На руинах Тер-Микаэлян Галина

— Ее, наверное, и сажать не стали бы — отправили бы в сумасшедший дом. Но она всех обдурила — в ту же ночь в камере предварительного заключения сняла с себя пояс, привязала к решетке и повесилась. И тихо так все ухитрилась сделать — с ней сидели две женщины, и они даже ничего не услышали, только утром увидели, когда проснулись. Позвали милиционера, но уже было поздно, конечно. Правду говорят, что сумасшедшие очень хитрые.

— Да, действительно, — Самсонов на миг закрыл глаза, потом резко встряхнул головой и судорожно вздохнул, — это так трагично — все, что вы мне рассказали. Злата Евгеньевна, Таня… Вам, конечно, намного тяжелее, но и я чувствую себя так, словно отсекли какую-то часть моей прошлой жизни.

— Мы все это уже пережили, — тихо сказал Женя. — Тоже было страшно, больно, тяжело. Но надо жить, папа все время нам это твердит, хотя ему, конечно, тяжелей всех.

— Да, надо, — мягко подтвердил Самсонов, — ваш папа прав. Вы учитесь, Женя?

— Я в аспирантуре, окончил истфак университета. А вы?

— Занимаюсь бизнесом.

— Бизнесом? — изумился юноша.

— Да, а что вас так удивило?

— Ну… не знаю. Просто мне почему-то показалось, что вы ученый — ну, по вашему лицу, знаете. Я как-то иначе себе представлял бизнесменов.

Сказав это, Женя тут же испугался, что сморозил нечто бестактное и обидел собеседника. Он сконфуженно умолк, однако Самсонов в ответ лишь весело рассмеялся.

— А каким, по-вашему, должен быть бизнесмен — этакая тупорылая акула Нью-Йорка? Я очень внимательно слежу за развитием бизнеса в нашей стране и смело скажу: среди нынешних бизнесменов есть очень неглупые люди. Березовский Борис Абрамович, например. Слышали о таком?

— Нет.

— Математик, между прочим, доктор физмат наук, член-корреспондент Академии наук. Или Давид Ян и Саша Москалев — талантливые ребята, еще только учатся в физтехе, а уже пытаются заработать деньги. У вас в Ленинграде Андрей Рогачев начал подвизаться, очень неплохой парень. Не слыхали?

— Нет. А чем они все занимаются?

— Кто чем. Березовский торгует автомобилями, Рогачев — канцтоварами. А ребята из физтеха придумали электронный словарь-переводчик и тоже пытаются толкнуть его направо и налево.

— Даже не знаю. Канцтовары, наверное, неплохо, а то в магазине сейчас днем с огнем авторучки не сыщешь, а в остальном… Ну, придумали ребята словарь — отлично, подари его человечеству. А этот доктор наук — неужели стоило бросать математику, чтобы заниматься торговлей? Это же скучно!

Самсонов расхохотался — весело и ласково.

— Не скажите, не скажите, — смеясь, сказал он. — Во-первых, любая торговля требует грамотного подхода и знания рынка, иначе прогоришь до того, как начнешь. А рынок это и экономика, и социология, и психология человеческая. Во-вторых, бизнес — очень романтичная и опасная в нашей стране сфера деятельности.

Женя снисходительно пожал плечами.

— И что тут опасного?

— Ну! Во-первых, конкуренты. Во-вторых, желающие «пощипать» тех, кто мало-мальски что-то заработал. Слышали о рэкетирах? В нашей стране их называют «крыша».

— Слышал, конечно, но мне кажется, что лучше не вступать с ними в сделку, а в таких случаях прямо обращаться в милицию, она для того и существует.

— Милиция, дорогой мой Женя, давным-давно ничего сделать не может, к тому же, она наполовину куплена. Крышевание — очень мощный и хорошо организованный бандитский бизнес, милиция вмешиваться в его дела просто не станет. «Крыша», так сказать, и защищает и обирает, а бизнесменам приходится лавировать.

— Да, романтики — дальше некуда, — пожав плечами, хмыкнул Женя, — и вам тоже приходится лавировать?

— Нет, я самого начала внимательно изучил ситуацию и решил начать бизнес с организации собственной службы охраны. Так что я сам себе «крыша».

— А чем вы занимаетесь? Если не секрет, конечно.

— Ну, почему же секрет? У меня собственное предприятие по розливу и продаже минеральной воды. Сейчас даже собираюсь открыть в своем городе завод.

— Минеральной воды! — изумленно воскликнул Женя. — Но ведь все эти заводы давным-давно работают, да и кому у нас в стране сейчас особо нужна минеральная вода — повсюду стоят очереди за колбасой и маслом.

— Да мне тоже особо не нужны советские рубли, я предпочитаю работать на экспорт, а заграницей нашу воду любят. Знаете, сколько в Советском Союзе источников целебной минеральной воды — в Сибири, на Кавказе, в Средней Азии? Знают об этом только местные жители, которые ею пользуются, а больше, пожалуй, и никто. У меня на все есть сертификаты, так что это не липа, а реальность — омолаживание, заживление экзем, сглаживание старых шрамов и прочее. Во Франции есть косметические фирмы и фармацевтические компании, которые покупают все оптом и платят очень и очень даже неплохо.

— Послушайте, но ведь это, — Женя нервно потер висок указательным пальцем, — это, наверное, неправильно! Французы пользуются нашей целебной водой, а мы…

— Мы всей страной сидим у телевизора и заряжаем водопроводную воду от Аллана Чумака. Скажите, Женя, почему, если все вокруг маются дурью, то я должен делать то же самое?

— Я этого не говорю, я просто считаю, что все ценное должно быть в первую очередь отдано своему народу. Конечно, я не какой-нибудь зацикленный идиот, я знаю, что у нас было много плохого — культ личности, застой, зажим свободы слова. Теперь страна перестраивается, от нас самих зависит, какой будет новая жизнь.

Самсонов, усмехнувшись, покачал головой.

— Пару лет назад я и сам верил, что Горбачев сможет что-то сделать. Это пока он не начал вырубать виноградники.

— Виноградники — не самое главное. Горбачев освободил Сахарова, дал людям возможность свободно читать, говорить, ездить заграницу.

— И еще свободно резать, жечь, убивать людей другой национальности. Скажите, Женя, умный вы мальчик, неужели возможность прочесть Солженицына стоит жизней, загубленных в Средней Азии и Сумгаите?

— Нет, конечно, нет! Но люди сами должны понять…

— Люди ничего не должны, за все, что происходит в стране, отвечает ее руководитель. Попытки бороться с алкоголизмом, резня на национальной почве — все это случалось в России на протяжении веков и неоднократно. Если Горбачев и его команда этого не знают и не учитывают последствий своих деяний, они попросту безграмотны. А то, что в стране наступает эпоха глобального дефицита, и люди, имея деньги, не могут ничего купить, тоже говорит не в его пользу.

— Вы говорите совсем, как мой дядя Сережа.

В глазах Самсонова мелькнуло что-то странное, и преувеличенно насмешливый тон его скрыл легкое дрожание голоса.

— Что ж, значит мы с вашим дядей Сережей единомышленники.

— Но мой папа думает иначе, — запальчиво возразил Женя, — папа лично пережил времена культа личности, он понимает, что такое свобода. Конечно, есть такие, что готовы пожертвовать свободой ради куска колбасы, но я тоже считаю, что папа прав!

— А кем работает ваш папа? — вкрадчиво и мягко поинтересовался его собеседник.

— Мой папа ученый, действительный член Академии наук. И он никогда бы не бросил науку и не стал бы, как этот ваш… как его… Березовский, торговать автомобилями! В нашей семье всегда считалось, что деньги — не главное в жизни человека!

— Я бы ответил вам, Женя, но боюсь, вы обидитесь, а мне бы этого не хотелось.

Женя слегка остыл и упрямо мотнул головой.

— Не обижусь, говорите.

— Раз ваш папа видный ученый, то он наверняка имеет специальный паек, поэтому вы избавлены от необходимости драться в магазине за колбасу и не имеете права судить тех, кто хочет накормить своих детей. А насчет денег… не все имеют возможность, как вы и ваш брат, провести лето во Франции, для этого тоже нужны деньги.

Невзирая на свое обещание, Женя вспыхнул.

— Вы не знаете, а говорите! Мы вовсе не проводили отпуск! Я был на раскопках, а Эрик стажируется — он хирург и хочет заниматься трансплантацией. Знаете, сколько людей в нашей стране нуждается в пересадке сердца и других органов?

— Если честно, то я этим вопросом как-то не занимался. А почему он не мог стажироваться в Советском Союзе?

— У нас в стране нет базы, в застойные годы трансплантация сердца была под запретом. Конечно, трансплантология развивалась — Петровский, например, еще в шестидесятых годах пересадил почку. Но, понимаете, для трансплантации сердца годится лишь орган только что погибшего донора, а у нас бытовала ханжеская мораль: вдруг этот человек еще способен вернуться к жизни, а мы, дескать, покусимся на его сердце? И ждали, хотя врачам было ясно, что мозг уже погиб.

— Понятно. Но я слышал, что операции по пересадке сердца вообще малоэффективны — первым был, кажется, один южноафриканский хирург, и газеты очень много писали об этом случае, я был тогда еще мальчиком. Но больной вскоре умер, я не прав?

— Да, первый больной — Луи Вашканский — умер, но это было давно, еще в шестьдесят четвертом, с тех пор наука шагнула далеко вперед, хотя, конечно, риск большой. Два с лишним года назад у нас в стране делал пересадку сердца ученик Петровского, Валерий Шумаков. Больной тогда тоже умер, с тех пор на операции по пересадке сердца у нас официально наложено негласное вето. Поэтому Шумаков — он папин хороший друг — посоветовал послать Эрика стажироваться заграницу. Папа всегда говорит: «Нет пророка в своем отечестве». Кристиан Барнард, который оперировал Вашканского, считал своим учителем, знаете кого? Советского ученого Владимира Петровича Демихова! Это имя вы когда-нибудь слышали? Конечно, нет, он же не бизнесмен!

В голосе Жени прозвучали ехидные нотки, и Самсонов с улыбкой покачал головой.

— Не приходилось, признаюсь.

— Демихов — удивительный человек, папа с ним хорошо знаком. Знаете, когда Владимир Петрович начал делать модель искусственного сердца? Еще в детстве! Он родился в крестьянской семье, еще мальчиком оперировал собак — хотел посмотреть, как устроено собачье сердце.

— Бедные собачки! Неужели ему было их не жалко? Вспоминаю себя в детстве — я бы не смог.

— Я тоже, но Демихов с самого детства шел к своей цели. Позже он учился на слесаря и на станке сделал модель стального человеческого сердца, но потом, когда приехал в Москву и поступил на биофак университета, решил, что лучший материал — серебро. Он продал свой единственный приличный костюм, купил серебряные пластины и принялся за работу, а через два года пересадил искусственное серебряное сердце собаке. Это было еще в тридцать восьмом, представляете?

— Да, впечатляет. И собака после этого жила?

— Два с половиной часа, но для того времени это было огромным прогрессом. Позже он, однако, пришел к выводу, что лучший вариант — пересадка органа от живого донора того же вида. Именно он впервые пересадил легкое от одной собаке другой, а в пятьдесят первом впервые в мире пересадил сердце собаке Дамке. И после этого она жила целых семь часов! Причем, умерла она не из-за сердца, а потому, что при операции у нее была повреждена гортань. Потом у него еще были интересные эксперименты — одной собаке он пришил вторую голову, другой подшил второе сердце, и они обе достаточно долго прожили, — он вдруг спохватился:

— Извините, я вам не наскучил своими рассказами?

— Нет, что вы, Женя, очень интересно. Я об этих собаках даже где-то читал — давно, правда. А людей Демихов оперировал?

— Нет, у него не было специального медицинского образования, он был биолог. Кроме того, я же говорю: у нас в стране пересадку сердца считали аморальной. Владимира Петровича называли шарлатаном, одно время его исследования вообще хотели запретить, потом все же разрешили, но отвели для работы подвал в институте Склифосовского — ужасное место, сырое и темное. Туда к нему приезжали учиться ученые со всего света, сам Кристиан Барнард специально прилетел к Демихову в Москву — когда готовился к пересадке сердца Вашканскому. Сейчас-то технология таких операций во всем мире уже отработана, главная задача — преодолеть несовместимость тканей. Наш Эрик решил посвятить себя трансплантологии, а стать настоящим специалистом сейчас пока можно только заграницей, понимаете?

— Да-да, теперь мне понятно. Интересное имя у вашего брата — Эрик.

— Его зовут Эрнест, в честь папиного отца, это мы его дома называем Эриком.

— Ясно, — тон Самсонова был легким и шутливым, — а вы, Женя? Почему вы все о вашем брате, а о себе — ничего? На каких раскопках вы были?

— Да, ерунда, — юноша небрежно отмахнулся, — мне самому лично интересней было бы в Крыму покопаться, чем под французским солнцем носилки таскать, но одно хорошо — французы нам за работу заплатили, все деньги пойдут в наш фонд.

Самсонов слегка приподнял брови.

— В ваш фонд?

— Я имею в виду в фонд нашего общества «Молодежь за милосердие».

— Милосердие, — Самсонов вскинул брови, — неужели вы, Женечка, всерьез увлекаетесь подобной чепухой?

— Почему чепухой? — вспыхнул Женя. — Потому что это не бизнес и не приносит денег?

Самсонов расхохотался было, но сразу же взял себя в руки и извинился:

— Простите, не хотел ранить ваши чувства. Просто вспомнил то время, когда мы с ребятами мечтали стать тимуровцами и помогать убогим старушкам. Вы, Женя, тоже ходите помогать больным и сирым?

Юноша исподлобья взглянул на собеседника.

— Бывает, что и ходим, — с угрюмым вызовом в голосе проговорил он, — ходим в больницы, в детские дома, в дома престарелых, беседуем с людьми, помогаем, чем можем. Организуем там вечера, концерты — моя сестра Машка, например, играет на скрипке, она скрипачка. И знаете, вы, наверное, удивитесь, но это делается от души.

— Ничуть не удивлюсь, мы тоже рвались в тимуровцы от всей души. Помню, наш класс только-только приняли в пионеры, и мы находились на таком подъеме чувств, что отправились по домам предлагать свою помощь. Она, правда, оказалась никому не нужна, нас даже в квартиру никто не впустил. Одна старушка решила, что мы хотим стащить с веревки ее белье — такой крик подняла!

— Знаете, я могу вас понять, — неожиданно печально и серьезно сказал Женя, — возможно, я тоже раньше мог бы рассуждать, как вы. Но во время болезни мамы, когда пришлось побывать с нею в разных больницах, повидать столько неизлечимо больных людей… Только тогда я вдруг понял, что мир нуждается в доброте и милосердии.

Самсонову стало неловко.

— Простите меня, Женя, ради бога, — он с виноватым видом дотронулся до лежавшей на подлокотнике кресла руки юноши, — я смеюсь не над вашими чувствами. Люди должны творить добро, это безусловно, но подобная деятельность должна быть правильно организована. Я читал в газетах все эти разглагольствования о подобных движениях и обществах — добровольные, основанные на энтузиазме и инициативе. Но, извините, где тогда взять средства на аренду помещений, организацию съездов, зарубежные поездки? Без этого вы не сумеете обойтись.

Женя беспечно возразил:

— Сумеем! Мы стараемся зарабатывать, сами вносим по возможности.

— Сколько вы заработали на раскопках во Франции?

— Я… не знаю, деньги получит фонд. Я ведь не один работал, просто другие ребята улетели раньше, а мне захотелось еще пару дней побыть с Эриком.

— Но откуда вы знаете, что деньги будут израсходованы именно на нужды вашей организации?

На этот раз Женя рассердился по-настоящему.

— Я доверяю организаторам и всем, с кем работаю! Среди нас нет мошенников.

— Не кипятитесь, я никого не хочу обидеть, но знать всех вы однозначно не можете. К тому же, люди, получив в свое распоряжение большие деньги, часто меняются. В подобной организации необходимы жесткий учет и контроль, именно так действуют благотворительные фонды на Запале.

Женя внимательно слушал, напряженно сведя брови.

— И кто же их контролирует? — спросил он.

— Те, кто их финансирует — любая организация должна иметь постоянный источник финансирования, иначе она обречена. В ней должны постоянно работать люди и получать заработную плату, у нее должны постоянно быть в наличии средства для помощи сиротам и для лечения тяжело больных. Или вы полагаете помочь всем теплыми беседами и игрой на скрипке? Только не обижайтесь, пожалуйста, я прекрасно понимаю, что вы делаете все, что можете, но только при наличии постоянного источника финансирования можно сделать гораздо больше.

— Нет, я не обижаюсь, вы говорите разумные вещи, — на лице юноши появилось задумчивое выражение, — но только где взять такой источник?

— А источник — так презираемые вами бизнесмены. Именно они имеют возможность «отстегнуть» на благотворительность, потому что это — их собственные деньги.

— Но для чего им это нужно? — изумился Женя. — Ведь их цель — заработать деньги, а не…

— О, причины могут быть самые разные — желание сделать рекламу, получить льготы от государства, придать себе весу в глазах любимой женщины. В конце концов, бизнесмены ведь тоже люди, иногда им просто хочется сотворить доброе дело. Кстати, вы, как историк, должны знать имя Саввы Морозова — тоже своего рода благотворитель. Так что мой вам совет, Женя: хотите делать добрые дела — займитесь частным предпринимательством и тратьте всю прибыль на благотворительность. Заодно вы точно будете знать, куда пошли ваши деньги.

Иронические нотки, прозвучавшие в голосе Самсонова, не обидели Женю. Он добродушно улыбнулся и шутливо развел руками.

— С удовольствием бы, но предпринимательство — не мой профиль. Я даже в своем письменном столе никак не разберусь, что где лежит, куда мне что-то там еще организовывать!

— В бизнесе каждый зарабатывает деньги с учетом своих возможностей. Я, например, возглавляю предприятие, но у меня есть множество помощников — юристов, бухгалтеров, специалистов-менеджеров. Каждый из них вносит свой вклад и пропорционально ему зарабатывает.

— А что делают специалисты-менеджеры? — полюбопытствовал Женя.

Чуть забавляясь его наивностью, Самсонов начал объяснять:

— Я ведь рассказывал вам, что меня интересуют источники минеральной воды — их на территории страны великое множество, но их необходимо отыскать. Один из моих специалистов, например, находит такой источник, опрашивает население, оценивает качество воды, получает сертификат. Потом заключается договор с хозяином земли, на которой находится источник. Это обычно какой-нибудь захудалый колхоз или совхоз, и он рад за копейки продать воду, от которой нет абсолютно никакой прибыли. Видите, достаточно нудная и кропотливая работа, но я плачу за нее хорошие деньги. А после того, как мы подписываем контракт о поставках с одной из западных фирм, мой специалист-менеджер получает еще и премию. Ну что, Женя, нравится вам такое занятие? Пойдете ко мне работать?

Однако Женя, не улыбнувшись шутке, как ожидал его собеседник, внезапно нахмурился.

— Погодите, — проговорил он, приложив указательный палец к виску, — я сейчас… у меня вдруг появилась мысль. Если я вам сообщу, где есть изумительная минеральная вода, вы мне заплатите за информацию?

— Ого! А говорили, что вам не нравится бизнес! Но прежде, чем заплатить, я должен получить сертификат и подписанный с хозяином земли договор.

— Вы получите сертификат, проблем не будет. Это изумительная вода, она заживляет раны, лечит нервную систему. А договор директор совхоза непременно подпишет. Есть такой совхоз «Знамя Октября» в Дагестане, не слышали, конечно?

Самсонов вздрогнул от неожиданности и невольно стиснул кулаки — так, что ногти до боли вонзились в кожу.

— Конечно…нет.

Женя, не заметив его заминки, начал рассказывать:

— Дядя Сережа говорил, что еще недавно это был один из богатейших совхозов, но практически за полгода вся молодежь оттуда уехала, осталось только несколько семей, даже скот весь пришлось забить, потому что работать некому. Директор наверняка рад будет продать воду — все равно она утекает в землю, какая ему разница?

— А откуда ваш… дядя Сережа все это знает? — голос Самсонова звучал хрипло и сдавленно, на лице мелко задергался маленький мускул, но он ничего не мог с этим поделать, поэтому небрежно отвернулся, посмотрев в иллюминатор. — Минут через сорок, наверное, начнем снижаться.

— Да, наверное, — Женя тоже мельком глянул в окно, а потом вернулся к разговору. — Дядя Сережа знает, потому что он там еще недавно жил — ну, почти постоянно. У них там была экспериментальная база, к тому же он женат на дочери директора совхоза. Теперь, правда, они оттуда уехали — насовсем.

— Ах, вот как! — его собеседник по-прежнему смотрел в окно. — Тогда конечно.

— Что «конечно»?

Самсонов, наконец, взял себя в руки и обернулся.

— Конечно, мы с вами сейчас подпишем контракт, я беру вас на работу.

— Прямо сейчас? — обомлел Женя. — Но ведь я… ведь я учусь в аспирантуре.

— Ну и учитесь себе на здоровье, я тоже в настоящее время официально работаю директором музея Ленина, — он открыл кейс и, вытащив бланки с заранее отпечатанным текстом, передал их собеседнику. — Внимательно прочтите текст, вникните в суть и, если вас устраивают условия, поставьте свою подпись. Читайте.

За двадцать минут до приземления самолета в аэропорту Шереметьево Женя Муромцев, трижды перечитав текст контракта, поставил свою подпись на двух экземплярах. Один из них Самсонов ему вернул, другой, бегло проглядев, спрятал к себе в кейс и вытащил пачку стодолларовых купюр.

— Это на предварительные расходы, — небрежно сказал он, протягивая ошеломленному Жене деньги, — начинайте работать.

Глава девятая

В начале сентября восемьдесят девятого года, часов в шесть вечера, в квартире Алексея Тихомирова зазвонил телефон, и давно забытый им голос произнес:

— Здравствуйте, Алексей, вы меня еще помните?

Парикмахер перед звонком как раз подстригал клиентку и отошел к телефону, держа в руке ножницы. Услышав голос в трубке, он их чуть было не выронил.

— Боже ж ты мой, неужели Самсонов?

— Я самый. И опять хотел бы у вас постричься.

— Господи, да конечно! Сегодня же и заходите, если хотите, в семь я уже буду свободен.

— Прекрасно. Только у меня к вам одна просьба: не согласитесь ли вы сами ко мне приехать? Машину за вами пришлют, насчет этого не беспокойтесь — ровно к семи, как вы сказали. Посидим, поболтаем, посмотрите, как я живу, потом вас доставят домой.

Любопытство, разбиравшее Алексея, заставило его согласиться.

— Ну… раз так, то конечно.

Автомобиль остановился на берегу Богатого озера, у трехэтажного кирпичного особняка, обнесенного оградой. Металлические створки ворот разъехались, пропустив машину, и она медленно подкатила к самому дому. Самсонов, ожидавший мастера в небольшой комнате на втором этаже, с улыбкой протянул ему руку.

— Очень рад вновь вас видеть, очень!

Он выглядел теперь гораздо представительней, чем прежде. В волосах его прибавилось седины, взгляд и осанка были исполнены достоинства, в каждом движении ощущалась уверенность в себе. Алексей оробел, коснувшись величественно протянутой руки, и слегка смешался.

— Спасибо. Я как-то… и не ожидал даже… Выглядите хорошо, я рад.

— Благодарю, — Самсонов шутливо наклонил голову, — а моя прическа? Что вы, как специалист, можете сказать о ней?

Стриг его хороший мастер, даже очень хороший, это Алексей увидел сразу.

— Работа прекрасная, — оценивающе взглянув на волосы клиента, сказал он, — вам, может, лучше опять к этому мастеру обратиться?

Самсонов рассмеялся.

— Спасибо за совет, но этот мастер находится в Париже. Вряд ли стоит тащиться во Францию только для того, чтобы постричься — особенно, если рядом такой мастер, как вы.

Алексей сначала даже онемел при упоминании о Париже, потом слегка откашлялся и очень сухо ответил:

— Ну, с Парижем нам не равняться — у меня своя манера стричь, и я вряд ли в точности воспроизведу первоначальную форму. У нас сейчас в салонах много молодых работает, они смогут. Так что если вам требуется именно такая модель…

Во взгляде Самсонова блеснула веселая усмешка, он замахал руками.

— Что вы, Алексей, право! Сразу и обижаться! Я ничего от вас не требую, стригите, как считаете нужным. Я знаю, что вы — художник, а кто же смеет указывать художнику? Я с удовольствием стригся бы у вас всю мою жизнь, но пришлось какое-то время пожить в Париже. Не ходить же мне было лохматым, сами посудите!

— Ладно-ладно, — Алексей не выдержал и тоже улыбнулся, — садитесь.

Самсонов удобно устроился в кресле перед широким трюмо и закрыл глаза, предавая себя в руки мастера.

— Вам, Алексей, наверное, покажется странным, — тихо сказал он, — но единственный человек, которого я хотел бы увидеть по возвращении в СССР, это вы. Я только что узнал о гибели ваших родителей, позвольте мне выразить свое соболезнование. Ужасное несчастье!

— Спасибо, — в горле Алексея внезапно встал ком, и на глазах выступили слезы, — я…

Он шмыгнул носом, отер рукавом глаза и вновь защелкал ножницами. Самсонов больше не сказал ни слова, но, когда работа была окончена, и Алексей начал медленно укладывать свои инструменты, он дотронулся до его руки.

— Не торопитесь, Алексей, нам еще нужно поговорить. Кстати, я привез из Франции коллекцию прекрасных вин — предлагаю вам попробовать.

— Я…гм… если посидеть и поговорить хотите, то лучше чаю — у меня к алкоголю организм очень слабый и плохо себя чувствую.

— Бог мой, какой там алкоголь — во Франции это и дети пьют. Все дело в качестве — у нас в стране алкоголь в основном некачественный, отсюда быстрое опьянение.

— Да, водка очень плохая стала, — согласился парикмахер.

— Горбачеву вместо того, чтобы нервировать народ «сухим» законом, нужно было проследить за качеством алкоголя. Могу в доказательство предложить вам попробовать отличное бренди — напиток крепкий, но качественный. Чай тоже будет, не волнуйтесь. Я не забыл, как вы меня во время нашей последней встречи чаем отпаивали.

Высокий мужчина принес чай, расставил на столе закуски, бокалы и стопочки, Самсонов вытащил из бара напитки в невиданных прежде Алексеем красивых бутылках. Мастер не удержался — попробовал-таки крепкой янтарной жидкости.

— Да, наверное, вы правильно сказали — у нас такого не продают, — он вдруг заерзал — это было именно то, из-за чего он не любил пить в гостях.

— Гм… Извините, а как бы мне пройти в…

Самсонов понимающе улыбнулся и открыл дверь, за которой оказался примыкавший к комнате санузел. У Алексея на миг закружилась голова — ему показалось, что унитаз сделан из чистого золота. Он даже не сразу решился использовать его по назначению, а потом никак не мог найти, где же сливается вода. К тому же, откуда-то из стен неожиданно полилась тихая мелодия — надо сказать, очень приятная. Алексей вымыл руки и, выйдя, сконфуженно сказал хозяину:

— Простите, я не нашел, где слить воду.

Самсонов весело рассмеялся:

— Забыл вас предупредить — здесь у меня оригинальная конструкция.

Знаете, увидел однажды в рекламном проспекте, что в Японии создана специальная модель унитаза — на жидких кристаллах. Помимо того, что его электронная система сама совершает все необходимые операции без вмешательства человека, она еще и делает экспресс-анализ мочи, а также по вибрации, извините, струи определяет состояние вашей нервной системы и включает соответствующую музыку — для улучшения настроения. Захотелось купить и опробовать — я, видите ли, люблю все прогрессивное, — он нажал на кнопку у двери и протянул гостю выскочивший будто из ниоткуда листочек бумаги. — Кстати, ваш анализ мочи.

— Спасибо, — это «спасибо» вырвалось у Алексея машинально. От этого ли, или от выпитого спиртного, но он неожиданно разозлился, что случалось с ним крайне редко, и в сердцах скомкал бумажку: — Что за ерундой эти ваши японцы занимаются? Нормально в туалет сходить не могут или в другом месте музыку послушать?

— Это рынок, Алексей. Да вы садитесь, вы еще чай не допили. Рынок требует, чтобы каждый производитель совершенствовал свой товар — при жесткой конкуренции это просто необходимо.

— Но не до идиотизма же доходить! У нас и нормальный-то унитаз не купишь, а тут…

— У нас в стране страшный дефицит, а вскоре будет еще хуже. На Западе же изобилие, каждый выбирает товар по вкусу — были бы деньги. Когда-нибудь и у нас будет то же самое.

— У нас не будет, — возразил Алексей, — товар-то откуда взять, если не хватает? Даже сахар стали по талонам давать.

— Товар завезут с Запада, мы для них прекрасный рынок.

— Этого у нас правительство никогда не позволит, у нас даже если из-под полы кто импортное продает, то сразу милиция подходит.

Самсонов поднялся.

— Я хочу показать вам свой дом, Алексей, не возражаете?

Не решившись отказаться, Алексей поплелся за хозяином, почему-то пожелавшим провести его по всему коттеджу. В огромном зале стены были увешаны персидскими коврами, под ногами поскрипывали половицы дорогого паркета. У камина в стиле «а ля ретро» стоял столик, на котором в вазочках лежали дольки очищенных апельсинов, разрезанные пополам персики, яблоки и груши. Рядом со столиком дремали два огромных черных дога. Один из них поднял голову и слегка заворчал на гостя. Самсонов потрепал его по голове и, указав Алексею на одно из двух кресел венецианской работы, сам опустился в другое.

— Ужасные гурманы, — с кривой усмешкой произнес он, кивнув в сторону собак, — питаются исключительно антрекотами и черной икрой. Лично я предпочитаю овсяную кашу и фрукты — полезней для печени.

— Занятно, — опасливо косясь на ворочающего головой дога, буркнул Алексей, — вы это специально мне сейчас рассказываете?

— Вот именно, я продолжаю нашу беседу о дефиците, — легко подтвердил его собеседник и придвинул к гостю столик с фруктами, — угощайтесь. Я хочу доказать вам, что при определенных условиях дефицита можно просто не замечать.

— Спасибо. Вы говорите, не замечать дефицита. Как это не замечать, если деньги, вроде, у всех есть, а купить на них ничего не купишь. И я очень рад, что в молодые годы не женился, потому что одинокому сейчас легче — смотрю, как люди мечутся по очередям, чтобы продуктов для семьи достать.

Самсонов негромко рассмеялся и покачал головой.

— Деньги! — сказал он. — Вы не о тех деньгах говорите, Алексей, дорогой мой! На «деревянные» рубли, что печатают в СССР купить действительно ничего нельзя — купить можно только на настоящие деньги.

— Доллары что ли? Так ведь за валюту и посадить могут.

— Бросьте, сейчас за это уже никого не сажают, у нас перестройка. Так что, вы хотели бы зарабатывать настоящие деньги?

— Зарабатывать… доллары? — у Алексея перехватило дыхание. — Но… как? Кто мне станет платить долларами? Стригу — да, стригу хорошо. Дома подрабатываю, хотя, может, и не положено, в салоне, если кто мне помимо прейскуранта что в карман положит, тоже не возражаю, но воровать, как некоторые, или еще там что-нибудь такое, — он сделал неопределенный жест рукой, — не умею.

— Я не понимаю, почему богатство у вас ассоциируется с воровством? Или, — бровь Самсонова весело взвилась кверху, и в голосе его послышались шутливые интонации, — может, вы полагаете, что я хочу вас завербовать в шпионы? Успокойтесь, Алексей, я вам предлагаю разбогатеть, абсолютно законным способом — официально занявшись частным предпринимательством.

Откинувшись на спинку кресла, парикмахер посмотрел на Самсонова круглыми глазами.

— Предпринимательством? — испуганно пробормотал он. — Не знаю, это же риск какой, а мне ведь еще надо о брате младшем позаботиться и на ноги его до конца поставить. В салоне у меня постоянный заработок идет, а тут что? То ли получится, то ли нет — знакомый у меня организовал кооператив и прогорел. Да мне, если честно, и нужды особой нет так рисковать — зарабатываю я нормально, и бабушка кое-какие сбережения в наследство оставила.

Самсонов кивнул.

— Понимаю. Но ведь вы же смотрите, наверное, телевизор, слышите, что говорят депутаты в Госдуме — шоковая терапия. Знаете, что такое шоковая терапия? Это значит, что цены начнут расти безо всякого ограничения. Помните, наверное, из политэкономии, чем определяется рыночная цена?

— Я этого, извините, помнить не могу, потому что в институте не учился, а сразу в салон пошел работать.

— Это значит, что одни предлагают, другие покупают, и так, пока все не будут довольны — тогда и цена установится. Но какое у нас, к черту, предложение, если промышленность и сельское хозяйство безграмотно разрушаются? А спрос растет, потому что все хотят кушать и одеться. Поэтому цены будут расти без остановки, и годика через три-четыре они будут такие, что всех сбережений вашей бабушки не хватит купить буханку хлеба.

— Ценами пусть правительство занимается, а мы люди маленькие. Я знаю только, что у нас не капитализм, а социалистическое государство, оно народ не обидит. Всегда все и дорожало, и дешевело, и зарплаты нам тоже прибавляли.

— Зарплату людям, конечно, чуть-чуть прибавят — чтобы все сразу не померли с голоду. Но именно, чтобы не померли с голоду. И так вы будете жить — влачить нищенское существование. Многие даже продадут свои квартиры, чтобы выжить, и поселятся в подвалах.

— Страсти-то какие рассказываете! Может, еще все наладится — не зря же люди в правительстве работают.

— Вы так и не поняли, что творится? Вы не видите, что прилавки опустели, а рубль превращается в пустую бумажку? Я экономист по образованию, Алексей, и скажу вам абсолютно точно: никакое правительство не в силах противостоять экономическим законам. Системе осталось существовать не больше двух-трех лет. Что будет потом — не знаю. Но тот, у кого будут деньги, останется на плаву, остальные потонут.

— А у кого они будут?

— У тех, кто сейчас кричат о демократии, а сами под шумок разворовывают так называемую социалистическую собственность. Они станут миллионерами — долларовыми миллионерами, я имею в виду. Возможно, унитазы в их домах будут даже лучше моего. Вам это будет не обидно?

— Я… я не знаю, — Алексей был ошеломлен, почти оглушен убедительными доводами Самсонова и признался: — Честно вам скажу: когда я все эти выступления по телевизору слушаю, у меня тоже иногда недоверие возникает, но потом сразу думаю — нехорошо ведь людей просто так подозревать.

— Видите! Вы человек разумный и пытаетесь анализировать, хотя и подсознательно. Я на плаву, вы могли убедиться в этом, осмотрев мой дом. Считайте, что я предложил вам держаться за меня и выбрать — японский унитаз или подвал. Третьего не дано, думайте.

Алексей закрыл глаза и задумался. Самсонов ждал, постукивая пальцами по столу. Наконец парикмахер открыл глаза и решительно тряхнул головой.

— Хорошо, рискну. Только хочу знать все подробно.

— Вот это другой разговор, а теперь о деле. Предлагаю я вам следующее: возглавить крупный кооперативный спортивно-развлекательно-бытовой комплекс. Официально вы будете числиться его директором и председателем кооператива.

— Шутите? Какой из меня директор или председатель?

Бровь Самсонова взлетела кверху — вроде бы в недоумении.

Страницы: «« « 23456789 » ... »»