Дай мне руку, Тьма Лихэйн Деннис

Глава 3

— Влево, — сказал Бубба. — Теперь дюймов восемь вправо. Хорошо. Почти пришли.

Он пятился задом, идя немного впереди нас. Руки его находились на уровне груди, а пальцы двигались так, будто он сдавал назад на грузовике.

— О'кей, — сказал он. — Левой ногой примерно девять дюймов влево. Вот и пришли.

Бубба жил в старом складском помещении, и визит к нему всегда напоминал игру в догонялки на краю утеса. Дело в том, что первые сорок футов второго этажа он опутал проволокой в сочетании со взрывчаткой, которой хватило бы, чтобы опустошить все восточное побережье. Поэтому, если мы хотели дожить до конца своих дней и дышать без посторонней помощи, надо было в точности, до малейшей детали, следовать его инструкциям. Мы с Энджи уже не раз проходили сквозь эту ловушку, но не доверяли своей памяти настолько, чтобы пересечь эти сорок футов без помощи Буббы. Считайте нас мнительными.

— Патрик, — сказал он, мрачно взирая на мою правую ступню, которую я оторвал от земли на четверть дюйма, — я сказал, шесть дюймов вправо. Не пять.

Я сделал глубокий вдох и сдвинул свою ногу еще на дюйм.

Он улыбнулся и кивнул.

Я опустил ногу на пол. Взрыва не последовало. Я обрадовался.

Позади меня Энджи сказала:

— Бубба, почему ты не сделаешь себе охранную систему?

Бубба ухмыльнулся.

— Это и есть моя охранная система.

— Это минное поле, Бубба.

— Точнее, томатное, — сказал он. — Четыре дюйма влево, Патрик.

Позади послышался громкий вздох Энджи.

— Ты уже выбрался, Патрик, — сказал Бубба, когда я ступил на клочок пола в десяти шагах от него. Он покосился на Энджи.

— Ну и трусишка ты, Энджи!

В этот момент она стояла с поднятой ногой, согнутой в колене, очень напоминая аиста. Самого настоящего, без всякой иронии. Она сказала:

— Когда я доберусь, то застрелю тебя, Бубба Роговски.

— О, — воскликнул он. — Она назвала меня полным именем. Совсем как делала моя мама.

— Ты никогда не знал свою мать, — напомнил ему я.

— Духовная связь, Патрик, — сказал он и дотронулся до своего выпуклого лба. — Духовная.

Все-таки я не зря иногда беспокоюсь о нем. Даже невзирая на мины-ловушки.

Энджи ступила на тот самый островок пола, который я только что освободил.

— Прошла, — сказал Бубба и получил от нее удар кулакам по плечу.

— Итак, нам не о чем больше беспокоиться? — спросил я. — Типа падающих с потолка стрел или лезвий в креслах?

— Я их отключил. — Он подошел к старому холодильнику, который стоял между двумя потертыми коричневыми диванами, офисным оранжевым креслом и стереосистемой — такой старой, что она имела лишь деку с восемью дорожками. Перед креслом стоял сколоченный из узких досок ящик с большими щелями, а еще несколько штук были складированы по другую сторону тюфяка, брошенного на пол прямо за диванами. Пара ящиков была открыта, и я увидел страшные дула черных промасленных автоматов, вылезших из желтой соломы. Хлеб насущный нашего Буббы.

Он открыл холодильник и достал из морозилки бутылку водки. Извлек три стопки из своей солдатской шинели, с которой никогда не расставался. Летняя жара или зимняя стужа — Бубба и его шинель были неразлучны подобно Харпо Марксу[1] с его ужасными манерами и тягой к убийству. Бубба разлил водку и вручил нам стопки.

— Слышал, она успокаивает нервы, — и при этом хлопнул себя по спине.

Мои она успокоила. Кстати, Энджи на мгновение закрыла глаза, и я подумал: ее нервы, наверное, тоже. Со стороны Буббы не было вообще никакой реакции, что неудивительно, ведь, насколько мне известно, у него вообще не было нервов, как, впрочем, и других органов, необходимых для человеческого существования.

Бубба плюхнул свое тело весом в двести тридцать фунтов на один из диванов.

— Так зачем вам нужен Джек Рауз?

Мы рассказали.

— На него не похоже. Ваше описание, конечно, эффектно, но не в его стиле. Слишком утонченно для Джека.

— Как насчет Кевина Херлихи? — спросила Энджи.

— Если для Джека слишком тонко, — сказал Бубба, — то для Кевина просто выше планки. — Бубба отпил прямо из бутылки. — Вдумайтесь, большинство вещей ему просто недоступно. Сложение и вычисление, алфавит, дела вроде вашего. Черт возьми, вы должны помнить это со старых времен.

— Возможно, он изменился.

Бубба рассмеялся.

— Ничуть. Стал еще хуже.

— Тогда он опасен, — сказал я.

— О, да, — ответил Бубба. — Как цепной пес. Умеет насиловать, драться, пугать до смерти и многое другое, причем делает это классно.

Он протянул мне бутылку, и я налил очередную рюмку.

— В таком случае, два человека, взявшиеся за дело, которое копает под него и его босса…

— Круглые идиоты, да. — Бубба взял бутылку обратно.

Я посмотрел на Энджи, она показала мне кончик языка.

— Хотите, чтобы я убил его для вас? — спросил Бубба, потягиваясь на диване.

Мои глаза ощутили нервный тик.

— Хм-м-м…

Бубба зевнул.

— Нет проблем.

Энджи коснулась его колена.

— Не сейчас.

— В самом деле, — сказал он, принимая сидячее положение, — нет ничего проще. Я обстряпываю это дело, вам же останется только закопать его череп прямо здесь, и…

— Мы дадим тебе знать, — сказал я.

— Идет. — Он снова улегся на диван и с минуту смотрел на нас. — Хотя, по правде сказать, никогда не замечал, чтобы у этого кретина Кевина была подружка. Похоже, он либо платит за это, либо берет силой.

— Вот это меня и беспокоит, — сказал я.

— Как бы там ни было, — сказал Бубба, — вам не стоит встречаться с Джеком Раузом и Кевином один на один.

— Уверен?

Он кивнул.

— Если пойдете к ним и скажете: «Руки прочь от нашего клиента!», они просто-напросто убьют вас. Серьезно. Они не вполне вменяемы.

И это говорит человек, который защищает свой дом минными полями! Для него, видите ли, Джек Рауз и Кевин не вполне вменяемы! Хорошенькие дела! По крайней мере, теперь я знал, насколько они опасны, эти минные поля, поэтому на обратном пути решил быстро перепрыгивать с места на место, как если бы танцевал джигу.

— Будем действовать через Толстого Фредди, — сказал Бубба.

— Шутишь? — воскликнула Энджи.

Толстый Фредди Константине был крестным отцом бостонской мафии. В свое время он отвоевал контроль у некогда преуспевающей группировки «Провидение», затем усилил свою власть. Джек Рауз, Кевин Херлихи и другие, одним словом, каждый, кто в этом городе продавал хотя бы копеечный пакет, должны были отчитываться перед Толстым Фредди.

— Это единственный путь, — сказал Бубба. — Отправитесь к Толстому Фредди, выразите ему свое уважение, и если эту встречу устрою я, они будут знать, что вы друзья, и не тронут вас.

— Пусть так, — сказал я.

— Когда хотите встретиться?

— Как можно скорее, — ответила Энджи.

Бубба пожал плечами и поднял с пола свой мобильный телефон. Набрал номер и в ожидании ответа выжал из бутылки глоток водки.

— Лу, — сказал он, — передай хозяину, что я звонил. — И повесил трубку.

— Хозяину? — спросил я.

Бубба развел руками.

— Все они насмотрелись фильмов Скорсезе и полицейских сериалов. Вот и воображают, что именно так надо говорить в их среде. Смех да и только. — Перекинув руку через свою грудь, напоминающую горб кита, он налил очередную порцию водки в стакан Энджи. — Ты уже развелась официально, Дженнаро?

Она улыбнулась и осушила стопку.

— Официально нет.

— А когда? — Он поднял брови.

Энджи уперлась ногами в открытую коробку от АК-47 и откинулась на спинку стула.

— Колеса правосудия вращаются слишком медленно, Бубба, а развод — дело тонкое.

Бубба скорчил гримасу.

— Контрабанда комплексов «земля — воздух» из Ливии — вот тонкое дело. А развод…

Энджи провела руками по волосам вдоль висков, посмотрела на облупившуюся трубу отопления, протянутую через потолок.

— В твоем понимании, Бубба, любовные отношения длятся не дольше шестидневки. Поэтому что ты смыслишь в разводах? А?

Бубба вздохнул.

— Я знаю одно: люди, желающие изменить свою жизнь, должны начисто отрезать прошлое. — Он снял ноги с дивана, описав ими в воздухе дугу и приземлившись подошвами армейских ботинок на пол. — А как твои дела, паинька?

— Мои? — удивился я.

— Да, — сказал он. — Как у тебя по части развода?

— Как по заказу, — сказал я. — Пробовал китайское пирожное? Один телефонный звонок — и все доставлено.

Бубба взглянул на Энджи.

— Видишь?

Она безнадежно махнула рукой в мою сторону.

— И ты веришь ему на слово, доктор Фрейд?

— Протестую, — сказал я.

— Иди ты со своим протестом знаешь куда? — сказала Энджи.

Глаза Буббы округлились.

— Вы что, ребята, так и будете молотить друг друга? Прекратите!

Наступила одна из тех неловких пауз, которые возникают, когда кто-то пытается намекнуть, что между мной и моим напарником существует нечто большее, чем просто дружба. Бубба улыбался, чувствуя себя хозяином положения. И тут, наконец, зазвонил телефон.

— Да. — Бубба кивнул нам. — Мистер Константине, как поживаете? — Глаза Буббы округлялись по мере того, как мистер Константине отвечал на его вопрос. — Рад слышать, — сказал Бубба. — Послушайте, мистер Константине, двум моим друзьям необходимо поговорить с вами. Полчасика.

Я сказал губами: «Это он?», но Бубба приложил палец к губам.

— Да, сэр, это хорошие люди. Специалисты по гражданскому праву, но они наткнулись на нечто, что может заинтересовать и вас. Это касается Джека и Кевина. — Толстый Фредди начал говорить вновь, в результате чего Бубба сделал универсальный выразительный жест кулаком. — Да, сэр, — сказал он в конце концов, — Патрик Кензи и Анджела Дженнаро. — Он слушал, затем заморгал и взглянул на Анджелу. Закрыв рукой микрофон, спросил: — Ты в родстве с семьей Патризо?

Она зажгла сигарету.

— Боюсь, что так.

— Да, сэр, — сказал Бубба в трубку. — Это та самая Анджела Дженнаро. — Он взглянул на нее, подняв левую бровь. — Сегодня в десять вечера. Спасибо, мистер Константине. — Он помолчал, глядя на деревянный ящик, на котором покоились ноги Энджи. — Что? Да. Лу знает, где. Шесть ящиков. Сегодня ночью. Будьте уверены. Как по свистку, мистер Константине. Да, сэр. Счастливо. — Опустив трубку, Бубба громко вздохнул и ребром кисти руки всадил антенну обратно в телефон. — Вонючий итальяшка, — сказал он. — Каждый раз: «Да, сэр. Нет, сэр. Как ваша жена?» Даже волынщикам-ирландцам, и тем начхать, как там твоя жена.

Если учесть, что эти слова исходили от Буббы, их можно счесть большим комплиментом в адрес моего родного этноса. Я спросил:

— Так где мы с ним встретимся?

Бубба смотрел на Энджи с благоговейным трепетом и примесью страха на одутловатом лице.

— В его кофейне на Прайм-стрит. Сегодня в десять. Почему ты никогда не говорила, что связана с ним?

Энджи стряхнула пепел сигареты на пол. Это не было актом неуважения, просто пол и был Буббиной пепельницей.

— А я и не связана.

— Фредди иного мнения.

— Он ошибается, — сказала Энджи. — Случайное совпадение крови, вот и все.

Бубба взглянул на меня.

— Ты знал, что она в родстве с семьей Патризо?

— Угу.

— И?

— Ее это никогда не волновало, поэтому меня тоже.

— Бубба, — сказала Энджи, — это совсем не то, чем я хотела бы гордиться.

Он свистнул.

— И все эти годы, во всех передрягах, в которые вы попадали, ты никогда не обращалась к ним за поддержкой?

Энджи взглянула на него сквозь длинную челку, спадавшую ей на лицо.

— Никогда не приходило в голову.

— Но почему? — Бубба был по-настоящему обескуражен.

— Потому что нам хватало и одного мафиози. Тебя, красавчик.

Он вспыхнул так, как мог только в присутствии Энджи, и это кое-чего стоило. Его крупное лицо раздулось, как переспевший грейпфрут, и на какое-то мгновение он стал почти безобидным. Почти.

— Хватит, — сказал он, — ты меня смущаешь.

Когда мы вернулись в офис, я сварил кофе, дабы развеять водочный угар, а Энджи прослушивала записи на нашем автоответчике.

Первое послание было от нашего недавнего клиента Бобо Джедменсона, хозяина «Йо-Йо» — сети подростковых танцевальных клубов и нескольких стриптиз-шоу где-то в Саугусе и Пибоди. Названия у них тоже были соответствующие, типа «Капающая ваниль» и «Медовый раствор». Теперь, когда мы отыскали его бывшего партнера и вернули большую часть его денег, Бобо вдруг стал выяснять размер наших ставок, прибедняться и плакаться в жилетку.

— Ну и народ, — сказал я, качая головой.

— Паразит, — согласилась Энджи, когда стих голос Бобо.

Мне пришла в голову мысль, что неплохо бы подключить Буббу к сбору информации. Но тут прозвучало следующее послание:

— Хэлло. Желаю вам удачи и везения в новом деле и все такое. Слышал, оно того стоит. Так? Ладно, буду поблизости. Будьте здоровы.

Я взглянул на Энджи.

— Кто это, черт возьми?

— Думала, ты знаешь. Не знаю никакого британца.

— Я тоже, — и пожал плечами. — Ошиблись номером?

— Удачи в новом деле? Звучит, будто он знает, о чем говорит.

— Тебе знаком его акцент?

Энджи кивнула.

— Похоже, он слишком увлекался сериалом «Питон».

— А много народу умеет имитировать акценты?

— Да пальцев не хватит.

Следующий голос принадлежал Грейс Коул. На фоне слышался гул человеческих голосов и болтовня в приемном покое скорой помощи, где она работала.

— Я выкроила всего десять минут для кофе, поэтому пытаюсь поймать тебя. Я здесь до завтрашнего утра, но звони мне домой завтра вечером. Скучаю.

После сигнала отключения Энджи спросила:

— Итак, когда свадьба?

— Завтра. Разве не знаешь?

Она улыбнулась.

— Ты влип, Патрик. И ты это знаешь, верно?

— Кто так считает?

— Я и все твои друзья. — Ее улыбка несколько угасла. — Никогда не видела, чтобы ты смотрел на женщину так, как смотришь на Грейс.

— А если и так?

Она выглянула из своего окна на авеню.

— Тогда пожелаю тебе побольше сил, — мягко сказала Энджи, пытаясь снова вернуть улыбку, но ей это не удалось — та увяла и исчезла совсем. — Желаю вам всего наилучшего.

Глава 4

В десять вечера того же дня мы с Энджи сидели в маленькой кофейне на Принс-стрит, узнавая гораздо больше подробностей, чем нам хотелось, о простате Толстого Фредди.

Заведение Фредди Константине на Принс-стрит было узким помещением на узкой улице. Принс-стрит пересекает Норт-энд от Коммершиал до Мун-стрит и, подобно большинству улиц в этом квартале, ее ширины хватает лишь для мотоцикла. Ко времени нашего приезда температура спала примерно до 13 градусов, но по всей Принс-стрит мужчины сидели перед магазинами и ресторанами только в легких рубашках или в майках с короткими рукавами. Развалясь в плетеных креслах, они курили сигары либо играли в карты и взрывались внезапным хохотом как люди, уверенные, что находятся у себя дома.

Кофейня Фредди была не более чем комнатой с двумя небольшими столами перед входом и четырьмя внутри, на черно-белом кафельном полу. Потолочный вентилятор вращался вяло и шевелил страницы газет на стойке бара, в то время как из-за тяжелой черной портьеры на боковой двери доносились звуки голоса Дина Мартина.

У входной двери нас встретили два молодых человека, темноволосые и темнокожие, в одинаковых розовых теннисках фирмы «Балли» с вырезом, открывавшим скульптурную шею, и с одинаковыми золотыми цепочками на шее.

— Вы что, ребята, из одной партии? — спросил я.