Амнезия Чехонадская Светлана
– Да сейчас сами все увидите… Они еще знаете что сказали? Если будет труп, тогда вызывайте! Ну не сволочи?
– Мы с вами из милиции ушли, как нам теперь судить кого-то?
– Ничего себе! Я налоги, между прочим, плачу! Хотя вы правы, – вздохнув, согласился он.
Лифт остановился на десятом этаже. Двери открылись.
– А почему темно?
– Лампочки вывернуты. Турчанинов, сделав усилие над собой, вышел на лестничную площадку.
Осмотрелся, поежился: растерзанные пакеты лежали в квадрате света, падающего из открытого лифта, картину надвое пересекала его же собственная тень. Все это выглядело жутко.
Лифт шумно закрылся, стало совсем темно. Он достал из кармана фонарик, посветил в замочную скважину – никаких царапин. Дверь казалась приоткрытой на несколько миллиметров. Он постарался приоткрыть еще, но у него ничего не получилось.
– Это не тело, – сказал он. – Тело бы обратно дверь припирало, и нужно было бы ее приоткрывать снова. И сопротивление было бы мягким… Марина!
За дверью было тихо. Он приложил ухо к щели: ему показалось, что-то ритмично капает или стучит. «Незакрытый кран? Нет». Звук, скорее, был похож на сигнал электрического будильника. Турчанинов вдруг вспомнил тот эпизод дела о покушении на Марину Королеву, где охранник прислушивался к телефонным звонкам. Ему стало очень неприятно, но благодаря воспоминанию он догадался: это телефонные гудки. Шофер говорил, что трубка снята.
Соседская дверь открылась так неожиданно и с таким грохотом, что они оба дернулись, а шофер даже вскрикнул.
Из-за двери выглядывала молодая и симпатичная женщина.
– Вы кто? – без особой тревоги спросила она.
– Мы пришли к вашей соседке, а дверь открыть не можем. Там заперто, телефон не отвечает. Мы волнуемся.
– А-а, – спокойно протянула она. – А то вы меня напугали. Я даже в милицию позвонила, но они там все пьяные…
– Что ж вы дверь-то открываете?
– А что?
– Да мало ли кто ходит!
– А я по тембру голоса поняла, что интеллигентные люди. – (Турчанинов возмущенно цыкнул). – У вас есть ключ? Не можете открыть? А она дома? Думаете, что-то случилось? – быстро и сочувственно спрашивала женщина.
– Да. Видите, продукты валяются. Вы ничего не слышали?
– Я слышала, что лифт постоянно открывался и закрывался. Глянула в глазок, но ничего не увидела. Было темно. Или стоял кто-то.
Турчанинов встал спиной к соседской двери. Слева от него была неглубокая ниша, в которой мог запросто поместиться человек. Если он вышел из ниши по направлению к Марине, то его спина должна была полностью закрыть обзор.
– Криков не было?
– Мне показалось, чей-то негромкий голос. Потом что-то разбилось, я подумала, это в мусоропроводе. Если в мусорку бутылки бросают, они гремят на весь дом. А знаете что? У нас балконы смежные. Хотите, слазьте туда?
Он смотрел на женщину с удивлением и симпатией. Женщины, вообще, не переставали его поражать. Иногда ему казалось, что только в них спасение. Они бывают такими смелыми, такими бесшабашными…
Турчанинов не хотел лезть через балкон, да и не его это было дело, если что-то случилось. Но перед этой женщиной стыдно было выглядеть не отважным.
Они прошли по коридору, свернули в спальню. В квартире было чисто, светло, уютно, пахло чем-то ванильным – наверное, выпечкой. Не хотелось уходить отсюда, тем более через балкон.
Турчанинов встал на плетеное кресло, стараясь не глядеть вниз. Но город все равно засиял по окраинам его взгляда, зашумел под ногами. Откуда-то взялся сильный ветер. Иван Григорьевич вроде и не смотрел по сторонам, а уже видел и огоньки Кремля, и две освещенные высотки на горизонте, и даже сияющую излучину ночной реки. От страха зрение обострилось. Впрочем, он думал, будет страшнее.
Соседка предложила этот вариант от чистой души: перегородка между балконами была не широкой, ему не пришлось выставлять зад наружу и висеть над пропастью. Ну, может, только нога вылезла за перила на пару секунд да мысль в голове пронеслась: «Сейчас этот человек, что мог выйти из ниши, выйдет из квартиры на балкон… Какие глубокие царапины в перегородке оставят на прощание твои ногти, Иван Григорьевич!» Он нервно хмыкнул.
Теперь он стоял на балконе и набирался сил для того, чтобы двинуться дальше. Маринина комната была полностью закрыта от него занавеской, свет в комнате горел.
Вдруг прямо перед его глазами явственно прошла тень. В комнате кто-то был, и этот кто-то ходил в полный рост. Турчанинов буквально рухнул на пол балкона.
Тут же по закону подлости его нога коснулась то ли палки, то ли швабры, та упала с грохотом на плитку, внизу залаяла проклятая собака. За шторой снова появилась тень, она остановилась напротив балкона и стояла, не двигаясь.
Он подумал, что, возможно, успеет перелезть обратно, но никогда не решится на это, потому что если балконная дверь откроется, когда он будет перелезать, его даже не надо будет никуда толкать – он свалится с десятого этажа сам, от одного ужаса.
Турчанинов нащупал рукой упавшую палку и резко выпрямился.
– Я следователь московской милиции! – крикнул он на весь двор. («Дурак ты, а не следователь!» – сказал внутренний голос, похожий на голос жены). – Предупреждаю, я вооружен!
Он толкнул от себя балконную дверь и снова крикнул свои идиотские слова. Тень взмахнула рукой, и сквозь штору на него обрушился какой-то предмет. Хорошо, что Турчанинов выставил вперед палку. Предмет больно стукнул его по кисти, упал на пол и разбился. Турчанинов со всей силы рванул штору, отодрал ее от себя – жизнь в это время, как и было обещано, пронеслась перед его глазами…
Посреди комнаты стояла Марина и смотрела на него совершенно безумным взглядом.
Прошла, наверное, минута, не меньше. По крайней мере, за это время через перегородку успел перелезть шофер. Он ввалился в комнату, наступил на разбитую вазу, запутался в шторе, бросился к Марине, чертыхаясь, – Турчанинов стоял и смотрел.
– Вы? – повторяла Марина. – Вы?
Шофер куда-то ее тащил, пытался расспрашивать, а Марина не отводила своего безумного взгляда от Турчанинова. Наконец шофер усадил ее на диван, побежал за водой на кухню. На столике из снятой трубки тоскливо гундели короткие гудки.
Турчанинов подошел, положил трубку на место. Потом вышел в коридор: дверь была приперта комодом.
– Что случилось? – спросил он, вернувшись.
– Вы? – повторила она. – Откуда вы здесь?
– Почему вы забаррикадировали дверь, почему сняли трубку? В квартире еще кто-нибудь есть?
Марина помотала головой. Шофер, наклонившийся над нею с водой, опрокинул чашку ей на колени. Она даже не вздрогнула.
– Марина, вам надо вернуться в клинику и продолжить лечение, – сказал Турчанинов.
– Я не сумасшедшая.
– Вы больны.
– Вам не удастся свести меня с ума.
– Я и не пытаюсь. Но вы больны.
– Иван Григорьевич! – осуждающе сказал шофер. – Давайте хоть расспросим, что произошло!
– Хорошо. Что произошло, Марина?
– Я не хочу об этом говорить.
– Потому что ничего не произошло, ведь так?
– Иван Григорьевич!
Он зло обернулся к шоферу.
– Я не напрашивался! Это вы меня вызвали!
– Я вас вызвал помочь!
– Что значит «помочь»? Помочь играть в этом спектакле?
– Как вам не стыдно! Вы посмотрите на нее!
– Она невменяемая.
– Меня ждали… – вдруг сказала она.
– Кто ждал? Где?
– У соседской двери есть ниша… Там стоял человек. Мужчина.
– Он напал на вас?
– Нет, он просто вышел оттуда и сказал…
– Что сказал?
– Он сказал: «Лола, прости меня за то, что я с тобой сделал».
С большим человеческим удовлетворением Иван Григорьевич увидел, как челюсть шофера поехала вниз. «А то раскомандовался! – подумал он. – Узнай с мое, а потом призывай к терпимости».
– Вы бы его узнали?
– Нет. Я его не видела. Я пыталась открыть дверь, а он говорил это за моей спиной… – Ее лицо сморщилось, стало совсем уродливым, по лицу потекли слезы. «Как некрасиво плачут некрасивые женщины», – вот что он думал в тот момент, и думал еще о Михаиле Королеве, враге, человеке, испортившем ему жизнь, отобравшем любимую профессию… Хозяин мира Михаил Королев, такого момента ты не представил бы и в самых тоскливых своих снах.
– Я больше не могу, – причитала она. – Я не хочу жить, зачем я проснулась?
– Значит, он не нападал? Он потом стучал, звонил?
– Нет!
– Почему же вы задвинули дверь комодом?
– Мне было страшно.
– А трубку зачем сняли?
– Этот телефон все время звонил, звонил, звонил!
– Марина, это я звонил! – испуганно сказал шофер.
– Я не могла слышать эти звонки! Уходите! Мне ничего не нужно, оставьте меня в покое!
Турчанинов потер лицо руками.
– Я не хотел выяснять всю правду, вы это знаете. Но правда сама не отпускает меня на волю. Обещаю вам: я все выясню. Кто не спрятался, я не виноват.
– Я не прячусь, клянусь вам, – прошептала она.
32
Дело о покушении на Марину Королеву занимало двадцать шесть огромных папок. То, что сердобольный следователь дал Марине, было справкой, составленной им самим из фактов, по поводу которых он сам решал, какие важные, а какие – нет. В общем, это была фигня на постном масле.
Турчанинов попросил все дело. На него посмотрели, как на сумасшедшего, но старые связи сработали, его допустили в архив.
Он сидел там уже вторую неделю: приезжал после работы, простояв в чудовищных пробках, уставший, голодный и злой. Он понимал, что его инициатива плохо воспринимается бывшими коллегами, он и сам был бы недоволен, ведь такое его вмешательство означало, что он им не верит.
Но он обязательно должен был проверить свою версию: Иван Григорьевич считал возможным, что Маринина мачеха каким-то образом участвовала в покушении. В таком ракурсе дело, кажется, не рассматривали. Он не понимал почему.
– А что вы ищете? – спросил его следователь, спустившийся в архив, чтобы наконец внести ясность в ситуацию.
– У меня есть подозрения, что покушение совершила Маринина мачеха.
Он ожидал вполне логичного вопроса: «Откуда эти подозрения?» – и ожидал его с неловкостью, ведь ответ на этот вопрос: «Из снов почти сумасшедшего человека» – совершенно невозможен, особенно в управлении внутренних дел.
Но следователь лишь пожевал губами.
– Иван Григорьевич, вы же знаете, как вас здесь уважают… Вы классный специалист и понимаете, что спустя пять лет ничего не докажешь.
– В суде – нет. Но я не собираюсь передавать дело в суд. Я пытаюсь понять, почему одна из важнейших версий была отброшена в сторону без проверки.
– Он нас фактически содержал…
– Кто?
– Королев.
– И?
– Такой был авторитарный человек, вы же сами должны помнить…
Турчанинов выпрямился над бумагами.
– Вы хотите сказать, что это по его желанию вы перестали заниматься Лолой?
Следователь неопределенно покачал головой.
– Не говорите ерунды! Его отношение ко второй жене было плохим, он бы не оставил без внимания ни одной улики.
– Дело не в этом… Я присяду? Так устал, у нас тут чистки, слышали, наверное? Все нервы измотали! Так вот, версия с мачехой сначала не казалась нам невероятной. Более того, помните это странное заявление охранника, что его что-то ударило по глазам? Мы долго пытались понять, что он имел в виду своим «призраком». Мужик-то был умный, опытный, интуиция прекрасная, какие, к черту, призраки. Он ведь как объяснял: перед глазами появилось то, что не должно было появиться никоим образом. А перед его глазами была дорога. Появление чего-то на дороге и насторожило его.
– Вы решили, что он видел мачеху? Скажем, в окне проезжающей машины… – Турчанинов задумался.
– Повторяю, это был очень умный человек со сверхъестественной интуицией. Представьте себе ситуацию: он стоит и курит. Подсознательно ему не нравится, что он стоит тут, а Марина танцует там. Ему не нравится ее настроение в последние дни, не нравится, что она куда-то ездила без него, что она поехала на эту ранее ненавистную дискотеку. Он явно напряжен. Его напрягает даже пакет в ее руках, ведь он о нем потом непрерывно вспоминает в показаниях. Что за пакет? Какая косметичка? У Марины сорок сумок, одна другой дороже. Есть и маленькие, и расписные всякие, и специально для косметичек – зачем пакет? И вот такой умный и напряженный человек смотрит на дорогу и вдруг какую-то секунду видит в окне проезжающей машины лицо жены Королева! Он знает, что она должна быть у больной матери на Украине. Если он ее внезапно увидел, это и стало спусковым крючком для его тревоги. Это ведь его реплика была в деле: «Лола ненавидит больных, даже к больным родственникам никогда не приближалась». Зачем он это сказал? Думаю, включилось подсознание.
– Да вы фрейдист! – насмешливо сказал Турчанинов. – Больная мать – это все-таки отдельная тема. Куда больше меня интересует другое: вы сказали Королеву об этой версии?
– Мы намекнули на Лолу как на одного из кандидатов. Мол, могла и не уехать, могла в это время гулять с любовником. Он сразу отверг эту версию. Хотя, как вы правильно заметили, он утверждал, что Лолу не любит.
– Он ее не любил или утверждал, что не любит?
– Мне показалось, что утверждал. Всего лишь утверждал… Знаете, он считал ее заблудшей, но бросить не мог. И главное, он не верил, что она способна на зло. На измену – возможно, но не на убийство.
– Поэтому и отверг эту версию?
– Как бы вы поступили на его месте? Полное отсутствие короля доказательств – мотива! А делать такие страшные дела без мотива – непозволительная роскошь.
– Мотив? Зависть. Ненависть.
– По отношению к Марине? Не было. Было лишь немного жалостливое презрение. Марина была неприспособленной к жизни, некрасивой, несимпатичной, полностью управляемой деспотичным отцом. Угрюмая, непростая девушка, ходячий комплекс, она не умела находить общий язык с людьми. Он все выжег вокруг нее, и если уж кто-то кого-то ненавидел, так это Марина мачеху, а не наоборот. Все утверждали, что жизнерадостная Лола ее жалела. Скажу и еще кое-что, раз уж у нас тут такой момент истины… Ох, непросто признаваться. Короче, мы ведь проверили ее алиби. Не было его, Иван Григорьевич.
Он этого ждал, а следователь, видимо, ждал, что он ждет.
– То есть она на Украину не ездила? – уточнил Турчанинов.
– Нет, она туда ездила и гостила, по утверждениям матери, всю вторую половину сентября. А вот соседи утверждали, что она приехала в самом конце месяца, то есть позже.
– А вы говорили об этом Королеву?
– Да. Но на него это не произвело впечатления. Кто такие эти соседи? Мать твердила, что Лола ухаживала за ней с девятнадцатого числа. Если честно, я эту Лолу тоже перестал подозревать. Я подумал, что даже если соседи говорили правду, то она виновна в супружеской измене, не более того. Ну посудите сами, Иван Григорьевич: кислота в лаборатории мединститута, в которой у Лолы оставались знакомые, совпала до грамма, на предприятии, где ее производят, Лолу не опознали, да и вообще, найти человека, покупавшего кислоту в Москве, нереально. Мотива никакого. Как себе это представить? Злая мачеха покупает кислоту, выманивает падчерицу на задний двор дискотеки, обливает ее этой кислотой, потом бьет по голове, потом уезжает на машине? И при этом фактически не обеспечивает себе алиби! А вот если она сказала мужу, что едет к матери, а сама на недельку задержалась с любовником – это и правда куда реальнее. Здесь же Москва, а не бразильский сериал. Кажется, и Королев это понимал.
– Ну и ну… – Турчанинов покачал головой. – Но какая-то версия у вас была основной?
– Его бизнес.
– Понятно…
И после этого разговора он продолжал приезжать в архив как на работу. Наверное, бывшие коллеги думали, что он скучает по милиции. Однажды его даже остановил в коридоре главный чистильщик кадров – великий и ужасный Гудвин, как две капли воды похожий на своего еще более великого и ужасного предка (родство с которым он отрицал, но которое подтверждалось абсолютным портретным сходством). Этот человек остановил Турчанинова в коридоре, и Иван Григорьевич, независимый начальник охраны частного санатория, ощутил некоторое волнение под взглядом рачьих глаз, страшно описанных Алексеем Толстым в книге «Петр Первый».
– Честные люди нам нужны, – сказал Гудвин. – Подумайте, Иван Григорьевич, не вернуться ли? Кто-то должен разгребать эти авгиевы конюшни.
– Я подумаю, – пообещал Турчанинов.
В тот день он в сотый раз читал описание места покушения. Периодически поднимал глаза от бумаг – чтобы они отдохнули и чтобы представить себе то, что уже виделось до малейших деталей.
Вот она лежит среди шприцев, использованных презервативов и осколков стекла. Вот горит свет над крыльцом, а рядом шебуршит лес, скрывающий наркоманов. Орет музыка из раскрытого окна. Бедный охранник смотрит на лежащую девушку и думает, что кончена не только ее жизнь. Вот слетевшая с ноги туфелька, вот каблук, застрявший между плит крыльца…
Вот едет «скорая»…
Вот она уже приехала…
Вот медицинские описания.
Ужас! Лицо разъедено кислотой, череп разбит, еще и нога подвернута – она бы хромала не меньше двух месяцев – он это представил, а потом прочитал в сотый раз: «Ожоги лица, черепно-мозговая травма, рваная рана ноги».
– Что? – громко спросил он вслух. – Какая рана?!
Это надо же! Он читал это описание сто раз! И только сегодня он вначале представил, потом прочитал, а потом уже понял, что написано совсем не так.
Какая рваная рана?!
Девушка подвернула ногу – ее каблук нашли между плит. Это несомненно. Она, видимо, потеряла равновесие, может, даже упала – или, может, ее толкнул убийца. Но при чем здесь рваная рана ноги?!
Турчанинов вдруг представил картинку из медицинских учебников – человека из мышц, у него обязательно они где-нибудь разодраны, чтобы студенты видели, что к чему…
И в этот момент он все понял. Словно мягкий, теплый, сумеречный луч прошел сквозь потолок и все верхние этажи, спустился с небес и коснулся его головы, захватив своим золотистым светом лежащие перед ним бумаги. Это была главная минута – в его жизни она бывала часто, она была его счастьем. В такие моменты он раскрывал дела.
– Где же Лола?! – бормотал он. – Почему ее не ищут? Она пропала в конце апреля, как же так!
Иван Григорьевич быстро встал, сложил папки, отнес их на место.
Когда он вышел из управления, было десять часов вечера.
33
Делать или не делать пластическую операцию? – вот вопрос гамлетовского накала. Делать ли уколы ботокса, инъекции рестилайна, убирать ли бульдожьи щечки, надувать ли овраги, идущие от крыльев носа к уголкам рта, натягивать ли лоб и что делать с шеей, с которой ничего нельзя сделать?
Хорошо быть красивым. Еще хорошо быть худым и высоким. Неплохо иметь длинные ноги, и очень важно совпадать со своим временем. А то есть такие несчастные люди, которые с особенной тоской смотрят фильмы шестидесятых и говорят себе под нос: «Ни фига себе, жопа! Да я бы здесь была королевой красоты!» Даже пленительная кавказская пленница – не худышка, а от фотографий роковой красавицы Мата Хари можно умереть со смеху.
Дело ведь не столько в цене пластических операций (хотя и в ней тоже), дело в принципиальной позиции: насколько молодой должна быть женщина к тому моменту, когда она умрет от старости, и насколько некрасивой имеет право быть женщина вообще.
Противники омолаживания говорят, что его сторонники не знают меры, что они готовы бесконечно улучшать себя, и это свидетельствует об их глубочайшей неуверенности и даже неких более серьезных проблемах. Себя надо любить всякой – утверждают противники. В их мнении много правильного, но, конечно, они правы не на сто процентов.
Мы ведь одеваемся красиво? И моем картошку, прежде чем сварить ее, не только из-за скрипа земли на зубах, но и вообще – из любви к красоте. И приятно сохранить молодость, чтобы лишний раз прославить Бога, создавшего этот мир. В конце концов, если бы пластические операции были дешевы и абсолютно безопасны, кто бы от них отказался? Кто?! Много ли женщин никогда не пользовались косметикой? Если не считать Афганистан и Эфиопию, то, наверное, таких нет.
Но все-таки, что делать человеку, лицо которого изуродовано так, что его уже не изменишь никакими пластическими операциями? Тому, кто мечтает не о красоте и молодости – а просто об отсутствии уродства либо не очень заметном уродстве? И что делать чрезвычайно маленькому мужчине или безногому ребенку, или дряхлой кокетке – как им стать свободными и счастливыми в этом мире, где красота бьет некрасивое на всех фронтах? Тема явно заслуживает отдельного исследования…
Турчанинов ходил вдоль стен косметологической клиники и разглядывал рекламные плакаты, рассказывающие о том, как жир расщеплять, вырезать, дробить, высасывать (его собственный даже заныл от страха), потом перешел к рекламе отбеливания зубов, потом внимательно прочитал расценки на уколы красоты и мезотерапию.
Несмотря на обилие этих плакатов, клиника была мерзкая. Здесь сильно воняло куревом, мокрыми коврами и протухшими тряпками. Ему сказали, что врача пока нет, но Иван Григорьевич знал, что тот здесь. Марина говорила ему об ослепительном халате, и нечто ослепительное, действительно, промелькнуло в окне, когда он поднимался по ступенькам. Судя по обстановке, больше ничто в этой клинике не могло быть такого белого цвета.
Наконец врач понял, что Турчанинова не пересидеть.
– Извините, был занят, – буркнул он, появляясь на пороге своего кабинета. – Проходите. Вы из милиции? По какому поводу?
– Вы знаете, по какому, – лениво произнес Турчанинов и довольно нагло уселся в кресло перед столом.
У него было трудное положение. Доказательств никаких, а врач – не дурак. Если он упрется, придется уходить отсюда несолоно хлебавши. Было бы обидно делать это на самом финише.
– Ребята сказали мне, что вас уже подозревали в незаконной пластической операции.
– Почему «уже»? Вы меня подозреваете во второй раз?
– Нет, не подозреваю. Но я хочу знать правду.
– А вы знаете, что я могу послать вас на три буквы?
– А вы попробуйте, – холодно предложил Иван Григорьевич. – Вы попробуйте, а я посмотрю.
– Будем драться? – оскалился врач.
– Вы, наверное, не понимаете, о чем речь. Я ведь не милиционер, а частный сыщик.
– Тогда тем более можно послать.
– Тогда тем менее можно послать, – поправил его Турчанинов. – Дело-то в чем? В том, что планировалась подмена дочери одного очень богатого человека. Саму девочку должны были убить, а может, уже убили.
– Может?
– Это вы мне и расскажете.
– Я? Вы лучше уходите.
– Я уйду, – сказал Турчанинов и сделал вид, что собирается встать. – Но на прощание сообщу, что поднялась такая буча, после которой вам самому, возможно, понадобится пластическая операция. По смене внешности или даже пола. Вам никогда не хотелось научиться рожать?
– Слушайте, что вам надо? – Врач развел руками. – Не берите меня на испуг. Ваши так называемые ребята должны были вам сказать, что та операция, в которой меня подозревали, была спасением для человека. Это наше проклятое государство должно было его охранять, но у нас тогда, видите ли, еще не приняли закон о защите свидетелей. Во всем мире приняли, а у нас – нет. Был бы он простым человеком – его бы уже убили. Он оказался непростым и сам о себе позаботился.
– Откуда она узнала о вас?
– Кто «она»?
– Эта красивая женщина, которая тринадцатого апреля приезжала к вам на «мерседесе» и просила сделать ей операцию.
– Не понимаю.
– Откуда она узнала о вас?
– Я знаю Андрея…
– Сергеева?
– Я больше не скажу ни слова.
– Тогда я скажу. Вы Андрея не знаете, а знали. Его недавно убили.
– Как?!
– Да вот так. Может, все-таки поговорим?
– Но я ни при чем!
– Расскажите мне все, и я уйду.
– Она приехала по звонку Сергеева, действительно, на «мерседесе». Привезла фотографию какой-то женщины со шрамами, спросила, можно ли сделать такие же. Я сразу отказался! Она снова записалась на прием, приехала на следующий день и опять попыталась обсудить со мной условия. Очень наглая дама! Потом мне начал звонить наш хозяин, он уговаривал.
– Он тоже врач?
– Ну да. Тоже косметолог, но плохой… – врач опустил взгляд.
– И тоже знал Сергеева?
– Он нас и познакомил. Я Андрею как-то родинку с попы срезал.
– Значит, вы отказались?
– Я давал клятву Гиппократа. Я не могу навредить.
Турчанинов хотел сказать что-нибудь ироничное, но передумал.
– А как вы считаете, хозяин клиники мог взяться за такую операцию? – спросил он вместо этого.
– Это очень сложно. Он ведь теперь бизнесмен, давно никого не лечил. В нашем деле нельзя делать перерывов…
– А если бы ему заплатили пять тысяч долларов?
– Ох, он очень жадный, копейку из рук не выпустит. Это был бы большой соблазн, конечно. Но ему сделать такую операцию и правда трудно.
– А мог бы он найти другого врача, чтобы не терять деньги?
– Да черт его знает! – врач сердито дернул головой. – Сейчас все что угодно может быть! Кстати, эта девушка с фотографии приходила ко мне. На том же «мерседесе» приехала. Я вначале и не понял, думаю: откуда я ее знаю? А потом вспомнил, что мне ее фотографию показывали!
– А не могла это быть подруга Андрея, ну, та красавица? – после паузы спросил Турчанинов.
Врач смотрел на него, выпучив глаза.
– А зачем бы она ко мне приходила? – шепотом спросил он.
Следующим пунктом был дом номер 17 по улице летчика Ивана Порываева.
Турчанинов стоял перед синими воротами и думал, что он теперь персонаж сна. От этой мысли слегка кружилась голова.
Вдруг волосы на его голове и даже теле встали дыбом – из-под синих ворот высунулась собачья морда, а потом и вся собака стала протискиваться наружу.
Читать бесплатно другие книги:
