улыбке.

– Не нашли свои записи? – Он снова обращается ко мне.

– Это ведь вы их взяли? – прямо говорю я.

Он хохочет, слегка перекатываясь на пятки.

– К сожалению, не додумался. Пришлось попотеть, да?

Марк, прощаясь, машет рукой и неторопливо уходит.

– Козел, – тихо бормочу я.

– Хотя и не лишен некоторой привлекательности, – замечает Фиона, бросая сигарету на тротуар и растирая ее каблуком ботинка. – Ладно, пойду-ка я, наверное, к моим мальчикам.

Сестра возвращается к семье… Я ощущаю укол зависти, как ни стараюсь подавить это чувство.

– Хороших выходных! – желаю я Фионе и, искупая вину за недостойные мысли, целую ее с особой нежностью.

Едва я усаживаюсь на водительское сиденье, как слышу хруст – хруст бумаги в заднем кармане джинсов.

Мои конспекты.

Я выкладываю теплые смятые листы на колено. К лицу приливает кровь: наверное, я взяла их с собой в туалет, чтобы просмотреть перед выступлением.

В отчаянии упираюсь лбом в холодный руль, и клаксон, словно длинный восклицательный знак, издает пронзительный гудок.

Я открываю входную дверь и замираю на пороге. Чутье подсказывает – что-то не то. В доме явно стало холоднее. Меня обдает тянущийся из глубины комнат сквозняк.

Не снимая пальто, я иду по коридору, противно сосет под ложечкой. Сейчас обед, около двух часов, но дневной свет поглотили затянувшие небо тучи.

Я останавливаюсь перед гостиной, осторожно прислушиваюсь. Изнутри доносится глухой шорох, щиколотки овевает сочащийся из-под двери ветер. Превозмогая естественное желание убежать, я распахиваю дверь. Мои движения скорее судорожные, чем решительные – я почти готова к нападению взломщика.

В гостиной ледяной холод. Кружит ветер; цепляясь за подоконник, трепещут шторы; стоявшие на каминной полке открытки разметало по полу. С порога сразу видно, что распахнута форточка.

Перед уходом я всегда педантично проверяю, все ли заперто, однако сегодняшним утром из-за бессонной ночи почти ничего не соображала. Наверное, задвижка была плохо пригнана и ветер с моря распахнул створку.

Нехотя подхожу к окну и закрываю форточку как следует. Еще с минуту я продолжаю прислушиваться к звукам в доме. Слышен только гулкий стук моего сердца. И тишина.

Впрочем, довольно стоять, надо действовать. Я тщательно осматриваю этаж: окна, двери – все перепроверено. Наконец, успокоившись, я снимаю пальто.

На кухне первым делом достаю из холодильника бутылку вина, наливаю себе большой бокал и тут же, не отходя, выпиваю половину. Напряжение между лопатками начинает спадать.

Фиона права, мне действительно нужна собака. В доме станет намного уютнее: собака встретит меня радостными прыжками в прихожей, свернется рядом на диване, ляжет у ног в кабинете, пока я пишу… Пару лет назад Флинн предлагал завести пса, но затея мне категорически не понравилась: это означало признать, что щенок у нас вместо ребенка.

Я осушаю бокал и наполняю его повторно. Надо успокоить нервы. Проклятая встреча в библиотеке… Господи, какое унижение. Так перед всеми мямлить! Еще немного, и начался бы приступ панической атаки. Не только потерянные конспекты выбили меня из колеи, но и обведенное неизвестно почему слово «Ты» в моем романе.

Я вытаскиваю из сумки «Безумный страх» и открываю на первой странице. Вот оно, черным по белому, безобидное слово из двух букв в красном кружке.

«Ты».

С чего вдруг? Зачем я это сделала? Мелочь, конечно, но до того странная, что трудно не заметить.

Я пролистываю следующие страницы, внимательно высматривая, нет ли еще где-то следов красной ручки, обведенного или подчеркнутого слова, но не нахожу больше ни одной отметки. Возможно, я автоматически обвела «ты», когда готовилась к выступлению, – просто обозначить место, до которого собираюсь читать. О боже, а вдруг это очередной побочный эффект бессонницы? То теряю конспекты, то не закрываю окна, то брожу в разгар дня сомнамбулой…

Я продолжаю изучать книгу и лишь в самом конце замечаю промелькнувший красный цвет. На последней странице финальной главы красными чернилами обведено еще одно слово.

На меня находит ступор.

Крепко зажмуриваю глаза, открываю. Нет, не показалось.

«Лгала».

Снова пролистываю книгу с начала до конца. От лица отливает кровь: перед внутренним взором два обведенных слова встают рядом.

«Ты лгала».

Глубокая зимняя темнота. Четыре часа утра. Пуховое одеяло валяется в стороне, в ложбинку груди стекают бисерины пота. Я сижу, откинув волосы с лица, и дышу так часто, словно пробежала марафон.

«Ты лгала».

Обведенные красным слова не идут из головы. Они крадутся по пятам, преследуя меня даже во сне, подбираются ближе и ближе, пока не нависают черной тенью прямо надо мной.

Я различаю бледную руку – ту самую, что отколола брошь, – но теперь она держит красную ручку. Замирает на миг над страницей, а потом решительно очерчивает слова в красное кольцо.

Оставляет мне послание.

Я срываюсь с кровати, пересекаю комнату, открываю балконные двери и выхожу наружу. На балконе сыро и неожиданно очень холодно. Я крепко хватаюсь за перила. Вдох-выдох.

В темноте бурлят неустанные волны. Бухту поглощает, захлестывая камни, высокий прилив.

Я встаю на цыпочки и наклоняюсь вперед, разглядывая черные скалы и вздымающееся под ними море.

У меня странное чувство, будто я повторяю действия человека, который стоял здесь до меня. Джоанна? Ее муж? И снова бледная рука – держится за перила. Сколько же метров от точки, где находятся мои ноги, до суровых камней под ними?

Зеркало, небрежно приставленное к стене твоей спальни, больше, чем моя входная дверь, – изысканно украшенное, в потемневшей по краям серебряной раме.

День сегодня пасмурный, но зеркало вбирает этот особенный, свойственный лишь побережью свет и игриво рассеивает его по комнате, по огромной кровати с дорогими кремовыми простынями и россыпью пышных подушек.

В один шаг я оказываюсь прямо перед зеркалом. Пальцы ног утопают в густом, мягком ковровом ворсе. Я стою в том самом месте, где стоишь ты, когда наносишь макияж, – об этом нетрудно догадаться: ты наклоняешься так близко, что на стекле остаются крупицы туши.

Интересно, тебе нравится твое отражение?

Всему миру, несомненно, нравится – стоит только просмотреть твои вчерашние материалы на страничке в «Фейсбуке» и комментарии читателей.

«Эль, ты удивительная. Продолжай свое дело, не останавливайся!»

«Я ТРИЖДЫ перечитывала твой роман. Теперь ты мой любимый писатель».

«У тебя восхитительная улыбка »

Я отодвигаю в сторону дверь гардероба и вижу пустую перекладину для моих вещей. Мои вещи? Здесь? На плечиках? Такое сложно даже представить. Мне больше по душе выдвижные ящики.

Взгляд цепляет нежно-розвое платье длиной до середины голени. Наверное, шелковое. Я поглаживаю пальцами ткань у горловины. Мода не по моей части, но и так понятно, что платье выгодно подчеркнет твою тонкую гибкую фигуру и красиво оттенит карамельные переливы волос. Все просто шеи свернут, когда ты войдешь в нем в комнату.

Это не пустые догадки, я знаю точно: мне доводилось видеть тебя в этом наряде.