Амнезия Чехонадская Светлана

26

День с самого утра задался странным.

Когда она вышла во двор (сзади шел угрюмый шофер), у нее заныло сердце. Пришлось даже остановиться, сделать несколько глубоких вдохов. Женщины на детской площадке уже не обращали на нее внимания, болтали о своем. Оттуда слышалось женское щебетание и веселый детский говор.

Потом проехала машина, за ней долго тянулся шлейф шума, потом громко стукнула дверь и заработала дрель. Она еще успела подумать, как много у города разных звуков.

И вдруг сквозь детские голоса, шипенье шин, дребезжанье дрели она услышала, как кто-то позвал:

«Лола!»

Она резко обернулась на голос.

Перед ней была детская площадка. На ней сидели пять мамаш и играли пятеро детей. У кустов рабочий в оранжевом жилете ремонтировал ограждение. На стоянке стояли трое мужчин в костюмах и разговаривали. Один из них посматривал на нее. Или не на нее? Кажется, он посматривал на шофера?

Наверное, она как-то странно застыла, потому что все они – и мамаши, и рабочий, и мужчины, и даже дети – вдруг тоже стали смотреть на нее. Ей показалось, что время остановилось.

«Послышалось? Кто это крикнул?!»

Хлопнула дверь машины, и она пришла в себя. Шофер уже сидел за рулем, поправлял боковые зеркала. Она снова глубоко вдохнула и села рядом с ним.

На сегодня была запланирована поездка в медицинский институт. Откладывать больше не было смысла – все равно туда надо будет съездить. Она бы пока не рискнула приближаться к клубу, но сам институт был немного дальше от главного кошмара ее жизни, начинать надо было с него. У нее был старый пропуск, оказалось, он еще действует – вахтер даже не взглянул на фотографию.

Это место ей было абсолютно незнакомо. Она даже остановилась в растерянности.

Мимо нее прошуршала компания девушек в белых халатах, открылась и закрылась дверь аудитории, запахло чем-то сладковато-неприятным. Запах ей тоже был незнаком, но она поняла, что так может пахнуть формалин.

Марина шла по холлу: видимо, здесь, за стеклянными стенами, располагался анатомический музей. В шкафах стояли и лежали зелено-желтые экспонаты, какие-то пробирки, банки, висели диаграммы и таблицы, разумеется, присутствовал скелет. Она знала, что он здесь будет, но не потому что вспомнила; просто он должен стоять в медицинском институте, и где-то рядом обязательно есть белый муляж человека из мышц, и у него обязательно разодрана одна нога, чтобы были видны красные переплетенья мускулов…

Сердце невыносимо затрепыхалось.

«Да что же это!» – тихо произнесла она, опершись на стеклянную стену. Захотелось прижаться лбом к стеклу, чтобы остудить голову.

Она уже умела определять, что из появляющегося в голове – знание, а что — воспоминание. То, с чем она проснулась, лежало тяжелой лепешкой, то, что приходило после, тянуще восходило снизу вверх. Оно словно бы шло не из головы, а из пяток, слабым электрическим зарядом пронзало все ее тело, и иногда на его пути встречалось сердце. Вообще же, ощущение воспоминания было похоже на страх.

Сильно пахнуло сигаретным дымом.

«Вот оно что! Здесь где-то курилка!»

Она пошла на запах.

Да, это был аппендикс в боковом коридоре. Сейчас там было только два человека: лето, сессия закончилась. Один из них взглянул на нее с любопытством, другой – безо всякого выражения. Почти сразу же они загасили сигареты в банке из-под шпрот, стоявшей на подоконнике, и прошли мимо нее в холл.

Аппендикс никуда не вел. В нем было три двери, и все они принадлежали не аудиториям, а каким-то подсобным помещениям. Возле одной из дверей были свалены пустые картонные коробки. Здесь лаборатории? В такой лаборатории когда-то работала Лола.

Марине показалось, что она слышит писк мышей.

Она тихо продвигалась к месту для курения – шла, как по проволоке, боясь упасть…

Сейчас будет окно, возле которого другая, прежняя, Марина стояла и плакала.

Насмотревшись в него тогда, она заявила, что никогда не надо стремиться к правде.

Что за потусторонний пейзаж должен был открыться этой счастливой и со всех сторон защищенной девочке?..

Марина нынешняя оперлась на холодный подоконник и посмотрела вперед.

Перед ней было поле. Летнее поле, заросшее сорняками. Слева стояла трансформаторная будка, справа шла стройка – наверное, ее не было пять лет назад, когда другая Марина смотрела в это окно. Может быть, эта стройка даже заслонила то главное, что заставило плакать счастливую и защищенную девочку.

Проехала машина, значит, за полем дорога.

Никаких воспоминаний, никаких электрических зарядов, все совсем не страшно.

Может, Марина плакала, потому что влюбилась? Может, роман с мальчиком-дипломатом еще продолжался? Где он теперь, этот мальчик? Наверное, в Англии. У него красивая жена, приличные дети.

Чем может огорчить обыкновенное поле? А чем могут напугать обыкновенные ворота? Собака бьет хвостом, поднимает пыль…

Есть такая страшная сказка про медведя с липовой ногой: как он отгрыз лапу, чтобы выбраться из капкана, а потом сделал себе протез и пошел к мужику мстить. И эта липовая нога скрипела и скрипела, наводя ужас на мужика. Кажется, медведь съел мужика? Вот это сказка! Готовит ребенка к жизни, что называется. К той жизни, в которой ребенок будет искать свою память: биться в ворота, охраняемые собакой… да…

Она отвернулась от этой скучной заоконной картинки, присела на подоконник. Теперь ей хотелось спать.

Она посмотрела на дверь, за которой пищали мыши («это в башке у меня пищит, не иначе»), сонно взглянула на картонные коробки…

И вот тут ее пронзил электрический заряд такой силы, что она подпрыгнула и сдавленно пропищала, как мышь.

Нет, это было не воспоминание. Это была вполне реальная надпись на коробке, сбоку: «ОАО АММОС. Улица летчика Ивана Порываева, дом 17».

Марина наклонилась к коробке – все правильно, это не галлюцинация, а настоящий адрес. Она толкнула дверь в лабораторию.

Немолодая женщина, сидевшая за столом и что-то писавшая, повернулась в ее сторону.

– У вас здесь коробки, – хрипло произнесла Марина.

– Хотите взять? Нельзя, – спокойно сказала женщина. – Нам нужно для отчетности.

– А что в них было?

– Да разное… Нам для лаборатории нужно…

– Там написано АММОС. Что это за предприятие?

– Кажется, производство серной кислоты. Да, АММОС – это кислота. – Взгляд женщины внезапно стал тревожным, видимо, она как-то начала объяснять себе Маринины шрамы. – А вы не та ли девушка, что очнулась после комы? – неожиданно спросила она и встала.

– Мне плохо…

– Присядьте! Идите сюда!

За шкафом оказалась кушетка и стол, покрытый клеенкой. На нем стоял электрический чайник, лежали конфеты, печенье.

– Ложитесь, ложитесь, вот давайте я вас пледом укрою… Неужели это вы? Вы у нас учились, правильно? Ох, сколько же было шума! И главное, когда милиция разбиралась с кислотой, нашу лабораторию прямо замучили. Проверяли до последнего грамма, но, слава Богу, все сошлось! Это просто чудо, что сошлось, разве у нас тут такой уж строгий контроль, правильно? Но сошлось, и от нас отстали. Как будто трудно в Москве купить кислоту! Да вот езжай на Порываева и покупай сам! У нас Иртеньева преподает, она сказала, что вы очнулись. Она ведь теперь ваш врач, да? Вот это чудеса, а как вас зовут?

Это была милая женщина. Если бы не она, можно было повеситься. Ведь разве трудно купить серную кислоту в Москве? Езжай на Порываева и покупай сам! И разве невероятно, что дело о наследстве готовилось заранее – за целых пять лет! И не было никаких злобных конкурентов, была только простая девушка Лола, которая просила два миллиона долларов – всего-то два миллиона! – но не получила их. «Тебе ничего не достанется! – кричал ей жадный муж. – Все достанется дочери, потому что она родилась принцессой, а ты родилась дешевкой и дешевкой умрешь!» Разве можно кричать такие слова человеку?

«Ты вспомнила место, где покупала кислоту для покушения, – сказала Марина себе. Перед глазами мельтешила лаборантка: ставила чайник, двигала конфеты, шумно удивлялась. – Это сколько же народу ты угробила? А теперь решила все забыть? Замечательно!»

Она достала телефон и позвонила следователю Турчанинову.

27

Восемнадцатого июля в здание фонда вошли судебные приставы. Их давно ждали – было уже несколько постановлений о наложении ареста на имущество.

Сотрудники воспринимали происходящее по-разному. Кто-то до сих пор надеялся, что обойдется, кто-то и за месяц до этого убеждал каждого встречного, что империя рухнула и никакой надежды нет. И те и другие сильно расстроились. Нужно было искать новую работу, оставались большие долги по зарплате – вряд ли их когда-нибудь вернут. У каждого были свои маленькие трагедии. Один выплачивал кредит за четырехкомнатную квартиру, другой мечтал пересесть в новую «ауди», третий обещал девушке свозить ее на Мальдивы.

– Какие драмы! – иронично говорил главный юрист (у него с деньгами все было очень хорошо, но по убеждениям он был социал-демократ). – Того и гляди нашим бездельникам придется ездить на метро!

– И начнутся самоубийства, не иначе, – весело поддержал его один из завсегдатаев сигарной. – А вы, Борис Борисович, говорят, в «Лукойл» переходите? Завидую!

– Не завидуйте. В наше время везде неспокойно.

– Так идите юристом в окружное управление культуры, отдайте долг родине. Вот уж где спокойно! Я тут недавно объявление видел – аж три вакансии. И зарплата хорошая, тысяч пять, кажется. И что приятно – рублей. Стабильная валюта, только укрепляется.

– Зря зубоскалите, ничего смешного. Вы вон тоже из судей ушли.

– Мишаня отучил меня от любви к этой профессии.

– Мишаня нас от многого отучил. И многому научил.

– Скоро, похоже, начнут сажать и в управлении культуры…

– И все-таки этот крах – как он символи-чен! – вдохновенно произнес главный юрист. – Пусть и в управлении культуры сажают. Это ведь самоочищение нашей страны!

– Я наконец понял, кого вы мне напоминаете! Васисуалия Лоханкина. «А может, в этом есть сермяжная правда?»

– Да ну вас!

– Ха-ха-ха…

Сигары и коньяк кто-то разобрал еще накануне – сейчас курили свое. Настроение у всех было неплохое; здесь сидели только главные, те, кто не пропадет ни при каких обстоятельствах. На многих из них давно уже шла настоящая охота, почти каждый теперь обдумывал по два-три предложения. Но грустно было и им. Все-таки большой кусок жизни, довольно беззаботный, безбедный.

– А если бы Марина не очнулась? – вдруг спросил Крючков. – Ведь денег совсем не осталось.

– Перевели бы в государственную клинику, – предположил юрист. – Или нет? Вы как думаете?

– А я не хочу об этом думать, – сердито сказал один из завсегдатаев. – Я хочу закрыть эту страницу своей жизни и забыть фамилию Королевых. Все, хватит. Надо забыть, как забыли и выбросили девяностые годы.

– Ба! Что это вы разошлись? Чем вам Мишаня насолил? Да и дом на Николиной горе, насколько мне помнится, вы купили именно в девяностые. Сейчас-то уж не угнаться.

– Зря вы считаете чужие деньги.

– Да упаси Господь! Просто не люблю, когда кусают руку дающего.

– И дом я выставил на продажу. Все равно ездить далеко.

– Миллиона полтора просите?

– Нет. Дача у меня скромная. Прошу миллион четыреста…

– Ха-ха-ха…

– Ну, по домам? – сказал Крючков и хлопнул себя по коленям.

… – Значит, видели во сне? – немного растерянно спросил Турчанинов, ставя чашку на стол.

Они сидели в Марининой кухне. Начинались сумерки. Серебристый летний свет бросал на предметы мерцающие лучи: вспыхивала то чашка, то ваза, то картина на стене. От этой красоты немного ломило в груди.

– Я вам рассказала всю правду. Что мне теперь делать?

Он не знал, что сказать. Признаний было слишком много, все они были удивительными.

Кто-то окликнул ее во дворе, назвав при этом Лолой.

В косметологической клинике врач сказал: «Я вспомнил, где вас видел». Узнал он и «мерседес» 2003 года выпуска.

Она видела во сне ворота, за которыми продают кислоту. Очень вероятно, что она была там именно для того, чтобы кислоту купить. Значит, она именно тот человек, который причастен к покушению на Марину Королеву? Самой-то Марине Королевой что делать на этой чертовой улице?

Доказательств того, что перед ним сидит Лола, более чем достаточно.

Бывшая лаборантка медицинского института, она действительно знала, где купить кислоту, чтобы расчистить себе путь к наследству.

К мачехе на встречу Марина бы пришла.

– Я рассказала правду, – тихо повторила девушка. – Я Лола?

Самое поразительное, что ответ на этот вопрос интересовал его в последнюю очередь. Так уж он был устроен, такая у него была многолетняя следовательская привычка, она въелась в плоть, растворилась в крови: выбрав цель, он шел к ней, не отвлекаясь на другие, пусть даже самые соблазнительные.

Прежде всего, он хотел знать, говорит ли она правду. Действительно ли она потеряла память?

Ведь кто-то убил Сергеева! Бывший главврач – скорее всего, убийца Елены Королевой. Убрав его, некто хорошо подстраховался. Логично, если это сделал сообщник. Но это означает, что сидящая перед ним девушка пару недель назад совершила убийство, после чего забрала из квартиры убитого свои медицинские документы.

А что, если это вообще ее хитрый расчет – шаг на опережение? Попытка признаться во всем (а точнее, в том, что он, по его собственным заверениям, не собирается разоблачать), чтобы замаскировать единственное убийство, которое не закрыть за давностью лет, которое обязательно будут расследовать, – убийство Сергеева.

Турчанинов внимательно посмотрел Марине в лицо.

Теперь она была без очков. Сумерки немного смягчили черты, но лицо все равно было некрасивым. Говорят, так выглядела половина человечества до изобретения прививок от оспы.

Проблема была не только в шрамах – некоторые пропорции лица были сильно нарушены, и нос казался слишком маленьким, а подбородок – слишком большим. У Марины были красивые глаза – зеленые и длинные. Иван Григорьевич постарался мысленно разгладить неровности и возвратить прежние черты (вначале одни, потом другие), но у него ничего не получилось. Лицо оставалось таким же – не уродливым, а просто несимпатичным.

– Вы недостаточно подробно рассказали, как съездили на эту Ивана Порываева. Больше ничего не вспомнили? Саму собаку видели? Почему она вас так пугает?

– Собаку я не видела.

– А слышали?

– Кажется, кто-то тявкал в глубине. Но мне не было страшно.

– А что сказал старик?

– Что несколько лет назад я не могла видеть собаку под воротами.

– Почему?

– Потому что раньше снизу были прибиты железные щиты.

– Железные щиты?

– Их сняли полгода назад.

– Зачем там были щиты?

– Рекс покусал человека, и их прибили.

Турчанинов удивленно помолчал.

– Если вы видели морду собаки под воротами, значит, вы были на этой базе не раньше, чем полгода назад.

– Да. И значит, я не Марина. Полгода назад Марина была в коме.

– Но как же тогда покушение, в котором вы себя обвиняете? Если Лола покупала кислоту, то это было пять лет назад.

Теперь удивилась Марина. Видимо, эта мысль еще не приходила ей в голову.

– Значит, я была на этой базе дважды, – наконец, произнесла она. – Пять лет назад, когда покупала кислоту, и меньше полугода назад, чтобы… Не знаю, зачем.

– Чтобы облить еще кого-то?

Он даже попытался пошутить, чтобы отвлечь ее! Ему казалось, что она сейчас свалится со стула.

– Да какая разница, для чего! Главное, что я видела собаку под воротами, значит, была там совсем недавно. Когда Марина лежала в коме!

– А может быть, пять лет назад там тоже не было щитов?

– Как это не было щитов? – пробормотала она. – Старик сказал: были.

– Но не вечно же?

– Вечно, вечно, вечно!

– Марина! – он прикрыл рукой ее кисть. – Собаки не вечны. Когда-то Рекс укусил человека. Возможно, это было три года назад или четыре. Именно тогда щиты и прибили.

– Но ведь и тогда получается, что я не Марина.

– На первый взгляд, да, – вздохнул он. – Ведь кислоту купили, чтобы облить Марину.

Ситуация, в которой он оказался, была настолько бредовой, что он даже старался не задумываться лишний раз. Сидящей напротив него девушке он не верил ровно на пятьдесят процентов. На другие пятьдесят процентов он был убежден, что она не только говорит правду, но еще и является дочерью Михаила Королева. Сейчас ему пришло в голову, что испытываемая ею раздвоенность и вовсе чудовищна. В конце концов, он может в любой момент все бросить, а ей нужно как-то определяться.

«А можно ли не определяться? – вдруг подумал он. – Ну, начать все с чистого листа, забыть. Сказать себе: я такая-то и такая-то, это аксиома, баста».

Правда ли, что в тот день в клинике Сергеев разговаривал с ней как с Лолой, а она ничего не понимала? Действительно ли кто-то позвал ее сегодня во дворе? Кто звонил ей с угрозами и звонил ли? Турчанинов вынужден был признать, что самый короткий путь объяснений – она лжет. Но был ли этот путь верным?

… Из фонда ушел последний сотрудник. Везде выключили свет, здание погрузилось во мрак.

Поперек большинства дверей протянулись бело-красные ленточки, в коридорах на полу лежали листы бумаги, под столами в кабинетах темнели квадраты, густо очерченные пылью – там еще утром стояли компьютеры. Одна из чугунных скамеек холла лежала на боку возле ног мраморной скульптуры. Разумеется, уже украли несколько плазменных мониторов и восемь мобильных телефонов.

«Римская империя пала».

Пришли варвары.

28

На второй неделе дело наконец сдвинулось с места. На такую удачу даже не рассчитывали.

У Сергеева могло быть много врагов, в основном, среди обманутых мужей. Если верить молве, бывший главврач был очень энергичным любовником.

Спустя некоторое время выяснилось, что молва сильно преувеличивает.

Следователи, ведущие дело, восприняли новый факт с некоторым мужским облегчением: все-таки неприятно сознавать, что ходят по земле такие половые гиганты, в то время как ты, замотанный на работе, доползаешь вечером до кровати и ничего тебе уже не надо… и задаешь себе вопрос, нехороший такой, провокационный: «Мечтает ли жена о таком красавчике, дамском угоднике? – Хорошо бы, чтобы он был вымышленным, этот силач».

Да, почти все оказалось мифом. Просто красивый парень: веселый, хотя и недобрый. Никаких особых оргий, и любовниц – вполне человеческое количество (у некоторых сотрудников следственного отдела так и побольше было). Все эти дамы были разведенные или овдовевшие, знающие, чего хотят, и напористые. Сергеев, скорее, сдавался, нежели завоевывал.

Собственно, любовниц оказалось три. Все они были значительно старше его. Наибольшие потери понесла третья – хозяйка квартиры. Ее хоромы до убийства стоили миллион долларов, теперь их продать стало проблематично. Риэлтер сказала: года через два, когда все забудется.

Квартира была набита ценными вещами. Меркантильное равнодушие убийцы показалось следователям даже несколько нарочитым. Он и не пытался разыграть картину ограбления, пустить следствие по ложному следу. Он пришел к Сергееву с четкой целью и достиг ее. Последствия его волновали мало. Он был уверен в своей безнаказанности или он был дурак?

Из квартиры пропали две вещи: папка бумаг, в которых отслеживалась история комы сергеевской пациентки за последние пять лет, и мобильный телефон. Что касается первого, то копать в этом направлении казалось следователям бесперспективным, ведь девушка очнулась. Если бы она умерла, в бумагах могли быть обвинительные свидетельства (скажем, плохо лечил, пропустил что-то очень важное), но она, наоборот, ожила, и теперь эта папка становилась никому не нужным хламом.

– Это сумасшедший аспирант! – весело предположил главный балагур следственного отдела. – Аспирант-маньяк! Он крадет самые интересные медицинские случаи, чтобы вставить их в свою диссертацию. А?

– Хватит болтать! – рассердился самый пожилой.

– В прошлом году убили из-за марки, помните?

– Она стоила сто тысяч долларов, эта марка.

– А это нормально? Как может марка стоить сто тысяч долларов?!

– Есть, которые стоят миллион.

– Дурдом! И в этот дурдом аспирант-маньяк вписывается прекрасно.

Это, конечно, была шутка, но с легкой руки балагура дело стали называть «делом аспиранта».

Мобильный телефон казался более серьезной зацепкой. По какой бы причине убийца его ни взял, то, как он его использовал, наводило на размышления. В течение четырех дней он периодически отвечал на звонки, а сразу после того, как труп Сергеева нашли, он этот телефон выбросил. Значит, он получал информацию из милиции либо следил за домом.

Самое удивительное заключалось в том, что поблизости от дома Сергеева жила его бывшая пациентка – Марина Королева. Их разделяли три или четыре квартала. С учетом того, что именно история ее болезни была похищена вместе с мобильным телефоном, девушку нельзя было сбрасывать со счетов. Единственная закавыка заключалась в том, что у Королевой была слишком запоминающаяся внешность. И хотя алиби у нее не было, не было и оснований для подозрений: девушку со шрамами никто во дворе сергеевского дома не видел.

Следствие не знало, какую сумасшедшую версию носит в себе Иван Григорьевич Турчанинов. Не факт, что, узнав, оно бы поддержало ее. Но все-таки эта версия грызла его изнутри и мучила. Он не понимал, что делать – такое с ним случалось редко.

В конце концов, Марина Королева, кем бы она ни была на самом деле, может и теперь все забывать. То есть это она убила Сергеева, но забыла об этом. Невероятно? Не более невероятно, чем то, что она очнулась.

Он съездил к дому Сергеева дня через два после разговора с Мариной и только тогда узнал, что у следствия уже есть подозреваемые. Выяснилось это из разговора с консьержами.

– Да мы же вчера все сообщили вашим коллегам, – сказали консьержи, взглянув в его старый документ.

– Я занимаюсь этим делом параллельно, – туманно пояснил он.

– Они искали людей, которые могли оши-ваться в доме или во дворе после убийства.

– Вы таких людей видели?

– Ну да. У нас во дворе шли работы, коммунальщики что-то благоустраивали. Ну, от ДЕЗа…

Он сразу представил работягу в оранжевом жилете и тут же понял, что не представил его, а вспомнил. Но почему он вспомнил? Откуда это воспоминание?

Иван Григорьевич просто видел, как этот человек копается у ограждения.

«Бедная Лола-Марина, – в тысячный раз подумал он. – С ней это происходит каждый день!» – и по тем самым законам памяти, о которых он думал в тот момент, его осенило, что это воспоминание пришло из ее рассказа. О том, как во дворе ее позвали: «Лола». Она сказала: «Мамаши с детьми, трое мужчин в костюмах, коммунальщик в оранжевом жилете».

– Эти люди были в оранжевых жилетах? – спросил он.

– Ну, как обычно. Такая униформа…

– И как долго шли эти работы?

– Ну, мы не могли точно вспомнить, позвонили в ДЕЗ. Получилось, что за два дня до убийства они начались, а через шесть дней после убийства закончились.

– Они что: все время копались во дворе?

– Да, они его полностью благоустроили. Положили тротуарную плитку, оборудовали детскую площадку, установили ограждения. Сажали что-то, вон эту махину притащили. – Консьерж кивнул в сторону развесистого железного куста с цветочными горшками на ветках.

– И это единственные люди, кого вы заметили? – вздохнув, спросил Турчанинов.

Консьерж развел руками.

– Ваши коллеги тоже не очень обрадовались, – признался он. – Их заинтересовало только то, что коммунальщики хранили инструмент в подъезде Сергеева. Там на первом этаже есть подсобка.

– То есть они спокойно входили в подъезд.

– Ну да.

«Если среди них был убийца, то он умный человек, – подумал Турчанинов. – Рабочие в оранжевых жилетах – это, вопреки всем законам зрения, не яркие, а почти прозрачные пятна! На них никто не обращает внимания… Но если он действительно умный, то он не оставил следов… Как же он устроился на работу?» – и Турчанинов снова вздохнул. Он уже предполагал – как.

– Гастарбайтеры, конечно. – Он сказал это не вопросительно, а утвердительно.

Консьерж огорченно смотрел на него.

– Ваши коллеги ходили в ДЕЗ и навели там шороху, даже, кажется, пообещали оштрафовать. Но вы же знаете, кто работает на этих сезонных работах. Оформляют своего, потом за копейки нанимают каких-нибудь киргизов, разницу себе в карман кладут. Чего уж разоряться-то? Все так делают. Мы им спасибо должны сказать, этим гастарбай-терам. Город хоть чистым стал.

Турчанинов равнодушно кивнул: в санатории, где он работал начальником охраны, все было точно так же.

– Но внешность их вы запомнили?

– Ну, опознали бы… Наверное…

«Потрясающий расчет! В оранжевом жилете – и невидим. Какой умница!» Турчанинов еще не знал, что главный балагур следственного отдела дал убийце кличку «аспирант»; знал бы, удивился еще больше.

– Неужели киргизы на вид?

– Да нет, вы что! Хохлы или белорусы…

Пришлось идти в ДЕЗ. Там сразу поднялся крик – за минувший день директор, вероятно, обдумал свое положение и решил, что доказать ничего нельзя. Пришлось выслушивать, что ДЕЗ никому не навязывает своих услуг, что все эти кооперативные дома и эти товарищества собственников жилья пусть ищут других дураков обслуживать их за копейки. Турчанинов слушал, глядя на директора почти с ненавистью, и снова думал, что государственные люди обнаглели вконец.

Свой вопрос ему удалось вставить лишь через десять минут.

– Но какие-нибудь документы вы спрашивали?

– У ихнего бригадира был паспорт, он русский, он из Тамбова! Отказывать в приеме на работу из-за отсутствия прописки незаконно! Вот вы все за законы, а это незаконно, и я вообще не должен…

– Я вас просто прошу помочь, – перебил Турчанинов. – Где этот бригадир сейчас?

– Он у нас работает в другом дворе. В шестом доме.

– А остальные?