Стерх: Убийство неизбежно Басов Николай
– Почему бы не через полгода? – Он посмотрел на гаишников. – А водку разлили для маскировки?
– Так мы подумали, – отозвался главный из гаишников, тот, что был без мундира. – Ну, в самом-то деле, машина крутилась полминуты, максимум – секунд пятьдесят. Даже за минуту много вытечь не должно было, бутылка бы брызгала, а не выливала содержимое… А тут – почти все залито.
– Рассчитывали на дурачков, – подытожил гаишник в мундире. – И сработали грубо – скорость на нейтралке.
– Что это значит? – Линдберг нахмурился.
– Вы не водите машину? – удивился начальник гаишников. Для него было немыслимо, что кто-то не умеет делать такую естественную вещь.
– Я спрашиваю, ваше мнение как специалистов. Что я умею делать, не имеет значения, – взъярился Линдберг.
Гаишники довольно долго объясняли, в чем разница между скоростным положением рычага и нейтральным, необходимым, чтобы, уперевшись сзади, подтолкнуть машину к обрыву.
– Рычаг не мог сам соскочить в это положение? – спросил Собинов. – Например, когда она кувыркалась.
– Как правило, такого не происходит, – сказал мундирный гаишник, – как бы она ни кувыркалась. Тем более, тело этого водителя было пристегнуто, и он никак не мог толкнуть его своим весом.
– Черт побери! – выругался Линдберг. – Значит, все-таки убийство?
– Значит, – согласился начальник гаишников, и стал карабкаться по склону вверх. Свои функции он посчитал выполненными, дело об убийстве передано прокуратуре, и сделано это в соответствии с требованиями инструкции – на начальном этапе работы.
Линдберг посмотрел на него, повернулся к эксперту.
– Фотограф где?
– Скоро будет, – отозвался тот. – Приедет на своей тачке, просил ждать.
– Что за порядки? – удивился Линдберг. – Он же должен не отходить от вас…
– Он один у нас сегодня, и у него много работы, – пояснил эксперт. – Вот мы с ним и носимся.
– Ладно, я ползу наверх. – Линдберг обернулся к Стерху. – Помоги-ка.
Снова, как и при спуске, у него даже тени сомнения не возникло, что Собинов может не поддержать его под другую руку. Втроем они поднялись по склону. Это получилось легче, чем при спуске. Оказавшись наверху, и отдышавшись, Линдберг спросил Стерха, поглядывая на него своими круглыми, чуть навыкате глазами:
– Теперь – ты. Выкладывай, что у тебя в рукаве?
Стерх покосился на Собинова, но Линдберг не имел ничего против, чтобы тот стоял рядом. Тогда он посмотрел на Вику, и она подошла, чуть не подлетая в воздух на каждом шаге. Теперь силы были равны, хотя бы численно.
Пока она подходила, Линдберг ворчал:
– Только быстро. Я хотел бы еще заехать в управу, мне придется кое-чем заняться, если уж дело попало ко мне.
– Его звали Игорем Халюзиным, – начал Стерх.
– Проживающим в Воронеже… Это все мы уже выяснили.
– Вероятно, да, – согласился Стерх. – Фокус в том, что я на него работал… Должен был работать, мы заключили контракт.
– То есть, ты в этом участвовал?
– В чем именно? – удивился Стерх. Линдберг не ответил, только выражение его глаз стало нетерпеливым. – Мы встретились сегодня, часа полтора назад. Он опоздал на полчаса, или чуть больше.
– Где? – Собинов уже записывал эти показания в блокнот.
– В ресторанчике на Новопетровской. И могу свидетельствовать, тогда он был совершенно трезв.
– А я и не думаю уже, что он был пьян, – пояснил Линдберг. – Такие за рулем не пьют. – Он потер щеку, Стерх вспомнил этот жест. – Все это, как сказал тот молодчик, грубая работа, очень грубая. Что ты должен был для него сделать?
– Найти его невесту, – подала голос Вика.
– А это?..
Стерх представил Вику Линдбергу, и Линдберга Вике. Получилось глупо, словно они находились не на месте преступления, а на светском приеме. Линдберг посмотрел на Вику чуть прищурившись.
– Вы вместе работаете? – Дождался кивка. – Выражаю искреннейшее сочувствие.
– Нет, – чуть улыбнулась Вика, – он ничего… Когда не напивается.
– Продолжай, – потребовал Линдберг.
– Он приехал сюда больше недели назад, едва ли не сразу, как узнал, что девушка обосновалась в Москве. И ему на хвост села машина. Согласись, это уже необычно.
– Номер? – спросил Собинов.
Вика чуть понизив голос стала описывать ему машину и назвала по памяти оба номера, полученных от Халюзина. Собинов застрочил в блокноте, как атомный. Стерх не любил следователей, которые для себя слишком много пишут в блокнотах. Как правило это выдавало людей, не способных свести факты воедино. Он писал всегда только самые необходимые слова и цифры.
– Они его прессовали? – спросил Линдберг, заметив этот взгляд Стерха и внутренне согласившись с ним.
– Видимо, но делали это… ненавязчиво. Архитектор этого даже не понял.
– Кто из нас архитектор?
– Халюзин был архитектором. – Стерх посмотрел на Собинова, который и эту информацию стал описывать десятком слов.
– Как вы расстались?
Стерх припомнил все, происшедшее на Новопетровской еще раз, и стал как в прежние времена, коротко, но не упуская подробностей, описывать. Когда он завершил доклад, Линдберг опять потер щеку. Потом достал сигару и сунул ее в рот.
– Ты так и куришь эти веники? – спросил Стерх.
– Слушай, – удивился следователь облпрокуратуры, – это же настоящая Голландия.
– Все равно, веник, – выразил свое мнение Стерх.
– Что ты обо всем этом думаешь? – спросил, ожесточившись, Линдберг, кивнув на машину внизу, под дорогой.
Стерх слова посмотрел на Собинова, на этот раз почти с жалостью.
– Вариантов, собственно, напрашивается два. Первый, что ребята из этого ресторана знают что-то, чего пока не знаем мы… И провернули эту имитацию с похищением.
– Но ведь машина уехала, – сказал Собинов. – Это больше похоже на бегство…
– Они могли подхватить ключи у него в карманах, а человека за рулем, когда машина уезжала, я не рассмотрел, – пояснил Стерх. – Но есть еще вторая версия. Его вызвали из ресторана и грохнули те, кто за ним следил эти дни.
– Зачем бы им потребовалось его убивать? – Линдберг все-таки закурил, разгоняя дым рукой, чтобы Стерх меньше нервничал. – Убийство – серьезное преступление, даже в наши дни, даже у нас. И он должен был сообщить тебе содержание переговоров, которые провел по телефону. Ты разве не просил его об этом?
– Просил, – согласился Стерх. – Но он мог пренебречь просьбой, если его проинструктировали как-то… настойчиво. Например, сообщили, что его подружку прибьют, если он все расскажет мне. Не забывайте, он ее, похоже, действительно любил.
– Что ты о ней думаешь? – спросил Линдберг.
– Покажите еще раз фотографию, – попросил Стерх. Получив ее в руки, он снова рассмотрел это лицо, и вынужден был согласиться со своим первым впечатлением. Девушка не стоила того, чтобы за ней гоняться.
– Она не подходит Халюзину, – выговорил он. – Он был разведен, у таких людей возникает желание не связываться с хищными особами в юбке. А эта выглядит как… хорек.
Линдберг тоже осмотрел фотографию, кивнул.
– Элегантная и довольно ленивая. Такие сейчас идут… в секретарши к депутатам, хотя бы местного пошиба.
После этого на фотографию стала смотреть Вика. Она сдержано покачала головой, ничего не произнесла, и вернула ее Собинову.
– Как-то это все не очень обычно, – высказался, наконец, и он, засовывая фотографию в карман.
– Что у него еще было в карманах? – спросил Собинова Стерх.
– Больше ничего, только бумажник. Даже сигарет нет… Ключи, конечно, остались в замке зажигания.
– Так, – чуть устало кивнул Линдберг, уже не отгоняя клубы дыма от Стерха. – Если это все, то я вас, мистер частный детектив, не задерживаю.
Они с Собиновым повернулись и отправились к «уазику». Вика проводила Линдберга взглядом.
– Почему ты не сообщил ему всего, что мы знаем о девушке?
– Например?
– Что они жили вместе, что она после смерти матери продала квартиру, что поступила в МОНИКИ?
– Машина Линдберга работает очень точно. Может, не слишком быстро, но точно. Уже к завтрашнему дню он будет это все и сам знать. К тому же, с большей достоверностью, чем это знаем мы. И даже с большими подробностями. Кроме того…
Они пошли к «Ниве» Стерха.
– Что?
– Мне нужно немного времени. А получить его я могу, только если Линдбергу будет чем заняться. Вот пусть и занимается.
– Зачем тебе время?
– Очень просто, – Стерх даже остановился, повернулся к Вике. – Потому что мы продолжаем наше дело. – Он проследил, как машина с Линдбергом и Собиновым проехала мимо, в сторону Москвы. – Ты сегодня же отправишься в МОНИКИ, найдешь там отдел кадров, попробуешь выяснить, где она обитала, пока не исчезла оттуда, и поговоришь со всеми, кто ее знал.
– А ты? – спросила Вика.
– А я отправляюсь в Воронеж. Попробую понять, как там жил архитектор Халюзин. Наш такой неудачливый клиент… Благо, у нас теперь есть адрес.
Глава 20
Отвезя Вику в МОНИКИ и залетев на полчаса домой, Стерх бросил немного белья в дорожную сумку, на которую еще по прежней поездке едва мог смотреть, памятуя тот отчаянно-кошмарный перегон в Крым, сунул в наплечную кобуру свой «Стерлинг» и потопал к двери. Уже выйдя в коридор, он вынужден был вернуться, и нашел большой, на четыре батарейки, фонарь, а потом, покопавшись в верхнем ящике стола, отыскал и короткий, как ручку, и почти такой же тонкий фонарь на две пальчиковые батарейки.
Часы показывали без чего-то четыре, когда его «Нива» двинулась по Люсиновской, как в прошлый раз. Только теперь он свернул на Каширку. Саму Каширу проехал, когда стал накрапывать дождик, особенно неприятный потому, что он как-то неуверенно повел себя в этих не очень широких провинциальных улочках, вдруг испугавшись, что заблудится. У него возникло даже желание остановиться и расспросить кого-то, как выехать на мост через Оку, но он пересилил себя, решил, что это признак нежелания ехать на юг, отвлекся, и очухался только когда увидел указатель поворота на Мордвес.
Потом дело пошло веселее, около Ефремова ему очень захотелось есть, но он продержался до Ельца и лишь тут сделал небольшую остановку, со вкусом, неторопливо разобравшись с совсем неплохим пловом и шашлыком, как водится, из неизвестно какого мяса, запив все это огромным количеством жидкого кофе.
К Воронежу он подъезжал, уже ощущая усталость, но все еще ему только предстояло, поэтому он крепился. Было без чего-то одиннадцать часов, уже основательно смерклось и машин на улицах города стало совсем немного, но люди еще не ложились, светились окна большинства домов и в небольших уже по-южному палисадниках, мимо которых он проскакивал, толкалась беззаботная молодежь.
Покружив по городу, он отыскал улицу Приречную, тихую, едва освещаемую всего-то пятком фонарей, которые уже не способны были разогнать мрак, пронзаемый резкими, совершенно осенними по запаху и силе порывами ветра. С одной стороны улицу составляли четырехэтажные дома, на два подъезда. Такие любили в предвоенные годы строить на центральных улицах провинциальных городов. Перекрытия у них были деревянные и как правило отчаянно скрипели. А вот с другой стороны улицы стояли трехэтажные длинные бараки, из тех, что строили сразу после войны пленные. В прежние годы в них обитало гораздо больше народу, чем в довоенных домах, и в плане удобств они были куда проще, но выстроены оказались прочнее и аккуратнее. А потому со временем их перестраивали, превращая в совсем недурное по провинциальным меркам жилье. Об этом стоило бы поговорить с самим Халюзиным, подумал Стерх, паркуясь напротив дома с табличкой «шесть».
Он осматривался минут двадцать, спокойно попивая «Спрайт», жуя на всякий случай остывшие хот-доги, которые купил, расспрашивая об этой Приречной в шоферской забегаловке. Между двумя бараками, которые его интересовали, шевелилась, видимо, расположившись на укромной лавочке, какая-то парочка. Парень был настроен вяло, а вот девица чего-то от него добивалась, или Стерх неправильно понимал ситуацию. На них из окон дома напротив время от времени поглядывало чье-то белое, или даже серое при этом свете лицо, видимо, мать парня – судя по его пассивности, он подозревал об этом.
По улице прошло всего трое взрослых, один мальчишка лет десяти, нахохлившийся и отчаянно замерзший, и пробежало две собаки. Потом Стерх вдруг бросил слежку и поймал себя на том, что просто дремлет, откинувшись назад. Окна он правда поднял, так что это было почти безопасно. Взглянул на часы, было начало первого. Парочка с лавочки давно исчезла, лицо в окне больше не показывалось, прохожих вовсе не было видно. Оглядевшись еще раз, и пожалев, что он не может купить себе прибор ночного виденья, Стерх выбрался из машины, запер ее поосновательнее, и пошел к парадной, над которой среди прочих отыскал и табличку «шестнадцать», означающей квартиру.
Она оказалась на третьем этаже, налево от лестницы. Дверь была простая, строганная, какую установили еще строители сорок с чем-то лет назад, без всяких новомодных штучек. Это внушало надежду. А вот что ее не внушало, так это сердцебиение, которое Стерх вдруг ощутил висками, пульсом на шее и даже слабоватым мерцанием в глазах.
– Ничего страшного, – прошептал он себе, – обычная реакция… Ведь ты не очень-то привык к взлому, не так ли?
А это было именно то деяние, которое можно было квалифицировать как нарушение неприкосновенности чужого жилища. Подумывая об этом, он на всякий случай нажал на кнопку звонка. Трель за дверью испугала его своей резкостью и отчетливостью, но на нее никто не отозвался. Он позвонил еще раз, на случай, если подруга архитектора по одним ей ведомым причинам вдруг да вернулась, но все вышло, как Стерх и ожидал. По ту сторону двери никого не было, никто его там не поджидал. Он обогнал всех. А потому достал пистолетик-отмычку, вставил пружинистую шпильку в отверстие обычного английского замка, подергал поводок и раскрыл дверь, словно она только и ждала его.
Он вошел, закрыл за собой дверь, послушал, что творилось на лестнице, оставшейся за дверью – там ничего не творилось. Тогда он спрятал отмычку, надел хирургические перчатки, достал слабый фонарик и включил его. Он стоял в прихожей, пустой и пыльной, как бывает в некоторых небольших официальных учреждениях, с вешалкой, на которой не висело ни одного пальто или плаща, лишь спортивная «адидасовская» куртка из акрила, в которой по утрам удобно совершать пробежки. В доказательство этой гипотезы под курткой расположились «адидасовские» же кроссовки с вложенными в них толстыми, не первой свежести носками.
За прихожей расположился небольшой коридорчик. Дверь налево с непрозрачным стеклом вела в маленькую комнату, с ней Стерх решил разобраться позже, две плотно закрытые двери направо привели его в ванную и «гальюн». Здесь все было как обычно – теснота, освежители воздуха, газовая колонка, опасная бритва, которой давно не пользовались. Над ванной оказался шкафчик с бытовыми химикатами, но Стерх решил, что это вряд ли продвинет его в расследовании.
Прямо впереди коридорчик выходил на кухню. Ее скрывала широкая, основательная дверь, она даже торжественно заскрипела, едва Стерх толкнул медную ручку. Когда он заглянул на кухню, из проезжающей машины каким-то образом через окно упали блики на потолок. Отразившись, они забили свет фонаря и показали газовую плиту, холодильник, сушилку для пустой посуды над раковиной, стол с тремя табуретами и большой, старинный, резной буфет с медным переплетом на стеклянных передних дверцах.
Стерх успокоился окончательно. Он даже подумал, не включить ли свет, чтобы не тратить время на борьбу с темнотой, но почему-то этого не сделал. Он повернулся и отправился к двери, ведущей в главную комнату. Дверь тут была хоть и не шире, чем на кухню, зато двустворчатая. Она была прикрыта.
Стерх толкнул одну створку, но она не подалась, лишь суховато звякнула на верхнем и нижнем шпингалетах, встроенных в дерево косяка. Тогда Стерх дернул вторую створку, и вот она уже легко, как во сне, отошла в сторону открыв панораму комнаты. Стерх шагнул, поднял фонарик и… Остолбенел.
Вся мебель, что находилась в комнате – книжные полки, огромный платяной шкаф, сервант с посудой, бельевой комодик в углу, за торшером – зияла раскрытыми настежь дверцами, и предметы, в этих шкафах хранимые, были безжалостно, даже свирепо выброшены наружу. Книги разбросаны по полу, посуда из серванта стояла на столе неправильными грудами, белье и плащи, которых Стерх не обнаружил на вешалке в прихожей, завалила диван, стоящий справа…
Стерх дернулся вбок, он проделал это еще раньше, чем сообразил, что лучше было не торопиться, убраться в коридор, включить всюду свет и как можно быстрее достать револьвер… Но додумать свои действия уже не успел.
Что-то тяжелое и твердое, как камень, к тому же еще и холодное, словно лед, возникло слева, в темноте, за той створкой, которую он не сумел открыть, вознеслось и обрушилось на Стерха. Падая он только успел отвести руку с фонариком вбок, чтобы не напороться на него, когда этот фонарик окажется между полом и его телом… Но длилось это недолго. Пол возник из темноты гораздо раньше, чем Стерх успел к нему подготовиться, и ударил его плашмя по всему телу. А потом все исчезло из этого мира, вернее, из мира исчез сам Стерх.
Глава 21
Где-то очень далеко за стенкой зазвонил чужой будильник. Звук был неприятный, злой и очень хлесткий. Стерх открыл глаза и попытался понять, что он видит перед собой. А видел он что-то странное, никогда прежде не замечаемое – истертый коврик, у которого не было, кажется, ни одной чистой нитки. Но Стерх, по крайней мере, начинал кое-что понимать. Это внушало надежду.
Он попытался сесть. И тут же снова закрыл глаза, уперся в пол руками. Если бы не очевидный факт, что он уже лежал на полу, он бы снова лег, настолько трудно было находиться в сидячем состоянии. Голова кружилась, при этом была какой-то пустой, словно ее изнутри тщательно очистили от мозгов, протерли, а затем еще и надули гелием. Легкие работали, словно опустелый автобус, подрагивая на ухабах, и в общем, качали воздух без понимания значения и смысла этой работы. Во рту стоял какой-то на редкость неприятный привкус. Стерх пожевал губы и понял, что это был вкус его слюны – горькой, пахучей, словно грузинская пряность, и тягучей, как клей.
Он привалился спиной к креслу, заставил себя еще раз разлепить глаза. Он сидел в комнате, в которую вчера пришел… Он не помнил, куда пришел, не понимал, как оказался на полу. Покряхтывая от натуги, поднял руку, посмотрел на часы, было начало седьмого – самое время в провинциальных городах приниматься за жизнь.
Он еще раз провел рукой по глазам, муть, через которую они смотрели на комнату, стала тоньше, потом вовсе прошла. Стерх осмотрелся уже старательно, словно пытался составить протокол. Что-то в этой комнате теперь было не так, как раньше, что-то изменилось… И вдруг он вспомнил. И понял.
Теперь всюду царил порядок, не было навалено кучей тех предметов, которые он видел вчера выброшенными из шкафов, не было ни малейших признаков того, что кто-то тут устроил обыск… А это был обыск, понял Стерх, и я на него нарвался, как лох. А ведь мог бы действовать иначе.
Он попытался осознать, как он действовал, и не сумел. Все, что предшествовало тому, как он очнулся, было затянуто дымкой, в которой, казалось, могла утонуть не то что его память, но и все его способности соображать. Он откинулся назад, и тогда на его шее возник, а затем разросся очаг боли, острой, не совсем локализуемой, но определенно знакомой.
Стерх провел рукой, шея болела все отчетливее. На пальцах оказались следы растертой крови. Стерх напрягся, он думал сосредоточенно, словно от этого зависела его жизнь, а может и в самом деле зависела… И тогда он вспомнил выросшую рядом с ним из пола тень, и боль.
Он заставил себя приподняться, как ни странно, ноги прислушались к его желаниям, заполз в кресло, достал бумажник, посмотрел документы. Все в порядке, все было на месте. С каким-то даже отчуждением Стерх взглянул на свою лицензию, паспорт и некоторое количество денег… Откуда у него деньги? Он еще раз подивился наличию купюр, но решил выяснить это позже. Достал револьвер, патроны были в барабане, из ствола не стреляли, и смазывали его довольно давно… Свежую смазку Стерх теперь, когда даже его слюна превратилась в подобие химического реактива, определил бы безошибочно.
Покряхтывая, постанывая и придерживаясь за стену, Стерх заставил себя подняться, вышел в коридор, с радостью понял, что помнит его, и отправился в ванную. Тут он умылся, щедро набрызгивая воду на щеки, на лоб, на глаза. Глаза… Под ними словно бы что-то горело. Вообще, он казался себя заполненным гриппозным жаром. И даже вода не способна была убавить этот жар.
Он поднял голову, заглянул в зеркало. Это было обычное, начавшее терять амальгаму зеркало, старое, темное, каких сейчас уже не выпускали, и чуть более явственное, чем новые, у которых блеск бывал металлическим и довольно бесцветным. Оно показывало лицо несомненно того самого человека, которого Стерх привык считать собой. Но у него были красные, словно бы выкатившиеся вперед глаза, как от базедовой болезни, и синяки в пол-лица, словно после очень неудачно отыгранного боксерского матча на звание чемпиона мира, проведенного по профессиональным правилам.
Стерх намочил какое-то старенькое полотенце, и приложил его к шее. Боль стала определеннее, и это его порадовала. Чувствительность, и даже способность думать медленно возвращались. Он пошел в комнату.
Книжки стояли на полках. Кульман и стеллажик с чертежами, свернутыми трубочкой, блистали чистотой. Стол рядом с кульманом был прибран, как на военном корабле перед адмиральской проверкой. Стерх открыл ящики стола, обычные карандаши, пачки бумаг, и никаких рисунков. Потом он развернул чертежи – фасады домов, какие-то конструкции, и опять ни одного рисунка. Обыскал книжные полки, иногда разворачивая самые крупные книги, иногда сдвигая или даже раскрывая их, в надежде отыскать что-то заложенное между ними или в них – снова ничего.
Вдруг что-то заставило его обернуться. Странно, что раньше он не обратил внимание на этот взгляд, упертый ему между лопаток… Но это оказалась лишь фотография. Марина, в той же позе, как он видел ее на фотографии в бумажнике Халюзина. Даже на миг показалось, что это одна и та же фотография. Стерх подошел к ней, дешевая проволочная рамочка, не очень новое, тонкое стекло. Повинуясь какому-то импульсу, Стерх поднял ее и увидел на обоях чуть светлый след. Понятно, ясными днями через окно на стол и кульман падал свет солнца, вот обои и выгорели. Он уже опустил рамочку, как вдруг вздрогнул. Поднял снова, проверил. Так и есть, треть сантиметра, не больше, отличали рамку от следа на обоях. А может и нет… Это было важно, это должно было что-то значить, вот только Стерх не мог понять, что именно. Подумал, покрутил рамку и только тогда сообразил, что сама рамка сдвинулась в сторону. Вот это уже уликой быть не могло, потому что он ее поднимал.
Теперь следовало подумать. Стерх сел в кресло, подышал, стараясь понять, что произошло с его легкими, поднялся, подошел к двери. Так и есть, между шкафом и дверью было пространство, предназначенное для того, чтобы дверь не била в шкаф. Тут-то его и ждали – умно, просто, и как показала практика, эффективно.
А он еще и шаг сделал к этой засаде, еще ближе подошел, чтобы тот, кто его ждал, мог ударить коротко и жестко, изо всех сил… Почему он промахнулся, почему не сломал шею, как Халюзину? Кажется, он дернулся, или темнота позволила ему выиграть чуть-чуть времени, может, четверть секунды, и он остался жив? Но почему он тогда не поднялся на ноги через полчаса, хотя бы через час? Он пролежал в отключке более шести часов. Для простого удара по шее это было слишком много. Что с ним сделали, как его выключили?
Вздохнув он отвращения, Стерх снял куртку, осмотрел руки. Они были чистыми, уколов видно не было, подозрительных синяков, остающихся иногда от иглы, тоже. Но конечно, это ничего не значило, его могли «заколоть» так, что он и не способен был увидеть след укола, даже если бы был мастером йоги, например, в спину или в ту же шею…
Оставив это безнадежное занятие, Стерх вышел в коридор и подошел ко второй двери. На миг замер, его пугала эта дверь. За ней его вполне мог ждать кто-то… Хотя, конечно, никто, скорее всего, не ждал. Это было бы глупо – ждать и не прикончить его, когда он лежал шесть часов в соседнем помещении. Просто у него взыграл посттравматический мандраж, обычная история.
Открыл дверь. Вид, открывшийся ему, не имел в себе ничего сенсационного. Тут так же царили чистота и порядок, которые Стерха почему-то так же пугали, как и вкус его слюны, как и эта дверь еще миг назад. Широкая двуспальная кровать, валики в изголовье, с одной стороны – тумбочка с часами, с другой подобие трюмо с каким-то очень уж покосившимся зеркалом. А перед трюмо – пуфик для сиденья, в меру продавленный и истертый. Напротив кровати – довольно большой телевизор, корейский, не очень дорогой, но выносливый и с неплохим звуком. Сбоку от двери еще один платяной шкаф, с антресолькой. Стерх открыл антресоль и увидел несколько пакетов со странной одеждой, в дальнем углу десяток виниловых пластинок, которые были и не нужны уже, но и выбросить их, очевидно, было жалко или просто руки не доходили. В платяном шкафу наблюдалась примерно то же самое – одежда, вперемежку мужская и женская, тючки, какие-то мелочи, совсем далеко – портативная пишущая машинка и недорогой проигрыватель, оставшийся от советских времен, без усилителя. Этот аппарат не стоил даже того, чтобы его использовали как подставку для обуви.
Когда Стерх выходил из комнаты, у него возникло ощущение, что он только что случайно забрел в магазин небогатого антиквара, который гребет все подряд, и ничего не хочет никому продать. Или в провинциальный частный ломбард, в котором никто не может выкупить заклады. Что поражало – не было ни одного листка бумаги, ни одной открытки, ни одного рисунка. Даже на стенах не было невыгоревших квадратов, обозначающих картины. Тут было пусто, гулко и бессмысленно, потому что ни о чем не свидетельствовало.
Еще раз пройдясь по квартире, Стерх понял это со всей очевидностью. Тут все как бы осталось на своих местах, но лишь потому, что кто-то неизвестный, по-своему хитрый и даже умный, оставил именно то, что можно было оставить кому угодно, и Стерху в том числе. Под конец осмотра это стало слегка действовать на нервы.
Вспомнив кое-что, Стерх протопал на кухню и тут-то обнаружил то, что его больше всего сейчас могло заинтересовать – другую антресоль над коридором. Он подтащил табуретку к двум створкам над дверью, взобрался на нее, стараясь не грохнуться вниз, распахнул… И чуть не застонал от разочарования. Антресоль была так же аккуратно прибрана, как и все комнаты. Все лежало стопочками, иногда в старых полиэтиленовых пакетах, на которых не осталось ни малейшего налета пыли. Делать было нечего, следовало признать, что парень, который выскочил из угла, на этот раз обошел Стерха по всем статьям.
Стерх спустился, присел на табуретку, огляделся. Поднялся, подошел к шкафчику, распахнул его. Тут было несколько пачек с кофе, не каким-то растворимым, а настоящей арабикой, судя по запаху. Пакеты с крекерами почти десятка сортов свидетельствовали о пристрастиях Халюзина к быстрым и нехлопотным перекусам, вероятно во время работы. Тут же стояло несколько банок с джемом, одна из них была почти пуста, этикетка свидетельствовала – клубничный.
Стерх проглотил слюну, открыл холодильник, но тот был пуст. Он даже не светился и не урчал, вероятно, был выключен. Что-что, а к этой поездке в Москву архитектор подготовился толково. Даже слишком, мог бы оставить кусок сырокопченой колбасы, или коробку плавленых сырков, или банку огурчиков… Только теперь Стерх понял, что он давно и почти безнадежно голоден.
Используя эту идею, как двигатель прогресса, он дошел до плиты, снял перчатки, которые до этого так и оставались на его руках, сунул их в карман, сполоснул руки под краном, наполнил чайник, включил газ, открыл шкаф и смолол кофе. Подумал и смолол еще порцию – уж очень емкость электрической кофемолки показалась ему мелкой. Потом с удовольствием перебрал крекеры, нашел сухие, как песок в пустыне, галеты, достал одну, тщательно намазал клубничным джемом и прихлопнул сверху другой такой же. Вытащил из мойки чашку, блюдце, ложечку, чтобы не вставать еще раз, если она потребуется, стал заваривать кофе.
Совершенно неожиданно кофе показался слишком горячим, он отставил его, взял в руки галеты и потопал в большую комнату. Посмотрел на фотографию девушки на стене. Теперь-то она висела правильно, след и рамка совпадали совершенно. Стерх вспомнил, что держит в руках еду и попробовал ухватить ее зубами. У него ничего не вышло, но он не отчаялся и слизнул джем. Вкусом джем напоминал старые резиновые шланги, правда был чуть помягче, и его можно было все-таки заглотить.
Внезапно его взгляд упал на телефон, стоящий на краю письменного стола. Отложив галеты, Стерх стал накручивать междугородный московский код. Сигнал на том конце прозвучал словно бы из далекой и гулкой трубы. Раз, другой, десятый… Наконец его терпение было вознаграждено. Заспанный голос отозвался:
– Слушаю.
– Вика, это ты? – спросил Стерх, потому что был ни в чем не уверен. У него были искажены не только вкусовые, но и слуховые способности.
– Разумеется, кто же еще? – ответила его верная напарница. – Вчера немного простыла, вот голос и сел… Чего ты звонишь так рано?
– Уже почти семь, – отозвался Стерх, – не так уж и рано.
– Тебе легко говорить, а я уснула чуть ли не в два.
– Зато меня бессонница сегодня миновала, – отозвался Стерх. – Ладно, слушай. Я в Воронеже. Пытаюсь позавтракать в жилище Халюзина.
– А по делу ты узнал что-нибудь?
– Не уверен… Но иногда мне кажется, что ключ я уже отыскал. Еще бы узнать, где та дверь, к которой он подходит?
Некоторое время царила тишина, наконец, Виктория взорвалась:
– Дьявол тебя забери, шеф, с твоими присловьями и намеками! Почему ты не можешь говорить более определенно?
– Все в свое время, дорогая, – попытался утихомирить ее Стерх. – Как там в клинике и общежитии?
– С ее коллегами разговор получился не очень содержательным, она слишком недавно прибыла в Москву. А вот ее фотографию я смогу рассмотреть в отделе кадров, но только после обеда.
– Вика, – голос Стерха чуть дрогнул, – я очень прошу тебя соблюдать предельную осторожность.
– Ну, я в общем-то, как могу, так и рассказываю одну и ту же красивую сказочку…
– И все-таки, не забывай еще и оглядываться по сторонам. Кажется, наши… противники на этот раз очень ловкие ребята.
– Ладно, – согласилась Вика. – Когда ты возвращаешься?
– Есть у меня идейка – поискать в здешнем мединституте.
– Ага, это и есть тот шкаф, от которого у тебя имеется ключ?
– Как раз ключа к местным профессорам у меня нет, но если у меня выйдет, то мы все-таки узнаем, какова она в обучении, понимаешь?
– Думаешь, это пояснит, почему она от обучения решила отказаться?
– Скорее всего, она не отказалась, а просто решила сделать перерыв.
– Гениальная догадка, шеф, – произнесла Вика. – Я едва не лишилась чувств от силы этой идеи.
– Ну, может, это и в самом деле не Бог весь что…
– Ладно, – вздохнула Вика. – Попробую нарыть кое-что тут. В любом случае, это будет не намного слабее, чем то, что ты узнаешь в мединституте.
Попрощавшись, Стерх положил трубку на рычажки, нащупал галеты, попробовал куснуть их еще раз, теперь ему удалось отгрызть самый краешек одной из них. Поднял глаза, посмотрел на лицо Марины, и еще раз, как бывает у заик, подивился тому, насколько это лицо выражает скрытую, но хорошо видимую целеустремленность, желание пробиваться, может быть даже бесцеремонно добиваться успеха… Разумеется, самого низкого порядка, как это сейчас почти все понимали – бизнес, деньги и красивые вещи без осознания подлинной цены, которую приходится за это платить.
Он уже решил идти за своим кофе, как вдруг из прихожей раздались какие-то очень подозрительные звуки. Щелканье, позвякивание и поскребывания. Спустя четверть минуты, они уже не вызывали никакого сомнения – кто-то осторожно пытался открыть дверь.
Стерх одним скачком, как ему показалось, вылетел в коридор, стал в прихожей, вытащил револьвер и только тогда понял, что так и не выпустил свои галеты из левой руки. Он уже стал подумывать, что их следует бросить и изготовиться к пальбе с двух рук, как вдруг услышал знакомый, ворчливый голос, который вещал:
– А у вас нет информации, может кто-то за последние дни интересовался Халюзиным, наводил о нем справки?
Глава 22
На заданный вопрос тут же прозвучал вежливый, с интонациями подчиненности, ответ:
– Нет, товарищ следователь, никто им не интересовался. Место у нас спокойное, если бы это произошло, я бы знал.
– Товарищ участковый, – вмешался другой, чуть более уверенный и быстрый говор, – хорошо знает свой участок. Мы в этом не раз убеждались.
– Значит, ничего у вас подозрительного не было?
Вопрос, без сомнения, был задан Линдбергом. Стерх вздохнул и сунул револьвер в кобуру. Потом занялся галетой, которая была обмусолена чуть больше другой, и снова попробовал, какова она на вкус. При этом, он попытался принять как можно более независимый и пристойный вид. Дверь открылась окончательно.
– Тогда, спасибо, – отозвался Линдберг. – Когда буду уезжать, непременно захлопну дверь покрепче… О Господи, что это?
Свет с лестничной клетки упала на Стерха, который для верности решил прислониться к стенке рядом с вешалкой. Линдберг отступил, вытаращив глаза на Стерха, и всей своей тушей чуть не задавил щупленького участкового, который пытался, вытянув шею, заглянуть в квартиру, и понять, что происходит. А вот второй, с покровительственным баском, без мундира, уже увидел Стерха, хотя при этом не проявил особого удивления.
Разумеется, за Линдбергом находился еще и Собинов, но его, после толчка в грудь, участковый просто-напросто сбил на лестницу, и тот загремел по ступенькам, стараясь остановиться, хотя удалось это ему не сразу. В общем, получилась свалка. Изрядный колорит ей придал сопровождающий в штатском, в руке которого вдруг появился стандартный ПМ. Посмотрев на него с удивлением, участковый тоже принялся выдергивать свой пистолет из кобуры, сдвинутой чуть не за спину, но это у него выходило не очень быстро, и совсем не лихо. Хотя бы потому, что при этих взмахах он сдвинул Собинова еще на пару ступеней вниз.
Наконец, в дело снова вступил Линдберг. Он завопил, так что эхо прокатилось по всей лестнице:
– Прекратить! Этого парня я знаю. И хотя наглости ему не занимать, пока в преступных намерениях его никто не ущучил.
Штатский, еще раз посмотрев на Линдберга, спрятал свой «макар», участковый решил вообще его не доставать. Тем более, что с этим по-прежнему возникали проблемы. А из-за ступеней, ведущих вниз, сумел, наконец-то, появиться и Собинов.
Стерх, серьезно обдумав возникшую ситуацию, взмахнул рукой, в которой были зажаты галеты, и с максимально доступной ему сейчас вежливостью поинтересовался:
– Костя, если ты еще не завтракал, могу угостить тебя свежим кофе и печеньем с джемом. Входи.
– Стерх, – прошипел Линдберг так, что некоторые лампочки под потолком мигнули, – я сказал вчера, что буду поддерживать с тобой контакт… – И он тут же сорвался на рев: – Но это не значит, что ты должен портачить мне работу!
– Халюзин был моим клиентом, – проговорил Стерх. – Я могу это доказать посредством подписанного контракта. И я продолжаю выполнять его.
– Халюзина нет в живых, – отозвался Линдберг. – И дело переходит в разряд прокурорского следствия.
– Это вопрос дискутабельный, – отозвался Стерх. – По закону я имею право вести свое расследование…
– Проникновение в чужое жилище есть нарушение закона куда более наказуемое и явное, чем все соображения по поводу независимого расследования, – выпалил Линдберг. – Ты должен был знать это с первого курса юрфака. Попробуй-ка доказать это местным, когда я, и только я, являюсь тут полномочным представителем следствия.
Стерх посмотрел на парня в штатском и на участкового в мундире. Усмехнулся и куснул галетину. При этом вполне небрежно ответил:
– С этим невозможно не согласиться… Ты нашел себе таких сотрудников, что сейчас, того и гляди, они меня сожрут. Придется тебе за меня еще и заступаться.
Тут-то парень в штатском решил выступить на первый план. Он вытянул руку, чуть было не сдвинул Линдберга из дверного проема, и потребовал:
– Документы!
– Ну вот, что я говорит, – ответил Стерх и полез за бумажником.
Штатский, а потом и мундирный тщательно обследовали каждую бумажку, которую им подавал Стерх, от лицензии, корочки на оружие и кончая паспортом. И все это в их руках стало выглядеть каким-то не вполне настоящим. Особенно непритязательными оказались водительские права, которые Стерх вложил в серую обложку, но она вытерлась в уголках и стала похожа на кляссер для обменных марок, не больше. Наконец, главный из местных огласил свое мнение:
– Значит ты частный детектив. Очень хорошо. Таких, как ты, обычно мы сажаем под административное задержание.
– Прошу все-таки на «вы», – попросил Стерх очень мягко. – Я же еще не судим, не так ли?
– Оружие, – нахмурившись, потребовал штатский.
Стерх отвел полу куртки, чтобы стала видна кобура с револьвером. Штатский быстро хапнул его своей лапой.
– Осторожно, – предупредил Стерх, – если вы хотя бы один раз спрячете его за спину, мне придется подать заявление. Я не хочу, – пояснил он, – но мне придется, иначе будет нарушен контроль оружия.
– Я тебе покажу контроль оружия, – зарычал в штатском. – Я тебя… – Он откинул барабан, проверил патроны, поднес ствол к носу. – Мигом потеряешь охоту к шуточкам.
– А он и не думал шутить, – вдруг очень мягко, как будто только что проснувшись, отозвался Линдберг. Он улыбнулся широкой, немного мечтательной улыбкой. – Как вы думаете, майор, почему я изо всех сил стараюсь сдерживаться и позволяю этому наглецу делать вещи, которые всякому другому ни за что бы не позволил?
– Почему? – с явным трепетом поинтересовался мундирный участковый.
– Потому что если этот парень говорит, он всегда делает, – пояснил ему Линдберг. – Сказал, что поднимет бучу, если ему не понравится ваше обращение с его оружием, будьте уверены – поднимет. К тому же, найдется кому его поддержать… Это называется – друзья.
– Здесь у него нет никаких прав.
– Если он сумеет подыскать законные основания, а они у него, по всей видимости, все-таки имеются, он как дважды два докажет, что… территория города Воронежа не является исключением из зоны действия общефедеральных законов. А он докажет, потому что в свое время был совсем неплохим прокурором.
Майор в штатском быстро посмотрел на Стерха, на участкового старшину, даже на Собинова. Ситуация не нравилась ему еще больше, чем вначале. Ввязываться в неприятности со Стерхом, чьи возможности были отрекомендованы самим Линдбергом, ему не хотелось. Но он еще не знал, как выйти из положения.
– Вы вместе работали?
– Он был моим учеником, – отозвался Линдберг. – И одним из лучших. Если не самым… При желании, могу за него поручиться.
– Что же вы сразу не сказали? – уже явно отыгрывая назад, отозвался майор. Он нехотя, как большое одолжение, вернул револьвер. Потом вытащил из окостеневших пальцев участкового документы, тоже протянул их Стерху.
– Видишь, Стерх, – сказал Линдберг, теперь подыгрывая майору, – будь ты официальным следователем, ничего такого бы не произошло. Ну что, лучше тебе на вольных хлебах?
– Да, в общем-то, не намного хуже, – вздохнул Стерх, пряча оружие, и лишь потом документы. – Раньше ведь плечами пожимать было трудно – погоны мешали.
Линдберг махнул рукой, словно от мухи, отбиваясь от этих слов, обернулся к Собинову, строго посмотрел на него, и сказал:
– Ну, товарищи, если все в порядке, входим в жилище… жертвы, и принимаемся за дело. При желании, я вас не задерживаю, – это отнес уже к майору в штатском и участковому, но те даже не моргнули на это предложение отчаливать.
Все вошли в прихожую, и Собинов закрыл дверь. Стало сразу тихо и как-то тесновато. Участковый похлопал по стене и включил свет.
– Осторожнее, – предупредил его Собинов, – отпечатки…
– Какие отпечатки, когда этот был тут, – раздражено отозвался майор. Потом он принял воинственный вид. – И все-таки, Стерх, или как вас там, когда вы вломились в квартиру Халюзина? Какие технические средства вы при этом использовали?
– Сегодня незадолго до полуночи, – отозвался Стерх. – А вошел просто, потому что дверь была приоткрыта.
Это была ложь, но Стерху не хотелось признаваться, что он воспользовался отмычкой.
Читать бесплатно другие книги:
