Ее тысяча лиц. Четвертое расследование Акселя Грина

Глава девятая

Психоанализ и жизнь. Политика и благотворительность. Любовь и дети. Да-да, дорогой читатель, ты не ошибся. Сегодня мы побеседовали с самым противоречивым, известным и популярным психотерапевтом из Франции. Она работает только с исключительными людьми: звездами, политиками, аристократией. Старый и Новый Свет способны примириться с существованием друг друга только под мудрым взглядом этой умопомрачительной женщины. С вами Лорел Эмери – и сегодня мы в гостях у доктора Анны Перо.

– Анна, здравствуйте. Почему Треверберг? Для вас открыта любая столица, но вы выбрали наш скромный город.

– Скромный? – смеется моя собеседница. – Ваш город можно назвать удивительным, загадочным, противоречивым, опасным, волнующим, но никак не скромным. Треверберг – это концентрат возможностей и ограничений. В нем причудливо сплелись Запад и Восток. У вас американская финансовая система, но на производства вы смотрите по-европейски. Мне кажется, что у каждого человека может быть еще одна родина – духовная. То место, где ему хорошо, куда раз за разом стремится его сердце. Я познакомилась с вашим городом два года назад и поняла, что это любовь с первого взгляда.

– Прям-таки любовь? Давайте поговорим о ней? Какое место в вашей жизни занимает это чувство?

– Ключевое. – Она снова смеется и изящным жестом поправляет прядку. – Не испытывая чувства любви, сложно существовать в этом мире, не правда ли? Я по глазам вижу, милая Лорел, что вы влюблены. Кто этот счастливчик?

– О вашей проницательности не зря слагают легенды. Доктор Перо, расскажите, пожалуйста, о том, что вы планируете сделать в Треверберге. Что это – очередная психоаналитическая школа? Или?..

– Или. Это не просто психоанализ. Уж точно не классический фрейдистский. Но я не хотела бы мучить ваших читателей научной нудятиной. Скажем так, я приехала сюда, чтобы сделать город счастливее. Я считаю, что психологическое просвещение – основа развития общества. Ведь развиваться больно и сложно, на этом пути нужна поддержка. Мои психологический и образовательный центры станут подспорьем для жителей Треверберга.

– Как вы пришли к психологии?

– О, я всегда к ней стремилась. Я закончила Сорбонну, прошла стажировку, получила уникальный опыт военного психолога, написала две диссертации, родила дочь. Знаете, без знаний, личной терапии и опыта, я сломала бы ей жизнь. Вы только представьте, каково в очередной раз сменить место жительства, потерять родителей и остаться наедине с ребенком. Теория возрастной психологии бессильна в тот момент, когда твой ребенок кричит, то ли требуя внимания, то ли – еды, то ли моля о защите. Но мы поладили.

– Расскажите нам о дочери. Она тоже будет психологом?

Анна Перо опять смеется и берет чашку с чаем. Эта пауза переживается спокойно и светло, как будто мы две подруги на кухне. Уникальная черта специалиста – создавать атмосферу, в которой ты расслабляешься сам и готов говорить обо всем на свете. В какой-то момент я даже забываю, что на работе. Мне хочется просто поговорить с этой женщиной, рассказать ей о том, что накипело. Усилием воли я прогоняю наваждение и смотрю Перо в глаза.

– Жаклин четырнадцать. Она пока ничего не хочет, только отрываться и наслаждаться жизнью. И я не считаю необходимым ее как-то ограничивать.

– А чем она интересуется?

– Жизнью! – Анна вскидывает руки. – Она рисует, фотографирует, пишет стихи, поет, танцует. Много читает, играет в школьном театре. Она пробует себя и прекрасна в этих пробах. У нее есть время выбрать профессию.

– Мы с читателями «Треверберг Таймс» желаем Жаклин найти себя! Давайте поговорим о предназначении, доктор Перо. В профессиональной жизни каждого есть тот самый переломный момент, после которого он либо навсегда остается в серой массе, либо выходит на первый план и его уже невозможно сместить. У актеров – та самая роль, у журналистов – тот самый репортаж, у певцов – та самая песня. А у психологов?

Анна Перо смотрит мне в глаза своим мягким и внимательным взглядом. Я вижу, что вопрос заставил ее многое вспомнить и о многом задуматься.

– Наверное, – после длительной паузы начинает она, – тот самый пациент. Психотерапия – это не просто беседа или процесс оказания услуги. Это жизнь в миниатюре, часто концентрированная. Попадая в кабинет психотерапевта, человек может проявить себя непредсказуемо. И, к сожалению, даже самые опытные из нас не всегда могут справиться с регрессом пациента.

– И что же происходит, когда в жизнь психотерапевта приходит тот самый пациент?

– У каждого по-разному. Человек может уйти из профессии, потому что поймет, что не справляется. Или, напротив, взять себя в руки, сменить направление, стать лучшим. Или начать брать другую категорию пациентов. Или что-то еще.

– А в вашем случае?

– Ну, мы же говорим с вами в преддверии открытия филиала моего центра психологической помощи в Треверберге.

– Вы заговорили о том, что после того самого пациента человек может уйти из профессии. И я задумалась. А вам когда-нибудь бывало настолько страшно, чтобы страх повлиял на принимаемые решения?

– Страх – это источник силы, мисс Эмери. Это двигатель, который заставит тебя идти даже тогда, когда сил нет. Мне бывало страшно. За свою жизнь и за свою душу. Первый раз – когда я приняла самое жесткое решение в своей жизни и вернулась во Францию, чтобы остаться в одиночестве, наедине с карьерой, самой собой и разбитым сердцем. Второй раз – когда в течение длительного времени я была изолирована от мира и не понимала, чем вообще жить.

– Что еще дает вам силу помимо страха?

– Моя работа и карьера. Дом и семья. Моя дочь, которая растет совсем не так, как пришлось расти мне. Мои пациенты, их прогресс, их развитие, ошибки и попытки встать на ноги. Силу мне дает все. Это всего лишь навык – научиться получать энергию буквально из воздуха. Хотите попробовать?

– Обязательно запишусь в ваш центр. Анна, какой самый главный жизненный урок вы усвоили?

– Доверять себе, несмотря ни на что. Даже если ты делаешь ошибку, даже если приходится выбирать между сердцем и головой, даже если тебе кажется, что можно было найти более легкий путь. Что бы ни происходило, доверяй себе.

– Пожелаете что-нибудь нашим многочисленным читателям?

– Верить и действовать. Главное – действовать.

Мы говорим еще несколько минут, потом Перо смотрит на часы, извиняется и отвечает на звонок. Она улыбается счастливой и победоносной улыбкой женщины, которая смогла всё. Ну или почти всё. И теперь объясняет, что высоты доступы каждому, стоит только захотеть.

С вами была Лорел Эмери.

Грин медленно отложил распечатку интервью, которое должно уйти в ближайший номер «Треверберг Таймс», тяжело дыша. Он узнавал Анну в каждой строчке, в манере строить предложения и отвечать на вопросы, по сути на них не отвечая. И теперь чувствовал себя так, как будто они поговорили. Они расстались в апреле 1988 года. Анна дождалась его возвращения из очередной миссии, его дня рождения, устроила им незабываемый вечер, а потом сказала, что всё кончено, она приняла решение возвращаться во Францию. Он не очень хорошо помнил, как пережил эту новость. Помнил только, что его разворотило от душевной боли, непонимания, обиды на нее и на самого себя. Он почти набросился на нее в последней попытке показать, насколько она ему дорога. А потом ушел. Ушел, не попрощавшись. И больше ее не видел.

Ее дочери четырнадцать лет. Эта мысль не давала детективу покоя, затмив собой все остальное. Подрагивающей от нервного напряжения рукой он достал телефон и набрал знакомый номер. Дилан Оуэн ответил сразу же. Он по-прежнему на полставки числился в управлении, отказался от должности руководителя отдела по борьбе с киберпреступлениями, но с готовностью откликался на каждое дело, куда его приглашали, даже если в тот момент находился на другом конце земного шара.

– Грин? – удивилась трубка знакомым голосом. – У тебя опять маньяк и надо кого-то найти?

Аксель хмыкнул.

– У меня маньяк, но найти надо не его. Я тебе сброшу сообщение с данными человека. Если быть точным, двух человек. Мне нужна медкарта.

– Что?

– Медкарта. Все, что сможешь достать.

– Вообще без проблем, это же делается в два счета.

– Во Франции.

– Эм. Ну, Франция так Франция. Я, кстати, еду в Треверберг, скоро буду. Встретимся?

– Конечно. Вливайся в расследование, у нас тут весело.

– Может, и вольюсь, – хохотнул Дилан и отключился.

А Аксель отправил ему данные по Анне и то, что он знал о ее дочери.

Пусть предположение превратится в уверенность. А пока нужно выбросить все это из головы и сосредоточиться на расследовании. Он надеялся, что выходные не помешают судмедэкспертам и криминалистам делать свою работу. Немного подумав, Грин набрал Тресса, убедился, что тот находится на месте преступления и готовит дом к исследованию с помощью люминола, которое начнется, когда стемнеет, и решил, что должен поприсутствовать.

Он тоже не верил, что Анну убили в спальне: слишком уж все чисто там было. Может, вообще не в доме – но тогда возникает целая куча вопросов, потому что автомобиль бы точно кто-то заметил. Тело не было повреждено, значит, если его перевозили, то бережно. Найти место убийства почти так же важно, как установить личность жертвы. Оно многое говорит о преступнике.

17 ноября 1987 года, вторник

Каир, Египет

Господи, неужели я не на базе? За эти полгода я настолько отвыкла от цивилизации, что Каир для меня желаннее Парижа. Не, ну правда. Я пишу и улыбаюсь. Взяла отпуск без содержания, уехала на встречу в Каир. Адриан отвез в ближайший аэропорт, оттуда сюда. Это были самые приятные сутки с момента моего переезда на базу, если не считать, конечно, свиданий с Акселем. Я выпила вина в самолете, почитала книжку, посмотрела в окно. Словом, вспомнила, что я француженка.

Я не это хотела написать. Но получилось именно это.

А что мне делать?

Акселя все нет.

Черт. Зачем я об этом подумала? Сразу стало грустно и праздничное настроение улетучилось. А ведь у меня важная встреча! Один из владельцев нового центра психологической помощи в Марселе, куда меня так отчаянно зовут руководить, решил встретиться со мной и лично уговорить приступить к работе как можно скорее.

Почему я должна отказывать ему во встрече? Конечно, я не горю желанием общаться с очередным толстосумом, но быть может, он скажет что-то такое, что поможет принять решение?

Потому что я не знаю, что делать. Правда не знаю. Честно. Я уже сто раз написала это в дневнике. Потом вырвала страницу и сожгла. Потом опять написала.

Я. Не знаю. Что. Мне. Делать.

Надо подойти к задаче с позиции матметодов. То есть выписать все «за» и «против», присвоить каждому из них свой вес и просто посчитать.

Но, черт побери, одно «Аксель» имеет вес «бесконечность».

Ладно. Не смогу сегодня оставить нормальную запись. Пусть будет эдакий эмоциональный дневник. Тоже дело. Встреча завтра утром. Я должна выспаться. Обязательно выспаться! А потом я должна блистать. Даже если откажусь сама – они не должны от меня отказаться.

18 ноября 1987 года, среда

Каир, Египет

Что это было?

Что это, мать вашу, было?

Я готовилась к встрече с мужиком в возрасте, который будет трясти деньгами, используя в качестве решающего аргумента дополнительный нолик или – на крайний случай – божественные карьерные перспективы. Но вместо этого я, кажется, попала в капкан.

Как бы объяснить, кто такой Кристиан Бальмон? Высокий стройный брюнет со свинцовыми глазами. Чуть постарше меня. Весь такой подтянутый, как будто не вылезает из бассейна. Повадки кошачьи, хищные, улыбка такая же. Глаза не улыбаются, холодные как лед. Расчет в каждом слове, но мне плевать. Кто кого еще пересчитает!

Мы встретились в ресторане отеля, где я остановилась. Он был безупречно галантен. Человек из другого мира. Я настолько привыкла к военным, что весь вечер ловила себя на ощущении нереальности происходящего.

И самое веселое заключается в том, что Кристиан мне ничего не продавал.

Ни-че-го-шень-ки. Он просто рассказывал о клинике, о себе, о том, кого они ищут. А потом переключился на светскую беседу. Оказалось, что он по первому образованию тоже психолог. Мы обсудили мою диссертацию. А потом произошло что-то совсем странное. Я зачем-то рассказала ему, что разрываюсь между личным и рабочим. И что до сих пор не сказала «да» на его предложение только потому, что не могу определиться. Его ответ достоин того, чтобы повесить в золоченую рамку на стене: «Анна, сердце – мышца. Его можно натренировать и приучить к новым нагрузкам».

Все.

Тренируй, Анна.

Отлично.

Может, он прав?

1 апреля 1988 года, пятница

Не буду продлевать контракт. Не могу.

Кристиан снова звонил. Мы проговорили по телефону почти час – максимум из возможного. Я вдруг поняла, что снова хочу встретиться. Чтобы вот так же посидеть в ресторане и просто поговорить. Поговорить на знакомые и близкие обоим темы.

А еще сегодня вернулся Аксель. Это его третья или четвертая миссия с октября. Затянулась. Опять пропадал пятьдесят дней. Только в этот раз я восприняла разлуку почти спокойно. Вдали от него я могла трезво мыслить. Потому что тогда, когда этот молодой мужчина находился рядом, в голове оставалась одна извилина, а тело плавилось, как масло под солнцем. Сначала меня это восхищало и радовало, а потом начало напрягать.

Рядом с ним я теряла контроль. Я полностью отдала этот контроль ему. Раз за разом я выводила его на эмоции, провоцируя жесткость. Он ни разу не перешел черту. И все же я получила свое. Любила ли я его? Да, определенно да. А вот насчет его чувств ко мне – сомневаюсь. Я думаю, искренне любит он только свою работу.

И ничего про нее не рассказывает. Я понимаю: нельзя. Только вот на каждой миссии он будто бы оставляет кусочек души. В прошлый раз вернулся на базу и пропал на неделю. Он просто не приходил. А потом ограничился банальным «мне нужно было побыть одному». Что?! Ты был вдали от меня уйму времени! Что значит «побыть одному»? И мозгами я все понимала, но сердце отказывалось это принимать.

Мышца.

Чертов Кристиан перевернул что-то в душе. Поселил туда сомнения. Подсунул выбор, который был мне не нужен, который я не совершала. Или все-таки это мой выбор?

2 апреля 1988 года, суббота

Сказала Акселю про контракт.

Он выслушал. Молча посмотрел мне в глаза, а потом так же молча хлопнул дверью и ушел.

Что?..

3 апреля 1988 года, ночь с субботы на воскресенье

Эм. Не подозревала, что мальчик вырос. Да еще как. Он вернулся где-то через час. Я уже успела отправиться в свою комнату, которую покину через пару дней навсегда. Начала собирать вещи, когда Аксель ворвался туда. Закрыл за собой дверь. Он был страшно бледен. А еще он был очень зол. Пересек всю комнату в два шага, больно сжал, схватив, меня за плечи и заглянул в глаза. Кажется, я вскрикнула, не помню.

«Ты все решила?»

Я не ответила. Я смотрела на него во все глаза. Я ничего не решила! Когда он был так близко, когда его дыхание щекотало мою кожу, когда его взгляд пылал неистовым синим огнем, а губы плотно сжаты, когда он из последних сил сдерживал ледяную ярость, я любила его больше собственной жизни. Он был мне нужен как воздух. Не знаю, кто из нас первый потянулся к другому, но уже через мгновение мы с остервенением срывали друг с друга одежду.

Он был ранен, но не мог остановиться.

И я не могла остановиться. Раскрываясь ему навстречу в последний раз, я забыла обо всем. Кроме одного: этот мужчина – лучшее, что случалось со мной. Но нас разводит в стороны его служба. А я не могу требовать… да кто я такая, чтобы даже заикнуться о том, что он должен что-то изменить? Бросить ради меня армию? Немыслимо! Не могу. Не имею права. И не стану.

Он ушел сразу после секса. Прочитал ответ в моих глазах и просто ушел. Ничего не сказал, ни о чем не попросил. Быстро, по-военному, оделся и исчез.

Плачу.

Глава десятая

Старый Треверберг

Артур Тресс лично руководил сбором улик на месте преступления, хотя формально особняк пока считался местом, где было обнаружено тело, потому что никто не знал, где именно Анну убили. Прежде чем заливать дом люминолом, химической смесью, которая под ультрафиолетом подсвечивает кровь, нужно снять отпечатки, собрать ворсинки, подозрительные волокна и вот это все, чем с таким упоением занимаются криминалисты. Каждый раз, видя их за работой, Аксель думал о том, что, несмотря на всю свою усидчивость, он не смог бы день и ночь возиться с материалами. Ему не хватало в этом полета, стратегии. Он любил полный цикл расследования от сбора фактов до сопоставления и анализа и ограничиться чем-то одним точно бы не смог, умер бы от тоски. Даже в армии он никогда не втискивался в мелкие и упрощенные функции.

Аксель поставил мотоцикл у забора рядом с машинами криминалистов, которых здесь было в избытке. Снял шлем, откинул челку и посмотрел в небо. По-прежнему серо-стальное небо без просвета. Какая-то осенняя весна в этом году. Природа ни в какую не хотела пробуждаться.

Грин натянул защитный костюм, перчатки и вошел в дом. Артур Тресс стоял у входа, подгоняя своих ребят. При виде детектива он улыбнулся, сверкнув глазами.

– Почти вовремя, но все-таки рановато, детектив. Какая муха тебя подгоняла?

– Муха по имени Найджел Старсгард, – слукавил Аксель. – Не каждый день находим жертву без лица. И до сих пор не знаем, где ее убили и зачем.

– Типичный Грин в первые сутки расследования, – хохотнул Тресс. – Узнаю тебя. «Надо срочно, а у вас ничего нет». «Что значит – отчет будет утром? Через час!» И что там ты еще говорил моим ребятам?

Детектив улыбнулся. Невозможно было не улыбнуться, если Артур Тресс пребывал в ироничном настроении. Обычно должность руководителя отдела превращала хорошего специалиста в бюрократический мешок с правилами и установками, но это явно не про Тресса. Артур сохранил чувство юмора и стремление оставаться в гуще событий.

– Ну я же не должен тебе напоминать, что первые сутки – важнее всего.

– Да-да, но не с твоими дружками, которые вытворяют это, – парировал Артур. – В бытовухе – да. Первые двадцать четыре часа – основа основ. Но ты-то от подобного дерьма сбежал сразу после академии.

Грин рассмеялся.

– Ну скучно же, – успокоившись, ответил он. – А вообще, ты не вовремя отправил Говарда учиться. Этот парнишка бы сейчас пригодился.

Артур прикоснулся к переносице указательным пальцем, на мгновение задумался, потом вздернул подбородок и посмотрел на Грина.

– Ты не взял его в постоянную команду.

– Я никого не взял в постоянную команду. Потому что у меня нет постоянной команды.

– А он хотел.

Аксель вздохнул. Эта тема ему не нравилась. От нее сквозило лишними рамками и заплесневелыми ожиданиями, что кто-то другой должен оценить тебя по достоинству. Грин не ставил перед собой задачи оценивать других. Он должен был исключить паразитическое влияние в ближнем кругу. Не допустить прошлых ошибок. Как можно раньше поймать как можно больше преступников. Ему было плевать, что работать с ним престижно, что он – ходячий билет в элитные круги. Его уже много лет интересовал только результат. И сейчас это вечное стремление к результату было возведено в абсолют.

Он наконец дистанцировался от слишком личного дела Анны. Потому что должен был его раскрыть.

– И ты дал ему обучение, чтобы избавить от тоски? – съехидничал детектив.

Тресс фыркнул.

– Знаешь, Грин, иногда ты превращаешься в слепого сухаря. Логан создан для твоего отдела. И вместо того, чтобы воспользоваться им, ты просто дал ему свободу.

– Вообще-то он часть твоего отдела, – посерьезнев, заметил Грин. – А Найджел никак не определится, что именно хочет от меня. Сольной партии, постоянно сменяющихся людей, которые будут учиться и набивать шишки за мой счет, или постоянной оперативной группы, которая станет неизменной и незаменимой.

Криминалисты еще работали, и Артур сделал несколько шагов к выходу, по пути доставая пачку сигарет. Грин устремился за ним. Находиться в доме без лишней нужды не хотелось, да и обсуждать подобное при свидетелях тоже.

– А ты хочешь постоянную группу? – приглушенно спросил Тресс.

– Так было бы проще, – вздохнул Грин и вытащил зажигалку. Помог коллеге прикурить, потом затянулся сам.

– И кто бы туда вошел?

– Карлин.

– Это само собой. Говарда бы ты оставил?

Аксель задумался. Говард Логан принимал активное участие в деле Душителя и Рафаэля, но сразу после него вернулся в отдел криминалистической экспертизы и присоединился к расследованиям убойного. С Грином они почти не пересекались, а если пересекались, Логан говорил, что ему жаль. Он считал себя виновным в том, что Рафаэль не понес заслуженного наказания в тюрьме. Хотя отдел внутренних расследований признаков вины не обнаружил. Аксель знал, что это такое: проходил через подобное в армии, – и понимал, что лично он не лучший наставник в данной ситуации. Поможет терапия, поможет смена команд. Логану нужно было найти себя. В двадцать три четко определиться с будущим сложно. Иногда Грину казалось, что он в свои тридцать пять еще до конца не определился, кто он больше и как хочет работать и жить.

– Скорее всего нет.

– А кто тогда?

– Теперь ты понимаешь? – посмотрев Артуру прямо в глаза, спросил Грин. – Моя команда – ты, но ты не можешь совмещать должности. Моя команда – Карлин, но он теперь тоже не может совмещать должности. Поэтому система формирования временной группы на расследование идеальна и до сих пор функционирует.

– Но эта группа же может быть постоянной.

Аксель пожал плечами.

– Я не понимаю, к чему ты клонишь.

Артур посмотрел на него долгим пристальным взглядом, но тему решил не продолжать.

– Давай по делу, – сказал он уже без улыбки. – Этим особняком владеет фирма, которая принадлежит местному князьку. Мы с ним однажды встречались – Бастиан Арнольд Кеппел-младший, братец известного мецената Виктора Джеймса Кеппела. Он вместе с риелторшей нашел сожженный труп[4].

– Какое интересное совпадение.

– Весьма, – лукаво улыбнулся Тресс, сбрасывая пепел с кончика сигареты. – Мы запросили все документы по дому. Пока пришел ответ только по дате покупки – три года назад. В особняке делали ремонт и потом начали сдавать. Судя по всему, бизнес только-только пошел в гору. И тут труп. Вряд ли это поспособствует возврату инвестиций. Особенно после наших развлечений с люминолом. Пошли. Они все подготовили. Начнем со спальни?

Грин подумал о том, что одни и те же люди в разных убийствах случайно появляться не могут, но отмел эту мысль. Если бы дом принадлежал лично лорду, можно было бы притянуть того. Но в их случае владелец – фирма, а это означает слишком длинный список тех, кто имел доступ к особняку и знал его. Но этот список в любом случае придется составить и проверить. Возможно, не один раз.

– Нет, – наконец ответил Аксель. – Начнем с первого этажа.