Загадка о русском экспрессе Кротков Антон

Курьер предложил секундантам несостоявшегося поединка, а также Князевой, Сергею и летчику поднять бокалы шампанского за благоприятный исход дела. Все с огромным облегчением и радостью приняли его предложение. Голоса зазвучали на приподнятой ноте, послышался смех. Участники конфликта с юмором рассказывали, как со всей серьезностью готовились к смертельному поединку

— Но я все равно готов извиниться перед мадемуазелью, — заверил всех Ретондов. — Только где же она?

В салон вошел доктор. Он пояснил, что девушка пережила сильное эмоциональное потрясение и еще слаба, поэтому он оставил ее в купе. Внезапно холодная змея страшного подозрения скользнула в сердце Сапогова. Сергей машинально взглянул на настенные часы. Сколько они пробудут в салоне, оставив Стешневу одну с документами? Пять, десять, пятнадцать минут? Что ж, этого вполне достаточно, чтобы пробежать глазами содержимое портфеля.

А он-то не мог понять, почему Сонечка выбрала в защитники не его, а незнакомого ей поручика! Весь этот конфликт мог оказаться инсценировкой — точно рассчитанной комбинацией ради единственной цели. И судя по тому, в чьих руках теперь находился портфель с секретными документами, цель эта могла быть достигнута. «А что мне, в сущности, известно о том, что было с Софьей после того, как мы расстались? — бесстрастно анализировал Сергей. — Фактически ничего! То, что она якобы вернулась к родителям, я знаю лишь с ее слов. На самом же деле из Парижа Соня могла отправиться куда угодно — в Берлин, Вену или Прагу, где с юной, утратившей веру в себя иностранкой могло произойти все что угодно. Вспомни, что сказал тебе начальник контрразведки полковник Гарин: „Любой человек в этом вагоне может оказаться оборотнем. Даже тот, в чью вину поверить невозможно“. Но если хотя бы на минуту допустить, что портфель со сверхсекретными документами оказался в руках Стешневой не случайно, то все сразу встает на свои места. Юная девица из госпиталя вполне могла вскружить голову какому-нибудь почтенному штабному чину и через него узнавать многие военные тайны».

Но тут же другой голос зазвучал в голове Сергея: «Опомнись! Как тебе не совестно! Ведь речь идет о близком тебе человеке, которого ты подозреваешь в гнусности. Разве это само по себе не подлость?!»

Неожиданно стоящий рядом с Сергеем рыжий журналист хлопнул себя по лбу, словно его осенила внезапная догадка:

— Кажется, я все понял! Господа, нас же водят за нос.

Однако никто, кроме Сергея, кажется не обратил внимания на загадочную реплику Медникова.

Когда через двадцать минут Сергей вновь увидел Соню, она улыбалась, хотя еще была очень бледна и выглядела изможденной.

— Слава Богу, что все обошлось! Ты не представляешь, Сережа, как я себя ругала, — призналась она Сергею. — Все проклятые нервы! Варвара Дмитриевна и доктор отправились к нашему повару договориться об особой диете для меня. Они такие милые и заботливые: надеются с помощью красного вина и витаминов подлечить меня за время пути.

Соня отвернулась к окну, и Сергей увидел подрагивающую жилку на ее шее и знакомую родинку за розовой мочкой ушка. Он вдруг испытал прилив нежности к бывшей подруге. Захотелось откровенно рассказать ей о своих нелепых подозрениях и получить от нее простые и очевидные пояснения.

Но тут в купе заглянул журналист. Медников все еще искал с кем бы поделиться своей «сенсацией».

— Представляете! Одна из находящихся в этом вагоне персон вовсе не та, за кого себя выдает, — с интригующим видом объявил журналист, едва они оказались вдвоем в салоне.

— Кто же это?

— Пока не могу сказать.

Журналист кокетливо мотнул головой и засеменил вдоль стола, скользя ладонью по его полировке. Сергей осведомился ему вслед:

— И что вы теперь намерены делать?

— Пока не знаю, — с игривой неопределенностью пожал плечами репортер.

Тут ему показалось (или он только сделал вид), что за дверью кто-то есть. Журналист стремительно пересек помещение и распахнул дверь. Однако за ней никого не оказалось. Вернувшись к Сергею, он серьезным тоном вполголоса сообщил:

— Я случайно видел вас в штабе Восьмой армии, когда вы выходили из кабинета начальника контрразведки. У нас, репортеров, глаз наметанный, поэтому я вас запомнил.

Однако Сергей не смог вспомнить журналиста. Между тем Мельников, упав в удобное кресло и положив ноги на чайный столик, откровенничал:

— Мы, журналисты, как биржевые маклеры, всегда находимся в процессе покупки и продажи свежих новостей. Помню, был у меня такой случай. В номерах Иссерлиса офицер застрелил свою жену с любовником, а после и сам с горя пустил себе пулю в лоб. Вхожу, на кровати два обнаженных трупа — все в крови, еще один покойник возле порога лежит. Знакомый полицейский мне все обстоятельно докладывает, понятно, не бескорыстно. А тут знакомый репортер Гриша Чечетко из «Киевского вестника» вваливается. Смотрим друг на друга и молчим, только зубами скрежещем от досады. Заметка-то солидная может получиться, строк на полтораста. Гриша мне предлагает:

— Даю десятку, и новость моя.

Я ему на пятерку больше предлагаю за отступную. Он мне тридцатку. Так дошли мы до семидесяти. Чувствую: на большее история не тянет. И так уже двадцатку сверх редакционной таксы выигрываю.

— Ладно, — говорю.

Пожали мы руки прямо над покойничком, взял я деньги и поехал в ресторан кутить….

Журналист ностальгически вздохнул и оценивающе прищурился на Сергея хитрым глазом:

— Я ведь понимаю, что вы не случайно в этом вагоне. Возможно, я мог бы помочь нашей славной контрразведке…

Но так как Сергей не спешил с ответом, Медников отбросил язык намеков:

— Только думайте скорее… За пятьсот рублей я назову вам человека, который вам нужен.

Глава 16

После обеда Князева стала раскладывать пасьянс. За этим занятием она развлекала компанию рассказами о себе. Всем, конечно, было очень любопытно узнать от самой знаменитости такие подробности ее жизни, которые не могли попасть в газеты. И Князева не обманула общие ожидания, она была удивительно откровенна:

— Обо мне пишут много всякого вздора. Недавно я прочитала в одном журнальчике трогательную историю провинциальной Золушки, волшебным образом превратившейся в одну из самых богатых женщин России. В статье утверждалось, будто бы я родилась в семье крестьянина-бедняка. С семи лет работала ученицей в мастерской дамского платья, позднее — горничной в гостинице. Якобы начинала петь в ресторанном хоре простой хористкой, потом перешла в «Яр», где более десяти лет развлекала пьяных купцов в отдельных кабинетах романсами. В этой статейке не было ни слова правды. На самом деле я родилась в старинной дворянской семье. Мой отец занимал крупный государственный пост. Мы всегда жили в большом достатке, прежде всего благодаря богатому родовому имению моей матушки. Родители никогда не скупились на домашних учителей для меня. Поэтому я получила прекрасное образование, в том числе музыкальное. В девятнадцать лет поступила в консерваторию и блестяще закончила ее. Я могла бы успешно выступать под собственной фамилией, если бы мой творческий дебют не совпал с широкой волной увлечения народным пением и цыганскими романсами, перекочевавшими из загородных ресторанов на театральные подмостки и модные салоны. Возникла мода на исполнителей из народа.

Князева рассказала, что это антрепренеры с помощью газетчиков сочинили ей новую биографию. Они же придумали ей звучную фамилию.

— Неужели все, что пишут о вас, неправда? — немного разочарованно поинтересовалась Сонечка.

Князева взяла в руки лежащие на столе серебряные карманные часы и показала всем дарственную надпись на обратной стороне их крышки.

— Да, раньше газетчики не слишком со мной церемонились. Но после того как меня наградил сам государь… — Тут примадонна иронично взглянула на Медникова: — Теперь ваши коллеги опасаются сочинять про меня откровенные небылицы.

— Лично я всегда искренне восхищался вами! — заверил «звезду» журналист и указал на разложенные по столу карты: — Вон хоть у них спросите, кто здесь самый преданный ваш поклонник.

— А я не верю ни в карты, ни в спиритизм, ни в прочую хиромантию, — по-купечески заткнул пальцы в кармашки жилета и развернул широкие плечи фабрикант. — По-моему, человек сам хозяин своей судьбы. А к высшим силам прибегают лишь неудачники, которые сами ничего не могут.

— В самом деле? — Бровь хозяйки купе круто изогнулась то ли от удивления, то ли от недовольства.

— Напрасно вы так считаете… А если я скажу, что до войны мой годовой доход от выступлений и гастролей составлял сто тысяч. И тем не менее я люблю разложить пасьянец.

— Клянусь, я не вас имел в виду! — поспешил заверить певицу Ретондов. — Я, так сказать, в общем смысле говорю.

— И все равно напрасно вы так считаете, Савва Игнатьевич, — с легким укором повторила фабриканту Князева. — Это в наше время к пасьянсам отношение несерьезное, как к глупой игре. В старину же считалось, что с помощью карт можно управлять событиями. Маг пытался сложить цепочку событий по своему намерению. Как только пасьянс собирался, можно было начинать предпринимать конкретные действия, зная, что тебе будет сопутствовать успех.

Князева поведала легенду о том, как, приговоренная к смерти, королева Мария Стюарт провела последнюю ночь перед казнью в тюремной камере, раскладывая пасьянс. С помощью карт она пыталась изменить уготованную ей судьбу. Ключевыми фигурами в затеянной ею игре были тюремный надзиратель и некий тайный гость, который должен был посетить ее в эту ночь, чтобы устроить побег. Говорят, что когда внезапно за узницей пришли среди ночи, чтобы отвести ее к эшафоту, Мария Стюарт с тоской посмотрела на колоду карт и печально произнесла: «Почти получилось».

— Может, тогда вы позаботитесь, Варвара Дмитриевна, чтобы наш поезд пореже останавливался, а то меня в Петербурге срочные дела ждут, — попросил Ирманов.

— И вы тоже, доктор, принадлежите к когорте скептиков, — с шутливым упреком сказала ему Князева.

— Помилуйте, дражайшая Варвара Дмитриевна! — добродушно замахал руками бородатый старик. — Я-то как раз во всю эту магическую ерундовину верю. За это мои студенты наверняка за глаза называют меня старым заплесневелым чудаком. Я даже гадать могу. Только карты для этого мне не нужны. У меня свой способ есть, секретный.

— Погадайте! Погадайте! — почти одновременно принялись упрашивать доктора обе женщины.

Сергею тоже стало интересно:

— В самом деле, Владимир Романович, удивите фактиком из будущего.

После недолгих уговоров старик сдался. Он снял пиджак, принялся растирать друг о дружку ладони, затем несколько раз с силой втянул в себя побольше воздуха и после минутной задержки громко вытолкнул его из легких. Лицо его стало багровым.

Закончив подготовку, самодеятельный оракул закрыл газа, погружаясь в отрешенное состояние транса. Все это было похоже на розыгрыш. Медитация затягивалась, а доктор не произносил ни слова. Интрига потихоньку испарялась, всем вдруг стало скучно и неловко присутствовать при затянувшемся фарсе. Вдруг доктор начал говорить незнакомым утробным голосом:

— Печать смерти на четверых, им уже не сойти. Пятый едет в гробу, ему билет не нужен. Держите черную старуху с ядовитыми семенами взаперти, иначе семена прорастут могильными крестами…

Произнеся это, доктор открыл глаза. Все вежливо зааплодировали. Но кажется всерьез никто не отнесся к странному предсказанию, даже после того, как доктор признался, что особый дар у него с детства:

— Мальчишкой я едва не умер от пневмонии. Выкарабкался чудом. В жару и бреду у меня случились первые видения.

Со всех сторон посыпались шутки:

— Вы, Владимир Романович, оказывается, опасный человек — сначала народ пугаете, а потом успокоительные капли предлагаете…. С такими трюками в мрачном готическом стиле вам на сцене выступать, непременно аплодисменты сорвете… Признайтесь же, что вам не дают покоя лавры доктора Фрейда, и вы испытывали на нас новый вид психологической терапии. Назовите его «кошмаротерапия».

Доктору ничего не оставалось, как согласиться с общим настроением и признать, что это действительно был розыгрыш.

После этого кто-то предложил сыграть в фанты. Если бы находящиеся в купе люди только знали, чем закончится наивная детская забава, они бы не стали подвергать осмеянию предсказания седого эскулапа!

Глава 17

Было начало пятого вечера. За окном только начали сгущаться сумерки, но в вагоне уже зажглось электрическое освещение. Мягкий свет светильников создавал в купе особую уютную атмосферу. Прислуга принесла дамам чай. Мужчины же пили коньяк. Постепенно затеянная игра в фанты увлекла всех, задания для участников становились все более остроумными и пикантными.

Сильно не повезло «кавалеру», который страстно мечтал поцеловаться с самой Князевой. Ему действительно выпал фант с поцелуем, но поцеловать он должен был соседа справа, которым оказался… доктор. Пришлось расстроенному молодому человеку вместо прекрасной женщины облобызать бородатого медика.

Так как дамы не выносили табачного дыма, во время перерыва мужчины отправились в курительную комнату. По пути Сергея нагнал Медников. Журналист перебрал спиртного и был сильно навеселе. Еще за обедом газетчик выпил несколько рюмок водки, и с тех пор продолжал дегустацию разных крепких напитков. Для этого он часто отлучался в салон, где находился зеркальный шкаф, полный всевозможных бутылок.

— Ну как, вы решили купить мой секрет? — спросил Медников Сергея, когда они остались один на один в коридоре. У Сергея едва глаза не заслезились от ядреного запаха перегара, исходящего изо рта собеседника, и яростного аромата «шипра», которым журналист сегодня надушился немилосердно.

Сапогов неопределенно пожал плечами.

— В таком случае я передумал выдавать его контрразведке, — заявил пребывающий в благодушном настроении репортер. — Я предложу полную амнистию данной персоне в обмен на откровенное покаяние. Как вам такой фант?

Когда мужчины вернулись в купе, игра продолжилась. Вскоре сменилась ведущая. Теперь Сонечка вынимала из большой серебряной чаши очередную записочку и озвучивала шутливое задание. По ее приказу один изображал проголодавшегося людоеда с тропического острова, другой объяснялся в любви вазе с цветами, третий с серьезным выражением лица читал детский стишок специально вызванному лакею. Присутствующие так развеселились и вели себя настолько раскрепощенно и шумно, что Стешневой приходилось почти выкрикивать, что должен сделать следующий фант, чтобы быть услышанной.

Когда очередь дошла до Медникова, Соня развернула записку и растерянно взглянула на журналиста.

— Ну что там? — нетерпеливо спросил журналист. — Озвучивайте же скорее мой приговор.

— Это не смешной фант, — несколько обескураженно произнесла Соня. — Я лучше возьму другую записку.

— Ни в коем случае! Да сбудется то, что высечено на скрижалях великой Книги судьбы, — горланил пьяный шутник, которого забавлял оторопелый вид девушки.

Волосы журналиста были всклокочены, ноздри раздуты, нижняя губа отвисла. Медников был похож на большое дитя, решившее поиграть со спичками. Сергей даже с иронией подумал, что, наверное, счастливейшим в жизни этого игрока стал день, когда б он привез ему из Парижа спички величиною с аршин, купленные на Бульварах. Тогда бы журналист с замашками Герострата смог бы забавы ради спалить какое-нибудь общественное здание в своем Киеве.

Под напором журналиста Соне пришлось подчиниться:

— Этот фант должен в шутку застрелиться от несчастной любви.

— Что за жестокое задание! — вскрикнула Князева.

— Здесь так написано, — оправдывалась Сонечка, хотя ее никто не собирался винить.

Между тем Медников скорчил обиженную мину:

— Ах вот как! Избавиться от меня решили. Ну так вот вам!

Журналист схватил лежащую перед ним изящную игрушку в виде пистолетика-зажигалки и театрально поднес его к виску…

— Васенька, не стоит так шутить, — мягко попыталась остановить его Князева. — Если хотите, можете поцеловать меня в качестве своего задания.

Медников благодарно припал губами к руке певицы:

— Вы само великодушие, Варвара Дмитриевна! Но народ требует зрелища…

Медников взял в руки рюмку с недопитым коньяком, принял гамлетовскую позу и продекламировал:

Да и к чему мне дальше жить,

Коль этот мир — давно разгаданный билет,

А смерти тайна всего в одном нажатии курка…

Пресыщенности взвесь — на дне бокала.

Пусть будет проклята любовь,

Коль вместо сладости забвенной

Усталые уста горчат полынью нежный поцелуй.

Раздались поощрительные хлопки. Артистичный шутник слегка поклонился ценителям своего таланта и снова картинно поднес пистолетик к своей голове. Хлопнул выстрел. Некоторые вздрогнули от неожиданности. С металлическим стуком выпавший из руки журналиста пистолет упал на пол. Появился запах сгоревшего пороха. Правдоподобие разыгранного трюка поражало. Лицо журналиста вытянулось в непонимающем изумлении. Несколько мгновений Медников покачивался на месте в полной тишине. Зрители завороженно следили за каждым движением мнимого самоубийцы. Затем он рухнул лицом вперед. На полу тело шутника несколько раз очень натурально дернулось «в предсмертных судорогах» и затихло. Все зааплодировали. Но прошла минута, а журналист продолжал неподвижно лежать.

Тогда доктор наклонился к нему, взял руку, пробуя пульс. После чего поднял удивленные глаза на присутствующих и озадаченно произнес:

— Он мертв.

Наступила тишина.

— Снова вы нас решили напугать, Владимир Романович, — с растерянной улыбкой упрекнула Игманова Стешнева. — Признайтесь же, что вы сговорились. Только хватит уже! У меня и так мурашки по спине бегают от ваших шуток.

Доктор осторожно повернул голову журналиста, и все увидели на его виске маленькую черную дырочку. Князева резко отвернулась, словно отказываясь принимать случившееся. Громко вскрикнула Соня.

Доктор по-отечески обнял ее, принялся успокаивать, а заодно спросил, где злополучная записка. Девушка неуверенно предположила, что, должно быть, положила ее на стол. Однако найти важную улику не удалось. Слегка заикаясь, Соня поведала, что шутливое предложение застрелиться было написано большими печатными буквами.

— Так я и предполагал, — сокрушенно произнес доктор. — Автор фанта явно желал остаться неизвестным.

«Кавалер» поднял с пола пистолет. Он был несуразно маленький — дамский — под малокалиберный патрончик. Сергей тоже взял его в руки. Нет, орудие самоубийства, а точнее, убийства не было похоже на зажигалку, которой несчастный репортер пугал официантов в вокзальном буфете при их знакомстве. Видимо, журналист просто не заметил подмены, когда схватил пистолет со стола. Но кто же подменил бутафорское оружие на боевое?

— Чей это пистолет? — Сергей обвел взглядом присутствующих.

Все молчали.

Тогда вновь заговорил доктор. Он был старше всех по возрасту, к тому же имел самый высокий чин, хоть и штатский.

— Господа, ситуация такова, что следующая станция еще не скоро. До того как расследованием этого прискорбного происшествия займется полиция, преступник может скрыться. Поэтому предлагаю провести предварительное дознание немедленно. Никто не возражает?

— Я возражаю! — заявил фабрикант. — Только не подумайте, что я чего-то боюсь. Моя совесть чиста. Но я убежден, что такими серьезными вещами должны заниматься специалисты. Непрофессиональными действиями вы только можете бросить тень подозрения на невиновного.

Однако никто не поддержал Ретондова. Общее настроение выразила Князева:

— Доктор прав — мы не можем сидеть сложа руки в ожидании полиции. Ведь если убийца поблизости, он может найти следующую жертву. Никто не знает, какими мотивами руководствуется этот человек.

Сонечка тоже порывисто произнесла, обращаясь к фабриканту:

— Как вы не понимаете, что если где-то рядом притаился опасный маньяк, тогда этот поезд станет фабрикой смерти на колесах!

Принявший на себя полномочия детектива доктор мягко добавил, обращаясь к Ретондову:

— Не беспокойтесь, Савва Игнатьевич, мы не собираемся играть в святую инквизицию и карать подозреваемого сожжением на костре. Наша цель — только предотвратить новое преступление и сделать так, чтобы подозреваемый, если таковой выявится, не мог натворить новых бед или скрыться до появления полиции.

После этого доктор предложил пройти всем в салон. Перед этим по внутренней телефонной связи он сообщил о случившемся коменданту поезда, и тот прислал вооруженного унтер-офицера.

Когда все прошли в салон, доктор запер дверь изнутри и положил ключ себе в карман. После этого он внимательно оглядел каждого из присутствующих. Здесь был даже официант, который приносил чай в купе и теоретически мог подложить записку в чашу. Князева появилась в строгом черном платье с аппликацией в виде розы на груди — доктор только для нее одной сделал исключение, позволив ей задержаться в купе для того, чтобы переодеться. Остальных он постоянно держал в поле зрения.

— Пусть каждый расскажет, какой фант он загадал, а я буду находить эти записки в вазе или же среди распечатанных, — предложил доктор.

— Ну это же наивно! — продолжал протестовать фабрикант. — Как вы не понимаете?! Ведь если убийца не полный идиот, то он наверняка позаботился об алиби в виде второй записки. Да и была ли вообще записка!

На последний возглас раздраженного фабриканта никто не обратил внимание. Однако Сергей сразу взглянул на Сонечку. Странное выражение напряженного беспокойства промелькнуло на ее лице. Но через несколько секунд оно смягчилось, необъяснимая тревога погасла в ее глазах.

— И все-таки я прошу каждого рассказать о своем задании, — ничуть не смутившись от реплики фабриканта, настаивал доктор. — Доверьтесь мне, как профессору неврологии. С кем бы мы ни имели дело: с болезненным воображением не совсем нормального человека или же с холодным изворотливым разумом врага, я надеюсь уличить этого человека в фальши.

Присутствующие один за другим стали рассказывать о своих заданиях. Когда очередь до шла до «кавалера», он неожиданно обратился к фабриканту:

— Савва Игнатьевич, признайтесь же, что бедняга газетчик застрелился из вашего пистолета.

Ретондов снова украдкой взглянул на Соню, потом повернулся к кавалеру.

— И вы имеете наглость это утверждать?!

— Я видел, как вы доставали кобуру из небольшой дорожной сумки.

Ретондов смерил «кавалера» холодным бесстрастным взглядом:

— Вы лжете!

Но доктор сразу ухватился за признание неожиданного свидетеля:

— Вы можете чем-то подтвердить свои слова?

Долго мечтавший оказаться в центре всеобщего внимания молодой мужчина, запинаясь от волнения, торопливо объяснял:

— Как вы знаете, я еду в одном купе с господином промышленником. Случайно я видел кобуру, когда пистолет еще находился в ней. Мне показалось, что в кобуре имелся отдельный кармашек для запасной обоймы.

— Все понятно, — остановил «кавалера» доктор и попросил унтер-офицера сходить за кобурой. Фабрикант тоже порывисто вскочил со своего места. Но присутствующий в зале курьер выхватил из своей кобуры револьвер и наставил на него:

— Сядьте! И без глупостей… Кажется, я поспешил выпить с вами мировую.

Фабрикант плюхнулся обратно в кресло и почти с мольбой посмотрел на доктора. В ответ тот улыбнулся ему неопределенной улыбкой, ни злой, ни доброй, жестом руки предложив дождаться окончания следственного эксперимента. Вскоре вернулся унтер с кобурой. В ней действительно оказалась резервная обойма. При виде ее фабрикант опустил голову.

Доктор вытащил из пистолетной рукоятки обойму и без труда вогнал в нее запасную.

— Что вы на это скажете? — обратился он к владельцу кобуры.

После некоторой паузы Ретондов был вынужден признать:

— Да, это мой пистолет. Я всегда ношу его с собой. Вечерами я часто засиживаюсь допоздна в конторе и привык возвращаться домой пешком, чтобы освежить голову после долгого рабочего дня. Как вы понимаете, на ночных улицах всякое может случиться…

— Это понятно, господин Ретондов, — кивнул доктор. — Меня интересует, как пистолет оказался у Медникова?!

Фабрикант нервно передернул плечами:

— Откуда я знаю! — И оскорбленно: — Не считаете же вы, что это я подложил его господину репортеру!

— Я не следователь и не прокурор, чтобы утверждать, что преступник именно вы, — с сожалением пояснил доктор. — Но до тех пор, пока все не выяснится, мне придется принять определенные меры. Вы должны позволить обыскать себя. Мы должны удостовериться, что при вас нет другого оружия. Вам также придется до ближайшей станции находиться под арестом в отдельном купе. Но вы должны нас понять.

Подчиняясь такому решению, Ретондов позволил унтер-офицеру себя обыскать. Покорно склонив голову, он направился к выходу. Кто-то глядел ему вслед неприязненно, кто-то удивленно, а Князева — с сочувствием. Возле двери арестант остановился и с мольбой в глазах обернулся. Губы у него задрожали.

— Я понимаю, что пистолет — это серьезная улика, и теперь вы не поверите ни единому моему слову. И все-таки, Владимир Романович, Варвара Дмитриевна и вы, господа, прошу вас продолжить эксперимент. Под угрозой моя честь, репутация. Не лишайте меня даже призрачного шанса на оправдание.

Немного подумав, доктор согласился:

— Хорошо. Только предлагаю теперь каждому рассказывать мне не только о загаданном вами фанте, но также о том, как вы оказались в этом поезде и чем занимались в последнее время. Я также буду задавать свои вопросы и считать пульс рассказчика. Вина всегда сопровождается страхом и волнением. Если человеку есть что скрывать, то в результате сильного эмоционального напряжения частота пульса и кровенаполнение артерии обязательно резко изменятся. Мне уже приходилось по просьбе полиции подобным образом вычислять преступников.

Первым попросил его допросить таким образом фабрикант. Однако у него оказался удивительно ровный пульс для человека, подозреваемого в совершении убийства. Тем не менее, когда он вернулся на свое место, рядом с ним вновь встал унтер-офицер с револьвером в руке.

Следующим подвергнуться необычному допросу должен был летчик. Но тут все увидели, что он ведет себя как-то странно, не в силах скрыть свое волнение. Внезапно авиатор вдруг резко вскочил со своего места и бросился к Князевой. Приставив пистолет к виску певицы, летчик истерично заорал:

— Оружие на стол! Иначе я пристрелю ее!

Все произошло так неожиданно и стремительно, что никто не успел как-то среагировать.

Глава 18

Первым пришел в себя доктор, он постарался убедить находящихся в купе офицеров подчиниться требованию летчика и разоружиться. Доктор сделал это очень вовремя. По лицу курьера было видно, что он готов применить против преступника свой наган. Еще не зная, с кем он имеет дело, поручик чуть не погубил Князеву. С большим трудом доктору удалось уговорить его временно расстаться со своим револьвером и не подвергать угрозе драгоценную жизнь талантливой певицы. Остальные, в том числе Сергей, выполнили требование летчика почти сразу.

После этого пилот немного успокоился, и доктор смог вступить с ним в переговоры:

— Что вы намерены делать дальше? Учтите, на ближайшей станции поезд будут встречать жандармы. Вам все равно не уйти. Лучше сдайтесь добровольно, иначе вас убьют.

Летчик затравленно молчал, зыркая глазами по сторонам. Тогда доктор предложил:

— Лучше возьмите меня в заложники. Я имею высокий чин.

— Нет, — отрезал летчик. — Жизнь знаменитой певицы дороже вашей.

— Тогда чего же вам нужно?

— Пусть мне гарантируют, что меня не станут судить за убийство, которое я совершил в плену.

«Лжелетчик» поведал, что на самом деле он пленный австрийский солдат, русин по национальности.[17] До войны он несколько лет работал на заводах в Киеве и в Петербурге. Семь месяцев назад попал в плен. В плену над ним стала издеваться группа своих же пленных негодяев во главе с вахмистром. Они называли его «русской свиньей» и отняли все, что пленнику оставили великодушные конвоиры, даже отобрали особый паек от Красного Креста, который он получил.

— Я долго терпел от них унижения, — рассказывал лжелетчик. — Они регулярно избивали меня. Больше всех я ненавидел их главаря. Это был откормленный боров с круглой наглой мордой по фамилии Поппер. Было удивительно, как он попал в плен, ибо, по его собственным рассказам, служил по снабжению. Из-за таких воров мы голодали в окопах и даже на Рождество получали вместо полноценных подарков жалкие пять граммов мармелада и пять венгерских сигарет на брата. Однажды мое терпение кончилось. Нас загнали на ночевку в огромный амбар. Ночью я подкрался к своему спящему врагу и задушил его. Потом стал рыть подкоп под стену. Когда я выбрался наружу, то не увидел часовых. Наверное, они находились лишь у дверей барака.

Беглец шел целый день, страдая от ветра и дождя, а пуще всего от голода и жажды. Так он добрался до ближайшего города.

— Измученный и голодный, я чувствовал себя затравленным зверем. Я знал, что за совершенное преступление меня ждет военный трибунал. Поэтому, когда в конце улицы показался патруль, я юркнул в ближайшую открытую дверь. Это оказалась баня. Я пробрался в раздевальное отделение и увидел оставленную посетителями одежду. Ее никто не охранял. В помещении вообще никого не было за исключением немощного старика, который показался мне полуслепым. Я не привык красть и никогда прежде не брал чужого. Но поймите мое состояние! Я очень боялся, что никто не станет слушать оправданий и меня ждет расстрел или медленная, мучительная смерть на сибирской каторге. Поэтому я решил, что само провидение посылает мне шанс на спасение. Я хорошо знаю русский язык, а форма русского офицера делала меня непохожим на военнопленного.

В кожаной куртке моющегося летчика австриец нашел деньги и документы. Правда, он не знал, что ему делать дальше. Идя куда глаза глядят, он оказался на вокзале. Аппетитные запахи заманили голодного беглеца в буфет. Там какие-то офицеры пригласили его в свою компанию. Оказалось, что на фуражке, которую он взял, приколота эмблема авиационной эскадрильи, чьи летчики пользовались большим уважением в русской армии. Кто-то из офицеров спросил нового знакомого, куда он едет? Беглец ответил, что направляется в Питер, вспомнив свою недолгую работу на Путиловском заводе. А дальше «герой-авиатор», как по мановению волшебной палочки, оказался в превосходном купе поезда, следующего в столицу Российской империи.

— Если вы отпустите Варвару Дмитриевну, я обещаю ходатайствовать о справедливом рассмотрении вашего дела с учетом всех смягчающих вашу вину обстоятельств, — пообещал доктор. А так как австриец все еще с сомнением глядел на него, Ирманов веско добавил:

— У меня немало влиятельных знакомых в столице. К моему мнению непременно прислушаются.

Однако австриец продолжал недоверчиво смотреть на доктора и держать пистолет у виска заложницы.

— Мне нужны более веские гарантии, — наконец ответил он.

И тут всех изумил фабрикант.

— Молодец, что не веришь им, — похвалил он австрийца. — Им нужна певица, они забудут свои обещания, как только ты ее отпустишь. Здесь только я один твой истинный друг. Мне тоже грозит каторга. Мы сможем спастись, только объединившись.

После короткого размышления австриец позволил Ретондову взять пару револьверов со стола и встать рядом с собой. Но уже через мгновение оглушенный преступник лежал на полу. Фабрикант внезапно ударил его револьверной рукоятью по темечку, так что австрияк даже не вскрикнул, а молча рухнул на пол.

Князева, которой пришлось пережить двадцать тяжелых минут, принялась благодарить своего спасителя. Остальные тоже восхищались находчивостью фабриканта. Ретондов сдержанно улыбался, принимая похвалы. Видно было, что он ни на секунду не забывает о тяжелом подозрении, которое с него еще не снято. Как только потерявший сознание австриец зашевелился, фабрикант стал хлестать его по щекам, затем без церемоний выплеснул в лицо кувшин с водой.

Горе-злоумышленник застонал и разлепил ресницы. Ретондов, словно коршун, склонился над ним, схватил за грудки и грозно зарычал:

— А ну сознавайся, что это ты спер у меня пистолет и подстроил фокус с самоубийством журналиста! Я ведь видел, как ты все утро крутился возле моего купе.

Фабрикант обернулся на «кавалера» и утвердительно спросил:

— Вы ведь можете подтвердить, что он ошивался возле нашего купе?

— Ничего такого я не видел, — не пожелал лжесвидетельствовать сосед миллионера и произнес, оглядываясь на присутствующих: — Впрочем, теперь ваше дело в шляпе. На месте этого несчастного я бы повесился, ибо свора нанятых вами адвокатов все равно повесит на него всех собак.

Никто не попытался вступиться за австрийца. Во-первых, своим нападением на женщину он поставил себя вне законов морали. А во-вторых, сам его статус военнопленного, иными словами, человека, лишенного почти всех юридических прав, делал его незавидным объектом для защиты. Даже взявший на себя роль представителя закона доктор лишь с сожалением смотрел, как здоровенный купчина вытрясает нужные ему показания из худосочного австрийца. Беглый пленный был так бледен, что даже крупные веснушки не были заметны на его еще недавно рябом лице. Однако этот парень прекрасно понимал, что если возьмет на себя еще одно убийство, то уж точно не избежит расстрельной стенки или виселицы. Поэтому он держался из последних сил, отказываясь брать на себя ответственность за смерть журналиста.

Его упорство разозлило Ретондова. Рассвирепевший фабрикант затащил свою жертву в дальний закуток в задней части вагона, чтобы разобраться с ним без свидетелей. Оттуда стали доноситься звуки, похожие на удары. Периодически они сопровождались сдавленными вскриками…

Примерно через полчаса, усталый, но довольный, Ретондов вышел из закутка и сообщил, что проклятый австриец сознался, что это он подложил пистолет журналисту. Таким образом, с фабриканта полностью были сняты все подозрения. Он принял душ и переоделся. А через несколько часов поезд прибыл на небольшую станцию, где в вагон вошли жандармы. Они опросили всех пассажиров по поводу произошедшего убийства. Ретондов тоже ответил на вопросы «стражей порядка», но не в качестве одного из подозреваемых, а как свидетель. Злоумышленник был установлен, и помог добиться от него признательных показаний именно он. Жандармский капитан даже пожал фабриканту на прощание руку. Однако главную улику — записку, из-за которой Медников пустил себе пулю в лоб, полицейские так и не нашли, хотя с большим усердием обшарили весь вагон.

Последними вагон покинули санитары, которые пронесли по коридору носилки, на которых лежало накрытое с головой простыней тело несчастного репортера. Стоя в проходе, пассажиры через оконное стекло наблюдали, как, едва освещенные льющимся на них из вагона светом, мужички в застиранных медицинских халатах привычно закинули носилки в кузов крытого фургона, чтобы отвезти его в морг ближайшей больницы.

Вскоре поезд покинул станцию. Однако Сергею не хотелось возвращаться в купе, где еще витал дух погибшего журналиста. Ему неприятна была хищная веселость фабриканта, который отвел от себя опасность, утопив невиновного. Когда Ретондов сообщил попутчикам, что добился признаний от австрийца, все сделали вид, что не заметили его засученных рукавов и забрызганной кровью сорочки. Конечно, австриец был далеко не ангелом. Однако Сергею почему-то трудно было поверить в то, что это он провернул блестящую комбинацию с «рокировкой пистолетов». Его простоватая физиономия и крестьянские руки явно не были приспособлены для таких фокусов. Большую часть пути лжелетчик старался помалкивать или отвечал односложными фразами, видимо страшно боясь выдать себя. Профессиональный разведчик, на которого теперь шла охота, должен был чувствовать себя в любом обществе раскованно, как рыба в воде.

«Нет, австрияк в этой игре, скорее всего, человек случайный, — мысленно рассуждал Сергей. — Однако, как ни жестоко это звучит, но его арест и смерть Медникова упрощают мне задачу, ибо круг подозреваемых сильно сузился. Так кто же из моих оставшихся попутчиков внушает наибольшие подозрения? Первый, чья кандидатура приходит на ум, — это фабрикант. То, что он сумел выпутаться из скверной истории, подсунув жандармам австрийца, для меня лишь доказательство его удивительной изворотливости. Хороший шпион и должен быть таким. Но ведь он до сих пор так и не смог дать вразумительного ответа, как его пистолет оказался у журналиста. Не исключено также, что именно фабриканту раздосадованный чем-то курьер угрожал сдачей в контрразведку… Хотя если искомый агент Ретондов — то не совсем понятны его мотивы. Зачем ему идти на содержание к врагу, если в деньгах он не нуждается? Впрочем, кто из нас, находящихся в этом вагоне, видел настоящего Ретондова? Так. Кого еще, кроме фабриканта, можно зачислить в кандидаты в шпионы?»

Размышления Сапогова прервал робкий смех Сонечки, донесшийся из-за двери генеральского купе. Этот смех, прозвучавший всего через несколько часов после нелепой трагической гибели Медникова, показался Сергею кощунством. Он почувствовал, что срочно нуждается в совете напарника, и отправился на поиски Николая Дуракова.

Тамбурные площадки некоторых вагонов были открытыми. Обдувающий их ветер, казалось, только и ждал появления человека. Стоило распахнуть дверь вагона, как он радостно налетал и начинал играть с тобой. Так заскучавший в клетке детеныш могучего животного радуется при появлении дрессировщика, еще не умея рассчитать своих сил.

Сергей переходил из вагона в вагон по сильно раскачивающимся, узким мосточкам. Если оступишься, то в лучшем случае окажешься верхом на буфере, а в худшем — прямо под колесами или под насыпью во рву. Это немного напоминало прогулку над пропастью по подвесному мосту, когда есть перила, но важнее удержать баланс тела и духа. Лязгали и скрежетали железом вагонные сцепки. Однажды с ревом налетел, оглушив и ослепив яркими огнями, встречный поезд. Сергей и представить себе не мог, что всего через несколько часов ему предстоит гораздо более опасная прогулка «по краю пропасти»…

Глава 19

Сергей нашел ротмистра Дуракова в голове состава — в третьем вагоне от паровоза. Это был вагон для старших офицеров. Он был устаревшей конструкции с наполовину стеклянными дверями купе, через которые можно было видеть, что делают пассажиры.

Дураков развлекал разговором чопорного подполковника в пенсне, попутно азартно кокетничая с его спутницей — ухоженной дамой с умным живым лицом. Похоже, беседа с подполковником была необходимой данью, которую ловелас платил за удовольствие общения с его женой или любовницей. И надо сказать, что кое в чем ротмистр явно преуспел. Его собеседница хоть и старалась сохранить приличествующий строгий вид, но глаза ее оживленно блестели.

Было забавно наблюдать, как, забывшись, дама, начинает хихикать над очередной остротой собеседника, но тут же, спохватившись и прикрыв рот ручкой в перчатке, испуганно косится на своего партнера. Подполковник же сохранял вид невозмутимой статуи. Брови его над стеклами пенсне почти не двигались, а глаза постоянно имели презрительное выражение. Впрочем, ему и нельзя было улыбаться, ибо вознесенные хвосты его геометрически безукоризненных усищ были так идеально отмерены, что любое резкое движение лицевых мышц сразу бы нарушило их монументальную симметрию.

Когда Сергей вызвал напарника для разговора и Дураков вышел, затворив за собой дверь в купе, Сергей успел заметить, как оставшийся наедине со своей дамой усач что-то выговаривает ей краем рта, даже не глядя на нее — то ли от презрения, то ли ему мешал повернуться к спутнице слишком строго облегающий его длинную шею, жесткий стоячий воротник. Но женщина сразу как-то вся сникла и приняла виноватый, пришибленный вид.

Ротмистр же, похоже, не терял надежду на увлекательное любовное приключение. Стоя в коридоре, он украдкой поглядывал на временно оставленную женщину через стеклянную дверь. Впрочем, вскоре Сергей заметил, что ротмистр слушает его с нарастающим интересом. На некоторые подозрения напарника Дураков отчего-то отреагировал, как на пикантный анекдот:

— Насчет этого заводчика Ретондова, его, конечно, следует хорошенько прощупать. Что же касается госпожи Стешневой… О-ля-ля! Твоя версия, Серж, будто бы барышня сама придумала для журналиста задание, из-за которого бедняга пустил себе пулю в лоб, представляется мне очень аппетитной. Предприимчивые дамочки — моя страсть. Я их ням-ням, очень люблю!

Сергей поспешил оговориться:

— Софья Юрьевна — близкий мне в недавнем прошлом человек. И я все-таки надеюсь, что ошибаюсь в отношении ее. Но пока записку, из-за которой застрелился Медников, не нашли, хотя полицейские очень старательно обыскали купе и весь вагон… Поэтому вот уже несколько часов меня преследует навязчивая мысль: «А существовала ли вообще эта записка?» Данное подозрение не дает мне покоя.

Дураков задал Сергею несколько вопросов, уточняя, как именно проходила злополучная игра в фанты, после чего согласился, что, учитывая невозможность заранее предсказать, кому достанется тот или иной фант, именно ведущая имела наилучшую возможность роковым образом повлиять на ход событий:

— Ты говоришь: никто не проверял фанты, которые зачитывала твоя знакомая? Хм… Тогда тебе повезло.

На лице Дуракова снова появилось кошачье выражение, с которым он только что пытался флиртовать с симпатичной пассажиркой на глазах ее мужа.

— Противник-женщина — что может быть прекрасней! — мечтательно произнес он. — Тем более ты прежде был с ней близок. Значит, должен знать ее слабые места, на которые стоит воздействовать.

Дураков пояснил, что рад такому повороту, так как его удручали последние установки, которые он получил от начальства. Оказывается, в руководстве контрразведки с некоторых пор стали подозревать в шпионаже… самого курьера, которому доверили везти секретные документы в царскую ставку. Сергей был поражен.

— Разве такое возможно?! — изумленно спросил Сапогов, который, как и многие окопники, жил святой верой в то, что бардак на войне допустим на уровне не выше полкового, а в штабах должен царить абсолютный порядок.

— У нас в России все возможно! — без особых эмоций пояснил Дураков. — Когда наше начальство по какой-то неизвестной мне причине вдруг решило выяснить, кто конкретно распорядился доверить именно этому штабному офицеру везти в ставку царя особо секретные документы, то оказалось, что установить это доподлинно невозможно. Соответствующий документ исчез… Офицер, которому вначале хотели поручить столь ответственное задание, в последний момент отравился трактирной котлетой. Ему быстро нашли на замену другого гонца, который состоит в службе фельдъегерской связи всего без году неделя.

Злая ирония зазвучала в голосе Дуракова:

— Могу себе представить, как каждый из начальников, испугавшись, как бы чего не вышло, кивает головой на соседа: «Это, мол, была не моя, а его идея, а я лишь с нею согласился!»

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

В книге рассматриваются основные положения учения о языке художественной литературы, обретшие опреде...
В монографии представлена попытка помещения проблемы истины в контекст особой антропологии повседнев...
Учебное пособие содержит современный материал по организации и развитию туристской деятельности. Рас...
В монографии рассматривается педагогическое наследие представителей рациональной школы в истории раз...
Монография содержит теоретический материал, посвященный проблемам истории разработки психологии отро...
Стив Джобс (1955–2011) – основатель компаний Apple и Next, глава студии Pixar, создатель первого дом...