Два шага на небеса Дышев Андрей

Глава 36

Я многое бы потерял, если бы не увидел этих лиц! Каждый сидящий за столом невольно издал какой-то сдавленный звук, и в хоре получилось что-то вроде объемного вздоха облегчения. Я не ослышался – именно облегчения, словно странникам, несущим тяжелый груз, я объявил долгожданный привал, и они в одночасье сбросили все со своих плеч.

– Вы? – первой пришла в себя госпожа Дамира, обращая ко мне свое изношенное лицо – подпудренное, подтянутое, подкрашенное, словно это был разбитый донельзя автомобиль, который мошенник намеревался продать как новый. В ее глазах было больше недоумения, чем гнева; точнее, гнева не было вообще, будто бы решающее значение имел не сам факт убийства сына, а личность убийцы; моя личность, надо полагать, не вызывала у госпожи отрицательных эмоций.

– Можете не сомневаться, я!

– Это так неожиданно, – мягко, с придыханием произнесла женщина и посмотрела на окружающих, словно хотела убедиться, что это стало неожиданностью не только для нее.

Стелла смотрела на меня как на идиота. Ее красноречивый взгляд, струящийся из широко раскрытых черных глаз, не сходил с моего лица, словно девушка поставила перед собой задачу докопаться до первопричины моего тяжкого умственного недуга.

Генерал скорее всего вспомнил свое армейское прошлое; он смотрел на меня с той взвешенной смесью брезгливости, жалости и восхищения, с какой, должно быть, когда-то смотрел на пленных афганских фанатов, предпочитающих умыться собственной кровью, чем кровью свиньи. При этом он методично опускал пальцы в треугольное блюдце, извлекал оттуда маслину, отправлял ее в рот, раздевал до косточки, которую потом сплевывал в кулак, и все это он делал, не сводя с меня глаз.

Мизин внешне страдал и внешне проявлял необыкновенное участие к моей судьбе. Он смотрел на меня, как верный друг, который все сделал для того, чтобы меня спасти, но судьба-злодейка оказалась сильнее. Его собачьи брови встали домиком, глаза наполнились поволокой скорби. Несмотря на то что никто ничего не говорил, он все время крутил головой и кивал, словно принимал соболезнования.

Взгляд Алины читался не менее легко. Она была бы рада затушевать восхищение моим рискованным кульбитом, но была слишком поглощена нашим с ней поединком и за своим лицом не следила, как увлеченная любовным сериалом мать на время забывает о шалостях ребенка; и в этой негласной оценке моего поступка угадывалось неудержимое желание выкинуть что-то еще более дерзкое.

Единственный, кто не смотрел на меня, был капитан. Он не сводил с лица Дамиры победного и великодушного взгляда подсудимого, которого только что оправдал суд присяжных, и был настойчив, несмотря на то что женщина избегала зрительного контакта с ним, будто отказывалась менять свое мнение, несмотря ни на что.

Приставив стул к столу, я вышел из кают-компании под гробовое молчание присутствующих, но этому молчанию не хватало всего одного хлопка, чтобы оно взорвалось аплодисментами. Предоставив своим спутникам возможность смело обсудить мое сенсационное заявление, я вышел в коридор и, не останавливаясь, не оглядываясь, прямым курсом зашел в каюту Виктора.

Дамира не преувеличила, я тоже обратил внимание на то, что дверь была прикрыта неплотно. Ночью, когда мы с Алиной рассматривали кровавые следы, она была закрыта наглухо. Зайдя в каюту, я сразу направился к холодильнику, открыл его, скользнул взглядом по загруженным бутылками полкам и с щелчком открыл морозильную камеру. По лицу прошелся холодок, вывалилось и тотчас растаяло маленькое белое облако. Я осмотрел пустую нишу, стенки которой были облеплены кристаллами льда, напоминающими крупную соль, провел рукой по холодному и шершавому дну и нащупал то, что искал. Маленький обрывок темного полиэтилена вмерз в лед, словно осенний лист в прихваченную морозом лужу. Еще совсем недавно здесь лежал небольшой пакет. Когда Виктор выдернул его, примерзшая часть пакета осталась во льду морозильника.

Я тщательно вымыл руки с мылом после прикосновения к обрывку пакета, затем раскрыл сумку с медикаментами, которая стояла посреди стола, и стал перебирать упаковки с активированным углем, борным спиртом, глюкозой и прочими малополезными таблетками, многие из которых были просрочены.

Закрыв сумку, я заглянул в шкаф, в котором в одиночестве скучал совершенно новый костюм врача, и подумал, что Виктор успел надеть его всего пару раз. Дорожный набор Виктора завершала упаковка одноразовых бритвенных станков, которые я нашел под зеркалом в душевой.

Я вышел из каюты врача столь же незаметно, как и вошел. Едва перешагнув порог своей каюты, я вдруг услышал, как в коридоре тихо стукнулась дверь о косяк, намного более тихо, чем это мог бы сделать самый аккуратный хозяин каюты, закрывая за собой дверь. Прислонившись щекой к косяку, я выглянул в коридор ровно настолько, чтобы увидеть, как из каюты капитана вышла Алина и, беззвучно ступая по лестнице, быстро поднялась наверх, что-то прижимая к груди.

Удобный момент для посещения чужих кают, подумал я, возвращаясь к себе. Алина это тоже поняла. Интересно, что ее привлекло в каюту Эдди? Как бы Пыжик дров не наломала, соревнуясь со мной в использовании нетрадиционных методов расследования.

Я сел на стол, считая эту несколько вызывающую и пренебрежительную позу наиболее подходящей к сложившейся обстановке, и принялся ждать гостей. Первой в каюту влетела Стелла. Не дойдя до меня нескольких шагов, словно я был опасным и непредсказуемым зверем, она остановилась, отчужденно взглянула на меня и покачала головой:

– Ну ты чудак!

Я с любопытством смотрел на то, как девушка выворачивается наизнанку. Это была та же операция над своими принципами, как если бы легкоатлет, завершая изнурительную дистанцию, вдруг перед самым финишем развернулся и почесал в обратную сторону.

– Нет, – возразил я. – Просто у меня совесть взбесилась.

– Ты воспринял мои слова слишком буквально! – отчаянно давала задний ход Стелла. – Неужели тебя так легко сломать? Любой дурак скажет, что ты виновен, и ты даже не попытаешься защититься?

Генерал не смог зайти, не задев косяк плечом. Он первым делом выразительно постучал себя по лбу кулаком, а потом открыл барсетку и сунул туда руку.

– Ты чего в бутылку лезешь? – начал отчитывать он меня. – Тебе денег дать, чтобы ты не выпендривался? Сколько тебе дать? Сто баксов? Двести? Триста?..

Госпожа Дамира превзошла щедрость генерала широтой своей души. Она вошла в каюту с лицом активистки общества солдатских матерей и, чудом не расплескивая слезы, с болью произнесла:

– Сынок! Что ж ты так казнишь себя? Что ж ты свою жизнь хочешь загубить? Не надо так жестоко терзать свое сердце! Виктор сам был во многом виноват! Несдержан, горяч, ревнив…

Вот это да! У меня даже не было слов ответить женщине, и я молча смотрел в ее лживые мокрые глаза, крепко прижимая к груди скрещенные руки, словно хотел защитить свою душу от необъятного цинизма этой дьяволицы.

– И я виновата, – бормотала Дамира, приближаясь ко мне с таким видом, словно намеревалась заключить меня в объятия. – Не надо было просить вас связываться со Стеллой. Это был жестокий эксперимент над моим сыночком…

– Все! Забыли! – скомандовал генерал и сделал руками жест, каким дирижер останавливает музыку оркестра. – Валера забирает свои слова обратно! Парень просто недоспал и перепил. Ему надо отдохнуть! Очистите каюту, пожалуйста! И вас, девушка, это касается!

– Я на вас надеюсь, генерал, – сказала Дамира, нехотя поворачиваясь к двери. – Успокойте его, он мне сердце разрывает.

– Не бери дурного в голову, – шепнула мне Стелла и поцеловала в щеку. – Я зайду позже.

– Водка у тебя есть? – спросил генерал, бесцеремонно открывая холодильник и опускаясь перед ним на корточки. – Да-а, старичок! Поработал ты здесь неплохо!

Мои признание и раскаяние остались невостребованными. Не успел я подумать о том, что со своими соболезнованиями еще не подходили капитан и Мизин, как в каюту зашел студент.

– Я вот что хотел сказать, – произнес он, почесывая затылок. – На первом курсе я тоже как-то здорово нажрался. В общем, мозги совсем отказали… Просыпаюсь утром…

Он хлопнул себя ладонью по лбу и замолчал, так как продолжение истории, по всей видимости, еще не было придумано.

– А потому – мой совет, – по нервному движению генерала Мизин почувствовал, что здесь он лишний, и сократил выступление. – Мой совет: не надо! Все будет класс! Как в этом…

– Все сказал? – уточнил генерал, свинчивая пробку на квадратной бутылке виски. – Тогда топай!

Мизин закачал головой и, перед тем как удалиться, вскинул кулак вверх и завершил:

– Мопасаран![13]

– Я не буду пить, – предупредил я генерала.

– Не дури! – отмахнулся он, наполняя бокалы виски. – Мозги просветлеют. Может быть, поймешь, что наворотил… Давай!

Я не шелохнулся. Генерал чокнулся с моим бокалом и, не встретив ответной реакции, медленно опустил свой бокал на стол.

– Ох, не нравишься ты мне! Не нравишься! – произнес он, с прищуром глядя на меня, и вышел из каюты. В проеме он на мгновение остановился, пошарил в пустоте рукой, пытаясь нащупать дверь, чтобы крепко захлопнуть ее за собой.

Прием закончился. Я пошел к капитану, чтобы сыграть ва-банк. Последний ход, который я намеревался сделать, должен был заставить актеров снять маски.

– Валера! – окликнула меня Стелла, когда я поднялся на палубу. Девушка разговаривала с Дамирой. Извинившись перед ней, она подбежала ко мне, встала рядом, почти вплотную, опустила руки мне на плечи и пытливо заглянула в глаза: – Ты на меня сердишься?

– Валера! – крикнул с кормы генерал, пристраиваясь за столиком, где с бокалом шампанского сидела Алина. – Иди к нам!

– Господин Нефедов! – включилась в перепев госпожа Дамира. – Не уходите, пожалуйста! Мне надо с вами поговорить!

– Нет, не сержусь, – ответил я Стелле, отдав ей предпочтение, потому что остальные были далеко, а мне не хотелось кричать.

– Я сама не понимаю, зачем оговорила тебя. Прямо бес какой-то вселился.

– Но кто же тогда стрелял?

– Я, – призналась Стелла и, боясь быть неправильно понятой, уточнила: – В потолок, конечно. Можешь посмотреть – в коридоре, между двумя крайними плафонами, дырочка осталась… Меня обидело, что ты меня на Пыжика променял, и я решила тебе отомстить.

– И за Виктором, получается, я не носился по яхте?

Она отрицательно покачала головой.

– Ты боишься полиции, Стелла?

Девушка смотрела на меня своими черными глазами. Они были синхронно подвижны, напоминая красующуюся перед зеркалом негритянку.

– Боюсь.

Что-то в моей груди шевельнулось. Я коснулся пальцем ее щеки и завел за ухо прядь волос.

– Не бойся, – ответил я и, повернувшись, пошел к рубке.

Капитан с дочерью стояли на коленях перед приборной панелью и распутывали разноцветные провода, торчащие из разбитого дисплея.

– Очень сожалею, господин Нефедов, – произнес капитан, не отрываясь от дела, – но пока нет никакой возможности связаться с берегом.

Под его коленом хрустнуло стекло. Лора, просунув в дыру острогубые кусачки, освобождала провода от разбитой платы. Эдди, наклонив голову так, чтобы удобнее было заглядывать в дыру, выковыривал пальцами внутренности прибора, кряхтел и вполголоса ругался по-английски.

– У вас отказала радиостанция? – предположил я.

– Да, но не по своей воле… Give the screwdriver… Hold here!..[14] Кто-то очень не хотел, чтобы вы связались с полицией, и ударил по дисплею чем-то тяжелым… Вот, полюбуйтесь! – Капитан подцепил отверткой и вынул из дыры обломок платы.

– Вы сумеете это отремонтировать?

– Не обещаю, – неопределенно ответил капитан. – Ремонтом лучше заняться на берегу. У меня может не оказаться нужных деталей.

– Я не могу ждать, когда мы причалим к берегу.

– Что это вы такой нетерпеливый? – усмехнулся Эдди. – До места прибытия осталось всего шесть часов ходу.

– Если вы не в состоянии сами отремонтировать прибор, тогда доверьте это мне. Я неплохо разбираюсь в радиостанциях.

Капитан выпрямился, вытер руки тряпкой и, глядя на меня таким взглядом, словно я допустил бестактность, спросил:

– Значит, вы настаиваете, чтобы я как можно быстрее отремонтировал радиостанцию?

– Настаиваю, капитан.

– О'кей, – кивнул он. – Лора встанет у штурвала, а я займусь ремонтом. Но сначала… Сначала я хотел бы кое-что показать вам. Прошу!

Он показал мне рукой на дверь. Мы вышли на палубу.

– Сюда, пожалуйста! – вежливо пригласил капитан и направился к лестнице, ведущей к каютам.

За одним из столиков на корме сложилась компания: генерал, Алина и Мизин. Завидев меня, генерал поднял вверх руку, щелкнул пальцами и показал на свободный стул, а Алина послала мне воздушный поцелуй. Стелла продолжала о чем-то разговаривать с госпожой Дамирой, причем была настолько этим увлечена, что не отреагировала даже на вопиющую провокацию Пыжика.

Капитан, склонив голову, зашел в холл и стал спускаться по лестнице к каютам. Я последовал за ним. Свернув влево, капитан подошел к двери, ведущей в трюм, и с силой надавил на большую гнутую ручку.

– Я думаю, что вы будете немало удивлены, – интригуя мое воображение, негромко произнес капитан, открывая тяжелую дверь люка. – Прошу!

Я перешагнул через порожек и встал на рифленую площадку, соединенную с днищем небольшой металлической лестницей. Не успел я пригнуться, чтобы лучше разглядеть освещенное тусклой синей лампочкой пространство, как за моей спиной с металлическим лязгом захлопнулась дверь.

Я даже не стал кидаться на дверь с кулаками, пытаясь вырваться на свободу, так как знал: трюмные отсеки задраиваются намертво и открыть их изнутри невозможно.

Глава 37

Ловкач, думал я о капитане, когда в полусогнутом состоянии обыскал трюм и не нашел ничего, что бы представляло для меня интерес. Знал, чем можно меня взять: уверен, говорит, что вы будете удивлены. Я уже был готов увидеть здесь… Но что говорить о том, чего не оказалось! Впрочем, надо признать, что капитан своего добился, и все мои спутники, верно, вздохнули с облегчением.

Я сел на помпу в металлическом кожухе. До берега – шесть часов ходу, прикидывал я. Неужели капитан намерен продержать меня здесь все шесть часов? Это же от скуки сдохнуть можно! Да мало ли какой фокус выкинет кто-либо из пассажиров. Милейшая компания! Я охотно верю капитану, что один из них без всякого смятения шарахнул молотком или бутылкой по частотному дисплею радиостанции. И это мог быть любой из пассажиров, разве что кроме Алины.

Торцевая переборка задрожала от тихого гула, и я почувствовал, как яхта двинулась вперед, набирая скорость. Я поднялся на ноги, подошел к двери и с силой несколько раз ударил по ней ногой. Я был готов к тому, что к моим шевелениям, издающим звук, все свободные граждане на «Пафосе» будут относиться с тем же вниманием и интересом, как и к шуму мотора. Однако я оказался слишком пессимистичен и себя явно недооценивал. Едва я занес ногу в пятый раз, чтобы впечатать итальянский каблук с титановой косточкой в дверь, как вдруг лязгнул замок.

Я успел отскочить от двери, сел на ступеньку и вытащил из футляра мобильный телефон.

– Капитан! – сказал я, не оборачиваясь, как только за моей спиной скрипнула дверь и солнечный луч упал на мрачный потолок моей камеры. – Проблема исчерпана…

– Это Лора, – поправил меня голос девушки.

Я обернулся и вскочил на ноги.

– Так это ты, юнга! – обрадовался я. – Под дверью дежурила, что ли?

Девушка не знала, как себя вести со мной. Она смущенно улыбалась и прятала глаза с пионерским огнем.

– Отец велел открыть сразу, как только вы постучите, – объяснила она. – Вы что-нибудь желаете? Я могу принести вам шампанского со льдом, кофе. Могу приготовить яичницу с беконом… Хотите, принесу теплое одеяло? Книжки?

Я взял девушку за плечи и приподнял ее лицо.

– Ты думаешь, твой отец долго продержит меня здесь? – спросил я.

Лора пожала плечами. Ее глаза блестели в сумраке трюма.

– Извините меня, – прошептала она, покусывая губы.

– За что? – удивился я. – Удовольствие находиться здесь несоизмеримо с плотской пищей и хмельным безрассудством. Передай отцу, что уже нет необходимости срочно ремонтировать радиостанцию. Я связался с патрулем береговой охраны по мобильному телефону. С минуты на минуту они встретятся с нами.

– Хорошо, – кивнула Лора, продолжая стоять передо мной с опущенной головой.

– Э-э, дружище! – воскликнул я в недоумении. – А слезки зачем? Разве они положены по штатному расписанию?

Лора улыбнулась, шмыгнула носом и, стыдясь своих мокрых глаз, быстро повернулась ко мне спиной. Она взялась за ручку двери и замерла.

– Вас закрыть? – прошептала она, предпочитая, должно быть, провалиться сквозь палубу, чем слепо блуждать в сложных сетях взаимоотношений взрослых.

– А как же! Обязательно закрой и не забудь поднять ручку вверх!

Но Лора, кажется, была не в состоянии запереть меня, и тогда я сам захлопнул за ней дверь.

Однако не следовало рассчитывать на то, что я смогу еще некоторое время побыть наедине со своими мыслями. Капитан в своем нелепом спортивном костюме ворвался в трюм, как мне показалось, всего несколько секунд спустя. Он остановился на пороге, кидая жуткую тень, напоминающую безлистный баобаб, увенчанный человеческой головой. Я заметил, как взгляд капитана скользнул по моему поясному ремню, на котором был подвешен футляр с телефоном.

– Так вы все-таки… – глухо произнес капитан, и скулы его напряглись, словно он пытался разгрызть орех. – Что ж, пусть будет так. Видит бог, я предлагал вам…

Он повернулся и, продолжая сутулиться, пошел к лестнице, хотя в проходе мог во весь рост выпрямиться баскетболист. Сделав несколько шагов, капитан остановился и, повернувшись ко мне вполоборота, сквозь зубы сказал:

– Трюм освободите. Идите на палубу и встречайте своих гостей.

Он выглядел совершенно растерянным. Неуверенно передвигая ноги, капитан сделал еще несколько шагов и снова остановился, глядя на двери кают так, словно забыл, в какую хотел зайти. Я обошел капитана и поднялся наверх.

Ставший привычным и набивший оскомину пустынный морской пейзаж, который несколько дней окружал яхту, изменился, и я невольно прилип к поручню, глядя на горизонт. Туманная горная гряда протянулась серой полосой, очертанием своим как бы подражая волнам; родину Афродиты еще можно было принять за грозовые тучи, скопившиеся вдали, но в отличие от туч матовый контур гор не менялся по воле ветра; очень медленно и все же заметно для глаз он становился все более контрастным, приобретал рельеф, и при наличии некоторой доли фантазии можно было различить поросшие лесом склоны, глубокие тенистые проломы, разрезанные серебром горных рек, красные крыши деревень, изящные шпили мечетей и гостиничные высотки на фоне белого прибоя какого-нибудь «Голден-Бич», наполненного музыкой, ароматом таверн и загорелыми задницами.

«Пафос» летел к вожделенной земле на всех парах, разрезая форштевнем голубые волны, и брызги – тончайшая взвесь – радугой висели над кормовой палубой; в те мгновения, когда их прохлада и влага становились особенно ощутимыми, Стелла и Алина пронзительно пищали и прикрывали ладонями лицо. Уже мокрые с головы до ног, генерал и Мизин продолжали взбалтывать и вскрывать бутылки с шампанским, разбавляя его морскими брызгами. Пробки взлетали в воздух, как салютные снаряды, заставляя чаек, которые висели над палубой, шарахаться в стороны, сладкая пена выплескивалась на стол и палубу как из огнетушителя, лишь отчасти попадая в бокалы.

– Господин Нефедов! – сложив руки рупором, протрубил генерал, уже хорошо выпивший, в расстегнутой до середины груди рубашке, воротник которой пестрел отпечатками губной помады. – Немедленно подойдите к виночерпию!

– Голубчик! Валерий Васильевич! – сентиментальничала удивительно быстро повеселевшая Дамира. Ее траурный платочек, наверное, унесло в море веселым ветром, и она махала мне мундштуком, как дирижерской палочкой. – Позвольте я буду называть вас своим сыном! Вы же мне теперь почти что родной!

– Мамуля, имейте совесть! – озорно воскликнула Стелла, так размахивая бокалом, что шампанское выплескивалось на генерала. – Этот красавчик мой пожизненный любовник! Повторяю специально для чижиков-пыжиков…

Она направилась ко мне, но по дороге задела стул и на некоторое время увлеклась им.

– Помилуйте, золотая вы моя! – стала оправдываться Дамира, протирая краем блузки очки, забрызганные шампанским. Она приняла последние слова Стеллы на свой счет. – Да разве я претендую на эту роль? Я нахожусь уже в том замечательном возрасте, когда понимаешь, что все мнимые женские достоинства – это недостатки, и очень легко от них избавляешься… Господин Нефедов! Голубчик! Вы хорошо говорите по-английски? Я хотела бы с вами посплетничать…

Алина, эта чайная роза среди зарослей шиповника, была, по-моему, самой трезвой из всех. Уклоняясь от пробок и пенных струй, которые время от времени производили Мизин с генералом, она вместе со стулом все дальше отодвигалась от стола, который ходил ходуном как бы сам по себе, и бережно придерживала на коленях свернутую в кокон розовую кофточку.

– Шампанского моему другу! – рявкнул генерал. – Ведро!

Мизин заглянул под стол, пошарил глазами по палубе, но вместо ведра нашел ножки Алины в белых босоножках с золотыми пряжечками, прикрытые до колен голубым, с огненно-красными цветами, сарафаном. Заинтересовавшись находкой, студент неуверенно шагнул к Алине и, опустившись перед ней на одно колено, доверительно спросил:

– Мерзнем? Насквозь промокли? Позвольте поухаживать…

Он попытался завладеть кофточкой, но Алина вежливо и незаметно для окружающих послала его и поднялась со стула. Когда она поравнялась со мной, я увидел на лице ее маску безмятежного веселья. Напряженный, решительный взгляд и волевой излом губ ей не удалось скрыть; она в самом деле мелко дрожала, но вряд ли это был озноб, вызванный невольным купанием в брызгах.

– Ты куда? – спросил я Алину, посторонившись, чтобы она смогла пройти к лестнице.

– Будь здесь, – едва слышно произнесла девушка, прижимая розовый кокон к груди, и быстро спустилась вниз.

Я едва не упал под тяжестью генеральского тела. Шумно сопя мне в ухо, генерал потащил меня к столу.

– Рекомендую, господа! – произнес он. – Самый честный человек на яхте! Валерий Нефедов!

Он похлопал меня по спине и с тяжелой улыбкой заглянул мне в глаза.

– Ну, правдолюбец, выпей с нами шампанского.

Мизин подал мне бокал, выпачканный в губной помаде. На поверхности шампанского плавал кусочек фольги. Госпожа Дамира, раскуривая сигарету, смотрела на уголек сквозь линзы очков, и казалось, что ее глаза выползли из орбит.

– Вы, конечно, мерзавец, – произнесла она, выдувая дым на середину стола. – Но все равно я с вами выпью. Потому что все понимаю: слежка, сбор информации… Вы лезете в душу не столько из любопытства, сколько по служебной необходимости… Не знаю, не знаю, в какой степени это может стать вам утешением, однако…

– Тссс, – просвистел генерал, приложив палец к губам. – Мы еще не вышли на берег.

– Выйдем, уже никуда не денемся… Да не бойтесь вы так его! Я русских генералов представляла себе иначе! Сапоги, шашка на боку, кулачищи, как артиллерийские снаряды, водка стаканами…

– А я не боюсь, – ответил генерал. – Он уже ничего не сделает. Зубы обломает. Я прав, дружище?

Он хотел снова обнять меня, но его взгляд соскользнул с моего лица и провалился куда-то за мою спину. В его пальцах лопнул бокал, и осколки со звоном упали на палубу. Госпожа Дамира приспустила очки на кончик носа и, оголив подслеповатые глазки, уставилась в ту же сторону. Мизин раскрыл рот, как на приеме у стоматолога, и глупо засмеялся, издавая звук «гы-гы-гы». За моей спиной происходило что-то весьма любопытное, но когда я повернулся, то понял, что ожидал чего угодно, но только не этого.

По палубе в сторону рубки медленно шли капитан и Алина, друг за другом, строго в затылок. Правая рука девушки была вытянута в сторону капитанской головы, что придавало композиции из двух человек некую схожесть с поводырем и слепым, правда, «слепая» – Алина – крепко сжимала в вытянутой руке тяжеловесный револьвер с длинным стволом, который касался затылка «поводыря».

Потрясенные этим зрелищем, мы оцепенели. Дойдя до двери рубки, капитан замедленным движением, словно работал под водой в глубинном снаряжении, взялся за ручку и открыл дверь.

– Чего это она? – произнес Мизин.

– Обалдела девчонка! – пробормотал генерал.

– Вот вам и Пыжик! – с уважением в голосе произнесла Стелла и, не в силах оторваться от зрелища, спросила у меня: – Валера, а у нее с головой все в порядке?

В происходящее было трудно поверить, потому что до сих пор все нестандартные события с применением холодного или огнестрельного оружия происходили без массового зрителя. То, что проделывала Алина, напоминало кадры остросюжетного фильма. Обойдя капитана, она попятилась и взяла револьвер обеими руками, целясь ему в голову. Теперь Пыжик стояла к нам лицом, револьверный ствол поглядывал в нашу сторону, отчего опытный в обращении с оружием генерал почувствовал дискомфорт. Он взял под руки Дамиру и Стеллу и бочком стал сдвигать их ближе к барной стойке, куда взгляд револьверного ствола не мог достать. Однако дамы, не замечая в действиях Алины ничего опасного, начали дружно сопротивляться.

Тем временем капитан что-то сказал Лоре, стоящей у штурвала, тотчас гул мотора пошел на убыль и быстро затих. Яхта ощутимо сбавила скорость, ее нос опустился, вспенив воду, и судно, лишившись стремительного хода, стало доступно игре волн. «Пафос», как неповоротливый увалень, пошел враскачку и начал валиться с одного борта на другой. При очередном крене бокалы, стоящие на столе, сиганули вниз, покончив с собой, и у наших ног расползлась большая пузырящаяся лужа.

– Стоять! – крикнула Алина, заметив перемещение генерала с дамами, и, подняв револьвер над головой, выстрелила.

Дамира вздрогнула и вскрикнула.

– Вауу! – возопил Мизин, то ли поднимая руки вверх, то ли пытаясь закрыть ими уши. – Война, яшки-бляшки!

– Спокойно, – посоветовал генерал. – Не делайте резких движений. Все обойдется. – И успокоил: – Она просто сошла с ума.

Капитан с каменным лицом медленно шел к нам, одной рукой обнимая за плечо дочь. Не спуская с них глаз, Алина тыкала ключом с медной цепочкой в гнездо, пытаясь запереть рубку. Когда ей это удалось, капитан и Лора поравнялись с нами. Эдди встал впереди дочери, закрывая ее собой, и, едва разжимая губы, сказал всем нам:

– Делайте все, что она скажет… Это продлится недолго…

– Скажите, капитан, – пробормотала из-за моей спины Дамира. – А в какую страну она требует плыть?

– В Москву, – краем рта пошутил генерал.

– В Москву? – удивилась Дамира. – А разве Москва стоит на берегу моря?

Алина приблизилась к нам и встала в нескольких шагах, по-прежнему сжимая револьвер двумя руками. Ветер трепал ее серебристые волосы и сарафан, отчего он плотно облепил ее, выделив рельеф тела и нательного белья. Мне в голову пришло нелепое сравнение: мы, в меру молодые и красивые, смело смотрели в дуло револьвера, так же смело, как это делали борцы за свободную Италию в книге известной писательницы.

– Мне очень жаль, – произнесла Алина. – Но прежде чем вы сойдете на берег, с каждым из вас разберется полиция.

– Сегодня все помешались на полиции, – вполголоса произнес капитан.

– Капитан! – императивно заявила Алина. – Сейчас вы свяжетесь с патрульным катером и объясните, что на борту «Пафоса» совершено преступление.

– Валерий Васильевич! – обратился ко мне Эдди, чуть-чуть повернув голову. – Может быть, вы объясните девушке, что эту проблему мы с вами уже решили?

– Вам что-нибудь не ясно? – высказала усиливающееся раздражение Алина.

Капитан кашлянул в кулак и ровным голосом пояснил:

– К сожалению, моя радиостанция может связываться только по фиксированным частотам. Уцелело всего две кнопки: на пятьсот килогерц для сигнала бедствия и прямая связь с моей супругой в Штатах. Что вы предпочитаете?

– Probably, it is any virus, which induces desire to communicate with police, – размышляла вслух госпожа Дамира. – Can be, it is transmitted by a sexual way? How you believe, Stelle?[15]

Кажется, в сценарии Алины неувязка со связью не была предусмотрена. Девушка устала держать килограммовый «мастерпис» в вытянутых руках. Выискивая более удобную позу, она топталась перед нами, словно палуба была раскалена как сковородка. Сейчас она загонит всех в каюты, подумал я. Затем попытается с моей помощью отремонтировать радиостанцию, в худшем случае отправит в эфир сигнал бедствия. Полиция, встретив на борту вооруженную капитанским револьвером дамочку, в первую очередь арестует ее. Во вторую – меня. Потом начнутся очень долгие разбирательства.

– Вот что, – не справляясь с учащенным дыханием, произнесла Алина, опуская локти на перила. – Слушайте меня! Разберемся с каждым! Вас, капитан, я обвиняю…

В тот момент, когда все мы более всего хотели услышать слова Алины, откуда-то снизу донесся оглушительный хлопок, словно у тяжеловесного «МАЗа» разорвалась в клочья покрышка. Несколько секунд мы все прислушивались к всплеску волн за бортом. Мне показалось, что к этим звукам добавилось едва различимое бульканье, словно рядом с яхтой работали аквалангисты.

– Что это бабахнуло, капитан? – спросила Дамира, не скрывая волнения. – Такое ощущение, что прямо подо мной!

– В машинном отделении, – равнодушно произнес капитан. – Вполне может быть, что из-за экстренного торможения разорвало силовую установку и топливный бак.

– Хорошенькое дельце! – недовольно сказала Стелла, покосившись на капитана. – И что теперь будет?

Мы все смотрели уже на капитана, позабыв об Алине и ее револьвере, нацеленном на нас.

– Сделайте что-нибудь! – потребовала Дамира у капитана.

– Все претензии – к этой милой даме, – безапелляционно заявил капитан.

Алина теряла не только контроль над пассажирами, но и над собой. Она уже не могла скрыть своего замешательства и, отступая по палубе, кидала взгляды на вход в помещения.

– Сходи в трюм! – крикнула она мне. – Посмотри, что там…

– Идите-идите, – презрительным тоном, каким впору обращаться к предателю, поторопила меня Дамира. – Вы у госпожи Алины в любимчиках и, конечно, против нее не пойдете!

– Выбей у нее пушку! – шепнул мне генерал, ткнув кулаком в спину. – Слабо, Нефедов?

– Сейчас! – пообещал я и зашел в холл.

– Трюмную дверь не забудьте за собой задраить! – крикнул капитан мне вдогон.

Я спустился по лестнице и свернул к трюмной двери. Она была открыта настежь – кажется, я выходил оттуда последним и не закрыл ее за собой. Чем ближе я подходил к люку, тем отчетливее слышал шум воды и запах гари. Предчувствуя недоброе, я пошел быстрее и, спрыгнув с лестницы на трюмное дно, сразу же угодил ногами в воду. Где была пробоина, я не видел, но, судя по тому, как быстро поднимался уровень воды, размеры пробоины были устрашающими.