Дай мне руку, Тьма Лихэйн Деннис
— Или не припоминаете.
— Ну уж это лицо я бы запомнил, — сказал я.
— Если бы видели его взрослым — конечно. А в детстве?
Болтон подал Филу две фотографии Хардимена, одну 1974 года, другую из последних.
Фил смотрел на них, и я видел, ему хотелось узнать Хардимена, чтобы понять причину, почему этот человек хочет его смерти. Он то и дело закрывал глаза, делал громкий выдох и качал головой.
— Никогда не видел этого парня.
— Уверены?
Фил вернул фотографии.
— Абсолютно.
— Что ж, очень плохо, — сказал Болтон, — потому что теперь он вошел в вашу жизнь.
В восемь часов один из агентов отвез Фила домой, а Энджи, Девин, Оскар и я направились ко мне, чтобы выслушать мой рассказ о событиях, имевших место накануне вечером.
Болтон хотел, чтобы Энджи выглядела одинокой и ранимой, но мы убедили его в том, что, если Эвандро или его партнер изучали нас, то мы должны выглядеть так же, как всегда. Да и наше времяпрепровождение с Девином и Оскаром не могло вызвать подозрений, так как мы встречались с ними по крайней мере раз в месяц, правда, не всегда в трезвом виде.
Что же касается моего решения жить в одной квартире с Энджи, то я собрался осуществить его независимо от мнения Болтона.
Однако на самом деле идея ему понравилась.
— Когда мы все встретились, я сразу подумал, что вы спите вместе, поэтому, уверен, Эвандро предполагает то же самое.
— Ну и свинья же вы! — сказала Энджи, на что Болтон только пожал плечами.
Когда мы прибыли ко мне домой, то расположились в кухне, пока я снимал белье с сушилки и заталкивал его в спортивную сумку. Выглянув в окно, я увидел Лайла Диммика, завершающего дневную работу — он вытирал краску с рук и погружал кисти в банку с растворителем.
— Так как ваши взаимоотношения с федералами? — спросил я Девина.
— С каждым днем все хуже, — ответил он. — Как думаете, почему нас отстранили от сегодняшнего визита к Алеку Хардимену?
— Значит, вас понизили в должности до уровня наших нянек? — съязвила Энджи.
— Наоборот, — сказал Оскар, — на самом деле мы сами попросили дать нам столь специфическое задание. Не можем дождаться, чтобы увидеть вас двоих в тесном общении в этой маленькой квартире.
Он посмотрел на Девина, и оба расхохотались.
Девин нашел игрушечную лягушку, которую Мэй оставила на кухне, и взял ее в руки.
— Твоя?
— Нет, Мэй.
— Разумеется. — Он поставил ее перед собой и стал строить ей рожицы. — Боюсь, вам захочется задержать этого парня подольше, — сказал он, — просто чтобы потягаться силами.
— У нас уже есть опыт совместной жизни. — Сказав это, Энджи поморщилась.
— Верно, — ответил Девин, — но всего две недели. Ведь тогда, Эндж, ты поругалась с мужем. И, если мне не изменяет память, вы не слишком миловались в то время. Патрик практически переехал в Фэнвей Парк, ты же проводила ночи в клубах на Кенмор-сквер. А теперь вы вынуждены жить вместе до конца расследования. А оно может продлиться месяцы, а то и годы. — Он обратился к лягушке. — Что ты думаешь на этот счет?
Пока Девин с Оскаром хихикали, а Энджи дымила, я выглянул в окно. Лайл как раз спускался со строительных лесов, неуклюже придерживая одной рукой радио и ведерко для охлаждения напитков, из заднего кармана у него торчала бутылка пива.
Тут что-то насторожило меня. Я никогда не видел, чтобы он работал после пяти часов, а сейчас была половина девятого. Кроме того, утром он сказал мне, что у него болит зуб…
— В этом доме есть чипсы? — спросил Оскар.
Постояв немного в раздумье, Энджи направилась к навесным полкам над плитой.
— У Патрика вряд ли может быть большой запас еды. — Она открыла левую секцию, пошарила по банкам.
В это утро мы с Мэй завтракали, но это было после моего разговора с Лайлом. Потом было общение с Кевином, я вернулся в кухню, позвонил Буббе…
— Что я говорила? — вопрошала Энджи у Оскара, открывая среднюю секцию. — Здесь тоже никаких чипсов.
— Вдвоем вам будет очень хорошо, — сказал Девин.
Потом я попросил Лайла сделать музыку потише, потому что Мэй еще спала. И он сказал…
— Последняя попытка. — Энджи добралась до двери третьей секции.
…что не возражает, так как у него назначен прием у дантиста, и он работает только полдня.
Я встал и выглянул в окно, обвел взглядом двор, участок под лесами. В этот момент Энджи что-то вскрикнула и оставила секцию в покое.
Двор был пуст. «Лайл» исчез.
Я посмотрел на буфет, и первое, что заметил, были лежащие там глаза, устремленные на меня. Они были голубые, человеческие и… сами по себе.
Оскар схватил свой мобильник.
— Дайте мне Болтона. Сейчас.
Энджи ударилась бедром о стол.
— Черт…
— Девин, — сказал я, — этот маляр…
— Лайл Диммик, — сказал он. — Мы его проверили.
— Это был не Лайл, — сказал я.
Когда Болтон взял трубку, в разговор вступил Оскар.
— Болтон, — сказал он. — Высылайте своих людей. Аруйо здесь, в этом районе, переодетый в маляра. Он только что ушел.
— Куда направился?
— Не знаю. Высылайте своих людей.
— Выезжаем.
Перепрыгивая через три ступеньки, мы с Энджи спрыгнули на крыльцо, выходящее на задний двор. Пистолеты были на взводе. Аруйо мог уйти в трех направлениях. Если он ушел на запад «огородами», он все еще в пути, потому что на протяжении четырех кварталов на этой стороне нет поперечной улицы. Если он пошел на север в сторону школы, он попадет в руки ФБР. Таким образом, остается южное направление — следующий квартал, позади моего, или восточное, в сторону Дорчестер-авеню.
Я выбрал юг, Энджи отправилась на север.
И никто из нас не нашел его.
Ни Девин, ни Оскар.
Не повезло и людям из ФБР.
В девять вечера над нашей округой появился вертолет, были задействованы также собаки, агенты прочесывали дома. Мои соседи имели на меня зуб по поводу прошлогодних событий, когда я чуть не устроил бандитскую разборку у порога дома; могу только представить, какие древние кельтские проклятия посылали они на мою голову в этот вечер.
Эвандро Аруйо перехитрил систему наблюдения, прикинувшись Лайлом Диммиком. Любой сосед, выглянув из окна и увидев лестницу, приставленную к окнам моей квартиры на третьем этаже, решил бы, что Эд Доннеган стал теперь владельцем и нашего дома и нанял Лайла покрасить его.
Значит, чертов маньяк все-таки побывал в моей квартире.
Глаза, предположительно, принадлежали Питеру Стимовичу, который был найден без оных, о чем обмолвился Болтон.
— Спасибо, что сообщили, — сказал я.
— Кензи, — сказал Болтон со своим постоянным вздохом, — мне платят не за то, чтобы я держал вас в курсе всего. Мне платят, чтобы я привлекал вас в это дело по мере надобности.
Под глазами, которые федеральные медэксперты осторожно сняли с буфета и уложили в специальные пластиковые пакеты, лежал белый конверт с запиской и большая стопка полицейских листовок. В записке была фраза: «приятновидетьтебяснова», напечатанная на той же машинке, что и раньше.
Болтон взял конверт раньше, чем я успел вскрыть его, затем сравнил записку с двумя предыдущими, полученными за последний месяц.
— Почему вы не обращались к нам с ними?
— Я не знал, что они от него.
Болтон отдал их на экспертизу.
— Отпечатки Кензи и Дженнаро у агента Эрдхема. Снимите также следы шин.
— Зачем ты собираешь листовки? — спросил Девин.
Действительно, у меня скопилось свыше тысячи этих листков, разделенных на две равные порции, каждая связана резинкой. Одни пожелтели от времени, другие сморщились, некоторые были всего десятидневной давности. У каждой в левом углу была фотография пропавшего ребенка, под ней краткая биография. И все объединял один вопрос: «Вы меня не видели?»
Нет, к сожалению, не видел. На протяжении многих лет, думаю, я получал сотни подобных посланий по почте и всегда внимательно вглядывался в эти лица прежде, чем выбросить в мусорное ведро, но за все годы я ни разу не встретил знакомое лицо. Получая их примерно раз в неделю, забывать не составляло труда, но сейчас, перебирая их руками в туго натянутых резиновых перчатках, я ощущал, как мои ладони покрываются потом, это было невыносимо.
Их были тысячи. Пропавшие. Целая страна. Сюрреалистическая свалка несостоявшихся жизней. Полагаю, многие из них погибли. Другие были найдены, и всегда почти в безнадежном состоянии. Остальные были брошены на произвол судьбы и плыли по течению жизни подобно бродячему цирку, пробираясь сквозь центры городов, засыпая на камнях, решетках и дырявых матрацах, со впалыми щеками, желтоватой кожей, пустыми глазами, завшивленные.
— Это то же самое, что бамперные наклейки.
— Как это понимать? — спросил Оскар.
— Он хочет, чтобы Кензи разделил с ним его супермодную страсть. По его мнению, мир распался на части и не может быть воссоединен, тысячи глоток орут на все голоса сплошную бессмыслицу, и ни один не в состоянии переубедить другого. Мы постоянно действуем наперекор друг другу, а целостного, объединяющего мировоззрения у нас не существует. Зная, что дети исчезают практически каждый день, мы спокойно говорим: «Это ужасно. Передай мне соль». — Болтон взглянул на меня. — Правильно говорю?
— Возможно.
Энджи покачала головой.
— Нет. Все это бред.
— Прошу прощения?
— Ерунда, — сказала она. — Может, отчасти и так, но не в этом смысл его послания. Агент Болтон, вы допускали, что, возможно, у нас двое убийц, а не один малютка Эвандро Аруйо, так?
Он кивнул.
— Этот второй выжидал или, черт возьми, созревал целых два десятка лет. Это пока предварительная версия, верно?
— Да.
Энджи кивнула. Она зажгла сигарету и выставила ее напоказ.
— Несколько раз пыталась бросить курить. Знаете, сколько усилий для этого нужно?
— А знаете, какое удовольствие я бы сейчас получал, если бы вам это удалось? — сказал Болтон, уворачиваясь от облака дыма, заполняющего кухню.
— Подумаешь. — Энджи пожала плечами. — Моя точка зрения такова: мы все тяготеем к выбору. Это единственный путь к собственной душе. Иными словами, наша суть. Без чего, например, вы не могли бы жить?
— Я? — спросил Болтон.
— Вы.
Он улыбнулся и, слегка растерявшись, посмотрел в сторону.
— Без книг.
— Книг? — засмеялся Оскар.
Он повернулся к нему.
— Что в этом смешного?
— Ничего, ничего. Продолжайте, агент Болтон. Вы тут главный.
— Какие это книги? — спросила Энджи.
— Великие, — немного заикаясь сказал Болтон. — Толстой, Достоевский, Джойс, Шекспир, Флобер.
— А если они будут запрещены законом? — спросила Энджи.
— Значит, я его нарушу, — ответил Болтон.
— Да вы революционер! — сказал Девин. — Я потрясен.
— Неужели? — Болтон пристально посмотрел на него.
— А что у вас, Оскар?
— Еда, — сказал Оскар и похлопал себя по животу. — Не здоровая пища, а настоящая, вкусная, пусть даже опасная для сердца еда. Бифштексы, ребрышки, яйца, жареные цыплята под соусом.
— Ну, даешь! — сказал Девин.
— Черт, — воскликнул Оскар. — Только заговорил и сразу проголодался.
— Девин?
— Сигареты, — сказал он. — Может, еще выпивка.
— Патрик?
— Секс.
— Ты что, девка, Кензи? — сказал Оскар.
— Хорошо, — заключила Энджи. — Это то, что делает нашу жизнь более сносной. Сигареты, книги, пища, вновь сигареты, выпивка и секс. Таково наше естество. — Она похлопала по стопке листовок. — А каков он? Без чего он не может обойтись?
— Убийство, — сказал я.
— Я тоже так думаю, — сказала она.
— Итак, — начал Оскар, — если он вынужден был сделать перерыв на целых двадцать лет…
— Какое это имеет значение! — заявил Девин. — Какое, к черту, значение!
— Но он по крайней мере не привлекал внимания к своим убийствам, — заметил Болтон.
Энджи подняла стопку листовок.
— До сегодняшнего дня.
— Выходит, он убивал детей, — сказал я.
— На протяжении двадцати лет, — подтвердила Энджи.
В десять вечера прибыл Эрдхем и сообщил, что мужчина в ковбойской шляпе, угнавший джип «чероки» красного цвета, промчался на красный свет на перекрестке на Уолластон Бич. Полиция Квинси устроила за ним погоню, но потеряла его на крутом повороте на Веймут, где он сумел выполнить сложный маневр.
— Преследовали чертов джип на повороте? — проговорил Девин с ноткой недоверия. — Всякие «итальяшки» соскальзывают с дороги, а такую махину, как «чероки», не заносит?
— Все благодаря размеру. Последний раз его видели на мосту возле старого лодочного склада, он двигался в южном направлении.
— В котором часу? — спросил Болтон.
Эрдхем проверил свои записи.
— Девять тридцать пять. В девять сорок четыре его потеряли.
— Еще что-то? — спросил Болтон.
— Да, — медленно проговорил Эрдхем, глядя на меня.
— Что?
— Маллон!
В кухне появился Филдс, держа в руках стопку миниатюрных магнитофонов и большой свиток кабеля.
— Что это? — спросил Болтон.
— Он напичкал жучками всю вашу квартиру, — сказал Филдс, стараясь не смотреть на меня. — Магнитофоны были прикреплены электропроводом изнутри к крыльцу хозяина дома. Внутри никаких проводов. Они были пущены через распределительный узел на чердаке вкупе с электропроводкой, телевизионными и телефонными линиями. Они спускались по стене дома вместе со всеми прочими, и, если не искать целенаправленно, их практически невозможно обнаружить.
— Вы что, шутите? — спросил я.
Филдс извиняюще покачал головой.
— Боюсь, что нет. Судя по количеству пыли и плесени на этих кабелях, думаю, он прослушивал все, что происходило в вашей квартире, по меньшей мере неделю. — Он пожал плечами. — Может, и больше.
Глава 26
— Почему он не снял ковбойскую шляпу? — спросил я, когда мы вновь вернулись к Энджи.
Я с благодарностью покинул свою квартиру. Довольно скоро она заполнилась техниками и полицейскими, которые бегали туда-сюда, отдирали паркетные доски, покрывая все тучами пыли для отпечатков пальцев. Один из жучков был найден в плинтусе гостиной, другой прикреплен к внутренней стороне комода в спальне, третий вшит в гардину на кухне.
Я пытался как-то отвлечься от ощущения глубокого стыда от сознания полного попрания моего права собственности, и, возможно, поэтому так зациклился на ковбойской шляпе.
— Что? — спросил Девин.
— Почему он все еще носит ковбойскую шляпу, если он промчался на красный свет в Уолластоне?
— Забыл ее снять, — сказал Оскар.
— Если бы он был родом из Техаса или Вайоминга, — сказал я, — я бы согласился. Но он из Броктона. Он должен чувствовать, что на нем «шапка горит». Он знает, что за ним гонятся федералы. Он хорошо понимает: раз мы нашли глаза, то поняли, что именно он вырядился под Лайла.
— И тем не менее он еще в шляпе, — заметила Энджи.
— Он смеется над нами, — после минутного раздумья вставил Девин. — Дает понять, что у нас кишка тонка, чтобы поймать его.
— Сукин сын, — возмутился Оскар. — Вот сукин сын.
Болтон разместил своих агентов в квартирах по обе стороны от дома Фила: в доме Ливоскиса напротив и у МакКейса позади. Обеим семьям хорошо заплатили за разрешение использовать их жилье, а самих их вывезли в Мэрриот, нижнюю часть города, и тем не менее Энджи нашла нужным позвонить им обоим, чтобы извиниться за доставленные неудобства.
Она немного расслабилась и, пока я сидел в ее столовой за пыльным столом, с выключенным светом и опущенными жалюзи, отправилась в душ. Оскар с Девином сидели в машине где-то в начале улицы, но свои портативные передатчики оставили здесь. Они стояли на столе передо мной, строгие, прямоугольные, и в наступивших сумерках их силуэты-близнецы были похожи на устройства для связи с другой галактикой.
Когда Энджи вышла из душа, на ней была серая футболка с надписью «средняя школа сеньора Райна» и красные фланелевые шорты, облегающие бедра. Волосы ее были влажными, и вся она выглядела такой миниатюрной. Она поставила на стол пепельницу, положила сигареты и подала мне «кока-колу».
Она закурила. При свете вспыхнувшего огонька я заметил, какое испуганное и осунувшееся у нее лицо.
— Все будет хорошо, — сказал я.
Она пожала плечами.
— Ага.
— Они поймают его раньше, чем он к нам приблизится.
Снова пожала плечами.
— Ага.
— Эндж, он не доберется до тебя.
— Его ударный потенциал слишком высок.
— Зато мы знаем, как защищать людей, Эндж. В конце концов, думаю, мы сможем защитить друг друга.
Она выдохнула струйку дыма поверх моей головы.
— Скажи это Джейсону Уоррену.
Я положил свою руку на ее.
— Мы не знали, с чем имеем дело, когда расторгали договор с Дайандрой Уоррен. Теперь знаем.
— Патрик, он без труда проник в твою квартиру.
Я не был готов даже думать об этом, особенно сейчас. С тех пор как Филдс продемонстрировал те магнитофоны, я чувствовал себя всемерно и глубоко оскверненным.
— Но мою квартиру не охраняли пятьдесят агентов, — сказал я.
Ее рука в моей повернулась, наши ладони слились, затем ее пальцы обвили мое запястье.
— Он вне пределов обычных рассуждений, — сказала она. — Эвандро. Он… нечто такое, с чем мы еще не сталкивались. Он не человек, он какая-то сила, и я думаю, если он захочет, то непременно меня достанет.
Она глубоко затянулась сигаретой, пепел дал вспышку, и я увидел красные мешки у нее под глазами.
— Он не…
— Ш-ш-ш, — прошептала она и убрала свою руку с моей. Затем погасила сигарету и прокашлялась. — Не хочу выглядеть плаксой или жалкой маленькой женщиной, но в данный момент мне нужно кого-то обнять…
Я встал со стула и опустился между ее ног на колени, а она обвила меня руками, прижалась щекой к моей щеке и впилась пальцами мне в спину.
Ее голос звучал в моем ухе теплым шепотом.
— Если он убьет меня, Патрик…
— Я не позволю…
— Но если это случится, ты должен мне пообещать.
Я ждал, ощущая, как страх колотится в ее груди и, корчась, пробивается сквозь поры ее кожи.
— Обещай мне, — сказала она, — что ты останешься в живых, пока не убьешь его. Медленно. Как можно медленнее, если сможешь.
— Что, если он доберется до меня первым? — спросил я.
— Он не может убить нас обоих одновременно. Это никому не под силу. А если он достанет тебя раньше, чем меня, — она немного отклонилась, чтобы посмотреть мне в глаза, — я выкрашу этот дом его кровью. Каждый сантиметр.
Вскоре Энджи отправилась спать, а я, включив лампу на кухне, принялся просматривать дела Алека Хардимена, Чарльза Рагглстоуна, Кола Моррисона и других убийств 1974 года, которые мне дал Болтон.
Судя по описанию, как Хардимен, так и Рагглстоун представали на удивленье нормальными. Единственной отличительной чертой Хардимена, как и Эвандро, была его исключительно красивая внешность, почти женственная. Но в мире множество красивых мужчин, и лишь мизерный процент не имеет жалости к себе подобным.
Рагглстоун, с треугольным выступом волос на лбу и вытянутым лицом, больше всего походил на шахтера из Западной Вирджинии. Он выглядел не слишком приветливо, но и не как человек, который распинает детей и потрошит пьяниц.
Одним словом, лица как одного, так и другого мне ничего не сказали.
Моя мать утверждала, что людей невозможно понять до конца, на них можно только реагировать.
Она прожила в браке с моим отцом двадцать пять лет, поэтому, очевидно, за все эти годы ей пришлось ох как много «реагировать».
В данный момент я вынужден был с ней согласиться. С Хардименом я провел какое-то время, прочитал о том, как из ангелоподобного мальчика он превратился в демона, причем чуть ли не за одну ночь, но, увы, ничто не подсказало мне, почему это случилось.
О Рагглстоуне было известно еще меньше. Служил во Вьетнаме, с почетом демобилизован, родом с маленькой фермы в восточном Техасе, но последние шесть лет до убийства не имел никаких контактов с семьей. По словам его матери, «был хорошим мальчиком».
Перевернув страницу в личном деле Рагглстоуна, я увидел план-схему пустого склада, где Хардимен по непонятной причине напал на него. Теперь уже склада нет, на его месте соорудили супермаркет и химчистку.
На плане было указано, где нашли тело задушенного, привязанное к стулу, изувеченное и сожженное. Там же было указано, где детектив Джерри Глинн, приехав по анонимному звонку, нашел обнаженного Хардимена в позе эмбриона на полу старой диспетчерской. Его тело было залито кровью Рагглстоуна, неподалеку валялся нож для колки льда.
Представляю, что почувствовал он, войдя внутрь и увидя тело Рагглстоуна, а затем найдя сына своего напарника без сознания рядом с орудием убийства.
Интересно, кто же сделал этот анонимный звонок?
На следующей странице я увидел пожелтевшее фото, на котором был изображен белый фургон, зарегистрированный на имя Рагглстоуна. У него был старый, неухоженный вид, к тому же отсутствовало лобовое стекло. Согласно рапорту, внутренняя часть фургона была промыта водой из шланга и насухо вытерта примерно за сутки до смерти Рагглстоуна, однако переднее стекло было выбито совсем недавно. Осколки стекла покрывали сиденья водителя и пассажиров, сверкали кучками по всему полу. А в центре фургона стояли два бетонных блока.
Кто-то, возможно дети, пытался вытащить их через отверстие от лобового стекла, когда фургон был припаркован возле склада. Воровство совершалось в одно время с убийством, которое вершил Хардимен всего в нескольких шагах.
Может быть, воришки услышали шум внутри, сочли его подозрительным и совершили тот анонимный звонок.
Я еще с минуту смотрел на фургон и ощутил нечто сродни страху.