Безатказнае арудие Бэнкс Иэн
Мы прабираимся черес зарасли бабилии, спускаимся по стине башни па спирали.
И кто жи тибя паслал? спрашиваю йа.
… Те жи кто пашлал джерикула прошлым вечиром, гаварит Гастон, обарачиваясь чериз пличо.
Эту бальшую литучую мыш?
… Верна.
А што с ней случилась, ты ни знаишь?
… Давай шюда, гаварит Гастон. Не жнаю.
О.
Йа следую за Гастоном сквось ветви бабилии. Сле-давать за Гастонам вовси не трудна иатамушта двигаитца он очинь медлина. Если бы он и ф самам дели хател на миня напасть, то йа бы наверна смок спуститца па ветки, на каторай он полз, перебратца пряма черис ниво, а он бы дажи и сриагиравать ни успел.
И кто жи тибя наслал сюда?
… Друзья.
Да што ты гавариш.
… То и гаварю – друзья.
Ну тагда спасиба, типерь мне фсе панятна.
… Тирпение маладой чилавек.
Мы пирипалзаим па ище нескаким веткам.
И куда ты миня видеш?
… В бежапашнае мешта.
Но где ано такое?
… Тирпение, маладой чилавек, тирпение.
Вы панимаите што от этава линифца мне ничиво не узнать, а патаму йа замалкаю и давольствуюсь тем што корчу гримасы иво бальшой чернай с прозилинью спине.
Путешествие наше долгае и медленае.
… Тут чивота праисходит, мистер Баскул, больши йа ничиво ни магу сказать. Страные вещи. Аткравена гаваря йа сам толкам ни знаю што эта такое или смог бы йа расказать а них йесли бы знал но паскоку йа ни знаю то и сказать ни магу. Панятна?
Ни сафсем, гаварю йа и так ано и йесть на самам дели.
Эта фсе што можит вам сказать нидаумак линивец. Тут чивота праисходит, а зовут его Хомбетант и он главный у линифцев. У ниво йесть импланты и па их линифским стандартам он считаитца давольна резвым, хатя вы можити атайти в старонку паписать вымыть руки пачистить зубы, а он за эта время и маргнуть ни успеит. Он жирный и толстый и седой а грибок у ниво на спине выглядит гаразда живее, чем он сам.
И вот йа в полуразрушеной части той жи башни, где прошлой ночью миня высадила балыпая литучая мыш па имени джерикул. Мы с линифцем Гастономом добрались сюда приблизительна за час пути по бабилии, патом вашли сквось высокае акно полузаросшие ветками.
Пахоже што тут у линифциф гнездо. Эта штота вро-ди целай комнаты, заполнинай страительиыми лисами, висячими палатками, гамаками и фсякими такими штуками. На палу мусар, в окнах ни стекал и ничиво такова, и ветер праникаит внутрь через акно на другой старане этай агромная круглай комнаты, гудит в этих лисах и фсе раскачивается на витру, а линифцы вроди и ни абращают никакова внимания на беспарядак – никак этим ни занимаютца. Впрочим ани и сабой ни занимаютца. Но мне па крайней мери они дали нимнога вады попить и апаласнутца, а потом – фруктов и арешкаф наесть. Йа бы иридпачел чивонибуть гарячево, но йа думаю, что линифцы ни оченьто любят агонь, а патаму падагреть зесь чивонибуть – бальшая праблема.
Мы аказались в прастранстве в центре лисоф. Здесь многа места и линифцы йавно здесь праводят сваи встречи. Вот уж где смехуто.
Хомбетант свисаит внис галавой с лисоф в нижней части ф канце прастранства где праводятца их сабра-ния. Пол внизу устлан всякими искривлеными атресками трубак, пахожими на очинь высокий рельсы. Ани дали мне штота вроде качелей, и йа сижу в них падвешеный к тем лисам, за каторыи держитца Хомбетант. Единственный другой линивиц здесь – это Гастон, каторыи висит на другой секции лисоф рядам и медлена жует какиито асобена ниприятныи на вид листья.
… Мы рады вам мистер Баскул, гаварит Хомбетант, можите аставатца пака фсе ни уладитца.
Што вы хатити сказать ни уладитца? спрашиваю йа. Што ваапще разладилосьто? Што имена сичас праисходит?
… Разнае, мистер Баскул. Разное, что вас пака ни далжно валновать.
Что вы знаити о муравье па имени Эргейтс? Вам известна штонибуть а не судьбе?
… Вы ищо очинь молады и несомнена упрямы, гаварит Хомбетант, словно и ни слышал што йа сказал… Йа тожи был кагдата молот. Да йа знаю што вам в эта трудна поверить но так ано и йесть. Йа прикрасна помню…
Ни буду утамлять вас астальным што он нагаварил. Йесли ф сухом астатки то ф крипте тварятца нихарошии дила а йа какимта образам аказался фтянутым ва фсе эта. Но тут на помащь мне пришли харошии рибята вроди джерикула каторый падабрал миня фчера и Гастона каторый нашел миня сиводня. А типерь йа здесь с линифцами и мне гаварят што йа должин затаитца и не приближатца к крипту.
И канешна же праявлять тирпение.
Поели аудиенции у Хомбетанта ва время каторай он расказал мне историю фсей сваей жизни а миня чуть дважды ни смарил сон Гаетон атводит миня к месту окала канца лисоф, где йесть гамак с падвескай и старамодным экранам для атражения трансляций. В углу штата вроди чулана аткуда тарчат трубы и эта называитца туалетам. Двумя итажами выши йесть места куда линифцы собираютца каждый вечир наесть. Там йесть так-жи карзина с фруктами и бочка с вадой. В адной ис стен акно пряма напротиф балыиова вертикальнава акна в башни черес каторое мы сюда вашли. Гаетон паказываит мне как работаит экран и гаварит што если йа захачу то фсегда магу пайти с ним сабирать фрукты и арешки. Йа иво благадарю, гаварю можит зафтра и он исчизаит а йа забираюсь в гамак и натягиваю на сибя адияло и сразу жи засыпаю.
Йа знаю што йа здесь про100 свихнусь + йа знаю что рана или поздна мне так или иначи придетца отправитца в крипт штобы паискать Эргейтс и выяснить што жи там праисходит, а патаму когда йа прасыпаюсь ва втарой палавине дня, йа брызгаю воду себе в лицо, писаю а приняф ришение йа чуствю сибя бодрым и пасвижефшим и сразу жи приступаю к делу исхадя из прицина ни аткладывай на зафтра то што можишь сделать сиводня.
Йа пытаюсь прачистить сибе мозги и асвабадиться ат феей этай линифци надобнасти (не магу даже придставить себе еще штонибудь от чиво в крипте так же мало пользы, как от фсиво этава линифства) и сразужи пагружаюсь ф крипт.
Думаю коечиму йа фсе жи научился за то время што провел в крипти в качистве птицы, а патаму йа двигаюсь пряма в этам направлении, тока на этат рас йа ни трачу попусту время на фсяких дурацких варабьеф коршунов и фсякае такое. Йа принял вит такой балыиой свалачной птицы с чилавеческим разумам бес фсяких там тонкастей, а эта значит што йа ни буду правадить свае время пытаясь фспомнить кто йа такой или маскируя мой кот прабуждения пот кальцо. Эта немнога амбициозна, но инагда другим путем ничиво не дабитца.
Йа закрываю глаза.
/Прежди феиво проверить ближайшее акружение; в прилигающим прастранстве крипта ничево неабычнава. Из общих саабражений сначала абазриваю архитектуру башни – эта старая башня давольнатаки интиреснае места – а патом уже сматрю дальши. Движение у манастыря Малых Бальших Братьеф практически вернулась к норми, но йа ни сабираюсь утачнять а патаму и близка туда ни надхажу.
Даю крупный план птичника.
/И йа агромная дикая птица каторую нисут патоки внутри ветра йа навис на сваих распрастертых крыльях вделанный в этат пающий воздух как в стену. Перья у миня на каицах крыльеф размерам с ладонь каждае ани трипещут как трипещит сердца йагненка, кагда иво накрываит мая тень. Ноги май хваталки са стальными крюками на канце. Кокти маи как бритвы и тока маи глаза астрее их. Мой клюф твержи кости можит резать ни хужи стекла. Грудная кость у миня как агромный нош вставленый в маю плоть для разризания мяхкава воздуха. Маи ребра как свиркающие пружины май мускалы как здаравеные кулаки агромнай силы мае серце как камира наполниная неторопливым громам спакойным и увериным. Высокая дамба излучающая инергию и пабиждающая, водахранилище иолнае крови, каторая ищо заявит а сибе.
Ну вот эта уже сафсем другой дела! С какой эта глупасти йа раньше был йастрибом? Пачему такое идиатскае атсутствие амбиций? Йа чуствую уверинасть ф сибе, йа чуствую в сибе агромную силу.
Йа паглядываю вакрук, наблюдаю. Пафсюду воздух. Аблака. Земли ни видать.
Другии птицы литят стаями как здаравеныи буквы V, паднимаютца агромными калонами па воздуху, абразуя сопственные темные аблака, аписывая круги и крича. Йа думаю ани литят к сваим насестам.
/И йа личу сриди них; сфирическии деревья плывут в бискрайней галубизне как каричнивые планеты ветак во всиленай воздуха, акруженые каркающей атмасферай птиц каторые фсе машут и машут крыльями.
Настаящий птичий базар, думаю йа.
/ И йа нахажусь в этам горькам воздухи между сла-ями белых аблакоф, пахожих на атраженые снежный ланшафты; бальшис темные зимний деревья сжаты да плотнасти черных скал на фони аблидинелых волн замерзших аблакоф. Птичий базар праисходит на самам высокам самам крупнам дереви из фсех иво каричне-вочерные ветки пахожи на закапченые кости милиона рук, каторыи цепляютца за халоднае пустое лицо нибес. Их фстреча прикращаитца кагда ани замичают миня. И тагда ани с криками и клекатом на миня брасаютца.
Йа заработал крыльями атталкиваясь ат воздуха и паднимаясь выше этих дакучливых птиц выискивая таво кто астался и направляит их.
Эта варанье акружила миня. Некатарым удалось клюнуть миня па галаве, но йа ни пачуствавал боли. Йа смиюсь и вытягиваю шею, паварачиваю голаву и разрываю в воздухе нескоко их смипшых маленьких тел. Йа швыряю их в стороны; красный крававыи капильки раздроблиная белая кость праникаит сквось черный как смоль перья и ани валятца разодраные на беласнежныи волны. Йа рвусь впирет. Воздух свистит над маими крыльями и приследующии миня птицы падают над их напорам словна брызги у вадапада.
Йа вижу маю жертву. Эта здаравенная серачерная птица сидит сибе на верхней ветки дерева и смотрит на то што праисходит.
Он с крикам и карканьем паднимаетца в воздух. Глупа. Если бы он нырнул в ветки то у ни во был бы хоть какойта шанс.
Он пытаитца выписывать пируэты но он старый и непаваротливый и йа так лехко хватаю иво что дажи чуствую разачаравание. Хвать! И он акуратнинько пападаит в клетку маих кактей. Он бьет крыльями и кричит тиряит перья и клюет миня в ноги сваим малиньким черным клювам щикочит миня. Йа разрываю ище парачку птичек в воздухи их кровь льетца ну проста как на картине – красная на белам а патом йа думаю ужас.
/И йа адин с маим малиньким дружком вораном над маленькай плащаткой из писка и камней, машу крыльями в направлении растреснутай скалы где тарчит изъеденый палиц утеса; на иво вершини агромнае гнездо из засохших ветак и расколатых птичих и звириных кастей.
Йа сажусь и складываю мяхкие плащи маих крыльеф и станавлюсь на хрупкае гнездо – ветки трищат пад маими нагами, вычищеные добила кости хрустят. Йа сматрю внис на сваю голаю ногу со старым серочерным воранам, заключеным внутри – он бьет крыльями и кричит.
Кар! Карк! Крак. Арпусти!
Заткнись, гаварю йа и мой тижелый как скала голас заставляит иво умолкнуть. Йа балансирую на адной наге, сжимая пойманова ворона и сквос ришетку кактей дастаю иво кактем другой наги и щикатчу птичье серачернае горла пака он ни начинаит задыхатца.
Ну а типерь мой малинький дружок, гаварю йа (и мой голас как кислата на острам лезвие у иво аткрытава горла), у миня йесть для тибя парачка вапросаф.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Она стояла на площадке посадочной башни, глядя на запад в направлении вершин сооружения.
Стены куртины (больше двух километров в высоту, с торчащими над ними полуцилиндрическими башнями) уходили по кривой в обе стороны, то поднимаясь, то опускаясь, повторяя неровности местности. Они постепенно уменьшались и наконец исчезали в туманной дали. Внутри этих изъеденных растительностью утесов простирались поросшие лесом холмы, сверкающие озера, ухоженные парки и широкие поля, там и здесь виднелись шпили и башни деревень и городков.
А еще дальше голубела сама крепость, навеки пронзившая небо. Она смотрела на это, открыв рот.
Серефа представляла собой застывший архитектурный хаос, поражавший не только своей монументальностью: земляные насыпи поднимались наподобие утесов, их широкие вершины поросли деревьями, мощные бастионы стояли как горы, ряд зубчатых бойниц уходил вдаль, напоминая собой выровненный горный кряж, стены, одетые облаками, поднимались однообразной громадой или смотрели темными провалами окон, поросшие лесом склоны крутых крыш, соприкасаясь друг с Другом, зеленели под теплым и высоким летним солнцем, парящие арки, и шпицы, и контрфорсы карабкались все выше и выше, громоздились друг на друга, и все это, купаясь в перемежающихся пятнах цвета, поднималось, высилось, вздымалось, стремилось туда, где слепящая белизна снега и льда вытянулась широкой полосой сжатого света, наброшенного на сияющее небо.
Повсюду на огромном, неохватном для взгляда пространстве центральной структуры устремлялись вверх гигантские башни чудовищного диаметра, пронзая несколько плывущих облаков, которые отсюда казались малыми лоскутками, отбрасывавшими почти неподвижные тени на устремленные к небесам стены, и сами оказывались в тени еще более высоких башен, чьи каменные тени падали как на облака, так и на беспорядочную громаду всего сооружения. Крещендо формы и цвета заполняло горизонт, находя свое высшее воплощение в голых сверкающих колоннах центральной башни, которая привлекала к себе взоры, словно заякоренная луна.
– Ну вот и он, во всей своей славе, – сказал Пье-тер Велтесери, присоединяясь к Асуре на балюстраде. Он махнул тростью в сторону замка.
Она посмотрела на него, широко открыв глаза.
– Большой, – сказала она.
Пьетер улыбнулся и взглянул на крепость.
– И правда. Самый большой артефакт на земле. Столица мира, можно сказать. И в некотором роде последний город.
Она нахмурилась.
– Разве других городов нет?
– Нет, есть, многие из них сохранились, но окажись там человек эпохи городов, он сказал бы, что это не города, а так, поселки. Населения там всего ничего.
Она снова повернулась к крепости.
– Вы знаете, зачем вам сюда нужно? – тихо спросил Пьетер.
Она медленно покачала головой, не отрывая взгляда от крепости.
– Ну что ж, позволю себе сказать, что, когда понадобится, вы вспомните.
Пьетер вытащил карманные часы из жилетки, нахмурился, зажмурил на секунду один глаз, потом сунул часы обратно. Он вздохнул и огляделся – на площадке, над столиками и барами кафе, ветер надувал противосолнечные зонты и маркизы. Сверху висел дирижабль, от его носа тянулся канат к посадочной башне. Несколько групп обитателей замка не торопились уходить, приветствуя прибывших, но большинство либо готовилось к отлету, либо прощалось с отлетающими.
… Кузена Юкубулер сообщает, что вот-вот будет, – сказал ей Пьетер. Он кивнул в сторону загородной части замкового двора. – Она где-то там, в медленном трубопоезде.
– Трубопоезд, – повторила она.
– Дорогая, думаю, вам стоит взять вот это. – Он пошарил по кармнам своего плаща и выудил маленький футляр с тонкой карточкой с буквами и цифрами на ней. Она посмотрела на карточку. – С нею вы становитесь почетным членом нашего клана, – объяснил Пьетер. – Юкубулер присмотрит за вами, но если вы решите, что вам нужно куда-то в другое место, за пределами Серефы, то с этой карточкой вам не надо будет искать постель в общежитии или тарелку супа в общественной кухне. Нельзя же, чтобы вы висели на подножках дирижаблей или трубопоездов.
Она смотрела на него непонимающе.
– Все просто, – сказал он; вложив футляр ей в руки, он погладил ее пальцы. – Может быть, вам это и не понадобится, но если кто-нибудь спросит, из какого вы клана, покажите это.
Она кивнула.
– Фремилагисты и инклиометристы.
– Этот клан уже не принадлежит к действующим, но он древний и весьма достойный. Надеюсь, кое-что нам удалось.
Она улыбнулась.
– Вы приняли меня и доставили сюда. Спасибо. Пьетер кивнул в сторону деревянной скамейки сзади них.
– Присядем на минуточку.
Они сидели и какое-то время просто созерцали замок.
Когда с дирижабля раздался гудок, она подпрыгнула. Пьетер снова посмотрел на свои часы.
– Ну что ж, мне пора. Кузена Юкубулер будет с минуты на минуту. Дождетесь ее?
– Да. Спасибо вам.
Она встала вместе с ним, он взял ее руку и поцеловал. Она ответила ему тем же, и он тихонько рассмеялся.
– Не знаю, моя дорогая, что у вас тут за дела и что вас ждет, но я надеюсь, что вы еще посетите нас, когда узнаете, что это за история такая. – Пьетер помедлил, на его лице промелькнула обеспокоенность, но он прогнал тревожные мысли. – Уверен, все как-нибудь уладится. Обязательно возвращайтесь к нам.
– Непременно.
– Рад это слышать. До свидания, Асура.
– До свидания, Пьетер Велтесери.
Он вернулся на дирижабль. Немного спустя она увидела его на прогулочной палубе. Он махнул ей, она махнула в ответ, держа в руке полученный от Пьетера футляр, потом засунула тот в карман. Зажужжали двигатели дирижабля, он поднялся, развернулся и направился назад – на восток через холмы Экстремадура.
Она смотрела, как судно растворяется в воздухе, становясь все меньше и меньше, а потом повернулась назад, чтобы насладиться зрелищем замка.
– Вы Асура? – спросила женщина.
Она подняла глаза. У скамейки перед ней стояла высокая дама в строгой голубой одежде, с глазами такого же цвета и бледной кожей.
– Да, я Асура. А вы Юкубулер?
– Да. – Женщина протянула руку. – Да, я Юкубулер. – Асура почувствовала шершавое пожатие – на руках у женщины были перчатки из тонкой, но жесткой сеточки. – Рада вас видеть. – Она показала на высокого плечистого мужчину, от которого исходило впечатление силы. Его глубоко посаженные глаза смотрели чуть раскосо. – Это мой друг. Познакомьтесь – Лунс.
Человек кивнул. Асура улыбнулась. Тот ответил ей мимолетной улыбкой.
– Идем? – сказала женщина.
– Куда? В крепость? Да, идем.
Женщина улыбнулась едва заметной улыбкой.
– Да, конечно.
Она встала и пошла с ними.
2
Член Консистории Кволиер Онкатерий VI сидел в ледовой лодке-одиночке, изо всех сил налегая на весла. Сиденье ходило под ним туда-сюда, дыхание со свистом вырывалось из легких. Когтевесла вонзались в ровную сверкающую поверхность по обеим сторонам. Лодка представляла собой отрезок углеродной трубы в форме буквы «А». Она была такой легкой, что ребенок поднял бы ее одной рукой, и скользила по льду на трех тонких, как волосок, килях, издавая назойливое шуршание и чуть потрескивая.
Ледяной ноток воздуха обдувал его облегающий костюм, устремляясь к липу через обвязку сиденья.
Гребок скольжение, гребок – скольжение, вдох выдох, сердце, легкие и мышцы подчинены тому же ритму, мелькают весла, переносясь назад, а потом идут вперед, толкая лодку. Когти на концах весел цепляются за лед, давая опору на резком гребке.
Хитрость гребли на льду состояла в том, что нужно было точно определить усилие и угол атаки (или вреза) когтей и одновременно соизмерять вертикальную и горизонтальную составляющие гребка, чтобы таким образом достичь, с одной стороны, достаточного, но не чрезмерного углубления в поверхность льда, дающего мощный толчок, но без лишней траты сил на извлечение когтей изо льда; а с другой – придать лодке такой ход, что она на каждом гребке почти отрывалась от поверхности льда, но только почти. Соблюдение этих двух принципов было делом нелегким, требовавшим тонкого чутья и огромной концентрации внимания. В жизни политика (а точнее – правителя) было много занятий, требовавших такого же подхода.
Онкатерий гордился навыками, которые приобрел благодаря этому спорту.
Он греб, не замечая ничего вокруг, сосредоточившись лишь на впечатанной в лед расплывчатой черной полоске – разделительной линии его ряда. Вокруг простирались километры льда, где лишь изредка встречались люди на коньках, айсбордах и буерах. Разреженный воздух Большой Летательной Комнаты пятого уровня был наполнен звоном полозьев, выписывающих узоры на поверхности замерзшего озера-пола, и жужжанием пропеллеров мотодельтапланов, описывающих неторопливые кривые в необозримом пространстве под сводом.
В мозгу Онкатерия что-то щелкнуло, и на поле его зрения наложился дисплей с высвеченным результатом километрового заезда.
Он убрал весла в лодку и расслабился; дыхание еще не успокоилось, и лодка продолжала быстро скользить по льду. Он поднял глаза на мотодельтапланы у резного висячего выступа центрального сталактита под коньковым сводом потолка.
Он подумал, что скоро, может даже через сто лет, от всего этого не останется и следа. От Большой Летательной Комнаты, от Серефы, от самой Земли. Даже солнце никогда не будет таким, как прежде.
От этой мысли Онкатерий погрузился в какую-то сладостную тоску, меланхолический экстаз, делавший повседневность еще желаннее. Ценить каждое мгновение, наслаждаться каждым ощущением, вкушать каждое из многогранных чувств, отдавая себе отчет в том, что события движутся к финалу, что впереди больше нет иллюзорной бесконечности времени. Это было настоящее.
Все, что они и их предки знали на протяжении однообразного тысячелетия, начиная с Диаспоры, являло собой некую разновидность красивой смерти, элегантно-безличную жизнь автомата: пустую оболочку без сути. Теперь все это уходило. Огонь, освещавший путь к цели человечества (настоящего человечества, той его части, которая решила хранить верность прошлому и тому, что оно значило), горевший на протяжении многих неспокойных веков, начал гаснуть.
Финал. Завершение. Окончание… Закрытие.
Онкатерий наслаждался мыслями и ассоциациями, которые тянулись за этими словами, он впитывал в себя их смысл, их коннотации, как втягивал в свои легкие морозный, колючий воздух, сухой и бодрящий, несмотря на всю его стерильность. В особенности если ты знаешь: возможно, тебе не придется разделить судьбу других землян или всего, что вокруг.
Лодка катилась по тонкой водяной пленке на льду, постепенно замедляясь.
Онкатерий откинулся назад, прижался затылком и шеей к эргономичному подголовнику сиденья. Он на мгновение вошел в крипт, проверяя состояние безопасности.
Они продолжали поиски Сессина, который все еще оставался на свободе, хотя прошло уже немало времени. Вероятно, где-то прятался.
Служба безопасности распространяла полуофициальные утечки о том, что любая асура является агентом хаотических уровней крипта и послана с целью нарушить нормальное функционирование криптосферы. Слухи воспринимались по-разному, и тем не менее многие люди/сущности верили этому, поскольку по крайней мере в некоторых областях базы данных воцарились удовлетворительно полезные параноидальные настроения.
О потере солдата в соларе на пятом уровне первым сообщил сам король. Нужно было еще выяснить, в какой степени это ставит под угрозу выполнение проекта. Посольство Часовни пока никак не отреагировало, хотя и пришлось допустить, что эмиссары инженеров получили эту информацию по своему тайному каналу связи с Дворцом.
Озабоченность вызывала и необычная активность в нижней части крипта; какой-то редкий вид птиц-химери-ков вел себя совершенно не по чину, а потому возникло подозрение, что они являются агентами хаоса; эти птицы будут выловлены и задержаны при первой же возможности. Каким-то образом с этим, вероятно, был связан и молодой ходок, который доставлял массу неприятностей и имел подозрительно необычный склад ума. Ему, как и Сессину, удалось улизнуть. Онкатерий мысленно изругал тысячелетие мира и процветания, которое расслабило службу безопасности, и теперь та не могла решать серьезные проблемы. Однако они продолжали наблюдение. Мальчишка рано или поздно появится.
И наконец-то его коллеги по Консистории согласились с тем, что пора предпринять действия против заговора, который, насколько им было известно, существовал вот уже пять лет.
С этим… они понемногу начали разбираться.
Главный ученый Гадфий со своим персоналом покинула офис верховного гадателя, а непонятные сигналы из крипта так и остались неразгаданными. Они вернулись в Большой зал на следующий день и поднялись в Фонарный дворец, чтобы Гадфий могла присутствовать на еженедельном брифинге кабинета. Эти встречи выводили Гадфий из себя. Назначение их состояло в том, чтобы информировать собравшихся о последних событиях и подтолкнуть к действиям, полезным в нынешних чрезвычайных обстоятельствах; но пока что участники заседаний лишь ублажали самомнение кого-нибудь из присутствовавших и производили множество пустых слов, подменявших дела, но никак их не направлявших.
И тем не менее, испытывая знакомое ощущение, что она без пользы тратит время на вопросы, которые куда как проще (и гораздо быстрее) решать, обращаясь к базе данных, она высказала свое мнение по разным проблемам, с которыми ей пришлось столкнуться за последние семь дней, включая ход работ на кислородном заводе, странный узор в Долине Скользящих Камней и тревожные нарушения в криптосфере, из-за которых прогнозы гадателя становились ненадежными.
На встрече (происходившей в довольно точной копии Зеркальной галереи древнего Версаля) лично присутствовали большинство участников, включая короля и Пола Ксерсе от криптографов, хотя Хелн Остремис, второй член Консистории, находилась на испытаниях ракет в Огуэ-Маритим, а потому была представлена своим придворным атташе, чьими устами и говорила. Атташе был тощий человек средних лет в облегающей придворной униформе. Гадфий подумала, что именно так будет выглядеть Расфлин, сидевший вместе с Госкил у нее за спиной.
– И тем не менее, главный ученый, испытания снарядов как прямого подъема, так и с аэрокрыльями идут согласно плану, – сказал атташе. Говорил он собственным голосом. Единственным свидетельством того, что он озвучивал не собственные мысли и подчинялся чужой воле, была прямая посадка и отсутствие мелких телодвижений, обычно свойственных людям. Гадфий давно уже не удивлялась возможности разговаривать с отсутствующим человеком посредством третьего лица, которое (в известном смысле) тоже отсутствовало.
– Я это не оспариваю, мадам, – сказала Гадфий. – Но некоторые из нас встревожены отсутствием свежей информации. Критический характер этого проекта…
– Я не сомневаюсь, что главный ученый понимает важность сохранения профилактической дистанции, которую нам, к счастью, удается поддерживать между нами и хаосом криптосферы, – сказал атташе.
Гадфий помедлила, прежде чем ответить. Она обвела взглядом часть присутствующих за длинным столом; группа состояла из короля, члена Консистории Ксерсе, атташе Остремис, представителей других влиятельных кланов и различных чиновников, инженеров и ученых. Гадфий показалось, что король, одетый строго в белую рубашку, черные лосины и мундир, томится от скуки, хотя и на изящный, привлекательный манер.
Возможно, криптует где-нибудь что-то поинтереснее.
– Прошу прощения, мадам, – сказала Гадфий, вздохнув. Она уже теряла терпение. – Мне кажется, я перестаю вас понимать. Получение нами сведений не может представлять угрозы…
– Напротив, – сказал атташе. – Если главный ученый проконсультируется с членом Консистории Ксерсе, то, возможно, она вспомнит, что недавно проведенные исследования крипта указывают: передача вируса неупорядоченных данных возможна через контакт на уровне интерфейсов и механизмы проверки ошибок. Даже тот канал, по которому я с вами говорю, вполне возможно, не застрахован от заражения.
Я полагала, что существуют относительно простые, математически проверенные программы, которые могут решить эту пробл…
– Я полагаю, что мадам главный ученый…
– Будьте добры, позвольте мне закончить фразу, мадам! – крикнула Гадфий.
Король при звуках ее голоса проснулся. Все сидящие за столом неловко задвигались. Атташе оставался абсолютно невозмутимым.
– Насколько мне известно, – ледяным тоном сказала Гадфий, – эта проблема решена.
На другом конце стола чуть выпрямился на своем стуле Адиджин. Этого было достаточно, чтобы все повернулись к нему.
– Возможно, госпожа главный ученый соблаговолит сформулировать причину ее озабоченности из-за отсутствия свежих данных? – сказал он, улыбаясь ей.
Гадфий почувствовала, как краска бросилась ей в лицо. Это часто случалось, когда она обращалась к Адиджину.
– Ваше величество, я уверена, что персонал объекта в Огуэ-Маритим являет собой эталон преданности и усердия. Однако мне представляется, что независимая проверка полученных ими результатов поможет нам убедиться в том, что этот проект, потенциально имеющий огромную важность, и думаю, в этом мы все согласны, – она скользнула взглядом по другим присутствующим в поисках пары-другой одобрительных кивков, и получила их, – безукоризнен с точки зрения методологии, а потому и результаты его надежны.
Король чуть наклонился вперед, ущипнув нижнюю губу пальцами, – всем своим видом он показывал, как поглощен ее речью.
– Еще я позволю себе высказать предположение, что, несмотря на все их меры предосторожности, нано-технологические носители хаоса рано или поздно заразят их базу данных.
– Я полагаю, если главный ученый спросит у члена Консистории Ксерсе… – начал было атташе.
– Благодарю вас, госпожа член Консистории, – с улыбкой перебил ее король, кивая, будто в знак согласия. – Мне кажется, слова Гадфий довольно справедливы, – продолжал Адиджин, чуть нахмурившись и поглядывая на Ксерсе. – Я думаю, если мы, скажем, образуем подкомитет для исследования безопасности передачи данных и защиты от вирусов…
Ксерсе кивнул и напустил на себя умный вид. Он повернулся к помощнице и шепнул ей что-то; та кивнула, откинулась к спинке стула и закрыла глаза.
Адиджин улыбнулся Гадфий. Она обнажила в улыбке зубы и постаралась всем своим видом продемонстрировать благодарность, в то же время едва сдерживаясь, чтобы не заорать.
– Еще одно торжество процесса принятия решений, – сказала Гадфий, выйдя из зала вместе с Расфлином и Госкил.
Брифинг закончился, и собравшиеся расходились, разбиваясь на маленькие группки, которые останавливались в Зеркальной галерее и приемной. Гадфий обычно оставалась здесь на какое-то время (именно теперь, а также до брифингов иногда принимались настоящие решения), но сейчас она сомневалась, хватит ли ей выдержки для беседы с кем-нибудь из тех, у кого, но ее мнению, могло возникнуть желание поговорить с ней.
– Мне показалось, что вы были очень убедительны, мадам, – тихо сказал Расфлин, когда они проходили между зеркальных дверей.
– Может быть, – сказала Госкил, отбрасывая назад волосы с лица. – Но ракетчики не терпят напоминаний о том, что их распрекрасные компьютеры тоже могут быть заражены вирусами.
– Пока их меры предосторожности были вполне достаточны, – сказал Расфлин.
Госкил фыркнула.
– Да они и работают-то толком всего год, и то с минимальным вводом данных. Разве что в последние два месяца ситуация изменилась. Я уверена, что максимум через три месяца они подцепят какую-нибудь заразу.
– Ты, кажется, большой специалист по передаче данных, – сказал ей Расфлин, улыбаясь сначала ей, а потом атташе члена Консистории Остремис, который разговаривал с высокопоставленным чиновником.
Госкил проигнорировала это оскорбление.
– Существуют нанотехнологии, которые вполне могут пробраться в твое дыхание, Рас. Носители хаоса могут проникнуть в аэрозоль или выползти из пор в коже.
– И тем не менее, – сказал Расфлин, – Огуэ-Маритиму пока удавалось избегать заражения. Может быть, и дальше так пойдет.
– Три месяца, – сказала Госкил. – Хочешь, поспорим?
– Нет, спасибо, не хочу. Я считаю, что споры – это для недоумков.
Гадфий окинула взглядом группки в приемной и снова ощутила накатившую на нее волну разочарования.
– Хватит, идем, – сказала она.
Расфлин улыбнулся. Госкил скорчила гримасу.
– Мадам хочет сделать свою копию?
– Именно. Мне нужен конструкт для крипта. Гадфий отпустила Расфлина и Госкил на остаток дня.
Расфлин, вероятно, общался кое с кем из людей, оставшихся в приемной перед Залом Зеркал. Госкил наверняка отправилась в крипт за свежими данными по какому-нибудь экзотическому предмету. Гадфий зашла к себе переодеться – сменить одежду на менее официальную, а потом – в Галерею дворца, торговый центр, построенный по модели миланского комплекса конца двадцатого века, где придворная элита могла немного поразвлечься. Она была здесь только раз, пятью годами ранее, когда ее впервые вызвали в Фонарный дворец и предложили стать ручным ученым Адиджина. Навязчивая роскошь этого места и его слишком уж идеальные обитатели вызвали тогда у нее неприятные эмоции, с тех пор ничего не изменилось, но ее привел сюда план, который она должна была осуществить.
Она сидела в одном из бутиков (более точное название – салон грез) за древним ониксовым столиком, попивая кофе при сумеречном свете.
– Для каких целей вам это нужно, если позволите? – спросила продавщица.
– Для секса, – сказала ей Гадфий.
– Понимаю, – кивнула менеджер, которая называла себя коммерческим директором и, вероятно, была дочерью вождя какого-нибудь клана. Проходит, наверно, здесь подготовку к выходу в свет – своего рода эквивалент какой-нибудь воистину дерьмовой работенки, на какую должны устраиваться молодые люди из низших классов, прежде чем им позволят жить, как они хотят. У девушки был по-модному хрупкий и в то же время несокрушимо самоуверенный вид. Одета она была в нечто красное, похожее на цельный купальный костюм, высокие сапоги и ремешки на запястьях. Кожа ее сверкала, как отполированный каштан, тело было безукоризненным, а холодные голубые глаза над скулами смотрели с такой пронзительностью, что Гадфий подумала: о них вполне может порезаться какой-нибудь парень.
– Для настоящих романов я слишком занята, – сказала ей Гадфий, – да к тому же другая сторона тоже из привилегированных и физически находится далеко, а потому мы хотим создать конструкты, которые могли бы проводить время вместе за нас, а уж мы бы потом загружались остаточным удовольствием.
Гадфий улыбнулась и намеренно громко отхлебнула кофе. Девушка подмигнула ей, потом профессионально улыбнулась и провела рукой по своим убранным назад черным волосам. Волосы держались с помощью красного гребня, который – если девушка принадлежала к привилегированным – вероятно, служил и рецепторным устройством.
– Госпожа понимает, что у конструктов, изготовленных из привилегированных лиц, возникают проблемы, связанные с совместимостью.
– Да, я понимаю, в особенности с конструкт-абсолютом, который мне и требуется. Но я уже решила, что мне нужен именно такой.
– Конструкт-абсолюты особенно склонны к независимости и нередко теряют совместимость.
– Он мне понадобится всего на несколько недель криптовремени. Максимум на пару месяцев.
– Примерно на этот срок и можно гарантировать безотказность, – сказала девушка. Вид у нее был обеспокоенный, и она закинула одну длинную ногу на другую, демонстративно – другого слова Гадфий подобрать не могла. – Большинство людей отнюдь не приходят в восторг, когда их конструкт за этот период времени становится независимым, в особенности если речь идет о романтическом приключении.
Гадфий улыбнулась.
– Большинство людей не реалисты, – сказала она и поставила чашку с кофе на стол. – Так когда будет готов заказ?
– У госпожи есть разрешение ее клана? – с сомнением спросила девушка.
– Я прикомандирована к Дворцу. Я думаю, вы без труда выясните, что у меня есть необходимое разрешение.
– Есть еще вопрос… конфиденциальности, – сказала девушка, тонко улыбаясь. – Конечно, строго говоря, ничего противозаконного тут нет, но служба безопасности считает, что приобретения такого рода не должны афишироваться. Вы должны будете предпринять все меры, чтобы ограничить распространение сведений о вашем приобретении лицами вашего круга, которые не будут иметь никаких возражений против ваших действий.
– Конфиденциальность для меня и есть самое главное, – сказала Гадфий. – Об этом будут знать только я и другая сторона.
– Процесс будет использовать нейроструктуру, которая иначе была бы задействована только в случае вашего упокоения. Это механизм, который…
– Я знаю, что происходит в таких случаях.
– Понятно. Существует также опасность, что…
– Я пойду на этот риск, дорогая.
Другая Гадфий пробудилась, глядя на мир глазами своего исходника. Вероятно, именно так и чувствует себя старушка Остермис, подумали обе: их мысли перекликались, как эхо.