Бродяги Хроноленда Дихтяр Юрий
Никола поставил на пол тарелку и налил в неё самогон. Белк подбежал, отпил, выпучил глаза и рухнул на бок, подрагивая хвостом.
– Слава Богу, уснула. А то такая разговорчивая, – Борис поднял обмякшую животину и отнёс обратно к Максиму. – Так о чём мы?
– Так вот, – продолжил Никола, – Сегодня в одном измерении совсем не похоже на другие сегодня в другом. И меня, и вас, и этой белки существует миллионы копий. И моя копия из вашей реальности умерла полвека назад, а другая сидит перед вами. И, даже не так, нет, не так. Скорее всего, я законсервированная копия, а этот мир – парк развлечений, зоопарк, лунапарк, диснейленд. Нет! Хроноленд. Представьте, что динозавры эволюционировали и стали разумными…
Собеседники одновременно бросили взгляд на белка, но тот промолчал по причине полного алкогольного отруба.
– Динозавры стали профессорами. На всей планете. Из-за их размеров и силы, у них не было врагов, и у млекопитающих не осталось никаких шансов возглавить хит-парад разумных существ. И вот, такой вариант событий зафиксирован, вырван из контекста и отправлен в вольер хроноленда. Аналогично – Чингиз-хан или Гай Юлий или Мао Цзедун, фашисты, коммунисты или феминистки-амазонки захватил весь мир. Такие варианты событий тоже были перенесены сюда, только в миниатюре, в локальном виде. Для них тоже есть своя полочка и своя табличка. Я попал сюда после того, как молния сожгла мою лабораторию, у меня волосы стояли колом и светились, на обуви расплавилась подошва, пуговицы отлетели. Из меня ещё три дня сыпали искры. И я оказался здесь. А тот, который умер, остался там, прославился, устроил свою жизнь, сделал массу открытий, успел запатентовать, разбогатеть. Эх, везёт же некоторым.
– Да ладно, не расстраивайся, Коля, – Борис перешёл на «ты». – Тебе тут разве плохо?
– Не знаю. Человек такая скотина, которой везде плохо.
– Коля, а что там за машина времени была на выставке?
– Понятия не имею. Фото видел в газете – жестянка в жёлто-черных полосах.
– Это «пчёлка»!!! Моя «пчёлка». Так выходит, что здесь ещё один Я из этой реальности. И машина времени есть, пришедшая сюда из прошлого естественным путём. У меня голова кругом идёт. Надо выпить. Наливай.
Мэнсон осмотрел место бойни и улыбнулся Люкасу, накрепко привязанному к стулу. Привязали его не для того, чтобы он не сбежал, а чтобы не упал. Люкас не разделил с коллегой улыбку, так как был ещё под общим наркозом. Ассистент словно нырнул в лужу крови и не смог вынырнуть.
В целом, интерьер и обстановка были в духе Мэнсона. Он хотел потереть ладони, но одной ладони не хватало. «Теперь я никогда не смогу аплодировать» – подумал Чарли. На концерты ходить бесполезно. Ну и ладно. От вида крови и мяса разыгрался аппетит. Разыскав брошенную сгоряча руку, Мэнсон вышел из подвала, поднявшись по хлипкой деревянной лестнице, и попал в ту же комнату, в которой первый раз очнулся. Посредине в кресле-качалке раскачивался старик, который открывал ему дверь. Выглядел он не очень здоровым. Взгляд уставился на картину, висящую на стене – довольно милый пейзажик с лесом, рекой и мрачноватым домиком на берегу. Рядом висело ещё несколько рисунков; одни были пугающе зловещие, другие по– детски умиляющими. Только маньяк мог сочетать так гармонично тёмные глубины и детские мечты.
– Эй, – позвал Мэнсон, – где тут у вас кухня?
Старик повернулся, улыбнувшись беззубым ртом, из которого стекала струйка слюны на не ухоженную бороду цвета индиго.
– А что у тебя с бородой? «Титаник»? Радикально чёрный цвет? Киса, это вы? – засмеялся Мэнсон.
Старик не оценил шутку, только указал пальцем на дверь.
– Кухня, – прошамкал он.
– Так, дедушка, вот тебе свежанинка, – Мэнсон протянул ему свою отпиленную руку, – давай, пожарь. С лучком, перчиком, специи там. Не знаю, что там у вас есть. Справишься? А то я проголодался. Да и ты тоже, наверное?
Старик кивнул, с трудом поднялся с кресла, взял обрубок и поплёлся на кухню.
– Как тебя зовут-то, старичок-лесовичок?
– Жиль. Жиль де Рэ.
– Хм, классик жанра? Что-то ты не в форме. Ну, давай, заделай нам ужин, а я пока вещички поищу.
Пока Мэнсон шарил по шкафам и комодам в поисках одежды, из кухни потянуло ароматом маринада и жаренного лука. Так пах шашлык у Гоги в ресторане «Генацвале».
Одежда, найденная в шкафу, была вся в застиранных бурых пятнах, старая и немодная. И тут Мэнсон обнаружил большой кованный сундук. Сбив замок, он обнаружил там гору нарядов, разных фасонов и размеров. Костюмы-тройки, кожаные куртки, джинсы, форму прапорщика, тельняшку, женские платья, нижнее бельё. Любой сэконд-хэнд бы обзавидовался такому ассортименту. После недолгой примерки Мэнсон остановился на костюме клоуна. Рыжий парик, нос на резинке, разноцветный комбинезон, смешные ботинки. Страшно представить, что эти маньяки убили клоуна. Ведь эта коллекция шмоток явно была снята с жертв.
– Ну, что там? – закричал Мэнсон старику. – Жрать скоро?
Ответа не последовало. Из кухни тянуло гарью и в комнату просачивался дым.
– Твою мать! – Чарли ворвался в кухню и обнаружил на сковороде куски мяса, превратившиеся в обуглившиеся головешки. Дым висел густым облаком. Старик спал на табурете, свесив голову на грудь.
– Ах, ты гнида! – Чарли схватил сковороду со сгоревшим ужином, и что силы ударил ею Жиля по голове. Тот умер, не успев проснуться. Износившийся за столько лет череп треснул, как яичная скорлупа. От тела поднялось голубоватое облачко, повисев мгновение, словно прощаясь с бывшим хозяином, оно вдруг резко полетело к Мэнсону и ворвалось в его ноздри хорошей кокаиновой дозой. Чарли прослезился, закашлялся, из носа потек кровавый ручеёк. Мэнсон размазал его рукавом, втянул поглубже воздух и почувствовал необыкновенную лёгкость и бодрость во всём теле.
Чарли подобрал с пола не сильно сгоревший кусочек, кинул себе в рот, пожевал, но мясо оказалось жёстким и невкусным. Выплюнув его, Мэнсон вернулся в комнату, остановился перед трюмо, долго смотрел на отражение и у него стоном вырвалось:
– Блин, что у меня с головой? Что со мной случилось? Как я до этого дошёл?
Подобные прозрения иногда посещали его, но он всегда благополучно справлялся с ними. Сейчас же появилось желание во всём разобраться. Пусть этим займутся специалисты. Говорят, в Нью-Сити пруд пруди психотерапевтов. Так как ближайшим планом была война с Амазией, что всегда успеет, Чарли решил слегка развеяться и посетить мегаполис, а то что-то он совсем протух в этой глуши. Прихватив с собой добротный охотничий нож и дробовик, Мэнсон решил, что в этом доме ловить больше нечего.
Чарли вышел во двор, спустя пять минут он пытался завести старый проржавевший грузовик, обнаруженный в сарае. Наконец, куча металлолома сдалась, выдохнула облачко ядовитого дыма, недовольно заворчала и покатила по раздолбанной дороге вдоль болота. Сырость и комары скоро закончились, лес тоже стал реже и машина выкатила на асфальт. Чарли интуитивно свернул налево. Управлять одной рукой с непривычки было неудобно, поэтому грузовик слегка петлял, и не проехав и пары километров по автостраде, Мэнсон увидел выглядывающую из кустов полосатую палочку.
Чарли остановился, выудил из нагрудного кармана сигарету, стал ждать, когда к нему подойдёт полицейский.
Ждать долго не пришлось и в окне показалось наглое лицо с тоненькой ниточкой усов, в солнцезащитных очках «Кобра».
– Инспектор Смит. Ваши права… Выйдите из машины. Это ваш автомобиль?
Чарли выставил в окно культю, перебинтованную старой тряпкой.
– Начальник, я инвалид. Ну что вы пристали. Я местный, еду за силосом.
– Что-то я тебя здесь раньше не встречал.
– Да я… Дайте лучше подкурить, а то одной рукой неудобно.
Коп нашёл в кармане зажигалку, но когда поднял голову, на него уже смотрело дуло дробовика.
Выстрел превратил его лицо в фарш. Тело отбросило, полицейский всё пытался приложить руки к лицу, но лица уже не было, он не мог даже кричать, только хрипел и булькал кровавыми пузырями. Чарли великодушно оборвал мучения вторым выстрелом.
– Права, права. Я имею право делать всё, что захочу! Я свободный человек, понял ты? – крикнул он к трупу. – В свободной стране! Прощай, друг, не попадайся мне больше.
Глава двенадцатая. Дайджест
Грмнпу поцеловал спящую супругу в щёку, та во сне заворочала хвостом, засопела и перевернулась на другой бок. Всё-таки он любил её, несмотря на всё большее непонимание, разногласия и частые ссоры. Профессор был отходчив, не помнил долго обид и наивно надеялся, что всё когда-нибудь наладится. Вот и сейчас он думал, лёжа рядом с женой, что нужно попробовать поговорить, выяснить раз и навсегда все недоразумения в отношениях. Ведь это так просто – поговорить и понять друг друга. Пока он возился с этими чудными человечками, он понял, как не хватает ему любимой женщины, тихого быта и вечеров у телевизора.
Он погладил жену по щеке.
– Сколько можно говорить, – проворчала она недовольно, – я так не люблю, у тебя когти царапаются. И изо рта воняет. Зачем ты меня разбудил, я так хотела выспаться.
– Дорогая, может ты заметила, что я вернулся.
– Ушёл, вернулся – какая разница. Мне уже сто лет нет дела до того, где ты шляешься со своими алкашами.
– Прошу тебя, не заводись. Я соскучился.
– А я нет! Достал. Раз в неделю можно выспаться? – она встала и пошла к ручью попить.
– Я тут племяннику игрушку принёс. Машинку. Танчик.
– Знаешь что, ты мне зубы не заговаривай племянниками. Мне ты что принёс? Что-нибудь венерическое? Шляется неделю непонятно где, а потом целоваться лезет.
– Слушай, почему ты просто со мной не разведёшься? – закричал Грмнпу.
– Ишь, лёгких путей ищешь? Чтобы мог меня винить потом, да? Не выйдет.
– Ну тебя, – профессор развернулся и ушёл в лес.
Гитлер спал сладким сном. Ему снились полные чемоданы усов и париков. Он стоял на трибуне, а внизу ликовал народ. Все вытягивали в приветствии руку и кричали «Хайль Гитлер», а фюрер стоял и наслаждался любовью народа. Глобус был весь покрыт коричневыми континентами. Моря и океаны усеяны свастиками. Это просто праздник какой-то. Прямо к трибуне принесли поднос с любимыми пирожными из тушёной капусты и кружкой коктейля. Фюрер ел, пил и молчал, с любовью рассматривая преданный народ, настоящих арийцев. И даже Изя Шельменович улыбался ему и показывал конверт с гонораром, мол, не нужно, верну.
Букетики эдельвейсов, ландышей и фиалок падали к его ногам, Посланники из далёких колоний несли корзины с экзотическими фруктами, шампура с разноцветными канарейками и коллекции дивных жуков и бабочек. Известные модельеры катили ряды вешалок с самыми модными нарядами.
И Ева в кружевном белье и розовых чулочках манила к себе, обещая конфетку, но он не мог уйти от своих подданных, ел пирожные и махал рукой ликующей толпе. Фюрер не хотел просыпаться. Он бы жил в этом сне, но зазвонил будильник. Гитлер проснулся, поискал ногами тапочки, не нашёл и побрёл в ванную чистить зубы. Посмотрел в зеркало на носатую, лопоухую физиономию с синим пятном неотмывшегося маркера под носом.
И заплакал.
Фюреры тоже плачут.Когда у амазонок кончился бензин, они сменили машину, оставив cияющий Lone Star и труп коммивояжера в кювете, и пересели на новенький BMW, пахнущий в салоне кожей и освежителем воздуха. По пути ограбили придорожный магазинчик, расстреляв в упор продавца и взяв десяток шоколадных батончиков, охотничьи колбаски, упаковку колы и журнал «Крестьянка». Рииль дорвалась. Что-то сломалось в ней. Попав в потенциально опасный мужской мир, она была готова объявить войну всем. Повезло, что трасса была пустынна. Наверное, она убивала бы каждого встречного, у кого растёт щетина.
Когда стало темнеть, они съехали на просёлочную дорогу, остановились в небольшой рощице, развели костёр, на которых поджарили колбаски. Разговаривать не хотелось. Рииль не хватало слов, чтобы выразить свои сложные? Неожиданно нахлынувшие эмоции. Лита же пыталась не заводить разговоры на тему убийств, чтобы не провоцировать подругу. Мало ли, что с неё произошло, какой вывих случился в мозгах.
А так, как эта тема волновала обоих, но поднимать её не хотели, то разговор не клеился. Поев, они уснули прямо у костра – Лита свернувшись калачиком, а Рииль вытянувшись на спине и заложив руки за голову. Ночь упала на них, укрыв запахом трав и ковром млечного пути.Максим спал на тахте, белк пушистым комком примостился на его груди. Фриц ругался во сне на непонятном языке. Никола и Борис вяло обсуждали машину времени, иногда срываясь то на «Вот новый поворот, что он нам несёт», то на «Al Bogu ne mogu lagati sve dok.». Никола показал, как работает телепорт, переместив стакан самогона их телефонной будки неизвестно куда. Стакан просто исчез, пришлось искать новый, мыть, протирать. В общем, сплошные хлопоты, а удовольствия никакого. Ну, исчез стакан и ладно. У Бориса когда-то пропали ключи. Думал – потерял. Нет, нашлись через месяц на самом видном месте. Так что, с телепортацией Боря знаком не понаслышке. Затем явился тот несчастный зелёный человечек. Отдал гаечный ключ, сказал спасибо и отказался пить.
Когда анестезия перестала действовать, Генри Ли Люкас пришёл в себя. Всё тело горело огнём. С трудом открыв глаза, он ужаснулся, увидев перед собой человека, сидящего напротив него. Даже такого изощрённого маньяка, как Генри шокировала жестокость, с которой поработали над несчастным. У него не было конечностей. Руки и ноги лежали на полу. Культи были кое-как заштопаны. Но и это ещё не всё. Лицо мученика всё залито кровью, так как ему сделали трепанацию, полностью сняв верхнюю часть черепа. По серо-розовой каше мозга ползали мухи. Человек с мольбой и ужасом смотрел на Генри.
Гляделки затянулись. Они оба молчали, потому что всё уже было сказано. Генри улыбнулся, пытаясь поддержать несчастного. Тот тоже ответил кислой улыбкой. Из-за засохшей кровавой маски на лице сложно было узнать, кто перед ним, но улыбка была до боли знакомой.
И только спустя несколько минут рассматривали друг друга, Генри понял, кто-же этот бедолага. От осознания произошедшего у него остановилось сердце, настолько ужасной оказалась правда. Генри Ли Люкас, один из самых лютых маньяков человечества, отправился прямохенько в ад. Его отражение в огромном зеркале, совсем недавно стоящем в спальне, уронило голову на грудь и тоже замерло, выпустив с последним выдохом остатки жизни.
Спустя секунду покойника отделилось облачко, попарило по комнате и выскочило наружу, чтобы найти убийцу и вселить в него ту частичку зла, которое жило когда-то в теле Генри.
Закон сохранения зла в природе.
Николай Иванович Пржевальский проснулся за два часа до прибытия в Рязань. Он не любил спешку. Нужно успеть умыться, побриться, переодеться из спортивного костюма в форменный китель, галифе и лайковые сапоги. На вокзале его должна ждать жена, которую он не видел два года. И предстать перед ней он должен при полном параде.
Пройдя все утренние процедуры: чистка зубов, набриолинивание усов, укладка шевелюры волосок к волоску, обливание себя одеколоном «Красная Москва» Пржевальский решил, что успеет выпить бутылочку пива, дабы привести в порядок не только внешность, но и внутренности. И только он собрался сходить к проводнику, обнаружилось, что пропал кошелёк. Детально исследовав вещи, учёный обнаружил пропажу ещё и очков в золотой оправе, серебряного портсигара под завязку набитого сигаретами «Мадрас». С кителя так же пропали два ордена.
– Вот, прошмандовка! – выругался Пржевальский. – Во истину, никому доверять нельзя. Танцовщица, шпионка! Воровка-карманница! А я её ещё клеил, старый дурак! Интересно, она и Павла так же нагрела? Вот ведь зараза!
Пить «Боржом» уже поздно. Поезд ушёл. Портмоне точно уже в урне, портсигар и медали в ломбарде, а деньги потрачены на всякие бабские прибамбасы. Жаль было документы, фотографию, на которой они с женой отдыхают в Гаграх и билеты на концерт Моисеева, которые ему достали с большими трудностями и которыми он надеялся порадовать супругу. Не каждый день подобная величина посещает Рязань.
Павел, дождавшись отхода поезда, выпотрошил содержимое бумажника. Деньги сунул во внутренний карман, документы покрутил в руке, и не стал выбрасывать. Вышлю бандеролью, решил он. Из очков выдавил стёкла, а саму оправу смял, чтобы занимала меньше места. Нужно узнать, кто тут скупает подобные вещи. Бумажник он сунул в урну, достал из портсигара сигарету, закурил. Жизнь налаживалась.
Мата вышла из туалета и помахала рукой Павлу. Тот подошёл к ней, пристально заглянул в глаза и сказал:
– Детка, как ты насчёт потратить несколько копеек?
– Всегда за.
– Ну что ж, начнём с ресторана. Что-то я проголодался. Они вышли из здания вокзала и огромный город с шапкой смогла над небоскрёбами улыбнулся им хорошей погодой, шумом, стеклом и бетоном.Глава тринадцатая. Все пути ведут в ад
Рииль проснулась от утренней зябкости. Выпала роса и одежда стала сырой и липла к телу. Костёр давно погас. В бок надавил незаметный вечером камешек, оставивший после себя ноющее беспокойство. Рииль замахала руками, поприседала и сделала небольшую пробежку на месте, чтобы хоть немного согреться.
Лита оказалась мудрее. Она забралась в автомобиль и спала, свернувшись калачиком на заднем сидении. Рииль попыталась развести огонь, но всё вокруг было пропитано влагой, так что пришлось повозиться, пока синеватые языки огня заплясали над дровами. Рииль побродила вокруг, насобирала сушняка. Нашла родник, слабенький, но с чистой ледяной водой.
Вернувшись к машине, она застала Литу за приготовлением завтрака – подогретых на костре колбасок. Хотелось настоящей дичи с жестковатым мясом, а не этих отходов целлюлозно-бумажной промышленности. Есть копчёную бумагу – вот удел настоящих мужчин. Но голод давал о себе знать, так что колбаски уже казались не такими уже и противными.
Солнышко пригрело и роса сошла за считанные минуты. Запели птицы, небо проваливалось вверх до состояния бесконечности. Запахло свежей травой, кашкой, полынью и мятой. Не хотелось уже никуда ехать. Хотелось раздеться догола и прыгнуть в серебристый ручей, распугав стайку рыбёшек и доведя до инфаркта прячущихся в траве лягушек. И бедная Зора уже стала забываться, вернее, переходить из ранга мучениц в ранг воспоминаний. Желание мстить угасало. Рииль молча девала колбасу, запивая водой из ручья. Лита, перекусив, открыла капот и нависла над внутренностями машины, как хирург на операции.
– Что там случилось? – спросила Рииль.
– Стучит что-то.
– А ты разбираешься в этом?
– Ни копейки.
– А зачем полезла?
– Я молю богов, чтобы вылечили машину.
– Помогает?
– Не знаю, посмотрим. Заправиться бы где-нибудь. Хоть полбака. Рииль, а куда мы едем и зачем?
– Ну, изначально… – начала Рииль.
– Изначально я и сама знаю. А сейчас куда мы направляемся? Что мы ищем? Ездим, людей убиваем… Нам никогда не простят этого.
– Лита, я только что думала об этом же. И мысли привели меня туда же. Понимаешь, ищем мы одно, а говорим, что роем землю из благородных мотивов. Я, например, ищу того румяного дурачка. Он мне снился сегодня. И ещё зовёт меня тот, который Зору убил. Чувствую, манит меня он, родные мы с ним, как брат и сестра, как мать и сын. Не знаю, зачем манит, но я найду его. А там посмотрим.
– Манит! – хмыкнула Лита, – нужна ты ему, как козе баран. Он просто придурок, я сразу в глазах увидела, что он на всю голову убитый.
– Не баран, а банан.
– Что банан?
– Козе.
– Что козе?
– Банан. Ты сказала – нужна, как козе баран. А правильно говорить – нужна, как козе банан.
– Почему банан?
– Не знаю, так говорят. А почему баран?
– Ну, а зачем ей баран?
– А банан зачем?
– Слушай, отстань. Банан она может съесть.
– Козы бананы не едят.
– А то ты предлагала ей.
– Нет, не предлагала.
– Ну и всё. Давай, собираемся и поехали. Нам ещё бензин искать. И, пожалуйста, хватит палить в первого встречного мужика. Ладно? – Лита сама удивилась тону, которым она говорила с Рииль. Что-то сломалось и в Лите, после того, как она уехала из родной Амазии. Максим всё чаще стоял перед глазами, и ей хотелось поскорее увидеть его. И уже не важно, что он сбежал, наверное, на то были причины. Главное, найти его и всё прояснится. Но если эта психопатка будет убивать всех без разбору, когда-нибудь, очень скоро, их найдут и просто растерзают на части. Мужчины в этих краях совсем не такие бараны, как на родине Литы.
– Ещё раз выстрелишь без причины, поедешь сама.
– Как сама? Я же водить не умею.
– Не моя забота.
– Ты не забыла, что я спасла твою задницу в той закусочной? Забыла, да? Напомнить?
– Спасла. Спасибо. Но сейчас ты втягиваешь нас в такую историю, что наши задницы порвут и залатать их уже никто не сможет. Обещай, что стрелять будешь только в качестве самообороны и то, если иначе не получится.
– Ладно, ладно. Давай поехали. Где карта?
Спустя час они увидели на горизонте серое марево, затем прорисовались ощетинившиеся иглы небоскрёбов. Трасса стала ровнее, чаще попадались автомобили. Рииль всё тянулась за дробовиком, но вовремя одёргивала руку. И вот, они, две девчонки с далёкой глухой периферии ворвались в хаос городских реалий. Проскочив пограничные столбы, проехали несколько кварталов изрисованных граффити мрачных кирпичных домов, где по улицам всё больше ходили странные чёрные люди в дурацких мешковатых одеждах. Некоторые стояли под стенами домов, разговаривая. Кто-то танцевал под музыку, льющуюся их большого блестящего ящика с ручкой.
Когда Лита притормозила на перекрёстке, к ним подбежал паренёк, чёрный, как сажа; девушки никогда раньше не видели людей с таким цветом кожи. Он постучал в окно, показывая небольшой пакетик с белым порошком, но увидев в руках Рииль дробовик, моментально исчез.
Девушки проехали длинные бетонные заборы, дымящие в небо трубы и оказались на дороге, ведущей через парк, проехав который они попали в совсем другое место. Здесь было всё красиво, чисто и ярко.
Утро встретило квасом, горячим супом с куриными крылышками и солёными огурчиками. Среди этих панацей от похмелья стоял главный «аспирин» – запотевшая бутылка самогона. Тесла встал раньше всех, и пока гости спали, успел подоить корову, наносить воды, покормить курей и сварить суп.
Затем проснулся Фриц и, увидев спиртное, побежал к выгребной яме проблеваться. Затем поднялись Максим и Боря. Не раскрывая широко глаз, они сразу налили по рюмке и выпили без всяких реверансов и церемоний. Сразу стало легче дышать, желудок стал на место, а в глазах появилась невероятная ясность. Вернувшийся было немец, увидав пьющих приятелей, снова побежал к яме. Тесла поддержал компанию чисто символически, ибо за руль.
Белк тоже проснулся в хмуром негативе. Поворчав, что только «разумные жрут не переставая и белок спаивают, и это есть вершина вселенской мудрости, а у белок потом хвост дрожит и изо рта пахнет, и голова болит»
– Что это за крыса с вами? – поинтересовался Тесла, – Говорящая. Из цирка сбежала? Давайте я её телепортирую подальше, чтоб не трындела под руку. На шапку всё равно не хватит.
Белк обиделся, надулся весь, распушил хвост, но от выпивки не отказался.
– Ну, что, друзья, куда вас отвезти? – Тесла встал, дав понять, что завтрак закончен.
– Нам бы туда, где выставка была. Может, жива ещё машина времени?
– В Нью-Сити? Ну, что ж, до трассы довезу, а там автобус ходит. Доедете. У меня дел невпроворот.
Компания шумно уселась в кабриолет. Машина выскользнула на пшеничные поля, такие однообразные, что движение казалось эфемерным и нереалистичным, словно ты сидишь на красном островке, а вокруг плещут жёлтые шуршащие волны. Время остановилось, и пространство свернулось в лист Мёбиуса, и нет конца и края налитым колосьям.
Внезапно автомобиль резко затормозил, Никола выпрыгнул из машины и помчался без оглядки в глубь поля. Это случилось так быстро, что пассажиры не смогли отреагировать и им оставалось только изумлённо взирать на спину бегущего изобретателя по пшеничным волнам. Они увидели, как Тесла остановился, покружил на одном месте и пошёл обратно.
Великий изобретатель сел за руль, завёл автомобиль и, не произнеся ни слова, понёсся по автостраде.
Выдержав паузу вежливости и, не дождавшись объяснений, Борис поинтересовался, что там произошло.
– Понимаете, эти пришельцы не дают мне покоя. Они рисуют, чертят, пишут на полях. Портят посевы, вокруг их художеств пшеница растёт уродская – синяя, фиолетовая, красная, со щупальцами, ушами или крыльями. Мало того, она бегает по полю и охотится на сусликов. Но и это мелочи. Я постоянно пытаюсь расшифровать послания. Это же контакт цивилизаций!
Все дружно посмотрели на белку. Тот иронично поднял брови и развёл лапками, мол, сами понимаете.
– Они хотят что-то сказать, поделиться информацией. И у меня ничего не получается. Для меня эти каракули не говорят совершенно ни о чём. Вот и сейчас, они написали формулу с тремя неизвестными. И ни одного известного. Оттолкнуться совершенно нечего. Что она значит? А вдруг это может изменить весь ход прогресса? Удивительное рядом, но нам оно запрещено, как пел Боб Дилан или Дима Билан, не важно.
– И что за формула? – оживился Максим.
– Что-что…икс, игрек и ещё незнакомый мне символ. Какая-то буква, но ни в сербском, ни в английском её нет. И всё. Вот и гадай, что они хотели этим сказать.
Борис засмеялся, Максим подхватил и вот они уже хохочут так заразительно, что Фриц и Тесла не смогли удержаться и присоединились к общему хохоту. Даже белк пару раз усмехнулся.
– Почему вы ржете? – пытался узнать Тесла.
– Никола, – сквозь смех сказал Борис, – это не формула, это аксиома. Это полное априори. Не стоит ломать голову. А зачем тебе столько пшеницы?
– Мне? Я её не сажал. Её никто не сажает. И никто не убирает. Она здесь просто растёт. Даже не задумывался, откуда она взялась. Растёт и растёт себе.
– Может, это инопланетяне сеют её, чтобы на ней рисовать?
– Может они создали человека, чтобы он культивировал злаки, на которых так удобно рисовать? – продолжил тему Максим. – А ты по ним из базуки…
– А! Им всё равно. Они каждый раз ходят – то ключ дай, то болт на восемнадцать, то напильник. Мне что, жалко, что ли…
Никола остановил автобус возле сиротливо-одинокого остановочного павильона, отделанного высыпающейся мозаикой.
– Вот здесь сядете на автобус и через пару часов будете в Нью-Сити. Вот я вам тут харчей собрал на первое время и денег немного на автобус. Рад был знакомству. Да, ещё, если заблудитесь, бросите на землю вот этот клубок, и он вас выведет туда, куда надо.
Тесла протянул им корзину с едой и предательски торчащим горлышком. И зелёный небольшой клубок шерстяных ниток. Автомобиль фыркнул выхлопным газом и умчался, подняв пыль.
Друзья не успели перечитать все матюги на стенах павильона, как показался автобус – кривой, дряхлый ПАЗик, под завязку набитый ковбоями и бабками с мешками, корзинами, клетками с цыплятами. Даже где-то в конце салона повизгивал поросёнок. Пахло домашней колбасой, навозом, махоркой и чесноком. И такое всё было родное, что захотелось домой, и всплыла мысль – а хрена мы тут делаем? И где мы вообще? И что это такое вокруг происходит. Как будто только что проснулся, а в голове ещё переживания от сновидения, и грань между реальностью и сном размыта. Но разница в том, что этот сон и не собирается заканчиваться. И вот уже автобус проскочил первые городские постройки, жилой микрорайон однообразных многоэтажек. На рынке почти все вышли, вытащив из салона свои баулы, ящики, мешки и поросят. Узнали у водителя, где здесь ВДНХ, но тот только пожал плечами. Друзья решили ехать до конечной, а там видно будет.
Ресторан даже с виду показался странным, больше похожим на автостанцию. Там так же были большие окна и толпа народа. Да и название пугало – «Дак Мональдс», но Павел был далеко не из пугливых и галантно открыл дверь, пропуская вперёд Мату Харри. Внутри пахло горелым солидолом. Столики почти все оказались заняты, но Павел увидел в дальнем углу старого знакомого – авиатора Антуана. Расталкивая снующих с подносами людей, парочка добрались до столика, украли два алюминиевых стула у зазевавшихся посетителей и, наконец-то, присели.
– Антуан! Какими судьбами? Не ожидал тебя здесь встретить! Мы в Париже расстались совсем недавно. Странно бывает – то не видишь человека годами, то потом каждый день встречаешь. Знакомься – шпионка и танцовщица Мата Харри.
Антуан галантно поцеловал даме ручку.
– Наслышан. Польщён. Я Антуан – пилот и бумагомаратель. Да у меня дела тут. Хочу себе лисёнка взять в зоопарке. Говорят, можно.
– Зачем тебе?
– Приручу.
– Зачем?
– Чтобы потом быть за него ответственным. А то я такой безответственный, что просто ужас.
– Ну, у каждого свои тараканы. Чем здесь кормят?
– Гамбургеры, сырбургеры, картошка жареная, кола, мороженое. Мороженое – это единственное, что здесь можно есть.
– И всё? Это же ресторан!
– Быстрого питания. Пожрал и свалил. Дай другим пожрать.
– Ну, ладно, гамбургер, так гамбургер. Дорогая, ты не против?
– Нет, конечно, я так проголодалась, что чуть не съела помаду, когда красила губы. Вы же с противным старикашкой все мои пирожки съели.
– Официант! – поднял руку Павел.
Антуан усмехнулся:
– Здесь самообслуживание. Нужно идти и покупать самому.
– Что? Может, мне ещё и посуду после себя помыть? Эй, мальчик! Иди сюда! – крикнул Павел проходящему мимо парню в клетчатой рубашке и бейсболке с нарисованным гамбургером на козырьке.
– Да, слушаю.
– Короче, мне солянку с сёмгой. Шашлык по-карски, салат с устрицами, бутылку «Столичной» в изморози. Мата, ты что будешь?
Парень открыл было рот, но слова не появлялись, они умирали от удивления ещё в горле.
– У нас такого нет. У нас…
– Ну, ладно, нести сюда свои гамбургеры. Пошутил я.
– У нас самообслуживание, – пробормотал он, но увидев взгляд Павла и купюру в его руках, дальше спорить не стал.
Заказ принесли через две минуты.
– Да, посуду мыть не прийдётся. Первый раз вижу ресторан, где едят с бумажек. Мрак!
Павел откусил от гамбургера и глаза его сказали больше, чем мог бы сказать рот, набитый едой. Он выплюнул откушенный кусок на пол и снова закричал:
– Эй, ты! Мальчик! Сюда, бегом! Что это за говно между булочками? Что это такое?
– Это котлетка.
Антуан устроился поудобнее, слегка отодвинувшись и с лёгкой улыбочкой облизывая мороженное с рожка.
– Котлетка?! Сука! Ты когда-нибудь котлеты видел? Тебе мама котлеты делала?
Парень кивнул.
– Вот такие котлеты она делала?! – орал Павел. Народ вжался в свои стулья и молча жевал, боясь делать лишние движения.
– Нет, не такие. Она вкусные делала.
– Так что ты мне не принёс вкусную котлету? Почему мне положили эту какашку?
– Я не знаю. Вон наш менеджер. Позвать? – парень помахал типу в строгом костюме, с лицом, похожим на вечно улыбающуюся жопу. Он с такой же несмываемой улыбкой направился к столику, где сидел Павел и компания.
– Ты, сука, менеджер? – закричал на него Павел. – Из чего сделана эта, мать её, котлетка.
– Из мяса. – Заулыбался менеджер, и даже не успел заметить, как Павел выхватил свой пистолет и всадил ему пулю в живот. Менеджер рухнул на колени, потом завалился на пол. Он стонал, но улыбка не сходила с его лица. Таким весёлым он и умер.
– Ты мой герой, – шепнула Мата Павлу.
Парень в клетчатой рубашке и бейсболке побледнел и руки у него задрожали.
– Из чего котлета?! – спросил Павел.
– Из резины.
– Ясно. Свободен. Пшол отсюда! – сказать, что парень ушёл, значит не сказать ничего. Парень просто исчез. Посетители ресторана давились резиновыми котлетами, запивая их ядовитой колой, словно ничего не произошло.
– Антуан! Объясни мне, что случилось с миром? Почему люди едят это говно?
– Паша, угомонись. Таков закон природы. Людей наплодилось столько, что земля прокормить их уже не может. Да и все хотят жить в городе, а не в глухой деревне. Хотят работать в офисах, а не в навозе. Вот на выручку пришла химия и генетика. Выбор невелик – или голодуха, бунты, трупы на улицах, мародёрство и людоедство, либо резиновые коровы, пластмассовая капуста и целлофановый хлеб. Ничего, люди едят, даже жиреют. Адаптируются, мутируют. Скоро овощи с огорода станут для человека несъедобными, зато пластмассу будут жрать аж бегом. Вот так-то. Иначе нельзя.
– Почему нельзя? А если уничтожить половину человечества?
– Бесполезно, пока ты будешь уничтожать одних, родятся другие. Говно между булочками – единственно правильное решение.
– Я не хочу есть говно! Где, блядь, стерлядь?! – Павел встал и выстрелил в потолок. – Где молочные поросята с хреном? Где куропатки и фазаны, где гурьевские блины с икрой, я спрашиваю!!! Где рябчики, где осетрина под лимонным соусом? Где пельмени, чебуреки, расстегаи? Где беляши и пончики с кремом? Где оливье и сельдь под шубой? Неужели так сложно сделать оливье? – орал он, стреляя в потолок, пока не закончились патроны. – Эй, мальчик! Сюда!
Бледный мальчик теребил фартук, в глазах читалось отчаяние и паника. Антуан, ухмыляясь, ел мороженое. Мата с восхищением наблюдала за скандалом.
– Так, повторяю заказ – солянка, шашлык, оливье. Даме омара, да чтоб клешни были, как твоя тупая голова. Этому мсье что-нибудь из французской кухни – филе миньон шателен, запеканку дофинуа и суп по булонски. И бутылку вина «Шато О Мажине». Антуан, ты не против?
– Абсолютно, только боюсь, что…
– А ты не бойся. Ничего невозможного не бывает. И ещё – даме шампанское, мне бутылку водки. Из холодильника. Выполняй! У тебя час времени.
Мата робко подняла руку:
– А мне ещё пирожки с горохом. Десяток.
Парень растворился. Павел сел, перезарядил обойму и выстрелил в огромный плазменный экран под потолком, на котором выли что-то унылое полуголые девицы и бормотали ниггеры в майках и якобы золотых цепях.
– Эй, – снова крикнул Павел, с надеждой, что сейчас будут ловить каждое его слово. – Цыган сюда или, лучше, лабухов, чтоб шансон умели. Владимирский централ, Мурку, – не важно.
Павел достал сигарету, смачно затянулся.
– Если мне сейчас скажут, что здесь нельзя курить, разнесу этот вертеп к чёртовой матери.