Дай мне руку, Тьма Лихэйн Деннис
— У меня все хорошо, Патрик.
— Ты уже порядком набралась в десять утра, Кара.
Она пожала плечами.
— Кое-где уже полдень.
— Но не здесь, однако.
Мики Дут снова высунул свою голову из двери. На этот раз он смотрел прямо на меня, и глаза его не были затуманены, видимо, проясненные уколом, уж не знаю, чем он там торговал теперь.
— Эй, Кара, зайдешь ты, наконец, в зал?
Ее плечи чуть шевельнулись, моя визитка увлажнилась в потной ладошке.
— Побудь там еще, Мик.
Похоже, Мики собирался сказать что-то еще, но, постучав по двери, как по барабану, исчез за ней.
Кара смотрела на улицу, на автомобили долгим, задумчивым взглядом.
— Когда уезжаешь, — сказала она, — ожидаешь, что все станет меньше, когда вернешься. — Она тряхнула головой и вздохнула.
— Не стало?
Она покачала головой.
— Все выглядит так же, как раньше, просто охренеть.
Она отступила на несколько шагов, похлопывая моей визиткой по бедру, широко распахнула глаза, глядя на меня, и отработанным жестом повела плечами.
— Береги себя, Патрик.
— И ты себя, Кара.
Она указала на мою визитку.
— А зачем, когда у меня есть это?
Засунув визитку в задний карман джинсов, она повернулась в сторону открытых дверей «Черного Изумруда». Затем остановилась, повернулась и улыбнулась мне. Это была открытая, великолепная улыбка, но ее лицо, видимо, не было привычно к ней, так как края ее щек задрожали.
— Береги себя, Патрик. Хорошо?
— Беречь от чего?
— От всего, Патрик. Всего.
Я ответил ей игривым взглядом — по крайней мере, постарался. Она кивнула мне так, как будто у нас теперь был свой секрет, и зашагала к бару, в котором и скрылась.
Глава 8
До того как преуспеть на политическом поприще, мой отец занимался политикой в местных масштабах. Он и плакаты держал, и по избирателям ходил, а бамперы всех «шевроле» в нашей семье, сколько я себя помню, пестрели наклейками, кричащими о его ярой преданности делу. Для моего отца политика не имела ничего общего с социальными переменами, и он не дал бы ломаного гроша за то, что политические деятели обычно обещали народу; единственное, что он признавал, были личные связи. Политика представлялась ему эдаким пряничным домиком на высоком дереве, и если будешь водиться с правильными ребятами, они возьмут тебя с собой, оставив неудачников внизу.
Отец поддержал Стэна Тимпсона, когда тот, новоиспеченный выпускник юридической школы и новичок в офисе окружного прокурора, баллотировался в члены городского управления. В конце концов, рассуждал он, Тимпсон был жителем нашей округи, начинающим свой путь наверх, и если все пойдет хорошо, вскоре он станет своим парнем, к которому можно обратиться, если ваша улица нуждается в ремонте или у вас слишком шумные соседи, а ваш кузен как раз хлопочет о профсоюзном пособии по безработице.
Я смутно помнил Тимпсона еще с детских лет, но этот образ слился с тем, который я не раз видел по телевидению, и мне трудно было различить их. Поэтому когда его голос наконец просочился в мою телефонную трубку, он показался мне каким-то бестелесным, как если бы звучал в записи.
— Пэт Кензи? — спросил он, и в его голосе звучала сердечность.
— Патрик, мистер Тимпсон.
— Как поживаете, Патрик?
— Хорошо, сэр. А вы?
— Великолепно. Лучше быть не может. — Он рассмеялся с такой теплотой, как если бы только что прозвучала остроумная шутка, которую я почему-то не уловил. — Дайандра сказала, у вас ко мне есть вопросы.
— Да, есть.
— Хорошо, валяйте, сынок.
Тимпсон был всего на десять или двенадцать лет старше меня. Поэтому мне было не вполне ясно, каким образом я мог быть для него «сынком».
— Дайандра рассказала вам о фотографии Джейсона, которую она получила?
— Разумеется, Патрик. И, должен сказать, все это выглядит довольно странно.
— Да, пожалуй…
— Лично я думаю, кто-то пытается сыграть с ней шутку.
— Очень продуманную и разработанную.
— Она сказала, вы исключили версию связи с мафией?
— На данный момент — да.
— Если честно, я не знаю, что вам сказать, Пэт.
— Возможно ли, сэр, что вы работаете над чем-то, что может заставить кое-кого угрожать вашей бывшей жене и сыну?
— Это из области кинофантазий, Пэт.
— Патрик.
— Думаю, где-нибудь в Боготе окружного прокурора могут преследовать ради личной вендетты. Но не в Бостоне. Итак, что дальше, сынок, это все, что вы можете сделать? — Снова сердечный смех.
— Сэр, жизнь вашего сына, возможно, в опасности и…
— Защитите его, Пэт.
— Я пытаюсь это сделать, сэр. Но я не смогу, если…
— Знаете, что я думаю по этому поводу? Сказать по правде, считаю, это кто-то из психов Дайандры. Забыл принять успокоительное и решил поиграть на ее нервах. Просмотрите список ее пациентов, сынок. Таково мое мнение.
— Сэр, если бы вы только…
— Пэт, выслушайте меня. Я не живу с Дайандрой уже почти двадцать лет. Когда она позвонила вчера вечером, я услышал ее голос впервые за шесть лет. Никто не знает, что мы когда-то были женаты. Никто не знает о Джейсоне. Во время прошлой предвыборной кампании мы ждали, что кто-нибудь раскопает и вытащит этот материал — как я оставил свою первую жену и малыша, к тому же плохо их содержал. Грязная политическая гонка в грязном политическом городе, но эта тайна так и не была раскрыта. Представляешь, Пэт? Она так и не была обнаружена. Никто не знает о Джейсоне, Дайандре и нашей связи.
— А как насчет…
— Приятно было побеседовать, Пэт. Передавай отцу привет от Стэна Тимпсона. Скучаю по вашему старику. Где он скрывается сейчас?
— На кладбище Седар-Гроув.
— Нашел себе работу, копать землю, да? Ну, должен бежать. Береги себя, Пэт.
— Этот мальчик, — сказала Энджи, — еще больший кобель, чем был ты, Патрик.
— Да ну, — сказал я.
На четвертый день нашей слежки за Джейсоном Уорреном нам показалось, наш объект не кто иной, как молодой Валентино. Дайандра настаивала, чтобы Джейсон ни в коем случае не заподозрил, что за ним наблюдают, ссылаясь на типично мужское нежелание терпеть чей-то контроль и вмешательство в свою жизнь, а также именно Джейсоново «преувеличенное чувство личного пространства», как она выразилась.
Я бы тоже загордился, подумал я, если б за три дня обработал трех женщин.
— Настоящий фокус, — сказал я.
— Что? — спросила Энджи.
— В среду малыш показал настоящий фокус. Его статую можно выставлять в Зале Славы.
— Все мужчины — свиньи, — сказала Энджи.
— Что правда, то правда.
— И сотри эту улыбочку со своего лица.
Если Джейсон и был под наблюдением, то, скорее всего, со стороны одной из своих трех любовниц, оскорбленной красавицы, не желавшей быть просто охотничьим трофеем, — номера два. Но мы беспрерывно следили за ним на протяжении восьмидесяти часов и никакого наблюдения с чьей-нибудь стороны, кроме нашего, не заметили. Кстати, Джейсон всегда был на виду. Почти весь день он проводил в учебном корпусе, устраивая обеденный секс-перерыв в своей комнате в общежитии — по договоренности с соседом, «пыхальщиком» из Орегоны, который по вечерам в отсутствие Джейсона устраивал приемы с марихуаной. После занятий Джейсон до заката занимался на лужайке, обедал в кафетериях всегда в окружении одних женщин, затем всю ночь шатался по барам.
Женщины, с которыми он спал, по крайней мере те три, которых мы видели, похоже, относились друг к другу без ревности. Все они также принадлежали к одному типу. Носили модную одежду, в основном черного цвета, со сверхмодными разрезами в некоторых местах. И при этом — неизменно безвкусная бижутерия, хотя, судя по их машинам, а также сумкам, курткам и туфлям мягкой импортной кожи, они прекрасно это сознавали. Этакая небрежная роскошь, думаю, своего рода самоирония, постмодернистский плевок этому безнадежному миру. А может, и нет. Ни у одной не было постоянного приятеля.
Все они значились в списках Школы искусств и науки. Габриэль специализировалась по литературе. Лорен — по истории искусств, но большую часть своего времени проводила в обществе членов женской рок-группы, где она была лидирующей гитаристкой. Их группа исповедовала тяжелый рок и панк, пожалуй, чересчур серьезно подражая Кортни Лав[3] и Ким Дил[4]. Что касается Джейд — маленькой, худой, самовлюбленной и болтливой, — она была художницей.
Ни одна из них не была любительницей водных процедур. Меня бы это покоробило, но, похоже, Джейсона мало волновало. Он, кстати, и сам не слишком часто мылся. Я никогда не был консервативным в своих эротических пристрастиях, но у меня есть два правила: насчет мытья и насчет клиторальных стимуляторов, и я неколебим в отношении и того, и другого. Полагаю, это создало мне репутацию «кайфолома», да еще патологического.
Что же до Джейсона, он главным образом расслаблялся. Судя по тому, что мы видели, он был настоящим «насосом». В среду он вылез из постели Джейд, и они вместе отправились в бар под названием «Харперз Ферри», где встретили Габриэль. Джейд осталась в баре, а Джейсон с Габриэль отправились в ее машину и трахались как бешеные, что мне, к несчастью, пришлось наблюдать. Когда они вернулись в бар, Габриэль и Джейд удалились в дамскую комнату, где, не обращая внимания на Энджи, стали весело обмениваться своими сексуальными впечатлениями.
— Говорят, толстый, как питон, — сказала Энджи.
— Такого размера просто не может…
— Убеждай себя, Патрик, — может, когда-нибудь да поверишь.
Вскоре обе женщины со своим мальчиком-игрушкой отправились в заведение «Медвежья берлога» на Сентрэл-сквер, где Лорен со товарищи нестройно исполняли хиты «Хоул». После представления Джейсон поехал домой вместе с Лорен. Войдя в ее комнату, они выкурили по косячку и трахались, как кролики, под старые записи Пэтти Смит[5] до самого рассвета.
На следующую ночь в баре на Норт-Гарвард я столкнулся с Джейсоном при выходе из туалета лицом к лицу. Я шарил глазами в толпе, пытаясь увидеть Энджи, и не заметил, как ткнулся подбородком в его плечо.
— Кого-то ищете?
— Что? — спросил я.
Его глаза были полны печали, но без намека на злобу, в свете сцены они мерцали ярким зеленым огоньком.
— Ищете кого-то?
Он зажег сигарету, вытащил ее изо рта теми же пальцами, которыми держал стакан с виски.
— Да, свою девушку, — сказал я. — Простите, что толкнул вас.
— Пустяки, — сказал он, немного напрягая голос, чтобы прорваться сквозь монотонное бренчанье гитар. — Выглядите несколько потерянным. Всего доброго.
— Что-что?
— Всего доброго, — прокричал он мне прямо в ухо. — Короче, желаю вам найти вашу девушку!
— Спасибо.
Когда он повернулся к Джейд, сказав ей на ухо, по-видимому, очень смешное, я смешался с толпой.
— Сначала было забавно, — сказала Энджи на четвертый день.
— Что именно?
— Эротические наблюдения.
— Не трогай их. Американская культура не состоялась бы без них.
— Я и не трогаю, — сказала она. — Но, по правде сказать, внутри меня что-то закипает, когда я вижу, как этот малыш трахает все, что плохо лежит. Согласен?
Я кивнул.
— А выглядят одинокими.
— Кто? — спросил я.
— Все они. Джейсон, Габриэль, Джейд, Лорен.
— Одинокими. Гм. В таком случае они, похоже, хорошо скрывают это от остального мира.
— Точно так же, как это делал ты на протяжении долгого времени, Патрик. Как это делал ты.
— О-ох, — сказал я.
В конце четвертого дня мы распределили обязанности. Для парня, который обхаживает за один день столько женщин и столько баров, Джейсон был очень организован. Можно было до минуты предсказать, где он находится в тот или иной момент. В эту ночь я пошел домой, а Энджи осталась наблюдать за его комнатой в общежитии.
Она позвонила как раз тогда, когда я готовил ужин, и рассказала, что Джейсон, похоже, расположился на ночь с Габриэль в собственной комнате. Энджи собиралась чуть-чуть вздремнуть, а утром проводить его на занятия.
После ужина я сел на балконе и стал наблюдать за улицей, которая погружалась в глубокую холодную ночь. Это не было плавное уменьшение тепла. Это был настоящий обвал. Луна пылала как кусок сухого льда, а воздух наполняли запахи, висящие обычно над стадионом после вечерней студенческой игры в футбол. Жесткий ветер гулял по улице, прорываясь сквозь деревья, обрывая сухие листья.
Когда я вошел в комнату, зазвонил телефон. Это был Девин.
— В чем дело? — спросил я.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты не звонишь просто так, поболтать, Дев. Не твой стиль.
— Возможно, я изменился.
— Не верю.
Он усмехнулся.
— Ладно. Поговорим.
— О чем?
— Кто-то только что пришил девчонку на Митинг Хаус Хилл, у нее нет документов, а я хочу знать, кто она.
— А при чем тут я?
— Возможно, ни при чем. Но она умерла с твоей визиткой в лапке.
— Моей визиткой?
— Твоей, — сказал он. — Митинг Хаус Хилл. Жду тебя через десять минут.
Он повесил трубку, а я продолжал сидеть, прижав свою к уху, вслушиваясь, пока не раздались короткие гудки. Но я все сидел и слушал, ожидая, что он сообщит, что мертвая девушка на Митинг Хаус Хилл — не Кара Райдер. Но тщетно.
Глава 9
К тому времени, как я добрался до Митинг Хаус Хилл, температура снизилась до семи градусов. Холод был сухой, безветренный и пронизывал до мозга костей, а кровь наполнял крупицами льда.
Митинг Хаус Хилл — пограничная полоса, здесь кончается территория моего района и начинается чужая, Филдз Корнер. Гора начиналась ниже тротуара и вынуждала улицы совершать крутой подъем, на котором в ледяные ночи автомобили часто заносило и даже переворачивало. Вверху, где сходились несколько улиц, вершина Митинг Хаус Хилл пробивалась сквозь цемент и гудрон, признак царства нищих — такие жуткие трущобы, что, взорвись там баллистическая ракета, никто бы и не заметил, разве что вы попали бы в бар или продуктовую лавку.
Колокол на соборе Святого Петра пробил один раз, когда Девин встретил меня у машины, и мы потащились вверх по горе. Звук колокола был каким-то потерянным и уныло звучал в эту холодную ночь в этой забытой богом местности. Земля начинала твердеть, и пучки сухой травы скрипели у нас под ногами.
На вершине горы при свете уличных фонарей я различил несколько фигур, поэтому повернулся к Девину.
— Ты что, привел сюда все отделение, Дев?
Он взглянул на меня и спрятал голову глубоко в пиджак.
— А ты предпочел бы созвать пресс-конференцию? Для радио и телевидения, да? Созвать толпу репортеров, зевак и новичков-легавых, которые вытоптали бы все улики. — Он взглянул вниз на ряды трехэтажных домов. — Подумаешь, великое дело — самоубийство в захудалом районе, никто за него ни черта не даст, поэтому здесь никого и нет.
— Никто ничего не даст, Девин, а значит, никто не собирается ничего тебе рассказывать.
— Разумеется, но это уже другой вопрос.
Первым, кого я узнал, был напарник Девина, полицейский Оскар Ли. В жизни не встречал такого громадного человека. Рядом с ним Демис Руссос выглядел дистрофиком, а Майкл Джордан — лилипутом, и даже Бубба по сравнению с ним казался слабым и тщедушным. На его черной голове, величиной с воздушный шар, красовалась кожаная кепка, а курил он сигару, которая пахла как залитый нефтью берег моря. Когда мы приблизились, он повернулся к нам.
— Какого черта здесь делает Кензи, Девин?
Оскар. Вот уж, действительно, друг в беде.
— Визитка. Помнишь? — спросил Девин.
— Так ты можешь опознать ее, Кензи?
— Если увижу, Оскар. Возможно.
Оскар пожал плечами.
— Наверное, раньше она выглядела лучше.
Он отошел в сторону, чтобы я мог лучше разглядеть тело при свете уличных фонарей.
Она была обнажена, если не считать легких голубых сатиновых трусиков. Ее тело распухло от холода, пыток и чего-то еще. Ее челка была убрана со лба назад, рот и глаза открыты. Ее губы посинели от холода, она, казалось, смотрела на что-то за моей спиной. Ее худые руки и ноги были широко расставлены, и темная кровь стекала прямо в слякоть. Она вытекала из глубины ее горла, из подушечек ее вывернутых ладоней, а также из подошв ее ног. Маленькие, плоские кружочки металла отражали тусклый свет из каждой ладони и из каждой лодыжки.
Это была Кара Райдер.
Она была распята.
— Трехцентовые гвозди, — говорил позднее Девин, когда мы сидели в «Изумруде». — Отличная зацепка. Всего две трети домов в городе имеют их в своем хозяйстве. Именно их предпочитают плотники.
— Плотники, — задумчиво сказал Оскар.
— Именно, — заметил Девин. — Преступник — плотник. И плевать он хотел на все эти христовы дела. Он сам за себя. Решил отомстить за рабочего человека своей профессии.
— Ты записываешь? — спросил меня Оскар.
Мы пришли в бар в надежде найти там Мики Дуга, последнего человека, с которым я видел Кару, но его с обеденной поры никто не видел. Девин раздобыл у Джерри Глинна, хозяина бара, его адрес и послал туда несколько полицейских, но мать Мики не видела его со вчерашнего дня.
— Несколько человек из этой компании были сегодня здесь утром, — сказал Джерри. — Кара, Мики, Джон Буччиерри, Мишель Рурк, одним словом, те, что тусуются уже несколько лет подряд.
— Они ушли вместе?
Джерри кивнул.
— Я как раз входил, когда они выходили. Порядком навеселе, а было-то всего около часу дня. Она хорошая девочка, эта Кара.
— Была, — сказал Оскар. — Была хорошей девочкой.
Время близилось к двум часам ночи, и мы были пьяны.
Собака Джерри, Пэттон, мощная немецкая овчарка, шерсть которой переливалась от черного до темно-янтарного цвета, лежала на стойке бара недалеко от нас и наблюдала за нами с таким видом, будто никак не могла решить для себя — брать ей наши ключи от машины или нет. В конце концов пес зевнул, и большой язык куском бекона вывалился из его пасти, а сам он смотрел в сторону, выказывая нам глубокое безразличие.
После ухода патологоанатомов я еще два часа простоял на холоде, пока тело Кары не погрузили в скорую помощь и не отправили в морг, а команда судмедэкспертов шарила по территории в поисках вещдоков, в то время как Девин и Оскар опрашивали жителей, окна которых выходили на парк, не слышали ли они чего. Как и следовало ожидать, никто ничего не слышал, так как женские крики раздаются здесь каждую ночь, и, подобно автомобильным гудкам, к ним просто-напросто привыкли.
Исходя из того, что Оскар заметил волокна ткани, застрявшие в зубах Кары, а Девин почти не обнаружил крови в дырках от гвоздей в промерзлой грязи под телом, был сделан следующий вывод: девушка была убита в другом месте после того, как убийца заткнул ей рот носовым платком либо куском рубахи, затем с помощью острого ножа или ножа для колки льда он перерезал ей горло, чтобы она не могла кричать. После этого он мог спокойно наблюдать, как она умирает — либо от шока, либо от сердечного приступа, а может, захлебнувшись собственной кровью. Какова бы ни была причина, убийца затем перевез тело на Митинг Хаус Хилл и распял Кару на замерзшей грязи.
— Он душка, этот парень, — сказал Девин.
— Возможно, ему просто нужна взбучка, — проговорил Оскар. — Живо придет в себя.
— «Плохих людей не бывает»? — сказал Девин.
— Циник чертов, — ответил Оскар.
С тех пор как я увидел труп Кары, я почти не разговаривал. В отличие от Оскара и Девина, я не профессионал по части убийств. Конечно, мне приходилось с этим сталкиваться, но далеко не в тех масштабах, какие выпали на долю моих коллег.
— Я просто не могу, — сказал я.
— Ничего, — сказал Девин, — сможешь.
— Выпей еще, — предложил Оскар. Он кивнул Джерри Глинну. Джерри стал хозяином «Черного Изумруда», еще когда он был полицейским, и, хотя он обычно закрывался в час ночи, для Ребят-с-Жетоном его двери были открыты круглые сутки. Он поставил выпивку перед нами прежде, чем Оскар завершил свой кивок, и был на другом конце бара прежде, чем мы осознали, что он вообще подходил. Вот это — высший пилотаж для бармена.
— Распята, — в двадцатый раз за эту ночь повторил я, пока Девин вкладывал мне в руку очередной бокал пива.
— Думаю, по этому поводу у нас полное согласие, Патрик.
— Девин, — сказал я, пытаясь сфокусироваться, хотя он, поганец, никак не мог усидеть на месте, — девочке было двадцать два года от роду. Я знаю ее с двухлетнего возраста.
Глаза Девина оставались пустыми и неподвижными. Я взглянул на Оскара. Он жевал недокуренную, погасшую сигарету и, повернувшись, посмотрел на меня так, будто я был табуретом, который он не знает, куда поставить.
Я крепко выругался.
— Патрик, — сказал Девин. — Патрик. Ты меня слышишь?
Я повернулся в его сторону. Наконец на какой-то миг его голова перестала двоиться.
— Что?
— Ей было двадцать два. Совсем дитя. Но будь ей пятнадцать или сорок, это не меняло бы дела. Смерть есть смерть, убийство есть убийство. И не стоит усложнять все сантиментами по поводу ее возраста, Патрик. Она была убита. Зверски. Вне всяких сомнений. Но… — Он наугад облокотился о стойку бара, закрыв при этом один глаз. — Напарник! В чем состоит мое «но»?
— Но, — сказал Оскар, — не имеет никакого значения, была она мужчиной или женщиной, богатой или бедной, молодой или старой…
— Черной или белой, — продолжил Девин.
— …черной или белой, — подхватил Оскар, хмуро глядя на Девина, — она была убита, Кензи. Жестоко убита.
Я посмотрел на него.
— Вы когда-нибудь видели подобное?
— Видел намного хуже, Кензи, — усмехаясь, сказал он.
Я повернулся к Девину.
— А ты?
— Черт побери, да. — Он сделал несколько глотков из своей кружки. — Мир полон насилия, Патрик. Убийство доставляет людям наслаждение. Оно…
— Придает им силы, — сказал Оскар.
— Точно, — сказал Девин. — В нем есть нечто такое, что заставляет чувствовать себя по-королевски. Это некая власть. — Он пожал плечами. — Но зачем мы рассказываем это тебе? Ты ведь все знаешь сам.
— В каком смысле?
Тут Оскар положил свою руку величиной с боксерскую перчатку на мое плечо.
— Кензи, все знают, что прошлым летом ты пристрелил Мариона Сосия. Мы также знаем, что ты пришил пару подонков в новостройке возле Мелниа Кэсс.
— Что? — воскликнул я. — И вы не привлекли меня к суду?
— Патрик, Патрик, Патрик, — глотая слова, сказал Девин, — если бы это зависело от нас, ты бы получил медаль за Сосия. На хрен его. Да еще подальше. Но, — продолжал он, прищурившись, — ты не можешь отрицать, что какая-то часть твоего существа искренне ликовала, наблюдая, как гаснет свет в его глазах, когда ты запустил пулю в его голову.
— Без комментариев, — сказал я.
— Кензи, — сказал Оскар, — ты знаешь, что он прав. Он пьян, но он прав. Ты засек этот мешок с дерьмом по имени Сосия, взглянул ему в глаза и уложил его. — С помощью большого и указательного пальца он изобразил нечто, напоминающее пистолет, и приставил к моему виску. — Ба-бах. — Он убрал палец. Нет больше Мариона Сосия. Такое чувство, будто ты на минуту стал богом, разве нет?
Мои чувства в момент убийства Мариона Сосия под эстакадой, когда над головой стоял металлический грохот грузовиков, были одними из самых противоречивых из всех, что я когда-либо пережил, и меньше всего мне хотелось предаваться воспоминаниям о них в обществе двух детективов, спецов по убийствам, да еще когда я в стельку пьян. А может, болен паранойей.
Девин улыбнулся.
— Убивая кого-то, чувствуешь себя превосходно, Патрик. Не обманывай себя.
Джерри Глинн спустился в бар.
— Еще по одной, ребята?
Девин кивнул.
— Давай, Джерри.
Джерри стоял на лестнице на полпути к бару.
— Когда-нибудь убивали кого-то на службе?