Джекпот для лоха Корецкий Данил

А может, это те самые менты, которых испугался Фёдоров? Но тогда они следили именно за ним! Но откуда узнали? И почему вдруг так поспешно уехали?

Пройдя в сторону площади, он нашел решетку водостока и незаметно бросил туда ключи, один за другим. Потом понюхал лоснящиеся пальцы. Резкий запах клубники по-прежнему бил в ноздри.

— Б…дь, кажется, сегодня мы перестарались…

Слон сидел за столом и медленно перетягивал лейкопластырем обожженные и ободранные пальцы, еще дрожащие от непрестанной стрельбы. В голове тоже все звенело, дрожало, беспорядочно метались маленькие блестящие чертики, похожие на летящие гильзы. Откуда-то из самой потаенной глубины сознания, не подчиняясь усилиям воли, выплывала «Сказка о рыбаке и рыбке».

«В третий раз закинул он невод…» — строчки назойливо и неуправляемо наплывали на прокручивающиеся в мозгу сцены кровавого побоища, как титры на экране недублированного фильма.

— Что за дела! — осуждающе глянул Монгол. — Работу сделали, на надежной хате спрятались, жратва есть, бухло есть, щас Филат дури привезет. Чего ты залупаешься?

— А ребята тоже довольны? — спросил Слон и махнул рукой перед глазами, отгоняя то ли видения, то ли титры. Но ни то, ни другое не отгонялось. — Куда их Филат отвез?

— Игнатика можно было только на погост. А Серафим с Новиковым… К врачу, наверное. Если они живые.

— Так вроде шевелились…

— Вроде… Ты-то чего перевязываешься?

— За ствол схватился… А на нем яишню можно жарить. И ободрался затвором да магазинной защелкой…

— Ничо, пройдет, — философски заметил Монгол. — На живом теле все заживает.

— На живом — да… Только как бы Филат их не добил, — зажмурившись, сказал Слон. — К врачу стремно соваться…

«В третий раз закинул он невод…» Недублированное кино продолжалось. Слон уже давно страдал от таких приступов, но голове своей помочь ничем не мог. «Закон шлягера: привяжется — не отстанет», — объяснял он себе в интервалах между видениями. Эти накаты напоминали икоту, с которой невозможно совладать. Ее можно было только перетерпеть. Вот Слон и терпел.

— Ты чего, Слоняра, отключился? — всполошился Монгол.

— Нет, — выдавил из себя Слон. — Стихи читаю…

— Какие стихи?!

— Пушкина. Знаешь, как звали Пушкина?

— Гля, у тебя и правда крыша едет! Ничего, потерпи, Филат привезет таблетки…

— Старый я мудак, — негромко произнес Слон. — Связался с говном. Афганской контузии мне мало…

— Ничего, братан, обойдется! — Монгол ободряюще похлопал его по плечу.

Филат позвонил к вечеру.

— Прийти не могу, весь город на ушах стоит, — отрывисто сообщил он. — Метут всех подряд, на улицу выходить стрёмно. Так что сидите тихо, не высовывайтесь. Ясно?

— Мне ясно. А Слону — нет, — ответил Монгол. — У него глюки… Ему «колеса»[17] нужны!

Филат помолчал.

— Я не врач, да и ты тоже. И мы его на дурь не сажали. Бескозырку замели, Фреда, самого Серого свинтили! Отсидеться надо. Завтра зайду, если получится. Ты меня понял?

— Понял, Филат, понял! — кивнул Монгол.

— Смилуйся, государыня рыбка! — сказал Слон и икнул. — Когда шеф придет?

— Завтра.

— Как завтра?! — вызверился Слон и махнул ладонью перед глазами. — Вы что, охренели?!

— Облавы в городе, рисково по улицам ходить, — объяснил Монгол.

— Рисково. По улицам. Ходить, — по раздельности сказал Слон. — А кот ученый? Все ходит по цепи кругом? И ничего не боится!

— Расслабься, Слон! Накати водки и ложись спать!

— Спать?! — Слон вскочил, с грохотом опрокинув стул. — Ах ты, сука! Ты зачем кота убил?! Теперь меня кончить хочешь?!

— Хватит, не хипешуй!

— Котик чем тебе помешал?! Чем?! — Слон нагнулся, схватил со стула автомат, передернул затвор. — За это ответить надо!

— Брось дуру! — Монгол шарахнулся назад, выдернул из-за пояса пистолет. — Совсем мозги прокисли!

Они выстрелили одновременно. Слон выпустил очередь, Монгол — одну пулю. Оба имели большой опыт и хорошо стреляли, а потому оба попали в цель. Слон получил три пули в грудь, а Слон одну — в мозги.

«Шторм» накрыл город. Личный состав Тиходонской милиции забыл про еду и отдых. Сотрудники в форме и в штатском врывались в притоны, задерживали проституток и наркоманов, чистили катраны,[18] просеивали пассажиров железнодорожного и автовокзалов, аэропорта, проверяли гостиницы, сауны, люки теплотрасс… Оперативники трясли агентуру, участковые отрабатывали подозрительные адреса, омоновцы в бронежилетах и с автоматами, нейтрализовав охрану, задерживали преступных авторитетов — и Бескозырку, и Капусту, и даже самого Серого! Камеры для задержанных были переполнены, в сети попали десятки проституток, наркоманов, бродяг, профессиональные игроки, карманники и грабители, даже несколько преступников, находящихся во всероссийском розыске. Начальники райотделов бодро докладывали о своих успехах начальнику городского УВД полковнику Максимову, тот направил победную реляцию начальнику областной милиции генералу Золотову, Золотов доложил о результативности «Шторма» в МВД России.

Но перевесить перестрелку, о которой написали все местные и центральные газеты и которую показали основные телеканалы, бумажные победы не могли. Потому что преступление, хлестко названное «Тиходонской бойней», выделялось из всех, которые когда-либо совершались на просторах Советского Союза и постперестроечной России. В бане «Горячая изба» и около нее обнаружено девятнадцать трупов — девять женских и одиннадцать мужских. Все были дострелены, поэтому раненых не осталось, и свидетелей не было. Уцелевший администратор Валентиныч вразумительных показаний не дал, пояснив, что сидел в своем кабинете, ничего не видел, а услышав выстрелы, вызвал милицию. Несколько сотен гильз от автоматического оружия и следы от взрыва двух гранат характеризовали вооруженность нападающих, а убитый кот — их полную отмороженность.

Преступления такой тяжести и масштаба вообще вряд ли может что-то перевесить. Даже его полное раскрытие не спасет милицейское руководство от оргвыводов. А тут до раскрытия было далеко: никто даже не понимал, кто и с кем так жестоко свел счеты. Сравнительно легко установили личности проституток и начинающих бизнесменов Константина Игнатьева и Виталия Егорова, у которых имелись при себе документы. Про то, что еще двух убитых и одного раненого нападающие забрали с собой, никто не знал, как и про то, что три потенциальных жертвы сумели уйти из роковой бани.

Результаты «Шторма» пропустили сквозь фильтр доследственной проверки. На задержанных проституток составили протоколы, бомжей поместили в спецприемник, разыскиваемых взяли под стражу, уголовную шелупень привлекли к уголовной ответственности, авторитетов продержали трое суток в камерах и отпустили в связи с отсутствием оснований для ареста. По делу о «Тиходонской бойне» в сухом остатке остался ноль.

И разразилась ожидаемая гроза, имеющая форму организационно-управленческих решений в кадровой сфере. Инспекторская комиссия МВД рекомендовала отстранить от должностей областного и городского начальников с замами, что и было сделано с невиданной быстротой. Прибывшая из Москвы оперативно-следственная группа принялась выдвигать и отрабатывать перспективные для раскрытия версии, тут и всплыло «частное мнение» Петрова.

Майор докладывал его на совещании при новом и.о. начальника УВД края, при этом чертил схему специальным фломастером на гладкой стеклянной доске. Схема не отличалась разнообразием и состояла из неровных квадратиков с корявыми буквами внутри, соединенных стрелками. Она начиналась с квадратика «с-маш», от него отходила стрелка к квадратику «дача», далее стрелка упиралась в квадратик «стрельба по маш.», следующая стрелка колола «взрыв маш.», еще одна упиралась в «пож. оф.». Свои чертежные упражнения Петров сопровождал устными пояснениями:

— …потом московские бандиты попытались убить вора в законе Бескозырку на шинном складе, — он нарисовал еще одну стрелку, которая уперлась в квадратик с буквами «шинн. скл.». — А в качестве ответной меры наши бандиты перестреляли московских в «Горячей избе»!

Петров нарисовал еще одну стрелку и еще один квадратик с надписью «баня». Потом вернулся к первому квадратику «Сельхозмаш» и дважды его подчеркнул.

Новый начальник УВД полковник Зебров, его новый заместитель Бойко, прокурорский генерал Сероштан — руководитель следственной группы и его подчиненные — два следователя по особо важным делам внимательно рассматривали схему.

— То есть вы считаете, что в основе всего борьба за завод? — спросил полковник Зебров.

— Да! — решительно кивнул Петров. — Кстати, сегодня по отпечаткам пальцев установили личность одного из убитых возле бани. Это некто Федякин, московский бандит по прозвищу Сопло. В девяносто первом он был судим за вымогательство, причем проходил по одному делу с Лазаренко, по кличке Карнаух. А Карнаух убит на шинном складе! То есть они из одного гнезда!

— Что ж, это интересно! — Сероштан пометил что-то в своем блокноте. — По-моему, эту линию и надо разрабатывать в качестве основной версии!

— Этот дворник не такой простак, — докладывал Фёдоров. — У него действительно есть акции, и, судя по всему, много. Но оказалось, что его охраняют усиленные наряды милиции! Две машины, в одной сидел лично заместитель начальника городского угрозыска! Три тысячи долларов он взял, но только взаймы. А от разговора об акциях уклонился!

— Вот вам и лох Говоров! — Малышев уставился на аквариум, где мирно плавали рыбки. Их не касалось все, что происходит по эту сторону стекла, главное — свой привычный мир: гроты, полукруглые арки из ракушек, струйка пузырьков воздуха в углу, водоросли… Правда, водоросли искусственные, но других они и не видели. У них все есть для несложного рыбьего счастья. И проблем никаких — лишь бы работал компрессор и вовремя сыпали корм. Иногда Юрий Сергеевич им завидовал.

— Значит, нам надо изменить стратегию работы с этим Говоровым. Надо дать ему другие деньги! Скажем, тысяч десять… — Он нажал клавишу селектора. — Вера, ты рыбок кормила?

— Да, Юрий Сергеевич.

— А чего голос такой испуганный?

— Думала, будете за что-то ругать. У вас настроение плохое…

— Ах ты сирота казанская! — Он хотел что-то добавить, но сдержался и отключился. — Все под бедных косят, все жалуются. Так и этот ваш Говоров. Дать ему десять тысяч долларов, он и проглотит!

— И вообще пригреть его надо, приблизить к себе, — предложил Вайс. — Можно восстановить его в должности — пусть опять будет электриком! Или даже начальником смены!

— Наконец-то прозрел, — хмыкнул Фёдоров. — Восстанавливай! Лохи ценят внимание больше, чем деньги!

Они говорили не очень громко, но каждое слово попадало в приклеенный под столом радиомикрофон, усиливалось, преобразовывалось в радиосигнал и передавалось на приемную антенну в замызганном «Москвиче»-комби, стоящем за забором завода. Рядом с водителем сидел Дмитрий Павлович, которого в команде «Консорциума» все называли просто Палычем, а оператор с приемным устройством расположился сзади, слушая разговор через наушник и записывая его на пленку. Палыч тоже слушал, через другой наушник.

— А что там за стрельба в бане, про которую передают все время? — спросил Вайс.

Как только разговор затронул тему «Горячей избы», Палыч весь превратился в слух. Именно ради этой темы он вчера наехал на Верочку и, используя то «грош», то «нож», склонил ее прикрепить «клопа» в кабинете начальника. Правда, натуральный нож в разговоре не фигурировал, и «грош» оказался не таким уж грошовым, составив ни много ни мало, а пять тысяч долларов. Поэтому Верочка не очень-то и противилась.

— А хрен ее знает! — просто ответил Фёдоров. — Нас оно не касается, и хорошо. Говорят, москвичи с нашими сцепились. А из-за чего — никто не знает!

— Опа-на! — Палыч ударил кулаком об ладонь. — Вот оно как! Значит, они не при делах!

— Кто же тогда наших ребят покрошил? — удивленно спросил оператор.

— Наверное, блатные… На кого наши наехали на складе.

— Это что же выходит — мы за завод боремся, а наши «быки» с местными бандюками просто так бодаются?

— Так и выходит, — со вздохом сказал Палыч. — Потому что думают не головой, а жопой! Ну, да ничего, сейчас у нас новый фигурант появился, слыхал?

— Говоров? А кто это?

— Пока не знаю. Только раз ему десять тысяч американских рублей предлагают и должности, значит, акций у него много. Вот его-то мы и возьмем за вымя!

— Так его же вроде менты охраняют…

— Разберемся. «Крестного отца» видел? Там есть хорошая фраза: «Если история чему-нибудь и учит, то только тому, что убить можно кого угодно»! Наше дело старшему доложить, а он пусть решает…

На дежурстве Андрею удалось выспаться, поэтому, вернувшись домой, он позавтракал, принял душ и стал ждать. До обеда Ираклий не появился, но Говоров не очень беспокоился: мало ли какие дела могли задержать партнера. Но нехорошие предчувствия пробивались сквозь броню спокойствия и гнали на улицу. Вначале он боролся с низменными чувствами, успокаивая себя тем, что видел паспорт Ираклия, был у него дома, да и их видели вместе многие, в конце концов, Ираклий приходил к нему с дочерью! Но нехорошие мысли разгрызали железобетонную логику, как оголодавшие мыши разгрызают сухари. Наконец у него закончились силы им противиться — Андрей оделся и поехал в «Путник». Там царило дневное затишье выходного дня.

Ираклия не было ни в зале игральных автоматов, ни в баре. Он нашел механика Кузю. На его прыщавом лице застыла обычная кислая мина — не похоже, что он недавно получил полторы тысячи долларов.

— Где Ираклий? — поздоровавшись, спросил Говоров.

— Какой Ираклий? — вяло ответил тот и посмотрел в сторону взглядом снулой рыбы.

Вот оно! Под Андреем будто пол покачнулся.

— Как какой? Ираклий! Вот на этом аппарате играет, — Говоров показал на угловой автомат, на котором не было обычной, в отсутствие Ираклия, таблички «Ремонт».

— Все на нем играют! Хочешь, и ты поиграй! — пожал плечами Кузя и отошел.

Андрей догнал его, поймал за рукав куртки.

— Ираклий Гоберидзе!

— Что я у них, фамилии спрашиваю? — Кузя дернулся, но освободиться не смог: Говоров намертво сжал железные пальцы.

— Может, ты и меня не знаешь?

— И тебя не знаю! А ну, быстро убрал руку! А то позову ребят — костей не соберешь!

Механик впервые посмотрел на Говорова в упор. Сейчас его взгляд не напоминал снулую рыбу. В нем была насмешка, уверенное превосходство и злость.

Говоров отпустил куртку. Кузя неспешно вышел из зала. «Вот оно, значит, как…» Андрей быстро, почти бегом бросился в бар.

— Ираклия не видел? — спросил он бармена.

— Какого Ираклия? — Вытянутое лицо вытянулось еще больше, будто от удивления.

— Гоберидзе! Ираклий Гоберидзе! Он у тебя постоянно ошивается! И я с ним приходил…

— Я же в паспорт посетителям не смотрю, — сказал бармен. — И на лица тоже. Я на бутылки смотрю, на деньги, на сдачу.

— Как же так, тут и девчонки нас видели! — убеждал Говоров, понимая, что это полная глупость.

— Вот и спроси у девчонок, — доброжелательно посоветовал бармен. И почти дружески добавил: — Они вечером будут.

Он так натурально держался, что любой, не знающий, как было на самом деле, ему бы поверил. Только взгляд выдавал: он смотрел на Андрея свысока и с презрением, как на лоха.

«Я и есть лох! — подумал Говоров. — Первостатейный лох! Это же надо так залететь! Как теперь отдавать три тысячи?!»

Выбежав на улицу, он сел в такси и поехал к Ираклию домой. По дороге расспрашивал таксиста, но тот ничего про Ираклия не знал. Или врал, что не знает. Оказавшись у двери в знакомую квартиру, Говоров долго звонил и стучал, но никто не открывал. Тогда он позвонил соседям.

— Вы не знаете, где хозяин? — спросил он у полной растрепанной женщины, указывая на закрытую дверь.

— Так Иван Сергеевич третий год за границей, — удивленно ответила она. — В Африке.

— А кто здесь живет? — продолжал выпытывать Говоров. Его трясло, как в лихорадке.

— Никто не живет, — спокойно ответила женщина.

Неужели они все заодно? И бармен, и механик, и соседка?

— Как же не живет? Такой лысоватый, в круглых очках. С женой и ребенком, маленькая девочка, Наташенька…

— Ни жены, ни девочки тут нет. А лысого, в очках, видела как-то, — кивнула женщина. — Раз или два. Сказал, что Ивана Сергеевича друг, за квартирой присматривает.

— Спа… Спасибо, — выдавил из себя Говоров и на ватных ногах стал спускаться по лестнице.

Кабинет губернатора Тиходонского края Косачева был огромен — не меньше, чем у него же в бытность вторым секретарем обкома партии. Чтобы в годы социально-экономических и политических пертурбаций сохранить должностной уровень, все привилегии и огромный кабинет, потребовалась самая малость — переприсягнуть в августе девяносто первого ломающему партийную вертикаль власти президенту России. Первый секретарь обкома Яшков оказался менее гибким, а потому получил инфаркт и быстро скончался, не попользовавшись демократическими достижениями нового времени. А Косачев быстро оценил преимущества демократии: у него появился особняк в Сочи, три дополнительные квартиры, новенький «Мерседес», дача… Вал материальных ценностей сыпался, как в былые времена выговоры, им не было конца, а открывающиеся перспективы кружили голову и немного пугали. И вдруг свершились события, которые поставили все это под угрозу, как будто пьяный тракторист выехал на трассу, по которой со скоростью сто пятьдесят километров в час летел он на своем замечательном «Мерседесе» цвета мокрый асфальт. И вот шикарный лимузин превратился в груду обломков, а сам он, немощный и искалеченный, лежит в кювете. Ну, что делать с этим трактористом?

— Так это все из-за «Сельхозмаша»? — страшным голосом спросил губернатор. Лицо у него было багровым, губы дрожали, создавалось впечатление, что вот-вот и его разобьет инфаркт, как бедолагу Яшкова.

— Точно так! — почтительно подтвердил и.о. начальника УВД Зебров. Он казался очень старательным. Как, впрочем, все полковники, которые хотят стать генералами.

— Да, на это очень похоже, — подтвердил и руководитель московской следственной бригады Сероштан. А уж он не зависел от губернатора и говорил то, что есть на самом деле.

— Значит, это засранцы из «Консорциума» сводят счеты с засранцами из «Сельхозмаша»? — полувопросительно, полуутвердительно прохрипел он.

Присутствующие даже удивились, как близко к сердцу принимает губернатор служебные дела. Потому что никто не знал, что утром грянул звонок из поднебесья, и Косачеву объяснили, что столь громкие криминальные разборки поставили вопрос об укреплении руководства краем и он может в любой момент превратиться из номенклатурного чиновника высшей категории «А» в простого российского гражданина, судьба которого, конечно, не столь незавидна, как у любого другого россиянина, но не идет ни в какое сравнение с судьбой всесильного губернатора, стоящего над прокурором и над законом и не задумывающегося о каких-либо прегрешениях, которые вдруг могут оказаться должностными преступлениями.

— Да, это их разборки! — кивнул Зебров. И предусмотрительно добавил: — Хотя прямых доказательств у нас и нет.

Косачев ударил кулаком по столу.

— На хрен мне доказательства! Расследуйте эту историю до конца, а этих… Этих… — Ненависть так душила губернатора, что он не мог произнести ненавистные фамилии. Только с третьего раза ему это удалось. — …Храмцова и Малышева взять под увеличительное стекло! Если хоть что-то на них найдете — в тюрьму! И плевать на всех их защитников! Если дадут повод — все! — Косачев перевел дух. — Я сам им все скажу. Ко мне обоих, немедленно! А вы идите работать!

Ближе к вечеру, примерно в одно и то же время, в штабах конкурирующих сторон состоялось экстренное совещание. Повестка дня была одна и та же, обсуждалось одно и то же, причем практически одинаковыми словами.

— Шутки в сторону! — Малышев пил воду стакан за стаканом, руки у него дрожали. — Он так орал, так ногами топал! Никогда не видел подобного…

— На этот раз нам Москва не поможет, — вытаращив глаза, рассказывал Храмцов. — Этот новый мент денег не взял, просто послал на три буквы, а губернатор вообще нападал, как на врага! Он меня разорвать был готов! Как будто мы лично ему на хвост наступили!

— Еще один выстрел… — сказал Малышев.

— Еще один поджог… — сказал Храмцов.

— Еще один взрыв… — сказал Малышев.

— Еще один обстрел… — сказал Храмцов.

— И нам конец! — сказали Малышев и Храмцов.

— Дана команда — найти любой способ, любой повод… Отберут все и посадят на пятнадцать лет!

— Создана комиссия по акционированию…

— Мы должны зарегистрировать свои акции…

— Мы должны зарегистрировать свои акции…

— И честно бороться за завод…

— По всем правилам скупать, на добровольной основе…

— Все наши действия должны быть прозрачными. Комиссия будет следить…

— Так что давайте окучивать главных акционеров…

— Лучше начать с этого дворника — Говорова… — сказал Храмцов.

— Мы осмотрели его квартиру, дома акций нет! — сообщил Палыч.

— Опять налет?! — вскинулся Храмцов. — Я же только что предупредил!

— Так мы же не знали… И сделали все аккуратно, он и не заметит!

— Больше чтоб такого не было! — насупился Храмцов.

— Понял, — кивнул Палыч. — Перестроимся!

— Говорову надо дать все, что он захочет… — сказал Малышев.

— Потом уговорить пенсионеров — Смолина, Поленова…

— И вежливо, культурно, чтобы комар носа не подточил…

— Исключить любые наезды, любое насилие…

Оба совещания закончились на этой оптимистической ноте.

Андрей, естественно, ничего об этих совещаниях не знал. Не найдя Ираклия, в подавленном настроении он пришел домой. Замок провернулся слишком свободно, но он не обратил на это внимания. Прошел на кухню, залез в шкаф, достал бутылку своей знаменитой перцовки, налил полстакана, поставил на стол, включил телевизор. Из холодильника извлек последнее яйцо, аккуратно произвёл его трепанацию с тупого конца, бросил внутрь щепотку соли, немного чёрного перца и, выпив горькую жгучую настойку, проглотил следом холодный белок с желтком, приятно сгладивший горечь и жгучесть. Остаток перцовки поставил в пустой морозильник. Разогрел на плите сковороду, мелко нарубил пару зубчиков чеснока и припустил их в осадочных остатках ароматного подсолнечного масла с рынка. Нарезал небольшие гренки из тёмного хлеба, обжарил их в масле, допил охлаждённую перцовку и с аппетитом поел. Только тогда его отпустило и он смог рассуждать спокойно и логически.

Итак, Ираклий — аферист, он украл деньги и скрылся. Огромную сумму, ее ни у кого не перехватишь. Вопрос: что делать? Заявлять в милицию? Придется рассказывать про ключи, про сейф, про игровое мошенничество… Если и не расскажет, оно само выплывет. Нет, такой путь исключен. Тогда что?

— Хотя милиция скрывает истинные масштабы трагедии, но можно сказать, что в результате перестрелки в бане погибло около двадцати человек, — скорбно вещал с экрана диктор.

«Ужас что творится!» — подумал Говоров. Но тут же переключился на свои собственные заботы. В понедельник надо отдать Фёдорову три тысячи долларов. Где их взять? Или рассчитаться акциями? Но если ему так просто-запросто сунули в машине три тысячи, то какова же их настоящая цена? Десять тысяч? Двадцать? Сто? Как бы не прогадать…

В дверь позвонили. На пороге стоял человек лет сорока пяти в черном пальто и без шапки. Крупная голова с большими залысинами, волевые черты лица, пронзительный взгляд чуть прищуренных серых глаз. Человек совсем не походил ни на джинна, как Акопян, ни на спивающегося начальника, как Федоров. Он был подтянут, свеж, элегантен и никак не вписывался в местный интерьер, как человек, по недоразумению попавший вместо бизнес-совещания на съемочную площадку модных сейчас социально-критических фильмов.

— Господин Говоров?

Говорова никогда не называли господином. Ему даже стало неловко за запах спиртного. Господа ведь не пьют в одиночестве.

— Да. А вы по поводу акций?

Палыч даже оторопел от такой прозорливости.

— Как вы догадались?

— Очень просто. Все визиты незнакомых людей в последнее время были связаны с акциями.

— Логично. Вы позволите войти, Андрей Иванович?

— Входите, — Андрей шагнул в сторону.

Незнакомец уверенно прошёл в комнату и, не дожидаясь предложения, сел к столу. Говоров уселся напротив.

— Каратаев Дмитрий Павлович, — представился незваный гость.

— Очень приятно, ну а обо мне вы и так…

— Пять тысяч долларов, — перебил его церемонии Каратаев.

— Да хоть десять, но…

— Десять так десять, — невозмутимо кивнул гость.

— Но я ничего не продаю…

— А зря! — усмехнулся Палыч. — Бывает так: сегодня все за елками бегают, любые деньги дают, а завтра они везде валяются никому не нужные. Потому что Новый год прошел. Так и здесь: не воспользовался моментом — и пролетел!

Говоров молчал.

— Да дело и не в деньгах, — продолжал Палыч. И поправился: — Не только в деньгах. Важнее человеческие отношения, которые могут перерасти в дружбу. Вот, например, какие у вас есть проблемы? Поделитесь, и я их решу!

Еще позавчера у Говорова проблем не было. Но сегодня уже имелись.

— Один аферист обманул меня на три тысячи долларов.

Палыч оживился, как уснувшая рыба, внезапно выпущенная из пакета в воду.

— Так давай заберем их обратно. И штраф взыщем!

— Да мне бы без штрафа. Только его нет нигде. А его знакомые говорят, что никогда его не видели…

— Поехали, — Палыч встал. — По дороге расскажешь подробности.

Похолодало, всюду лежал снег. На дороге, на сараях и гаражах, на деревьях, на крыше черного угловатого джипа, стоящего у подъезда. Говоров не разбирался в иномарках, но по знаку на радиаторе определил, что это «Мерседес». Круто! Да и десять тысяч долларов нехило! За всю жизнь он не ездил столько в иномарках, как за последний месяц. Везет ему в последнее время на крутышей! И все хотят с ним дружить…

За рулем сидел серьезного вида парень с короткой стрижкой и в цивильном темном костюме.

— Давай, Паша, в гостиницу «Путник», — сказал Палыч, и джип тронулся с места. «Жигуль» цвета коррида печально смотрел вслед изменившему ему хозяину.

Говоров рассказал свою историю. Не всю, конечно, только то, что касалось игровой аферы. Палыч слушал не перебивая.

— …и там, где он вроде бы жил, никто его не знает, — печально закончил Андрей. Молчаливый водитель оглянулся и бросил на него любопытный взгляд: похоже, он никогда не видел лоха. Зато Палыч по-прежнему был невозмутим.

— Ничего, сейчас найдем твоего гуся. Ираклий, говоришь? Ну-ну…

Машина подъехала к гостинице.

— Веди вначале к механику, — распорядился Палыч. И коротко приказал: — Паша, со мной!

Молчаливый водитель выскочил из авто и двинулся следом за ними.

— Я же с механиком разговаривал, — попытался объяснить безнадежность ситуации Говоров. — Он говорит, ни Ираклия, ни меня никогда не видел…

— Может, забыл, — меланхолично сказал Палыч. — Или ты спросил не так. Люди, они ведь как устроены? Один раз так соврал, а другой — правду рассказал…

Кузя находился в игровом зале и копался в разобранном автомате. Они подошли к нему вплотную.

— Где Ираклий? — негромко спросил Палыч.

Кузя резко обернулся. Небрежно глянул на Андрея, потом на Палыча, на стоящего чуть в стороне Пашу. Что он разглядел в новых визитерах, неизвестно, только лицо его потекло, как стеариновая свеча. Словно перед ним стояли самые настоящие вурдалаки с окровавленными клыками.

— На дно залег, — Кузя огляделся. — Как этого лоха кинул, так и нырнул в тень. Только я не при делах.

— И где он залегает?

— Не знаю. Я с ним только здесь перетирал. Может, Гарик знает?

Палыч тяжело похлопал его по плечу.

— Ладно, верю. Веди к Гарику.

Гариком, оказывается, был бармен. На этот раз он тоже не стал запираться и подробно рассказал, где живет Ираклий.

— Видишь, люди склонны говорить правду, — философски заметил Палыч, когда они вышли на улицу. — Только надо правильно спрашивать.

Паша едва заметно улыбнулся.

— Но что я делал неправильно? — растерянно спросил Говоров. — Я их спрашивал вежливо, культурно, как и вы…

Паша улыбнулся еще раз и открыл дверцу машины.

— Но результат налицо! — хмыкнул Палыч, устраиваясь на заднем сиденье.

— Так в чем же секрет? — допытывался Андрей.

— В мыслях. Ты думал: если они не скажут, ты повернешься и уйдешь. А мы думали: если соврут, будем спрашивать настойчивей. А эта публика мысли чувствует.

Они приехали на восточную окраину, к обшарпанному двухэтажному домишке, перестроенному из послевоенного барака. В подъезд зашли все трое, Паша двигался впереди. Заплеванная лестница, ободранные стены, длинные коридоры с неистребимым запахом коммуналки, двери, обитые допотопным дерматином. Звонка не было, и Паша несколько раз ударил кулаком, так что раздался треск петель. Говоров думал, что произошла ошибка: преуспевающий Ираклий не мог жить в этой трущобе. Но когда дверь раскрылась, на пороге оказался именно он — помятое трико, помятое лицо, настороженный, опасливый взгляд…

Увидев неожиданных визитеров, Ираклий потерял дар речи.

— Сейчас, сейчас…

Он метнулся в крохотную захламленную комнатку и вынес тот самый пакет.

— Извини, Андрей, так вышло. С игрой не получилось, жена заболела, даже предупредить тебя не мог. Хотел сегодня вечером вырваться…