Мой чужой дом Кларк Люси

Глава 13

Эль

Мне страшно пошевелиться, даже дышать. Я чувствую каждый сантиметр своей кожи, натяжение над ключицей, бегущие по рукам мурашки, впившиеся в ладони ногти…

Я вся обратилась в слух.

Снова тяжелые шаги, где-то надо мной.

В ушах гулко стучит кровь. Известно ли взломщику, что я вернулась?

Надо поскорее выбираться из дома. Машина в городе, придется удирать на своих двоих. На пляж идти опасно – вода уже поднимается, прилив. Остается проулок, окаймленный зеленой изгородью, полмили длиной. Спрятаться негде.

Медленно-медленно, придерживаясь за перила, я начинаю спускаться по лестнице. Каждый нерв как оголенный провод. Взмокшая ладонь скользит по дереву, на шее пульсирует артерия… Хочется просто заорать и припустить со всех ног, усилием воли я заставляю себя двигаться осторожнее.

На последней ступеньке я замираю и прислушиваюсь к звукам наверху.

По лестничной площадке перед кабинетом стучат шаги. Кровь стынет в жилах. Разыгравшееся воображение ни при чем, там и правда кто-то есть!

Шаги затихают.

Наверное, мой непрошеный гость тоже прислушивается.

Неужели услышал, как я спускаюсь?

И снова скрип половиц – незнакомец идет по лестнице, все ниже и ниже, прямо ко мне.

Резко развернувшись, я бросаюсь на кухню, поскальзываюсь, подлетаю к черному ходу и дергаю ручку.

Черт! Я же заперла дверь, когда вернулась! Ключи! Куда подевались проклятые ключи?

Я обшариваю кухню, сердце ухает как молот. Ключей нет.

Ладно. Может, еще успею выскочить через парадную дверь?

Судя по звуку шагов, взломщик внизу. Путь отрезан.

Я инстинктивно выхватываю из подставки нож – холодная металлическая ручка жжет ладонь.

Выбор драться или бежать отпадает.

Поступь все громче и громче, все ближе и ближе к кухне.

Ко мне.

Страх перерастает в ярость, придает силы, разгоняет по венам кровь.

Я крепкий орешек! Я все смогу!

Прижимаю нож к боку, напрягаю мышцы. Я готова.

Шаги уже у двери.

С ножом наперевес я бросаюсь на возникшую в дверном проеме фигуру.

– Проваливай, ублюдок!

Вскинув руки, взломщик пятится назад.

– Эль, это же я! Я!

Мое имя звучит так странно, так незнакомо, что я лишь через несколько секунд понимаю – передо мной Флинн.

– Что ты здесь делаешь?! – направив на него нож, задыхаясь, говорю я.

– Прости, что напугал. Так вышло. Я пытался звонить, – растерянно оправдывается Флинн. – Час прождал в машине. Но у меня же есть ключи, вот я и… – Он опускает руки. – Прости. Я не хотел. Не подумал. Автомобиль ведь перед домом. Кроме того, мои туфли, пальто – все в прихожей.

– Я зашла через черный ход.

– Прости меня, – извиняется Флинн в очередной раз. – Я не слышал, как ты подъехала.

– Машина осталась в городе. – Я пристально смотрю на него, меня еще трясет.

– Эль, ты дрожишь.

– Ты заходил в мой кабинет.

– Я искал наши фото.

– Зачем? – наконец опустив нож, удивленно спрашиваю я.

У Флинна красные веки и пятнышки в уголках губ. Прищурив глаза, он устало трет переносицу.

Я откладываю нож, подхожу к Флинну и беру его за руки. От него пахнет стружкой и чем-то мускусным.

– Что случилось?

Я сижу на полу, обхватив колени руками. Флинн тем временем выбирает в корзине очередное полено, вертит его в мощных руках, а затем кладет в каминную печь. Языки пламени, потрескивая, тянутся вверх, на лице Флинна пляшут золотистые блики.

– Ужасно рада, что ты пришел, – говорю я, когда он усаживается рядом и мы откидываемся на спинку дивана.

– Я так и подумал, когда ты прыгнула на меня с ножом.

Мы смотрим на извивы огня, мерцание углей, слушаем треск поленьев.

Не отрывая взгляда от пламени, тихим голосом Флинн говорит:

– Сердечная аневризма. Раньше даже не слышал о таком. Когда мне позвонили, я работал. Пила шумела – ни слова почти не разобрал. Все спрашивал: «Что? Что?» Сообщили не из больницы. Джеймс Феллз позвонил. Помнишь его? Мясник.

Я киваю.

– У него в лавке это и случилось. Мама вдруг рухнула на прилавок… Он решил, что у нее обморок, вызвал «скорую». Говорит, врачи приехали буквально через несколько минут, но… было поздно.

Перед глазами как наяву встает картина: холодильник со льдом, на льду поблескивают куски розового мяса; Элисон скользит по изогнутому стеклу прилавка; Джеймс в окровавленном фартуке в панике жмет телефонные кнопки; сквозь звенящую металлическую штору в лавку забегают парамедики…

По щекам Флинна текут слезы, исчезая в темной густой щетине.

– Надо организовывать похороны, – произносит он, все так же глядя на огонь.

– Мама когда-нибудь выражала пожелания на этот счет?

– Только чтобы ее похоронили рядом с папой.

– Да, конечно… – бормочу я.

– Я подожду Рею. Займемся приготовлениями, когда она прилетит.

Со старшей сестрой Реей у Флинна семь лет разницы, они не особо близки. Рея изучала археологию в Калифорнии, там же вышла замуж и уехала на родину мужа, в Миннесоту. Она мне всегда нравилась – вроде бы серьезная, прямолинейная, но тяга к приключениям у нее, как у Флинна.

– И когда она приезжает?

– Завтра.

– Ты уже всех оповестил? – спрашиваю я.

Флинн отрицательно мотает головой.

– Нет. До сих пор не могу поверить.

– Жаль, что в последнее время не созванивалась с твоей мамой, – с искренним огорчением говорю я.

– Не волнуйся, она знала, как ты к ней относишься.

Чудесная интеллигентная женщина, Элисон обожала Флинна, прекрасно осознавая, что жить с ним непросто. В наши отношения она не вмешивалась и никогда не высказывала мнения до тех пор, пока ее не спрашивали, однако я постоянно ощущала ее молчаливую поддержку. Не реже раза в месяц мы навещали ее в Труро. По такому случаю Элисон наготавливала гору еды по журнальным рецептам, уверяя, что ничуть не утомилась. После обеда Флинн мыл посуду, а мы с Элисон, усевшись в плетеные кресла в оранжерее, беседовали о книгах. Все зарубежные издания моего романа хранились в ее гостиной на видном месте.

В печи, выпуская сноп крохотных искр, раскалывается полено.

– Конечно, между нами… все теперь иначе, – говорю я. – Просто знай, я хочу прийти, ради тебя. Хорошо? Да, брак наш не удался, но ты по-прежнему мой лучший друг. Тут ничего не изменилось.

Флинн смотрит на огонь. Я ощущаю, как дрожат его плечи, и сжимаю в руках его ладони.

Как я по ним скучала! Большой палец пересечен шрамом – напоминание о соскочившей пиле при обрезке дерева в саду Элисон. На костяшках еще одна полоса – последствие удара кулаком в стену клубного туалета в разгар одного из наших жарких споров лет двенадцать назад. Кружок на кончике пальца – след от укола спицей во время ремонта моего старого велосипеда, который я отказывалась выбрасывать.

Как часто сплетались эти руки с моими! Когда-то я представляла их на своем округлившемся животе с толкающимся внутри малышом. Воображала, как они держат под локоть нашу дочь на пути к алтарю. Как обнимают сына. Как, скрюченные и морщинистые, неизменно сжимают мои ладони.

Я провожу пальцем по тому месту, где когда-то блестело обручальное кольцо.

– Где ты его хранишь?

Он криво улыбается.

– В бардачке машины.

Я удивленно приподнимаю бровь и заливаюсь смехом.

– Надежное место! – заверяет Флинн.

– Среди парковочных талонов, монет, компакт-дисков, которые ты не слушаешь, и дорожных карт, которые ты, непонятно зачем, так бережешь.

– Верно. – Теперь он поднимает мою руку, изучая безымянный палец. – А твое где?

– В шкатулке с драгоценностями.

– Надеваешь?

Я отрицательно мотаю головой.

– А ты?

– Иногда.

Мой палец скользит по пальцу Флинна – грустный, трогательный жест. Я непроизвольно поднимаю его ладонь к губам и целую пустой безымянный палец, на который недавно надевала обручальное кольцо.

Взгляд Флинна обжигает кожу. Воздух почти искрится от напряжения. Наши тела, словно два магнита, не сопротивляясь, притягиваются, наши губы жадно ищут друг друга.

Острое, забытое чувство! Горячий поцелуй с соленым привкусом слез, царапающаяся, колючая щетина, широкие ладони на моем затылке, на шее…

Мы тонем друг в друге, уносимся в параллельный мир, столь прекрасный и знакомый, что даже непонятно, почему мы оттуда ушли.

Просыпаюсь я в кровати одна. Час довольно ранний. Впервые за последние несколько недель спала как убитая.

Флинн, похоже, внизу – на кухне скрипят дверцы буфета, звенят чашки, течет вода.

Я неподвижно лежу, прислушиваясь к разносящимся по этажам звукам. На переделку и обустройство дома ушли долгие месяцы, но Флинн не прожил здесь ни дня. Как же так вышло? На стадии планирования – когда еще не звучали слова «отдельно», «развод», «непримиримые разногласия», явно предназначенные не для нас, а для других пар, которые давно не занимаются любовью, ссорятся и копят недовольство, – я пыталась представить, как мы с Флинном будем тут жить. На рассвете – прогулки босиком по каменным, влажным от росы ступеням на пляж, чтобы поплавать в бухте. У входной двери – крохотные сапожки, а на половицах – цепочка песчаных следов. И яркие коврики в детской. И большой шкаф под лестницей – в самый раз для коляски. А летом пикники на лужайке и жареное мясо на ужин в зимние вечера. Друзья, семья, смех, веселье – все в нашем доме! И мой кабинет под крышей – тихий уголок для созерцания и размышлений.

Сбросив одеяло, я вылезаю из кровати, накидываю халат, спускаюсь вниз – и замираю на пороге в кухню.

Флинн стоит ко мне спиной, поддерживая одной рукой тяжелую дверцу шкафчика, а другой прикручивая разболтавшуюся петлю. Вены на предплечьях вздуты от напряжения.

– Отрегулировал дверцу, – говорит он, не поворачивая головы.

На самом деле я собиралась закрепить петлю сама по обучающему видео на ютьюбе – Фиона с Биллом подарили мне на день рождения целый чемодан инструментов. Однако приятно, что с этой мелочью разобрался Флинн.

Я подхожу сбоку.

– Как ты?

Он набирает в грудь воздуха, будто намереваясь ответить, однако не произносит ни слова. Пожалуй, вопрос и правда… слишком общий.

Флинн проверяет дверцу, мягко открывает ее, закрывает и оборачивается ко мне.

Я непроизвольно обвиваю его руками.

– Эль, – тихо говорит он в волосы. – Мы напрасно поддались ночью порыву…

Слова бьют наотмашь. Отстранившись, я делаю вид, что изучаю прикрученную петлю.

– Как скажешь.

– У меня каша в голове. Нельзя все усложнять еще больше…

– Разумеется.

Какое-то время мы молчим. Я завариваю свежий кофе и разогреваю в духовке замороженные рулетики.

Усевшись за барную стойку перед окном с изумительными видами, мы задумчиво пьем кофе.

– Отличный дом, – неожиданно говорит Флинн. – Ты проделала адскую работу.

– Не только… – пытаюсь я возразить, но он меня перебивает:

– Именно ты. Ты была моторчиком предприятия. У тебя сразу сложился замысел. Я бы до такого не додумался. Даже сомневался, нужен ли мне этот дом…

Скорее, нужна ли я.

– В общем, я просто хотел сказать – ты молодец!

– Спасибо. – Я задумываюсь. – Смешно… Вот так мечтаешь о чем-то, воплощаешь мечту – а все не так, как ты себе представлял…

Флинн бросает на меня вопросительный взгляд.

– Я до сих пор не дописала второй роман. А мне его надо сдать до конца месяца.

– Не укладываешься в сроки? – уточняет он.

Я в отчаянии мотаю головой.

– Наверное, моей музой был ты.

Он не смеется шутке.

– Эль…

– Нет, со мной все в порядке, правда. Все будет хорошо. У тебя сейчас более серьезные заботы.

Флинн глубоко вздыхает.

– Думаю, мне пора. Надо заняться организацией похорон. Ты ведь придешь?

Мы вместе выходим в прихожую. Флинн надевает пальто, которое я подарила ему на Рождество два года назад. На рукаве есть прореха – зацепил сломанную доску, когда чинил матери забор. Вспомнит ли он об этом, если посмотрит на рукав? Пробудит ли вид латки, как и тысячи других мелочей, тоску об ушедшей матери?

Флинн оборачивается ко мне.

– Спасибо за поддержку.

Мы обнимаемся, под пальцами скользит плотная ткань пальто. Флинн подается назад, а мне до боли в сердце не хочется размыкать руки.

– Не за что.

– Только не кидайся на меня с ножом в следующий раз.

Я начинаю смеяться. Шутка немного разряжает обстановку, обоим становится легче.

– Флинн, у меня вопросик… Только не удивляйся… – смущенно говорю я, решив кое-что проверить напоследок. – Ты ничего не писал на окне на лестничной площадке?

– В смысле – писал?

– На запотевшем стекле, на конденсате.

– А зачем на окне что-то писать? – недоумевает он.

– Там была надпись. Увидела ночью на свету. Возможно, ей уже сто лет.

– И что пишут?

Я неуверенно мнусь, представляя, как глупо это звучит.

– Я у тебя дома.

Флинн настороженно прищуривается.

– На каком окне, говоришь? Покажи!

– Я уже стерла.

– Наверное, гости пошутили, – предполагает он.

Я молча киваю, хотя, кроме книжного клуба, ко мне за последний месяц никто не заглядывал. Если только надпись не со времени пребывания здесь арендаторов.

За спиной раздается металлическое звяканье – в почтовый ящик заталкивают корреспонденцию. Флинн подбирает с пола пачку писем, отдает мне и выходит на улицу.

Солнце уже поднялось: видимо, денек предстоит погожий. Вот и прекрасно. Хоть с погодой повезет на обратном пути. Я рассматриваю ярко озаренное лицо Флинна: в глубоких бороздах на лбу и в солнечных лучиках морщин вокруг глаз печать времени…

Его взгляд упирается в пачку писем в моих руках. Что там не так? На верхнем коричневом конверте красуется большой красный штамп с заглавными буквами: «Последнее напоминание».

– Какие-то проблемы? – интересуется Флинн.

Я прячу корреспонденцию под мышку.

– Никаких. Все отлично.

Он пристально смотрит мне в глаза, будто говоря: «Я вижу тебя насквозь, Эль Филдинг».

– Кстати, давно хотел тебе сказать… – Он умолкает, смущенно уставившись на мыски ботинок.

Сердце начинает биться чаще, в душе просыпается надежда…

Флинн снова поднимает на меня взгляд.

Ну же!

– Ты достаточно осторожна в социальных сетях?