Бродяги Хроноленда Дихтяр Юрий

– Какой ещё клоун?

– Рыжий.

– Пронин, ваши шутки скучны.

– Я серьёзно. Говорит, что у него к вам предложение.

– Сложноподчинённое?

– Что?

– Да это я так. Клоун, говорите? Ну, давай его сюда. Может, с повинной кто явился.

В её хриплом, прокуренном голосе послышались нотки надежды. Пронин исчез и появился клоун. В рыжем парике, с поролоновым красным носом. В ярком балахоне, смешных ботинках и с крюком вместо кисти левой руки. Он уверенно зашёл в кабинет, плюхнулся на стул, закинув ногу на ногу.

– Чем обязана? – спросила удивлённая мисс Марпл. – Что за праздник?

– Мадам, я, конечно, надеялся на вашем месте мужчину, но так даже прикольнее. Не будем терять время. Хочу вам кое-что предложить. Бартер. Вы мне полицейский значок и информацию по серийным убийствам, а я вам головы этих маньяков. На блюдечке. По рукам?

– Эй, погодите, не нужно так спешить. Снимите для начала парик и этот дурацкий нос.

– Не могу, я здесь инкогнито. – Мэнсон ещё глубже нахлобучил на лоб парик.

– Это меняет дело. Что у вас с рукой?

– Хотите посмаковать подробности?

Марпл встала, обошла стол и нависла своим мощным корпусом над посетителем, уперев кувалды кулаков в бока. Бородавка не её носу нервно подрагивала.

– Послушай, ты, шут гороховый, я ни одного слова не произношу напрасно, поэтому, если я о чём-то спрашиваю, то мой вопрос жизненно важен. Я не из тех болтливых тёлок, у которых рот не закрывается. Я тебя спросила – что с рукой?

– Потерял.

– Ясно.

– У вас какие-то немотивированные приступы ярости.

– Ах, простите. Нервная работа, пасьянсы не сходятся, маньяки задолбали, гормоны, неудовлетворённые сексуальные желания. Да что там говорить: мисс – это вам не миссис. У мисс свои проблемы.

– Насчёт пасьянсов я не помощник. А вот с маньяками – это ко мне.

– А с гормонами? Шучу. – Мисс Марпл улыбнулась, похлопала клоуна по плечу. – Итак, ты предлагаешь истребить маньяков? И каким же это образом? И зачем тебе это нужно? И кто ты вообще такой? От какого цирка отстал?

– В городе много серийных?

– Это мегаполис. Это рассадник всяких идиотов. Вы, кстати, тоже не внушаете мне доверия. Как вас зовут?

– Мэнсон.

У Мисс Марпл перехватило дыхание.

– Мэнсон? Тот самый? У меня билеты на ваш концерт! Дайте автограф!

Чарли ничего не понимал, но ситуацию сразу уловил.

– Автограф? Да хоть на лбу. Дайте мне то, что я прошу, и я вам весь полицейский участок автографами испишу. Значок и дела посмотреть.

– Да что там их смотреть? Забирайте, – Марпл достала с полки штук двадцать пыльных папок, перевязанных ленточками. – Всё равно никто этим не занимается. Куда вам их положить? У меня где-то сумка была – мечта оккупанта.

Она откопала в столе огромную клеёнчатую сумку в сине-красную клетку, сгрузила туда все документы, сунула в карман Мэнсону полицейский значок и протянула блокнот и ручку.

«Самой сладкой конфетке от воздыхателя» – написал Чарли, поставил невнятную закарлючку и выскочил из кабинета. Впереди было так много дел.

Выйдя из полицейского участка, он сел в кабину своего грузовичка и достал первую папку. Сладкие, будоражащие и возбуждающие фото жертв плохо сочетались с сухим языком документов, но Чарли сразу понял, чьих рук это дело. Мэнсон знал всё. Новый талант открылся у него. Он стал чуять всех маньяков за версту. Даже вернее, не маньяков, а ту субстанцию, которая переходила к нему после их смерти. Адрес всплыл в голове, даже лицо первой цели проявилось где-то в подсознании. Чарли завёл грузовик и тут в глаза бросился билборд с фотографией какого-то урода с улыбающейся рожицей вместо зрачка. И через весь плакат истекающими кровью буквами: «МЭРЛИН МЭНСОН. ТОЛЬКО ОДИН КОНЦЕРТ».

– Есть три вещи, на которые можно смотреть бесконечно – через щель в женскую раздевалку, на пьяного, пытающегося стать на ноги и на то, как дебоширит Павел, – сказал Антуан, выковыривая из зубов остатки шашлыка. – Мата, вы наелись?

– Я не наелась, я обожралась. И ещё прихватила моих любимых пирожков. Мальчики, скажите, как мне найти Чарли Чаплина. Я всё-таки в командировке, нужно и делами заниматься.

– Девочка моя, – сказал Павел, слегка захмелевший и подобревший, – может, уволишься со своей работы? Устраивайся ко мне секретаршей. Будешь, как у Бога за пазухой.

– Нет, дорогой, знаю я долю секретарскую. Зарплату прийдётся отрабатывать задницей? Нет, спасибо. У меня есть имя, есть репутация. Я сама себе хозяйка и сама себе задница. Проведёте меня к Чаплину?

– Я пас, – Павел посмотрел на часы, – мне нужно встретиться с Джо Деллинджером. У меня тоже своего рода командировка. Мата, надеюсь на встречу вечером. Поужинаем, потанцуем. Ты как?

– Посмотрим. Антуан, вы тоже хам? Тоже не проведёте даму на киностудию? Вы же в ответе за того, кого напоили.

– Хм, хорошая фразочка, нужно будет запомнить. Ради такого перла проведу вас хоть на край света, если Павел не будет ревновать. А вечером приглашаю всех на концерт. У меня пачка флаеров. Приезжает великий и ужасный Мэнсон.

– Это какой? – вскинула брови Мата, – этот извращенец, который режет всё, что под руку попадается? Ему что, селянок и фантомов мало?

– Извращенец – несомненно. Насчёт селянок я не в курсе, поэтому тактично промолчу. Вообщем, собираемся в четыре в «Gotham Bar». Туда все подкатят. Выпьем пива и на концерт. Мадам…– Мата взяла Антуана под руку и они растворились в толпе прохожих. Павел поймал такси и через десять минут стоял перед бронированной дверью с массой замков.

– Кого там принесло? – завизжал голос в домофоне. – Я же просил меня не беспокоить! Свиньи! Почему, когда я прошу, всем плевать? Что надо?

– Джо, это Павел. Открывай.

– Ни фига себе! – раздался щелчок и дверь открылась. Павел прямо с порога попал в огромную комнату без окон с кирпичными не штукатуреными стенами. Весь этот зал был уставлен компьютерами разных масштабов. Навстречу ему шёл, расставив в приветствии руки, взъерошенный мужчина в синем лабораторном халате.

– Пашка! Сколько лет! – Джо обнял Павла, долго хлопал его по спине. – Какими судьбами? Да проходи ты, садись вон на диван. Я сейчас кофе заварю.

Пока пили кофе с чёрствыми пряниками, Джо всё тарахтел, не умолкая. Павел узнал последние, совершенно не интересующие его, новости. Хотелось сразу перейти к делу, но этикет обязывал, поэтому приходилось слушать эту чепуху.

– Представляешь, я всё ещё вирусы пишу. Вот, смотри. – Джо включил старенький компьютер. – Тот натужно загудел кулером, монитор засветился, показав заставку с полуобнажённой велосипедисткой. Сначала всё было нормально, но вдруг раздался странный звук, похожий на кашель. Покашляв, компьютер начал чихать, из дисковода потекла вязкая, прозрачная жидкость.

– Сопли, – ткнул пальцем Джо. – Кашель, насморк, чхание. Все симптомы гриппа. Компьютерный вирус H1N1, если долго не лечить – возможен смертельный исход.

– А чем лечится?

– Антибиотиками.

– Тоже компьютерными?

– Да в том и дело, что обычными. И передаётся только воздушно-капельным путём. От компа к компу. Вот сейчас работаю над компьютерным герпесом и компьютерным триппером. Очень увлекательно.

– Делать тебе нечего. Чепухой всякой занимаешься. Джо, у меня дело к тебе. Очень важное. Давай, где у тебя тут компьютер без соплей и стафилококка? Интернет нужен.

Павел рассказал о своей встрече со старцем, о его пророчестве, о бродягах, которых нужно вернуть на место. Сел за машину, застучал по клавиатуре. Поисковик выдал сто миллионов ссылок. Павел в отчаянии пнул ногой системный блок.

– Так, тихо, имущество казённое. Вставай, дай место специалисту.

Павел так надеялся, что интернет даст ответы на вопросы, Ответ, а не сто миллионов ответов, из которых нужно выбрать правильный.

– Вот, смотри, – через пять минут Джо позвал гостя, нервно расхаживающего по комнате с сигаретой в зубах. – Всё просто, главное правильно ставить задачи. Вот твои бродяги. Вот фото ангара, непонятно откуда появившегося в лесу. Вот новости по прилегающим территориям. Нападение на Амазию. Убийство маньяков в домике на болотах. Гитлер потерял усы и авторитет. Расстрел ГАИшников… Концерт Мэнсона. Сегодня чуть не разнесли ресторан быстрого питания.

– Это я его разнёс, – похвастался Паша.

– И что? Думаешь, случайно? Нет, дружок, всё взаимосвязанно. Ни один шаг не делается напрасно, ни одно слово не говорится впустую. И ты, если бы не было проблемы, не пошёл бы к старцу, а если бы пошёл, он бы тебе ничего такого не сказал, и ты бы не приехал сюда и не разнёс бы забегаловку. Так что, как видишь, цепочка не кончается. Давай, как только в новостях что-то проскочит, я сразу позвоню. Найдём мы твоих бродяг.

– Джо…, -замялся Павел, – скажи, ты помнишь то, что было до того как. Ведь всё было иначе. Совсем другой мир, Джо, где мы? Пржевальский говорит, что мы герои книги. Как думаешь? – Книги? Твой Пржевальский – прошлый век. Послушай мою версию. Представь себе гигантскую компьютерную игру. Со множеством карт. С кучей миров и неограниченным количеством вариантов разворачивания событий. Ты можешь выбрать любую эпоху, любой сценарий, любой жанр. Так вот, то, где мы сейчас находимся – это собрание карт. Мапов. Мы внутри компьютерной игры. Ждём, когда какой-нибудь прыщавый подросток соизволит сыграть.

– Ты «Матрицы» насмотрелся. Твоя версия ещё хуже первой, про книгу.

– Возможно.

– Давай, Джо, держи меня в курсе.

Тем временем Антуан и Мата добирались до киностудии. Погода радовала, солнце весело пробивало сквозь смог, ветра не было, поэтому не воняло ни химкомбинатом с севера, ни свалкой с юга, ни кожзаводом с востока. Денёк как раз для пеших прогулок, благо идти не далеко. Мата повиснув на руке спутника, внимала его рассуждениям на самые отвлечённые темы.

Антуан любил пофилософствовать, особенно если это производило впечатление на слабый пол. Это, в принципе, было не сложно. Слабый пол любил слушать непонятные слова, кивая с умным видом. Этот процесс приближал их к высокому и умному и будил в них желание тут же отдаться. Как можно отказать мужчине, который в течении получаса связно говорит всякую непонятную чепуху?

Мата хмурила бровки, галантно сбивала пепел с сигареты, вдохновенно вздыхала, словно что-то важное хотело сорваться с её уст, но так и не решилось разрушить идиллию мужского монолога. В общем, девушка очень активно участвовала в беседе.

– Мата, вот что для вас счастье?

– Счастье? – Мата пыталась не думать о счастье, так как поняла, что счастья нет. «Нет в жизни счастья» – такая татуировка красовалась у неё не левой ягодице. Поэтому ответить было нечего, и она ответила первое, что пришло в голову: – Счастье – это мирное небо над головой. Чтобы войны не было. И деньги чтобы…

– Ах, бедняжечка, – вздохнул Антуан, – Как запущено! Чистая клиника. Прийдётся прочесть вам лекцию. Хочешь стать счастливым – спроси меня как. Вот говорите, деньги чтобы. А сколько вам нужно денег для счастья?

– Ну, не знаю. Чем больше денег, тем больше счастье.

– Вы ошибаетесь. От больших денег сплошные проблемы с пищеварением, смена ориентации, наркомания, разврат и, как итог, либо пуля в спину, либо петля на шею. Где же здесь счастье? Счастье совсем не в деньгах. Даже, скорее, наоборот. Чтобы быть счастливым нужно уметь довольствоваться малым. Красота солнечного лучика, пробивающегося сквозь густую зелень листвы, вкус ледяного пива в жаркий день, пробежавшая мимо красивая девушка в мини-юбке, бокал грога у камина морозным вечером, купленная на распродаже ненужная безделушка. Счастье – это снегопад. Мириады снежинок падает с неба, каждая из них – счастье. Сколько поймаешь в ладонь – то и твоё. Только успей рассмотреть, а то снежинка растаяет и превратится в обычную каплю. Счастье – рассматривание снежинок. Счастье так же мимолётно. Допустим, вы испытываете его, когда покупаете себе красивое платье?

– Ну, конечно испытываю. Платья – моя слабость.

– И как долго длится сия эйфория?

– Недолго. Когда я понимаю, что я им уже владею, что оно моё, я остываю к нему. То есть, оно не вызывает у меня бурных чувств.

– Так же и во всём. Новый мужчина, новая машина, или набор полотенец для кухни – не важно. Как только ты это получаешь – интерес, а с ним и счастье, уходят. Поэтому, чем меньше ты имеешь, тем чаще можешь наслаждаться счастьем. Да и не обязательно чем-то владеть. Смотрите, в данный момент я четырежды счастлив. Первое – я познакомился с вами. Я бы мог отнестись к этому факту как угодно – равнодушно, раздражённо, меркантильно, но я сам выбрал счастье, и теперь имею возможность упиваться им. Второе – посмотрите на это небо! Оно великолепно. Такая гамма не может не радовать. Третье – вечером концерт. Четвёртое – мы отлично посидели в кафе. Я сыт и доволен шоу с участием самого Павлика. И заметьте, во всех четырёх случаях я сам выбрал счастье по поводу этих событий.

– Да вы поэт! – Мата еле сдерживала себя, чтоб е броситься на шею этому умному, красноречивому философу. – Или идиот. Я видела вечно счастливого полоумного. Он так искренне светился умиротворением.

– Честно? Я считаю, что все люди идиоты. В большей или меньшей степени. А вот и киностудия, – Антуан показал пальцем на огромный кирпичный ангар с вывеской над входом «Киностудия имени Парамаунта Пикчера». Надеюсь, мы встретим там Чарли. От такой очаровашка, но я вынужден огорчить. Узнав, зачем он вам нужен, я позвонил Чаплину и посоветовал сбрить усы для его же безопасности.

Мата еле устояла на ногах от такого удара судьбы. Вся её миссия сошла на нет. Теперь не то, что гонорара не будет, но даже командировочные не заплатят. Да ещё Гитлер будет в ярости брызгать слюной, топать ножной и биться в истерике.

– Антуан, вы вогнали мне нож в спину. – Слёзы отчаяния наполнили глаза, грозя вот-вот хлынуть по щекам горным ручьём.

– Не говорите глупостей, всё, что делается – всё к лучшему. Поверьте, вы ещё вспомните меня и скажете спасибо.

Мэнсон сидел на ветхом табурете, поедая из вазы на столе солёные орешки. Парик и нос он снял. Но клоунская раскраска на лице делала его лицо сюрреалистичным.

– Пиво есть? – спросил он привязанного к стулу жирного мужчину в майке, испачканной то ли кетчупом, то ли кровью. Тот всхлипывал, слёзы, сопли и слюни текли по обрюзгшему лицу.

– Нет, нет пива. Отпусти меня. Что тебе нужно?

– Хреново, что пива нет. А где у тебя трусики? Где ты прячешь трофеи?

– Я не понимаю. Какие трусики? Развяжи меня.

Он заёрзал, пытаясь освободиться от пут, но Мэнсон лениво встал со стула, подошёл и вогнал ему в плечо крюк.

Мужчина заорал, забился, чуть не свалившись вместе со стулом на пол.

– Тихо, тихо. Неужели жир имеет нервные окончания? Прости, но я спросил – где трусики? Я всё знаю о тебе. О твоих прогулках по вечернему скверу. Знаю, сколько ты убил несчастных девушек. Знаю, что ты уносил с собой их бельё. Не в комиссионку же ты его сдавал. Не зли меня. – Мэнсон занёс для удара руку с протезом – крюком.

– Там! Под кроватью! Чемодан! – закричал толстяк.

– Молодец, – Чарли присел на корточки, просунул руку под кровать и нащупал ручку чемодана. Вытащив его, бросил на кровать, щёлкнул замками, и его взору предстала целая коллекция женских трусов. Гипюровые, шёлковые, хлопковые, спортивные шортики, бикини, стринги и панталоны с рюшечками. Чёрные, белые, красные, розовые, с Микки-маусами и днями недели. Чарли сгрёб, сколько поместилось в ладони и зарылся в них носом. Какой знакомый букет страха, адреналина, пота и мочи, смешавшиеся с запахом похоти и желания.

– Прекрасно! Хорошая коллекция.

– Не убивайте меня! Прошу! Я не виноват! Это они. Они во всём виноваты. – Толстяк говорил быстро, глотая буквы и предлоги, чтобы успеть сказать, успеть переубедить, успеть вымолить пощаду. – Это всё работа! Я работал интервьюером в социологической компании. Я ходил по квартирам и опрашивал людей. Что они едят, что пьют, за кого будут голосовать. Мне нравилось это. Я научился общаться с людьми, я избавился от комплексов, я раскрепостился. Меня узнавали на улице, со мной здоровались. Но это было не долго. Потом меня стали посылать, всё чаще попадались идиоты, хамы и просто дебилы. На меня спустили собаку. Меня арестовали, будто я вор или наводчик. Мне просто перестали открывать двери. Не знаю, что случилось с людьми, но я увидел их истинное лицо. Однажды открылась пелена и прозрение пришло ко мне. Я возненавидел всех! Все уроды! Я ненавижу негров, за то, что они чёрные, китайцев, за то, что они косоглазые, я ненавижу итальяшек, русских и евреев, терпеть не могу фашистов, баптистов и старших менеджеров. И младших тоже, кстати. Я ненавижу ментов и хулиганов, рэперов, рокеров, панков и эмо. Кондукторов и контролёров, консьержек и швейцаров, директоров и дворников. Я ненавижу ассинезаторов и диджеев. Ненавижу собак и жирафов. Динозавров тоже терпеть не могу, слава богу, что они все сдохли до моего рождения. Все вокруг враги. Потому, что все мнят себя пупом земли, самый вонючий бомж думает, что мир вертится вокруг него. И я решил открыть им глаза. Подарить им счастье истины, пусть они знают, что весь мир – это я! Я, а не они!

– Но убивал-то ты, свинья, в основном молоденьких девушек.

– Да! Но это совсем другое, это не имеет отношения…Я убивал их просто потому, что мне это нравилось. При чём тут это?

– Мужик, ты меня совсем запутал. Спасибо за орешки.

– Подожди, не нужно! Я же покаялся!

– Я похож на священника?

– Нет, но всё равно, отпусти меня! Я больше не буду. Честное слово! Честное пионерское! Ты же был пионером? Взвейтесь кострами, синие ночи! – зачем-то запел он. – Пожалуйста!

– Может, я похож на человека, которого волнуют твои проблемы? Поздняк метаться. – Мэнсон вогнал крюк в живот мужчины. Тот заорал, с удивлением глядя на то, как Чарли вытаскивает из дырки в брюхе крюк с зацепившимися внутренностями.

Второй удар был в голову. Череп треснул. Протез застрял, и Чарли, чертыхаясь, свалил тушу на пол, упёрся ногой в голову и только так смог освободить крюк.

Из дырки в голове выскочило странное насекомое, похожее на сороконожку, молниеносно бросилось к Мэнсону, заползло под штанину, и вгрызлось в полоть, пока совсем не исчезло в теле Чарли. Это было совсем не больно. Это было восхитительно!

Чарли взял ещё горсть орешков, надел парик, нацепил нос, и тут заметил на столе билет на концерт. На концерт своего тёзки. Судя по фото певца, ни один психопат не упустит момент попасть на его шоу. Чарли сунул билет в карман. Там мы с вами и встретимся.

Мир, полный мужчин, оказался не таким уж и страшным. На амазонок особо никто внимания не обращал. Несколько взглядов вслед, одно предложение прокатиться на автомобиле и вежливая просьба прикурить – вот и все контакты с мужчинами. Рииль расслабилась, ей даже понравилось рассматривать самцов. Они были совсем не такими, как в Амазии. Никто не опускал взгляд, никто не кланялся раболепно, никто не выглядел затравленным. Но и женщин никто не унижал, не домогался и не обращался с ними, как с рабынями. Наоборот, всё выглядело довольно мило. Мужчины в большинстве своём вели себя галантно и мягко с женщинами, и те отвечали им тем же.

Лита вспомнила, что ей рассказывал Максим, и ей хотелось испытать на себе такие отношения. У Рииль тоже прошла та ярость, которой она пыталась защитить себя от чужого враждебного мира.

Девушки гуляли по городу с широко раскрытыми глазами провинциалок. Небоскрёбы, уходящие в облака, вызывали головокружение, потоки машин создавали ощущение, что город – один большой организм, по венам которого постоянно движется поток гудящей, сигналящей и воняющей бензином крови. Витрины магазинов приковывали взгляд. Девушки невольно останавливались и рассматривали манекены в шикарных нарядах.

Но и о цели своей девушки не забыли. Лита несколько раз бросалась за кем-то, её казалось, что это Максим, но каждый раз ошибалась. Рииль тоже шарила взглядом по лицам, в надежде увидеть Мэнсона или хотя бы того румяного паренька. Паренёк её особо не волновал, а вот убийца Зоры не выходил из головы. И двигало ею смутное непонятное желание, нет, не мести, она давно уже простила ему убийство подруги. Просто хотелось увидеть его, заглянуть в глаза и увидеть там ответы на вопросы, которые она боялась задавать даже самой себе.

Была надежда, что она увидит его на концерте. Странно, он совсем не похож на певца, тем более, на такую звезду.

Девушки дошли до стадиона. Вокруг уже топталась молодёжь с крашенными в радикальные цвета волосами, в чёрных футболками и с грустными, пытающимися продемонстрировать вселенскую мудрость и скорбь, лицами. Девушки пробрались к кассам, но билетов уже не было.

– Я сейчас достану нам билеты, – Рииль вытащила нож, и, прикрыв его рукой, направилась к компании молодых ребят, пьющих пиво. Лита догнала её и повисла на руке.

– Прекрати, немедленно, – зашептала она на ухо подруге, – посмотри, сколько вокруг людей. Нас четвертуют прямо здесь и сейчас. Убери нож, дура, я достану тебе билеты. Не знаю, как, но на концерт мы попадём. Или я сейчас брошу тебя и уйду, я не хочу, чтобы меня порвала толпа.

– Хорошо, хорошо, – Рииль спрятала нож.

– До концерта ещё уйма времени, что у нас осталось из денег?

Машину они продали за три сотни тугриков прямо на перекрёстке, так что денег было полно.

– Давай найдём ресторанчик. Я никогда не была в ресторане, – сказала Лита.

– Я даже не знаю, что это такое.

– Тем более. Девушка, – схватила она за рукав проходящую мимо барышню, – не подскажете, где здесь можно вкусно и дорого поесть?

– В «Готем баре». Здесь недалеко, два квартала. Вон туда вам, а на светофоре свернёте налево. Мимо не пройдёте.

До концерта времени было ещё уйма. Бродяги – Максим, Боря, Фриц и белк бесцельно шлялись по улицам, рассматривая местные достопримечательности. Город был красивый, но, в тоже время какой-то беспокоящий, что-то в нём нарушало гармонию восприятия. То на витрине дорогого магазина висела бумажка, на которой фломастером корявым почерком нацарапано «Акция!!! Штаны – скидка 50 %!». То старушки на скамейке ругались, что пенсия у них мизерная. То на стене написали слово из трёх букв, и ещё и рядом нарисовали это слово. Всё вокруг кричало – наши в городе! Поэтому друзья не терялись и чувствовали себя как дома. Если что – тылы прикрыты, останется только крикнуть – наших бьют.

– «Готэм бар» – прочитал вывеску Боря, – а давайте зайдём, пивка попьём. Всегда нравилось слово «готэм», а что оно означает, так и не узнал.

Никто не возразил, и они зашли в бар. К ним тут же подбежал официант, замахал руками и почему-то попытался вытолкать Фрица, у которого на плече сидел белк. Официанта сменил более уравновешенный менеджер, который извинился и сказал:

– Господа, мне очень неловко, но у нас вход с животными запрещён, – и очень красноречиво посмотрел на белка.

Зверёк, возмущённо ощетинился, поднял трубой хвост и заорал:

– Ах, ты свинья! Шовинист! С животными, говоришь, нельзя? Ах ты, морда нацистская! Ты нацист? Фашист? Расист? Я сейчас позвоню в Гринпис, и мы отсудим у вашего сраного бара все запасы арахиса! Ишь, ты посмотри на него! В лес, значит, с людьми можно? Приедут, нагадят, окурков и бутылок набросают, костров нажгут, цветочки из Красной книги повытаптывают – так это пожалуйста, да? А накормить истощённую длительными переездами и отравленную выхлопными газами животинку – это нельзя? Да, конечно, это только «разумные» существа могут. Всегда найдут, кого в бар не пускать – сначала негров, потом евреев, потом женщинам голосовать нельзя, потом давай коммунистов травить, потом декабристов. Теперь вот до белок добрались! Граждане! Соотечественники! Что ж это творится? С этого и начинался Третий рейх! Сначала белок в пивные не пускали, потом скамейки в жёлтый цвет красить начали. Караул!

Менеджер с отвисшей челюстью тупо смотрел на беснующегося зверька выпученными от шока глазами.

– Что, фашист, уставился? – закричал на него белк. Посетители дружно зааплодировали, кто-то свистнул, кто-то швырнул в стену пивной бокал. Ситуация накалялась.

– Хорошо, проходите, только в уголок. Вон туда, – ткнул он пальцем в самый дальний угол бара.

– Нет, козёл, я сяду прямо на барной стойке, и орешки за вас счёт. Моральный ущерб нужно компенсировать.

– Делайте, что хотите, – махнул рукой менеджер и быстренько ретировался.

Белка и Фриц пристроились за стойкой, а Максим и Борис сели таки за тот столик, куда им показал сбежавший работник бара. Официант принёс пиво и тарелку с креветками, сказав, что угощает бар.

– Знаешь, если сейчас зайдёт Бэтмен, я даже ни капли не удивлюсь, – сказал Макс.

– Почему Бэтмен?

– Готэм – это город из фильма о Бэтмене. Мрачный мегаполис с неоготической архтитектурой. Название происходит от английского «Goat»? что значит – козёл. Короче, Козловск.

– Или Козлово.

– Козлярск. Подозреваю, что готы происходят от того же слова.

– Без сомнений, – улыбнулся Боря, – Откуда ты всё знаешь?

– Книжки читаю. Но я о другом хотел сказать – тебя не удивляет то, что происходит вокруг? Какое-то странное будущее. И удивительна наша реакция. Одна только говорящая белка вызвала бы там, откуда мы приехали, переполох. Даже если бы она просто смогла произнести слово «жопа». А здесь это никого не удивляет. Я не говорю уже о динозавре, амазонках, Тесле, этом баре, концерте Мэнсона. Полнейший бред, гротеск, абсурд, фарс. Винегрет. Но даже не это удивляет меня. Меня удивляет наша реакция. Мы словно всегда здесь жили, и говорящих белок видели пачками с самого младенчества. Меня, например, ничего не удивляет, как будто я тут родился. И я совсем забыл о доме. О том доме, в котором прожил почти сорок лет. Он сейчас для меня как сон. Жена, дочь, работа, коммунальные платежи, ремонт – всё мне приснилось.

Борис слушал внимательно, даже не прикоснувшись к бокалу. Когда Максим умолк, он отхлебнул пиво, почесал затылок и развёл руками:

– Знаешь, тоже самое и со мной. Но я иначе вижу это. Я те же сорок лет жил как во сне. Как зомби. Выполнял приказы, которые мне диктовала жизнь. До автоматизма. Постоянно кому-то что-то должен. Купить хлеб, вынести мусор, принести зарплату, ездить в гости к совсем не интересным мне людям, есть макароны, пить водку по выходным и пиво после работы. На работе я просто отключался и восемь часов в день – треть моей жизни я вообще не существовал, как я, я превращался в гаечный ключ, молоток, либо отвёртку. Сорок лет остались на помойке. Мы ищем сейчас машину времени, чтобы опять вернуться в эту задницу. Мы пока ещё ищем, но я надеюсь, что мы её никогда не найдём, и просто профукаем здесь остатки наших жизней, весело, легко, с приключениями и никому ничего не будем должны. Мы здесь ничему не удивляемся потому, что этот мир снился нам в тех снах, которые не запоминаются.

Они помолчали, отхлёбывая пиво и лузгая сочные, сладко-солёные креветки. В другом конце бара шумела разношёрстная компания – какие-то хиппи, мужики в бурках и папахах, тип в кожанке, с кобурой на поясе. Они громко смеялись, хлопали друг друга по плечам, цокались. Где-то Борис их видел. Что-то смутное мелькало в памяти. И вдруг он услышал прямо над ухом:

– Боря, гад! Ты? Как ты здесь оказался? Тоже на концерт?

Борис оглянулся и опешил. За спиной стоял, широко улыбаясь, Петька с вулканизации. В косухе, с бандамой на голове, в кожаных брюках и потёртых казаках.

Мата театрально заламывала руки и бросала гневные взгляды на Антуана, не зная, задушить его или вырвать сердце.

– Да успокойтесь вы, что так нервничать? Ну, не получит ваш Гитлер усы, ну и бог с ним. Пока вы тут катаетесь, у него уже новые вырастут. Он и не вспомнит, куда и зачем вы уехали. О, а вот и тот, кого вы ищете. Чарли! – закричал Антуан.

Мата оглянулась и увидела Чаплина. Он шёл к ним, расплывшись в улыбке. Такой, каким она его видела в кино – в котелке, подстреленных брюках, в куцем мятом пиджачке, с неизменной тростью. И с усами! Мата бросилась нервно расстёгивать сумочку, в которой на дне лежала опасная бритва, которой она намеревалась оттяпать у великого актёра усы вместе с губой. Но найти в дамском ридикюле нужный предмет сложнее, чем иголку в стоге сена. Помада, расчёска, ключи, мобильник, пирожки с горохом, прокладки, презервативы, последний роман Ширли Басби в мягком переплёте – всё, что угодно, только не бритва. Чаплин подошёл, пожал руку Антуану и с улыбкой рассматривал копошащуюся Мату. Та посмотрела на Чарли и поняла, что искать уже ничего не нужно. Она утонула в его обаянии. Оставив в покое сумку, Мата вся обмякла и могла только смотреть в эти бездонные чёрные, слегка насмешливые глаза.

Чарли улыбнулся ещё шире, протянул ей руку, она положила в неё свою, и актёр прикоснулся к ней губами.

– Рад познакомиться. Чарли.

– Мата. Мата Хари, дрожащим голосом промолвила она.

– Мата Хари, Мата Хари, надавать бы вам по харе. Мне тут человек сорок позвонило, сказали, что вы охотитесь за моими усами. Первой позвонила, знаете кто? Ева Браун, как это не подло по отношению к мужу. Усы. Хм, очень интересно. Знаете, я бы отдал их, но только не этому психопату-эпилептику. Я скорее съел бы их, чем отдал Гитлеру. Ну, надеюсь, вы передумали?

Мата, всё ещё не отрывая взгляда от Чарли, смогла лишь кивнуть. Вот она какая, любовь с первого взгляда – мелькнуло в её голове.

– Пойдёмте, я угощу вас моим фирменным блюдом, думаю, оно уже приготовилось.

Чаплин повёл их между сваленными в кучу декорациями, мимо ряда, выглядящих мёртвыми, софитов. Вокруг спешили люди в разнообразнейших костюмах, рыцари с мечами, девушки в платьях времён очередного Людовика, солдаты с ружьями, дети в пионерских галстуках.

Попетляв по киностудии, они попали, наконец, в гримёрку Чаплина.

– Заходите, – Чарли пропустил гостей вперёд, – присядьте, я сейчас. Окно открою, а то напарило тут.

На столе стояла электроплита, на которой что-то кипело в большой алюминиевой кастрюле. Чарли снял крышку, потыкал вилкой содержимое, ложкой набрал бульон, и подув, отхлебнул.

– Отлично. Соль в норме. Мата, будьте добры, вон там, на полке, тарелки, а в столе вилки, а я пока до ума доведу.

Чарли плеснул в кастрюлю соус, насыпал перец, и ещё какие-то специи, после чего блюдо запахло съедобно.

– Так, давайте тарелку.

Разлив бульон, Чаплин большой вилкой поковырял в кастрюле и вытащил оттуда ботинок, бросил его на блюдо, взял нож и принялся отделять верх от подошвы. Делал он это с таким видом, словно разделывает курицу.

– Чарли, – позвал его Антуан, – мы не голодны.

– Чепуха, на вкусный кусок найдётся уголок. Мата, советую попробовать союзку. Самая нежная часть.

– Чарли, я не буду есть, мы полчаса назад кушали, – запаниковала Мата. Есть ботинки ей совсем не хотелось.

– А я после «Золотой лихорадки» подсел. Совершенно диетическая еда. Правда, всё труднее найти полностью кожаную обувь. То подошвы резиновые, то верх дерматиновый. Благо, поклонники выручают. Шлют со всех краёв. Так что, с голоду не помру. Вот этот ботинок мне прислали из Рима. Мата, кстати, у вас такой типаж. Не хотите попробовать себя в кино? Могу устроить. Кстати, есть место в порносиквеле «Войны и мира». Представляете – самая масштабная групповуха в мировом кинематографе! Как там у классика – смешались в кучу кони, люди! Планируется задействовать сто тысяч человек и три табуна жеребцов. Хотите сыграть Ксюшу Собчак?

– Но там не было Собчак.

– Там не было, а у нас будет. Для рейтинга. Почему нет?

– И то верно, – пробормотала Мата.

– Если порно вас не устраивает, можно…

– Ну почему же не устраивает? Можно прямо сейчас кастинг пройти.

Мата как бы случайно расстегнула верхнюю пуговицу на блузе.

Антуан ухмыльнулся, встал с кресла.

– Ну, друзья, не буду мешать. Всё равно я в кино ничего не смыслю. Мата, что сказать Павлу?

– Скажите, что я умерла. Прощайте.

Антуан вышел, постоял минуту под дверью, слушая, как Чарли уговаривает девушку отведать ботинка, и направился к выходу. Нужно было ещё добраться до «Готэм бара», где его ждали друзья и собутыльники.

Павел отослал Пржевальскому документы и билет на Моисеева. Не успел он выйти со здания почты, как у него зазвонил телефон. Вот чутьё у человека! Звонил Пржевальский.

– Паша! – кричал он в трубку, – Паша, здравствуйте, как ваше ухо?

– Вашими молитвами, а ваш лоб?

– Ничего, пройдёт, я пирамидона принял, вроде не болит голова. Я чего вас беспокою. У вас ничего не пропало в поезде?

– Ничего, а что?

– Представляете, эта сучка дрыгоножка утащила мой бумажник. Там всё – документы, деньги, фото семьи. И главное – билет на концерт Моисеева. Так хотел супружницу порадовать. И на тебе – оказия. Вы её там не потеряли из виду?

– Потерял, она умерла, – зачем-то соврал Павел.

– Как умерла?

– Как умирают? Брык, и ножки кверху.

– Вы шутите?

– Нет, конечно. Вы не переживайте, ваши документы я нашёл, и уже выслал вам. И билет. С вас причитается.

– О чём речь, о чём речь. Спасибо вам.

– Так что на Моисеева попадёте. А я сегодня на Мэнсона пойду. Говорят, круто.

– Фу, мы такое не слушаем.

– Зря. Знаете, Пржевальский, чем Мэнсон отличается от Моисеева.

– Ориентацией.

– Что за пошлости у вас на уме? Отличие такое – Мэнсон никогда не приедет в Рязань. Ни за какие коврижки, только потому, что там живут поклонники Моисеева. Что у вас за дурной вкус? Пржевальский, посмотрите – Меркури, Элтон Джон, Джорж Майкл, Версаче, Дольче и Габбана. Против Моисеева и Шуры. Пржевальский, зная ваш патриотизм, огорчу вас – у них даже педики круче. Успехов, человек-лошадь.

Павел оборвал связь, поймал такси.

– На двенадцатую стрит, «Готэм бар». Разбуди, когда приедем – скомандовал он водителю с шикарными чёрными усами.

«В шумном балагане был завсегдатаем» – напевал под нос водитель. Под эти слова Павел задремал.

Павел и Антуан столкнулись прямо у входа в бар.

– А где Мата? – спросил Павел.

– Она умерла, – ухмыльнулся Антуан.

– Как умерла?

– Как умирают? Брык, и ножки к верху.

– Ножки к верху?

– В самую точку. Надеюсь, ты не хочешь знать подробности.

– Даже не знаю. Но ножки к верху звучит заманчиво. Ну и бог с ней. Смерть была не мучительной?

– Не знаю, – Атнуан посмотрел на часы и распахнул дверь в бар,– думаю, она ещё в процессе умирания. Заходи.