Осколки неба, или Подлинная история “Битлз” Буркин Юлий
- «В том, что я скажу – значенья нет,
- Лишь бы ты смогла услышать, Джулия.
- Джулия, дети волн шепчут мне что-то,
- Вот я и пою в ответ: „Джулия…“
- „Джулия“, – шепчет мне губ твоих ветер.
- Слышишь, я пою в ответ: „Джулия…“»[130]
(«Дитя океана» – дословный перевод с японского имени Йоко.)
Песен оказалось так много, что было решено выпустить альбом из двух пластинок.
Модернистская композиция «Революция № 9», созданная Джоном вместе с Йоко (в стиле их памятной ночной записи), вызвала скандал в студии. Это была даже не песня, а набор звуков с улицы, пущенных в обратную сторону фрагментов звучания оркестра и бессвязной речи, время от времени заглушаемый бормотанием Джоном: «Номер девять. Номер девять…»
Когда Джон поставил в павильоне кровать для Йоко, Пол, хотя и был возмущен до глубины души, вслух не противился. Ведь, в конце концов, смерть Брайана когда-то убедила его в том, что Йоко – одна из них. Но терпеть на пластинке «Битлз» подобную околесицу он не желал. К тому же опыт показал, что подобные эксперименты успеха у публики не имеют. Ту домашнюю запись с Йоко Джон ухитрился выпустить отдельным альбомом под названием «Two Virgins»[131], на обложке которой эта не самая красивая парочка была сфотографирована голыми… Ничего кроме неприятностей Джон от этой пластинки не имел.
«Революция № 9» также не обещала особого успеха. Но в конце бурного разговора с Полом Джон, пересыпая речь непристойностями, заявил: «Или эта <…> ПЕСНЯ войдет в <…> альбом, или я <…> выхожу из <…> „Битлз“…» И композиция была таки включена. Ее поставили в самый конец второй пластинки.
Вещи на этих двух дисках были такие разношерстные, что альбом, не без горькой иронии, решили назвать просто «Битлз», а конверт оставили абсолютно белым. Но успехом он, несмотря ни на что, пользовался ошеломительным.
Мстительный Джон остался верен себе. Уже после выхода альбома Пол (из газет) узнал, а затем и убедился лично, что среди прочей ахинеи в «Революции № 9» присутствует записанная в обратную сторону реплика Джона: «Я похоронил Пола…»
– Чего я не понимаю, – жаловался Пол Линде, когда она переехала к нему, – так это, почему он не скажет мне прямо: «Я тебя ненавижу…» Нет, на студии мы вполне ладим, и вдруг оказывается, что он снова подложил мне свинью.
– Может быть, он так шутит?
– Ничего себе шуточки! На днях ко мне подскочил какой-то идиот из газеты и начал разговор: «Мистер Кемпбелл…» И смотрит, как я отреагирую.
– И как ты отреагировал?
– Да так… – замялся Пол. – В твоем стиле.
– Изысканно попросил не приставать с глупостями?
– Да, что-то вроде… Послал его в зад.
Линда смерила Пола тяжелым взглядом. Несмотря на вольности, которые она себе позволяла, она считала себя девушкой утонченной и благовоспитанной.
Остальные «Битлз» да и многочисленные поклонницы Пола ее не особенно жаловали. Одна из формальных причин – ее нежелание в соответствии с лондонской модой брить волосы под мышками и на ногах. «Я знаю, за что ее так любит Пол, – заметила как-то одна из „тусовщиц“ – Марго Стивенс. – За то, что она еще волосатее, чем он».
Слова о воспитании заставили Линду вспомнить об отце:
– Кстати, – сказала она, – звонил папа. Он подтвердил свою готовность стать вашим менеджером.
Эта идея казалась Полу вполне удачной. Ли Истман был богат, он преуспевал и имел солидную юридическую практику. Даже его аристократическая внешность имела немалое для Пола значение. Истман был высок, подтянут, всегда с иголочки одет, а его орлиный взгляд выдавал проницательность и решительность. И уж во всяком случае Истман давал сто очков форы некоему Аллену Клейну, уже давно набивавшемуся к «Битлз» в менеджеры. Аллен был груб, неотесан, крикливо одет и не расставался с толстенной дымящейся сигарой.
– Есть только одно «но», – продолжала Линда.
– Какое?
– Наша настоящая фамилия – Эпштейны.
Пол обомлел.
– Почему ты не сказала мне об этом раньше?!
– А это что-то меняет?
– В смысле тебя, конечно, нет. А вот в смысле менеджерства – кардинально! Когда я скажу, что твой отец – Эпштейн, никто и спорить не будет!
Но радость Пола оказалась преждевременной. Стоило ему лишь заикнуться о Ли Истмане и назвать его настоящую фамилию, как Джон саркастически рассмеялся:
– Ты что же, Макка, думаешь, для успеха дела достаточно обзавестись новым Эпштейном? Не-ет, дружок, Эпштейн Эпштейну рознь…
16
Как бы там ни было, Пол прекрасно понимал, что марка «Битлз» – главное, чего они достигли за эти годы. И они обязаны подтверждать свою репутацию «великих» новыми дисками и фильмами. Особенно хорошо было бы хоть изредка давать публичные концерты… Но он сознавал и то, что при нынешних отношениях в группе все это почти невозможно. Единственным человеком, на кого он мог положиться всецело, или кого он хотя бы мог уговорить, был безотказный Ринго. И Пол пригласил его к себе.
– Вафли? – сказал он скорее утвердительно, чем вопросительно и посмотрел на Линду, ожидавшую распоряжений в дверях.
– Можно, – Ринго робко пожал плечами.
Пол кивнул Линде, и та, эффектно покачивая бедрами, отправилась на кухню.
Ринго, сам того не желая, причмокнул:
– Кралю ты себе отхватил, что надо!
– Я долго искал, – сказал Пол, делая вид, что услышал в его словах только одобрение. – Ну что, поговорим?
– Поговорим, – согласился Ринго.
– А о чем? – Пол выжидательно смотрел на него.
– Вот и я все думаю, о чем?
– А ты не догадался?
– Догадался, – мрачно признался Ринго.
– Да? – удивился Пол. – И о чем же?
– Ты будешь учить меня играть на барабанах.
Пол помолчал, обдумывая услышанное, потом спросил:
– А ты не умеешь?
– Ну… – протянул Ринго. – Не знаю… – При этом он думал, что правильнее: заявить, что он самый лучший в мире барабанщик или с благодарностью выслушать поучения Пола, которыми тот в последнее время выводил из себя Джона и, в особенности, Джорджа.
В гостиную вплыла Линда:
– Ну как вы тут? – она поставила на стол вазу с вафлями и строго посмотрела на Пола. – Ты ему уже все рассказал?
– Почти, – ответил Пол. – Мы славно поболтали.
– Ну вот и хорошо, – сказала Линда и стала разливать ананасовый сок. – А у меня тоже есть о чем поговорить с тобой, Ричи. Правда ли, что ты хочешь заниматься дизайном мебели?
– Да, вообще-то… А откуда ты знаешь?
– Пишут, пишут… Тебе не кажется, что этот дом требует совсем иного подхода к интерьеру? Мнится мне, – она величественно подняла голову и плавным жестом обвела комнату, – все тут должно быть совсем по-иному. Стены нужно украсить гобеленами и прелестными картинами, в углах должны стоять напольные вазы с цветами, а мебель должна быть темной и изысканной. Не правда ли?
– Угу, – согласился Ринго с набитым вафлями ртом.
– Я же говорила, Пол, что Ричи – единственный из вас, кто обладает настоящим художественным вкусом…
Тут из кухни просочился запах подгорающего теста и Линда, всплеснув руками, покинула мужчин. Пол потряс головой, словно отгоняя видение, затем повернулся к Ринго, строго посмотрел на него и рявкнул:
– Хватит жрать! Ты что, вафель никогда не ел?!
Ринго утвердительно помотал головой, но на всякий случай положил недоеденную вафлю обратно в вазу.
– Ты сюда вафли жрать пришел?! – напирал Пол.
– А зачем еще? – пролепетал Ринго.
– За тем! – передразнил его Пол. – Посоветоваться надо. Меня никто не хочет слушать. Предложение такое. Ты в «Битлз» становишься главным. Я говорю тебе, что нужно, а ты уже разговариваешь с Джоном и Джорджем. Тебя послушают.
– Меня? – усомнился Ринго.
– Тебя, тебя!.. Вот, например: пора дать живой концерт.
– Живой? – не поверил своим ушам Ринго. – Не-е, они не согласятся. Играем-то мы дерьмово. По сравнению с Джимми Хендриксом или Джефом Беком мы просто школьники…
– Да ты… – начал Пол, но закончить не успел. Вновь появилась Линда с ворохом вафель.
– Немного подгорели, – сообщила она. – Но только с одного конца. Если немного недоедать, даже вкуснее. – Пол недобро смотрел на нее. – Так вот, – продолжала она, не замечая его взгляда, и присела за столик. – А в зале, посередине, должна стоять античная скульптура. Или еще лучше – фонтанчик. Например, писающий мальчик…
– Или срущая девочка! – злобно рявкнул Пол. – Ты нам дашь поговорить, в конце концов, или нет?!
– Ну ладно, ребята, – Линда с виноватым видом поднялась. – У меня еще дел полно…
– Значит, не хочешь быть главным? – обернулся Пол к Ринго. – Тогда давай, хотя бы договоримся, что ты меня поддержишь.
– В чем?
– Мы должны записать новый альбом. И выступить с концертом. А все это будет сниматься на пленку, и получится фильм. Ты – за?
Ринго задумался. Потом сказал:
– А когда я был против?
Как ни странно, со стороны Джона и Джорджа идеи Пола не встретили серьезных возражений. Возможно, сказались и предварительные намеки Ринго. В принципе, можно было пойти по давно накатанному пути: записывать то, что есть и отдавать материал на «доводку» Мартину. Но задача была другой. Потом они все это должны были суметь сыграть вживую. И впервые для работы был приглашен пятый. Черный клавишник Билли Престон, которого «Битлз» знали еще по «Звезде».
Сначала решили, что запись будет производиться в той же студии, что и всегда. Но Пол заявил, что «кухня» никому не будет интересна. «Битлз» – это сказка. И все в этом фильме должно выглядеть сказочно. И оборудование из «E.M.I.» перевезли в просторный, устланный коврами павильон киностудии. За его аренду приходилось платить, поэтому «Битлз» привозили туда утром, в наиболее дешевое время.
Все они давно уже отвыкли вставать в такую рань и чувствовали себя отвратительно. Вокруг них суетились толпы техников, операторов и гримеров… Сверкали софиты, катались кинокамеры… Режиссер Линдси-Хогг или какой-нибудь его помощник могли в любую минуту остановить работу криком: «Стоп, стоп, стоп! Дубль третий!» Сочинять и записывать музыку в таких условиях было просто невозможно.
Ситуацию спасало только присутствие Престона. Он-то принимал все это за чистую монету, вертя головой и глядя на все своими наивными негретянскими глазами. Именно так, думал он, и проходят будни великих «Битлз». Остальным не хотелось разочаровывать его признанием, что все это – чистейшей воды показуха, ведь он был частью их счастливого прошлого. И они подавляли свое нарастающее раздражение.
Лезущая во все дыры со своими советами Йоко Оно только усугубляла обстановку.
Первым не выдержал Джордж. Когда, во время записи «Get Back»[132] Пол сделал ему очередное замечание, тот, забыв о кинокамерах, мрачно сказал:
– Хорошо. Я сыграю так, как ты хочешь. А если скажешь, я и вовсе не стану играть…
Питер Браун, находившийся тут же, вполголоса сказал Мартину:
– Это затишье перед грозой. Если бы был жив Эпштейн…
Мартин невесело усмехнулся:
– «Мальчики! – сказал бы Брайан. – Вчера мне приснился удивительный сон. Что вы все-таки сумели записать пару приличных песен…»
На следующий сеанс съемок Харрисон не явился. Когда встревоженный Пол позвонил ему, он сказал, что больше не работает с «Битлз». Уговаривать его отправился главный специалист фирмы «Эппл» по щекотливым ситуациям Ричард Старки.
Джордж вернулся, и они продолжили запись. И даже устроили задуманный Полом живой концерт. На крыше офиса «Эппл». С одной стороны, такое выступление не противоречило их принципиальному решению не выступать в залах, на публике. С другой, с точки зрения киношников, оно выглядело достаточно ярко.
Тридцатого января шестьдесят девятого года «Битлз» поднялись на крышу в прекрасном настроении. Это было что-то новое. И в то же время – давно забытое старое. Они заиграли «Get Back», и им показалось, что они снова рок-н-ролльная группа. Они переглядывались, подмигивали и подбадривали друг друга улыбками, как это было когда-то в «Каверне». Они снова понимали друг друга с полуслова и полувзгляда.
Йоко и сотрудники «Эппл», ежась от промозглого ветра, сгрудились за кинокамерами, чтобы не попадать в кадр. Аппаратура, выставленная на крыше, была уже не той, что они пользовались в шестьдесят пятом. В соседнем здании дрожали оконные стекла.
Сначала внизу стали останавливаться и задирать головы прохожие. Потом затормозили машины. Возникла пробка и те, кто не хотел слушать, или попросту не понял, что тут происходит, были вынуждены разворачиваться и искать другие проезды.
К концу третьей песни – «One after 9.09»[133], написанной Джоном еще в Ливерпуле, на крыше появились полицейские.
Дождавшись паузы, они сообщили:
– Джентельмены, нам позвонили из учреждения напротив. Вы мешаете нормальной работе.
– Мы «Битлз»! – заявил Джон, как делал это раньше, высоко подняв голову.
– Это еще ничего не значит, – сказал полицейский извиняющимся тоном, – вы нарушаете общественный порядок.
– Плевать, – сказал Джон, обернулся к остальным, решительно кивнул, и они заиграли «I've Got A Feeling»[134].
Ринго, машинально отстукивая свою партию, искоса посматривал на полицейских и представлял себе, как они подбегают к нему и начнают оттаскивать его от барабанов, заламывая руки, хватая за горло… Он отчаянно сопротивляется и кричит: «Отстаньте, паршивые копы! Вам не задушить нашу песню!..» И все это снимается на кинокамеры. А назавтра в газетах появятся заголовки: «Представители власти против рок-н-ролла!..», «Ринго вел себя, как герой!», «Акция протеста „Битлз“ на крыше закончилась побоищем с применением полицейских дубинок!», «Раненый Ринго сказал: „Все равно я буду играть…“»
Но полицейские терпеливо дождались конца песни, и только в паузе капрал снова произнес:
– Джентельмены, огромное вам спасибо за доставленное удовольствие. Но, к сожалению, вы мешаете людям работать… У нас приказ…
Сказано это было корректно, если не сказать, дружелюбно. Было видно, что, если бы не указание сверху, полицейские с удовольствием слушали бы музыку и дальше.
– Еще одну споем? – попросил Джон, отбросив свой обычный апломб.
Капрал глянул на часы и разрешил:
– Одну.
Несмотря на то, что «Битлз» подготовили для концерта десяток песен, Джон согласно кивнул и Джордж запел «All I Want Is You»[135]. Джордж допел, Пол успел еще сказать: «От имени группы благодарю вас», а Джон не без горечи добавил: «Надеюсь, мы выдержали экзамен…» И электричество вырубили.
Ринго рассерженно бросил палочки. Его душа требовала бунта.
– Сволочи! – заорал он. – Я буду играть! Людям нужна моя музыка!
Ближайший полицейский наклонился и, подняв палочки, подал ему:
– Это ваше, сэр?
А Джордж, подойдя к нему с гитарой в руках, умиротворяюще заметил:
– Камеры уже отключили, Ричи. Пойдем вниз.
Дискомфорт во время работы в киностудии сказался на результате. Песни звучали вымученно и вяло. Прослушав окончательные варианты фонограмм, они единодушно заключили: «Полное дерьмо. Под маркой „Битлз“ в свет это выходить не должно».
Джордж Мартин был согласен с этим мнением. Он еще помнил те времена, когда целые альбомы записывались за один день, на одном дыхании, в едином эмоциональном порыве.
Но впечатление от концерта на крыше было настолько сильным, что время, проведенное в работе над несостоявшимся альбомом, они не посчитали потерянным зря.
Бухгалтер «Роллинг Стоунз» Аллен Клейн долго и старательно готовился к встрече с Джоном. Он не хотел упустить возможность стать менеджером «Битлз». Питер Браун много слышал о нем. Говорили, что Клейн непорядочен и груб. И Питер всячески мешал ему приблизиться к «Битлз». И все же, правдами и неправдами, тот сумел заманить Джона и Йоко в номер отеля «Дорчестер», где он остановился.
– Вас обворовывают все! – заявил он, попыхивая сигарой.
– Можно подумать, вы не собираетесь этого делать, – съязвил Джон.
– Собираюсь, – признался Аллен, хохотнув. – Еще бы. Должен же я что-то зарабатывать. Но зато я разгоню всех остальных мошенников, которые вокруг вас пасутся, и вы станете получать раз в пятьдесят больше чем сейчас.
– Звук есть вибрация тишины, – сообщила Йоко.
– Именно! – обрадовался Аллен. – Вы умеете смотреть в корень, миссис Оно! «Хорошенько перемешай свои мозги чьим-нибудь членом…» – Не вы ли это написали? А? Метко!
Йоко навострила ушки. Не так-то часто ее цитировали. Она умела ценить людей, которые смыслят в настоящем искусстве.
– Если кто-то скажет, что я не обворовываю «Роллинг Стоунз» – плюньте ему в лицо. Но благодаря мне за одну неделю они получили два миллиона долларов дополнительных доходов. – Аллен самодовольно усмехнулся. – В этом вашем шоу-бизнесе нет профессионалов. Ваши работники не умеют выколачивать долги из партнеров. А я – умею.
– Почему это, они не умеют, а вы умеете? – спросил Джон недоверчиво.
– Потому что для этого нужно быть наглым. Ясно? – И Клейн выпустил струйку дыма Джону в лицо. – Чтобы добывать деньги, нужно быть наглым, а чтобы писать песни, нужно быть нежным. Или не так? – Клейн откинулся на спинку кресла и фальшиво пропел: «Все, что надо – любовь, любовь. Любовь – все, что вам надо…» А?! Ха-ха! – И он заговорщицки ударил Джона ладонью по ляжке.
С одной стороны Джона покоробили хамские замашки Клейна, с другой, ему было приятно, что тот знает его песни. И все же главным было иное. Джон почувствовал хватку.
Но внезапно все стало ему безразлично. Он коснулся своего лба и обнаружил, что пот течет по нему струями.
– Я думаю, нам следует встретится в другой раз, – предложил он. – Нам пора домой.
– Зачем же? – встрепенулся Аллен и хитро посмотрел на Джона. – У меня все есть. Убьем себя?
Джон беспомощно посмотрел на Йоко. Но та, по-видимому, переживала те же чувства, что и он. Облизнув пересохшие губы, она коротко кивнула. Аллен достал портсигар и вынул из него три готовые сигареты.
При всей своей неприязни, Джон не мог не признать:
– Вы знаете жизнь. С вами можно иметь дело.
Спустя полчаса, после того, как Аллен сказал: «Если я буду плохим менеджером, вы сможете тут же меня уволить», Джон под его диктовку написал руководителю «E.M.I.» Джозефу Локвуду бумагу следующего содержания:
«Меня не интересует мнение других, но с этого момента все мои дела ведет Аллен Клейн».
Пол узнал об этом первым и, встревоженный, попросил Линду сообщить отцу о том, что, если он хочет представлять дела «Битлз», ему нужно немедленно появиться в Лондоне. Но Ли Истман был слишком занят и прислал вместо себя брата Линды, своего двадцативосьмилетнего сына, адвоката Джона Истмана.
Изысканными манерами представителя университетской элиты Джон Истман покорил Пола. Но когда Пол устроил ему встречу с «Битлз», тот ровно настолько же не понравился Джону Леннону. В конце концов, он был их сверстником, но вел себя так, словно стоял на две головы выше. Он напомнил Джону светских львов из британского посольства в Вашингтоне.
– Я познакомился с вашей документацией, – небрежно бросил Истман-младший на стол кипу бумаг. – Вынужден доложить, что ваш прежний менеджер, мистер э-э-э… – он наморщил лоб, – мистер Эпштейн был в своем деле сущим профаном.
– Если бы не он, – заметил Джордж, – «Битлз» никогда не вылезли бы из Ливерпуля.
– Возможно, – согласился тот. – Но, по-видимому, в этом он проявил свой единственный талант. Выведя вас на большую сцену, ему следовало передать дела более компетентному специалисту.
– Не вам ли? – усмехнулся Джон.
– Это вопрос или язвительная риторика?
– Второе, – сказал Джон.
– Раз так, я снимаю с себя обязанность реагировать на ваши колкости. Так вот. Дела находятся в таком состоянии, что их детальный анализ займет не менее двух месяцев. Это в самом лучшем случае.
– И что мы получим в итоге?
– Трудно сказать. Одно из двух. Или – недополученные дивиденды, что более вероятно, или неоплаченные долги, что менее вероятно. Единственное, что я могу обещать вам уверенно, это то, что сумею навести в ваших делах идеальный порядок.
– Нам это не подходит, – поднялся Джон. – Нам нужен не беспристрастный судья, а по-настоящему НАШ человек. И уж конечно, – он искоса глянул на Пола, – не чей-то родственничек.
– При чем здесь это? – вскипел Пол. – Мы знакомы пятнадцать лет, неужели ты думаешь, что я стараюсь только ради себя?
– Макка, – усмехнулся Джон. – Разве я умею думать? Ты мне льстишь. Я умею чувствовать. И чувство подсказывает мне, что ты пытаешься заставить нас плясать под свою дуду. И уж, во-всяком случае, я не собираюсь обсуждать наши дела с этим надутым чистоплюем, – кивнул он в сторону Истмана младшего. – Это смешно. Будем считать, что этого разговора не было.
Обескураженный Пол настоял на том, чтобы в Лондон немедленно вылетел сам Ли Истман. Отец Линды целый вечер расспрашивал Пола о положении дел в «Эппл» и теперь чувствовал себя вполне уверенно. Но во всеоружии оказался и Аллен Клейн. Стоило Истману показаться на пороге студии, как Клейн громогласно встретил его:
– Добро пожаловать, мистер Эпштейн!
Джордж и Ринго изумленно переглянулись.
– Вы еще не знаете? – обернулся к ним Клейн. – Настоящая-то фамилия мистера Истмана – Эпштейн. Однако он посчитал ее неблагозвучной…
Джон презрительно усмехнулся, а Джордж и Ринго напряженно уставились на гостя.
– Мистер Эпштейн, – продолжал Клейн, – скажите, вы не забыли, меняя фамилию, пришить себе обратно крайнюю плоть?
Тот, не имея привычки базарных баталий, не нашелся, что сказать, кроме высокомерного:
– Это не касается существа вопроса…
– А чем вам не понравилась фамилия Эпштейн? – простодушно вмешался Ринго.
– Понимаете, молодой человек, – начал объяснять Истман, обрадованный возможности уйти от грубых нападок. – В Америке на настоящий успех могут рассчитывать только стопроцентные американцы…
– А когда «Битлз» поедут с гастролями в Китай, вы назовете себя Эй-Хой-Пштей? – не унимался Клейн.
– Простите, – обернулся к нему Истман. – Я не намерен вести беседу с вами, хотя бы в виду того, что нас никто официально не представлял друг другу.
– Упаси Бог! – вскричал Клейн. – У вас слишком много фамилий для меня. Всех не упомню!
И тут Истман не выдержал. Сбросив привычную официозную личину, он сказал, обращаясь к Полу:
– Если отсюда не выведут этого хама, я далее разговаривать не буду!
– Ну и не надо! – обрадовался Клейн.
– Надо! – рявкнул Истман. – Я давно наблюдаю за вашими «успехами» как в Америке, так и в Англии! Грязные махинации! У вас напрочь отсутствует чувство профессиональной этики!
– Кто бы говорил! – взвизгнул Клейн. – А не вы ли обобрали нищую старушку из Лос-Анджелеса?
– Какую старушку? – поразился Истман.
– Слепую! Не отпирайтесь! Об этом писали все газеты!
– Грязный лжец!
– Тупорылая еврейская свинья!
– Острорылая еврейская свинья! – нашелся Истман.
– Бесполезное третье яйцо осла!
– Полезное третье яйцо осла!
– Ну все… – тихо сказал Клейн. – Это уже слишком…
Тут неожиданно их профессиональные трения прервал Ринго:
– Парни! На хрена нам такие менеджеры? Гнать их обоих в шею!
Наступила тягостная тишина. Ее прервал Ли Истман:
– Еще никто и никогда не «гнал меня в шею», – сказал он с достоинством. – Всего доброго, господа. – И, развернувшись, направился к двери.
Пол бросился за ним. Как-никак это был отец Линды.
Когда они вышли, Аллейн Клейн как ни в чем не бывало закинул ногу за ногу и закурил сигару.
– Ну вот и славно! – заявил он. – Вывели голубчика на чистую воду!
17
Клейн взялся за дело рьяно. Чудо-изобретатели и порнохудожники исчезли из «Эппл» навсегда. Исчезло и семьдесят процентов персонала. Он перезаключил договор «Битлз» с «E.M.I.» на более выгодных условиях… Все это, конечно, было хорошо. Но Пол не мог простить ему оскорблений в адрес Ли Истмана, упрямо игнорировал его и его нововведения, отказываясь подписывать любые бумаги и договоры, исходящие от него.
Однажды утром Джорджу в студию позвонила Патти. Выслушав ее, Джордж, положив трубку, испуганно сообщил Мартину:
– У меня дома полиция. Ищут наркотики.
– Раз ищут, найдут, – тонко пошутил Мартин.
– Спасибо за поддержку, – мрачно поблагодарил его Джордж.
– Лучше скажи сам, где они лежат, – посоветовал Мартин, – будет меньше неприятностей.
– Да нет у меня никаких наркотиков!
– А ты подумай.
Джордж задумался, затем, тяжело вздохнув, сказал:
– Две сигареты. В письменном столе.
– Позвони, скажи.
Но в этот миг телефон зазвонил снова, и трубку взял Мартин. Перепуганная Патти сообщила, что в прихожей, в шкафу, полицейские нашли рыбацкий сапог Джорджа, доверху набитый марихуаной…
Питер Браун в этот весенний день был нарасхват. Не успел он вернуться из полицейского участка, где Джордж пытался доказать следователю, что сапог принадлежит не ему, ссылаясь на слишком большой размер, как в офис влетел сияющий Пол:
– Питер! – заорал он. – У меня сегодня свадьба!
– С кем? – на всякий случай уточнил Питер.
– С Линдой, конечно! А ты будешь нашим свидетелем!
– Я сегодня уже был свидетелем…
– У кого? – изумился Пол.
– У Джорджа.
– Так ведь он уже давно женат.
– Зато он еще не сидел в тюрьме.
– Та-ак, – протянул Пол. – Наркотики?