Безатказнае арудие Бэнкс Иэн
Сессину это было понятно. Военных будет не так-то легко убедить открыть свою базу данных для внешнего расследования.
– Я хочу запросить срочную аудиенцию у Адиджина.
– Вызываю дворец, королевские апартаменты… офис монарха… есть связь… кабинет личного секретаря его величества… вызов проходит… конструкт личного секретаря на линии в реальном времени. Заменить?
– Заменяйте.
Женщина исчезла, мгновенно превратившись в маленького худого человечка, облаченного в черный фрак, с длинной палкой в руке. Он обвел взглядом хранилище, встал, слегка кивнул головой, приветствуя Сессина, потом снова сел.
– Граф Сессин, – сказал он. – Король попросил меня передать вам, что он был потрясен, узнав о вашем убийстве. Он просил также выразить его глубочайшее сочувствие вам и тем, кто у вас остался. Еще он просил меня заверить вас, что будет сделано все возможное для искоренения ответственных за это грязное преступление.
– Спасибо. Я бы хотел как можно скорее получить аудиенцию у его величества.
– Его величество сможет уделить вам немного времени между другими встречами через двадцать реальных минут – приблизительно четыре месяца субъективных.
– Тогда я должен просить о срочной встрече.
– Я понимаю ваше потрясение, понимаю, что вы чувствуете, граф Сессин. Но его величество проводит сейчас важную встречу с представителями наступающих сил Часовни, обсуждаются условия мирного соглашения. Мы проинформировали его о вашей смерти, а он выразил вам соболезнования, о которых я только что сообщил. На это ушло все время, допустимое дипломатическим протоколом. Мы не можем больше прерывать переговоры с делегацией инженеров, не рискуя вызвать у них подозрения и не ставя под угрозу достижение соглашения.
Сессин задумался. Секретарь сидел, терпеливо улыбаясь ему. Взвешивая слова, Сессин заговорил снова.
– Меня беспокоит то, что сообщение, которое, судя но всему, было сигналом к моему убийству, было встроено в военную шифрограмму, посланную из штаба армии, а значит, что либо взломана система передачи информации, либо в штабе – не ниже чем на среднем уровне – сидит предатель. – Он помолчал, давая возможность высказаться секретарю, если тот пожелает, потом продолжил: – Король санкционировал полномасштабное военное расследование?
– Расследование санкционировано.
– На каком уровне?
– На уровне, соответствующем вашему положению, граф. На самом высоком уровне.
– С полным доступом к базам армии?
– Это невозможно. Тактические причины физически не позволяют армии без предварительной подготовки допускать к своим сетям посторонних. Необходимо все согласовать, получить разрешения в различных инстанциях, иначе будет включаться автоматическая блокировка системы безопасности. На все эти процедуры потребуется реальное время. Запросы уже посланы, однако…
– Спасибо, личный секретарь. Соедините меня с высшим военным командованием пятого уровня и заменяйтесь.
Конструкт успел напустить на себя раздраженный вид, прежде чем замениться на молодого солдата в полной униформе.
– Граф Сессин.
– Это пятый уровень? – Сессин нахмурился. – Я полагал…
Молодой солдат быстро извлек парадный меч из ножен и тем же движением полоснул им над столиком, отделяя голову Сессина от плеч.
«Что?!» – подумал тот, потом все помутилось перед его глазами.
Он проснулся в одиночестве в спальне, располагавшейся в башне Серефы уменьшенного масштаба; судя по всему, стояло превосходное весеннее утро.
Он лежал на кровати и поглядывал вокруг. Шелковые простыни, парчовые занавески, картины, написанные маслом, ковры на полу, стены, обитые деревянными панелями, высокие окна. Он чувствовал себя вымытым и обеспокоенным.
Закрыв глаза, он произнес «Speremus igitur» и снова открыл глаза.
Он улыбнулся встревоженной улыбкой. «Так-так», – сказал он.
Он поднялся с кровати, оделся в то, что было на нем раньше, и вышел на балкон.
Внимание его привлекла точка вдалеке, где-то над куртиной. Вокруг нее было что-то вроде светового ореола, тонкий, неясный след за ней…
Он видел, как точка увеличивается, потом представил себя на крепость-башне.
/Он снова стоял на ярко разукрашенной деревянной платформе, над ним на ветру развевался флаг. Он увидел, как ракета пробила кровлю крыши внизу и исчезла в башне, в которой он стоял несколько секунд назад. Башня взорвалась; на балкон вырвалось бледно-желтое пламя, разметав по всему уровню камни. Рухнувшую от взрыва крышу подбросило; словно стая вспугнутых птиц, разлетелась во все стороны черепица.
Прямо через балконные окна. Сессин был удручен и ошарашен.
Он не видел и не слышал, что ударило его сзади, лишь уловил взрыв света и оглушающий удар.
Он проснулся в кровати один; судя по всему, стояло превосходное весеннее утро.
Он полежал несколько секунд, потом представил себя на вершине крепость-башни.
/Он увидел первую ракету, пролетающую над куртиной на западе. Он повернулся и увидел другую, приближающуюся с востока. Они летели на одном с ним уровне и быстро приближались. Он вспомнил ощущение, которое испытал, когда услышал выстрелы внутри камнехода, и нырнул внутрь – узнать, что происходит. Он представил себе вид, открывающийся из внутреннего двора замка,
/потом из башни на южной куртине,
/потом на северной,
/потом из комплекса восточных ворот, /потом с низких холмов внутри замка. Все сооружение задрожало и исчезло в сотрясшей его серии взрывов, огненных вспышек. Высоко в воздух взмыли обломки камней и дерева – черные в окружающем их пламени.
– Сессин?
Он повернулся и увидел образ первой своей жены – она стояла на тропинке за ним, хорошенькая, как в день их первой встречи. Она никогда не называла меня…
Она набросилась на него с куском рояльной струны – он и двинуться не успел. Обхватила его, опутала, продемонстрировав силу, никак не свойственную человеку.
Он проснулся в кровати один. Что это? Что происходит? Кто?…
Свет в окне, что-то…
Глупец!
Потом свет повсюду.
Он проснулся на кровати.
– Аландр, – выдохнула молодая горничная рядом с ним, потянулась к нему.
Он был на палубе яхты клана, стоявшей вечером на якоре вблизи Стамбула; внизу темнел Босфор, наверху виднелись арки мостов-близнецов. Сердце его колотилось. Он быстро оглянулся. Никого. Он поднял взгляд вверх. Что-то вывалилось из-за перил моста… он стал представлять себе… потом снова весь город осветился атомно-ярким светом…
Он проснулся.
– Ала…
/Он лежал в кровати в своей квартире в штабе Аэрокосмического клана в Атлантической башне.
На него смотрел врач, лицо которого показалось ему знакомым, смотрел с сожалением. Молодой доктор разрядил пистолет, наведя его точно между глаз Сессина.
Он проснулся. – Ал…
/Он был в яслях цитадели клана Сиэтл. Над ним склонилась нянька. Его плач был вспорот ножом. И что-то внутри его вскрикнуло: Семь!
Он проснулся.
Он был в номере отеля – маленьком, безвкусно отделанном. Занавеси были задернуты, в номере горел свет. Он сидел. Сердце его стучало, холодный пот покрывал тело. Он отменил ложные физические симптомы своей паники, а потом начал представлять себе, что находится где-то не здесь… но больше бежать ему было некуда, а поскольку он не знал, где находится, то решил, что это место ничуть не хуже других и можно побыть здесь некоторое время.
Что произошло? Что затевалось?
Он поднялся и подошел к окну, осторожно отодвинул краешек занавески, оставаясь при этом за стеной. Он предполагал, что, как только он выдаст свое местонахождение, на него сейчас же обрушится град пуль или еще одна ракета.
Он увидел темный город, порт в огромном тусклом пространстве, сплошь усеянном маленькими огоньками. Вдалеке за кранами и причалами плескалась темная вода. На равном расстоянии друг от друга в сумерках за чернильной водой виднелись огромные столбы, возникающие из широкого и низкого моря, как невероятно идеальной формы скалы, уходящие ввысь, к черному как смоль небосводу, который он скорее вспомнил, чем увидел.
Он по-прежнему был в Серефе, точнее под ней, на контейнерном уровне. Порт назывался Ублиетт.[2] На узкой улочке внизу все было тихо-спокойно. За тенями высоких узких зданий напротив светились какие-то огни, а в самом порту он видел корабли у причалов, краны, медленно ползущие туда-сюда над ними, и некое движение в лужицах тускловатого желтого света на самих пристанях.
Он отпустил занавеску, оглядел комнату. Здесь почти ничего не было – небольшая кровать, стул, стол, ширма, шкафчик у кровати. Табличка на внутренней стороне двери гласила, что это седьмой номер на седьмом этаже гостиницы Спасения.
В ящике шкафчика он нашел бумажный конверт.
С надписью: Аландр Жованкс.
Так его звали до повышения.
Внутри лежал сложенный лист со словами: «Прочти меня».
Он прочел.
4
Баскул, йа знаю, што тибе эта тижало, но боха ради, иаринь, это всего лишь муравьишка.
Эта был неабыкновеный и уникальный муравей, мистер Золипария, гаварю йа ему, чуфствуя себя винава-тым ф том, што с ней праизашло.
Мы внутри глазнова йаблока северной горгульи Розбрит в кабинете мистера Золипарии. У мистера Золипарии в кабинети йесть такая штука называитца тили-фон куда можно гаварить (я дажи и ни знал, што у нива йесть такая, на правди гаваря, мне кажитця что он дажи смущон изза этава). Йа настаял и он свизался с ахраной штобы саапщить о праисшествии, хатя он им тока и сказал, што птица украла ценую древнюю каропку, а ни муравья. (Ваапщета каропка никакая ни древняя вофси, но эта ни имеит значения.) Йа попытался вызвать ахрану сам, как тока эта случилась, но ис прошлава опыта йа знайу што ани миня ни слушают патамушта йа маладой.
Мы надеялись, что птица, каторая украла Эргейтс была ис тех што акальтцованы с камирой и фсем таким, или ис тех за каторыми видетца пастаянае наблюдение в рамках праграмы маниторинга дикай природы или ф какихнибуть научных целях, но мы проста выдавали жилаимае за действительнае и нам канешна жи сказали што эта нитак. Ахраник спрасил коикакии дитали, но мистер Золипария ни очинь иадеитца што што-нибудь иалучитца.
Ты ни должин сибя ни ф чем винить, эта был нисчастный случай, Баскул.
Йа эта знаю, мистер Золипария, но йа мок придатваратить этат нисчастный случай, йесли бы был внимательнее, наблюдательнее и ваапще прилежнее. Ну как йа мок дапустить штобы ана йела этат хлеп так вот на пирилах? Асобина ищо и патаму што йа вить видил этих птиц вдалике. Вить падумайти – хлеп! фсе знайут што птицы любят хлеп! (Я шлепаю сибя по ладонью по лбу, подумаф, каким жи идиотам йа был.)
Это йа винават, Баскул – вить йа хазяин и ваапще эта случилась в маем доми. Йа тоже должин был быть придусматрительние, но што сделана таво ни воротить.
Правда, мистер Золипария? Вы и ф самам дели так думаити?
Што ты хочишь этим сказать, маладой Баскул?
Йа вить ходок, мистер Золипария, не забывайти. (Тут йа прищюриваюсь, штобы показать иму, што йа эта впал-не сирьезно.) Эти птицы…
Нет, Баскул! Ты ни имеишь права эта делать! Ты сума спятил или ваапще? Ты тока сибе мазги заплитешь йесли папробуишь.
Йа тока улыбайусь.
Йа ни знаю што вы знаити а том чиво делают ходоки, но сичас самае время вам расказать, йесли вы ни знайте (те кта знают впалне могут прапустить 5 или 6 следущих апзацсв и патом вернутца к прадалжению истории).
Ходок главным образам закидываит удачку в крипт и вытаскиваит какогонибуть старика или старуху и задает им вапросы и атвичаит на их вапросы. Эта штота вроди архиалагическава иследавания и социальнай работы, йесли сматреть на эта трезва и игнарировать то, что люди называют духовнай стараной фсиво этава.
Канешна там в крипте фсе давольна мрачна и неприятна, и бальшинство редек (а эта ребята и девчонки вы помнити) дажи надумать баятца а том, штобы с мертвыми паабщаться, йа уш ни гаварю а том штобы пригласить их сибе в голаву и иметь с ними какии дела. Для нас ходоков эта дела абычнае и никаких праблем истествино йесли ты видешь себя астарожно (считаитца што ходоков ни так уш и многа, хотя в аснавном эта изза таво што называится истественая убыль).
Так фсе дела ф том што ходоки используя свой природный дар праникают в крипт частична штобы узнать штонибудь ис прошлава а частична штобы исполнить абизатильства и завищания саатветствующиво ордина. Мой ордин называитца Бальшыи Малый Братья Багатых и мы изначальна искали в крипти души тех людей, каторые были такими багатыми што мама ни гарюй, но наши абязанасти с тех пор слихка расширились и типерь мы гаварим с любыми старыми пирдунами йесли тока им йесть чиво интиреснава сказать.
Вот как типерь фсе апстаит. Чем глубже уходишь ф крипт, тем нияение и грязнее там дила, так што чем больши времени прашло с тваей смерти, тем больши ты атрываишься ат риальнасти и ф канце канцоф даже если ты хочишь сахранить какоито падобие челавеческай формы, то фсе равно тибе не па силам такая сложнасть, а поели этава можит дажи случитца што тибя перивидут в животнае царства; твая личность (такая, какой ана становитца к этаму времени) переноситца в пантеру или птицу Рух или симурга или ката или акулу или арла или чиво угодна. Ваапщета эта с щитается чемта вроди привилегии. Многие редьки думайут што нет ничиво лутче чем стать птицей или чемта в этам роди.
Эти животный канечна же напрежниму включены в крипт их сопствиными инплантами и патаму их мазги патенциальна даступны ходоку, хатя тут фсе нипредсказуима штобы ни сказать апасна. Нипредсказуима патамушто никто этим ни занимаитца. Опасна паскольку то што ты пытаишея сделать в качистве ходока в таких апстаятильствах это папытатца вместить свой мозг чилавеческих размераф в голаву птицы. Для этава требуитца мастирство, но йа фсигда исхадил ис тиории, что паскоку май мысли выходят так сказать с падкруткай то асобино мне удайетца работа с двумя разными образами мыслей аднавримена, а патаму йа впал не ниплоха справляюсь с этай задачей – стать птицай и перилететь в их область крипта.
Вы уже наверна поняли што имена эта йа и сабира-юсь сделать, а мистер Золипария вофеи не в васторги ат этай идеи.
Баскул, прашу тибя, гаварит он, пастарайся быть бла-гаразумным. Вить эта фсиво тока муравей. А ты пака тока начинающий ходок.
Канешна мистер Золипария, гаварю йа. Но зато йа ходок, каторый ищо дажи ни начал абманыватца. Йа выдающийся ходок. Йа такой класный ходок што йа точна знаю што смагу найти эту птицу.
И што тагда? кричит мистер Золипария. Этат идиотский муравей можит уже мертф. Можит эта птица уже ее слопала! Зачем тибе мучить сибя штобы узнать аб этам?
Йесли так, то йа хачу знать, но йа не думайю што вы правы. Йа так думаю што эта птица не уранила и надейусь запомнила в каком мести, или…
Баскул, ты растроин. Пачиму бы тибе проста ни вернутца ф свой ордин, папытатца успакоитца и тагда фсе эта…
Мистер Золипария, тиха гаварю йа, йа вас благадарю за заботу, но фсе равно зделаю то што задумал што бы вы ни гаварили. Но фсе жи вам спасиба.
Мистер Золипария смотрит на миня иначи, ни так как прежди. Йа иво фсигда любил и йа фсигда уважал иво с тех самых пор как он аказался одним ис людей к кому миня паслали, когда поняли, што йа гаварю фпалне нарамальна вот тока думаю нимнога ни так + йа склонин делать то, што он мне гаварит – и имена он сказал, Вазможно ты станишь харошим ходоком, и ищо он пред-лажил, штобы йа вел днивник, каторый вы и читаити типерь, но сичас мне фсе равно што он думаит или па крайний мери мне ни важна как плоха мне будит если йа ни паследую иво савету, патамушта йа знаю: йа проста должин эта сделать.
Ах дарагой мой Баскул, гаварит он и качаит галавой. Йа ни самниваюсь, ты сделаишь то о чем гаваришь и очинь прискорбно кагда живой чилавек сабираитца сделать такое ради такой ничтожнай твари как муравей.
Эта ни муравей, мистер Золипария, атвичаю йа чуствуя сибя ужасна взрослым. Эта йа.
Мистер Золипария трисет галавой. Эта ты и никакова чуства меры черт побири, вот што эта такой.
Все адно, гаварю йа. Ана была маим другам, она налагалась на миня, думала што са мной ана в бизапаснасти. Йа сделаю адну папытку. Йа чуствуйу што обязан сделать эта для ние.
Баскул, прашу тибя, ты тока надумай…
Ни вазражаити йесли йа здесь присяду, мистер Золипария?
Ну йесли ты аканчатильна ришил, то здесь пажалуй лутче чем гделиба в другом мести, но мне фсе эта ни нравитца.
Ни биспакойтись мистер Золипария. Это в буквальнам смысли ни больши сикунды.
Йа чемнибуть магу намочь?
Да. Дайте мни эту вашу ручку. Так. Йа типерь сяду вот здесь – йа сел на кортачки в кресле так штобы пад-бароткам в калении и сунул ручку в рот.
агда учка ыпадит и маво рта, начинаю йа гаварить иму.
Ничиво ни нанимаю, Баскул.
Йа вытаскиваю ручку иза рта. Йа тока гаварил, что кагда ручка выпадит из маиво рта, пусть ана удариця а кавер, а патом тряханити миня и крикните, Баскул, праснись!
Баскул, усни, гаварит мистер Золипария.
Праснись! Кричу йа. Не усни, а праснись.
Праснись, павторяит мистер Золипария. Баскул, праснись. Он трисет галавой и иво фсиво трисет. Ах Баскул, божи мой, Баскул.
Йесли вы так уш биспакойтись, мистер Золипария, паймайти ручку прежди чем ана ударитца а кавер и разбудити миня. А сичас дайти мне адну минуту… Йа устраивайюсь штобы была удобние. Эта займет феиво сикунду, но нужна штобы тибе была камфортна, штобы ты был гатоф и спакоин.
Так. Йа гатоф.
Эта фсе будит очинь быстра, мистер Золипария. Вы гатовы? Йа снова суйу ручку в рот.
Ах Баскул, ах божи мой.
Начинаю.
Ах мой божи мой.
И вот йа атправляйусь в землю мертвых и уже фта-рой рас за день, тока на этат рас фсе куда как сирьезние.
Эта фсе равно што пагружатца в небо на другой ста-ране земли, не прайдя сначала черис землю. Эта фсе равно што вплывать в землю и небо аднавримена, фсе равно што станавитца линией, а ни точкай, пагружатца в глубины и васхадить на высоты, а патом выпускать ветки как дерива, как платан, как агромный куст савиршена ииримишафшийся с зимлею и небам, а патом чуфствуишь-сибя так, бутта все эти частички уже больши ни проста частички земли или малекулы воздуха, а бутта фсе ани вдрук стали малинькими афтаномными системами сами па сибе; книга, библиатека, чилавек; мир… и ты са фсем этим саединен, невзирая ни на какие барьеры словна ты клетка мозга в глубине зирнистай серай кашицы мозга полнастью закрытая но саидиненая с другими клетками заполниная их камуникациоными сигналами и отпущеная на свабоду феей этай замурованай мешанинай.
Трахтарарах; праносисся сквось верхний ачевиднаи слаи каторыи саатветствуют внешним уравням мозга – рацианальным, разумным лихко панимаемым слаям – в первый из углубленных этажей, пат чирепную каропку, пат кару, пат фотосферу, пат очивиднае.
И ват здесьта нужна быть астарожным; эта фсе равно што аказаться ночью в ни очинь благаприйатнам рай-они бальшова темнава горада тока послажнее гаразда паслажнее.
Здесь важна правильна думать. Больши ничево ат вас ни требуитца. Вы далжны правильна думать. Вы далжны быть смелам и асматрительнам вы далжны быть благаразумным и савиршена сумашетшим. На самае глав-нае вы далжны быть умнам и быть изабритатильнам. Вы далжны уметь нользаватца всем што йесть вакруг вас и в этамта фся и суть. Крипт эта то што называитца саатнасящийся сам с сабой а эта значит што (да апридиленава мамента) он азначаит имена тошто вы ат пиво хатите и проявляит сибя перет вами так штобы вы магли эта нанять наилутчим образам. Так што на самам дели ат вас зависит, как вы им васпользуитись. Дела в вашей изабритательнасти и вот пачиму аткравена гаваря эта инфармационая срида для маладых людей.
Ну да йато знал што мне нужна, а патаму и думал птица.
И вдруг йа аказался ф какомта темнам здании над нияеными мигающими агнями горада с бальшими миталическими скульптурами птиц жуткава вида; йа слышал многа птичьих крикаф и карканья вакрук, но самих птиц не была видна, тока шум от них, а пат нагами штота хрустящие и мяккае и пахнет кислатой (или щелачью – адно ис двух).
Йа принюхался и осторожна пашол впирет, а патом запрыгнул на адну из бальших миталических птиц и присел на ней крылья раскинул ф стораны и сматрю сквось темнату горада испищреную точками агней сматрю ни мигая ни увижу ли какова движения и апускаю голаву время ат времини и засовываю ие сибе пат крылья с прутикам што диржу у сибя ф клюви так бута чищу сибя или штонибуть.
Увидел кот маиво прабуждения в форми кальца у миня на левай наге. Хараша што он там йесть на фсякий случай йесли што пайдет ни так и/или мистер Золипария абмишулитца.
… Так и аставался там какоито время, сидел терпелива и сматрел.
Так чиво тибе нада? – сказал гол ас сверху и сзади.
Ничиво асобинава, сказал йа ни паварачиваясь. Йа чуствовал ветачку у сибя в клюви, но гаварить изза ние была ничуть ни труднее.
Тибе наверна штота нада иначи тибя бы здесь не было.
Эта правда, сказал йа. Йа тут ищу коекаво.
Каво?
Патирял друга. Однонасестницу. Хачу ие найти.
У нас у фсех друзья каторых мы хатели бы найти.
Эта случилась тока што. Полчиса назат. Ие унесли с севирнай горгульи Розбрит.
Севирнай што?
Эта значит… (эта сложна – нада выхадить на верхний уравинь данных, тагда как йа нахажусь в нервам круги пагружения, но мне удаетца)… такая архитиктурнае украшение, сказал йа (палучилась). Розбрит. На севера-запади бальшова зала.
И кто ие унес?
Барадач-йагнятник, сказал йа (до этава йа дажи ни знал пра такова.)
Так. И што ты за эта дашь?
Йа вить здесь, правда? Йа ходок. Вот тибе мае слова. Йа тибя ни забуду йесли ты мне паможишь. Пасматри в миня йесли хочишь, убидись што йа гаварю правду.
Ни слипой.
Йа и ни думал што ты слипой.
Эта птица – ты видил на ней какиинибуть приметы?
Эта был барадач-йагнятник больши мне ничиво неизвестна, но их наверна была ни такуж и многа в севи-розападнай части бальшова зала 1/2 часа назат.
Барадачи-йагнятники в паследние время какиита страные, но йа паснрашиваю.
Спасиба.
(трипитание крыльеф, а патом:)
Ну щитай тибе павизло…
… патом был жуткий птичий крик и карк и мне пришлось павирнутца и пасматреть и йа увидил агромнуйу-приагромнуйу птицу в воздухи за и надо мной, а у ние в кактях была другая птица – разорваная. Бальшая птица была красначерная на чернам и страшная как смерть и йа чуфствовал патоки воздуха ат ие крыльеф на маем лице. Ана висела в воздухи, крылья вытянуты и так бьют, што про100 ужас, бутта каво распяли, и так трисла мертваю птицу ф сваих кактях, што ие крофь хлистала мне в глаза.
Ты задайешь вапросы, дитя? фскрикнула птица.
Йа пытаюсь найти друга, сказал йа, делая вит што мне ни страшна. Йа развирнулся на чом сидел штобы быть лицом к красначернай птице. Ветачку фсе ищо диржал у сибя ф клюви.
Она падняла адну ногу – три кактя вверх адин внис. Видишь эти три кактя? сказала ана.
Ну. (Ваапщета пара сматыватца, но йа диржу пат кантролем пути отступления и думаю о кольце у миня на ноге с кодом прабуждения.)
Йесли ты на счет три ни убирешься атсюда в риаль-насть то пажалеишь, гаварит красная птица. Ты миня понял? Начинаю считать: 1.
Йа вить тока ищу друга.
2.
Эта фсиволишь муравей. Йа тока ищу малинькава муравья каторый был маим другам.
3.
Што тут у вас ваще за хирня такая праисходит? Пачиму никакова уважения к… (и йа типерь сердита кричу и раняю ветачку ис клюва).
И тагда агромная красная птица выдвигаит впиред сваю акрававлиную ногу бутта она у ние устроина как тилископ, тянитца к маей галаве абвиваитца вакрук ние и прежди чем йа успиваю чиволибо сделать сплющиваит миня и йа чуствую как миня залавливает в материю миталическай птицы на каторай йа сижу и черес здание, частью каторава и йавляитца эта птица, и черес горот и черес фсе и черес землю внис и фсе нижи и нижи и нижи но хужи тошто йа чуствую што кальцо на маей наге с кодам прабуждения исчезла патамушта иво сарвала эта бальшая красная птица кагда ударила миня, а йа канечна же никак ни магу вспомнит этава нраклятава кода прабуждения и тем временим ухажу фсе дальши и дальши и дальши внис и думаю: Вот вить чорт…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
– Это, наверно, она. Доброе утро, юная дама.
– Доброе утро, юная дама.
– Что-что?… Ах нет, хотя я и польщен.
– Разве вы не юная дама?
– Не юная и ничуть не дама. Меня зовут Пьетер Велтесери. Насколько я понимаю, ваше имя вам может быть и неизвестно, но…
– Неизвестно.
– Так и есть. Что ж, позвольте мне приветствовать вас на нашей земле и в нашем доме – и то и другое называется Дженабилис. Прошу вас, садитесь… То есть я хотел… Может, все же лучше стул? Вон там, за вами. Видите? Вот так.
– Ах, не на пол – на стул.
– Ну вот, хорошо. А теперь… вы меня извините?… Джил, я вижу срам этой молодой дамы, и, несмотря на мои преклонные года, я смущаюсь, хотя возбуждает это скорее воспоминания, нежели плоть. Можем мы дать ей еще какую-нибудь одежду? Что-нибудь прикрывающее побольше, чем твой пиджак, который не прячет вообще ничего?
– Извини, дядя.
– … Что это ты на меня так смотришь?
– Брось, Лючия, можешь ты ей дать что-нибудь свое?
– Мочь-то могу. Но она еще даже не помылась, и вообще. Видели, какие у нее подошвы? Ну ладно, хорошо…
– … Подружка моего племянника принесет вам что-нибудь из одежды. Я подумал, может, она отведет вас… хотя бог с ним. Может быть, хотите подойти к окну, вот сюда? Вид английского сада в особенности приятен для глаза. Джил, может быть, наша молодая гостья хочет что-нибудь выпить?
– Я займусь этим, дядя.
Второй мужчина – конечно, не дама, ведь дамами называют женщин, таких, как она сама (ей пришлось поискать слово, чтобы передать то, что она теперь чувствовала; слово нашлось – смущение), – второй мужчина, пожилой и слегка сутулый, с морщинистым лицом, кивнул на одно из окон, и они оба направились туда, а первый мужчина, молодой, на секунду закрыл глаза. Из окна открывался вид на сад камней и цветов, разбитый в необычной манере – частью живописно-беспорядочный, частью геометрически правильный. Небольшие гусеничные машины резво ползали между клумб, подрезая кусты, удаляя завядшие бутоны.
Чуть позже в комнате появилось нечто на колесиках: оно тихонько жужжало и везло поднос, на котором стояли четыре стакана, бутылки и невысокие графины с чем-то внутри. Потом появилась Лючия Чаймберс с одеждой и отвела ее в боковую комнату, где показала, как надеть шорты, трусики и рубашку.
Несколько мгновений они смотрели на свои отражения в высоком зеркале.
– Совсем улетела? – тихим голосом спросила Лючия Чаймберс.
Она взглянула на Лючию Чаймберс.
– Потому что если да, то я хочу знать, на чем именно.
– Улетела, – повторила она, нахмурившись (и глядя на себя, нахмуренную, в зеркало). – Залетела, ты имеешь сказать? То есть я хочу сказать, ты хочешь сказать?
– Оставим это, – вздохнула другая женщина. – Давай-ка выкатывайся отсюда. Может, старику удастся из тебя что-нибудь выудить?
– Я думаю, что она, наверно, асура, – сказал за ленчем Пьетер Велтесери.
Целое утро он терпеливо задавал девушке вопросы, пытаясь выяснить, какие у нее есть воспоминания. Ему удалось узнать, что она появилась из клановой усыпальницы несколькими часами ранее. По всей видимости, ее искусственно возродили тем способом, каким возрождают члена семьи, если ко времени его запланированного воссоздания среди членов клана не обнаруживается беременных. Она родилась внезапно, в одиночестве и сразу во взрослой форме, и потому, на его взгляд, представляет собой уникальное явление. У нее обширный словарь, но она, похоже, не уверена в том, как им пользоваться, хотя впечатление такое, что ее лингвистические навыки значительно развились всего за два часа их разговора.
Джил и Лючия какое-то время поприсутствовали на этом мягком допросе, потом им это надоело, и они отправились купаться. На ленч все собрались снова, но если Пьетер рассчитывал произвести впечатление на племянника и Лючию нововыявленными языковыми навыками их гостьи, то его, похоже, ждало разочарование. Большое количество пищи словно вышибло из ее головы все мысли о разговорах.
Они сидели в одном углу обеденного стола. Окна были раскрыты на веранду, и занавеси слегка раскачивались.
Пьетер и молодые любовники расположились друг напротив друга, а их чудаковатая гостья – во главе стола. Под воротник ее блузки засунули огромную салфетку, другую положили на колени. Она хмурилась, вздыхала и опускала голову чуть не вровень со столом, пытаясь орудовать ножом, вилкой и ложкой для поглощения еды с тарелки.
Джил и Лючия обменялись взглядами. Пьетер посмотрел, как молодая женщина за столом старается расправиться с клешней омара, действуя не тем концом тяжелой ложки, и вздохнул.
– По зрелом размышлении, дары моря, видимо, были ошибкой.
Кусочки красно-белого панциря разлетелись по столу. Гостья издала довольное урчание и, понюхав показавшееся из-под панциря мясо, высосала его, потом откинулась к спинке стула; жуя открытым ртом и счастливо улыбаясь, она поглядывала на трех остальных сидящих за столом. Зажужжал и включился сервитор под столом, принявшись убирать остатки еды, что уронила девушка. Она посмотрела на сервитор и скинула на пол со стола новые куски омара.
– А что именно означает этот самый ажур? – спросила Лючия Пьетера.
– И я тоже не могу найти это слово, – сказал Джил, улыбаясь Лючии и сжимая ее руку. Как и та, он ел одной рукой.
– Асура, – поправил ее Пьетер, втайне довольный, хотя и недоумевая: неужели эти двое молодых не смогли найти это слово в своих инструментариях или они просто хотели показаться вежливыми? – Это слово на хинди прежде означало «демон или гигант, противостоящий богам», – сказал он.
Лючия напустила на себя раздраженный вид – Пьетер уже знал, что такова ее реакция на все, что не выражено через импланты, хотя, по ее мнению, должно бы. Те, кто впервые переживает лихорадку увлечения, вожделения или любви, почти всегда предпочитают безмолвный обмен мыслями через импланты, отказываясь от живой речи, которая кажется им физически отталкивающей и неуклюжей. И хотя Пьетер не думал, что Лючия ревнует к гостье (тем более что Джил уделял девушке лишь мимолетное внимание), ей определенно были не по душе ее появление и тот факт, что Пьетер предложил им общаться живой речью из уважения к девушке, судя по всему, начисто лишенной имплантов.
– На хинди, гм, – сказал Джил; ему явно пришлось обратиться к импланту в поисках этого слова. – А что же «асура» значит сегодня? – Он улыбнулся Лючии, снова сжав ее руку под столом.
– Это нечто вроде… непосредственности, можно сказать, – ответил Пьетер (подумав с озорством, что и это им обоим придется проверить по имплантам). Он подцепил на ложку немного мяса омара и принялся задумчиво его жевать, наблюдая, как девушка расшвыривает скорлупки все дальше и дальше по полу, играя с сервитором, который, описав зигзаг, направился к окнам. – Нечто созданное полубеспорядочно базой данных или какой-либо отдельной системой по внутренним соображениям, – продолжил он, промокая губы салфеткой. – Обычно для содействия необходимым изменениям, обеспечить которые изнутри невозможно. Непредсказуемая переменная. Бесхитростность.
Лючия бросила взгляд на девушку.
Читать бесплатно другие книги:
