Наша служба Товстонос Евгений

– И умереть от шальной пули? – Голокон поморщился. – Не годится. Чем раньше занимался?

– Ну, я был, так сказать, революционером, – гордо заявила гусеница. – Создал профсоюз, сочинял и пел песни, воодушевляющие соратников на подвиги!

– Вот! Тебе нужно на сцену! – радостно воскликнула голова. – Эх, были бы у меня руки, я бы тебя обнял! Ты хочешь стать звездой?

– И умереть от шального помидора, брошенного из зала, – съязвил Антон.

Однако Голокона уже было не остановить. Он даже не дождался подтверждения от Карлито.

– Я буду твоим продюсером! Да! Я уже вижу эти заголовки! Гусеница-тенор Изабелла…

– Меня зовут Карлито, – обиженно заявила гусеница.

– Карлито? – переспросил Голокон. – Не пойдёт. На чём я остановился? Да! Гусеница-тенор Изабелла…

– Переспала с продюсером без туловища, чтобы попасть на сцену! – не сдержался Прокофьев.

– Да не перебивайте вы! – взвизгнул Голокон. – Гусеница-тенор Изабелла! На подтанцовке балет пауков-сенокосцев! Аккомпанирует оркестр сверчков! Освещение – команда светлячков-пиротехников! А? Каково?

– Ну… – протянул Карлито. Однако его мнение роли уже не играло. Мысли Голокона встали на колею и понеслись со скоростью вагончика на американских горках.

– Для того чтобы пробиться на сцену – нужны либо деньги, либо скандал. У тебя есть деньги?

– Нет.

– Тогда будем использовать скандал!

– Скандал? – хмыкнул Карлито. – Это мне что, перед камерой кого-то побить нужно? Я бы и не против, да ростом не вышел.

– Кого сейчас удивишь дракой? – парировал Голокон. – Кроме того, скандал можно придумать. Все так делают. Но он должен звучать правдоподобно! Чтоб его можно было проверить, пусть и без деталей. Вот, например: ты сейчас где? На посту ГАИ. Исходим из этого и придумываем скандал. Тебя незаконно задержали гаишники, начали избивать, ты кричал и вдруг понял, что можешь петь! Неплохо, а?

– А как вам другой вариант, – заметил Прокофьев. – Гусеница Карлито выкинул голову-консультанта в открытый космос!

– Эта версия не выдержит никакой проверки, – высокомерно заявил Голокон.

– Ещё одно слово в сторону ГАИ – и ещё как выдержит, – хищно усмехнулся Прокофьев.

Больше ни одного нелицеприятного упоминания астроинспекции Антон не слышал. Голокон и Карлито долго спорили и в конце концов остановились на версии, согласно которой Карлито раньше был гигантским космическим червём, пожирающим всё на своём пути. Однажды он столкнулся с чёрной дырой и проглотил её. Но пока переварил, гравитационное поле чёрной дыры сжало его до нынешних размеров. В этот момент перед его глазами пронеслась вся жизнь, он решил пересмотреть своё мировоззрение и стать певцом, чтобы нести позитивные эмоции всем существам во Вселенной.

Прокофьев от души смеялся над этой версией, однако Голокон и Карлито почему-то решили, что она идеальна, и вообще, слыхали и поглупее.

– Теперь нужно подобрать репертуар, – размышлял Голокон. – Ты там что-то говорил про революционные песни? А ну изобрази.

Карлито затянул что-то повествующее о бедных гусеницах, попираемых задней железной пятой проклятого дона Сентипеди.

– Не пойдёт, – остановил гусеницу Голокон. – Давай что-то более радостное. Романтическое. О любви.

Песня, прославляющая крепкие, в тридцать лап, объятия гусениц Голокону понравилась намного больше.

– Уже лучше! Да! Но не стоит останавливаться! Давай ещё что-то! Я знаю, ты можешь ещё лучше… О! Может, рок?

Карлито прокашлялся, набрал воздуха в лёгкие и прорычал что-то совсем невменяемое.

Голокон задумчиво прищурился.

– О чём ты хоть пел?

– Не знаю. А разве в роке ещё и текст бывает? Я думал, они просто рычат.

– Ну… Даже если и бывает – неважно. Мне нравится. Значит, так: сейчас мы тебя бреем, оставляем ирокез по всей спине…

Договорить Голокону Карлито не дал. Он категорически отказался от стрижки.

– Да что ты понимаешь! – заорал Голокон. – Я твой продюсер! Не спорь со мной!

– А то что? – заорал в ответ Карлито. – Что ты можешь? Разве что плюнуть в меня!

– Ах так? Ну знаешь! Хорошо! Пой что хочешь!

И он запел. Видимо, это была какая-то народная инсектианская песня. Голос Карлито взлетал и падал. Антон заслушался. Голос Карлито начал повышаться, тянуться, и вдруг раздался звон разбитого стекла.

Антон подскочил, опасаясь, что их старенькая станция начала разваливаться на куски. Завертел головой. На столе лежали осколки стеклянного стакана, который Семёныч использовал как подставку для ручек. Прокофьев, конечно, слышал о людях, которые голосом разбивают стаканы, но никогда с такими не сталкивался.

– Извините, – сказал Карлито. – Я когда увлекаюсь – такое бывает.

– Вот! Это оно! Чего ж ты раньше всякую хрень пел! – радостно завопил Голокон.

По поводу разбитого стакана Антон не успел ничего сказать. Раздался вызов по рации. Сержант гаркнул на гостей, чтоб сидели тихонько, и включил связь.

Рыков сидел в том же помещении, что и в свой первый звонок. Видимо, проверяющего снова отвлекли. По его руке текла кровь, на ладони виднелся порез, однако полковник не обращал на это внимания.

Как назло, в этот момент Голокон и Карлито что-то не поделили и подняли бучу. Краем уха Прокофьев услышал, как голова предложила Карлито воспользоваться своими небольшими размерами и незаметностью, чтобы ограбить банк и проспонсировать его восхождение на большую сцену. Карлито это возмутило, и он заорал:

– Ты хоть понимаешь, что ты предлагаешь? Это противозаконно!

Прокофьев втянул голову в плечи.

– Это там Семёныч кричит? – спросил Рыков. – Он уже выбрался?

– Э-э-э… да. Он там с задержанными разбирается, – ответил Прокофьев.

– Здорово ему пилот насолил, если старшина о законности вспомнил. Ладно, вопрос такой: я нахожусь в банке, который захватили террористы. У них оружие, у меня ничего. Снаружи спецназ, но они не могут войти, потому что все входы охраняются террористами с тяжёлым вооружением. Что мне делать?

Антон собирался встать, когда увидел в углу экрана, за спиной Рыкова чьи-то ноги, растянувшиеся на полу.

– А кто это там… – Антон ткнул пальцем в экран.

– Проверяющий.

– Вы… Его…

– Нет. Он от вида крови сознание потерял. Мне вчера сказали, что у него гемофобия, вот я руку и чикнул.

Рыков зыркнул через плечо на тело проверяющего.

– Холера, он уже синеть начинает, наверное, язык горло перекрыл. Давай, беги быстрей, мне его ещё откачать нужно успеть.

Антон ответить не успел. Со стороны Карлито снова донёсся вопль. Голокон ему только что предложил научиться танцевать чечётку, аргументируя тем, что с количеством ног гусеницы это будет оригинально, на что Карлито заорал:

– Сам танцуй чечётку!

Прокофьев похолодел. Он даже не успел придумать, как объяснить этот вопль, когда Рыков заявил:

– Ага. Танцевать чечётку. Ответ принят.

И полковник отключился.

У Антона возникло ощущение, будто он стоит на высокой горе и наблюдает, как стремительно катится вниз по склону его карьера. После того, как Рыков увидит результаты тестирования и вспомнит, кто ему давал такие ответы…

Сержант решил, у него оставалась только одна возможность: решить дело с похищенным телепатом и надеяться, что это хоть как-то зачтётся.

Прокофьев начать осмысливать произошедшее с самого начала. Разговор с полковником подстегну мысли Антона и заставил их мчаться, как стадо бизонов, сметающее на своём пути все препятствия и сомнения. Итак, он услышал сигнал. В том, что галлюцинаций у него не было, он уже убедился. Что дальше? Антон решил, что похищенный на корабле. Всё ли тут верно? А где ещё ему быть? На станции? А почему бы и нет! До сих пор осмотреть пост целиком ни Прокофьев, ни Семёныч не удосуживались. Да и хватало тут закутков, в которые почти невозможно попасть. Кроме того, существуют расы, которые могут спать веками. Что, если одно из таких существ с давних времён спало на посту? Возможно, даже с момента постройки! Мало ли, какой-то инопланетный рабочий сваривал свою секцию и решил немножко вздремнуть. Совсем, по его меркам, немножко. Лет пятьдесят. Вот вам и первый вариант. Однако что он даёт? В ситуации с пилотом – ничего. Станцию можно проверить и после.

Что ещё? Если похищенный не на корабле, точнее, не внутри него, то он может быть снаружи! Хватает рас, которые могут подолгу обходиться без воздуха и без труда переносить космические температуры. А даже если и нет, то скафандр без проблем можно прикрепить снаружи. Или же пристроить отсек, в который не будет входа изнутри корабля. То есть на одной планете погрузили и загерметизировали, на второй вскрыли и извлекли груз. Версия заслуживала внимания, однако на её проверку потребовалось бы слишком много усилий.

Что дальше? Где ещё может находиться похищенный? Как минимум где-то поблизости. Хотя… Интересно, а может ли телепатический сигнал просто блуждать в космосе, как радиоволна? Тогда Антон, возможно, ищет существо, которое похитили сотню лет назад, и его сигнал до сих пор несётся по вселенной. Это объяснило бы, почему телепат вышел на связь с Антоном только раз.

Если же предположить, что похищенный всё-таки на корабле, то к каким выводам можно прийти тогда? Антон обыскал весь корабль, кроме… Кроме самого дисканца! Сначала Прокофьев подумал, что украденный настолько мелкий, что хранится где-то в кармане пилота, но эту мысль он отмёл. Всё не так.

Нужно исходить из тех данных, которые уже есть. Учитывая полный осмотр корабля. Там только пилот.

Стоп!

Если на корабле нет никого, кроме пилота, значит, он и подавал сигнал! Он и есть похищенный! И отсюда же следует, что он ещё и похититель!

Несмотря на кажущуюся невероятность такого утверждения, напрашивался вывод: дисканец украл сам себя! Оставалось лишь выяснить, возможно ли это.

Антон чувствовал, что он на правильном пути! На самом деле он, конечно же, ничего не чувствовал, кроме голода и боли в правой пятке, где натёр мозоль, но именно так принято говорить, когда человек сам убеждает себя в том, что вот-вот он найдёт решение задачки. Именно так говорят учёные, стоящие на грани грандиозного, по их мнению, открытия, даже если они пытаются доказать, что Вселенная – это гигантская яичница на сковородке гигантского существа. Но всё равно чувствуют, что они на верном пути.

Версии посыпались одна невероятнее другой. Пилота могли заставить делать что угодно, если, например, ему вживили в тело какое-нибудь опасное устройство. Например, чип подавления личности. Это раз. Пилот мог не соображать, что делает, если его разум подчинил инопланетный паразит. Это два. Или же похищенный был симбиотом. Вполне возможно, разумным. Типа Голокона, только действительно полезным. Это три. В конце концов, у пилота могло быть раздвоение личности. И одна из личностей считала, что её похитили.

В любом из этих случаев сознание пилота могло пробиться через блоки и послать телепатический сигнал.

А может, и не было похищения? Может, пилот решил поразвлечься, пока будет ремонтировать корабль? Почему бы и нет? Только зачем ему это?

А может, и поломки никакой не было? А может, вообще это чья-то глупая шутка?

Антон на миг замер от поразившей его догадки, потом вскочил и принялся шагать из стороны в сторону.

И почему ему раньше в голову не пришла эта мысль? Антон отлично знал одного любителя загонять его в дурацкие ситуации. Семёныч.

Сержант уже неоднократно заявлял старшине о том, что сам сможет справиться с любой проблемой. Что, если старшина решил поставить его на место?

Он просто пропал, на вызовы не отвечает. А сам, небось, сидит где-то, смотрит в скрытые камеры и хохочет.

Всё было крайне просто. Антон настолько достал Семёныча своей фанатичной преданностью уставу, что тот решил отомстить и сфабриковал ситуацию, намеренно подталкивающую Антона к преступлению буквы закона. В случае с Карлито – это было нарушение обязательной депортации «зайца» на родную планету. Голова пыталась убедить его в том, что для улучшения работы не нужно следовать уставу, а нужно потакать человеческим слабостям и желаниям. А пилот с фантомным похищенным пытался подстегнуть Прокофьева на необоснованные действия.

Браво, Семёныч! Знает, на какие болевые точки нужно давить! Три из трёх!

Как ни странно, найденное решение не вызвало у Антона никаких эмоций. Зато теперь у него появилась новая задача. Ему уже не нужно было искать похищенного. И без того ясно, что его не существует. Нужно лишь решить, каких действий ожидает от него Семёныч.

Сначала Антон хотел выпытать у Голокона и гусеницы, действительно ли всё подстроил Семёныч, но потом передумал. Наверняка Семёныч предвидел и такой вариант и припас на этот случай какую-нибудь каверзу. Ну уж нет! Он не доставит старшине такого удовольствия.

Прокофьев вернулся на пост довольный, уселся в кресло и закинул ноги на стол. Взял со стола журнал с кроссвордами, мстительно ухмыльнулся и вписал слово СЕМЁНЫЧ в клетки с вопросом «Идиот на готианском», семь букв.

У Антона начал созревать план мести. Прокофьев никогда не считал себя мстительным. Он считал себя справедливым. Разница, в общем-то, небольшая, только в первом случае ради мести можно нарушить правила и законы, а во втором нет. Нужно всё сделать по правилам. Но так, чтобы возмездие настигло негодяя.

Раз Семёныч решил так пошутить, да ещё и подрядил помощников, чтобы потрепали нервы Антону, то он отыграет по полной. Что там говорил Карлито? Что он якобы сбежал с Инсектии? Что он заяц? Вот и отлично. Этого актёра депортируем обратно на Инсектию. Пусть выбирается оттуда сам. Голову сдадим в бюро находок. Пусть пылится там. А пилота арестуем за… За что-нибудь. Корабль – на штраф-стоянку. И пусть Семёныч потом сам разруливает ситуацию.

Надо признать, план старшина составил гениальный. И его идея почти сыграла. Антон действительно основательно поломал голову над несуществующей проблемой. Теперь пора перейти в наступление.

Первой мыслью Антона было запереть где-нибудь Голокона и Карлито, однако он отмёл её. Эти никуда не денутся. Начинать нужно с пилота.

Пока Антон наслаждался сладкими планами мести, снова зазвучал сигнал на пульте.

На этот раз за спиной Рыкова виднелись облака, сильный ветер трепал редеющие русые волосы. За спиной пронеслось аэротакси.

Похоже, тест закончился. И то хорошо. Больше не будет заковыристых вопросов.

– Позови Семёныча, – скомандовал Рыков.

Видимо, с последним выводом Антон ошибся. Впрочем, сейчас его это уже мало волновало. Его понесло. Пусть Семёныч сам разбирается со своими проблемами.

– А его нет. Он улетел, – равнодушно ответил Прокофьев.

– Даже если он взорвался, – заорал Рыков, – собери его молекулы и задай им вопрос! Мне, чтобы связаться с вами, пришлось выпасть из окна и пролететь двадцать этажей! Сейчас лежу в страховочной сетке! Через две минуты меня отсюда снимут! А у меня остался последний вопрос на сто баллов!

Прокофьев, ошарашенный таким напором, растерялся. Он-то думал, всё будет просто.

– А что за вопрос? – спросил он по инерции.

– Как перевезти с одной планеты на другую манипуха, крацекляпа и параглюка, если за один раз с собой можно взять только одно существо?

– Так это же аналог старой загадки про волка, козу и капусту! – обрадовался Антон.

– Да! Только капуста в земной загадке не могла проглотить волка! А тут три хищника! Бегом ищи Семёныча!

Прокофьев вскочил с кресла, козырнул и отбежал от пульта. Потом остановился, и на его лице расплылась хитрая улыбка. Ну что же, раз Рыков думает, что на вопросы отвечает Семёныч, то можно этим воспользоваться. Антон решил идти до последнего. Он намеренно ответит на вопрос неверно. А там пусть Семёныч объясняет Рыкову, что к чему. Старшине всё равно никто не поверит.

Антон спокойно вернулся к пульту.

– Ну? Как их перевезти? – спросил Рыков.

– Никак.

– Что значит никак?

– Их нельзя перевезти.

Рыков некоторое время глядел на Антона.

– Это Семёныч сказал?

– А кто же ещё!

– Ну ладно. Я отключаюсь, тут уже спасатели карабкаются.

Антон помахал ручкой тёмному экрану и поднялся из кресла. С довольной улыбкой проверил, легко ли выходит стазис-пистолет из кобуры, и отправился на корабль дисканца.

Как обычно, Крисп не потрудился встретить сержанта у входа, поэтому Антон сразу же отправился в рубку.

Дисканец развалился в кресле и со счастливым выражением лица пялился в монитор.

– Вы только посмотрите на это совершенство! – воскликнул он, как только Прокофьев вошёл.

На экране мелькала какая-то невразумительная абстракция в розовых тонах, кое-где перемежавшаяся всплесками голубого и бледно-зелёного цвета.

– Что это? – безразлично спросил Антон.

– Мой пищевод. Я глотнул камеру, чтобы в очередной раз полюбоваться. Не правда ли, он идеален?

Прокофьев не стал отвечать. Крисп с явной неохотой отвернулся от монитора.

– Кстати, я как раз собирался связаться с вами, – заявил он. – Всё. Ремонт закончен, блок я сменил. Теперь могу лететь. Спасибо за помощь.

Мило улыбаясь, Антон кивнул и сказал:

– Очень за вас рад. Будьте добры, выдайте мне распечатку о повреждениях с вашего бортового компьютера. Мне в протокол занести нужно.

Прокофьев насладился зрелищем вытягивающегося лица дисканца. Так и есть, не было никакой поломки.

– Ну… Я… – забормотал Крисп. – Я случайно удалил отчёт. Да.

Антон достал пистолет из кобуры и направил его на пилота.

– Дилмус Крисп, вы арестованы за стоянку в неположенном месте, создание аварийной ситуации, введение в заблуждение сотрудника ГАИ…

Пилот, мрачно ухмыляясь, поднял руки вверх.

– …за несоответствие дорожному кодексу, – продолжал Прокофьев. – За участие в заговоре с целью насмехательства над сотрудником ГАИ…

Крисп скрестил ладони за своей короной, и Прокофьев услышал тихий щелчок. Он не успел ничего сказать, когда лампочки, вплетённые в головные кристаллы дисканца, вдруг замерцали. Пульсирующие отблески света наполнили помещение, словно кто-то включил гирлянду в ледяной пещере.

Лампочки мигали, свет менялся, узоры, украшающие кристаллы, сплетались воедино, будто шевелились.

Антон на миг запнулся, а когда собирался продолжить список нарушений, вдруг понял, что не может вспомнить, что хотел сказать. Разноцветная иллюминация струилась по комнате, била в глаза, которые вдруг стали закрываться.

Понимая, что происходит что-то незапланированное, Прокофьев хотел спустить курок, но не смог. Ощущение было такое, словно его рука вытянулась, удлинилась настолько, что он мог достать пальцами до края Вселенной. И нервные импульсы, посылаемые мозгом Антона в указательный палец, никак не могли достичь его.

А в следующий момент всё словно растворилось в мерцающем свете. Какие-то светлячки кружили вокруг него, плясали, словно дети в хороводе. Всё пространство вокруг сержанта заполнилось миллиардами северных сияний. Это зрелище настолько захватило Антона, что он и сам захотел присоединиться к всеобщему празднику. Превратиться в один из этих светлячков, стать в хоровод и пуститься в пляс.

Пропал звук, пропали запахи, их сейчас заменяли разноцветные лучики, искорки, блики и отсветы.

Сквозь мерцание северного сияния Антон видел, как к нему приближается что-то большое и тёмное. Но не мог сообразить, что это может быть. Угрожает оно ему? Или хочет присоединиться к окружающему Прокофьева светопреставлению?

И вдруг в уютное сияющее гнёздышко, в котором сейчас находился разум Прокофьева, проникло что-то чужеродное. Резкое и противное. От него взволнованно всколыхнулось сияние, конвульсивно забрезжил свет, испуганно задрожали солнечные зайчики.

Антон задёргался, пытаясь избавиться от этого назойливого ощущения, отгородиться от него, уплыть поглубже в мерцающие дали. Однако ничего не помогало. Это нарастало.

Это… Звук.

Да, именно так называлось это противное ощущение. Резкий, монотонный, высокий звук.

А в следующий миг сверкающий кокон Антона рассыпался на мелкие осколки.

Сержант повалился на пол. Он с трудом осознавал, что ему на ухо кто-то что-то кричит, откуда-то со стороны доносится другой вопль.

Да что тут происходит?

Наконец-то голос смог пробить ватную заслонку разума и добраться до мозга Антона.

– Сержант! Поднимайтесь, сержант! – орал на ухо голос Карлито.

Прокофьев тряхнул головой и только теперь сообразил, что находится на дисканском корабле, куда, между прочим, пришёл арестовывать пилота.

Антон поднял глаза как раз вовремя.

На него, что-то вопя, нёсся дисканец с занесённой над головой арматурой. В его внешности что-то изменилось, однако соображать, что именно, сейчас времени не было.

Хотя разум Антона ещё не очнулся окончательно, рефлексы сработали идеально. Рука вскинула стазис-пистолет, палец нажал на спуск, и окутанный сиреневым сиянием дисканец рухнул прямо перед Антоном.

– Что здесь… – начал Прокофьев и тут сообразил, что же именно изменилось в дисканце. Его корона.

Вместо великолепных кристаллических образований, которыми так гордился и которые так лелеял Крисп, на черепе виднелись лишь жалкие осколки. Кроме того, на стенах не осталось ни одного целого зеркала, а экраны на панели управления покрылись трещинами.

Прокофьев снова тряхнул головой.

– Сержант? Вы в порядке? – прозвучал со стороны голос гусеницы.

Антон повернулся к Карлито, попытался сфокусировать на нём слезящиеся глаза и спросил:

– Что произошло? Как ты здесь оказался?

– Я за вами пошёл, хотел посмотреть, как вы его арестовывать будете, – виновато произнёс Карлито.

– Понравилось? – проворчал Прокофьев.

– Ну… Я себе это немного по-другому представлял.

– Я тоже. – Антон уселся на пол и снова поглядел на остатки короны дисканца. – Так что здесь случилось?

– Я догнал вас как раз тогда, когда он включил свои фонарики. И вы… зацепенели, что ли.

– Он меня загипнотизировал, – мрачно объяснил Антон. И про себя добавил: – Надо же было так облажаться.

У сержанта появилось желание пнуть ногой тело дисканца, но он сдержался.

– И что ты сделал?

– Я запел, – ответил Карлито. – Даже не знаю почему. Привычка, видимо, с Инсектии. Когда на нас пёрли люди Сентипеди, мы начинали петь. Вот и тут я затянул. Как на посту, когда стакан разбил.

Теперь Антону стало ясно, что случилось с причёской и зеркалами.

– Спасибо, – сказал он. Потом решил добавить: – Только ты это… Не пой здесь больше. А то ещё иллюминаторы повылетают. И всё. Конец твоей карьере.

Карлито хихикнул:

– Не буду. Разве что очень-очень тихо.

Антон кивнул. На большее сил у него не хватило. Он чувствовал себя смертельно уставшим и опустошённым. Думать не хотелось. Хотя было над чем. Поведение дисканца, геройский поступок Карлито – всё это ну никак не вписывалось в идею с подставой Семёныча.

Антон привалился спиной к стене и закрыл глаза.

– А мониторы! Мониторы-то зачем было? – раздался в мозгу истерический вопль.

Сержант подскочил, будто сел на ежа с раскалёнными иголками, и уставился на стену. Некоторое время молча глядел на неё, а потом приложился лбом к холодному металлу. И сразу же услышал голос:

– Нет, я, конечно, благодарен, что вы меня освободили, но разве нельзя было обойтись без вредительства?

– Чего? – спросил Антон, глядя на шов от сварки на стыке двух плит.

– Я ничего не говорил, – отозвался Карлито.

Прокофьев выставил ладонь в сторону гусеницы, Карлито послушно замолчал.

– Ладно, и на том спасибо, – продолжал звучать голос в мозгу Прокофьева. – Вы можете связаться с моим хозяином и сообщить, что нашли меня?

– С хозяином? – переспросил Антон.

– Ну да! Меня украли!

– Кого это меня?

– Меня. Корабль. Ты сейчас внутри меня. Меня украли. Угнали, если тебе так удобнее. Ферштейн?

– Ты… корабль? – всё ещё ничего не понимая, спросил сержант.

– Ну да!

– И ты телепат?

– А то! – с гордостью сообщил корабль.

– И это ты просил меня о помощи?

– А кто ещё? Или я, по-твоему, случайно спалил торсионно-гравитационный модуль прямо перед постом ГАИ?

Поболтав ещё немного с кораблём, Прокофьев наконец-то начал понимать, что произошло. Он был украден дисканцем две недели назад. Крисп позарился на новенький дорогой транспорт и спёр его, не потрудившись разузнать побольше об этой модели. А модель была необычная. Она создавалась специально для телепатов, и вместо стандартного искусственного интеллекта, отвечающего за прокладку курса, навигацию и автопилот, этот корабль управлялся живым разумом. Где-то в двигательном отсеке был установлен резервуар с искусственно выращенным живым мозгом. Вдобавок обладающим способностью к телепатии. Эта модель была рассчитана на то, чтобы улавливать и выполнять все пожелания хозяина. Мозг мог работать в нескольких режимах: режиме собеседника, когда пилот сам ведёт корабль; режиме ограниченного управления, например, когда за рулём был пилот без стажа, разум мог корректировать его действия, улучшать их; и режиме полного управления, в котором разум мог целиком управлять кораблём.

Когда пилота в корабле не было, автоматически разуму передавалось полное управление во избежание угона. И вот неделю назад корабль сняли с сигнализации. После старта он сразу же определил, что пилот сменился, а в программу необходимые изменения внесены не были.

Антон предположил, что дисканец просто загипнотизировал владельца и забрал понравившийся ему транспорт. Да вот незадача вышла. Крисп даже не догадывался, что корабль разумен. Конечно же, беспокоясь за свою корону, он ни разу не прикасался ею к стенам, в которых находились телепатические трансляторы, а значит, пообщаться с ним бортовой интеллект не мог.

Прошла неделя полёта, но корабль всё выжидал. Они совершили три посадки, однако ни одно из мест не подходило для того, чтобы привлечь внимание. Первой планетой был гигантский маникюрный салон, второй – галактический гипермаркет, а третьей – межпланетное казино. То есть места, в которых чужие проблемы никого не интересуют. И вот они добрались до сектора № 376, в котором находился пост. Тут-то корабль и решил действовать. Он перегрузил двигатель, сжёг модуль и остановился.

Выяснив у корабля всё, что можно, Антон решил: пора на пост.

…Возвращение было эпохальным! По крайней мере, именно так его назвал Голокон, когда через несколько дней давал интервью газетчикам. Оказалось, что в глаза у него вмонтирована камера, и репортаж сопровождал снимок, на котором Антон переступал порог поста, таща за ногу тело дисканца. На его плече гордо восседал Карлито, сложив на груди десять своих лап.

Кстати, именно это интервью впоследствии проторило Карлито дорогу на сцену. Гусеница превратилась в бабочку и отправилась на гастроли под именем бабочки-тенора Изабеллы в сопровождении балета пауков-сенокосцев, оркестра сверчков и команды светлячков-пиротехников.

Ну да всё это произошло позже, а сейчас Антон дотащил дисканца до камер и из вредности запер его в самой грязной. Потом порылся в конфискованных у Криспа вещах, нашёл баллончик с жидкими зеркалами и залил зеркалом стену напротив решётки. Пусть полюбуется своей причёской, когда очнётся.

Только после этого Антон вернулся на пост. Теперь нужно было заняться оформлением задержания и написанием объяснительных. Но стоило Антону усесться за стол, как дверь открылась снова и на пост резвой походкой вошёл Семёныч.

На его лице сияла самодовольная улыбка, в руке он держал небольшую коробку.

– Чего не встречаешь напарника? – с порога спросил старшина. – И вообще, что за халатность? Заходи кто хош, выноси что хош.

Прокофьев от неожиданности застыл. Видимо, прибытие старшины он прозевал, пока был возле камер. Семёныч подошёл к пульту и принялся распаковывать свёрток.

– Чья это колымага у нас припаркована? – продолжал Семёныч, будто ничего не случилось. – Надеюсь, ты не арестовал снова тёщу Рыкова?

У Прокофьева наконец-то прошёл шок.

– Вы где пропадали?! – заорал он.

– На конкурсе, – ответил старшина, доставая из коробки какую-то фигурку, похожую на домик, сложенный из игрушечных кубиков годовалым ребёнком. На табличке внизу значилось: «1-е место».