Желтоглазые крокодилы Панколь Катрин

— Супер! Я себя не узнаю. Спасибо, Гортензия, спасибо.

Она закружилась по комнате, потом упала на диван, дрыгая ногами от счастья.

— С ума сойти, что можно сделать с тремя тряпками, если у тебя есть вкус. Откуда в тебе это?

— Я всегда знала, что у меня талант.

— Прям чудеса! Можно подумать, ты увидела во мне кого-то совсем другого. И я себя наконец узнала.

Зоэ свернулась клубочком на ковре и пробормотала:

— Хотела бы я тоже себя узнать. Сделаешь такое со мной, а, Гортензия?

— Что сделать-то? — рассеянно спросила Гортензия, добавляя последний штрих к костюму мадам Бартийе.

— Ну, как с мадам Бартийе…

— Обещаю.

Зоэ кувыркнулась от избытка чувств и бросилась на шею Гортензии. Та высвободилась.

— Научись прежде всего держать себя в руках, Зоэ. Никогда не показывать свои чувства. Держать дистанцию. Только так можно обрести свой стиль. Легкое презрение… Когда смотришь на людей свысока, они тебя уважают. Если ты этого не поймешь, нечего и начинать.

Зоэ выпрямилась и отошла на три шага назад, изображаю гордую и безразличную.

— Вот так? Нормально?

— Нет, Зоэ, надо естественней. Высокомерие должно быть естественным. Это и называют «манерами».

Она сделала ударение на последнем слове.

— Манеры должен быть естественными…

Зоэ взъерошила волосы и тяжко вздохнула, почесав живот.

— Слишком сложно…

— Да уж, задачка не из легких, — надменно ответила Гортензия.

Она вновь поглядела на Кристину Бартийе и спросила:

— Вы хоть знаете, как выглядит этот Альберто?

— Понятия не имею. У него будет подмышкой «Воскресная газета»! Ну я вам потом расскажу. Все, пора. Пока-пока!

Она взяла сумку и направилась к выходу. Гортензия крикнула вслед, что сумка совершенно не подходит ко всему остальному.

— Да фиг с ней, — сказала Кристина Бартийе. — Я знаю, что надо чуть-чуть опоздать, но если буду тянуть, Альберто уйдет!

Она уже спускалась по лестнице, когда Макс и Зоэ, высунувшись из двери, прокричали ей, что надо сфотографировать Альберто, им тоже интересно, какой он.

— Понимаешь, — озабоченно прошептала Зоэ, — он ведь может стать твоим отчимом…

Ставни на кухне были закрыты: жарко. Жозефина писала. Приближался день сдачи рукописи. У нее оставалось всего три недели. Ирис приходила каждый день и забирала детей, они ходили в кино, бродили по Парижу, гуляли по Ботаническому саду. Она покупала им мороженое, оплачивала аттракционы и тир. Поскольку в школе шли экзамены, Макс и Зоэ были предоставлены сами себе. Жозефина дала понять сестре, что ей не удастся закончить в срок, если ее не освободят от необходимости присматривать за детьми… «Я не могу позволить Зоэ болтаться с Максом Бартийе, он втравит ее в перепродажу краденых мобильников или торговлю марихуаной!» Ирис ужаснулась. «Но что же мне делать?» «Разберешься, — сказала Жозефина, — вот так, иначе я писать не буду!» Гортензия проходила стажировку у Шефа и жила сама по себе, но Зоэ и Макса девать было некуда.

Роман мадам Бартийе и Альберто продолжался. Он назначал ей свидания на террасах кафе, но близости у них еще не было. «Дело тут нечисто, нужно узнать, где собака зарыта. Почему он не ведет меня в отель? Целует, тискает, дарит подарки — и все! Мне нужна определенность! Вместо того, чтобы кувыркаться в постели, мы целыми днями сидим и беседуем, попивая кофе, чашку за чашкой. Я скоро буду знать все бары Парижа. Он всегда приходит вовремя, всегда уже сидит за столиком и обожает смотреть, как я иду к нему. Говорит, что моя походка его возбуждает, что ему нравится, как я подхожу и как я красиво удаляюсь. Он, видно, импотент. Или извращенец. Ему хочется, а духу не хватает. Вот мне везет! Как будто я сижу с безногим калекой! Ни разу не видела, чтоб он поднялся из-за стола!» «Да ладно, — говорила Зоэ, — это просто романтик, он никуда не торопится». «У меня не так много времени, чтобы тратить его на ерунду! Не хочу сидеть у вас на шее вечно. Хочу найти себе берлогу, и там уже тянуть время хоть до второго пришествия. Я даже его фамилию не знаю. Говорю вам, это очень подозрительно!»

Сама-то Жозефина времени не теряла. Четвертый муж Флорины только что отдал Богу, а скорее дьяволу, душу, сожженный на костре. «Уф! — сказала она, утерев пот со лба. — Самое время!» Какой отвратительный, бесчестный человек! Явился в замок на черном скакуне, привез с собой Священное писание. Попросил убежища, и Флорина приняла его. Первую ночь он не пожелал спать на кровати, и ночевал на голой доске, под звездами, завернувшись в свой черный плащ. Жильбер Святоша был необыкновенным человеком. Длинные черные волосы, мощная грудь, руки дровосека, прекрасные белые зубы, хищная улыбка, пронизывающие синие глаза… Флорина чувствует, как внутри у нее вспыхивает пламя. Он цитирует евангельские тексты, постоянно напоминает о положениях Декретума, который знает наизусть, и осуждает грех во всех его проявлениях. Он остается в замке и начинает указывать всем, как себя вести. Требует от Флорины, чтобы она носила мрачную, бесцветную одежду. «В лоне каждой женщины гнездится Лукавый, — вещает он, подняв к небу палец. — Женщины — ветреницы, болтуньи, они убивают детей и делают аборты, они любят роскошь и наслаждение, в душе все они шлюхи. Доказательство — в Раю нет ни одной женщины». Он заставляет снять со стен замка гобелены и вышивки, забирает меха, опустошает ларцы с драгоценностями. Своим красивым, сочным голосом уверенного в себе самца он сыплет анафемами. «Румяна — дьявольская приманка, некрасивые женщины — блевотина Земли, а красивым нельзя доверять, потому что они наваждение, прикрывающее кучу нечистот. Ты собираешься следовать уставу святого Бенедикта и трепещешь, когда я приказываю тебе спать на холодном полу в одной рубашке? А ты не думала, что Дьявол искушает тебя всей этой роскошью, что он нарочно наполнил твои сундуки серебром и драгоценными камнями, что он велит тебе умащать твою нежную кожу и холить твою красоту лишь затем, чтобы ты отвернулась от Божественного Супруга?» Флорина слушает его и думает, что этот человек ей послан Господом, дабы вернуть ее на прямую дорогу. С предыдущими мужьями она заблуждалась. Она забыла о своем призвании. Голос Жильбера зачаровывает ее, его стать волнует, голос завораживает. Она так сильно дрожит от вожделения, что соглашается на все. Ее верная служанка Изабо, которую приводит в ужас фанатизм Жильбера, сбегает ночью и уводит сына Флорины, юного графа. Флорина остается одна с перепуганными слугами. Непокорные заперты в подземелье. Уже никто не осмеливается поднять голос. Тем не менее, однажды вечером Жильбер обнимает Флорину за плечи и просит выйти за него замуж. Не помня себя от счастья, Флорина благодарит Бога и соглашается. Свадьба получается грустная и мрачная. Новобрачная боса, жених холоден и держится на расстоянии. Во время первой брачной ночи Флорина проскальзывает в постель к мужу, трепеща от радости, но он заворачивается в плащ и засыпает спиной к ней. Он не хочет физической близости в браке. Боится греха сладострастия. Флорина плачет, стиснув зубы, чтобы Жильбер не услышал. Он велит ей повторять в молитвах, что она никто и ничто, и даже меньше, чем ничто, что она дурная женщина, хуже самого худшего из зверей. «Я встретила своего Спасителя, выйдя замуж за этого человека, я должна слушаться его во всем». Она склоняется перед ним. На следующий день он срезает ее длинные золотые волосы кинжалом и рисует пеплом две широкие полосы на ее лбу. «Прах ты и в прах возвратишься», провозглашает он при этом, проводя пальцем по ее лбу. Флорина обмирает от радости, чувствуя, как он касается ее кожи. Она не в силах скрыть свою радость, и он становится еще более жестоким. Придумывает новые мучения, навязывает ей вечный пост, заставляет самой делать всю тяжелую работу по дому и пить грязную воду, оставшуюся после мытья посуды. Прогоняет одного за другим всех слуг, щедро одаривая их, чтобы не болтали лишнего. Он приказывает Флорине отдать ему все деньги и указать, где она прячет золото, «то золото, что дал тебе король Франции, когда убил твоего мужа, ты ведь утаила его? Это проклятые деньги, дай их мне, я брошу их в реку». Но Флорина не уступает. Это не ее деньги, это деньги ее сына. Она не хочет лишать Тибо-младшего наследства. Тогда Жильбер начинает по-настоящему пытать ее. Заковывает в кандалы, бросает в темницу, требуя, чтобы она заговорила. Иногда, чтобы смягчить ее, он заключает жену в объятия, и они истово молятся вдвоем. «Бог послал меня тебе, чтобы очистить от скверны». Она благодарит его и благодарит Бога, который наконец привел ее на путь покорности и послушания.

Она уже почти готова отказаться от всего и отдать Жильберу все свое состояние, но тут верная Изабо возвращается с отрядом рыцарей, чтобы освободить ее. Обыскав замок в поисках Флорины, Изабо находит несметные сокровища: это золото Жильбера и всех обманутых и ограбленных им вдов. Приведя Флорину в чувство, она вручает ей клад. Флорина хочет прекратить муки послушания и вновь начать нормальную жизнь, не пытаясь больше достигнуть святости: она понимает, что впала в грех гордыни, пытаясь в чистоте сравняться с Господом. Она смотрит, как Жильбер горит на костре, и не может сдержать слез. Человек, которого она так любила, превращается в горящий факел, без криков и мольбы о прощении. «Он отправится прямиком в ад, и это справедливо», — провозглашает Тибо-младший. И вот она опять вдова, и богаче прежнего.

«Немного похоже на меня, — подумала Жозефина, поднявшись со стула и потягиваясь. — Скоро мне в руки свалятся еще двадцать пять тысяч евро, но в моей жизни нет мужчины. Чем лучше идут дела, тем больше у меня денег и одиночества! Лука опять куда-то исчез. Уже дней десять о нем ни слуху ни духу. Он больше не приходит в библиотеку. Может, отправился сниматься куда-нибудь на край света». Она вздохнула, потерла поясницу и вновь села за компьютер. Осталось придумать последнего мужа. «Пусть уж этот будет хорошим», — решила она. — «Сделаю счастливый финал». У нее уже возникли кое-какие наметки. Его зовут Танкред де Отвиль. Флорина знакома с ним уже давно. Это ее сосед. Корыстный, распутный, без руля и ветрил. Он был участником заговора Этьена Черного против Флорины после смерти ее первого мужа. Он пытался похитить ее, чтобы завладеть ее замком и землями. Но с тех пор искренне раскаялся, участвовал в крестовом походе и захотел стать добрым христианином, вести праведную жизнь. Он просит у Флорины, чтобы она простила его былые преступления. Флорина выходит за него замуж, оставляет замок сыну, ставшему к тому моменту взрослым, и переезжает к Танкреду. По дороге они останавливаются на ночлег в лесу возле Пуату, находят хижину и остаются в ней жить простой жизнью: молятся, питаются овощами со своего огорода, пьют дождевую воду, одеваются в звериные шкуры, спят возле огня. Они счастливы, они нежно любят друг друга, но в один прекрасный день Танкред, отправившись в лес в поисках воды, натыкается на серебряную жилу. Огромное месторождение серебра! Из него можно изготовить множество денье, серебряных монет, введенных в обращение Карлом Великим. На них вновь обрушивается немыслимое богатство! Флорина сперва расстроена, но потом видит перст Божий в тех событиях, что повторяются в ее судьбе. Она должна принять свою участь вместе с этим сокровищем. Флорина смиряется, открывает приют для сирот и бездомных, руководит им вместе с Танкредом и рожает ему множество детей. КОНЕЦ.

Остается только все это написать. Хоть конец виден. Еще одно усилие, и дело сделано. И тогда… тогда придется отдать книгу в руки Ирис. Это будет непростое испытание. «Не нужно, не стоит думать об этом. Я ведь тоже смирилась с этой мыслью, приняла ее. Не из самых благородных побуждений, конечно, но приняла. Оторву от себя книгу и больше не буду о ней думать».

Ее страшил этот момент. Книга стала другом, герои заполнили жизнь Жозефины, она разговаривала с ними, выслушивала их, волновалась и переживала за их судьбу. Как же с ними расстаться?

Чтобы отвлечься, она решила проверить электронную почту. Пришло письмо от Антуана. Во время последнего разговора они чуть не поссорились. Из-за мадам Бартийе.

«Дорогая Жози!

Пишу это маленькое письмо, чтобы рассказать тебе свои последние новости. Тебе будет приятно узнать, что я последовал твоему совету и устроил забастовку. Это была катастрофа! Ли не справлялся с ситуацией. Он бегал повсюду с выпученными глазами и хватался за все, но безуспешно. Голодные крокодилы разрушили загородки и съели двоих рабочих. Надо было найти и уничтожить всех убежавших зверюг! А застрелить крокодила не так-то просто. Пули рикошетом попадали в людей, было несколько раненых! Рабочие чуть было не подняли бунт. Вокруг все только об этом и говорили, в местной газете написали статью, и мистер Вэй тут же послал мне внушительный чек, выплатив почти все, что должен.

Из этого я сделал вывод, что Ли был заодно с мистером Вэем. Когда я объявил, что не буду работать, он мне сперва не поверил. Он сверлил меня своими маленькими желтыми глазками, раздумывая, не блефую ли я. Ходил за мной по пятам, возникал прямо за спиной в самые неожиданные моменты, провожал даже в бутик, который открыла Милена, и несколько раз я слышал, как он с кем-то шепчется по телефону. Он явно что-то скрывал. К чему шептать, если я все равно не понимаю ни слова по-китайски? И я перестал ему доверять. Завел собаку и тайно под столом давал ей пробовать все, что ем. Может, это паранойя, но мне правда везде мерещатся крокодилы.

Во время забастовки я помогал Милене. Она хорошая девушка, поверь. И очень деятельная. Упорно трудится по двенадцать часов в сутки, даже в воскресенье! Ее магазинчик никогда не пустует. Она зарабатывает бешеные деньги. Открытие было просто триумфальным, и с тех пор — сплошной успех! Китаянки не жалеют денег, чтобы стать такими же красивыми, как европейские женщины. Она работает косметологом и продает всякие кремы, туши и помады. Ей пришлось дважды ездить во Францию за новым запасом косметики, а я подменял ее за прилавком и, представь, у меня возникли новые идеи. Приготовься, я скоро буду богатым и знаменитым, пусть ради этого и придется пожить в Китае. Потому что хоть китайцы и заваливают нас дешевыми продуктами, мы можем утереть им нос, продавая наши умения и знания!»

— Ну вот, — простонала Жозефина. — Он все еще мыслит грандиозными категориями, он опять спешит. Ничего не понял.

«Я почти не пью. Только виски перед сном, на заходе солнца. Но не больше, клянусь! Короче, я счастлив и наконец у меня есть цель! Кстати, нам бы надо оформить развод. Так будет удобней, если я займусь новым делом…»

Развод… Это слово ранило Жозефину. Развод. Она как-то никогда об этом не думала.

— Но ты же мой муж, — вслух сказала она экрану. — Мы же должны быть вместе в горе и в радости.

«Я регулярно разговариваю с девочками, и они, кажется, поживают неплохо. Я очень доволен. Надеюсь, что Бартийе уже съехали и ты прекратила играть в сестру милосердия! Эти люди — паразиты общества, трутни. Отвратительный пример для девочек…»

— Да что он о себе возомнил? Думает, если его подружка разбогатела на туши и помаде, он теперь вправе читать мне нотации?!

«Надо обсудить, как мы проведем летние каникулы. Я еще не знаю своих планов. Вряд ли получится надолго бросить крокодилов. Пора собирать первые плоды своего труда. Скажи мне, какие планы у тебя, и я подстроюсь. Крепко целую. Антуан.

P.S. Теперь я зарабатываю и могу сам выплачивать кредит. Больше об этом не волнуйся. Я позвоню мсье Фожерону. Он теперь по-другому будет разговаривать со мной, каналья.

P.S. Вчера смотрел телевизор и ответил на все „Вопросы для чемпиона“! Здорово, правда?!»

Жозефина пожала плечами. Письмо Антуана возбудило в ней массу противоречивых чувств, и она молча застыла перед компьютером.

Опомнившись, взглянула на часы. Ирис с детьми скоро должны вернуться. И мадам Бартийе, которая ушла на свидание к Альберто. И Гортензия вот-вот придет из конторы Шефа. Покою конец. Продолжит завтра. Ей не терпелось продолжить.

Она закрыла ноутбук и стала готовить ужин. Но тут зазвонил телефон. Это была Гортензия.

— Я вернусь сегодня попозже. У нас тут вечеринка намечается на службе.

— Что значит «попозже?»

— Ну, не знаю… Не жди меня к ужину. Я не голодна.

— Гортензия, а как ты вернешься?

— Меня проводят.

— Кто?

— Пока не знаю. Уж кого-нибудь найду. Мамулечка, ну пожалуйста… Не порти мне праздник! Тут так классно работать, и все от меня в восторге. Столько комплиментов наговорили!

Жозефина взглянула на часы. Семь часов вечера.

— Хорошо, но прийти не позже…

Она замешкалась. Дочь первый раз просила позволения куда-то уйти, и Жозефина не знала, в котором часу ей следует вернуться.

— Десяти? Хорошо, мамулечка, я вернусь к десяти, не волнуйся… Вот видишь, с мобильником мне было бы гораздо удобнее. Ты могла бы в любой момент позвонить и не волноваться. Ладно…

Голос ее упал, и Жозефина могла себе представить, какую она состроила физиономию. Гортензия положила трубку. Жозефина опять застыла в недоумении. Может, позвонить Шефу и попросить, чтобы он проследил, как Гортензия сядет в такси? Гортензия разозлится, что она за ней присматривает, как за маленькой. И к тому же она ни разу не говорила с Шефом после того, как поссорилась с матерью.

Она сидела возле телефона, покусывая пальцы. Вот тебе и новая угроза: как управлять свободой Гортензии? Она чуть заметно улыбнулась. Вот уж два несовместимых слова, «управлять» и «Гортензия». Всякий раз, когда дочь слушалась ее, Жозефину это удивляло.

Она услышала, как в замке провернулся ключ, в кухню вошла мадам Бартийе и бессильно рухнула на стул.

— Ну все!

— Что все?

— Его зовут Альберто Модесто, и он хромой.

— Красиво звучит — Альберто Модесто.

— Но хромая нога — совсем не красиво. Вечно мне везет! Налетела на калеку.

— Но, Кристина, это не так уж важно!

— Ну не вам же идти по улице рядом с чуваком в ортопедическом ботинке! На кого я буду похожа, а?

Жозефина обалдело смотрела на нее.

— Мне пришлось схитрить, чтобы все выяснить! А то бы он меня еще долго за нос водил. Когда я пришла в кафе, он уже был там, весь такой нарядный, надушенный, воротник рубашки расстегнут, подарочный пакетик в руке… О, погодите!

Она протянула руку, демонстрируя на безымянном пальце колечко с чем-то вроде маленького брильянтика.

— Мы целуемся, он хвалит мой наряд, заказывает себе мятную воду, мне кофе, и мы говорим, говорим… Он говорит, что все больше и больше ко мне привязывается, что он хорошо подумал и решил снять мне квартиру, в которой я так нуждаюсь. Ну, я его целую прям со страстью, висну у него на шее, визжу и приплясываю — ну как дура набитая. А он раздулся, как индюк, но в отель меня почему-то не ведет. Время проходит, и я уже говорю себе, что это все как-то ненормально, придумала какую-то деловую встречу, чтобы свалить от него. Альберто целует мне руку и говорит, что в следующий раз мы купим газету и вместе просмотрим объявления. Я ушла и заняла наблюдательный пост на углу улицы. Так и выследила его. С хромой ногой! Такое впечатление, что он ее у старьевщика купил! Хромает, мадам Жозефина, да как хромает! Весь перекособоченный!

— И что? Он имеет право жить, или нет? — проревела Жозефина, не в силах больше скрывать отвращения. — Вам позволено обдирать его как липку, а ему даже хромать нельзя!

Кристина Бартийе открыла рот от удивления.

— Да ладно, ладно вам, мадам Жозефина… Не сердитесь так!

— Скажу откровенно: вы мне отвратительны! Если бы не Макс, я уже давно выставила бы вас за дверь. Живете у меня, ничего не делаете, ну совершенно ничего, целыми днями копаетесь в Интернете или жуете жвачку перед телевизором, а теперь недовольны, что ваш воздыхатель оказался не таким, как вы его себе представляли. Вы жалкое существо… У вас нет ни сердца, ни достоинства.

— Ох, ну и ладно, — пробурчала Кристина Бартийе. — Вот и поговорили.

— В вашей ситуации надо было искать работу, вставать рано утром, одеваться, заниматься сыном и помогать мне по хозяйству. Вам это никогда не приходило в голову?

— Я думала, вам нравится помогать людям. Вот и давала вам такую возможность…

Жозефина постаралась успокоиться и, положив локти на стол, словно бы намереваясь вести переговоры, продолжила:

— Послушайте… Я завалена работой, у меня ни на что больше нет времени. Сейчас десятое июня, я хочу, чтобы в конце месяца вы съехали. С Альберто или без Альберто, мне все равно. Я могла бы, потому что я вот такая добрая дура, присмотреть за Максом, пока вы будете принимать решение, но я больше никогда, слышите меня, никогда больше не буду заниматься вами и вашими делами.

— Ага, ясно, — прошептала мадам Бартийе, вздохнув с видом полного непонимания.

— Ну слава богу, ибо я уже не знаю, как вам еще это растолковывать! У доброты тоже есть свои пределы, и с вами, если честно, я их давно перешла…

Жозиана увидела, как в контору зашла малышка Кортес. Всегда точна, как часы. Вошла, покачивая бедрами туда-сюда, будто на подиуме. Каждый жест отточен и проверен. Она здоровалась с каждым, улыбалась, внимательно выслушивала, помнила все имена. Каждый день она меняла что-то в своей одежде, неизменно восхищая всех своими длинными ногами, тонкой талией и высокой грудью. Умело подчеркивала достоинства фигуры, и никто при этом не обвинил бы ее, что она нарочно выставляет их напоказ. С утра собирала свои длинные каштановые волосы в пучок и распускала их театральным жестом в конце рабочего дня, закладывая волнистые пряди за уши, чтобы все могли полюбоваться изящным овалом лица, сияющей перламутровой кожей и нежностью черт. Но работала она как зверь! Никто не посмел бы сказать, что ей зря деньги платят. Жинетт взяла ее под свое крыло и ознакомила с системой управления складами. Малышка отлично владела компьютером и быстро все схватывала. Ей хотелось научиться чему-нибудь еще, так что она вертелась вокруг Жозианы.

— А кто здесь занимается закупками? — спросила она с приветливой улыбкой. Улыбка странно сочеталась со стальным, холодным блеском ее глаз.

— Шаваль, — обмахиваясь веером, ответила Жозиана.

Жара стояла страшная, а Марсель еще не установил в помещениях кондиционеры. В такой духотище у меня, глядишь, овуляция не пойдет!

— Я думаю, мне стоит поработать с ним… Склады, как я поняла, это не мое, мне бы хотелось попробовать себя в чем-то другом.

«И вечно эта деланная улыбка, за дуру, что ли, меня держит? — возмутилась про себя Жозиана. — Даже Рене и Жинетт ей удалось обвести вокруг пальца. А у работников на складе вообще слюни рекой текут».

— Ну, попроси его, и все. Я уверена, он будет счастлив взять к себе такую стажерку.

— Просто мне прежде всего интересно понять, что людям нравится, и заняться формированием вкусов. Ведь можно торговать недорогими вещами, но притом красивыми!

— А мы тут, значит, некрасивые продаем? — не удержалась от вопроса Жозиана: ее задел снисходительный тон нахальной девчонки.

— Ах нет, Жозиана! Я этого вовсе не говорила…

— Да, но вполне дала понять! Иди, поговори с Шавалем… Он точно возьмет тебя, только поспеши, он уходит в конце месяца. Его кабинет как раз над нами.

Гортензия поблагодарила ее, одарив новой фальшивой улыбочкой, от которой у Жозианы кровь застыла в жилах. Интересно, как эти двое встретятся: кто кого сожрет.

Она выглянула в окно — проверить, на месте ли машина Шаваля. Стоит. Припарковался, как король, посреди двора! На остальных ему наплевать, пускай выкручиваются.

Телефон зазвонил, она сняла трубку. Анриетта Гробз разыскивала мужа.

— Он еще не пришел, — ответила Жозиана. — У него деловая встреча в отеле «Бадиньоль», он появится не раньше десяти…

На самом деле он, как обычно, совершал утреннюю пробежку. Обливаясь потом, влетал в контору, принимал душ у Рене, проглатывал горсть витаминов, переодевался и принимался за работу с энергией молодого человека.

Анриетта Гробз прокаркала в трубку, чтоб он позвонил ей, когда придет. Жозиана обещала передать. Анриетта повесила трубку — ни тебе «спасибо», ни «до свидания» — и Жозиану кольнула обида. Вроде должна была за все эти годы привыкнуть, но никак не удавалось. Такие мелкие унижения ранят больней, чем пощечина, а старуха ее шпыняет постоянно! Ну ничего, скоро все изменится, и тогда… «А что тогда? — возразила она себе, — плевать мне на эту Зубочистку, она сама роет себе могилу».

…Пока Гортензия завоевывала предприятие Шефа, Зоэ, Александр и Макс болтались по залам музея Орсэ. Ирис привела их туда с самого утра, надеясь, что импрессионистские шедевры усмирят бурную энергию детей. Она уже видеть не могла Ботанический сад, очереди на аттракционы, крики, пыль, уродливых плюшевых медведей, которых приходилось таскать за собой, потому что дети их выиграли и не желали расставаться со своими трофеями. «Пора Жози закругляться, я нестерпимо хочу вернуться к прежней жизни. Александр ладно, но двое других! Какие же невоспитанные, ужас! Зоэ раньше была такая милая, прелестная девочка, а теперь превратилась в чудовище. Это явно влияние Макса. После похода в музей нужно будет их сводить пообедать в кафе „Марли“ и порасспрашивать о впечатлениях. Ирис велела каждому запомнить три наиболее понравившихся картины и рассказать о них. Тот, у кого получится самый интересный рассказ, сможет сам себе выбрать подарок. А заодно и я получу возможность хоть немного развлечься шопингом. Чуть-чуть расслаблюсь». Это Филипп подбросил идею с музеем. Вчера ночью, укладываясь спать, он сказал ей: «А почему бы тебе не повести их в Орсэ? Я ходил туда с Александром, ему очень понравилось». А потом, прежде чем погасить свет, спросил: «Как твоя книга, продвигается?»

— Семимильными шагами.

— Дашь почитать?

— Конечно, как только закончу.

— Вот и отлично! Заканчивай побыстрее, а то мне летом нечего читать.

Ей почудилась нотка иронии в его голосе.

Ну а пока дети шатались по залам музея. Александр внимательно изучал картины, отходил подальше, подходил поближе, чтобы лучше понять и рассмотреть. Макс разгуливал, шаркая ногами по паркету, а Зоэ металась, не зная, кому подражать — кузену или приятелю.

— С тех пор, как Макс у вас поселился, ты со мной совсем не разговариваешь, — пожаловался Александр, когда Зоэ остановилась рядом с ним перед картиной Мане.

— Неправда… Я люблю тебя по-прежнему.

— Нет. Ты изменилась… Мне не нравятся эти зеленые тени, которыми ты мажешь глаза… По-моему, это вульгарно. И тебя старит. В общем, некрасиво смотрится.

— Ты о каких картинах будешь рассказывать?

— Еще не знаю…

— Мне бы так хотелось выиграть. Я знаю, что попросить у твоей мамы в подарок!

— Что же?

— Всякие средства для красоты. Хочу быть красивой, как Гортензия.

— Но ты и так красивая!

— Но не такая, как Гортензия…

— У тебя нет никакой индивидуальности! Ты во всем подражаешь Гортензии.

— А сам-то! Во всем подражаешь отцу! Думаешь, я не заметила?

Они разбежались, обиженные, и Зоэ подошла к Максу, который застыл перед очередным ню Ренуара.

— Телка с сиськами! Вот уж не думал, что в музеях бывают такие штуки.

Зоэ прыснула и пихнула его локтем в бок.

— Только не говори этого моей тете, она в обморок упадет.

— Да и насрать. Я уже записал три картины.

— А где записал?

— Вот…

Он показал ей свою ладошку, на которой записал три картины Ренуара.

— Ты не можешь выбрать три картины одного и того же художника, это нечестно!

— Ну, нравятся мне девки у этого художника. Сразу видно — покладистые, хорошие и жить любят.

За обедом Ирис стоило большого труда разговорить Макса.

— Ну нельзя же иметь такой бедный словарный запас, — не удержалась она. — Ты, конечно, в этом не виноват, это недостаток воспитания!

— Угу… Зато я знаю много такого, что вы не знаете. Такие вещи, для которых не нужен словарный запас. Да и вообще для чего этот запас нужен?

— Он помогает сформулировать и выразить свою мысль. Облечь мысли и ощущения в слова. Ты наводишь порядок в голове, когда называешь вещи своими именами. А если в голове порядок, ты становишься личностью, приобретаешь способность мыслить, тебя начинают уважать.

— Да я на эту тему не парюсь! Меня и так уважают. Меня и так никто не тронет, подумаешь!

— Да я не об этом, — начала Ирис, но решила оставить бессмысленную дискуссию.

Между ней и этим мальчиком была пропасть, которую она вовсе не жаждала преодолеть. Чтобы никто никому не завидовал, Ирис разрешила всем троим выбрать себе по подарку и повела их по бутикам квартала Марэ. «Хоть бы скорей закончился этот кошмар, Жози допишет книгу, я отнесу ее Серюрье, и мы всей семьей отправимся в Довиль. Вместе подождем, пока он ее прочитает и выскажет свое мнение. А там будет Кармен или Бабетта, и мне не придется каждый день няньчиться с мелюзгой». Ей удалось убедить Жозефину провести с ними июль в Довиле. «Если надо будет внести какие-то изменения, ты будешь рядом, так ведь удобнее». Жозефина скрепя сердце согласилась. «Разве тебе не нравится наш дом?»

— Нравится, нравится, — ответила Жозефина, — только я совсем не хочу провести там все каникулы. Я с вами чувствую себя какой-то недоразвитой.

Во время прогулки по Марэ, Зоэ, которую мучила совесть, вновь подошла к Александру и взяла его за руку.

— Чего тебе? — пробурчал Александр.

— Хочу с тобой поделиться одной тайной…

— Да плевать мне на твои тайны!

— Нет, это страшный секрет.

Александр почувствовал, что слабеет. Ему так не нравилось делить любимую кузину с этим мерзким Максом Бартийе, которого все время приходилось брать с собой! «Я его на дух не выношу, а он еще и делает вид, что в упор меня не видит! И все потому, что я живу в Париже, а он в пригороде. Он считает меня мажором и презирает. Гораздо лучше было вдвоем с Зоэ, без него».

— Ну и что за секрет?

— Вот, видишь, тебе же интересно! Но никому не скажешь, честно-честно?

— Ладно…

— Ну вот… Короче, Гэри, сын Ширли, он из королевской семьи!

Зоэ рассказала все: вечер у телевизора, фотографии в Интернете, Уильям, Гарри, Диана, принц Чарльз. Александр пожал плечами и сказал, что это «утка».

— Никакая не «утка», а чистая правда, Алекс, клянусь! Вот, кстати, тебе доказательство: даже Гортензия в это верит! Она теперь так мила с Гэри! И больше не говорит с ним свысока, уважает… Хотя раньше ей на него было насрать!

— Ты стала разговаривать совсем как этот…

— Ревновать нехорошо, знаешь?

— Врать нехорошо.

— Но это не вранье, — завопила Зоэ. — Это чистая правда…

Она пошла за Максом, чтобы он подтвердил. Макс уверил Александра, что все так и было.

— А что говорит сам Гэри? — спросил Александр.

— Ничего не говорит. Говорит, что это ошибка. Говорит, как и его мама, что у него двойник, но два двойника разом это слишком, да, Макс?

Макс с серьезным видом кивнул.

— И ты правда в это веришь? — спросил Александр у Макса.

— Ну да… я же их видел. И по телеку, и в Интернете. Может, у меня не хватает словарного запаса, но глаза-то у меня есть!

Александр улыбнулся.

— Обиделся на мою маму?

— Ну а то… Если она как сыр в масле катается, зачем наезжать на тех, у кого шиш в кармане!

— Это уж точно. Тут ты не виноват.

— И мама моя тоже не виновата.

— Она меня достала своими буржуазными разговорами! Кривляка!

— Эй! Остановись! Она все-таки моя мама!

— Ох, не ссорьтесь… А ну-ка помиритесь!

Макс и Александр хлопнули друг друга по плечу. Некоторое время все трое шли рядом. Ирис окликнула их и попросила подождать, она увидела красивую блузку в витрине. Все остановились и Макс спросил у Александра:

— Какой у тебя мобильник?

Александр достал телефон, и Макс вскрикнул:

— Ха, у меня такой же! Ну один в один! А звонок какой?

— У меня много разных. Смотря кто звонит…

— Дай послушать! Можем поменяться мелодиями…

Мальчики начали наперебой включать мелодии, оттеснив Зоэ в сторону.

— Теперь я знаю, чего хочу, — пробормотала Зоэ. — Хочу мобильник. Пойду на рынок в Коломб и украду себе!

Жозефина проснулась первой и спустилась приготовить завтрак. Она любила по утрам побыть одной в этой огромной кухне с окном во всю стену, выходившем на пляж. Закладывала хлеб в тостер, кипятила воду для чая, доставала масло и варенье. Иногда жарила себе яичницу с беконом. Завтракала, глядя на море.

Она скучала по своим героям. По Флорине, Гийому, Тибо, Бодуэну, Жильберу, Танкреду, Изабо и остальным. Я была несправедлива к бедному Бодуэну. Едва он появился на сцене, как я его казнила. А все потому, что сердилась на Ширли. Вздрагивала, вспоминая Жильбера. Она была так же одержима им, как Флорина. Иногда ночью ей снилось, что он приходит и целует ее, она чувствовала его запах, его горячие нежные губы, она отвечала на его поцелуй, и он приставлял нож к ее горлу. Она просыпалась в холодном поту. Как жестоки были мужчины в ту эпоху! Ей часто вспоминалась одна сценка из жизни, описание которой она обнаружила в одной старинной рукописи. Муж присутствовал при родах жены. «Не человек, а гора плоти, крови и ярости. В одной руке у него длинная кочерга, в другой — огромный чайник с бурлящим кипятком. Жена родила мальчика, и муж облегченно вздохнул, заплакал, засмеялся и принялся истово молиться». Женщины тогда считались пригодными только для деторождения. Изабо поет песенку про их жизнь: «Мама думает, что отдала меня доброму человеку. Но в чем его доброта? Он вонзает в меня свой клинок и бьет меня, как кобылу». Она отдала рукопись Ирис, и та отнесла ее Серюрье. Каждый раз, когда звонил телефон, сестры аж подскакивали.

В это утро к ней на кухне присоединился Филипп. Он тоже рано вставал. Ходил за газетой и круассанами, выпивал кофе в кафе и приходил домой заканчивать завтрак. Здесь он бывал только на выходных, приезжал в пятницу вечером и уезжал в воскресенье. Отпуск у него был в августе. Он водил детей на рыбалку. Гортензия с ними не ходила, предпочитая сидеть с друзьями на пляже. «Надо бы с ними познакомиться», — думала Жозефина. Она никак не осмеливалась попросить Гортензию их познакомить. Та часто уходила по вечерам и говорила: «Ох, мам, у меня же каникулы, я весь год трудилась, я уже не ребенок, мне хочется общаться…» «Но ты, как Золушка, возвратишься ровно в полночь», — требовала Жозефина, скрывая за шуткой свое беспокойство. Она боялась, что Гортензия не согласится. Но та кивала, и успокоенная Жозефина больше не возвращалась к этой теме. В конце ужина с улицы доносилось короткое бибиканье, Гортензия быстренько доедала десерт и выходила из-за стола. Сначала Жозефина с тревогой ждала полуночи, вслушиваясь в шаги на лестнице. Потом, убедившись в пунктуальности Гортензии, засыпала. Единственный способ сохранить душевный покой! «У меня нет сил ругаться с ней каждый вечер. Если бы отец был здесь, он бы вмешался, но одна я не в силах с ней справиться, и она это знает».

В августе девочки должны были отправиться к отцу в Кению, и там уже Антуану придется за ними следить. А пока Жозефина больше всего на свете хотела отдохнуть от бесконечных споров с Гортензией.

— Хочешь горячий круассан? — спросил Филипп, положив газеты и пакет из булочной на стол.

— Да. С удовольствием.

— Ты о чем думала, когда я пришел?

— О Гортензии и ее ночных вылазках.

— Характер у нее не сахар. Ей бы нужен отец, чтобы держал в ежовых рукавицах…

Жозефина вздохнула.

— Это точно… С другой стороны, при таком характере я могу за нее не волноваться. Не думаю, что она ввяжется в какую-нибудь грязную историю. Она точно знает, чего хочет.

— А ты такая же была в ее возрасте?

Жозефина чуть не поперхнулась чаем.

— Издеваешься? Видишь, какая я сейчас? Ну а тогда была совсем кулема.

Она осеклась, жалея, что сказала так, словно выпрашивала сочувствие.

— А чего тебе не хватало в детстве?

Жозефина на секунду задумалась и почувствовала, что благодарна ему за этот вопрос. Она никогда раньше об этом не думала, но когда начала писать книгу, к ней стали возвращаться какие-то обрывочные детские воспоминания, и порою они доводили ее до слез. Например, та сцена, когда отец взял ее на руки и крикнул матери: «Ты преступница!» Мрачный день, тяжелое небо, черные тучи, шум бьющихся о берег волн. Что-то она совсем расклеилась, надо взять себя в руки. Она постаралась ответить объективно, без лишних сантиментов.

— Да нет, мне всего хватало. Я получила хорошее образование, у меня была крыша над головой, папа и мама, можно сказать, полная гармония. Отец не раз давал мне возможность убедиться в том, что он меня любит. Мне не хватало разве что… Я как будто не существовала. Меня не замечали. Меня не слушали, не говорили мне, какая я красивая, умная, милая… Тогда это было не принято.

— Но Ирис-то об этом говорили…

— Ирис была настолько красивее меня… Я на ее фоне просто терялась. Мама все время ставила мне ее в пример и явно гордилась ей, а не мной…

— И ведь до сих пор ничего не изменилось, да?