Пляска смерти Гамильтон Лорел

– Ты видела когда-нибудь инфицированный укус вампира?

Я нахмурилась, подумала.

– Нет.

– Почему так, ma petite?

– Потому что вампиров в слюне есть природный антисептик. У них гораздо меньше видов бактерий в слюне, чем у людей.

– Теперь ты цитируешь, – сказал он.

Я кивнула – едва-едва, потому что укус все же натянулся. Не то чтобы болел, но напоминал о себе.

– Да, были статьи в «Аниматоре». Один доктор задался вопросом, почему укусы вампиров не воспаляются, как обычные укусы людей или животных. Давно известно, что у вас в слюне есть антикоагулянт, но это было первое исследование других свойств вампирской слюны.

– Так я еще раз спрашиваю: зачем ты прячешь знак нашего расположения?

Я подумала и пожала плечами:

– По привычке.

И отняла марлю от следа укуса. Два маленьких кружка остались, но почти уже не кровоточили. Так обычно и бывает, если нет разрывов. Грубый укус вампира больше похож на укус собаки, он кровоточит. А две аккуратных дырочки перестают капать быстрее, чем можно подумать, и редко кровоточат снова, если рану не вскрыть. Я знала вампироманов, которые пытались скрыть свое пристрастие, прося вампиров наносить укусы в одну и ту же точку несколько раз. Это не помогает с теми, кто знает о вампирах достаточно и понимает, как должен выглядеть укус, но праздных зевак или начальника на работе утром в понедельник вполне можно обмануть. Повторное ранение все равно повторное ранение, и это один из немногих случаев помимо грубых нападений, когда укус вампира сопровождается кровоподтеками и разрывами.

Я отдала Римусу использованную марлю – он осторожно взял ее, стараясь не касаться моих пальцев.

– Бинты не нужны, но все равно спасибо, Римус.

Жан-Клод подошел ко мне, улыбаясь. Осторожно тронул укус, отняв пальцы с едва заметной капелькой крови. Поднял руку ко рту, и я уже знала, что он сейчас сделает. На моих глазах он облизал пальцы, и не могу точно сказать, какое у меня при этом было чувство. Не радостное, нет. Не то чтобы мне это нравилось. И нельзя сказать, что резко не нравилось, но зачем он это сделал? Обычно он сдерживался, чтобы не пугать меня, не быть слишком уж вампиром.

Он наклонился ко мне, взял мое лицо в ладони, попытался поднять его для поцелуя. Обычно я бы подняла губы ему навстречу, но сейчас – нет. Я сидела, заставляя его наклоняться все ниже, рукой держала халат и смотрела, как он нагибается. Жан-Клод остановился, когда наши губы едва не соприкоснулись, отодвинулся, чтобы я ясно видела его лицо.

– Ты меня столько раз целовала с этим сладким вкусом твоей крови на губах, но сейчас я вижу у тебя на лице нежелание, ощущаю его в твоем теле. Почему?

Он смотрел мне в лицо, хотя я знала, что он мог бы сбросить щиты и тут же точно узнать, что я думаю. Может быть, он этого и боялся.

Почему, спросил он? Потому что он слизнул с пальцев мою кровь? Я целовала его, когда он только отрывался от моей вены. Я целовала его, когда мой или его рот был уколот его клыками. Я привыкла капельку этого сладкого медного вкуса считать афродизиаком, потому что стала ассоциировать его с Жан-Клодом и с другими. Даже Ричард любил вкус капельки крови – ненавидел себя за это, но ему нравилось.

Жан-Клод отодвинулся, выпустив мое лицо из сошедшихся ладоней. И очень грустными стали у него глаза. Я схватила его за руку:

– Не надо.

– Что не надо, ma petite? Не надо переставать скрывать, кто я? Я не могу быть человеком, ma petite, даже для тебя. Я думал, будто самое худшее в том, что мы притворялись людьми, ты и я, был ущерб для нашей силы, но не это ранит мне сердце.

Я выпустила его руку. Мне не хотелось задавать следующий вопрос, но я знала, что это надо сделать, или получить клеймо труса. Сглотнув пересохшим до боли горлом, я спросила:

– А что ранит тебе сердце?

Это был едва слышный шепот, но вопрос я задала. Очко в мою пользу.

– Что ты от меня отворачиваешься из-за такой мелочи. Я слизнул твою кровь с пальцев, и ты не хочешь целовать меня.

– Я бы поцеловала тебя.

Он покачал головой:

– Но тебе не хотелось.

С этим я спорить не могла. Отчасти жалела, что не могу, отчасти нет.

– Что ты хочешь от меня услышать? – спросила я.

– Я хочу, чтобы вы с Ричардом приняли сами себя, каковы вы есть, и мне уже некогда ждать этого чуда.

– Что это должно значить? – спросила я.

– Ты обещала накормить ardeur от Реквиема, если он вырвется из-под твоей силы. Ты берешь свое слово обратно?

Я посмотрела на другого вампира, лежащего на груде подушек спиной к Жан-Клоду.

– Пока что ardeur еще не поднялся ни для кого из нас. Я думала, нам следует за оставшееся время выработать стратегию.

– Стратегию чего, ma petite? Это не битва ножей и пистолетов. Она куда более тихого сорта, хотя в результате не менее опасна.

Я все качала головой, и первая струйка крови потекла у меня по горлу. Не от покачивания, а оттого что пульс у меня забился быстрее.

– Мы не будем кормить ardeur до того, как это будет нужно.

– Твоя сила растет, и ты все больше походишь на Белль Морт, – сказал Реквием.

– О чем это ты?

– Белль обычно обещала напитать на нас ardeur, а потом говорила, что имела в виду не сейчас, а потом. Всегда потом. И это могло быть очень потом, когда она хотела играть в свои жестокие игры.

– Я не играю, – возразила я, – я боюсь.

– Если ты сейчас будешь питаться от него, и он снова окажется околдован, то ты не сможешь питаться ни от кого из кандидатов в pomme de sang. Мы им покажем, в каком состоянии Реквием и скажем, что ты слишком сильна стала для таких игр.

– А если он не подпадет снова под мои чары?

– Тогда некоторых из кандидатов ты сможешь попробовать без секса.

Я все мотала головой.

– Ardeur растет, ma petite, и ты должна это признать. То, что мы видели сегодня и накануне ночью, убеждает, что притворство больше не поможет.

– Я не притворяюсь.

– Притворяешься.

– В чем я притворяюсь? – спросила я.

– Прости, мне очень жаль, но мы должны признать правду.

Я подползла к ногам кровати. Кровь текла струйкой по горлу, как щекочущие пальцы. Мне было так страшно, что на языке ощущался металлический вкус.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Ты суккуб моего инкуба, ma petite. Ты питаешься, как питаются вампиры, но сексом, а не кровью.

– Это я знаю, – сказала я злобно, потому что не хотела говорить испуганно.

– Ты говоришь, что знаешь, но знаешь ты здесь, – он коснулся моего лба, – а не здесь. – Он коснулся сердца. – Ты на самом деле не веришь, что ты вампир.

– Я не вампир.

– Не в традиционном смысле, нет, но только потому, что ты можешь черпать от Дамиана и Натэниела. Не черпая от них энергию, не кормя ardeur вовремя, ты станешь испытывать слабость.

– Ты годами обходился без кормления ardeur'а всерьез. Прежний мастер Сент-Луиса ни за что не позволила бы тебе питать ardeur полностью.

– Oui, Николаос боялась той силы, которой я мог бы достигнуть. Мастер города, который меня ей продал, тоже боялся. И отослал меня к Николаос, рассчитывая, что ее детское тело я не стану соблазнять по своей воле.

– Она выглядела лет на двенадцать-тринадцать. Есть места, где это разрешено законом.

Он покачал головой:

– Не для меня. – Его передернуло. – Ты ее видела, ma petite. Ты можешь себе представить, чтобы я добровольно привлекал к себе ее внимание в этом смысле?

Я покачала головой:

– Нет, она была просто жутью.

Он кивнул:

– Жуть – такое наименование подойдет, хотя есть и другие слова. – Он встряхнул головой, будто прочищая мозг от таких мыслей. – Будь ты другой, которая легче относится к своим связям, то быть суккубом моего инкуба было бы проще. Ты бы питалась от кого только захочешь. Ты – человек, применение вампирских фокусов для тебя не вне закона.

– Не так, – возразила я. – Запрещается использование магии или парапсихических способностей для вовлечения или завлечения колдовским способом в участие в половом акте. Это рассматривается как наркотик для изнасилования на свидании.

Он кивнул:

– Я не знал, что закон расширен и теперь это тоже включает.

Я пожала плечами:

– Слежу за новыми законами. Это часть моей работы.

Он снова кивнул.

– Но все же, ma petite, многие с охотой пришли бы на зов твоего тела. У тебя бы не было недостатка в пище, если бы ты пожелала питаться на чужих.

Я посмотрела на него хмуро.

Он чуть улыбнулся.

– Не хмурься, ma petite, я знаю, что ты в легкие связи не вступаешь. Ни у кого я такого серьезно отношения к сексу вообще не встречал. Ты вообще во всем смертельно серьезна.

– Это жалоба? – спросила я.

– Нет, но это правда.

Я кивнула, поднесла руку к горлу, чтобы кровь не попала на шелковый халат, и поискала взглядом Римуса:

– Дай, пожалуйста, марлю, а то придется это в химчистку отдавать.

Римус без единого слова подал мне бинт. Я попыталась остановить кровь, но она выплескивалась с толчками пульса. А я не могла достаточно успокоиться, чтобы он стал медленнее. Вот тебе и все мои упражнения по медитации.

– К чему ты ведешь? – спросила я.

– Что тебе в пищу нужны те, с кем ты знакома и не испытываешь неловкости. Pomme de sang для вампира не должен быть просто пищей. Это, скорее, еда, которая всегда под рукой, и ты об этом знаешь. Но предполагается, что вампир питается от многих людей.

– Вроде случайных связей?

– Oui.

– Извини, я в случайные связи не вступаю.

– Верно, и вот почему для тебя кандидаты в pomme de sang еще важнее, чем для обыкновенного вампира.

– Не улавливаю.

– Ты должна выбрать pomme de sang и другую пищу. И выбрать достаточно пищи, чтобы не быть опасной для других.

– Лепет какой-то.

Он обошел вокруг кровати, хотел до меня дотронуться, но я отстранилась.

– Если ты снова околдуешь Реквиема, то тебе нельзя будет искать pomme de sang среди наших гостей. Пищу придется выбирать еще тщательнее и более скрытно, за кулисами, от очень немногих мастеров, которым я доверяю. Но лучше будет сделать это сейчас, пока у нас столько желающих принцесс для нашего Прекрасного Принца. Потому что выбрать ты должна, ma petite, должна.

– Я думала, что вся эта история с выбором pomme de sang – хитрость, чтобы заставить всех себя прилично вести. Никто не хочет ссориться с будущими родственниками – в этом роде.

– Анита! – По имени. Нехорошо. – Мы должны выяснить, насколько ты опасна, пока Огюстин еще не проснулся. Если ты напитаешься от Реквиема и его не зачаруешь, то сможешь освободить Огюстина. Но если Реквием не будет свободен, то и он, и Огюстин будут как люди, которых мы отпустили, но знаем, что можем призвать в любой момент. Мы снимаем чары с их разума, чтобы не напрягать людскую полицию, но знаем, кто остался настолько нашим, что мы можем во сне ему шептать. И всегда можем позвать их обратно. – Он встал в ногах кровати, я видела, как он испуган, но под этим испугом проглядывала заинтересованность. – Если мы не сможем это контролировать, значит, мы сильнее, чем в самых смелых моих мечтах. Если мы не сможем это контролировать, значит, мы опаснее, чем в самых глубоких моих страхах. Если Реквием снова падет перед ardeur'ом, нам придется все отменить. Я даже не посмею привести тебя на балет, где будет столько вампиров.

– А если ничего с Реквиемом не случится?

– Тогда сила контролируема. Невероятно, неимоверно мощная, но управляемая. Такая, которой будут бояться и жаждать наши враги и союзники, но бояться не слишком сильно, и жаждать не любой ценой. Есть разница между оружием, которое можно использовать, и оружием, которое никогда не посмеешь пустить в ход.

– Как ядерные бомбы, – сказала я.

Он кивнул:

– Oui.

Я наморщила лоб:

– Уточни, что значит – «питать ardeur»?

Он то ли хмыкнул, то ли языком прищелкнул.

– Питать, питать, ma petite. Реквием не урод. Питайся на нем полностью, не пробуя осторожно, не сдерживаясь никак. Кормись, и если он это выдержит, то сегодня будет балет, а потом прием.

Я оглянулась назад, на Реквиема. Он пытался сохранить безразличный вид, но это плохо ему удавалось.

– Давай проверим, правильно ли я поняла: ты хочешь, чтобы я совершила акт любви с другим мужчиной и напитала от него ardeur?

– Да, – ответил Жан-Клод.

Будь здесь Ронни, она бы застрелилась – или меня застрелила. Я не собиралась оставлять Реквиема при себе, это намечалось приключение на одну ночь. Но мне не верилось, никогда у меня ни с кем не было секса всего один раз.

– Я не могу заводить еще одного постоянного мужчину, Жан-Клод. Не могу.

– А ты о нем думай, как думаешь о Джейсоне. Как он называет, что у вас с ним? Дружеский трах?

Я приподняла бровь, потом повернулась к Реквиему:

– Ты слышал?

– Да.

– Ты понимаешь, что означает этот термин?

– Означает твоего друга, с которым иногда бывает секс, но это не отношения. Хотя я это называю ДПК.

– ДПК?

– Друзья По Койке.

– Так красивее, конечно, – согласилась я. – Ладно, тебя устроит быть моим другом по койке?

– Твое сердце тянется к другим, Анита, я это знаю. Мое ни к кому больше не тянется. Но тут речь не о сердцах, а о плоти и крови. – Он протянул ко мне руку. – Иди ко мне, Анита, прошу тебя. Ради этого шанса быть с тобой я сбросил твои шелковые цепи, не отвергай же меня.

Может, дело в манере разговора Реквиема – сплошь поэзия да высокие чувства. Я девушка современная, к такому не привыкла. Жан-Клод умел красиво говорить, когда хотел, но он у меня возлюбленный всерьез, а вот слышать такое от мужчины, который предполагается разовым приключением – это как-то было неправильно. Вроде как слова не подходили к ситуации. Насчет шелковых цепей – разве можно такое говорить не всерьез? Друзья по траху такого друг другу не говорят ведь? Конечно, мой опыт в этой области был весьма ограниченным, так что я могла и ошибаться. Много в чем ошибаться.

Я глядела на Реквиема – и не чувствовала ничего. Он был красив, но этого мне никогда не было достаточно. Я была почти счастлива сейчас в своей личной жизни, впервые за долгое время. И не хотелось мне все это ломать, а я уже знала, что каждое новое добавление дает шанс взорвать все к чертям.

Реквием уронил поднятую руку.

– Ты просто меня не хочешь? – спросил он, и голос его звучал куда печальней и потерянней, чем когда он был под моим гипнозом.

Не знаю, что бы я ответила, но меня спасла открывшаяся дверь. В нее вплыл Ашер – будто действительно его ноги под золотым атласным халатом не совсем касались земли. Волосы рассыпались по плечам, и сверкающая ткань была посрамлена их цветом. Глянув на кровать, Ашер широко улыбнулся:

– Отлично, я вовремя, чтобы посмотреть.

Я глянула на него недружелюбно.

Он пожал плечами и улыбнулся, куда как собой довольный.

– Элинор мне сообщила, что здесь происходит. Когда я проснулся рано, то понял, что если проснулся я, то и Менг Дье тоже.

Тут мы остановились все, обернулись к нему. Римус даже шагнул прочь от стены, будто собрался куда-то бежать.

Ашер махнул ему рукой.

– Она все еще в гробу, хотя хочет выйти. Согласилась себя прилично вести.

– Она поклялась меня убить или так изуродовать, что Анита меня не захочет, – сказал Реквием.

Ашер подошел к Жан-Клоду, все еще стоящему возле кровати, обнял его сзади, положил голову ему на плечо, подставив свету щеку со шрамами.

– Да, я присутствовал, когда она высказала эту конкретную угрозу. Она тогда посмотрела на меня и добавила: забыла, что Анита любит шрамы.

Он попытался ничего не выразить лицом, но не сдержался – гнев мелькнул в бледной синеве глаз, сверкнувших ледяными сапфирами на свету.

Жан-Клод прижал к себе руку Ашера, лежащую у него на груди, прильнул щекой к его волосам и спросил:

– И как же ты уговорил Менг Дье быть разумной?

– Она сказала, что ради такой силы, которую она ощутила, когда вы имели Огюстина, она согласна дальше жить девственницей. Всегда можно найти другого любовника, но сила такого рода – редкость.

Я посмотрела на двух переплетенных мужчин, светлого и темного. В этот момент до меня дошло, что никогда раньше я такого не видела – чтобы Ашер, войдя в комнату, просто подошел к Жан-Клоду и вот так к нему прикоснулся. Никогда не видела, чтобы они обнимались, не говоря о чем другом. Прикосновения у них бывали, но никогда столь откровенные.

Они так делают, когда меня нет? Или еще что-то? А мне это интересно? Может быть. Но что именно – что они любовники, или что это у меня за спиной? Без меня?

Жан-Клод высвободился из объятий. Ашер еще секунду подержался, потом убрал руки с выражением досады на лице, но не попытался его удержать. Просто дал Жан-Клоду подвинуться ближе к кровати, ко мне.

Я хотела сказать: «Вам не надо скрываться», но не была в этом уверена. Не совсем понимала свои чувства, когда они так друг с другом воркуют. Но мысль, что при мне они стесняются друг друга трогать, тоже мне не нравилась. Вздохнув, я повесила голову. Боже мой, сама себя сконфузила, без чьей-либо помощи.

Кровать шевельнулась. Я подняла глаза и увидела, что Реквием с нее слезает. Он встал осторожно, видно было, насколько он серьезно ранен, но держался он прямо, просто с военной выправкой, как большинство старых вампиров. Они происходили из тех времен, когда хорошую осанку в тебя вбивали – иногда буквально.

– Куда ты? – спросила я.

Он повернулся всем телом, а не одной головой, будто знал, что иначе будет больно.

– Я видел, как ты смотрела на Ашера и Жан-Клода. Я сказал, что ты меня не хочешь, и так оно и есть. У тебя это на лице написано, и в отсутствии реакции на меня тоже проявляется. Ирония судьбы, Анита: столько женщин меня хотели за эти века, а я их не хотел. Теперь мой черед гореть, когда никто не унимает пламени.

– Non, – сказал Жан-Клод. – Ты останешься.

Реквием показал здоровой рукой:

– Посмотри на ее лицо, услышь, как у нее редок пульс. Ее тело на меня не реагирует. Она даже меня не видит в этом смысле.

– Анита тебя видит, или тебе никогда не пришлось бы дважды питать ее ardeur.

С этими словами Ашер обошел Жан-Клода по широкой дуге, чтобы взобраться ко мне на кровать. На его лице было выражение, которого я еще не видела – стремление, почти яростное, но не так чтобы несчастное.

Он тронул меня за лицо, и прикосновение было прохладным – он не питался еще сегодня.

– Впервые с тех времен, как я умер, я проснулся до полудня. – Он потянулся ко мне, будто для поцелуя. – Столько силы бежит в моих жилах, даже без крови. Чудесное ощущение.

Он остановился, чуть не дойдя до моих губ, так близко, что неправильным казалось не сократить дистанцию до поцелуя. Я так и сделала.

Я думала, что это просто будет утренний приветственный поцелуй – приятный, но не сексуальный. Но, чтобы поцелуй получился целомудренным, нужно согласие двоих, а у Ашера настроение было ну никак не целомудренное.

Губами и языком он входил мне в рот, и я таяла в его поцелуе, танцевала языком по острым кончикам клыков, скользила между ними, глубже, глубже ему в рот. Он прижимал нас друг к другу, руки шарили по моему телу, одна развязала мне пояс халата, и наши обнаженные спереди тела вдруг коснулись друг друга. Я даже не успела заметить, когда он свой халат распахнул, но соприкосновение наших обнаженных тел бросило мои руки под ткань его одежды, гладить спину и ягодицы. И когда я ладонью охватила эту скользящую гладь, он отодвинулся заглянуть мне в лицо, и то, что там он увидел, мелькнуло яростной улыбкой у него самого, и голос его прозвучал хрипло и с придыханием.

– Дай мне крови.

Я ответила просто:

– Да.

Он запустил руку мне в волосы, да так, что даже больно стало – чуть-чуть. Я даже ахнула, но совсем не только от боли. Это было от ощущения, что одним этим резким жестом он может обнажить мне шею и держать обнаженной, пока будет пить. Пусть я никогда не признала бы этого вслух, но именно немножко грубой силы вот такое со мной делало. Ашер запустил руку глубоко мне в волосы, дернул, заставил меня тихо вскрикнуть. Не совсем от боли.

Свободная рука нашла мои запястья, сдвинула их вместе у меня за спиной, халат соскользнул у меня с плеч. Ашер оттянул мне голову вбок, и его лица не стало видно, но я видела нас с ним в большом зеркале на той стороне комнаты. Халат темной рамой охватывал белизну моего тела. Он покрывал наши руки, но мало что еще, и в зеркале казалось, что руки у меня связаны. От этого зрелища мне захотелось вырваться, и Ашер сжал руку, чуть-чуть травмируя мне запястья, лишь настолько, чтобы я ощутила, что мне не вырваться. Я ему доверяла. Доверяла настолько, что позволяла так держать.

Какое-то движение в зеркале – там отразился Жан-Клод. Халат на нем был застегнут и завязан, но глаза горели полночным огнем.

– Многовато публики для ma petite.

– Она не возражает, – ответил Ашер.

– И ты не находишь это странным?

Ашер, казалось, попытался подумать, но потом сказал:

– Не знаю. Кажется, мне трудно думать, держа ее в объятиях. – Он оглядел комнату. – А от их присутствия думать еще труднее.

– Все охранники или кто-то из них? – спросил Жан-Клод.

– Римус… – Ашер глянул в дальний угол, – и вот этот новый.

– Пепито? Ты его ощущаешь так же сильно?

Из мышц Ашера стало уходить напряжение, мне этого не хотелось. Я хотела, чтобы он пил. Мне это нужно было.

– Не останавливайся, – попросила я, – пожалуйста, не останавливайся.

Ашер посмотрел на меня своими горящими глазами. Будто искал на моем лице какой-то знак.

– Ты хочешь, чтобы я взял тебя сейчас, на глазах у охраны?

Я еще как хотела.

– Да, Боже мой, да!

Он посмотрел на Жан-Клода:

– Что-то здесь не так.

– Не так, и все так, – ответил Жан-Клод. – Он подошел к краю кровати. – Ты завладел ею полностью. Ты можешь сейчас делать с ней все, что хочешь, но когда она протрезвеет, она тебе этого не простит.

Ашер повернулся ко мне. То, что он увидел, его успокоило, убрало свет из его глаз.

– Анита, ты здесь?

Сперва вопрос показался мне бессмысленным, а потом я ответила:

– Я здесь, Ашер, здесь.

Какой-то частью сознания я услышала собственные слова, и подумала, что уже это где-то слышала. Я закрыла глаза, стараясь не видеть лица Ашера, и это помогло – отвернуться. Я поняла, где я слышала эту фразу: от Реквиема. Я повторяла слова Реквиема, когда он был под моим гипнозом. Ашеру случалось подчинять меня раньше, но никогда так, никогда так сильно.

Воспоминание о Реквиеме помогло мне думать яснее, но закрыть глаза – это помогло больше. Я слишком была большой рыбой, чтобы взгляд Ашера мог меня удержать, но от взгляда в его глаза я просто потеряла себя. Когда я глядела в глаза Огюстина, это меня не унесло, так почему же у Ашера взгляд оказался сильнее, чем у мастера города с возрастом в две тысячи лет? Я должна была быть иммунной к взгляду вампира. Моя некромантия и метки Жан-Клода должны были охранить меня.

Ашер отпустил мои руки. Я почувствовала, как он отодвигается от меня. Тогда я открыла глаза и запахнула на себе халат.

– Что происходит? – спросила я.

Жан-Клод спросил, не двигаясь с места:

– Ma petite, ты пришла в себя?

– Кажется, да. – Я посмотрела в лицо Ашера, но он отвернулся, закрылся водопадом золотых волос. – Ашер, гляди на меня.

– Я не хотел зачаровывать тебя взглядом. Даже не знал, что мой взгляд может тебя захватить.

– Раньше он не был на это способен, – согласилась я и посмотрела на Жан-Клода. – Что происходит? Я была зачарована, как Реквием до того, как я его освободила.

– Non, ты смогла вырваться, когда поняла, что случилось.

– Да, но почему это вообще случилось? Что случилось и почему? И не уходи от моего вопроса, Жан-Клод, я хочу знать.

Он то ли наклонил голову, то ли пожал плечами – одновременно и извинение, и жест «я-не-знаю».

– Недостаточный ответ. Ты знаешь, что случилось.

– Я знаю, что, по моему мнению, случилось.

– Хорошо, так скажи нам.

Я слезла с кровати, чтобы лучше поправить халат.