Странствие Сенора Дашков Андрей

Глава двадцатая

Склеп

Он очнулся и сразу же почувствовал боль, стиснувшую его череп раскаленными пальцами. Он попытался приоткрыть веки, налитые свинцом, но ему долго не удавалось сделать это.

Сознание медленно прояснялось… Сенор ощутил тугие кольца веревки, которой он был привязан к чему-то вроде каменного столба. Собственное тело казалось деревянным. Он дышал тяжелым затхлым воздухом подземелья. Слабый запах напоминал о чем-то или о ком-то. Полная тишина вызывала неприятный холодок в груди – Сенору казалось, что он замурован в склепе.

Вокруг было совершенно темно. Он использовал магическое зрение, но не увидел ничего, кроме голых каменных стен, слегка окрашенных слабым лиловым светом, который пронизывал магическую реальность и сочился откуда-то сзади. Неравномерность этого света свидетельствовала о чьем-то сильном враждебном влиянии…

Навязчивое воспоминание об ударе, отправившем его в забытье, стало для Сенора пыткой, которой каждый проигравший подвергает себя сам, и он едва не застонал от бессильной злобы.

Защитные инстинкты редко подводили его. Но на сей раз атака стремительного и таинственного врага оказалось совершенно неожиданной. Тот двигался бесшумно, несмотря на тяжеловесность и громадные размеры.

Потом Сенор осознал, что его положение еще хуже, чем казалось на первый взгляд. Он лишился меча, а столб, к которому он был привязан, окружали вычерченные на камнях Знаки Противодействия, мешавшие ему покинуть тело, даже если бы он мог сложить магические фигуры и произнести формулу Пересечения.

…Прошла целая вечность тоскливого ожидания, прежде чем Сенор услышал тяжелые шаги, и его ноздрей снова коснулся трупный запах глонгов.

Хлюпающие звуки, издаваемые мертвецами, сопровождались еле слышным скрежетом, с которым приближался к Незавершенному новый враг…

Тот вышел из-за спины герцога и остановился, возвышаясь над ним темной массой, едва различимой в зеленоватом свечении глонгов, которые сопровождали хозяина. Враждебная им стихия огня не нарушала могильного холода, тьмы и безмолвия подземелья. Слабый зеленый свет был естественным следствием распада их плоти.

В этом призрачном сиянии хозяин трупов казался скалой из выщербленного и потемневшего от времени металла. У Незавершенного даже мелькнула мысль о Железной Статуе из кобарского могильника, которая могла явиться к нему, чтобы получить наконец обещанное, – но потом он понял, что видит всего лишь панцирь, на вид способный выдержать удар любого холодного оружия.

Сенор не знал, что за существо скрывалось под этими доспехами, но оно было защищено от головы до ступней. В узких, не шире зрачка, щелях в стальной маске оставались неразличимыми глаза. Голое металлическое полушарие закрывало череп рыцаря; мощные ноги и руки двигались достаточно быстро и плавно; ничто не мешало ему сражаться.

Сенор впервые увидел столь совершенные сочленения всех частей панциря, которые не издавали при движении даже тихого скрежета. Судя по всему, и тут не обошлось без магии. Земля Мокриш оказалась не менее опасным местом, чем покинутый герцогом Кобар.

Из-под железной маски донесся глухой голос, наверняка искаженный до неузнаваемости.

– Ну и что ты теперь будешь делать без своего меча? – спросил Воин В Железном Панцире. Насмешка была едва заметной, но за нею скрывалась настоящая ненависть.

Этот же вопрос задавал себе и Сенор, потому он предпочел промолчать. Впрочем, никто не ждал от него ответа.

– Если бы ты не был нужен моему хозяину, я занялся бы тобою прямо сейчас. Я убивал бы тебя медленно, наслаждаясь каждым мгновением твоих мучений, – заявил металлический монстр. – Надеюсь, Он отдаст тебя мне, когда узнает все, что хочет… Тогда тебе выдавят глаза, оскопят, сдерут кожу со спины, вырвут ногти, отрежут язык – и это будет только началом того, что тебя ожидает…

Сенор подумал, не попал ли он в руки Гашагара, о котором его так туманно предупреждал Повешенный, но потом решил, что для зловещего колдуна стальной воин слишком уж прямолинеен, а значит, у герцога Йерда имелся по крайней мере еще один смертельный враг. Незавершенному оставалось только гадать, чем же досадил настоящий герцог (если таковой вообще существовал) хозяину глонгов.

– Ты не знаешь, кто я, зато я знаю тебя очень хорошо, – продолжал голос из-под маски. – Это преимущество всегда останется за мной. Я открою тебе истину лишь незадолго до твоей смерти, когда ты уже не сможешь ни видеть, ни говорить, а будешь только слушать и ужасаться. Я хочу напоследок раздавить тебя, уничтожить твою душу. Я надеюсь получить полное удовольствие от твоего медленного умирания… А теперь оставляю тебя наедине со своими мыслями. Я умею пытать. Мои слуги будут рядом. Не советую пытаться бежать: они очень любят свежее мясо, и мне так трудно удерживать их от соблазна…

Это было уже кое-что – намек на месть, которая зрела долго и о которой Сенор до сих пор не вспоминал. В любом случае его ожидала страшная смерть.

Когда силуэт Воина В Железном Панцире растворился во тьме и герцог немного свыкся с тошнотворной вонью глонгов, оставшихся стеречь его, он начал думать о том, как вырваться из этой смердящей клоаки. Заодно он вспомнил и о женщине, которая невольно явилась причиной его плачевного положения. Вполне возможно, что он попал в тщательно расставленную ловушку. От этой мысли у него пересохло в горле. Всюду против него велась одна и та же подлая игра, а ведь он не затрагивал ничьих интересов! Или ему так только казалось?

Он заставил себя трезво соображать и попытался выяснить, не лишился ли других амулетов. Он не видел своих рук, вывернутых за спину, более того – его связали так, что кисти не доставали до каменного столба…

После многочисленных попыток, мучительных для пленника, но незаметных для глонгов, ему удалось коснуться поверхности камня тыльной стороной ладони. Когда Сенор почувствовал, что перстень цепляется за шероховатости, в нем зародилась слабая надежда на спасение, хотя до сих пор ему ни разу не удалось воспользоваться амулетом Бродячего Монаха.

Закинув назад голову, он попытался примерно таким же образом определить, надет ли на нее Стеклянный Обруч, которого уже давно не замечал, словно тот стал частью его тела. Но металлическая пластина, торчавшая из хитина и защищавшая затылок от удара сзади, помешала ему выяснить это.

Сенор еще не представлял себе, сумеет ли освободиться при помощи перстня. Он посмотрел на глонгов, застывших по обе стороны от него. Мертвецы, возвращенные к жизни, оставались неподвижными, как жуткие изваяния; только в темных провалах глазниц по-прежнему еле слышно копошились черви…

Магические знаки, вычерченные на камнях, удерживали придворного Башни внутри невидимого круга. Он вспоминал, как исчезал Сдалерн Тринадцатый, переходя из одного мира в другой. У Монаха это получалось быстро и внешне очень просто. А герцогу даже не понадобится преодолевать Завесу Мрака. Если, конечно, Сдалерн говорил правду…

Потом Сенор заметил красноватые отсветы, падавшие на стены через равные промежутки времени. Вначале они были очень слабыми, и он принял их за пятна, возникающие перед глазами от слишком долгого и пристального всматривания в темноту. На самом же деле это светился камень в перстне Сдалерна.

Перстень находился за спиной у Сенора, и каждая пурпурная вспышка выхватывала из темноты влажные стены склепа. При этом фигура придворного Башни отбрасывала гигантскую тень. Глонги никак не реагировали на вспышки, и Сенор лишний раз убедился в том, что они не способны действовать самостоятельно, а направляет их внешняя сила.

Чередование кровавого света и тьмы постепенно привело его сознание в исступленное состояние, близкое к панике. Вначале рассудок герцога отчаянно цеплялся за привычное восприятие мира, казавшееся единственно верным, и за привычные образы, но равномерно вспыхивавший свет загнал их в область зыбких кошмаров, а потом вытеснил совсем, и разум Незавершенного стал безмолвным и абсолютно спокойным, как гладкая поверхность воды, способная отразить, не всколыхнувшись, даже самое дикое видение…

Сенор оказался в состоянии транса, некоей промежуточной реальности, где действительность, представлявшаяся незыблемой, была размыта и вокруг не осталось ничего, кроме багровых вспышек, хлеставших по глазам…

Потом Сенор утратил связь со своим телом, вообще со всем тяжелым и плотным, что удерживало его внутри непреодолимых ранее границ. Больше не существовало гипнотизирующего света, потому что исчезло зрение. Нечто, чему не было названия, породило легкую волну в стоячем озере сознания, раздробило отражения, перемешало их и погнало сквозь сумрачное царство теней и обломков видений к иллюзорному берегу, на котором жалкий механизм смятенного разума начал возводить фундамент новой, теперь уже необратимо изменившейся реальности.

Он создал кости, и они обросли плотью. В эту плоть вселился дух и пустил ростки шести чувств…

Герцог очутился там, куда привела его таинственная сила, о которой он ничего не знал. Возможно, этой силой было предопределение… Ошеломленный, он вглядывался в искаженные контуры иного мира.

Сенор появился в новом месте, как будто вынырнул из глубокого мутного водоема, в котором прежде успел утонуть. Теперь «вода» успокоилась и зыбкие образы затвердели. Он снова мог прикоснуться к предметам; причины нанизывались на нить времени, и, сцепленные этой связью, потекли события…

Первое, что он увидел, был его меч. Клинок из небесного металла покоился под темным стеклом, гасившим его сияние, – однако притяжение, существовавшее между мечом и Человеком Пророчества, оказалось неистребимым.

Потом Сенор ощутил позади себя чье-то присутствие, как будто его коснулось смрадное дыхание, пошевелившее волосы на затылке.

Герцог медленно обернулся.

Перед ним была огромная вскрытая могила. Он увидел, как полуистлевшие мертвецы возвращаются к жизни. Незнакомое ему густо-фиолетовое светило изливало свой мрачный свет на потревоженное кладбище, окружая тела и предметы потусторонним ореолом. Посреди ямы, противоположный край которой лишь угадывался в этом неверном сиянии, на ажурном троне из человеческих костей и черепов сидел Человек В Железном Панцире.

Непонятно было, как хрупкий на вид трон выдерживает такую тяжесть. Вероятно, сила колдовства скрепляла кости… Стальные доспехи отбрасывали тусклые лиловые отблески. Человек В Панцире держал в железных пальцах что-то похожее на кусок сырого мяса, который он изредка подносил к щели в железной маске, находившейся против рта. Сенор увидел Зеркальный Амулет, висевший на стальной груди. Теперь амулет принял форму двух овальных зеркал, искажавших отражения до неузнаваемости…

Сенор стоял у стены, на которой висел его меч, спрятанный под темным стеклом. Герцог сделал шаг назад и попытался резким ударом локтя разбить стекло. Острая боль пронзила руку, когда локоть врезался в непреодолимую преграду. Сенор застонал, стиснув зубы. И это называется – сбежал!.. Гулкий хохот Человека В Железном Панцире донесся до его ушей.

А вокруг по-прежнему тихо пересыпалась взрыхленная земля. Зловещее таинство возвращения мертвых продолжалось монотонно и безостановочно, будто нескончаемый дождь… Сначала верхний слой раскалывали трещины, и возникала дрожь, словно гигантский червь с тупой настойчивостью искал выход из подземелья. Затем на поверхности вздувался бугор, который лопался, как нарыв, а из образовавшегося кратера появлялась рука, голова, плечи воина в проржавевших доспехах и полуистлевшей одежде. Вскоре все повторялось в другом месте…

Герцог убедился в том, что когда-то здесь погибла и была погребена целая армия. На его глазах чье-то черное колдовство поднимало мертвецов, зарытых в гигантской общей могиле. Почти все они были вооружены. Теперь темная сила заставляла их выстраиваться в колонну и уводила куда-то за пределы последнего пристанища, оказавшегося не последним…

– Кажется, я недооценил твои возможности, – равнодушно заметил хозяин глонгов, не переставая жевать мясо. – Значит, ты явился за своим мечом? Глупец! Теперь меч навеки мой!.. Кстати, перстень тоже придется отобрать… вместе с пальцем.

Сенор снова ждал появления тусклого пульсирующего свечения, которое позволило бы ему покинуть это жуткое место, но в отличие от Монаха ему требовалось слишком много времени, чтобы сосредоточиться.

Времени ему не дали. Человек на троне отдал приказ, не произнеся ни слова и не сделав ни единого движения. Может быть, глонги воспринимали какие-то извращенные отражения своего хозяина. Сам Холодный Затылок улавливал только его всепоглощающую ненависть.

Несколько воинов, только что восставших из могилы, окружили Сенора, и он опять увидел лиловые раздувшиеся лица, лишенные глаз. Однако на этот раз он был безоружен…

Казалось совершенно бессмысленным сражаться голыми руками с теми, кто был уже мертв, а тем более с их закованным в сталь хозяином. Глонги не чувствовали боли, и удары придворного Башни не наносили им видимого вреда. Он недолго продержался в их смрадном кольце…

Сенор пытался кулаками и сапогами проложить себе путь к бегству, едва не теряя сознание от одного только запаха разложения. Но распухшие пальцы уже впились в его тело, которое становилось все тяжелее и тяжелее, как будто наливалось свинцом…

Последнее, что он чувствовал, были жестокие удары по голове, и после каждого из этих ударов от рук глонгов, избивавших его, с омерзительным хлюпающим звуком отделялись куски плоти.

Последнее, что он слышал, был голос хозяина трупов, глухо звучавший из-под железной маски. Голос монотонно и назойливо твердил об одном и том же: о непобедимой армии мертвецов, кошмарных пытках, мести и свежем мясе, которое любят глонги…

Глава двадцать первая

Съеденный заживо

Его волокли спиной вперед по коридору, прорытому под землей. Единственным источником света были тела мертвецов. Земля искрилась каплями влаги там, где проходили глонги с их фосфоресцирующей разлагающейся плотью. Впереди и позади нора оставалась непроницаемо темной.

Тело герцога нестерпимо болело после побоев. Он чувствовал себя настолько плохо, что без посторонней помощи не смог бы сделать ни шагу. У него не осталось связных мыслей – только обрывочные полубредовые образы, в которых действительность сливалась с кошмаром. Его бессильно повисшая голова дергалась при каждом рывке, а перед глазами были только колеблющиеся стены и доспехи мертвецов, с которых осыпалась земля. В конце концов Сенор закрыл распухшие веки и открыл их, когда его бросили на землю, а тошнотворный запах внезапно усилился.

Вокруг него толпились глонги. Теперь среди них появились женщины и те несчастные, которые умерли детьми. Мужчины были без оружия. Мертвецы с лиловыми лицами собирались возле герцога, словно стая больных животных, еще более страшных оттого, что они передвигались на двух ногах. Сзади напирали другие. Их оказалось слишком много, и все хотели приблизиться к поверженному, но еще живому человеку. Сквозь кровавый туман, застилавший глаза, Сенор видел жирные тела червей, переливающиеся в глазницах, и коричневые зубы, торчавшие из обнаженных десен.

Он вспомнил о том, что имя Йерда, произнесенное во время схватки в лесу, остановило глонгов, и пытался снова заговорить с ними. Его бессильный шепот тонул в однообразном низком вое, который издавали мужчины, жалобных стонах женщин и визгливых криках детей.

Герцог лежал на какой-то насыпи, доходившей глонгам до пояса, и, корчась от омерзения, все глубже вжимался спиной в рыхлую землю.

Постепенно до него дошло, что мертвецы совершают какой-то ритуал; возможно, поклоняются живому существу или молятся неведомым богам. Но скорее всего (и Сенор с ужасом осознал это) они готовили жертвоприношение.

В прошлом, казавшемся нереальным, он уже пережил нечто подобное внутри Мерцающего Саркофага, хранителем которого был четверорукий Гет-Забалла, – но то случилось в каком-то полусне и было похоже на порождение воспаленного мозга, а сейчас бессилие, ужас и боль становились ужасающе реальными.

Глонги склонились над ним, и его сотрясла рвота. Желудок был пуст; Сенор ощутил только привкус желчи во рту.

Лица, приблизившиеся к нему, выглядели гораздо отвратительнее, чем рыла прокаженных. Сенор похолодел от кошмарного предчувствия пытки, которая еще только ожидала его. Он понял, ЧТО именно глонги хотят с ним сделать… Они молились не чужим богам, а ему, герцогу Йерду, – и одновременно собирались отведать его плоти.

Он дернулся из последних сил, пытаясь подняться, но глонги крепко держали его руки и ноги, навалившись на них своими телами, а чьи-то влажные, покрытые слизью и гнилью пальцы вдобавок вцепились ему в горло, прижимая голову к земле.

Он захрипел от удушья и почти потерял сознание. Тысячи мельчайших игл вонзились в его сердце, и оно едва не разорвалось. Потом ему изменила даже воля к жизни, и он остался лежать, судорожно вздрагивая. Его губы были прокушены до крови.

Глонги, стоявшие ближе всех к герцогу, опустились на колени, и за их головами появился следующий ряд мертвецов, тупо и беспорядочно топтавшихся на месте. Они по-прежнему были похожи на пораженных неведомой болезнью и нетерпеливых тварей, пока не добравшихся до кормушки…

А потом одно из этих смердящих созданий вонзило зубы в руку распростертой жертвы чуть повыше локтя, и даже боль, хлестнувшая по нервам, не избавила герцога от ужасной участи – видеть, как мертвецы едят его собственную плоть.

Зубы трупов крошились и выламывались из полусгнивших десен, но они с безразличным упорством продолжали свою мрачную трапезу…

Сенор даже не мог кричать. Единственное, чего желала каждая клетка его тела, каждый стонущий нерв, – это мгновенной смерти, избавляющей от адских пыток. Но герцог долго оставался в сознании. Глонги отрывали от него куски мяса; спустя несколько мгновений из ран проступала кровь. Его конечности были залиты ею, а мертвецы, получившие свое, отползали в сторону с добычей в зубах. Их место занимали другие – с гулом, стонами, воем…

Кровавый кошмар казался бесконечным… В какой-то момент Сенор увидел обнажившиеся кости своего скелета, которые ослепительно белели на фоне багрового и черного… Глонги толпились у тела злосчастного герцога в ожидании чудовищного причащения…

А потом их стало слишком много. На лицо Йерда упала тень, и он задохнулся от чудовищной ласки – одна из женщин принялась слизывать своим полуистлевшим языком кровь с его прокушенных губ…

Наконец высшая сила сжалилась над ним. Уже проваливаясь во мрак беспамятства, он услышал нарастающий свист, и на него дохнуло леденящим ветром, который гнали гигантские черные крылья.

В завершение противоестественного ритуала раздался терзающий слух бесконечно тоскливый вой глонгов, когда что-то действительно страшное, появившееся из бездонной пропасти Тени, обрушилось на них…

Глава двадцать вторая

Возвращение герцога

Он очнулся в укрытии, образованном стволами упавших деревьев, и увидел перед собой прекрасное и ЖИВОЕ лицо. Потом он вспомнил имя – Лаина. Это была та самая женщина, которую преследовали глонги. Мысль о глонгах заставила его содрогнуться.

За головой Лаины открывался простор лилового неба. В него были опрокинуты серебристо-черные заиндевевшие ветви деревьев. В глазах Лаины еще мелькали призраки пережитого кошмара и сильнейшей тревоги.

Сенор долго лежал без движения, пытаясь понять, где кончается кошмар и начинаются подлинные воспоминания. Потом он поднес к глазам свои руки. На них были свежие розовые шрамы. Полукруглые шрамы, похожие на следы от укусов… Ошеломленный и подавленный новой неразрешимой загадкой, он уставился невидящим взглядом в пустое небо над собой.

– Как я здесь оказался? – хрипло спросил он у женщины спустя некоторое время.

– Не знаю. – Лаина смотрела на него чуть отчужденно. – Я была в каком-то подземелье, которое охраняли глонги. Потом появилось что-то… Оно уничтожило глонгов и, по-моему, убило меня… Оно было ужасным, безжалостным… Но затем я очнулась в этом лесу, а рядом был ты…

Она помолчала, нахмурившись. Какая-то неотвязная мысль не давала ей покоя.

– Герцог, ты должен знать об этом больше, чем я, – сказала она наконец. – Кто, кроме тебя, мог избавить нас от глонгов?!..

Он нашел в себе силы иронически улыбнуться:

– Должен знать больше?.. Я помню только, как они сожрали меня живьем…

Лаина спрятала лицо в ладонях, а он медленно поднялся на ноги, преодолевая тупую боль.

Они находились среди леса, тянувшегося во все стороны под лиловыми небесами, и это место не слишком отличалось от того, где он впервые увидел женщину из народа колодцев. Сейчас она мелко дрожала от холода, и ее губы посинели – на ней по-прежнему было только разорванное глонгами окровавленное платье…

Он снова поднес к глазам свою руку и взглянул на перстень Сдалерна, надетый на безымянный палец. Камень в нем оставался темным как ночь. Затем Сенор принялся осматривать неизвестно кем устроенное гнездышко, в котором он заново родился. Оказалось, что мягким ложем ему послужила Поющая Шкура. Под нею он нашел Древний Меч в кожаных ножнах и волшебные Зеркала Короля Жезлов, покрытые тускло блестевшими россыпями инея.

Герцог не стал предаваться бесплодным мыслям о том, кто спас его на этот раз и вернул ему амулеты. Главное, что он выжил, хотя и чувствовал себя разбитым, жалким, бесконечно уставшим.

– Колодец Тагрир там, – сказала Лаина, показывая рукой в том направлении, где садилось тусклое здешнее светило.

– Откуда ты знаешь? – раздраженно бросил герцог.

Женщина удивленно посмотрела на него. Ее зрачки были расширены.

– Разве ты не чувствуешь этого? – тихо спросила она.

Он шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы и двинулся в сторону заката.

Голодные и замерзающие, они медленно брели по лесу глонгов, каждую ночь рискуя снова наткнуться на восставших из могил мертвецов. Доспехи из хитина и кожаные сапоги почти не спасали Сенора от холода; Лаина, которой приходилось еще хуже, куталась в шкуру синего кота.

Негреющее лиловое светило освещало их путь днем; на открытых местах в спину подталкивало ледяное дыхание океана. По ночам они пытались отогреться у костров, которые Сенору удавалось развести с большим трудом при помощи заклинаний и высушенного под одеждой мха… Герцог устраивался спиной к огню, каждую минуту ожидая нападения из окружавшей его темноты. Но потом чувство постоянно грозящей опасности притуплялось, и оставались только всепроникающий холод и тоскливая пустота.

Так он сидел до утра, проваливаясь временами в тяжелое тревожное забытье, и тогда его можно было убить голыми руками. Рано или поздно побеждали усталость и безразличие. Красивая женщина, спавшая рядом, не волновала Йерда, а лишь вызывала в нем глухое раздражение – в конце концов, именно она втянула его в отвратительную историю…

Чувствуя это, Лаина старалась быть ненавязчивой и немногословной, хотя сильно страдала от холода и тягот долгого пути. Она была дочерью одного из наместников герцога, которые в отсутствие Йерда стали править колодцами в Земле Мокриш, и привыкла к гораздо более мягким условиям.

Когда у нее находились силы говорить, а у Сенора – желание слушать, она рассказывала ему все, что знала о своем народе, колодце Тагрир, в котором жила с детства, о битвах и обычаях, которые должен был помнить сам герцог Йерд – должен был, однако напрочь забыл.

Порой ему казалось, будто он вспоминает кое-что: места, о которых говорила Лаина и в которых он никогда не был, люди, которых он никогда не видел. Потом он осознавал, что такое случалось с ним и раньше, но это ничего не значило; он обманывался игрой воображения или ложной памятью о том, чего не существовало на самом деле и скорее всего никогда не будет существовать.

Из этих разговоров у костра он узнал достаточно, чтобы не выглядеть совсем уж дико в глазах своих подданных. Его беспокоило только одно – полное и безнадежное отсутствие личных воспоминаний.

Он пытался выяснить хоть что-нибудь о Гашагаре, но одно лишь упоминание этого имени вызывало у Лаины неподдельный ужас. Гашагар был настоящим проклятием народа колодцев, темной и почти обезличенной силой. По крайней мере таким он оказался в женском восприятии. Лаина считала его демоном, воплощением злого рока, которому невозможно противостоять. И это все, чего Сенору удалось от нее добиться.

Зато он услышал о некоем Зелеше, который, по словам Лаины, являлся давним антагонистом Гашагара, колдуном, почти равным ему по силе, а также покровителем самого герцога. Дочь Згида редко покидала колодцы, хорошо защищенные от враждебного внешнего мира; ее головка была полна преданий, суеверий и обрывочных воспоминаний, но для вернувшегося Йерда даже эти, искажающие истину сведения представляли немалый интерес.

Если верить Лаине, Зелеш также был непредсказуемым и опасным созданием, помогавшим герцогу только в силу какого-то довольно зловещего соглашения между ними. Эта история успела превратиться в легенду. Женщина отказалась говорить о ней подробнее, но у Сенора сложилось впечатление, что именно старая легенда была причиной странной смеси жалости и страха, испытываемых обитателями Земли Мокриш по отношению к своему повелителю…

К концу трудного путешествия Сенор с уверенностью обреченного предчувствовал встречу с Зелешем, а это, по-видимому, означало и схватку с Гашагаром. Нечего было и мечтать о том, чтобы обрести покой в новых владениях. В его распоряжении осталось лишь немного времени – короткая передышка, дарованная богами Земли Мокриш.

Дневное светило четырежды восходило на лиловом небе, прежде чем к концу четвертого дня они разыскали поселение, которое Лаина называла колодцем Тагрир.

Сумерки сгущались и превращались в ночь, казавшуюся бесконечной. Только изумрудное зарево на горизонте напоминало о том, что кончается все, даже тьма. Небесные огни, холодные и колючие, дрожали в морозном воздухе. Двое людей медленно пробирались сквозь редеющий лес; их дыхание легкими исчезающими облачками возносилось кверху.

Призрачный серебристый свет ночного светила, которое повисло над верхушками деревьев, обрисовывал в чернильном мраке далекую горную цепь, застывшую, словно цитадель вечности в ожидании ничтожных двуногих существ, и способную одним своим видом вызвать гнетущую тоску в их впечатлительных и уязвимых душах…

Они вышли на голое заснеженное плато, где карликовые, изуродованные постоянно дующим ветром деревья росли на склонах глубоких оврагов, и Сенор еще издали увидел край гигантской воронки, над которой было разлито сияние множества огней, обещавших приют, тепло и еду.

При виде этого сияния Лаина радостно вскрикнула, и они поспешили к человеческому жилью, столь редко встречающемуся в ее неприветливом мире.

Стражники колодца появились неожиданно, и герцог невольно отдал должное собственным солдатам. Это был небольшой подвижный отряд. Всадники на длинных приземистых лошадях, покрытых густой шерстью, будто выросли из-под земли и и окружили пеших. Они держали оружие наготове, пока кто-то из стражников не узнал наконец пропавшую дочь Згида.

Спустя несколько мгновений солдаты поняли, что ее сопровождает герцог Йерда.

Сенор внимательно всматривался в их лица и прочел на одних почтение, на других – суеверный страх, на третьих – отвращение, которое невозможно было скрыть. Странная, почти необъяснимая смесь чувств… Герцог удивился тому, что еще находит в себе силы оценивать происходящее. Сам он держался отчужденно и не выразил ни малейшей радости.

Тем временем Лаину укутывали в накидки и меха, оказывая ей знаки внимания, достойные особы высокого происхождения. Она принимала их как нечто само собой разумеющееся и вскоре уже сидела в седле. Солдат, уступивший лошадь дочери Згида, теперь должен был проделать путь до колодца бегом, держась за ее стремя. Его лицо пересекал длинный и давний шрам.

Герцог взял лошадь у того, кто был, по-видимому, главным в отряде. Этот человек отводил глаза, когда их взгляды встречались, но Сенор догадывался, что причина этому – не малодушие и не сознание вины…

– Дайте мне одеться! – приказал герцог, быстро усвоив повелительный тон, однако это простое требование вызвало настоящий шок среди обитателей колодца.

Повисла гнетущая тишина. На Йерда смотрели так, будто он произнес по меньшей мере непристойность, однако эта непристойность почему-то вызвала плохо скрытый страх. Даже Лаина спрятала лицо, когда он бросил на нее взгляд, полный досады и непонимания.

– В чем дело? – резко спросил он человека, державшегося за его стремя, чтобы вывести того из столбняка.

– Но, герцог… – медленно начал тот, испытывая, по-видимому, нешуточные затруднения. – Никто не может дать вам свою одежду. Разве… Разве вы забыли об этом?..

«Если бы я забыл только об этом!» – с горечью подумал Сенор, проклиная богов Земли Мокриш, холод, свою злосчастную судьбу и нелепые суеверия людей, стоявших вокруг.

– Какую угодно одежду! – мрачно потребовал он. – Потом сожгите ее. Закопайте. Отдайте глонгам. Сделайте с ней что угодно, но сейчас мне нужна одежда! Или вы пожалеете о том, что родились на свет!

– Герцог! – воскликнул предводитель стражников и впервые твердо посмотрел Йерду в глаза. – Никто не согласится погубить свою тень даже под угрозой мучительной смерти! Вы можете казнить меня – я принадлежу вам душой и телом. Но не требуйте большего! Это сильнее любого из нас.

Сенор снова ошеломленно уставился на Лаину, словно пытался получить от нее хоть какое-нибудь объяснение услышанному. Тщетно… Йерд выругался про себя, чувствуя, что ледяной ветер пробирает его до костей, проникая сквозь щели в хитиновых доспехах. Это было похоже на прикосновения стальных лезвий.

– Ладно, проклятие вам на головы! – бросил он злобно и развернул лошадь в направлении колодца. – Тогда скачите быстрее, пока ваш герцог не превратился в кусок льда!..

Последние отблески вечерней зари растаяли над Землей Мокриш, и на смену им пришли тусклые небесные огни, а также костры и факелы колодца Тагрир. За пределами освещенной местности тьма казалась еще более глубокой; далекая горная цепь скрылась из виду, но это не могло обмануть герцога – влияния, исходившие оттуда, превращали мрачные горы в цитадель неведомого зла.

Озноб пробегал по его телу, когда он вглядывался в темноту, и это не ускользнуло от внимания стражника, который задыхался от быстрого бега, но все же крепко держался за стремя. Странно, но рядом с людьми Йерд почувствовал себя гораздо более уязвимым. Ничто не могло бы заставить его совершить одинокое путешествие по равнине долгой зимней ночью…

Герцог перевел взгляд на открывшийся перед ним колодец. Широкая дорога уходила вниз сужающейся спиралью вдоль кольцевой стены колоссальной воронки, на дне которой висело облако тумана. Сквозь разрывы в этом тумане Сенор разглядел поверхность бурлящего озера. Он впервые видел горячие источники и такое количество кипящей воды. Теперь он понял, почему земля вокруг колодца не промерзала насквозь. Одна только мысль о том, как легко можно оказаться в озере, свалившись со спирального спуска, и свариться заживо, вызывала содрогание…

Все ярусы колодца, образованные пересекающей склон дорогой, были ярко освещены факелами; в подземелье вели многочисленные туннели. Тагрир оказался огромным поселением, почти целиком спрятанным в земной тверди и имевшим только один общий выход на поверхность. С точки зрения придворного Башни, при осаде это обстоятельство могло оказаться как спасительным, так и фатальным. Все зависело от того, что угрожало народу колодцев.

Известие о возвращении герцога достигло колодца задолго до того, как сам Йерд объявился поблизости в сопровождении отряда стражников. В здешних местах сообщения передавались при помощи костров и условных сигналов. Сенор видел вереницы огней, мигавших, когда что-то заслоняло их свет, и это призрачное мерцание сопровождало его на протяжении всей скачки, которую сдерживали только два человека, бежавшие рядом с лошадьми.

Йерда встречала процессия, состоявшая из четырех карет и двух десятков верховых. Судя по роскошным мехам, богато инкрустированному оружию, не лишенной излишеств лошадиной сбруе, перед вернувшимся из небытия герцогом предстал цвет здешней знати.

Он пропустил мимо ушей пышные приветствия четверых своих наместников, по странному стечению обстоятельств оказавшихся в этот момент в Тагрире. Он не узнал ни одного лица. Однако люди народа колодцев оказались внешне очень похожими на людей из Кобара, а на их руках тоже было по четыре пальца.

Бурно выраженную и, возможно, искреннюю благодарность Згида, отца Лаины, он принял снисходительно, как и подобает законному властелину. Сенор слишком устал и был слишком голоден, чтобы обращать внимание на слова, произнесенные вполголоса за его спиной, и на недоуменные взгляды.

Лаина отныне принадлежала ему – все восприняли это как нечто само собой разумеющееся, хотя в поведении ее отца не было и тени подобострастия.

О мрачных злоключениях герцога и Лаины еще не знали, но догадывались – их вид говорил сам за себя. Впрочем, дочь Згида быстро восполняла пробелы. В конце концов, некоторые странности в поведении Йерда его подданные приписали потрясению, пережитому им за последние несколько дней.

Герцогу предложили занять карету наместника Згида, и процессия двинулась в глубь колодца.

…Йерд развалился на обтянутом мехом сиденье. Лаина была рядом; на ее лице отражалось радостное возбуждение. Он смотрел на нее и почти завидовал этой женщине – ведь она возвращалась домой…

Слева тянулась спиральная стена колодца, справа разверзлась круглая пропасть, затянутая белесым туманом. По мере того как карета опускалась глубже, туман все больше сгущался, пока не стал непроницаемым. Лошади неслись сквозь эту молочную пелену с угрожающей скоростью, и вскоре Йерд понял, что они вообще не нуждаются в видимых ориентирах.

Спустя некоторое время звуки стали гулкими и воцарилась почти полная темнота – экипаж свернул в один из боковых ходов. Не слишком приятные впечатления: редкие вспышки света, запах дыма и спертый воздух подземелья… Когда карета наконец остановилась и один из слуг открыл дверцу, Сенор увидел людей, рядом с которыми ему предстояло провести оставшуюся часть своей жизни.

Среди них были придворные шаманы, жившие в четырех углах колодца Тагрир и охранявшие его от враждебных воздействий с четырех сторон света. Их лица и слабые потоки отражений о многом поведали герцогу. Вполне возможно, они обладали здесь кое-какой силой и влиянием на суеверных простаков, но для него они были просто шарлатанами.

Он понял также, что ему придется смириться с постоянным присутствием стайки жирных евнухов, готовых выполнить любую прихоть хозяина.

Йерд увидел своих военачальников, мрачных и чем-то подавленных. Те из придворных, кто знал толк в оружии, с пристальным и нескрываемым интересом рассматривали меч герцога и металлические когти Шакала, висевшие у него на поясе.

Сенора провели по обширным подземным галереям, освещенным факелами, в покои, которые, по его мнению, больше подходили для оргий, нежели для отдыха.

Черные свечи едва разгоняли мрак; в больших бронзовых кадильницах курились благовония. Своды пещер терялись в темноте, но оттуда свисали металлические щиты, подвешенные на цепях и уставленные драгоценной посудой. Здесь было полно еды и питья – и то, и другое имело непривычный для герцога резкий запах. Йерд так проголодался, что не обратил на это внимания. Он начал жадно есть, что, по-видимому, явилось сигналом и для его приближенных, которые тоже приступили к трапезе.

Спустя недолгое время большинство из них уже явно были навеселе. Йерд отыскал глазами Лаину и отметил про себя, что теперь она выглядит значительно лучше и привлекательнее. Утолив голод, он осмотрелся, изучая собственные покои…

Стены были затянуты тяжелыми драпировками из темного бархата, а полы устланы шкурами с длинным рыжим мехом. В пещере имелось несколько возвышений из черного дерева, такого древнего, что оно казалось превратившимся в камень. Возвышения служили не чем иным, как постелями. Бронзовые светильники размеренно покачивались на покрывшихся патиной цепях. В воздухе разливался пьянящий аромат каких-то зелий. Йерд видел, что кое-кто из придворных вдыхает густой зеленоватый дым кадильниц. Женщина с обнаженной грудью медленно прошла мимо него. В полумраке подземелья ее губы и соски казались почти черными…

На полу пещеры ползали большие многоногие насекомые, и никто из людей колодца не смел не только давить их, но даже мешать им. Дорожки насекомых были выложены полудрагоценными камнями и очерчены линиями, мерцавшими в темноте. В этом призрачном сиянии, придававшем всему происходящему оттенок нереального, они неустанно двигались, охраняемые высшими существами, которые сделали их предметом своего извращенного поклонения…

Сенор заметил, что полураздетая Лаина лежит на одном из возвышений, устланных шкурами, и пристально смотрит на него. Этот взгляд был совершенно недвусмысленным. В колеблющемся свете свечей ее тело казалось отлитым из бронзы.

Герцогу понадобилось некоторое время, чтобы понять – приближенные вовсе не собираются оставлять его наедине с дочерью Згида. Шаманы восседали по угам пещеры, отрешенно глядели в пустоту и были как будто целиком поглощены улавливанием легчайших отражений зла. Евнухи с равнодушным видом бродили между щитами, то и дело зажигая черные свечи в подсвечниках взамен сгоревших…

Лаина безошибочно почувствовала пробудившийся интерес герцога. Она ненадолго удалилась и вернулась в белой накидке, перетянутой в талии кожаным ремнем. Ее губы были подведены чем-то темным, а на щеках проступил неестественный румянец. Сенор видел, что под накидкой ничего нет.

Лаина подошла к нему, медленно расстегнула ремни и сняла с него оружие и хитиновые доспехи. Герцог в легком замешательстве огляделся вокруг: они были не единственными, кто жаждал соития. Среди безразличных стражников и евнухов появились обнаженные пары, которые вели себя совершенно непринужденно…

Обычай предаваться любви на глазах у других вначале показался Сенору извращенным и диким, но ему оставалось лишь привыкать к обычаям и нравам собственного народа, какими бы странными они ни были.

Он ощутил прикосновение ласковых рук Лаины к своей груди и впервые с легкой неприязнью подумал о ее выносливости и возможной ненасытности. Свежая и повеселевшая, она уже будто забыла о глонгах, холоде, голоде, долгом и трудном пути…

Еще совсем недавно Сенору казалось, что ему безразлично все и он хочет только спать, но он ошибался. Тепло пещеры, ароматный дым и любовные игры, происходившие поблизости, сделали свое дело… Однако прежде он искупался в бассейне, выложенном гладкими плитами внутри зеленого грота и наполненном водой из горячего источника.

Когда с его тела смыли омерзительные следы, оставленные полуразложившимися телами глонгов, грязь, слизь и запекшуюся кровь, он ощутил сладостную истому. Слуги массировали его, затем втирали в кожу смягчающие масла и целительные бальзамы, расчесывали волосы, сбрили бороду…

Несмотря на усталость, старая привычка заставляла его быть настороже. Он перебирал в уме любые способы покушения: яд, удавка, кинжал в спину, смертельная болезнь… Но отражения безмолствовали, а опасность казалась отдаленной и слишком смутной. Она исходила от мрачных гор на горизонте, а вокруг Йерда сейчас были те, кому притаившееся зло угрожало в не меньшей степени, чем самому герцогу.

Впервые с того момента, как Сенор вошел в Тень, он был с обыкновенной смертной женщиной и впервые позволил себе не думать ни о чем другом. Желание, долго дремавшее в нем, внезапно охватило его и сделало Йерда требовательным и страстным. Лаина отвечала ему нежно и умело.

Лишь насытившись ее любовью, он избавился от тягостного напряжения, превратившего его возвращение в муку. Подозрительный узник в его голове молчал, не обнаружив подделки. Сенор испытал бесконечное облегчение и понял, что больше не нужно спешить. Он привыкнет. Рано или поздно он вспомнит все. Он нашел свой настоящий дом. Ему было некуда и незачем идти. Разве что ради Завершения…

Он ощущал рядом с собой прохладное податливое тело Лаины. Теперь в их распоряжении было много времени, все его владения и судьба всех его подданных…

Глава двадцать третья

Дом над океаном

Он жил во вновь обретенном мире с самим собой и вскоре почувствовал себя ряской в застойном озере. Его жизнь стала однообразной и подверженной неизменному ритму восходов и заходов лилового светила, какой и должна быть обычная человеческая жизнь…

Он правил народом колодцев в Земле Мокриш, и это оказалось не очень обременительным занятием – его права признавались всеми, кроме, может быть, таинственной враждебной силы, гнездившейся в далеких горах к западу от колодца Тагрир. Но Гашагар оставался бездеятельным, и придворные шаманы Йерда пребывали в апатичном ожидании… Герцог не знал, откуда и как они получают весть о зарождении злого умысла или о происках врага, однако предполагал, что в этом немалую роль играют незнакомые ему отражения.

Для него самого источник отражений пересох; незримый эфирный мир оставался пустым и безмолвным. Сенор помнил, что был Человеком Безымянного Пальца в Кобаре и гораздо лучше приспособился к существованию в городе, которым правили Хозяева Башни. Здесь, в колодце Тагрир, он узнал многое, почти все, что положено знать герцогу, потерявшему память, но порой, в дни черной меланхолии, его грыз червь сомнения, и тогда Йерд становился подозрительным и мрачным.

Не прояснилась и причина давней вражды герцога с Гашагаром, о которой запутанно рассказывали самые дряхлые из обитателей колодцев, не понимавшие, впрочем, самого главного. Спустя много месяцев Сенор понял, что не успокоится, пока не найдет колдуна. Он даже хотел этого, несмотря на предостережения Повешенного.

Со временем он исследовал все свои земли вплоть до затянутого льдом океана на севере, безжизненных пространств на юге и востоке, за которыми, если верить легендам, начинались владения Живущих На Поверхности. Его поездки на запад ограничивались предгорьем тянущейся от самого океана неприступной гряды, где, по слухам, обитал Гашагар и водились созданные колдуном существа.

Герцог переезжал с места на место в сопровождении своих приближенных, шаманов и значительного количества воинов. Помимо всего прочего, он искал встречи с Человеком В Железном Панцире, но ему лишь изредка доводилось вступать в стычки с небольшими отрядами глонгов. Люди Йерда уничтожали их без особого труда, не неся потерь, – рубили головы и сжигали трупы, – однако герцог помнил, что когда-то стал свидетелем пробуждения целой армии мертвецов. И кажется, у него было не просто кошмарное видение. А раз так, то где теперь находилась эта армия? Может быть, в недоступных западных горах?..

Сенор побывал в Шешхиле, гигантском восточном колодце, наместником которого был Рорас, дальний родственник Згида; в Горкиде, самом таинственном и загадочном из человеческих жилищ Земли Мокриш; в лесу глонгов на севере; в двух полузаброшенных колодцах на юге, в которых иссякали горячие подземные источники, и даже вблизи покинутого людьми колодца Тавин, где много поколений назад поселилось нечто такое, о чем некому было рассказать. Шаманы предостерегали герцога от приближения к этому колодцу, да он и сам почувствовал гнетущую тяжесть неведомого зла, притаившегося в черном тумане, который навсегда повис над Тавином.

Так он путешествовал всю зиму по скованным льдом землям, где лишь тлели очаги тепла и жизни, разделенные огромными расстояниями. У Йерда сложилось впечатление, что подавляющая часть его владений – это умирающие, если не мертвые, пространства, которые простирались под холодеющим светилом…

Однако он пережил в Земле Мокриш одно короткое ветреное лето, когда бушевал северный океан, лишившийся своего ледяного панциря, почти непрерывно лили дожди, в лесах пели вернувшиеся с юга птицы, но в этом недолгом возвращении было нечто тоскливое, как предсмертный вздох.

Охотники из колодцев уходили все дальше и дальше от своих жилищ в поисках дичи и птичьих яиц. Разбрелись по лесным дорогам лесорубы и собиратели корней. Рыбаки выходили в океан на утлых суденышках, чтобы запастись рыбой на долгую зиму… Герцог, глядя на своих подданных, мог бы поклясться, что вся эта простая суета реальна, насколько вообще может быть реальным человеческое существование…

До него доходили скудные слухи о том, что кое-кто из его людей бесследно пропал. Вину за это молва возлагала на глонгов или на охотившихся в предгорьях хищников Гашагара, а порой и на Зелеша. Все попытки герцога узнать больше разбивались о непреодолимую апатию окружающих, равно лишенных как любопытства, так и стремления что-либо улучшить в жизни, которая оставалась неизменной на протяжении многих поколений.

С давних времен здесь исчезали люди; это случалось и в колодцах, и на поверхности. Редкие исчезновения уже не могли обеспокоить даже придворных шаманов герцога. Это воспринималось всеми с тупым фатализмом; каждая новая смерть была данью, приносимой сверхъестественному и вечно существующему злу.

В душе герцога, которая не могла насытиться ненужным хламом, поселилось нечто, весьма похожее на отчаяние.

Он имел здесь многое: власть, основанную не только на его положении, но и на не совсем понятном ему суеверии; женщин и все удовольствия приходящего в упадок мира. Тени прошлого не тревожили его – у Йерда не осталось прошлого. Будущее было целиком подчинено необходимости выжить в суровом климате, и это многое упрощало. Он обозревал свою жизнь – и что же он видел? У него мог появиться наследник, а спустя какое-то время герцога настигла бы смерть – но сейчас даже смерть не казалась ему особенно важной…

Чего еще он ждал? Истинная память не вернулась; новизна была исчерпана; осталась одна рутина. Сенору оказался глубоко чужд фатализм людей, которые окружали его. Боги Земли Мокриш излечили герцога от иллюзий, но не от скуки. Бесцельное существование опостылело ему.

Наступил момент, когда необъяснимая бездеятельность Гашагара стала для Йерда невыносимой. Не было ничего хуже неизвестности и неизменности, в которой один за другим тонули дни. Но для того чтобы как следует подготовиться к встрече с Гашагаром, герцог решил сначала повидать Зелеша…

Однажды, в середине осени, он оказался поблизости от прибрежного островка, который люди Земли Мокриш называли Домом Над Океаном. Это и было жилище Зелеша, древнее и почти неприступное. С давних времен обитатели колодцев обходили его стороной.

Безумный скучающий пленник зашевелился в голове герцога. Если ему суждено провести остаток своих дней в колодцах, то по крайней мере Йерд хотел знать, в чем заключалась его вина и почему он до сих пор ничего не помнил об ужасном наказании…

Единственный из приближенных, кто согласился пойти с герцогом к Дому Над Океаном, был шаман Зарзор из колодца Горкида. Шаман заявил, что ему нечего терять, кроме своих одряхлевших больных мощей. По мнению остальных, старость просто иссушила его мозг. В бессмертную душу эти люди верили меньше всего.

…Ранним утром Йерд и шаман оставили лагерь, наспех разбитый людьми герцога на окраине леса глонгов. Сенор был уверен в том, что здесь его будут ждать с терпеливым безразличием до тех пор, пока не получат известие о его гибели.

Тем временем Лаина, женщина герцога, оставшаяся в далеком колодце Тагрир, носила под сердцем ребенка и скоро должна была родить…

Дом Над Океаном стоял на вершине одинокой скалы, возвышавшейся над водой неподалеку от берега, который круто обрывался к бушевавшим внизу волнам, и для Сенора было очевидно, что эта обитель выстроена не без помощи магии.

Совершенно отвесная поверхность скалы незаметно переходила в стену, и даже зимой, когда океан замерзал, подобраться к дому Зелеша по суше казалось невозможным. Птица могла бы достичь его по воздуху, а для прочих «гостей» имелся грандиозный подъемный мост – гладкий темный монолит, который удерживали над пропастью толстые металлические цепи. Сейчас он черным пальцем указывал в небо.

Сам дом был сложен из грубо отесанных валунов, почти не тронутых дождями и ветрами. Немногочисленные окна, узкие, как бойницы, были забраны решетками и оставались темными. Дом колдуна казался мрачным лабиринтом, опутанным вдобавок наружными переходами, которые соединяли между собой несколько островерхих башен; неясный силуэт флюгера на шпиле самой высокой из них указывал в ту сторону, где садилось лиловое светило.

…Была середина пасмурного ветреного дня, когда двое пеших – герцог и старик Зарзор – с трудом взобрались на прибрежные скалы. Как только они приблизились к берегу прямо напротив дома Зелеша, раздался скрип цепей, и черный монолитный мост стал опускаться, накрыв гостей своей бегущей тенью. Его край с грохотом обрушился на прибрежную скалу, и несколько отколовшихся от нее камней заскользили вниз. Похоже, за последние годы мост опускали нечасто.