Капли гадского короля Луганцева Татьяна
Герман и Тина, увлекшиеся разговором и едой, вздрогнули, так как не заметили, что к их столику подошла девушка с внешностью модели. Кристина сразу поняла, что где-то видела ее. Темные волосы до лопаток, хрупкая, высокая фигура, нежная кожа, пухлые губы и выразительные глаза.
— А… Стефания, — Герман встал, — познакомься, Кристина, это Стефания — главная героиня фильма, моя напарница, актриса и топ-модель, — представил Герман подошедшую девушку.
— Точно, Стефания, я вас видела и в рекламе, и в кино, — улыбнулась Тина.
— А почему ты не представляешь меня как свою девушку? — Стефания положила ему на плечо руку.
«Вот это да!» — пронеслось в голове Тины.
— Бывшая девушка, — уточнил ее Герман и снял руку со своего плеча.
— Фи… — наморщила хорошенький носик Стефания.
У Тины не осталось и тени сомнения, что он сказал правду.
— А кто у нас Кристина? — промурлыкала Стефания.
— Моя знакомая, — ответил Герман, ему больше ничего не оставалось, как пригласить Стефанию присоединиться к ним.
Миша вырос словно из-под земли.
— Что изволите?
— Лимонный сок с двумя кубиками льда и салат из редиски и листьев салата без масла, — ответила заученной фразой Стефания.
Тина встретилась взглядом с Германом и поймала его улыбку. Стефании приходилось жертвовать многим ради своей худобы, почти прозрачности.
— Что замолчали, голубки? Я помешала? — спросила Стефания.
— Нисколько, — ответил Герман.
— Кристина, а вы как здесь? Вы занимаетесь торговлей? — скосила глаза на ее большую сумку актриса.
— Кристина наш новый художник по костюмам, — ответил Герман.
— Вот как! А Сергей Сергеевич знает?
— Узнает.
— А где Кристина будет проживать? — продолжила свой допрос Стефания.
— А почему вы все спрашиваете у Германа? Я не глухонемая, — завелась Тина, — а проживать я буду у него в номере.
— Неужели? — потемнели красивые глаза актрисы.
— Совершенно верно.
— Что-то у меня испортился аппетит, — сказала Стефания и встала, — не забудь, у нас еще сегодня съемка, прервались только из-за твоей встречи с твоей новой пассией.
Стефания удалилась походкой модели по подиуму.
— У тебя с ней что-то было, — утвердительно сказала Тина и отпила морс.
— Не скрою, было, но прошло, и она не имеет права вмешиваться в мою личную жизнь.
— Думаю, что у тебя много чего было. Бедная моя подруга, столько лет ждать и дождаться бабника! — вздохнула Тина.
— Я никогда не обижу Катю, — серьезно посмотрел на нее Герман.
Миша вынес на подносе то, что заказывала Стефания, и растерянно обернулся.
— А где?..
— Она ушла, передумала есть, — ответил Герман и спросил у Тины: — Ты будешь это есть?
— Да никогда!
Герман рассмеялся.
— Унеси, Миша, обратно, отдай какому-нибудь жвачному животному. Запиши все на мой счет. А сейчас, Кристина, пойдем, я отнесу твои вещи к себе в номер и познакомлю с нашим боссом — главным режиссером фильма Сергеем Сергеевичем Толстым.
— С удовольствием, — ответила Кристина, — мои друзья могут меня звать просто Тина.
— Намек понят.
Герман легко поднял сумку Тины и потащил во внутренний дворик к арочной резной двери. В темном холле с низким потолком их встретила полная моложавая женщина.
— Лариса Петровна, эта девушка будет жить у меня, — пояснил Герман.
— Ага, поняла! Как скажете, Герман, как скажете… Ну надо же, все как на подбор! — всплеснув руками, сказала Лариса Петровна.
— Вы это о чем? — спросил Герман.
— Да ни о чем! О чем? Об огурчиках малосольных, сейчас в кадушку закатала! Все как на подбор! О них и говорю, о ком же еще? Милок, я сейчас новый комплект белья принесу! — засуетилась женщина и исчезла.
— Мама Миши, у них семейный подряд, — пояснил Герман и повел Тину на второй этаж.
Его апартаменты действительно состояли из трех небольших комнат, мило, по-домашнему обставленных, выдержанных в одном стиле. Чувствовалось, что Герман проводил мало времени в номере, видимо в основном пропадая на съемочной площадке.
— Занимай любую, — сказал ей Герман, расшторивая окно и пуская в комнату яркий солнечный свет.
— Тебя люди ждут, — сказала она, — я вещи потом разложу.
— Хорошо, тогда идем, возьми вон там на гвоздике запасной ключ.
Сергей Сергеевич Толстой в отличие от Германа явно не уходил на обед. Он сидел в компании какого-то парня и нервно курил. Увидев Германа, Сергей Сергеевич спросил:
— Ты вернулся и мы можем продолжить? Только я не понял, ты опять с этой девушкой? Она будет зрителем?
— Она будет художником у нас в штате и не говорите нет, чтобы мне не пришлось ставить жестких условий, — ответил Герман.
Сергей Сергеевич, мужчина с лысой головой, прикрытой бейсболкой, и с большим животом, с явной неприязнью посмотрел на Тину. Весь его вид примерно говорил:
«Какой ужас! Почему я должен брать к себе в штат всех шалав, с кем намерен встречаться главный герой? А ведь возьму, потому что не хочу нарываться. Каждый день съемок в Италии — золотой».
— Девушка возомнила себя художником?
— Я и есть художник, — ответила Кристина, решившая постоять за себя, — дайте мне лист бумаги и карандаш, и я вам это докажу.
Ее просьбу выполнили, и Тина в упор посмотрела на парня, сидевшего напротив режиссера и курившего одну сигарету за другой.
— Может, уступите место?
— Пожалуйста, — парень встал.
На вид ему было лет тридцать — тридцать пять, высокий, атлетически сложенный блондин, чем-то напоминавший шведа или прибалта.
— И прекратите дымить! — добавила Тина. — Вы что, дымовой завесой тут работаете?
— Это наш главный после режиссера человек. Очень хороший оператор, профессионал своего дела Илья Валерьевич Смаль, — представил его Герман.
Тина, фыркнув, села на его место и принялась писать портрет режиссера, отмечая про себя, что у Сергея Сергеевича совсем не интересная внешность, но рисовала она с большим воодушевлением. Ей даже было все равно, что этот долговязый оператор наблюдает за тем, как ловко и быстро бегает по бумаге карандаш в ее руках. Сергей Сергеевич сказал:
— Значит, сейчас сцена нападения на Стефанию, ты ее отбиваешь и уносишь на руках…
— В светлое будущее, — добавил Герман, — кто придумывает такую чушь?
— Не будем плохо говорить о тех, кто дает нам хлеб. Кроме того, такие истории любят женщины, — ответил режиссер.
— У которых напрочь отсутствует личная жизнь, — встряла Тина.
Режиссер удивленно посмотрел на нее, но ответил уже более мягким тоном:
— Пусть даже и так, хоть на экране увидят любовь, если в жизни нет.
— Нет, лучше искать в жизни, — упрямо сказала Кристина, остервенело заштриховывая карандашом лысину режиссера.
— Уж вы-то ищете, сразу видно, — усмехнулся несносный оператор.
— На что это вы намекаете? — покосилась на него Тина и, вздохнув, добавила: — Да, ищу… пока безрезультатно, но шансы еще есть.
— Я в этом не сомневаюсь! — сказал оператор.
— И не сомневайтесь! — не поворачивая головы, ответила Тина.
— Прекратите! Илья! Что вы, как дети, в самом деле? — встрял Герман.
— Портрет готов! — выкрикнула Кристина и протянула лист бумаги Сергею Сергеевичу.
Режиссер долго рассматривал рисунок, затем усмехнулся.
— Да уж! Ты не льстишь своим клиентам!
— Что да, то да! Всю правду-матку в лицо! — согласился Герман.
— Портретное сходство как на фотографии, — единственный, кто заступился за ее работу, был этот оператор.
— Профессионально, ничего не скажешь, — согласился режиссер, — но здесь вам не вернисаж художников с Арбата, здесь совсем другая работа.
— Дайте ей шанс. Она, как художник, мыслит образами, и у нее все получится, — сказал Герман.
— Ну, ладно… Где Люся? Она не обрадуется, что у нее появилась помощница, но твоя улыбка, Герман, растопит и ее сердце, — махнул рукой режиссер.
Люди на съемочной площадке кинулись врассыпную в поисках Люси, по всей видимости, художника по костюмам.
Через некоторое время Сергею Сергеевичу с опаской доложили:
— Ее нигде нет, ни в кафе, ни в пансионе, нигде.
— О, нет! Только этого мне не хватало! Актеры на месте, но нет Люси! Теперь мы будем искать костюмершу! А когда мы ее найдем, будем искать осветителя, затем еще кого-то! А там и закат, и новый день, и все заново! Этот кошмар никогда не кончится! А деньги-то идут! Мне с таким трудом удалось уговорить Юрия Владимировича снимать сцены в монастыре именно здесь, в Италии, в этом самобытном городке! А это стоит намного дороже, чем если бы съемки велись в какой-нибудь Черногории, в ее старинных монастырях, — бушевал режиссер.
— Кто такой Юрий Владимирович? — спросила шепотом Тина.
— Наш спонсор, — усмехнулся Герман, — человек далекий от кино, но он очень хочет иметь хоть какое-то отношение к искусству, к тому же у него есть деньги.
— Вот именно такого мужа я и хочу, чтобы ничего не понимал, ни во что не вмешивался, а просто платил деньги за все… и все!
Герман рассмеялся.
— Тогда тебе к Юрию Владимировичу, он на красивых женщин падкий и до денег не жадный.
— А внешне? — спросила Тина.
— На любителя, — прошептал ей на ухо Герман.
— Понятно, всегда так — все красивые и денежные уже разобраны, — покосилась на него Кристина.
— Еще не все, обрати внимание на нашего оператора, красив и холост.
— Еще чего! Блондины не в моем вкусе! Эх, что это я? Я же ехала сюда покорять сердце одного итальянца и уже забыла об этом! — сказала Тина.
— Это кого, если не секрет? — спросил Герман, наблюдая за тщетными попытками найти Люсю.
— Франческо Боцоли, — ответила Тина.
— Что? Это местный известный врач-то? — удивился Герман.
— Ну да! А что? — смутилась Кристина. — Вообще-то глупая история, какая-то не реальная, но я думала, что, увидев меня, он что-то почувствует. А Франческо даже не смотрел на меня.
— Ну ты даешь! Забудь этого Франческо! Он же монах! — сказал Герман.
— Что? — не поняла Тина.
— Мо-нах! Человек, которому не нужны утехи с женщинами! Понятно? У них же здесь целый орден францисканцев, так вот Франческо Боцоли — один из председателей в этом ордене, то есть имеет какой-то высокий чин, я не знаю какой. Так что в этом плане твоя карта бита, Тина.
— Вот это да! Ну я и выбрала себе мечту, — задумалась Кристина, — это намек на то, что судьба моя явно не сложится никогда. Монах! Кошмар! Так, значит, надежды нет? — она посмотрела на Германа.
— Это исключено. Это очень строгий орден. Говорят, все монахи и монахини носят на талии веревку с тремя завязанными узлами. Эти узлы означают, что человек, встающий на путь монашества, дает три обета. Первый — обет бедности, то есть жить эти люди будут всю жизнь очень скромно, без роскоши и не накапливать богатства. Второй узел говорит об обете послушания Богу, святым и своему начальству в ордене. А третий узел, Тина, увы, говорит о данном этим человеком обете целомудрия. Эта веревка не снимается с тела монаха никогда, — закончил поучительную речь Герман.
— Впечатляющий рассказ.
— Ну что, Кристина! — подошел к ним Сергей Сергеевич с пылающими щеками от нервного перенапряжения.
— Что?
— Приступай к своим обязанностям! Герман, ты поможешь своей подруге сориентироваться с одеждой и сюжетом, кто и чего… Одень моих олухов, и мы приступим к съемкам этого эпизода.
Герман увлек Тину к фургончику с реквизитом. Там на скамейке в ленивых позах сидели четверо парней. Герман на ходу ей сказал:
— Четверо подонков нападают на хорошенькую монахиню, а я ее спасаю. Итак, четверо подонков перед тобой, наша группа каскадеров.
Ребята кивнули Тине.
— Новая костюмерша? Хорошенькая, а ты лично переоденешь меня, детка? — спросил один из них.
— Не обращай внимания, они вечно всех достают своими шуточками, — пояснил Герман.
— А симпатичная монахиня — это Стефания, я полагаю?
— Я здесь, — подошла к ним эффектная брюнетка, но Тина с удивлением заметила, что каскадеры не выказали ей должного мужского внимания. То ли они уже привыкли к ее красоте, то ли она вообще не пользовалась популярностью у них.
— А кто по профессии, герой-любовник? — спросила она, осматривая ряды отглаженной чистой одежды.
— Конечно, бизнесмен, детка, — подмигнул ей Герман.
— Ну, со мной все ясно, — сказала Стефания, беря костюм монахини и удаляясь вихляющей походкой в сторону своего фургончика.
— Прикиньте вот это, — раздала одежду каскадерам Тина, а для Германа остановила свой выбор на темно-синем костюме в тонкую полоску, белой рубашке и насыщенно-золотистом галстуке.
— Так, по-твоему, выглядят бизнесмены? — спросил Герман.
— Хорошие бизнесмены, — ответила Тина.
Вскоре все участники съемок облачились в костюмы и направились к режиссеру.
— Значит, ты так представляешь себе бандитов? — спросил Сергей Сергеевич, разглядывая группу спортивных парней, одетых по-молодежному. — У Люси была несколько другая интерпретация внешнего вида банды.
— А мне ее интерпретация больше напоминала грузин с рынка, — снова вступился оператор.
— Напасть на монахиню — преступление молодых и дерзких! — сказала Тина. — Вот они — молодые и дерзкие наркоманы!
— Что еще вы хотите внести нового? — поинтересовался режиссер.
— Я бы порекомендовала Герману снять пиджак и нести его на плече, чтобы во время драки у него разорвалась рубаха в нужных местах, это будет очень сексуально.
— Это в каких-таких местах? — поднял бровь Сергей Сергеевич.
— Руки, грудь…
— Понятно, у вас, Кристина, далеко идущий художественный взгляд на эпизод.
— А как же! А вот Стефании я бы не рекомендовала так затягивать талию, не думаю, что монахини подчеркивают свои формы, и не думаю, что у них из-под головных уборов так висят пряди волос. По поводу яркости макияжа я тоже уже высказала свое мнение, она больше походит на проститутку, переодетую монашкой по просьбе клиента, чем на настоящую монахиню, — сказала Кристина, и у всей съемочной группы отвисла челюсть.
— Ну ты и нахалка! Первый день на съемочной площадке, а уже позволяешь себе учить нас! — прошипела Стефания. — Кто ты есть-то? Очередная…
— Замолчи! — остановил ее Герман.
Тут настала очередь режиссера разруливать ситуацию.
— Всем молчать! Между прочим, Стефания, работа в кино — это работа в коллективе. Если ты не обладаешь художественным вкусом, это означает, что ты должна прислушиваться к слову художника. Если ее нет в кадре, это еще не значит, что от ее работы ничего не зависит. Я с Кристиной полностью согласен, ты и меня не слушала.
— Вы будете обсуждать мою работу с этой?.. — побледнела Стефания, отчего стала еще красивее.
— Мы не твою работу обсуждаем. Ты в этом кинопроекте, потому что тебя захотел в нем видеть Юрий Владимирович, который за все платит.
— Вот именно, за все платит!
— С тобой бесполезно говорить, — махнул рукой режиссер, — приступили!
Кто-то принес складной стульчик для Тины, и она уселась, с интересом наблюдая за происходящим. Ей-то ведь все было в новинку: и осветительные прожектора, и рельсы, проложенные по мостовой, и множество людей, остающихся за кадром. Она не была профессионалом в кино и не могла сказать, хорошо играет Стефания или плохо, но ей вообще все нравилось. Фрагмент драки выглядел так натурально, что Тина даже испугалась. Один эпизод снимался несколько часов со сменой грима в зависимости от прибавления ссадин на лицах дерущихся.
Какая-то маленькая женщина все время бегала с пакетиками с красной краской, которую даже при ближайшем рассмотрении нельзя было отличить от настоящей крови, и щедро поливала ею одежду дерущихся.
«Надеюсь, что стирка и штопка одежды не входит в обязанности костюмера», — подумала Тина. Ее очень захватил весь этот процесс, несколько раз Кристина с горящими глазами отпихивала Илью от его камеры, когда он не снимал, и смотрела в нее, поясняя:
— Я должна знать, как все это смотрится через объектив камеры, чтобы иметь общее художественное представление.
— А вы, я вижу, работаете с полной самоотдачей, — ухмыльнулся Илья.
— Я все делаю с самоотдачей!
— И в любви? — уточнил он.
— И в любви! — подбоченилась она. — Сгораю дотла, правда, быстро…
— Все-таки у вас есть недостатки, — вздохнул оператор.
— А вам-то что до этого? — сдвинула узкие брови Тина. — Вам не светят ни мои недостатки, ни мои достоинства!
«Чего я с ним все время цапаюсь? — подумала Кристина. — Обычно я дружу с людьми… даже странно».
После съемок у Кристины остался неприятный осадок от чувственного поцелуя Стефании с Германом, причем он не уступал ей в сексуальности. И хоть, как только раздалась команда «снято!», поцелуй сразу же закончился и лицо Германа не выражало ровным счетом ничего, Тина порадовалась, что Катя спокойненько лежит в больнице и не видит этого безобразия. Она увязалась вместе с Сергеем Сергеевичем, Ильей и действующими лицами в комнату для просмотра отснятого материала. Тут Тине пришлось прислушиваться к разговорам профессионалов. Для нее все отснятые эпизоды были абсолютно одинаковыми, а они все находили какие-то отличия.
— Здесь вот этот удар был неправдоподобный, тут Стефания долго держит глаза закрытыми, и мне не нравится излишек грима, оставляем рабочую версию второго эпизода и восьмого эпизода, все согласны?
— Я бы оставил второй и шестой, очень удачно был отснят всеми камерами, — подал голос Илья.
— Твое слово для меня закон, к этим двум отобранным мною добавим и шестой, — согласился Сергей Сергеевич.
Тина только моргала глазами, режиссер покосился на ее сосредоточенный профиль.
— А к вам, милочка, у меня претензий нет ни в одном кадре. И бицепс Германа в разорванной тобой рубашке выглядит очень сексуально, и Стефания более или менее походила на монахиню. Для дебюта очень даже ничего.
— Спасибо, — смутилась Тина.
— А я в нее сразу поверил! — похлопал ее по плечу Герман.
Режиссер задумчиво перевел взгляд на него.
— А ведь что характерно…
— Что? — спросили все присутствующие хором.
— Люся-то так и не нашлась, — ответил Сергей Сергеевич, и в воздухе повисло тягостное молчание, так как добавить к этому было нечего.
Глава 16
Молоденькая медсестра в монашеской одежде проводила Катю по светлой мраморной лестнице на второй этаж и ввела в комнату с белой дверью под цифрой «два».
— Располагайтесь, — с улыбкой сказала она, сложив руки на груди, на ломаном русском языке.
Катя уже успела увидеть в коридоре и других монахинь ордена Святого Франциска. Все они были одеты в белые одежды до пола с большим капюшоном на лицо и подпоясанные веревкой с тремя завязанными узлами.
Комната Кати была очень милой, светлой и совсем не походила на больничную палату. Воздушная занавеска слегка колыхалась от легкого ветерка, дующего из открытой двери на лоджию, которая была словно продолжением комнаты, там стоял шезлонг и столик.
Катя посмотрела на черепичные крыши домов на склонах гор и почувствовала себя очень умиротворенной и спокойной. Так как вещей у нее с собой было очень мало, она быстро разложила их в платяном шкафу из светлого дерева и, приняв душ с дороги, облачилась в розовый махровый халат. Сразу же, словно за ней наблюдали, за Катей пришла все та же монахиня и пригласила следовать за ней.
Катя пошла совершенно спокойно, догадываясь, что на обследование и сдачу анализов. После аккуратного забора крови из пальца и из вены Катю проводили в просторную и светлую операционную, где ее встретил Франческо Боцоли в синем костюме хирурга.
— Как себя чувствуете? — спросил он, улыбаясь добрыми глазами. — Как разместились?
— Все очень хорошо, благодарю вас.
— Кровь взяли? — спросил итальянец.
— Да, только что, — подтвердила Катя.
— Отлично, это очень нужный для меня анализ на совместимость. — Франческо постучал по поверхности операционного стола, — ложитесь, пожалуйста, я осмотрю вашу ножку.
Франческо ощупывал каждый миллиметр ее ноги, задерживаясь на всех впадинах, бугорках и неровностях. Иногда он сверял свои ощущения с рентгеновскими снимками, качал головой и щелкал языком. Катя молча наблюдала за ним и с интересом думала, почему ее лучшая подруга нарисовала его портрет?
— Извините, Франческо, — решилась она ради Тины.
— Да, слушаю?
— А у вас большая семья? Жена? Дети?
— У меня? Жены и детей, Катя, у меня не может быть, я давно принял монашество.
Глаза Кати расширились от удивления.
— Вот как? Надо же! Я не знала…
И тут Франческо поведал ей историю ордена святого Франциска и все обеты, которые дают монахи и монахини при постриге. Катя слушала открыв рот, в душе переживая за Кристину.
«Вот ведь нафантазировала себе! Летела к своей судьбе! Монах! Вот облом, завтра она придет ко мне после операции, и я разобью ее мечты и надежды вдребезги!»
— Так вот, героиня не моего романа, Екатерина, кости вашей голени не подлежат никакому восстановлению, это факт! Не знаю, как вы вообще ходили на этих собранных обломках, костяных осколках… Аппарат вашего Илизарова, русского врача, тоже не годится. Такие катастрофически изуродованные кости не вытянуть. Остается одно, как я и предполагал, — имплантант.
— Он приживается? — спросила Катя, которая на протяжении многих лет уже слышала все, что сейчас сказал Франческо, и не один раз.
— На все воля Божья, но положительные примеры у нас есть. Сама операция очень сложна, потом нога должна находиться очень долго в неподвижном состоянии, пока все это не приживется и не срастется. Затем поэтапно еще следуют две реконструктивные операции и гипс. Потом период реабилитации, человек учится заново ходить, как на протезе, только вставленном внутрь, и, наконец-то, если все проходит без осложнений, года через два вы сможете ходить по подиуму, образно выражаясь, — закончил свою речь доктор.
— Два года? — ужаснулась Катя, которая оказалась совершенно не готова к такому повороту событий.
— А как вы хотели? Это же не из пластилина вылепить колбаску, и не в песочнице домик построить, это сделать ногу… Два года, не меньше. И это при хорошем исходе.
В голове Кати начался настоящий хаос.
«Как же я буду жить? Я не смогу ходить, значит, не смогу работать. Опять сесть на шею Тины? Да и где я буду брать средства для всех этих повторных операций и реабилитационного периода? Боже мой! По-моему, я не туда попала! Это все очень хорошо, но явно не для меня! Какого лешего я приехала? Поверила в сказку!»
— Я смотрю, что вы как-то растерялись? — участливо поинтересовался доктор и, не давая ей опомниться, потащил за руку за собой, — пойдемте, я вам что-то покажу.
Франческо провел ее в соседнюю комнату и подвел к какому-то аквариуму. Там Катя с ужасом увидела лежащие в прозрачном слегка желтоватом растворе белые косточки. Почему-то она сразу же вспомнила свою студенческую юность и утомительные занятия по анатомии.
— Что это?
— Это имплантант. Не правда ли, прелесть? — Глаза врача засветились гордостью и удовлетворением своим профессионализмом.
— Кости? — переспросила Катя, больше всего желая услышать, что это муляж.
— Самые настоящие! — горячо подтвердил Франческо. — Человеческие!
— Как, человеческие? От кого? — не поняла Катя.
— Ну не от коровы же! Подобраны кости от человека, антропометрически сходного данными с вами, у вас будет стройная нога, — ответил хирург.
— А с человеком что? — продолжала «тупить» Катя, ее испуганные глаза отражались в стенке этого своеобразного резервуара для костей.