Мой загадочный двойник Харвуд Джон

— Вы понимаете, мисс Эштон, что не обязаны встречаться с ней? Мой первый долг заботиться о вас, и я не допущу, чтобы вы без необходимости испытывали нервное возбуждение.

— Но, сэр, — взмолилась я, — я хочу увидеться с мисс Феррарс. Уверена, я буду совершенно спокойна. Если я сейчас и взволнована немножко, так потому лишь, что надеюсь: встреча с ней послужит моему освобождению.

— Мистер Мордаунт, безусловно, держится такого мнения, — сухо заметил доктор Стрейкер. — Хорошо, я разрешу вам поговорить с мисс Феррарс — в моем присутствии, разумеется, — но, если вы обнаружите хоть малейшие признаки душевного смятения, я немедленно положу конец делу. А если вдруг вы передумаете до четверга, без колебаний посылайте за мной — только учтите, что в понедельник днем я уезжаю в Бристоль и вернусь во вторник поздно вечером.

Доктор Стрейкер направился к двери, но задержался на пороге:

— Насколько я понял, вы так и не вспомнили, куда спрятали бювар мисс Феррарс?

Внезапно я остро ощутила присутствие дубового комода всего в трех футах от меня. Мне показалось, будто я чую запах кожи и пергаментной бумаги. Меня так и подмывало покоситься на комод, но я заставила себя упереться взглядом в пол под ногами, изображая напряженное раздумье. В воздухе повисло подозрительное молчание.

— Боюсь, нет, сэр.

— Жаль. Ну, доброго вам дня, мисс Эштон. Я проведаю вас в среду, а то и раньше.

Холодная саркастическая улыбка доктора Стрейкера продолжала стоять у меня перед глазами, когда он затворил за собой дверь. Его шаги удалились — такие же быстрые и твердые, какие я слышала с галереи над лабораторией.

В понедельник, в пять часов без малого, я стояла с задней стороны старого дома, опасливо озираясь, нет ли за мной слежки. Шумно галдели птицы, и в кустарнике вокруг не стихали шорохи и потрескивания. Я дышала часто, но воздуха все равно не хватало, и всякий раз, когда мне чудилось какое-то движение между деревьями, сердце мое подпрыгивало и словно замирало.

Весь день я просидела под лесным буком, с деланым вниманием уставившись в книгу и то недоумевая, уж не остановились ли башенные часы, то страстно молясь, чтобы они отбивали четверти не так часто. Тени удлинились, и в воздухе уже повеяло вечерней прохладой, когда привратник вышел из сторожки и открыл ворота. Через пару минут я увидела доктора Стрейкера, легким галопом скачущего по подъездной дороге на холеной гнедой лошади. Взрывая гравий, он пронесся через ворота и повернул лошадь в сторону Лискерда. Едва стук копыт стих вдали, послышался приближающийся грохот колес.

В ворота завернула крытая черная коляска, похожая на лондонский кеб, и остановилась посреди подъездной дороги ярдах в двадцати от меня. Никто из нее не вышел, и кучер не слез с козел. Есть ли кто в экипаже, я не видела, но и задерживаться здесь дольше не могла.

Я встала со скамьи, притворно потянулась и пошла прочь по траве, подавляя желание ускорить шаг или оглянуться, пока не завернула за угол.

Мой первоначальный план состоял в том, чтобы выманить Люсию из клиники, обронив несколько намеков в ходе нашего предстоящего разговора в присутствии доктора Стрейкера. Ей нужны завещания — мне нужна свобода. Если Люсия поверит, что я готова заключить с ней сделку, она сможет незаметно выскользнуть из здания и встретиться со мной в укромном месте. Я заставлю ее поменяться со мной одеждой, а потом запру где-нибудь, чтобы получить время добраться до Плимута, показать документы Генри Ловеллу и положиться на свою способность убеждения. Люсия не рискнула бы встречаться с моим поверенным, говорила я себе; для нее гораздо безопаснее просто подделывать мою подпись в письмах всякий раз, когда возникает нужда в деньгах.

План представлялся трудновыполнимым с самого начала, а с приближением назначенного дня стал казаться и вовсе безнадежным. Меня в любом случае арестуют, если я не постараюсь так или иначе изменить свой облик. На первых порах я думала прокрасться на этаж, где живет персонал клиники, и стащить там форменную одежду горничной, но каждая моя вылазка заканчивалась перед запертой дверью. Потом меня осенило, что проблема решается проще. Доктор Стрейкер невысок ростом; если я переоденусь в один из костюмов, хранящихся в лаборатории, мои шансы на спасение значительно возрастут. При необходимости я набью карманы печеньем и дойду до Плимута пешком. На дальнем крае рощи я уже отыскала место, где деревья росли достаточно близко к граничной стене поместья, чтобы взобраться на нее по веткам.

Если в лаборатории найдутся деньги, которых хватит на билет на поезд, я сбегу сразу же. Бювар был привязан у меня под грудью льняными лентами, оторванными от нижней юбки; он отчетливо вырисовывался под тканью платья, но плащ скрывал подозрительную выпуклость. Я довольно часто отказывалась от обеда, поэтому меня не хватятся до позднего вечера, а тогда я, скорее всего, уже буду в Плимуте. И даже если тревогу забьют раньше, искать-то будут женщину, а не мужчину.

Приблизившись к нише в стене, я еще раз опасливо осмотрелась по сторонам и медленно, осторожно открыла дверь. В прошлый раз все звуки заглушал шум дождя, но сейчас каждый скрип ржавых петель казался мне громче ружейного выстрела. Переступая порог, я услышала хруст ветки где-то поблизости, но оглянуться не посмела. Я торопливо поднялась по лестнице и прошла к галерее. Поверх следа в виде неровной полосы, оставленного мной на пыльном полу десять дней назад, никаких новых следов я не заметила.

Ноги у меня дрожали, как у паралитика, пока я спускалась в лабораторию по шаткой винтовой лестнице, сотрясавшейся при каждом моем шаге. Одежда, деньги, еда, мысленно повторяла я. Страх не убьет тебя, покуда ты ему не поддашься.

Под самой галереей было гораздо темнее, чем в остальном помещении. Вдоль стены здесь стояло несколько диковинных механизмов, частично накрытых пыльными полотнищами парусины: они походили на большие самопрялки, только со стеклянными колесами. В углу за лестницей я увидела письменный стол, заваленный бумагами. В дальнем конце голой стены находилась дверь.

Одежда, деньги, еда. Дверь стенного шкафа на сей раз была закрыта, но, к великому моему облегчению, оказалась незапертой. Я достала оттуда сорочку, жилет и потрепанную твидовую пару, в каких ходят фермеры. Зачем вообще доктору Стрейкеру держать здесь одежду, спрашивается? Сюртук мне широковат в плечах, и рукава у него слишком длинные; штаны тоже длинноваты, но не до нелепости; а толстое твидовое пальто — с намотанным на шею шарфом — поможет скрыть все несуразности. Я обшарила все карманы в поисках денег, но нашла лишь кусок корпии да несколько клочков бумаги.

Шляпа сползала бы мне на уши, если бы не узел волос, который я предусмотрительно заколола по возможности туже и выше. Башмаки доктора мне чересчур велики, это и без примерки понятно, но мои собственные туфли будут не видны под манжетами штанин.

Деньги и еда. Жестяная банка была наполовину заполнена имбирным печеньем, черствым, но вполне съедобным. Я рассовала все печенье по карманам, после чего вернулась к письменному столу, бросила ворох одежды на кресло и обыскала ящики один за другим, однако там хранились только тетради с научными записями, замысловатыми графиками и математическими расчетами. Каждая клеточка моего существа кричала: «Бери одежду и уходи скорее!» Но без денег на дорогу мне придется еще одну ночь провести здесь или спать под открытым небом: не станет ведь женщина в мужском платье проситься на ночлег.

Я лихорадочно осмотрелась вокруг: нет ли здесь чего-нибудь, что можно заложить в ломбард в Лискерде? Но я никогда в жизни не имела дела с ломбардами, а в лаборатории явно нет ничего, кроме инструментов и научных приборов, которые непременно вызовут подозрение.

Взгляд мой остановился на застекленном шкафу с выдвижным ящиком у противоположной стены. Около него стояло инвалидное кресло с круглым отверстием в сиденье, наподобие стульчака; десять дней назад его здесь точно не было. Приблизившись, я увидела на подлокотниках и передних ножках ремни: если их застегнуть, сидящему в нем человеку будет не пошевелиться. Я до боли отчетливо представила буйного пациента, бьющегося в этом кресле, с жутко оскаленными зубами, с искаженным яростью лицом.

На одном подлокотнике висел чудной головной убор: что-то вроде обруча из толстой коричневой кожи, от которого тянулись черные провода. На внутренней его стороне, на расстоянии шести дюймов друг от друга, крепились два блестящих металлических диска размером с полукрону.

Хватай одежду и беги отсюда.

Я выдвинула ящик шкафа.

Там лежали бинты и повязки, несколько аккуратно свернутых кожаных ремней и гуттаперчевых полуколец размером с мою ладонь, открытый футляр с хирургическими инструментами и… тонкая серебряная цепочка, слабо блеснувшая в моих пальцах.

Ключик от бювара.

Внезапно я снова услышала тихое низкое гудение — даже не столько услышала звук, сколько ощутила слабую вибрацию в самых своих костях и даже зубах. Я торопливо надела цепочку на шею и бросилась вон; на бегу схватив с кресла одежду и шляпу, я взлетела по винтовой лестнице на галерею, промчалась по узкому проходу между стеной и грудой мебели и выскочила за дверь. Здесь переодеться или внизу? Лучше уж замерзнуть в придорожной канаве, чем провести еще одну ночь в этих стенах.

Я швырнула одежду и шляпу в лестничный колодец и на нетвердых ногах стала спускаться. Но на последней ступеньке споткнулась, запуталась в подоле платья и упала. От удара головой о каменный пол из глаз у меня полетели искры, и несколько секунд я лежала пластом, пытаясь понять, целы ли у меня кости.

Бежать, нужно бежать. Я с трудом поднялась и проковыляла к окну, чтобы проверить, нет ли кого поблизости. Из-за грязного стекла на меня смотрело мое собственное мутное отражение.

При виде меня оно отшатнулось, раскрыв рот в возгласе изумления или испуга, а потом в глазах у меня потемнело.

Я очнулась оттого, что чьи-то руки расстегивали — нет, застегивали — пуговицы у меня на груди. Надо мной склонялась молодая женщина. В последний раз я видела ее в дверях дядиного дома на Гришем-Ярд, одетой в мое любимое светло-голубое платье. Сейчас она была в сером дорожном платье и плаще, в точности похожих на мои. Ее лицо расплывалось, меняло очертания, и я смутно подумала, что не иначе она мне грезится. Когда женщина поднялась, плащ широко распахнулся, открывая приколотую на грудь брошь в виде стрекозы с рубиновыми глазами, алеющими, как две капли крови.

Люсия.

И в обтянутой перчаткой руке у нее мой бювар.

Я попыталась встать, но на меня волной накатило головокружение. Люсия пробормотала что-то вроде «ты уж извини», повернулась и исчезла за дверью.

Держась за стену, я кое-как поднялась и неверной поступью добрела до двери. Люсия торопливо шагала в сторону разрушенной конюшни; она уже отошла ярдов на десять, теперь мне ее ни за что не догнать. Но даже если вдруг догоню — кто мне поверит? Я душевнобольная пациентка, а она мисс Феррарс, и бювар принадлежит ей, а не мне. И скоро, очень скоро она станет владелицей клиники Треганнон.

Люсия уже приближалась к дальнему углу здания, когда из-за контрфорса внезапно появился доктор Стрейкер, все еще в костюме для верховой езды, и схватил ее за руку. Отпрянув обратно за дверь, я успела увидеть, что он ведет Люсию в моем направлении.

Я наклонилась, чтобы подобрать одежду, но от резкого движения голова у меня закружилась так сильно, что я испугалась, как бы опять не лишиться чувств. Оставив все валяться на полу, я на четвереньках вскарабкалась по ступенькам, шмыгнула в пустое каменное помещение наверху и притаилась у самого входа, с трудом переводя дыхание и прислушиваясь к голосам, гулко разносившимся в лестничном колодце. Доктор Стрейкер говорил своим обычным холодным ироничным тоном, а голос Люсии дрожал и срывался от страха.

— Что, скажите на милость, здесь делает моя одежда?

— Она была у нее.

— Понятно. А где она сама?

— Я не… Убежала, должно быть. Прошу вас, отпустите меня…

— Скорее всего, она где-то здесь. Надо проверить. Только после вас, мисс Феррарс… или мне называть вас мисс Эрден?

Люсия сдавленно ахнула, потом послышались слабые звуки борьбы.

— Вы можете идти сами, или я потащу вас волоком — как вам угодно. И даже не пытайтесь сбежать от меня. Все остальные двери заперты.

В этом помещении с голыми стенами не спрятался бы и воробышек. Мне ничего не оставалось, как броситься во внутреннюю дверь, закрыть которую за собой я не решилась, и пробежать по узкому проходу в галерею. Дневной свет быстро угасал.

Куда теперь? Спуститься в лабораторию? Я кинулась к винтовой лестнице. Но где там спрятаться? Я помчалась дальше по галерее, половицы громко скрипели под ногами. В конце галереи выхода не оказалось: там громоздилась груда мебели. Возвращаться назад поздно. Я протиснулась в единственное доступное мне укрытие — под маленький столик за кучей сваленных стульев — и сжалась там в комок, трясясь всем телом от страха, как затравленный зверь. Если доктор дойдет хотя бы до середины галереи, он непременно меня заметит.

Дощатый пол задрожал. Послышались приглушенные голоса, потом скрежет запираемого замка. Я лишилась последнего шанса на спасение. Шаги приблизились.

— Спускайтесь, будьте любезны. — Хотя говорил доктор Стрейкер негромко, голос его гулко раскатился по всей часовне.

Я ощущала, как трясется под ними шаткая винтовая лестница. Люсия издавала невнятные протестующие звуки или просто всхлипывала. Слышать, ничего не видя, было просто невыносимо. Я выбралась из-под стола, подползла к перилам галереи и осторожно подняла голову, выглядывая из-за них.

Доктор Стрейкер стоял ко мне спиной, одной рукой стискивая локоть Люсии, а в другой сжимая мой бювар. Он положил бювар на верстак и подтащил девушку к инвалидному креслу:

— Прошу вас, присядьте, мисс Эрден. Боюсь, ничего удобнее я не могу вам предложить.

Люсия задергалась, силясь вырваться, но он одним ловким движением усадил ее в кресло и склонился над ее правой рукой, в то время как Люсия бешено отбивалась от него левой. Через несколько секунд он затянул ремень и на другом запястье. Она яростно брыкалась и пыталась укусить своего мучителя, но очень скоро ремни застегнулись у нее на щиколотках, а потом и на локтях. Теперь несчастная могла лишь беспомощно извиваться; доктор Стрейкер отступил на шаг назад и одернул сюртук.

— Вы не почувствуете никакой боли, уверяю вас. Мне нечасто выпадает удовольствие работать с разумным, психически совершенно здоровым человеком, да вдобавок еще и таким, на которого этические соображения не распространяются. Я намерен выжать из вас все возможное.

— Пожалуйста, умоляю вас, отпустите меня! Все документы у вас. Жизнью клянусь, мы ни единой душе не скажем!

— Боюсь, ваши клятвы для меня пустой звук. Одно дело шантажировать Эдмунда Мордаунта, и совсем другое — пытаться шантажировать меня. Я от души забавлялся, внушая вам уверенность, что вы обманули меня, как обманули свою бедную — кузину, да? — мисс Эштон, каковое имя она обречена носить до скончания дней. Вы же навсегда останетесь мисс Феррарс — покойной мисс Феррарс, позволю себе уточнить, немного забегая вперед… Сейчас мне нужно отыскать мисс Эштон. Мы с вами продолжим наше знакомство после наступления темноты. Сожалею, что не могу устроить вас поудобнее или назначить вам что-нибудь сильнее легкого успокоительного. Не желаете пару капель лауданума? Нет? В таком случае позвольте откланяться. И пожалуйста, не тратьте силы на крики о помощи: стены здесь чрезвычайно толстые. Хоть ночь напролет вопите — вас все равно никто не услышит.

Доктор Стрейкер взял со стола бювар и словно заколебался. Потом пробормотал что-то вроде «нет, лучше не рисковать», резко повернулся и широким шагом направился к лестнице. Я забилась в угол под перилами, не смея отползти обратно под стол: вдруг половица скрипнет? Но лестница не задрожала под тяжелой поступью. Послышался стук выдвигаемого ящика, затем приглушенное восклицание. Ящик задвинулся, в замке повернулся ключ.

Я опять осторожно выглянула из-за ограды. Доктор Стрейкер стоял над Люсией, уже без бювара в руке.

— Это вы взяли ключ? — грозно осведомился он.

Люсия бешено замотала головой.

Я застыла на месте, боясь отвести от него глаза и одновременно содрогаясь от ужаса, что он меня увидит. Доктор Стрейкер подошел к стене и провел рукой по какой-то панели. Помещение залил желтый свет, исходящий от ламп, которые я принимала за масляные. Надетые на них колпаки направляли освещение вниз, поэтому вся галерея погрузилась в почти полную темноту.

С минуту доктор Стрейкер стоял посреди лаборатории, пристально озирая свои владения, а потом принялся обходить помещение, заглядывая под столы, открывая дверцы шкафов — в том числе и стенного, дверцу которого я все-таки не забыла затворить, — и в скором времени оказался прямо подо мной. Послышался шорох парусиновых полотнищ, стягиваемых со странных механизмов.

Мой единственный шанс, подумала я, — это отползти обратно в укрытие, когда он начнет подниматься по лестнице. Возможно, шум шагов по скрипучим ступенькам заглушит все прочие шорохи. Но лестница опять так и не сотряслась, а доктор Стрейкер чуть погодя вышел из-под галереи у дальней стены и завершил обход лаборатории.

Он снова остановился перед Люсией — его тень упала ей на лицо, — извлек часы из жилетного кармана и уставился на циферблат, задумчиво хмуря брови. Потом вскинул голову и скользнул взглядом по галерее. Я затаила дыхание.

— Нет, сейчас дорога каждая минута, — наконец промолвил он, после чего подошел к панели на стене и пробежал по ней пальцами.

Лампы начали гаснуть одна за другой, и в конечном счете осталась гореть лишь та, что над дверью в ризницу. Отвесив Люсии насмешливый поклон, доктор Стрейкер достал связку ключей, прошагал к ризничной двери, отомкнул замок и снова запер за собой. Эхо порхнуло по часовне и растворилось в тишине.

Первой моей мыслью было остаться в укрытии, дождаться возвращения доктора Стрейкера и постараться не издать ни звука, пока он делает с Люсией… то, что собирается делать. А потом, возможно, мне удастся сбежать, если все будет тихо. Но ведь он наверняка отправится прямиком в мою комнату, и тогда все бросятся на мои поиски. И он в любую минуту может решить, что хорошо бы вернуться и обыскать галерею.

Нет, мне надо заполучить обратно свой бювар, выбраться отсюда и уповать, что одежда доктора Стрейкера все еще там, где я ее оставила, — другого шанса на спасение у меня нет. Переодетая в мужское платье, в суматохе я смогу сойти за одного из своих преследователей.

Я с трудом поднялась, шаткой поступью прошла по галерее и спустилась в лабораторию.

— Джорджина! Ради всего святого, спаси меня!

Не взглянув на Люсию, я прошла к другой двери, под галереей. Массивная, плотно притертая, она даже не дрогнула, когда я подергала ручку.

Ключи. Или какой-нибудь инструмент, достаточно тяжелый и крепкий, чтобы взломать дверь в галерее. Или чтобы наброситься с ним на доктора Стрейкера. При таком тусклом освещении искать в шкафах и ящиках приходилось ощупью. Я подумала о панели на стене, но если он затаился поблизости и увидит свет… Я передвигалась от стола к столу, не обращая внимания на мольбы Люсии.

— Умолкни, — бросила я, проходя позади кресла. — Еще раз пикнешь, и я заткну тебе рот кляпом.

Она разрыдалась, но я не удостоила ее взглядом.

Торопливо обойдя лабораторию, я нашла молоток, долото, увесистую отвертку, свечу и коробку восковых спичек. Гнев на эту женщину, которую я и знала-то лишь по записям в моем дневнике, кипел в моей душе, не давая разыграться страху. Наконец я повернулась к Люсии.

— Джорджина! Я люблю тебя, клянусь! Я бы вернулась за тобой!

— Ты не способна на любовь. И правды от тебя не дождешься.

Я пристально смотрела на нее, силясь вспомнить хоть какие-нибудь события, картины, образы, выпавшие из памяти, но у меня ничего не получалось. Ужас искажал черты Люсии, стирая сходство со мной, обманувшее столь многих людей. Глаза у нее остекленели, на мокрых щеках темнели потеки сурьмы.

— Развяжи меня хотя бы, — взмолилась она. — Не лишай меня надежды на жизнь.

— А какую надежду ты оставила мне? Я бы скорее гадюку освободила.

Она уронила голову на грудь и вся задрожала, сотрясая кресло.

— Что он со мной сделает? — Слова прозвучали еле слышно.

— Он может вырвать твое сердце из груди и зажарить у тебя на глазах, мне плевать. — Но потом я подумала, что буду ничем не лучше Люсии, если брошу ее здесь. — Ладно, я спасу тебя, если смогу. Для того лишь, чтобы упрятать в тюрьму.

— Освободи меня на минутку, иначе я обделаюсь.

— Да ты и так уже обделалась в известном смысле. — Я повернулась к ней спиной.

В углу, где стоял письменный стол, было очень темно, и в конце концов мне пришлось зажечь свечу. Я втиснула лезвие долота в щель над выдвижным ящиком и принялась колотить по рукоятке молотком — грохот стоял такой, что я каждую минуту ожидала появления доктора Стрейкера. Наконец вся передняя стенка ящика с треском отвалилась. Пальцы у меня тряслись, и я целую вечность провозилась с пуговицами, пряча бювар под платьем. Удержать в руках все инструменты вместе с горящей свечой никак не получалось, в конечном счете я задула свечу и медленно поднялась по лестнице, провожаемая воплями Люсии.

Прижимая инструменты к груди, я осторожно двинулась боком в темный проход между стеной и нагромождением столов, стульев и скамей. Но прошла всего несколько шагов, когда вдруг молоток выскользнул у меня из рук. Наклоняясь за ним в кромешной тьме, я потеряла равновесие и повалилась прямо на груду мебели, выронив еще и свечу.

По полу пробежала зловещая дрожь. Я повернулась и ринулась обратно в галерею, но в следующий миг вся огромная куча с громоподобным грохотом обрушилась. Что-то тяжело ударило меня между лопатками, и от страшного толчка я полетела вперед, теряя сознание.

Я очнулась от жестокой пульсирующей боли в голове и поняла, что провела в беспамятстве долгое время. Я лежала на спине в темноте; одна моя рука упиралась в какие-то стулья, другая была зажата между телом и стеной.

Я схватилась за перекладину стула, и вся груда мебели угрожающе сотрясалась, пока я переворачивалась на бок, морщась при каждом движении, и с трудом поднималась на ноги. Висок, измазанный чем-то холодным и липким, обожгло болью при прикосновении, но все кости, похоже, были целы. Если мне удастся выбраться отсюда каким-нибудь другим путем, возможно, еще не все потеряно.

Когда я выходила в галерею, где-то высоко надо мной башенные куранты пробили полчаса. Но для половины седьмого слишком темно, скорее всего, сейчас половина восьмого. Меня ищут уже добрый час самое малое.

Через окна, обращенные на запад, все еще сочился тусклый багрянистый свет, который, казалось, недвижно висел под потолком. Гробовую тишину нарушал лишь бешеный стук моего сердца да слабый звон в ушах — или то странная вибрация, уже мне знакомая?

Внизу над дверью в ризницу по-прежнему горела лампа. Запрокинутое лицо Люсии, искаженное ужасом, мертвенно белело в полумраке; потеки сурьмы у нее на щеках походили на струйки крови.

Если спрятаться под столом около двери, возможно, я сумею тихонько выскользнуть из лаборатории, пока доктор Стрейкер будет заниматься Люсией (меня пробрала дрожь при одной этой мысли). Но мне не спуститься вниз незаметно для нее, а она непременно выдаст меня, коли подумает, что я в силах спасти ей жизнь.

Нет, безопаснее всего прятаться наверху, покуда он не… не покончит с ней. А когда рассветет, я попытаюсь пробраться через завалы мебели к выходу.

Инвалидное кресло заскрипело. Люсия билась и извивалась, стараясь освободиться; глаза у нее выкатились из орбит от натуги, кресло под ней тряслось и раскачивалось взад-вперед. Она с усилием наклонила голову в тщетной попытке дотянуться зубами до ремней, а потом вся обмякла и судорожно разрыдалась.

Нет, подумала я, нет, это невыносимо. Я понятия не имела, что собираюсь делать, а ноги уже принесли меня к лестнице, но едва я взялась за перила, как в замочной скважине лязгнул ключ. Секунду спустя ризничная дверь распахнулась, доктор Стрейкер стремительно вошел в лабораторию и направился прямиком к панели на стене, даже не взглянув на Люсию. Лампы, висевшие над длинным столом позади нее, загорелись. Потом доктор Стрейкер открыл дверцу черного застекленного шкафа и принялся в нем возиться. Раздались частые щелчки, похожие на звук трещотки, потом сверкнула голубая вспышка.

— Знаете, мисс Эрден, — сказал он через плечо, — вы доставили мне многовато хлопот для одного вечера. Мисс Эштон все еще на свободе; скоро мы ее поймаем, разумеется, но у меня совсем не осталось времени заниматься вами.

Люсия попыталась заговорить, но из горла у нее вырвалось рыдание.

— Вы ничего не почувствуете, честное слово, ровным счетом ничего, — заверил доктор Стрейкер, снова поворачиваясь к шкафу. — Возможно, вам будет утешительно знать, что ваша смерть, по крайней мере, послужит полезной цели. Ваше тело, вернее, тело мисс Феррарс, как все посчитают, обнаружат в лесу завтра утром. Паралич сердца — прискорбно в столь молодом возрасте, но, с другой стороны, у матери мисс Феррарс было слабое сердце. Глупые молодые девицы имеют обыкновение разгуливать по незнакомым лесам среди ночи, подвергая себя разного рода потрясениям… прошу прощения за резкость.

Люсия тихо скулила, как раненый зверь в предсмертной агонии. Доктор Стрейкер взял обеими руками кожаный обруч, надел своей жертве на голову по самые брови и крепко затянул сзади проводами, свисавшими со спинки кресла. Взяв со стола темную коробочку, от которой тянулись длинные провода, он обошел кресло, встал перед помертвевшей от ужаса Люсией и решительно вскинул правую руку.

— Нет!!! — гулко разнесся по часовне мой голос.

Доктор Стрейкер резко повернулся, всматриваясь в темноту наверху:

— Мисс Эштон, не так ли?

— Да, — безнадежно выдохнула я.

— Прошу вас, спускайтесь и присоединяйтесь к нам. Вам-то бояться нечего, уверяю вас.

Я не ответила.

— Ну же, мисс Эштон, будьте благоразумны. Этот аппарат может оказывать воздействие любой силы — от слабого покалывания в висках до мгновенной смерти. Даю вам слово чести, что вы испытаете лишь легчайший судорожный припадок: завтра утром вы проснетесь в свой постели и ничего не вспомните об этих… печальных событиях. Фредерик получит хороший урок и, я уверен, останется предан вам всем сердцем. Не исключено даже, что в конечном счете вы станете хозяйкой клиники Треганнон: я буду в восторге от такой парадоксальной ситуации. А что произойдет с мисс Эрден, вам должно быть безразлично. Советую отвернуться.

Люсия, похоже, потеряла сознание от страха: она вся обмякла в кресле, голова свесилась набок, глаза закрылись. Теперь, когда я лишилась последней надежды, мной овладело странное спокойствие.

— Если мне удастся сбежать отсюда, вас повесят за убийство.

— Договорились, — кивнул доктор Стрейкер и свел руки вместе.

Тело Люсии забилось в столь сильных конвульсиях, что мне показалось, у нее затрещал позвоночник. Вопль ужаса и отчаяния, исторгшийся из моей груди, заглушил все звуки, которые издавала несчастная.

— Мисс Эштон, мисс Эштон, успокойтесь. Подумайте обо всех жизнях — включая вашу, — которые спасет этот аппарат. Все мы умрем рано или поздно, а иные люди недостойны жить долго. Мисс Эрден представляла угрозу для дела всей моей жизни. Можно даже сказать, что она умерла во имя науки — чтобы другие смогли жить дольше и счастливее. Наибольшее счастье для наибольшего количества людей, мисс Эштон. Вот лучшее, на что можно надеяться.

Доктор Стрейкер склонился над Люсией и снял кожаный обруч с безжизненно поникшей головы. Из кучи обломков под ногами мне удалось вытащить палку длиной фута три. Он зажег еще несколько ламп и колпак одной из них повернул так, чтобы свет падал на мое лицо.

— В самом деле, мисс Эштон, это глупо. Меньше всего на свете я хочу причинить вам вред. Обещаю, завтра утром вы будете чувствовать себя лучше, чем в первый раз: я уменьшу силу тока.

Сжимая палку обеими руками, я подошла к отверстию в полу и встала так, чтобы перила не помешали мне ударить его по голове. Противоестественное спокойствие покинуло меня, и я дрожала пуще прежнего.

— Откуда вы узнали… и когда? — спросила я.

— Ну… Я почел за лучшее не сообщать вам, что вечером в день вашего прибытия вы действительно явились ко мне с душераздирающей историей про Феликса Мордаунта, сестер Вентворт — вас чрезвычайно волновало происхождение вашей покойной кузины — и завещательных распоряжениях, оставленных ими. Знай вы, что Кларисса Вентворт последние двадцать лет шантажировала Эдмунда Мордаунта, вы были бы поосторожнее. Сам я узнал обо всем только прошлой весной, когда Эдмунд признался мне, что вступил во владение поместьем на основании завещания, которое не имело законной силы, о чем он прекрасно знал. Вскоре выяснилось, что Кларисса Вентворт тоже об этом знает. Она явилась к нему с копией последнего завещания Феликса Мордаунта и пригрозила представить в суде оригинал, если он не назначит ей щедрое содержание. Эдмунд согласился — при условии, что она будет жить за границей… Он ни разу не посмел назвать Клариссу Вентворт обманщицей, но у меня такого внутреннего запрета не было. Я тотчас написал ей, что никаких денег она больше не получит, а если еще раз сунется к нам со своими требованиями, то сядет в тюрьму за шантаж. И все было бы хорошо, если бы она и ее дочь волею судьбы не встретили вас, но в любом случае… Разумеется, я не мог позволить вам покинуть клинику, а потому привел вас в лабораторию. Это была показательная демонстрация моего аппарата, не хватало только профессиональной аудитории. Единственный просчет я допустил, предположив, что вы оставили бювар в своей комнате. Однако, когда пришла телеграмма якобы от вашего дяди, мне стало ясно, как следует вести игру. У меня развит инстинкт игрока, мисс Эштон, — я не боюсь рисковать и предпочитаю играть длинные партии. Я прикинулся, будто и впрямь считаю Люсию Эрден Джорджиной Феррарс. Я ничуть не сомневался, что рано или поздно она явится сюда в поисках документов — где все-таки вы их спрятали, кстати? — и оказался прав. Страстная влюбленность Феликса в вас изрядно усложнила дело, но я сумел даже это обратить к своей выгоде. Он привел ко мне Люсию Эрден в полной уверенности, что выполняет ваши указания, хотя в действительности выполнял мои: ведь я знал наверное, что она приедет сюда без предупреждения раньше условленного срока, если сказать ей, что нынче вечером меня не будет в клинике… А теперь, мисс Эштон, нам осталось лишь избавить вас от воспоминаний об этих неприятных событиях. Даю слово, это не причинит вреда вашему здоровью. Будьте добры, бросьте ножку от стула и спускайтесь ко мне.

Если ты поддашься на уговоры, — тебе конец. Я лихорадочно соображала, как бы потянуть время, и вдруг вспомнила фразу, однажды случайно вырвавшуюся у Фредерика: «В прошлом году двое наших пациентов умерли от припадка».

— Почему я должна вам верить? Вы уже умертвили трех человек. — Во рту у меня было так сухо, что я едва ворочала языком.

— О чем вы говорите? — резко осведомился доктор Стрейкер, останавливаясь на полушаге.

— Двое ваших пациентов скончались от припадка. Мне Фредерик сказал.

— То есть он знает?

— Он… подозревает.

Несколько долгих мгновений доктор Стрейкер пристально смотрел на меня.

— Нет, — наконец промолвил он. — Я вам не верю. Фредерик не способен ничего скрыть от меня.

— Но я-то знаю. Вы сами только что признались, а теперь собираетесь убить и меня тоже.

— Клянусь честью, мисс Эштон, вы ошибаетесь! Можете называть убийством это, коли хотите, — он указал на тело Люсии, — хотя я склонен считать свои действия просто самозащитой, и не забывайте, она с радостью убила бы вас. Но с остальными двумя ничего подобного: я хотел исцелить их, а не убить. Оба мужчины на протяжении многих лет страдали неизлечимой меланхолией. Оба неоднократно пытались покончить с собой; один из них половину взрослой жизни провел в смирительной рубашке. И у нас нет — то есть не было — эффективного метода лечения таких пациентов. Несмотря на все свои знания и опыт, в случае с ними и многими другими больными пользы от меня было не больше, чем от какого-нибудь хозяина деревенской гостиницы… А потом… — почему бы не сказать вам, раз вы все равно ничего не вспомните?.. — потом я проводил эксперименты с гальванической стимуляцией мозга и решил опробовать такой метод на младшем из двоих. В лаборатории как раз недавно установили динамо-машину, и я имел в своем распоряжении необходимую электрическую энергию, а равно приборы, позволяющие точно ее регулировать. Воздействие на мозг слабым током не оказывало ни малейшего эффекта, но, когда я стал повышать напряжение, пациент сообщил об улучшении самочувствия. Впрочем, продолжалось это недолго. Я поднял напряжение еще выше — и вызвал судорожный припадок с потерей сознания… Очнувшись, пациент ровным счетом ничего не помнил о лечении током, а равно о событиях двух последних недель и пребывал в уверенности, что вообще не выходил за порог своей комнаты. Однако впервые за многие годы болезнь отступила от него и черный туман в уме рассеялся. Целебное средство, которое безуспешно искали сотни ученых, оказалось в моих руках… Но на своем веку я не раз видел ложные рассветы, а потому наблюдал, выжидал и помалкивал — и очень скоро тьма меланхолии опять начала сгущаться. Я решил рискнуть и повторить лечение, однако на сей раз припадок оказался смертельным… Осуждайте меня, коли вам угодно, мисс Эштон, но как еще я мог поступить? С одной стороны, представлялось несомненным, что без моего вмешательства человек этот обречен на мучительное существование и рано или поздно сведет счеты с жизнью. С другой стороны, оставалась хоть какая-то вероятность исцелить несчастного. Я не решался никому открыться: если бы о случившемся прознали члены комиссии, мы наверняка лишились бы лицензии. Но я поклялся, что смерть моего пациента будет не напрасной.

Доктор Стрейкер стоял с запрокинутой головой шагах в пяти от лестницы и не сводил с меня пристального взгляда. Казалось, он призвал на помощь все свое красноречие: голос его постепенно набрал силу и теперь звучно разносился под темными сводами часовни, подобно голосу проповедника. «Служители наверняка сейчас обыскивают территорию, — подумала я, крепко сжимая свое оружие обеими руками и стараясь не шевелиться. — Господи, хоть бы кто-нибудь случайно услышал его!»

— Следующие несколько месяцев я посвящал каждую свободную минуту испытаниям и усовершенствованию своего аппарата. Я был твердо убежден, что при воздействии на мозг током определенного напряжения вся память о пережитых страданиях сотрется, психика освободится от болезненных наклонностей и пациент получит возможность начать новую жизнь, поэтому и рискнул попытать счастья со старшим мужчиной. Ваш ужас понятен, мисс Эштон, но подумайте вот о чем: можно установить, какой ток требуется, чтобы оглушить крысу, и какой — чтобы убить. Но нельзя же спросить крысу, помнит ли она электрический удар и улучшилось ли у нее душевное состояние. Для этого нужен человек — иначе как будет развиваться наука о психике?.. На сей раз я действовал с величайшей осторожностью, повышая напряжение настолько постепенно, что после судорожного припадка пациент пришел в сознание уже через считаные минуты, но о случившемся он все равно решительно ничего не помнил. И опять облегчение от меланхолии продлилось недолго. Я вызвал еще два припадка, и уже казалось, что моя теория полностью подтвердилась, когда вдруг… это был дефект аппарата — дефект, который я впоследствии устранил, но, к сожалению, слишком поздно для моего пациента… Однако клятву свою я сдержал: их смерти были не напрасными, мисс Эштон, ибо я точно установил, какой силы ток можно применять без угрозы для здоровья, и усовершенствовал свой аппарат, хотя и ценой двух человеческих жизней. Таким образом, когда возникла необходимость стереть у вас память о некоторых событиях, я уже действовал без всякого опасения. Как я говорил, это была образцово-показательная демонстрация моего аппарата; жаль только, что члены комиссии не могли при ней присутствовать… А теперь, мисс Эштон, когда я рассказал вам все с полной откровенностью, вы должны понимать, что я не причиню вам вреда. Ваше внутреннее сопротивление понятно, но подумайте о высшей пользе. Если я отпущу вас сейчас, весь мой труд пойдет насмарку, репутация моя будет погублена и клиника Треганнон разорится. Фредерик лишится наследства, а кроме всего прочего, меня наверняка повесят за убийство. Тогда как для предотвращения всех этих неприятных последствий вам нужно всего лишь подвергнуться короткой безболезненной процедуре. Ну как, вы сами спуститесь или мне подняться за вами?

Пол поплыл у меня под ногами. Я не решалась ответить из страха, что голос выдаст мою панику.

— Нет? Тогда, боюсь, мне придется вас разоружить. У вас преимущество в позиции, но я всегда считал себя неплохим фехтовальщиком. Я постараюсь не причинять вам больше боли, чем…

Слова доктора Стрейкера прервало треньканье звонка на стене за ним.

— Это Фредерик, не иначе. Я сказал, что моя встреча в Бристоле отменилась. Он не стал бы меня беспокоить без веской причины, но ему придется подождать.

Подойдя к ризничной двери, он взял из подставки тяжелую терновую трость и направился к лестнице. У меня кровь застыла в жилах.

Звонок протренькал еще раз, более настойчиво. С раздраженным ворчанием доктор Стрейкер стремительно подошел к нему и ткнул пальцем в кнопку.

— Теперь он уймется.

— Но теперь он знает, что вы здесь! — в отчаянии воскликнула я, а потом набрала в грудь побольше воздуха и истошно закричала: — Фредерик! Фредерик! — думая, что он где-то поблизости.

Но доктор Стрейкер лишь рассмеялся:

— Это электрический звонок, мисс Эштон. Фредерик находится в клинике и не услышал бы ни звука, даже если бы здесь взревел паровой свисток.

— Но он знает, что я сбежала, и непременно задастся вопросом, почему вы не руководите поисками!

— Он может задаваться какими угодно вопросами. Вас найдут без чувств в лесу, рядом с трупом предполагаемой мисс Феррарс. Фредерик до скончания дней будет винить себя, что пошел наперекор моей воле.

В несколько широких шагов доктор Стрейкер приблизился к лестнице, и мгновение спустя перила задрожали. Я подалась вперед, широко размахнулась и метнула палку, как копье, в запрокинутое лицо противника. Он попытался отбить палку в сторону, но она плашмя ударила ему в лоб; трость выпала у него из руки и со стуком скатилась на пол, а сам он схватился за поручень и соскользнул по ступенькам. Доктор Стрейкер еще не успел восстановить равновесие, а я уже стояла на прежнем месте с другой палкой в руках, сотрясаемая крупной дрожью, но теперь исполненная решимости сражаться до последнего.

— Вы не оставили мне выбора, — тяжело дыша, проговорил он. — Я нисколько не лукавил: я бы пощадил вашу жизнь, но вы лишили меня такой возможности.

Достав из жилетного кармана ключ, он повернулся к письменному столу и застыл как вкопанный:

— Это следовало предвидеть. Живо бросьте мне бумаги, пока для вас еще не все потеряно.

Я не ответила. Доктор Стрейкер скрылся под галереей, и я услышала скрежет ключа в замке. Когда он вновь появился, в руке у него был пистолет.

— Вам от меня не убежать, мисс Эштон. Обещаю не стрелять, если вы спуститесь спокойно.

Я швырнула в него палку и отпрянула от лестницы. Стук палки о каменные плиты отозвался по всей часовне эхом, которое почему-то не стихло. Лишь через несколько секунд до меня дошло: кто-то барабанит в ризничную дверь.

— Проклятье! — злобно пробормотал доктор Стрейкер.

Наступила короткая тишина, затем яростный стук в дверь возобновился, и послышались быстрые шаги. Я осторожно выглянула из-за балюстрады как раз в тот момент, когда он обернулся ко мне, бледный как полотно, с кровавой ссадиной на лбу.

— Молчите — и останетесь живы! — прошипел он, засовывая пистолет в карман сюртука, после чего приблизился вплотную к двери, но открывать не стал. — Фредерик! — проорал он. — Что это значит?

Я услышала приглушенный голос, но слов не разобрала.

— Возвращайся в дом! Я скоро приду!

Ответ явно не понравился доктору Стрейкеру.

— Фредерик! Немедленно возвращайся в дом, я требую!

На дверь снова обрушился град ударов.

Доктор Стрейкер повернул ключ в замке и весь напрягся, вцепившись в дверную ручку. Дверь, помнила я, открывалась наружу, — очевидно, он хотел оттеснить Фредерика назад и поговорить с ним в соседнем помещении. Но уже в следующий миг дверь распахнулась от сильного рывка и в лабораторию влетел Фредерик с фонарем в руке.

— Доктор Стрейкер, вы должны сейчас же пойти со мной! Мы обыскали каждый…

Он поставил фонарь на стол, неуверенно шагнул в сторону инвалидного кресла и остолбенел при виде мертвой Люсии:

— Боже правый, сэр, что вы наделали?

Доктор Стрейкер запустил руку в карман. Я попыталась закричать, но не смогла издать ни звука.

— Она погубила бы нас… и все, ради чего мы работали.

Фредерик повернулся к нему и увидел в руке у него пистолет, направленный в пол:

— Вы… вы убили ее?

— Ты бы ничего не узнал, если бы послушался меня.

Фредерик сделал шаг вперед, и доктор Стрейкер поднял пистолет, но потом вдруг плечи его поникли и рука бессильно упала.

— Довольно, — устало произнес он. — Мисс Феррарс взяла надо мной верх.

Несколько секунд он задумчиво разглядывал пистолет, а затем аккуратно положил его на стол рядом с фонарем, улыбаясь еле заметной ироничной улыбкой.

— Фредерик! — позвала я, наконец обретя дар речи.

Он стоял неподвижно и смотрел на меня как загипнотизированный, пока я на нетвердых ногах спускалась по лестнице, охваченная внезапной слабостью. Доктор Стрейкер тоже не шевелился, пока я не подошла к Фредерику. Затем он поклонился мне, протянул Фредерику руку (которую тот машинально пожал) и направился к черному застекленному шкафу, на ходу взяв со стола кожаный обруч.

— Теперь вам лучше уйти, — сказал он, надевая обруч на голову и поворачиваясь к шкафу.

Со всеми этими проводами, тянувшимися от головы и рук, он походил на верховного жреца некой странной секты, которая поклоняется электричеству. Я вновь ощутила в самых своих костях знакомую вибрацию — сначала слабая, она постепенно усиливалась. Фредерик оцепенело молчал. Я открыла рот, чтобы сказать «не надо», но слова замерли на губах. Доктор Стрейкер поднял правую руку, и в то же мгновение его подбросило в воздух, где он словно завис на долю секунды с распростертыми руками и дымящимися висками, прежде чем с грохотом рухнуть на пол.

Вибрация не прекратилась, но продолжала нарастать, и вскоре вся лаборатория гудела, точно рой разъяренных шершней. Из черного шкафа вырвались языки пламени, потом ослепительно сверкнула синяя вспышка — и внезапно наступила тишина.

Весь свет разом погас, не считая фонаря на столе да желтых огненных языков, лизавших стены. У меня запершило в горле от едкого дыма, в ноздри ударил запах паленых волос и обугленной плоти.

— Бежим отсюда! — выходя из транса, крикнул Феликс и повлек меня к двери.

Я остановилась около кресла с Люсией. Под распахнутым плащом у нее блестела моя брошь, о которой я и думать забыла.

— Мы не можем оставить ее здесь, — сказала я.

— Ничего не попишешь. Ей уже ничем не помочь, и через тоннель кресло не провезти.

Я наклонилась, чтобы отстегнуть брошь, и вдруг поняла, что не могу, просто не могу бросить здесь Люсию.

— Пожалуйста, давайте попробуем.

— Тогда придется через другую дверь. — Фредерик метнулся прочь и вернулся с фонарем и связкой ключей.

— Давайте я.

Я перекатила кресло с Люсией в дальний угол помещения и держала фонарь, пока Фредерик пробовал один ключ за другим. Из черного шкафа выпадали горящие обломки, и языки пламени расползались от них по столу. В тот самый момент, когда замок наконец щелкнул, раздался глухой взрыв, сопровождаемый яркой белой вспышкой. По полу хлынул поток жидкого огня; я мельком увидела тело доктора Стрейкера, простертое в огромной огненной луже.

— Сюда! — выкрикнул Фредерик, захлопывая за собой дверь.

Кресло тряслось и раскачивалось из стороны в сторону; когда мы остановились перед последней дверью, я смутно различила грубые каменные стены в пятнах сырости. Я снова держала фонарь, пока Фредерик лихорадочно возился с засовами и запорами. Голова Люсии завалилась набок; наклонившись, чтобы ее поправить, я заметила слабо подрагивающую жилку на шее — прерывистое биение пульса, еле уловимое взглядом, но все же уловимое.

За дверью бушевал хаос из огней, истошных криков и трезвона набатных колоколов. Все окна башни пульсировали ярким оранжевым светом; толпа людей с фонарями устремилась навстречу нам, когда мы покатили Люсию к темной громаде клиники. Кто-то узнал Фредерика и спросил, что делать.

— Доктор Стрейкер погиб! — надсаживая горло, прокричал Фредерик. Я едва слышала его сквозь рев пламени. — Уже не спасти… Подносите воду… Ломайте переходную галерею, чтоб огонь не перекинулся на дом… Бегите во все отделения… Пусть пациенты приготовятся… Выводите всех на улицу, если пожар распространится.

Стекло в одном из окон лопнуло, разлетевшись стеклянными брызгами, и страшный гул огня усилился.

— Туда, в крыло для добровольных, — задыхаясь, проговорил Фредерик. — Ее поместят в лазарет, если там еще безопасно.

Мы торопливо прошагали по гравийной дорожке, что тянулась между двумя зданиями, и остановились, едва завидев впереди дверь, из которой я выходила всего несколькими часами ранее. Старый дом был погружен во тьму, пока мы шли вдоль него, но сейчас ближайшее к башне верхнее окно вспыхнуло оранжевым светом, потом следующее за ним и следующее. Фредерик прокричал несколько слов, обращаясь к кому-то поблизости. Подбежали две служительницы и поспешно увезли Люсию. Кто-то дернул меня за рукав: повернув голову, я увидела рядом с собой Беллу, а чуть подальше Фредерика, жестами призывающего меня следовать за ним. До сей минуты я не осознавала, что лицо у меня измазано в крови, волосы растрепаны и вся одежда перепачкана, не осознавала даже, насколько я обессилена, но теперь все разом навалилось на меня, и кости мои словно налились свинцом. Тяжело опираясь на руку Фредерика, я смутно услышала, как он говорит что-то насчет постели в конюшне, и недоуменно спрашивала себя, уж не придется ли мне ночевать в руинах, пока мы не начали уклоняться от здания в сторону главных ворот.

Двери громадного дома распахивались одна за другой, и из них выскакивали люди в самой разной одежде, от парадного платья до ночных рубашек: врачи, душевнобольные, добровольные пациенты, служители и надзиратели разношерстными толпами текли в ночь, озаренную огнем пожара.

Я проснулась в незнакомой постели, под грубым колючим одеялом, чувствуя себя как после тяжелого падения с лестницы. В первый ужасный момент мне вообразилось, что я опять в лазарете и кошмар начинается снова. Потом скрипнуло кресло, и я открыла глаза. Я находилась в чердачной комнатушке с белеными стенами; в окно барабанил дождь; на столике у кровати лежали бювар и брошь, а рядом со мной сидела Белла. Клинику удалось спасти, сообщила она, но мистер Эдмунд скончался от потрясения; теперь всем заправляет мистер Фредерик, и он рвется меня увидеть.

— И да, мисс… — Она явно не знала, как ко мне обращаться. — Другая леди оказалась жива, правда она по-прежнему в беспамятстве. Ее поместили в лазарет, едва лишь опасность миновала.

Поначалу каждый шаг давался мне с огромным трудом, но после того, как я спустилась по крутой лестнице в амуничник, онемение в ногах стало потихоньку проходить. Я с содроганием отклонила предложение Беллы прикатить мне инвалидное кресло и вместо него удовольствовалась зонтиком. Снаружи все выглядело в точности как раньше, даже работники по-прежнему трудились на далеком поле у граничной стены, но в воздухе висел едкий запах гари, напомнивший мне ядовитые туманы на Гришем-Ярд. Я медленно дошла до дальнего угла клиники и остановилась там, созерцая безрадостную картину. От старого дома остался лишь уродливый остов; над руинами башни все еще курился дым; деревья вокруг почернели, опаленные огнем пожара.

Я невольно задрожала, вспомнив охваченное пламенем тело доктора Стрейкера на полу лаборатории и подумав о том, сколько людей были бы избавлены от горя и страданий, если бы Феликс Мордаунт не составил завещание в пользу Розины или если бы он вообще с ней не встретился… но, с другой стороны, тогда я не стояла бы здесь, с бюваром в руке, пытаясь решить, как мне поступить с этими завещаниями. Дождь почти прекратился; я сложила зонтик и погрузилась в глубокую задумчивость, из которой меня вывел голос Фредерика:

— Мисс Феррарс, я очень рад видеть, что вы уже на ногах.

Он был в перепачканном, измятом костюме, землисто-бледный от усталости, но тем не менее улыбался. На лице его застыло выражение спокойной решимости — или смирения? — какого я не видела никогда прежде.

Страницы: «« ... 56789101112 »»

Читать бесплатно другие книги:

Вашему вниманию предлагаются контрольные работы по географии для 10 класса....
Четыре сезона ужаса. Четыре времени года, и каждое – страшный сон, ставший реальностью. Весна – и не...
Феде пятнадцать. Он не представляет своей жизни без музыки; ненавидит отчима; страстно, но безответн...
Все результаты, излагаемые в книге, являются новыми и публикуются впервые.Речь пойдет о западноевроп...
Автомобиль не роскошь, а средство передвижения. Однако несомненные плюсы владения автомобилем могут ...
Пособие содержит информативные ответы на вопросы экзаменационных билетов по учебной дисциплине «Граж...