Моя шоколадная беби Степнова Ольга

7

«Когда не осень, но дожди

недалеки,

когда кругом одни вожди

и дураки,

и впору возраст называть

«вторая треть» –

ещё не поздно что-то знать

или уметь»

по-прежнему Марат Шериф

Сытов сидел на кухне и давился варёным яйцом. Он даже чай заварил не чёрный, а зелёный, чтобы получить негатива на полную катушку. Он всю ночь терзал телефон, пытаясь дозвониться до Катьки, но никто не брал трубку, даже тот размалёванный урод, плохо играющий женщину.

Идти туда не имело смысла.

Раз трубку никто не берёт, значит, дома никого нет – логично рассудил Сытов.

Он доел одно яйцо и начал чистить второе. Скорлупа отделялась с кусками белка, и это раздражало Сытова даже больше, чем то, как варёный желток застревал в глотке. В конце концов, он психанул и пульнул недочищенное яйцо в раковину. Оно громко шмякнулось о нержавейку, треснуло, и совсем потеряло съедобный вид.

Это не утро. Это конец жизни какой-то.

На шум пришла Лика. На ней было что-то безумно розовое, прозрачное, и чрезвычайно соблазнительное.

– Не понимаю, зачем швыряться яйцами, – сонно сказала она и налила себе кофе. – Там в холодильнике есть булочки, шоколад и копчёная колбаса. Я купила.

– Ты?!! – Сытов захлебнулся зелёным чаем и закашлялся.

Заставить Лику купить булочки, шоколад и копчёную колбасу можно было только под угрозой расстрела. Она похлопала его спине.

– Да, Кит, я решила к тебе подмазаться. Через твой капризный желудок. Что, не очень оригинально?

– Спасибо. Но я всё-таки хочу похудеть. – Он достал из раковины яйцо и снова начал ковырять скорлупу.

– Хочешь, вместе поедим булочки с шоколадом и колбасой, Кит?

– Нет. Такой жертвы я не приму.

Они молча позавтракали.

– Я на работу. – Лика встала и сложила посуду в мойку.

Сытов взял телефонную трубку и набрал заученную комбинацию цифр. Никого. Он нажал на отбой.

– Кому ты всё время звонишь?

– Не скажу.

– Чтобы не врать?

– Да.

– А я знаю! Ты звонишь своей темнокожей девчонке. Скорее всего, это так, потому что весь дом болтает, что старичка в нашем подъезде убила какая-то негритянка по имени Катерина, которая всегда ходила только в красных платьях. Но вроде её отпустили, потому что…

– Не знал, что ты собираешь сплетни!

– Я не собираю сплетни, Кит, я сопоставляю факты. Почему ты мрачнее тучи? У тебя ничего не получилось с этим красным платьем? Ты не узнал, что хотел? Ты не знаешь, как помочь этой Катерине? Зашёл в тупик? Расскажи, Кит! – Она опять уселась за стол и уставилась на него карими глазами с выражением умной собаки.

– Чёрт бы побрал твою проницательность! – Сытов грохнул чашку с чаем о стол. Он так и не осилил это жутко полёзное зелёное пойло с запахом банного веника и садовых клопов. – Да, я зашёл в тупик! Красные тряпки у мадам Павловой украла её домработница по имени Алла Травкина. Травкина испарилась со своего постоянного места жительства, якобы переехав к любовнику. А любовник у нас, кстати, очень подозрительный тип! Вполне даже тянет на гнусного убийцу. Но! Он не имеет ни имени, ни адреса, ни… даже внешности! У него есть только дурацкая кличка Робинзон и татуировка на среднем пальце – крест.

– Кит! Это уже многое!

– И что ты предлагаешь с этим делать?

– Что-что! Робинзон – не самое избитое прозвище. Если когда-то, где-то он засветился в криминале, его должны знать! Сиди дома, я тебе перезвоню. – Она встала и ушла в спальню, где, судя по звукам, стала переодеваться.

Сытов почувствовал себя уязвлённым.

– У тебя, что есть доступ к оперативной информации? – крикнул он.

– Один очень крутой криминальный «авторитет» водит свою подружку в мои салоны на массаж и прочие процедуры! Пожалуй, я бы предложила ей годовой бесплатный абонемент за…

– Кто он?!! – заорал Сытов, в два прыжка очутился в спальне и затряс за плечи свою жену. – Кто?! Ты с ним спишь?!

– Ты спятил, Кит! – Лика вывернулась из его рук и плюхнулась на кровать. На ней были голубенькие брючки и шлёпки на шпильке, выполнявшие роль тапочек. – Я с ним не сплю, не ем, и даже не пью. Я его даже практически не вижу. Но вполне могу попросить об одной услуге. Кажется, тебе нужно завязывать с диетой, а то с мозгами у тебя стало не очень…

– А у тебя очень!

– Тебе нужно лопать побольше жиров и углеводов, Кит. Будешь толстым, добрым и умным.

Сытов промолчал. Наверное, он и впрямь выглядит дураком, но он очень привык за последнюю неделю идти на поводу у своих импульсов и говорить то, что первым приходит на ум.

– Сиди дома, я позвоню в течение дня. – Лика натянула голубой пиджачок, потрясающе выгодно подчёркивающий фигуру, и пошла в коридор.

– Кит! – крикнула она от двери.

– Что?

– Говорят, эта негритянка очень красивая!

– Это правда!

– Кит!

– Ну что?

– А когда ты спасёшь её, и она с благодарностью простит тебе всё, что между вами когда-то произошло, ты… уйдёшь от меня?

– Не знаю.

А он и правда не знал, что сделает, если Катька простит его.

Сытов закрыл глаза и представил себе её новую: дерзкую, взрослую и потрясающе красивую – в красном платье, на красном «Мустанге».

Наверное, на животе у неё шрам.

Наверное, она стала жёстче, умнее, циничнее.

Он примет её любую.

Что-то там Март говорил, что она любит обрабатывать богатеньких старичков. Эх, если бы Март только знал, что Катька имеет на это право! И это право – добиваться любыми путями своей выгоды, любой ценой выживать, – дал ей он, Сытов, когда бросил умирать на сухой осенней траве.

Нет, конечно, он знал, как поведёт себя, если Катька его простит. Он бросит свою жизнь к её тёмным ногам, и пусть она распоряжается ей как хочет. Лике придётся с этим смириться.

Сытов не заметил, как заснул. Всё-таки, он совершенно не умел находиться в отпуске.

Его разбудил телефонный звонок. Он проснулся и с ужасом понял, что уже вечер.

– Лика! – заорал он, но Лика не отзывалась.

Телефон назойливо пиликал.

– Алло! – крикнул он в трубку.

– Кит! Ты что там, с беговой дорожки не слезаешь? – удивилась Лика его сбившемуся дыханию.

– Я спал. Ты меня разбудила.

– Я всё узнала, Кит!

– Что?

– Про этого твоего Робинзона!

– Говори!

– Только один человек может носить такую кличку – Алексей Викторович Антонов. В криминальном мире он хорошо известен как волк-одиночка, потому и получил такое прозвище – Робинзон. Одно время он занимался тем, что ездил по городам, открывал фирмы-однодневки и собирал с населения взносы под якобы строящиеся квартиры. В последний момент он исчезал вместе с деньгами. Естественно, он бегал, менял адреса, паспорта, имена, но пару раз всё же попался на своих афёрах и сидел, но недолго, выходил по амнистии. Сейчас он осел в Москве, чем живёт, неизвестно, где – тоже неизвестно, но иногда появляется в клубе «Графские развалины», играет в рулетку. У него действительно татуировка на среднем пальце, у него действительно очень неприметная, незапоминающаяся внешность!

И тут Сытова словно кувалдой по голове огрели.

Или это называется правильным словом – «озарение»? Он подскочил с кровати, головой влетел в абажур торшера, и, потеряв равновесие, рухнул опять на кровать в оранжевом, тканевом колпаке. Он взвыл от собственной тупости, тупости, тупости!

– Кит, что за шум? – заорала трубка Ликиным голосом. – Эй!

Сытов снял с головы абажур, пристроил его на торшер и треснул себя кулаком по голове.

– Эй, Кит! Я тебе помогла? Это стоило мне двух годовых абонементов в мои салоны! Ещё немножко таких расследований, и я разорюсь!

– Идиот! – сам себе сказал Сытов.

Он жил этим столько лет, он столько раз прокручивал ситуацию, поломавшую его жизнь чувством вины, и вдруг, когда услышал слова, рефреном звучавшие в его голове годами – забыл их!

«А никакой! – сказала тринадцать лет назад в Волынчиково Попелыха, когда он решил расспросить её про родственника, приезжавшего к бабе Шуре. – Никакой! Говнистый такой, щурится только всё время».

«Да, приходил мужик, лет тридцать пять, – сказала тогда продавщица в сельском магазине, – невзрачный такой, и татуировка у него на пальце была, распятие вроде…»

«Среднестатистический, – сказала девка в общаге, описывая этого Робинзона. – Внешне – говно, а не мужик. Подслеповатенький, щурится всегда. Татуировка у него на среднем пальце – крест!»

Идиот, Сытов, мучился, вспоминая, что напоминали ему девкины слова!

Таких совпадений быть не может.

– Кит! – кричал телефонная трубка. – Где ты?

– Извини, – пробормотал Сытов в трубку и нажал на отбой.

Теперь у него есть, с чем идти к Катьке. И с чем идти к Марту. Пусть Март работает, расследует, какая связь между тем шабашником Лёшей, нагрянувшим к его бабке новоявленным родственником и этим Алексеем Викторовичем Антоновым, решившим вырядиться под Катьку. Так и быть, чтобы спасти Катьку, он расскажет Марту ту давнюю историю. Так и быть, понесёт наказание, если таковое ему полагается.

Он схватил телефон и снова набрал Катерину. Ему снова никто не ответил.

Сытов натянул джинсы и выбрал почему-то яркую, гавайскую рубаху, которую как-то привезла ему Лика из отпуска, чтобы разнообразить его консервативный гардероб.

Одевшись, он опять схватил телефон и набрал домашний номер Марта, который знал ещё с детства. Опять послышались гудки, буравящие мозг, и опять никакого ответа.

Сытов заметался по комнате. Что делать? Куда бежать? Сидеть дома с таким «открытием» он не мог. Нужно подумать, какой шаг будет верным.

Он побежал на кухню, открыл холодильник, нашёл там палку копчёной колбасы, отмахнул здоровый кусок и попеременно стал откусывать с наслаждением то от него, то от огромной сдобной булки. Надо действительно лопать больше жиров и углеводов! Он запил трапезу глотком коньяка прямо из бутылки и утёр рот рукой широким, размашистым жестом – от локтя к запястью. С каких это пор он не стесняет себя ни в словах, ни в жестах?..

Колбаса с булкой сделали своё дело: он принял твёрдое решение.

Сейчас он поедет к Катьке. Даже если её нет дома, он сядет под дверью, и будет сидеть до тех пор, пока она не придёт. Переодетому гаду в парике, который вертится вокруг неё, он набьёт морду. Такая сволочь не может быть его соперником. Интересно, откуда тот знает, что он – Сытов? Ведь спросил же он: «Сытов?». Значит, Катька рассказывала ему про свою давнюю любовь. Значит, Катька помнит его, а может даже ещё и любит? Она увидит его, узнает, что он для неё сделал за эти дни и… простит. Она поцелует его своими тёплыми, по-негритянски пухлыми родными губами и они поженятся.

И нарожают темнокожих детей. И он уйдёт с опостылевшего телевидения и устроится… в Большой театр! Рабочим сцены. Катька теперь богатая – проживут!!!

Он нацепил ботинки и выскочил за дверь. Где-то в глубине квартиры надрывался телефон. Наверное, Лика пыталась до него дозвониться.

Голова болела так, что в глазах то вспыхивали, то гасли яркие пятна странных конфигураций. Иногда пятен было сразу несколько, и они складывались в причудливые картинки, подобные тем, которые Март рассматривал в детстве, крутя перед глазом игрушку «Калейдоскоп».

Голова начала болеть в то похмельное утро, когда он очнулся после устроенного Сытовым «праздника детства» и продолжала болеть уже двое суток, не сдаваясь ни таблеткам аспирина, ни холодным компрессам, ни массажу, который делала мать, приговаривая:

– В нашей семье алкоголиков не было! И разгильдяев в нашей семье тоже не было!

Март каждый раз открывал рот, чтобы возразить, что старший следователь прокуратуры не может быть ни алкоголиком, ни разгильдяем, но каждый раз закрывал его, так ничего и не сказав. Он понимал: будь он хоть генеральным прокурором, для матушки он был и останется непутёвым сыночком, выбравшим неправильный вуз.

День он провёл на работе, так и не сдвинувшись с места в этом дрянном Пригожинском деле. Март вызвал к себе и долго пытал охранника элитного дома, где проживал теперь Сытов. Как мог человек в красном беспрепятственно проникнуть в дом?! Охранник бычился, хмурился и бурчал:

– Я в который раз говорю, не спрашивал я у Катерины Ивановны пропуск никогда! Во-первых, её ни с кем не спутаешь, она… негра, и ходит всё время в красном, во-вторых, стеснялась она и шкерилась, видно, неудобно ей было, что к такому пожилому человеку бегает. Вот я лишний раз её и не смущал! Мне за корректность тоже платят. А тут вижу – идёт, шляпой лицо прикрывает. Удивился, что не на машине, но пропустил её. Вот и всё. Вина моя есть, но небольшая.

– Войти-то вошёл тот тип в красном, а вышел как? Видел?

– Не видел, – в сотый раз отвечал охранник.

– Значит, он где-то переоделся, краску с себя тёмную смыл, тряпки куда-то запрятал, и спокойненько вышел?! – терял терпение Март.

– Никто чужой в тот день не заходил и не выходил, на камере это прекрасно видно, – терял терпение и охранник.

– Значит, что, кто-то «свой»? – психовал Март. – Чушь! Весь дом опрошен, все приличные люди, у всех отличные алиби! Чушь! И потом, куда могли деться эти красные тряпки? Шляпу за батарею в подъезде не заткнёшь!

– Да, блин, гражданин начальник, если в мусоропровод шмотки засунуть, то никто не найдёт! Машина вечером приедет и заберёт! Никто ничего и не заметит!

– Да, блин, не заметит, – вынужден был согласиться Март. – А ты что, предлагаешь мне по помойкам Москвы самому побегать, шляпу поискать?

– Не, блин, не предлагаю, – испугался охранник. – Отпускайте меня! Я и так чуть работы из-за этого убийства не лишился, штраф за невнимательность заплатил! Отпускайте, начальник! Кто ещё за такие деньги туда работать сутки через двое пойдёт?

– Такие же уроды и пойдут, – буркнул Март и подмахнул ему пропуск.

Голова пульсировала острой болью, перед глазами из ярких вспышек складывался причудливый калейдоскоп.

«Ничего не получается, – подумал Март. – Я маленький, ничтожный человечек! Мой удел – халявный тортик и архивная девица в жилетке. Вот пойду сегодня в архив и назначу ей свидание на своей коммунальной кухне. Такая придёт! Это тебе не Катерина Ивановна. У неё под юбкой, наверное, толстые розовые панталоны. Как там говорится? Богову богово, а кесарю кесарево».

В архив он не пошёл, конечно. Приехал домой, взял в аптечке копеечный аспирин, и на кухне, на подоконнике, нашёл заветную трёхлитровую банку с жёлтой жидкостью, которую бабка Валька загадочно называла «гриб». Март очень любил этот сладкий напиток, и в детстве частенько отпивал прямо из банки, не спросив разрешения у бабки. Он и сейчас воровато оглянулся и плеснул себе в чашечку этой вкуснятины. Запил таблетку, пошёл в комнату и включил телевизор. Включил, пощёлкал каналами, и с раздражением выключил. Везде показывали красивую жизнь.

Голова всё болела. Он прилёг на древний диванчик и положил на лицо подушку с глупым, вышитым попугаем на наволочке.

Как он ненавидел свою жизнь! Этот «гриб» в банке, этот «висяк» с красными шмотками, эту подушку с какаду, пахнувшую старым жилищем и плесенью. А особенно он ненавидел звук ключа, поворачивающегося в замке комнаты. Этот звук означал – мама пришла.

Вот и сейчас, вместо того, чтобы задремать, он ждёт напряжённо, когда же она придёт. Март откинул подушку и вскочил. Нет, так больше жить нельзя! Он пойдёт сейчас… он пойдёт к Катерине Ивановне! Он припрёт её к стенке вопросами, на которые она не сможет ответить, он пригрозит ей тюрьмой и намекнёт, что только он сможет её спасти. Она испугается. Они будут одни в её большой элитной квартире, и ей ничего не останется, как полностью положиться на него. Март уговорит её, и не просто уговорит, он докажет, что им необходимо быть вместе.

И тогда эта жизнь кончится.

Он оделся, обулся, и через длинный, скучный, дрянной коридор вышел из прошлой жизни.

В комнате трещал телефон, но он решил, что больше здесь не живёт.

Катерина проснулась, потому что выспалась. Она открыла глаза, не обнаружила на потолке привычных облаков и птиц, и всё вспомнила. За окном уже были сумерки, значит, она проспала весь день.

Где-то далеко трещал телефон, он и раньше трещал, она слышала это сквозь сон. Катя встала, начала искать трубку, спустилась вниз по лестнице и обнаружила, что телефон звенит в спальне. Если Катерине не изменяла память, и если это был не дурной сон, то спальню она заперла, а ключ выбросила с шестнадцатого этажа. Катерина подёргала дверь – так и есть. Замок на двери стоял просто отличный, ничем не отжать. Пойти поискать ключ?

Катерина натянула сарафан, надела тапочки и вышла в подъезд. В конце концов, в спальне остался не только телефон, там ещё и шкаф-купе, а в нём все её вещи. Она не стала запирать входную дверь на ключ, только прикрыла её, потому что какому грабителю придёт на ум грабить пентхауз на шестнадцатом этаже, когда лифт не работает?!

Она понеслась вниз, перескакивая ступеньки.

– Эй, Кать! – крикнула Верка из своей будки, но Катерина отмахнулась от неё и выскочила на улицу.

«Мустанга», и правда, не было на привычном парковочном месте. Катерина вздохнула и поплелась в маленький скверик, где в траве мог затеряться ключ. Она села на корточки и шаря по мокрой траве руками, медленно стала продвигаться вперёд.

– Эй, Кать, чего ищем? – раздалось за спиной.

Катерина подняла голову и увидела Майкла, сидевшего неподалёку на лавочке.

– Ты?! – удивилась она. – А где твой взрослый наставник?

– Какой наставник? – Майкл старательно расширил глаза, изобразив удивление.

– Который зовётся Мариной, который якобы подтягивает тебя по математике, для которого ты выполняешь какие-то поручения и которому ты звонишь на мой мобильный телефон, сообщая о каких-то «срочных» делах! Где?! Я всё знаю, Майкл! Учти, тебе уже пятнадцать, и уголовная ответственность уже наступила!

– За что?! – от возмущения Майкл вскочил со скамейки. – За что, тётя Катя? – Ни разу в жизни он не называл её «тётей». Майкл добавил плаксивости к голосу и продолжил:

– Маринка со мной таблицу умножения учит! Я её с третьего класса никак запомнить не могу, а у неё… эта, как её… «методика»! А позвонил я только затем, что бабка меня утром в квартире случайно закрыла, а сама до вечера умотала. А у Маринки ключ имеется, как у… гувернантки! Вот я и попросил её побыстрей приехать, открыть и ключ мне отдать. Кому охота летом в квартире париться? И потом, вдруг пожар, а я закрыт?

Майкл так отчаянно возмущался, что Катерина засомневалась в своей правоте.

– «Методика», говоришь? Сколько будет трижды восемь?

– Восемьдесят три, – не моргнув, отрапортовал Майкл.

– Два тебе с минусом, – отрезала Катя. Она и сама не помнила, сколько будет трижды восемь, но точно знала, что не восемьдесят три. – Знаешь, чем отличается человек от обезьяны? Умением складно врать! Твоя история глупая. Когда мы с Мат… Мариной приехали, она не кинулась открывать твою дверь. Марина срочно сгреблась, взяла мою машину и уехала!

– Кать, а что ты там ищешь? – Майкл не умел врать, зато знал, как увести разговор в другое русло.

Ключа нигде не было. Катерина встала, отряхнула от земли руки и пошла в подъезд.

– И не смей больше клянчить у меня деньги! – не оборачиваясь, крикнула она.

– А я не клянчу, я взимаю, – огрызнулся Майкл.

– Эй, Кать, ты чего как угорелая в тапках носишься? – заорала в подъезде Верка и грудью преградила ей дорогу. – К тебе гость, кажись!

– Какой ещё гость?

Меньше всего Катерине хотелось беседовать сейчас с Веркой и принимать гостей.

– Да мужик какой-то! Сказал, что наверх ему. Я допросить не успела, он быстро в лифт скакнул.

– А что, лифт работает? – удивилась Катя.

– А чего ему не работать? У нас приличный дом и я тут не просто так сижу.

– Да уж, не просто так, – хмыкнула Катя.

Лифт и правда без проблем доставил её на этаж.

Но на площадке никого не было. А так как квартира была на площадке одна, то Катерина решила, что Верка насчёт гостя ошиблась.

Она толкнула незапертую дверь и шагнула в тёмный коридор.

Тёмный коридор показался недружелюбным и незнакомо пахнущим.

Катерина закрыла дверь на замок и нащупала выключатель. Точечные светильники вспыхнули под потолком, освещая знакомое, обжитое пространство. Катерина увидела себя в зеркале растрёпанную, заполошную, со сползшей с плеча лямкой сарафана и показала отражению язык. Отражение ответило тем же, только вместо весёлой рожицы отдарилось злобной гримасой. Она вздохнула, пригладила волосы, поправила сарафанную лямку и пошла на второй этаж, в гостиную.

Короткий кожаный диванчик ещё хранил следы её тела. Катерина плюхнулась на него и первый раз в жизни пожалела, что у неё нет телевизора.

Ну, прихоть такая с ней приключилась, когда она обставляла квартиру! Побоялась, что включит как-нибудь одиноким вечером голубой экран, а там – её разлюбимый Сытов. «Всё равно разобью», – подумала тогда Катя и купила себе самый навороченный музыкальный центр. А потом ещё один. Один она поставила в спальню, другой в гостиную, и была весьма довольна организацией своего досуга.

Она взяла пульт и включила своего музыкального дружка, который помогал ей и в радостях и в горестях. Музыка обрушилась со всех сторон, как Ниагарский водопад – мощно и отрезвляюще.

Всё-таки нужно позвонить в милицию. Или не нужно? Телефон заперт в спальне, но ведь есть же ещё и мобильный.

Она откинулась на мягкую спинку, стала закидывать руки за голову и одновременно с этим поняла – сзади кто-то есть.

Этот кто-то незнакомо пахнет, нечисто, прерывисто дышит, и ничего хорошего ждать от него нельзя. Она успела проклясть себя за то, что пошла на поводу у моды и поставила диван не к стенке, а посреди комнаты. Катерина почувствовала, как остановилось дыхание, перестало биться сердце, а голова стремительно дёрнулась в повороте назад, но её, эту бедную голову что-то остановило. Перед глазами стремительно пролетела петля, царапнула нос, и затянулась на шее удавкой. Дышать стало трудно, потом невозможно, а мерзкий хрип показал чужим, потому что она – Катерина Ивановна, хрипеть так не могла.

«Пока!» – сказала мысленно Катя белому свету и даже порадовалась, что помрёт под любимые «Времена года». Но удавка вдруг чуть ослабла, Катя судорожно хлебнула воздуха и услышала гадкий шёпот, который, перекрывая аккорды Вивальди, спросил:

– Ну что, Катерина Ивановна, со здравым смыслом у вас беда? Двери не запираем? Никого не боимся?

Мозг подкинул Катерине идею, что это тот самый гость, которого не успела допросить Верка.

– Ты кто? – как смогла, спросила Катерина «гостя». Согласные давались с большим трудом, чем гласные. – Вор?! Очень глупо. Тебя видело полподъезда!

– Одна толстая тётка – не полподъезда, – возразил шёпот. – И потом, разве грабители обращаются к жертвам по имени-отчеству?

– Вроде не обращаются, впрочем, меня никогда не грабили, и я не знаю подробностей. – Она попыталась разжать петлю руками, но та предупреждающе затянулась, снова перекрыв кислород.

– Я не вор. Я пришёл забрать то, что по праву принадлежит мне, – шёпот смердел возле уха запахом незалеченных зубов, обжигал температурным дыханием, от которого шевелились волосы на виске, и не давал никаких шансов на то, что его обладатель не имеет диагноза «шизофрения». – Я пришёл взять своё! – повторил шёпот.

– Забирай, что хочешь, и проваливай, – Катерина вдруг обнаружила, что вполне сносно научилась говорить с перетянутым горлом.

– Что хочешь! – заорал в голос «гость». – Что хочешь! Ты думаешь, я пришёл за пачкой долларов, которую ты прячешь в белье, или за бэушной бытовой техникой?!

– Мне трудно думать в таком положении, – призналась Катя, тихо радуясь, тому, что он вступил в переговоры, и не спешит её задушить.

– Дай руку, – миролюбиво попросил «гость», будто чашку чая предложил выпить.

Выбора у неё не было, и она послушно протянула руку назад. На руке щёлкнуло кольцо наручника, он потянул её с дивана к стене, и второе кольцо защёлкнул на трубе отопления. Катерина без сил опустилась на пол.

«Не очень оригинально», – подумала она, представив себя со стороны, прикованной к батарее, потом подняла глаза и уставилась на своего незваного «гостя».

Неколоритный оказался злодейчик.

Быть задушенной этим дядькой, похожим на замухрышистого бухгалтера непроцветающего госучреждения, было бы обидно. Средний рост, средний вес, лицо, лишенное красок, глазки без выражения и окраски, даже волосы не имели цвета. Только руки…

В сильных узловатых руках он сжимал резиновый шнур, а на среднем пальце правой руки красовалось филигранно исполненное распятие.

Всё оказалось просто. Всё встало на свои места. Катерина почему-то испытала облегчение.

– Вы Лёша? – спросила она.

Он уселся напротив неё на диван и стал постукивать резиновой петлёй о подлокотник.

«Вжик-вжик», – говорила петля.

«Вжик-вжик».

В углу, за диваном валялся какой-то потрёпанный рюкзачок, наверное, оттуда он доставал свои страшные инструменты.

– Я Лёша, – кивнул «бухгалтер» и поправился: – В том числе Лёша. Вам не кажется странным, что я пытаюсь представиться?

– А вам не кажется странным, что я знаю, как вас зовут? – Катерина плохо себе представляла, зачем затеяла перепалку, наверное, чтобы просто потянуть время.

– Нет, – усмехнулся он. – Наверное, вы тоже зря не теряли время. Жаль, что я дал вам эту возможность.

Катерине вдруг пришла мысль, что если Мат-Мат вернётся, как обещал, то не сможет попасть в квартиру – она забрала у него ключи.

– Отдайте мне то, что вам не принадлежит, и я подумаю, сохранить ли вам жизнь.

Катерина сделала над собой усилие, чтобы подумать. Чтобы очень хорошо подумать. Единственное, что ей не принадлежало в этой квартире – это драгоценности, которые лежали на комоде в спальне в кожаном мешочке. Вернее, они, конечно, ей принадлежали, но знала об этом только она и Мат-Мат.

Этот Лёша тринадцать лет назад ублажал бабушку Матильду кокаином в Волынчиково, этот Лёша откуда-то знал, кто такой Бурабон, этот Лёша знал про украденные у Пригожиных украшения и пытал бабу Шуру, где они могут быть спрятаны. Этот Лёша стрелял в Мартина и в неё, и, скорее всего, этот же Лёша и есть мужик, который переоделся в красные шмотки и испачкался тёмным гримом, чтобы подозрение в убийстве бедного Роберта пало на неё.

Этот Лёша убийца. Всё. Больше на ум ничего не шло. Нет! Откуда он может знать, что украшения найдены и находятся у неё?!!

– Я не знаю, о чём идет речь, – Катерина сыграла искренность, но он не поверил.

– Ну, тогда вы зря признались, что знаете то, что я Лёша.

Он был до невозможности прав.

А ещё – пока он не знает, где цацки, у неё есть возможность пожить, пусть и прикованной к батарее.

– А кто же вы, как не Лёша! – Катерина постаралась весело рассмеяться. Нужно использовать ещё один шансик и потянуть время. – Мои коллеги частенько пользуются услугами фирмы «Агентство развлечений»! Розыгрыши, приколы, понимаете?! Они нанимают «киллеров», заказывают инсценировки убийств, грабежей, обысков, сцены супружеских измен, и прочие будоражащие нервы события. Это очень весело! Масса острых ощущений. Всех уже разыграли, а меня нет. Ходят слухи, что самого клёвого «убийцу» в агентстве зовут Лёша. Он дорого стоит и отлично работает. Так вы Лёша?!

Что-то в его блёклых глазах мелькнуло такое, что Катерина подумала – всё, конец. Она не умерла тогда в жухлой сырой траве, так умрёт сейчас в своей роскошной квартире.

– Сука, – сказал «бухгалтер». – Черномазая шлюха.

«Вжик-вжик», – подтвердила петля. А Вивальди захлебнулся надрывными скрипками.