Моя шоколадная беби Степнова Ольга

– Ну? – Сытов прибавил шагу.

– Кит, ты только не думай, что я за тобой следила. Просто одна моя клиентка живёт тут неподалёку и видела… ну, я ей дала бесплатный абонемент и она сказала… ну, Ки-ит!

– Что?

– У тебя новый фингал?

– Вроде новый.

– Кит!

– Ну что?! Только не спрашивай как у меня дела и не проси тебе всё рассказать!

– Нет, Кит! Я так рада, что ты наконец-то надел эту рубашку!

Шикарная жизнь отменялась. Отменялась роскошная квартира, темпераментная красавица-жена, а также минимальное общение с мамой.

На троллейбусе на работу, на троллейбусе с работы, «гриб» в банке, попугай на подушке, на всех каналах – красивая жизнь, а своя собственная – мимо, мимо, мимо… Бабка вчера на остановке сказала:

– Мальчик, уступи место.

Он уступил. Он не стал трясти у неё перед носом удостоверением и объяснять, что он очень даже не «мальчик».

Правда, архив его почему-то тревожил. Настоятельно хотелось туда пойти и назначить той мымре свидание. Хотелось ещё раз доказать себе, что «кесарю кесарево».

В Пригожинском деле он поставил триумфальную точку. Или нет, восклицательный знак. Он всё расследовал, доказал, всех допросил, и даже получил признательные показания от обвиняемого. Он даже испытал гордость, когда вызвал к себе Катерину Ивановну, Сытова, и этого, как его по батюшке и по матушке – Матвея Матушкина, работника специальных государственных служб!

Они пришли все.

Сытов – отстранённый, далёкий, в чёрном костюме, белой рубашке с галстуком, в каких в гроб кладут.

Катерина Ивановна и работник этот жались друг к другу, постоянно хихикали, не давая Марту сосредоточиться и продемонстрировать им свою значимость.

– Осенью состоится суд, – объявил Март. – Я вас считаю своими друзьями и хочу рассказать всё, как было. – Он вдруг подумал, что и вправду мог бы считать их своими друзьями, а почему бы и нет? Очень даже новое ощущение – считать сразу нескольких чужих тебе людей своими друзьями. В этом есть некое благородство.

– Артём Робертович Пригожин признался в том, что убил своего отца, – начал Март.

– Ну что я вам говорил! – дурашливо всплеснул руками Матушкин. Катерина Ивановна хихикнула и теснее прижалась к нему.

Ну нет, пожалуй, его он считать своим другом не будет!

– Артём Робертович действительно давно взял на прицел своего папочку с его процветающим бизнесом, деньгами, роскошной квартирой и даже домом в деревне. Но объявляться сынок не спешил, он понимал, что Роберт Иванович вряд ли ему обрадуется, вряд ли кинется покрывать его криминальные подвиги и помогать материально. Поэтому приёмный сын Пригожина наблюдал и выжидал. Первой его победой был отъезд младшего брата в Америку на постоянное место жительства. Мартин женился там на миллионерше, ни в чём не нуждался и ни на что не претендовал – всё имущество Роберта для него просто мелочь. Вторая награда его терпению – гибель матери под колёсами автомобиля. Когда отец остался один, Артём воспрял духом. Он пристроил к нему домработницей свою любовницу. Та и сообщила ему, что Роберт Иванович тяжело и, скорее всего, смертельно болен. Никакого криминала – оставалось только ждать.

– И как же он собирался объявить себя наследником? У него другое имя, криминальное прошлое, побег из тюрьмы? – спросила Катерина Ивановна.

– Видите ли, Катерина Ивановна, Артём Робертович очень странный, непоследовательный и не очень образованный человек. Он считал, что с папиными деньгами, стабильным бизнесом и новым социальным положением ему ничего не грозит. Он собирался доказать, что он сын Пригожина, предъявив свои отпечатки пальцев, которые, естественно, хранились в базах правоохранительных органов. Удивительно, что в свои последующие отсидки он не попался на этих отпечатках, и никто не заметил, что Алексей Викторович Антонов и умерший в тюремной больнице Пригожин – одно и то же лицо. В общем, ему оставалось только ждать, но отец не только не умирал, но вдруг собрался жениться. Я допросил эту Травкину, её тоже ждёт суд, именно она сообщила любовничку, что Роберт Иванович завёл себе пассию и готовится к свадьбе. Это был крах всех планов Пригожина-младшего. Он подговаривает Травкину раздобыть ему дорогой красный наряд. Сначала он планирует вырядить в него Аллу, но та наотрез отказывается стрелять в хозяина. Помогать, пожалуйста, а стрелять, никогда! Времени нет, и Пригожин-младший решает сам прикинуться Катериной Ивановной. Он покупает коробку театрального грима, и, переодевшись и вымазав открытые участки тела тёмно-коричневой краской, рано утром приходит к отцу. Пропуск у него не спрашивают по понятным причинам. Ключ от квартиры ему даёт Травкина. Роберт Иванович принимал ванну. Он услышал шаги, решил, что это Катерина Ивановна и крикнул: «Катенька, заходи!» Зашла «Катенька» и выстрелила ему прямо в лоб. За секунду до смерти Роберт Иванович понял, кто в него стреляет, и крикнул: «Будь проклят ты, гад! Всё равно тебе ничего не достанется!» Дело в том, что Роберт за три дна до смерти написал то самое завещание, и вовсе не потому, как вы, Матвей, утверждали, что Артём раскрылся отцу, а потому, что боялся, что болезнь подкосит его раньше, чем он успеет жениться. Врачи отвели ему очень мало времени, и он чувствовал себя очень виноватым перед Катериной Ивановной за этот бурный роман.

Выстрелив в отца, Артём бросил оружие в ванной, зачем – он сам не может сказать. Просто наслушался в новостях, что профессионалы всегда бросают оружие на месте преступления. Стрелял он в перчатке, которую взял на полке в прихожей. Потом перчатку снял, положил на место, закрыл дверь на ключ, вышел на лестницу и в закутке за мусоропроводом нашёл оставленный для него Травкиной пакет с замызганной рабочей одеждой. Там он переоделся, положил красные вещи в пакет и выбросил в мусоропровод, а сам в рабочей робе, кепке с длинным козырьком вышел из дома. Он даже не стёр с себя тёмный грим и не переодел женские туфли, длинные штанины почти скрывали красную обувь сорокового размера, которую с трудом нашла ему Травкина. Кто приглядывается к рабочим? Во дворе давно строится роскошная детская площадка, и никто не обратил внимания на рабочего, который потолкался около этой площадки, а потом покинул территорию дома, легко перемахнув через забор. Ну вот, в общем и всё. То, что он пытался убить на поминках Мартина и Катерину Ивановну, только подтверждает, что он не очень умный и последовательный человек. Он действительно по серёжкам, которые были на Катерине Ивановне, догадался, что семейные драгоценности найдены. Наверное, и Мартин догадался, но не подал виду.

– Зачем он стрелял в меня в моём доме в Волынчиково? – хмуро спросил Сытов.

– Он не в тебя стрелял. Матушкин правильно сказал, он выстрелил в то, что зашевелилось. А приехал он туда затем, чтобы убедиться, что именно там найдены драгоценности. Он увидел перерытую землю, сломанные лопаты, сдвинутую бочку, он пришёл в отчаяние от того, что сам не догадался перерыть всё вокруг дома. Ну, а про Бурабона вы знаете лучше меня. Старое дело наконец-то закрыто.

– Ну и ладненько! – Матушкин хлопнул себя по коленкам и встал. Они с Катериной Ивановной опять захихикали и, прижавшись друг к другу, бочком выскользнули за дверь, даже не поблагодарив его, Марта, за совершенно необязательное посвящение их во все детали этого дела.

– Вот тебе, батенька, и Бурабон! – вздохнул Сытов и тоже засобирался.

– Сытов, Сытов! – Март вдруг испугался, что и Сытов вот так же уйдёт – без благодарности, не попрощавшись, и он останется совсем один, потащится на свою остановку и будет ждать там в толпе свой троллейбус. – Сытов, а давай снова забабахаем «праздник детства»! Я приглашаю. Мне, представляешь, премию дали за раскрытие архивного дела Бурабона. У меня денег в кошельке, счас… две тысячи двести двадцать восемь рублей! Поехали, а?!

– Поехали, – кивнул Сытов. – Только, чур, забойное место выбираю я.

– Ладно, – обрадовался Март. – Только, чур, без «Секса на пляже»! Я от него косею и выдаю все служебные тайны.

ЭПИЛОГ
ПРОШЛО ВОСЕМЬ МЕСЯЦЕВ

«Padam... padam... padam...
Напев Эдит Пиаф.
Padam... padam... padam...
Кто весел, тот и прав.»
незаменимый Марат Шериф

Катерина сидела на кухне и рассматривала за окном небо. Облаков было – раз, два, три, четыре, пять. Вчера в это время было всего три.

«Будем считать это утро пасмурным», – подумала она и улыбнулась.

Есть совсем не хотелось, потому что тошнило. Или нет, тошнило от того, что очень хотелось есть. Проблему эту было невозможно решить. Есть или не есть? Она потянулась за сигаретой.

– Тебе нельзя, – из-за спины вдруг возник Мат-Мат и сильно шлёпнул её по руке.

– Немножко можно. – возразила она. – Чуть-чуть никотина просто необходимо любому организму.

– Взрослому организму, – поднял палец вверх Мат-Мат. – А у тебя внутри ещё один организмик – ма-аленький такой организмёшник, и ему этот никотин на фиг не нужен, он ему только навредит!

– Не навредит! – заныла Катя.

– Навредит.

– Не навредит!

– Навредит.

– Если бы я знала, что ты станешь таким занудой, я никогда не вышла бы за тебя замуж.

Зануда был чисто выбрит, от него пахло парфюмом, и он был привычно закутан в шёлковый синий халатик.

– Ну хоть ты покури, а я понюхаю! – взмолилась Катя.

– Нет! – Мат-Мат топнул босой ногой, открыл крышку кастрюли и с наслаждением понюхал дымок. – Тебе нужно поесть. Я с утра сварил отличный супец!

– Меня тошнит. Меня всё время тошнит.

– Тебя тошнит, а пацана не тошнит. Он есть просит. Слышишь, он пищит: «Ма-ма! Су-па! Су-па!»

– Он пищит: «Ку-рить! Ку-рить!» – Катерина тоже топнула ногой.

– Слушай, так может, ему героинчику сразу?..

– При чём тут героинчик? – опешила Катерина. – И вообще, никто ещё не сказал, что это пацан.

– Ну, никто ещё и не сказал, что это девка. Так, ваше величество, как вас там, – Мат-Мат отцепил с холодильника примагниченную бумажку и прочитал: – Марримба Катерина Ивановна Ункулункулу Мбондо, чего вам наковырять из супчика?

– А что там есть?

– Там есть фасоль, морковка, маленькие, хорошенькие кусочки мяса, немножко лука…

– Во, давай варёного лука, пацанчик обрадуется.

Мат-Мат посмотрел на неё сочувственно и ложкой стал вылавливать на тарелку варёный лук.

– Ты не передумаешь? – на всякий случай спросил он.

– Нет. Или сигарета, или варёный лук. От всего другого меня тошнит.

Мат-Мат вздохнул, поставил перед ней тарелку, налил себе суп и сел рядом завтракать.

– Только идиоты завтракают супом, – сказала Катя, цепляя вилкой и с аппетитом поедая лук.

– А мы и есть идиоты. У нас нефть, газ, золото, алмазы, алюминий, титан, и эта… как её ниобиевая руда. А мы до сих пор торчим в холодной Москве.

– Вот рожу и поедем, – с набитым ртом ответила Катерина. – Покажу им маленького наследника. А пока и тут дел хватает. У тебя работа, у меня – дела. С этой сетью кафе дел невпроворот! Управляющие всё делают неправильно. Они неправильно строят рекламную политику, неправильно подбирают и обучают персонал, они неправильно считают и расходуют деньги! И потом, я не могу сейчас просто так бросить агентство! Верещагин тупой! Из него креативщик, как из меня… Дездемона! Андреич рыдает и плачет, просит Верещагина подучить, передать ему, так сказать, опыт. Ну разве можно научить креативу?! Разве можно передать собственные мозги?! Верещагин пыхтит, старается, боится потерять это место. А если я его брошу, он точно его потеряет! Я учу его ловить идеи из космоса. Вот дали задание обозвать джинсовый магазин и придумать ему логотип. Какой только дряни они там в отделе не напридумывали! И «Поднебесный ковбой», и «Солнечная долина», и «Джинсовый рай»! Вот как бы ты обозвал джинсовый магазин?

– «Лимпопо», – пробурчал Мат-Мат, шумно хлебая суп.

– Точно! – заорала Катерина и бросилась к телефону.

– А логотип, – вслед ей заорал Мат-Мат, – гнилой лимон в шляпе!

– Андрей Андреич! – крикнула Катерина в трубку. – Это я, Ункулункулу Мбондо! Хорошо, что узнал! Значит так, магазин называем «Лимпопо», а логотип – гнилой, нет, просто лимон в шляпе! Да, я гений! Да, креативу научить невозможно! Да, ещё минимум пять месяцев я вас не брошу! Что?! Разбежался с женой? Что так на старости лет? Ой, после стольких лет жизни! Зануда?! Мой тоже зануда. Курить не даёт и кормит варёным луком. Да ты что? Так и сказала, что ты лысый козёл, который её не ценит? Нет, ну мой до такого пока не докатился. С перчатки всё началось? – Катерина плюхнулась со всего маха на стул. – Какой ещё перчатки? Ты потерял подаренные ею перчатки? Одну?! Прошлой весной? А какая она была? Чёрная, кожаная, очень даже не новая. Слушай, какая мелочная у тебя женщина. – Покосившись на Мат-Мата, Катерина нырнула с трубкой в спальню. – Слушай, Андреич, твоя долбаная перчатка находится у меня. Если бы не она… я не взяла бы тогда отпуск, не попала бы в передрягу, не ждала бы сейчас ребёнка, и… у тебя бы не было этого шикарного названия магазина – «Лимпопо»! Приезжай, забирай свой трофей и мирись с женой. Если человек дорожит твоим отношением к своим подаркам, с этим человеком нельзя разбегаться! Всё. Целую тебя в твою роскошную лысину. Пока.

Она вышла из спальни с видом нашкодившей девочки.

Мат-Мат мыл на кухне посуду.

– Что, шушукаемся с начальством? – спросил он, оттирая намыленной губкой тарелку.

– Но ты же шепчешься со своим Фёдорычем в ванной по телефону практически каждый вечер!

– Сравнила! – фыркнул Мат-Мат. – То Фёдорыч, а то Андреич! Кстати, если бы не Фёдорыч, фиг бы бабушка Матильда получала раз в месяц свою любимую «белую пыль». Где это видано, чтобы по распоряжению генерала-майора «рассыпуху» по адресу доставляли? Проникся мужик!

– Вот и Андреич проникся! Хочет быть крёстным папой нашему пацану.

– Боже упаси! – Мат-Мат чуть не грохнул тарелку. – Боже упаси! Лысый, толстый, старый крёстный папа! Ну нет! Крёстным папой будет Фёдорыч!

– А он не лысый?

– Нет.

– Не толстый?

– Нет.

– Не старый?

– Нет!

– Слышь, познакомь!

Он замахнулся на неё полотенцем и погнал по комнатам, нагнав, как обычно, в спальне. Она плюхнулась на атласное синее покрывало, и он всё же шлёпнул её полотенцем по ляжке. Потом сел рядом и сказал:

– Я вот всё время думаю, беби, он будет беленький или чёрненький – наш пацан?

– Я думаю, беленький, – сказала Катя.

– А я думаю, чёрненький, – возразил Мат-Мат.

– У Зойки родился рыжий, – задумчиво произнесла Катерина.

– А у Верки как баклажан, – продолжил Мат-Мат.

– Найоб их, кстати, навещает обеих и платит шикарные алименты. Женщины очень довольны.

– Тут пол Москвы этим Найобом довольны, – усмехнулся Мат-Мат.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. У меня работа такая – всё знать.

– Значит, всё-таки чёрненький, – нахмурилась Катерина.

– Фига с два! – заорал Мат-Мат. – Беленький! Весь в меня!

– Врачи говорят, что абсолютно не понимают, как я могла забеременеть.

– Ха! Врачи. Да что они понимают в этом?!

– Кит! Ну Кит!

– Ну что?

– Ну зачем ты опять купил ей мороженое?! Это четвёртое мороженое, которое она ест за сегодня, а ведь нет ещё и двух часов дня!

– Пусть ест! Она никогда раньше не ела мороженого!

– Пусть есть! – кивнула маленькая кудрявая темнокожая девочка лет четырёх.

– Диатез! Диабет! Диа…

– …рея, – подсказал Сытов Лике, которая хлопала себя по бокам руками как глупая курица крыльями. Никогда раньше Сытов не видел, чтобы Лика так хлопала себя по бокам руками.

Они шли по узкой полоске пляжа, утопая по щиколотку в белом песке. Справа мирно плескалось Красное море, слева возвышались огромные пальмы – самые настоящие пальмы, которые в Египте на каждом углу, которые вечно зелёные, гордые, неприступные, и нереально большие. Было где-то плюс пятнадцать – нормальная температура для африканской зимы. На Сытове были шляпа и шорты, на Лике – шляпа и шорты, и на девочке – шортики и широкополая розовая панамка.

– Кит, хватит шляться по побережью, пойдём в отель, скоро обед.

– Пусть ребёнок подышит свежим воздухом. Пусть полюбуется на свою историческую родину.

– Пусть, – повторил ребёнок и уронил мороженое в песок.

– Что она видела в этой сырой, холодной Москве в этом своём вонючем детдоме?! – Сытов остановился и заглянул Лике в глаза, приподняв за края поля её шляпы.

– Что? – повторил ребёнок его вопрос, поднял из песка мороженое и начал снова его лизать.

– Кит, а с чего ты взял, что её родина здесь? Этого никто не знает – где её родина! – Лика забрала у девочки мороженое и, размахнувшись, бросила его в море. – Катенька, – сказала она, – будешь есть много сладкого, станешь толстой как папа. Пойдём в отель, мама тебе фрукты купила.

– Пойдём, – пожала плечами девочка, отцепила ручонку от Сытова и сунула её в Ликину руку.

Они пошли впереди, Сытов поплёлся сзади.

– Лика!

– Что?

– Что за кукла торчит из её рюкзачка? Я такую не покупал.

– Я сегодня утром купила ей на базаре.

– Это пятая кукла за день, а ведь нет ещё и двух часов дня!

– И что?! У ребёнка никогда не было кукол!

– Никогдя не было! – повторила девочка.

– Ребёнок не должен играть в одни только куклы! Он будет односторонне развит!

– Не будет! – крикнула Лика.

– Не будеть! – повторила девочка.

– Катенька, – Сытов перехватил ладошку девочки в свою руку и пошёл с ней вперёд, – пойдём в отель, папа тебе конструктор купил. Будешь возиться с одними куклами, станешь такой же тряпичницей как твоя мама!

Отель был пятизвёздочный, самый шикарный на побережье – «Шератон Мирамар». Сытов не поскупился, покупая этот тур в Египет. Он хотел, чтобы эта поездка запомнилась на всю жизнь. Как только закончилась вся кутерьма с удочерением, как только все бумаги были подписаны, документы оформлены, и они с Ликой, взявшись за руки и затаив дыхание, пришли в детский дом и навсегда забрали темнокожую, кудрявую Катьку, он помчался в турагентство и купил этот тур.

– Девочка должна освоиться, привыкнуть к вам, нельзя её сразу тащить в путешествие! – сказала воспитательница детского дома, узнав о планах Сытовых.

– Вот и освоится, – сказал Сытов, хватая маленькую Катьку на руки.

– Вот и привыкнет, – добавила Лика, надевая на Катьку невиданной красоты меховую шапку.

– Воть и привыкнеть, – повторила Катька. Она всегда за ними всё повторяла, выражая полное с ними во всём согласие.

Через неделю они были уже в Египте.

– Хорошие девочки к обеду переодеваются, – сказала Лика в номере и вытряхнула из шкафа на кровать с десяток разноцветных маленьких платьиц.

– Кит, хорошие девочки переодеваются? – уточнила Катька у Сытова.

– В общем-то да, – кивнул Сытов, и тоже зашёл в гардеробную, чтобы переодеться.

– В общем-то да, – повторила Катька и стянула с себя шортики.

– И вообще, какой я тебе Кит? – крикнул Сытов из своего отделения. – Не Кит, а папа. Па-па! Повтори.

– Неть, Кит! – первый раз не захотела повторить Катька.

– Ну хоть папа Кит, лодно?

– Если папа, значит – Карло. Неть! Или папа Карло или Кит!

Лика громко захохотала. За ней так же громко захохотала Катька.

Сытов вышел из гардеробной. Катька была в розовом платье с оборками, бантиками, рюшками, бусинками… У Сытова в глазах зарябило от Катькиного платья. На Лике был брючный костюм цвета топлёного молока, она была причёсана, накрашена, будто не тащилась за ним десять минут назад по пляжу раскрасневшаяся и запыхавшаяся. В ушах у неё…

– Лика! Что у тебя в ушах?!

– А что, плохо? Тебе не нравится? Вызывающе?

– Лика, эти серёжки… Они как кольцо у Катьки! Золотые ящерицы с бриллиантами в зубах… Ты что… откуда?

– Кит, я забыла тебе рассказать. Перед отъездом мне позвонила Катерина Ивановна и позвала меня в одно из своих кафе. Мы посидели, поболтали немножко. Выпили кофе, закусили пирожными. Да, а что в этом такого? Я сказала ей, что мы хотим усыновить девочку.

– Удочерить. Ну зачем ты ей это сказала?! Это очень личное, это наше.

– Нет, Кит, я не сказала какую девочку! Просто девочку, потому что я… ну, мне поздновато рожать. Тогда Катерина Ивановна вытащила из ушей эти серёжки и сказала, пусть у вас будут фамильные драгоценности. От матери к дочери, ну и так далее… Что, плохо? Это очень дорогие, старинные серёжки.

– Старинные, – повторила Катька.

Сытов тяжело вздохнул.

– Слушай, а этот галстук к этой рубашке не очень яркий? – спросил он.

– Пойдём, папа Карло, – засмеялась Лика и потянула его из номера. – Есть хочется, сил нет.

– Лика, а кто сказал, что тебе поздновато рожать? – закрывая дверь, спросил Сытов.

– Кто? – задрала голову Катька.

– Ой, да идите вы! – захихикала Лика.

Сытов заказал себе суп из морепродуктов. Он терпеть не мог морепродукты, но Лика их очень хвалила, и он заказал. Только бы в этом супе не плавало варёное яйцо. Яйцо там не плавало, но морские гады показались ему не менее омерзительными. Поэтому Сытов очень обрадовался, когда у него зазвонил мобильный телефон. Обрадовался и удивился. Все знали, что он пропадает в Египте, что у него отпуск, что у него ребёнок – кому он понадобился? Он отодвинул тарелку с супом, сказал «извини» Лике и вышел из-за стола. В глубине зала стояли низкие диванчики, и Сытов направился туда.

– Да? – спросил он телефонную трубку.

– Сытов! – заорала трубка голосом Марта. – Сытов! Отпад!

– Март, ты, что ли? Что у тебя стряслось?

– О-о, Сытов! Помнишь, я рассказывал тебе про архивную девушку?

– Ты всё же назначил ей свидание?

– Да, представляешь, столько месяцев сомневался, наконец, купил тортик и пригласил попить чай на свою коммунальную кухню!

– И она пришла?

– Нет, Сытов!!! Она сказала незачем причинять неудобства соседям и позвала меня с тортиком к себе! У неё трёшка, Сытов! Трёш-ка!!! И она си-ро-та! У неё папа умер, мама умер, бабушка умер, и дедушка давным-давно умер!

– Ты сам смотри не умри!

– Нет, Сытов, я теперь очень долго не захочу умирать! Ты просто не представляешь, что это за женщина! Что это за-а-а!

– Разве ты, Март, не знал, что самые страстные любовницы и хорошие жёны – это серые мыши в очках?

– Нет, Сытов, в том-то и дело, что не знал! Трёшка! Сирота! Женюсь! Кстати, когда ты вернёшься? Моя Наташка говорит, что новости без тебя невозможно смотреть. Она говорит, что ты лучший ведущий! Она говорит, что все бабы в архиве от тебя без ума! Когда ты вернёшься?

– Ещё две недели мои.

Сытов нажал на отбой и пошёл за столик.

– Она заснула, – пожаловалась Лика и показала на Катьку. – Ела, ела, вдруг ткнулась носом в тарелку и заснула. Кит, мне кажется, что мы замордовали ребёнка своим Египтом.

Сытов осторожно взял Катьку на руки и на цыпочках пошёл в номер.

Лика семенила за ним, стараясь не стучать каблуками.

Он уложил Катьку в кроватку прямо в платье и тихонько, под нос, запел то, что пел ей каждый раз перед сном: