Бабушки (сборник) Лессинг Дорис
— Миссис Райт нездоровится, — умоляюще произнесла Бетти, прекрасно понимая, что в эту ложь никто не поверит.
— Да, мэм, — с сочувственным презрением заметила Сара.
Что ж, следовало ожидать.
Бетти охватило внезапное желание рвать на себе волосы. Она устало провела рукой по глазам, словно пытаясь избавиться от наваждения, нервно рассмеялась и прикрыла рот ладонью.
— Да, мэм, — вздохнула Сара и вышла из комнаты.
— Господи! — воскликнула Бетти и с отчаянием поглядела на неподвижную фигуру подруги. Где-то за горизонтом военный транспорт уносил солдата на север, в Индийский океан.
Бетти вернулась домой, села на ступеньки темной веранды и задумалась о несчастной подруге.
— Нет-нет, я не хочу такого! — воскликнула она, закрыв лицо руками. — Ни за что, никогда!
К дому Дафны подъехала машина Джо. Бетти бросилась ему навстречу.
— Гарри просил передать, что сегодня остается на базе, — взволнованно сказал Джо. — Там такое происходит, ты себе не представляешь. Вся эта погрузка, снабжение продовольствием… в общем, пока отправили… — Он взбежал на крыльцо и продолжал громко, словно не замечая ее: — Судно затонуло, «Королева Ливерпуля»… нет, я тебе не говорил, забудь. Пятьсот погибших. Пятьсот человек, представляешь?! Подлодка, что гонялась за… ну, за военным транспортом, который только что ушел. Так вот, прежде чем затонуть, они ее подорвали. Пятьсот человек… — Он заметался по веранде, размахивая руками, не в силах остановить поток слов. — А с транспорта двадцать пять раненых осталось в больнице. Они очень плохи. Обезумели от напряжения, от клаустрофобии в трюмах. Страшно, конечно. В общем, они все в больнице. Совсем рассудок потеряли, Генри видел. Знаешь, ему тоже несладко пришлось. Пятьсот человек… в мыслях не укладывается. Генри четыре дня глаз не сомкнул.
— Господи…
— Ты с ним поосторожнее, он сам не свой. Ему несладко пришлось. Да и мне тоже, — сказал он и направился в дом.
— Дафне нездоровится, — предупредила Бетти. — Она успокоительное приняла.
— Мне тоже не помешает, — ответил Джо и пошел в спальню.
Бетти бросилась следом.
Увидев жену, Джо остановился.
— Боже мой, что с ней?
— Простыла, наверное. Не волнуйся, все будет в порядке.
— Боже мой, — повторил он беспомощно.
Бетти протянула ему лекарство и стакан с водой. Джо проглотил две таблетки и тяжело опустился на край постели.
— Пятьсот человек… — прошептал он. — Подумать только…
Он стянул с ног сапоги — они гулко стукнули об половицы, лег рядом с женой и моментально уснул.
Бетти предупредила горничных, что ужина не будет, велела им идти домой и вернулась в спальню.
Дафна лежала неподвижно.
Джо тревожно разметался в постели рядом с женой. За последние дни он, всегда жизнерадостный и общительный, изменился до неузнаваемости. Забывшись тяжелым сном, он болезненно морщился и скрипел зубами.
Бетти выключила свет, вышла в темный сад, направилась к себе и долго сидела на темной веранде. Четыре дня. Всего четыре дня — веселье, гомон, телефонные звонки, рев автомобильных моторов, громкие голоса английских солдат, топот армейских сапог, танцевальная музыка из граммофона… Шум постепенно стихал, и в наступившей тишине стал слышен негромкий голос, который неумолчно вещал об утратах и стойкости. Четыре дня военный транспорт стоял в гавани, а на противоположном краю бездонной пропасти манила недостижимая мирная жизнь, привычная своей обыкновенностью.
Они спускались по трапам, между орудий, грозно ощетинившихся жерлами, которые защищали их весь долгий путь из Кейптауна. Сотни бойцов выстроились в шеренги — повзводно, поротно, побатальонно. Плечом к плечу со своими соратниками стоял Джеймс на гудящих от боли ногах. Впрочем, ноги болели у всех: под палящими лучами солнца солдаты ждали приказа отправляться уже больше часа. Трехнедельное плавание из Кейптауна было не таким мучительным, как месячный вояж по Атлантическому океану. На мысе Доброй Надежды корабль пополнил запасы продовольствия: овощи, фрукты — особенно фрукты. Юноши, которые никогда в жизни не пробовали винограда, теперь поглощали его в огромных количествах. За три недели в Индийском океане только раз был шторм, сравнимый по силе с бурями Атлантики. Джеймс, щурясь на ярком солнце, изо всех сил старался удержаться на ногах и с ненавистью смотрел на серую громаду корабля, словно желая потопить его взглядом.
В удушливом воздухе повисла влажная жара. Худые темнокожие туземцы в набедренных повязках сновали по порту, исполняя приказы темнокожих солдат, которые, в свою очередь, выполняли распоряжения английских офицеров. Морем больше не пахло, воняло бензином и выхлопными газами. С корабля на берег сходили все новые и новые солдаты. Наконец построение закончилось. Колонна начала движение повзводно, сержанты громко выкрикивали команды, и это успокаивало, напоминало о привычном порядке. Рота Джеймса промаршировала к казармам. Солдат накормили и отправили на помывку, избавиться от соляного налета, по-прежнему разъедавшего кожу у многих. Сотни бойцов все еще были покрыты синяками и язвами, но в целом личный состав находился в гораздо лучшей форме, чем в Кейптауне. Завтра их посадят в поезд и отправят к месту назначения. Куда — неизвестно. На самом деле странное, чуждое название было у всех на устах. О нем шептались как о райском уголке, где можно забыть о качке и о тяготах морского путешествия. Вышел приказ называть это место «гарнизон Икс». В казармах стояла тяжелая, невыносимая вонь.
На пути из Кейптауна командование решило закрыть глаза на солдат, спящих на палубах: все слишком хорошо помнили жуткое состояние бойцов, сошедших на берег после вояжа по Атлантике — в кейптаунском госпитале оставили двадцать пять умалишенных. Вопреки требованиям устава, помывку соленой водой тоже прекратили. Тем не менее жаркий климат тропиков давал о себе знать. Участились случаи дизентерии, офицерам пришлось потесниться, чтобы освободить помещения для больных. Корабельные врачи сбивались с ног. Очереди в гальюн казались бесконечными: злоупотребление алкоголем в Кейптауне и обилие непривычных фруктов вызывали расстройства желудка. Возникла угроза эпидемии. Пять тысяч солдат, ослабленных тяготами длительного путешествия, мучил хронический кашель. Корабельное командование испытало облегчение только при виде порта.
Ночью в казармах солдаты лежали на койках поверх одеял, исходя потом, и проклинали невыносимую жару. Измученные капралы и сержанты сипло выкрикивали: «Потерпите, ребята, не растаете!»
Джеймс не задумывался о двух этапах плавания: Англия — Кейптаун, Кейптаун — Бомбей. Для него это было бесконечное мучение, истощившее душу и тело. Краткий четырехдневный перерыв представлялся проблеском рая.
Весь трехнедельный вояж по Индийскому океану Джеймс сидел, прислонившись к переборке, и мечтал о Столовой горе, окруженной невесомыми облаками, о светлых особняках посреди зеленых садов, о женщинах в ярких одеяниях… о ночах, проведенных с Дафной. Он вспоминал, как в свете фонарей сияла ее кожа, блестели золотистые локоны на белых плечах, Дафна протягивала к нему руку… потом они танцевали щека к щеке… а море грохотало над ними и в бессилии отступало…
Он навечно запечатлел в памяти мечту о счастье и решил, что будет думать только об этом — до тех пор, пока не кончится проклятая война.
Пятьдесят человек в казарме, все ворочаются, чешутся, чертыхаются и вскрикивают во сне — в забытьи? — а утром всех строем отвели на вокзал и посадили в поезд, который увез их в гарнизон Икс. Путешествие заняло двое суток — с теми же неудобствами, что и на корабле, с единственной разницей: вагоны не качает. Джеймс с ненавистью смотрел на проносящийся за окном пейзаж. Мыс Доброй Надежды с его виноградниками, дубовыми рощами и фруктовыми садами напоминал Англию, здесь же все было странным и чуждым.
Наконец их привезли в гарнизон Икс, затерянный в глубинах Индийского полуострова, и поротно вывели на плац — майдан. Половину территории гарнизона занимали новехонькие блестящие ниссеновские бараки. На второй половине стояли белые палатки. Все знали, что до начала муссона — сезона дождей — необходимо собрать оставшиеся бараки. Тонкая темная пыль скрипела под ногами, фонтанами вздымалась из-под сапог. Остро пахло дымом костров и чем-то пряным и жгучим — чужеродный, странный аромат. Солдаты настороженно принюхивались; пыль забивала ноздри, а медно-рыжее солнце поливало всех раскаленным жаром.
Солдат отправили на медосмотр: сыпь и стертые в кровь ноги, конъюнктивит, расстройство желудка, надрывный кашель и гноящиеся язвы… Бойцов следовало отправить в госпиталь, а не на войну. Колено Джеймса вздулось, словно комок теста, ступни распухли.
Сотни человек отправили в местные больницы, а остальным дали две недели отпуска. Ехать им было некуда, поэтому бойцам, оставшимся в арнизоне, дали возможность отдохнуть. Нижним чинам разрешили посещать бары и клубы в близлежащем городе. Состояние Джеймса не требовало немедленной госпитализации, но он еще не мог нести строевую службу и оказался в числе приглашенных к некоему полковнику Гранту — поправить здоровье. Десятерых бойцов отвезли в просторное бунгало, стоявшее посреди сада. На высоких раскидистых деревьях с темно-зеленой листвой цвели белые, розовые и алые цветы. Воздух полнился незнакомыми ароматами — сладкими и пряными, непохожими на привычные запахи. Повсюду слышались пронзительные крики неведомых птиц. Чернокожий садовник в тюрбане и длинной белой рубахе подстригал кусты. Его странное одеяние разительно отличалось от обычной одежды кейптаунских садовников.
Грант, отставной полковник Британской индийской армии, приятель одного из полковых офицеров Джеймса, дожидался окончания войны, чтобы вернуться на родину, в Англию, и старался внести свою лепту в помощь фронту, принимая на постой выздоравливающих бойцов. Солдаты не были знакомы между собой, несмотря на долгие недели плавания. В этот раз полковник Грант решил пригласить к себе нижние чины, хотя обычно приглашал офицеров. Джеймс, который вот уже два года служил в нижнем чине, не обращал внимания на то, что его манера разговора отличается от речи соратников. Сержанты поначалу пытались подшучивать над ним, но Джеймс издевки словно не замечал, и шуточки прекратились. Он со всей серьезностью относился к приказам и распоряжениям и беспрекословно исполнял свой долг. Полковник Грант и его жена сразу отметили необычного рядового среди остальных бойцов: в вещмешке Джеймса было много книг. Ужин сервировали за роскошным обеденным столом, еду подали привычную, английскую.
Миссис Грант, дородная краснолицая матрона, любезно старалась никого не обделить своим благосклонным вниманием. Она плохо переносила жару, обильно потела и держалась поближе к вентиляторам, разгонявшим по комнате тяжелый теплый воздух. При разговоре натянутая улыбка не сходила с ее лица.
— А откуда вы родом?
— Из Бристоля, — ответил один из солдат. — Я водопроводчиком был.
— Как славно! Очень полезное занятие. А вы… ах, простите, я не знаю, как вас зовут…
Джеймс, занятый своими мыслями, сидел отрешенно и не принимал участия в беседе. На его лице играла вежливая улыбка.
— А вы, молодой человек… простите, не запомнила вашего имени… Откуда вы? — любезно обратилась к нему миссис Грант.
— Из-под Рединга. Когда началась война, я учился в колледже.
— О, как любопытно. И что же вы изучали?
— Делопроизводство и бухгалтерский учет.
Полковник Грант и его жена переглянулись: Джеймс говорил учтиво, с интонацией и произношением образованного человека.
— Ну что ж, завтра у вас будет много дел. Приедут врачи, проведут медосмотр… Мы здесь встаем рано, из-за жары… — сказал полковник.
— Здесь с самого раннего утра жара, — перебила его жена.
— В общем, я предлагаю лечь спать пораньше, а завтра посмотрим, как сложится, — заключил Грант.
— Не желаете ли кофе? — радушно предложила миссис Грант.
Солдаты смущенно переглянулись.
— С удовольствием, — ответил Джеймс.
— Если вам хочется чаю, не стесняйтесь. Как придете к себе, похлопайте в ладоши и попросите чай, вам тут же все принесут.
Солдат разместили в хижинах, разбросанных по саду. Джеймс с удивлением обнаружил, что ему отвели спальню в хозяйском особняке. Впрочем, по здравом размышлении, объяснение этому напрашивалось само собой. Джеймсу стало неловко. Электрик из Бермондси, которого тоже пригласили остаться в доме, заявил, что лучше попьет чаю, и вместе с сослуживцами отправился в хижины. Джеймс остался с хозяевами. Ему предложили чувствовать себя как дома и предоставили в распоряжение библиотеку — и граммофон.
Джеймс лег в постель и уставился в окно. В темном саду тенями носились летучие мыши. Ночь дышала загадочными ароматами. В Кейптауне так не пахло… Джеймс вспомнил запах кожи и волос Дафны и уснул.
Утром приехали две сестры добровольной медицинской службы. Джеймсу перевязали больное колено, распухшие ступни намазали вонючей мазью и забинтовали. Остальным солдатам тоже сделали перевязки и обработали раны. Теперь оставалось только выздоравливать.
Девять бойцов сходили с ума от безделья и скуки: в полковничьем доме им следовало вести себя примерно, хотя больше всего хотелось развлечься, точнее — напиться.
Впрочем, полковник Грант это учел. В городе, недалеко от особняка Грантов, был клуб, где солдатам предложили провести вечер.
Джеймс мечтал остаться наедине со своими мыслями, не желая ни общества сержантов, ни прочих развлечений. Он сидел на веранде, смотрел на экзотических птиц и думал о Кейптауне. О Дафне и не только о ней. «Нас могли бы оставить там, а вместо этого мы попали сюда». Склонившись над раскрытой книгой, он погрузился в размышления — о воле случая, о предначертанной судьбе, о роке, о предназначении — и не заметил, как к нему подошел полковник Грант.
— Простите, я вам не помешаю? — осведомился полковник, опустившись в кресло рядом с Джеймсом.
— Нет, нисколько.
Перед Джеймсом лежал сборник стихов Киплинга. В предвоенный год, проведенный в обществе Дональда, о Киплинге никто не вспоминал. Интересно, что сказал бы теперь Дональд?
На полках в библиотеке полковника Гранта стояло много томов в красном сафьяне с золотым тиснением. Похоже, Киплинг был одним из его любимейших авторов.
Полковник взглянул на заглавие сборника, откинулся на спинку кресла и произнес:
— Киплинг — отличный писатель. Жаль, сейчас он не в моде.
— Я его прежде не читал.
— Вот и поделитесь со мной впечатлениями. Ваше поколение… — Полковник замялся и продолжил: — У вас совсем другой взгляд на вещи.
Вдали, на пыльной дороге, вьющейся мимо сада, шли индийцы в ярких одеяниях.
— Сэр, вы не знаете, что это за птицы кричат? — спросил Джеймс.
— А, это местные вороны. На наших совсем не похожи, правда?
— Да, они какие-то осипшие. Почти как я.
Полковник с облегчением рассмеялся, будто серьезная сосредоточенность Джеймса пугала его.
— Не волнуйтесь, это из-за пыли. Тут вообще очень грязно. Со временем привыкаешь.
— Как вы думаете, к жаре можно привыкнуть?
Повязки прикрывали язвы на теле Джеймса, шею обметала воспаленная сыпь. Полковник с сожалением посмотрел на него и сказал:
— Боюсь, к этому привычки не вырабатывается. Моя жена до сих пор жару плохо переносит. Обычно она уезжает в горы… Сейчас вот осталась, хочет помогать фронту, хотя чувствует себя неважно. Вы наверняка заметили…
— Да, конечно.
— А где ваши приятели?
— Отправились в город.
— Бедняги, им нечем заняться.
— Мы просто рады стоять на твердой земле, сэр.
— Да, я слышал, вам несладко пришлось, — кивнул полковник и ушел в дом.
После этого он часто приходил на веранду и беседовал с Джеймсом на самые разные темы.
— Вам не предлагали записаться на офицерские курсы?
— Предлагали, но я отказался. Сам не знаю почему.
— Чин пошел бы вам на пользу.
— Да, в плавании я об этом пожалел.
— Разумеется…
В другой раз, глядя на красный томик, лежавший перед Джеймсом, полковник процитировал:
- Вражде и смуте есть конец,
- Вожди уходят и князья…[20]
— Не похоже, что уходят, сэр, — сказал Джеймс.
— Индийцы хотят, чтобы мы ушли. Очень хотят. Да вы и сами наверняка заметили.
За неделю пребывания в Индии Джеймс успел ознакомиться с заголовками в газетах: «Восстания», «Свободу Индии!», «Индия для индийцев», «Британская тирания»… Он вспомнил полузабытые призывы социалистов: «Свободу Индии!» «Что ж, Индия для индийцев… в этом есть какой-то смысл», — рассеянно подумал он.
— Полк, который квартировал здесь до вас, отправили в Бирму.
— Да, мы слышали.
— Они участвовали в подавлении восстания неподалеку отсюда. Очень неприятное дельце было. А вы что об этом думате?
Джеймс считал, что солдатам следует беспрекословно исполнять приказы командования.
— Мне судить не положено, сэр.
— Мудро замечено, — рассмеялся полковник.
— Нас тоже в Бирму пошлют? — осторожно спросил Джеймс.
— Не знаю. Нет, правда, не знаю.
— А если бы и знали, все равно бы не сказали.
— Да, распространяться об этом не положено. Вы же понимаете, японцы готовят вторжение в Индию, якобы чтобы освободить страну от британской тирании. Похоже, они не шутят.
— Да, похоже на то.
— Судя по всему, на случай вторжения здесь оставят контингент британских войск.
— Ясно.
— Да, к этому все и идет.
Дни сменялись с монотонной однообразностью, без особых событий. Однажды, ближе к концу пребывания Джеймса в доме Грантов, полковник вышел на веранду, громко стуча сапогами по половицам. Джеймс сидел, погрузившись в глубокую задумчивость. Полковник кашлянул. Джеймс очнулся и с улыбкой вскочил, приветствуя старого вояку. Полковник Грант с усилием опустился в кресло.
— Знаете, для некоторых Индия — очень непростая страна. А некоторые приживаются. Таких немного, конечно. Вообще-то здесь трудно жить… — Полковник замялся, вытянул длинные ноги в отглаженных льняных брюках, тонкой загорелой рукой потер подбородок и задумчиво посмотрел в сад. — Позвольте узнать, вы хорошо спите?
— Нет, сэр. Слишком жарко.
— Да-да. Ничего, скоро начнется муссон, будет полегче.
— Все с таким нетерпением ждут муссона, словно это чудо какое-то.
— Конечно, чудо. Сами увидите. Джеймс, послушайте… вы уж простите, если я не в свое дело лезу. Видите ли… не стоит слишком углубляться в переживания. Это бессмысленное занятие, особенно здесь. Понимаете, Индия давит на психику… Надо взять себя в руки, иначе… Я здесь сорок лет прожил, многое повидал. Если бы не война, давно бы вернулся на родину.
Джеймс бесстрастно сидел, не глядя на полковника.
— Прошу вас, прислушайтесь к моему совету, — продолжал Грант. — Не принимайте все так близко к сердцу.
— Да-да, сэр, конечно. Вы правы. Это все из-за плавания. Вы не представляете, как… — Джеймс запнулся. Не стоит говорить пожилому человеку, что он себе чего-то не представляет. — Простите, сэр. Я не хотел… Я имел в виду… — Внезапно его охватила безудержная ярость. Он побледнел и сжал кулаки. — Это было ужасно, сэр…
Книга упала на пол. Полковник поднял ее и задумчиво пролистал страницы.
— Я часто вспоминаю эти строки:
- Городу, роду и племени
- Жизнь отмеряет века,
- Для бесконечного Времени
- Век у них, что у цветка.
- Но раскрывается снова
- Цвет, лишь сойдут холода:
- Так на руинах, из праха земного,
- Вновь растут города...[21]
— Конечно, сэр.
— Вдобавок, все забывается, Джеймс. Все забывается…
— Нет, сэр, я никогда не забуду. Никогда.
— Да, жаль… — вздохнул полковник и вернулся в дом.
Наконец за солдатами, гостившими у Грантов, прислали машины. Поднявшийся ветер взметал клубы пыли, срывал с деревьев листву, ломал ветви. Люди прятались в домах, лавочники торопливо опускали ставни в магазинчиках, чтобы нехитрый товар не унесло вихрем. В горле пересохло, едкая пыль жгла глаза.
Машины обогнали солдат, маршировавших по дороге в направлении гарнизона, — похоже, бойцы возвращались из увольнения. Они шли, угрюмо сощурившись и сурово сжав губы. Солдатские сапоги вздымали высокие фонтанчики пыли. Проходящие мимо автомобили обдавали взвод удушающими бурыми клубами.
Солдаты, вернувшиеся из увольнения, отрапортовали о возвращении. Джеймсу объявили, что поступило предложение направить его на офицерские курсы и перевести в административно-хозяйственную часть. От кого поступило предложение? Наверняка от полковника Гранта, знакомца полковника Чейза. «С девяти до пяти, — мрачно подумал Джеймс. — Что ж, видно, так суждено».
— Пройдете медосмотр и доложитесь, — приказал ему дежурный.
Джеймс жил в казарме на двадцать человек — в таком же бараке он три года назад начинал свою службу в армии. Знакомых по прежним гарнизонам здесь не было, но многих он знал по военному транспорту. Солдаты сидели на койках, прислушиваясь к завыванию ветра и шороху пыли на крыше.
— Проклятая страна! — вздохнул кто-то.
Возражений не последовало.
Бойцы обменивались недовольными замечаниями о двухнедельном отпуске. Особых развлечений не было: пару клубов, куда допускали нижние чины; азиатские шлюхи, с которыми лучше не связываться; пива не хватало. А самое страшное — жара.
— Говорят, мы скоро будем вам честь отдавать, сэр, — с издевкой сказал Джеймсу один из солдат.
Раньше Джеймсу доводилось выслушивать жалобы рядовых на офицеров, но теперь он понял, что нижние чины больше не считают его своим.
— Похоже на то, — миролюбиво заметил он.
Солдат карикатурно отдал ему честь.
— Отставить шуточки! — рявкнул капрал.
— Есть отставить шуточки.
— Административно-хозяйственная часть. Чернильная работа, — пояснил Джеймс.
— Все лучше, чем плац топтать.
— Ну, не знаю…
— Как тебе жилось у полковника?
— Вон у Теда спроси, он расскажет, — ответил Джеймс. Тед тоже был в числе солдат, гостивших у Грантов.
— Что там рассказывать?! Тоска ужасная, — сказал Тед. — А миссис так вообще… — Он выразительно покрутил пальцем у виска.
— А мне понравилось, — возразил Джеймс, раздраженный неблагодарностью приятеля. — Лучше, чем на корабле. Тихо, спокойно…
— Слишком спокойно, — фыркнул Тед. — Мне б развлечений побольше.
— Может, нас куда отправят, — вздохнул кто-то.
— А может, и нет, — заметил Джеймс и пояснил, что, по словам полковника Гранта, некоторые воинские части оставят в Индии, на случай вторжения японской армии.
Все дружно застонали.
— Эх, скорее бы мир!
Ночью задул муссон, ливень молотил по крыше, мешая спать. Утром бурая пыль превратилась в коричневые лужи грязи. За завтраком — жара и ливень, на медосмотре — ливень и жара.
— Как колено?
— Лучше, — ответил Джеймс. — Воспаление прошло.
— В крикет играешь? Это хорошо. Возьмем тебя в команду, — заметил врач и продолжил осмотр. — Ноги покажи.
Джеймс стянул сапоги. Вонючая мазь помогла, стертые в кровь ступни зажили.
— А горло как?
О горле Джеймс упоминал только полковнику Гранту.
— Побаливает иногда.
— Ну-ка, поглядим. М-да. Это от пыли. Ничего, сейчас пойдут дожди, все придет в норму.
Откуда он знал? Да и знал ли? Весь личный состав, от командира полка и до рядовых, никогда прежде не был в Индии. Никому здесь не нравилось.
— Ничего, акклиматизируешься, — заявил врач (он читал об этом в учебнике).
Дождь прекратился. На чистом небе ярко сияло солнце.
Сотни бойцов маршировали на плацу. Пот лил с них градом. «Не расслабляться! Собраться! Живей! Быстрей!» — выкрикивали сержанты.
Джеймса отправили в каптерку, где ему выдали обмундирование младшего лейтенанта и новые сапоги. Жить ему теперь предстояло с неким Джеком Ривзом, тоже младшим лейтенантом. При виде Ривза, аккуратно расставляющего книги на полке, Джеймс решил, что ему повезло. Он признался новому соседу, что понятия не имеет, как должен вести себя офицер.
— Не волнуйся, — ответил Ривз. — Я нашему капралу то же самое сказал, а он посоветовал мне припасть к груди сержант-майора, и все будет хорошо.
— Будем надеяться, что у него широкая грудь, — заметил Джеймс.
В штате административно-хозяйственной части числились пятнадцать человек под командованием капитана Харгрейвза, который в мирное время разводил кур на ферме в Сомерсете. Война спасла его от банкротства. Он обладал громовым голосом и взрывным характером, но был грамотным офицером и знал свое дело. Утром капитан прибывал в расположение части и ставил перед каждым подчиненным конкретную задачу, словно карты сдавал. Им приходилось заниматься поставками продовольствия, обмундирования, лекарств и медицинского оборудования, следить за передвижением личного состава и распоряжаться транспортными перевозками. Бойцам административно-хозяйственной части было известно все о жизни гарнизона, что давало удивительное ощущение власти и участия в общем и полезном деле. Однако Джеймса это не интересовало: он жил в ожидании письма от Дафны. Перед самым отъездом он шепнул ей: «Обещай, что будешь мне писать».
Впрочем, он ведь не сообщил ей ни номера своей части, ни своей фамилии. Дафна всегда звала его по имени: Джеймс.
Он настолько оторвался от действительности, что лишь через несколько недель сообразил, что не знает ни фамилии, ни адреса Дафны. Писать ей он не мог, но она наверняка найдет способ с ним связаться. Джеймс свято верил в это. Плавание от Кейптауна до Бомбея заняло три недели, плюс пара недель задержки… наверняка вот-вот придет весточка от Дафны.
Письма не было.
Значит, ему самому надо с ней связаться. Он помнил только, как сошел с корабля на берег и упал в объятья Дафны, а потом — четыре дня райского блаженства. Особняк на склоне горы. Прекрасный сад. Веранда, где он всю ночь танцевал с Дафной. С веранды открывался вид на проклятый океан. Хижина в бухте, заросшей колючим кустарником. Грохот прибоя.
Адреса не было. Ни номера дома, ни названия улицы. Когда прибывал военный транспорт, солдат не распределяли поименно, а развозили по домам, исходя из числа приглашенных той или иной хозяйкой. Как узнать фамилию Дафны? Написать на военную базу в Саймонстауне с просьбой сообщить имена тех, кто оказал радушное гостеприимство солдатам с военного транспорта, который пришел в порт… Нет, болтун — находка для шпиона. Цензура не пропустит такое письмо.
Что же делать? Ничего страшного, Дафна обязательно напишет ему и сообщит свой адрес. Живя в постоянном ожидании, Джеймс писал ей длинные письма и аккуратно датировал их.
Он с болезненным напряжением беспрестанно мечтал о Дафне. Воспоминания о Кейптауне представали ярче, чем повседневная жизнь в гарнизоне, и с каждым днем становились все отчетливее. Скучающие бойцы не знали, чем себя занять, и возмущались тем, что казармы до сих пор не построили. Многим приходилось жить в палатках — некогда белых, а теперь заляпанных бурой грязью. Истощенные индийские работники в набедренных повязках таскали кирпичи и листы жести. В гарнизоне царил дух временности и незавершенности. Продовольствие, питьевую воду и лекарства приходилось доставлять поездом из Дели.
Солдаты были недовольны едой: к карри они не привыкли, просили традиционный английский ростбиф. Говядину закупали у мусульман, потому что индусы считают корову священным животным и не едят ее мяса. Хуже всего дела обстояли с водой: ее надо было кипятить или обрабатывать специальными обеззараживающими средствами, но бойцы об этом забывали. В гарнизоне началась эпидемия дизентерии.
В перерывах между ливнями грязь высыхала, превращалась в тонкую пыль, нежную, словно пудра. Джеймс набрал ее в горсть, потер между пальцами: «Прах земной…» Вот откуда Киплинг взял этот образ — из истощенной, бесплодной индийской почвы, на которой не росли даже сорняки.
Он проводил время в офицерском клубе, общался с сослуживцами, не желая, чтобы его считали странным, однако часто погружался в забытье и не слышал, когда к нему обращались. Больше всего он любил проводить время с Джеком Ривзом, за чтением или за разговорами об Англии. Джек скучал по дому и не стеснялся говорить об этом. Джеймс скучал по Дафне, но говорить об этом не хотел. Он терзался любовью и знал, что никто этого не поймет.
Писем от Дафны не было. Приходили письма от матери и от отца, исчерканные цензурой; Дафна молчала.
Однажды Джеймс узнал, что из Кейптауна прибывает очередной военный транспорт с пополнением для гарнизонов Игрек и Зет, но пятьдесят бойцов прибудут в гарнизон Икс для возмещения потерь, понесенных личным составом в Кейптауне и здесь, в расположении. В гарнизоне уже не раз звучала печальная песнь горна на похоронах солдат, погибших от болезней и увечий. Инвалиды, которых признали негодными к несению службы, тоже оставались в гарнизоне до конца войны. Как говорил полковник Грант, «Индия давила на психику».
Многие тосковали по дому и страстно желали чудом перенестись на родину, безо всяких кораблей или самолетов. Впрочем, самолеты полагались только верховному командованию. Как утверждал Джек, эти невинные фантазии некоторое время поддерживали дух бойцов.
Как выяснилось, солдаты с очередного корабля провели в Кейптауне три дня. Джеймс осторожно расспросил их. Один за другим они рассказывали о вечеринках, где им довелось побывать, но описания не совпадали с местом, которое так хорошо запомнил Джеймс. Наконец ему повезло: одного из бойцов пригласили на вечеринку в дом на склоне горы, с садом и…
— Как звали хозяйку?
— Кажется, Бетти. Да, точно, Бетти! Там было такое угощение…
— А ее подругу ты видел? Блондинку?
— Да ну, всех девушек не упомнишь!
— Ее звали Дафна.
— Верно, была Дафна. Блондинка такая, на сносях. Уж разродилась, наверное.
Больше Джеймсу ничего разузнать не удалось.
Дафна беременна? Сколько времени прошло? Девять месяцев. Все сходится. Это его ребенок. Совершенно точно. Странно, ему и в голову не приходило, что у Дафны может быть ребенок. Вот дурак! А откуда же еще дети берутся? Он никогда не думал, что любовь приносит… такие весомые плоды. Теперь он ни о чем другом и не помышлял. Там, за океаном, в далеком городе на холмах стоит дом, где живет его любовь — и его дитя.
— Ты помнишь, где именно была вечеринка? Адрес, название улицы? — выспрашивал он у солдата.
— Понятия не имею.
— А блондинку как звали?
— Ты же сам сказал — Дафна.
— А фамилию знаешь?
— Не-а.
— Ну, хотя бы фамилию хозяйки помнишь? Бетти, брюнетка?
— М-м… кажется, Стаббс.
— Адреса точно не сохранилось?
— Да не помню я. Ты же знаешь, нас туда привезли, а потом увезли в порт.
— Она тебе напишет?
— Кто?