Мой загадочный двойник Харвуд Джон

Среда, 25 октября

Мистер Ловелл ответил со следующей почтой — добрый знак. Он назначил мне встречу в понедельник в два часа пополудни; даже посоветовал, каким поездом удобнее ехать, и порекомендовал остановиться в маленькой частной гостинице Даулиша, расположенной всего в пятидесяти ярдах от его конторы. Я надеялась вернуться вечером того же дня, но лондонский курьерский отбывает из Плимута в четыре сорок две, и я не уверена, что успею на него, — возможно, мне не хватит одного визита, чтобы убедить мистера Ловелла отдать пакет.

Люсия весь день пребывала в подавленном настроении. Когда я принималась уговаривать ее поехать со мной, она всякий раз заверяла, что совсем не против остаться здесь с дядей Джозайей. «Все в порядке, просто на душе как-то тяжело, но это пройдет», — снова и снова повторяла она. Наконец, когда мы уже собирались ко сну, я заключила Люсию в объятия и умоляюще попросила объяснить, что же такое с ней творится.

— Нет-нет, все хорошо, разве только… Я не вправе ничего требовать, но мне очень хотелось бы находиться рядом, когда ты вскроешь пакет.

— Ты имеешь полное на это право! — воскликнула я, упрекая себя за недогадливость. — Поедем со мной, и мы вскроем пакет вместе.

— Нет, одна из нас должна остаться с твоим дядей.

— Тогда я не стану вскрывать пакет до своего возвращения.

Люсия просветлела лицом и горячо поцеловала меня:

— Спасибо, Джорджина! Значит, мы скажем твоему дяде завтра утром, что мне надо ненадолго отлучиться? К слову, почему бы тебе не путешествовать под моим именем? Я про гостиницу говорю, а не про встречу с поверенным, разумеется. Ты наденешь мою одежду и возьмешь мой чемодан — тогда иллюзия будет полной, даже Шарлотта ничего не заподозрит.

Частная гостиница Даулиша,

Джордж-стрит, Плимут

Вторник, 30 октября

Столько всего надо написать, но начать следует с рассказа о встрече с мистером Ловеллом, пока она еще свежа в моей памяти. Адвокатская контора размещается в высоком узком здании из бурого камня; пожилой клерк поднялся со мной на третий этаж, и там на лестничной площадке меня сердечно приветствовал сам мистер Ловелл. Интуиция меня не обманула: он высокий, долговязый, свежий лицом и выглядит не старше двадцатипяти лет, хотя я думаю, ему по меньшей мере тридцать. Вдоль трех стен у него в кабинете тянутся книжные полки, на которых представлено поистине удивительное собрание предметов: камни, ракушки, птичьи яйца, десятки пресс-папье, рыболовные крючки, медные инструменты, куски цветного стекла, декоративные вещицы всех форм и размеров, а равно книги, втиснутые как попало. Стол был завален грудами бумаг вперемежку с книгами, многие из которых лежали раскрытые, обложкой вверх. На свету у окна стояло кресло.

— Боюсь, у нас тут все еще царит полнейший хаос, мисс Феррарс, — промолвил он, подводя меня к креслу.

Я не могла не заметить, что Генри Ловелл весьма привлекателен. У него густые белокурые волосы, слегка растрепанные, и длинное, чисто выбритое лицо; кожа на подбородке чуть красноватая, словно раздраженная бритвой. Его костюм — коричневая пара из грубого твида, с кожаными заплатками на локтях — более приличествовал бы какому-нибудь неотесанному фермеру. Молодой человек подтащил по ковру стул, уселся, вернее, живописно расположился на нем, и следующие несколько минут мы разговаривали о моем путешествии и болезни мистера Везерелла: несмотря на оброненное мистером Ловеллом замечание о «все еще царящем хаосе», скоро стало ясно, что он вот уже несколько лет ведет почти всю практику (наследственное дело моей матушки было одним из немногих, которыми мистер Везерелл занимался самолично) и что у него в кабинете всегда такой беспорядок.

К концу нашей светской беседы я исполнилась решимости поведать мистеру Ловеллу все, кроме тайны рождения Люсии, которую я обещала не раскрывать, покуда у меня остается хоть малейшая возможность заполучить в свои руки матушкины бумаги. Он внимательно, не перебивая, выслушал мой рассказ, хорошо продуманный по дороге в Плимут: как Розина сбежала от жестокого и грубого отца, вышла замуж за Жюля Эрдена во Франции (о Феликсе Мордаунте я не упомянула) и впоследствии всегда отказывалась говорить о своем детстве.

— Так что вы сами понимаете, мистер Ловелл, — в заключение сказала я, — почему я уверена, что моя матушка хотела бы, чтобы пакет оказался в моем распоряжении теперь, когда мы с кузиной встретились.

Несколько долгих секунд мистер Ловелл молчал, не сводя с меня встревоженного взора, а потом наконец произнес:

— Мне очень жаль, мисс Феррарс, но распоряжения вашей покойной матери совершенно недвусмысленны, и оговоренное в завещании условие не имеет никакого отношения к вашей кузине, мисс Эрден. Я ни минуты не сомневаюсь в том, что ваша матушка действительно хотела бы, чтобы вы получили пакет в свое владение при описанных вами обстоятельствах, но — увы! — закон вынуждает меня исполнять письменно выраженную волю, а не предполагаемые желания завещателя.

— Но в таком случае, мистер Ловелл, вы же можете хотя бы сказать мне, в чем состоит условие, оговоренное в завещании?

— Боюсь, нет. Ваша матушка, как я уже говорил, отдала распоряжения ясные и недвусмысленные. Пока ваши обстоятельства не изменятся неким вполне определенным образом, я не вправе ни отдать вам пакет, ни раскрыть подробности завещания. Если бы я не совершил непростительную ошибку, отослав вам письма Розины Вентворт, вы бы вообще не узнали о существовании пакета.

— Пока мои обстоятельства не изменятся неким вполне определенным образом, — задумчиво повторила я.

— Да, совершенно верно.

— Но если они вдруг изменятся, мистер Ловелл, как вы об этом узнаете, если моя матушка не пояснила вам, что именно имеет в виду? Значит, она пояснила?

— Ну… да, — неловко промямлил он. — Право слово, мисс Феррарс, мне не следует обсуждать с вами все это…

— Понимаю ваши чувства, мистер Ловелл, но я тоже ваша клиентка.

— Да… что ставит меня в очень затруднительное положение. — Он криво улыбнулся, и мне показалось, будто улыбкой этой он поощряет меня к дальнейшим рассуждениям.

Пока ваши обстоятельства не изменятся… Ну конечно! Как же я сразу не догадалась? Внезапно на память мне пришли слова тети Вайды, произнесенные на смертном ложе: «Ты девушка красивая… у тебя будут поклонники с серьезными намерениями… напиши мистеру Везереллу… сообщи, за кого выходишь замуж. Он объяснит… какие бумаги нужно составить…»

— Я поняла, в чем заключается условие, мистер Ловелл. Я получу пакет, когда выйду замуж или обручусь.

Вид у него сделался положительно несчастный.

— Ну… да, но…

— Но?

— Насколько я понимаю, мисс Феррарс, — сказал мистер Ловелл, бросив взгляд на мою левую руку, — вы не обручены… и не собираетесь обручиться в ближайшее время?

— Безусловно, нет.

— В таком случае, боюсь, я никак не могу отдать вам пакет.

— Но если бы я собиралась обручиться…

«С каким-нибудь любезным молодым человеком, который согласится сыграть роль моего жениха, — пронеслось у меня в уме. — С другой стороны, почему бы такового просто не выдумать?»

— Тогда вам следовало бы письменно известить меня, да. Но сама по себе помолвка, скорее всего, — почти наверняка — не удовлетворит условию, оговоренному в завещании. Больше я ничего не могу добавить, мисс Феррарс…

Почти наверняка… «Сообщи, за кого выходишь замуж», — сказала тогда тетя Вайда…

— Я получу пакет, если обручусь с каким-то конкретным человеком, — твердо произнесла я. — Мистер Ловелл, вы очень мне помогли, — может, вы сделаете последний шаг и скажете, о ком идет речь?

— Это совершенно исключено, мисс Феррарс. Я вышел так далеко за рамки дозволенного потому лишь, что именно по моей случайной вине у вас в руках оказались письма Розины Вентворт. Но одно дело — допустить оплошность по неосмотрительности, и совсем другое — сознательно нарушить свои обязательства перед клиентом. За такие вещи лишают адвокатской практики.

Последовало короткое молчание. Наши глаза встретились, и я ободряюще улыбнулась:

— Но, мистер Ловелл, вы не нарушите своих обязательств перед моей матушкой. Мне совершенно необходимо — ради собственного моего спокойствия и ради спокойствии Лю… мисс Эрден — увидеть содержимое пакета. И будь моя матушка здесь сейчас, она сказала бы вам то же самое.

— Вы вполне в этом уверены, мисс Феррарс?

— Разумеется, мистер Ловелл. Не думаете же вы, что я не знаю, чего желала бы моя родная мать?

— Я о другом: уверены ли вы, что обретете спокойствие, увидев бумаги?

— В своем письме, мистер Ловелл, вы сказали, что содержимое пакета вам неизвестно.

— Так и есть. Но… нет-нет, мне очень жаль, но это решительно невозможно. В самом деле, мисс Феррарс, больше мне нечего добавить. Не угодно ли вам чаю?

— Да, благодарю вас.

— В таком случае позвольте отлучиться на минутку. — Он с нескрываемым облегчением встал и покинул комнату.

Мне нужно всего лишь задать правильный вопрос, подумала я. Может, матушка не хотела, чтобы я вышла замуж за какого-то конкретного человека, — или не хотела, чтобы я вышла за него замуж, не прочитав прежде остальные бумаги? За некоего человека, наверняка имеющего отношение к Розине и Люсии, Томасу Вентворту и Феликсу Мордаунту… Мог ли Томас Вентворт жениться вторично и произвести на свет сына? Но тогда к чему такая секретность? Почему мама или тетя Вайда просто не предостерегла меня против брака с ним? И почему, спрашивается, матушка опасалась, что из всех мужчин королевства я выберу именно его? Она запечатала пакет по меньшей мере десять лет назад: к настоящему времени он вполне мог жениться на другой. Или умереть.

И было еще что-то… что-то, сказанное мистером Ловеллом в последнем письме, которое я привезла с собой. «В случае вашей смерти — или неких иных событий, разглашать характер которых мне строго возбранено, — пакет надлежит уничтожить не вскрывая». Неких иных событий… Безусловно, речь идет о смерти этого человека. Значит, сейчас он жив!

Но в письме говорится о «событиях», во множественном числе. Догадка осенила меня за мгновение до того, как мистер Ловелл вернулся и снова уселся напротив меня.

— Чай сейчас подадут, — промолвил он, беспокойно взглянув на листок, лежащий у меня на коленях.

— Прошу прощения за назойливость, — сказала я, — но я уже догадалась о столь многом, что вы вполне можете рассказать мне все остальное. Вам предписано отдать мне пакет единственно в том случае, если я обручусь с неким конкретным человеком… — (При этих моих словах мистер Ловелл неуловимо переменился в лице.) — А если он умрет — или если я сочетаюсь браком с любым другим мужчиной, кроме него, — вам надлежит уничтожить пакет не вскрывая. Я права?

Он застонал и обеими руками взъерошил волосы:

— Я сам во всем виноват, мисс Феррарс. Как говорится, сам себе вырыл яму. Но я не могу ответить на ваш вопрос.

— Тогда мне остается лишь посочувствовать вам, мистер Ловелл, поскольку я поклялась, что не уеду из Плимута без пакета.

— Вы чрезвычайно настойчивая девушка, мисс Феррарс. — Он страдальчески улыбнулся.

— Вероятно, вы находите мое поведение неприличным…

— Я такого не говорил, мисс Феррарс, и не подразумевал. Совсем напротив, — горячо сказал он, — вы в полном праве настаивать. Но факт остается фактом: должностная присяга обязывает меня держать пакет в своем владении до тех пор, покуда не будут выполнены условия, поставленные вашей матерью.

— Но, мистер Ловелл, если она имела намерение предотвратить мой брак с этим мужчиной, неужто она не пожелала бы, чтобы вы назвали его имя сейчас, когда уже открыли мне столь многое?

— Из вас вышел бы адвокат лучше некуда, — вздохнул он, снова ероша руками волосы. — Но все, что я могу сделать — руководствуясь искренним чувством, а не профессиональными соображениями, — это посоветовать вам всецело положиться на здравый смысл вашей матери. По крайней мере, моя оплошность послужила хоть к какой-то пользе: вы встретились со своей кузиной, к которой, судя по всему, питаете глубокую привязанность. На самом деле… я прав в своем предположении, что вы здесь скорее ради нее, нежели ради себя?

— Ради нас обеих, — ответила я, отводя взгляд в сторону и заливаясь краской.

— Но даже принимая во внимание все сказанное вами, мисс Феррарс, я решительно не понимаю, каким образом счастье вашей кузины может зависеть от содержимого пакета. Я настоятельно советую вам довериться вашей матушке и оставить все как есть… О, благодарю вас, мистер Причард! — воскликнул он, вскакивая со стула и обращаясь к пожилому клерку, возникшему в дверях с подносом.

Я обрадовалась передышке, поскольку еще не решила, как действовать дальше. Внутренний голос говорил мне, что я ничего не добьюсь, даже если открою поверенному тайну Люсии. Мне нужно либо самой угадать имя человека, за которого мне нельзя выходить замуж, либо выпытать его у мистера Ловелла — но как это сделать?

— Вы всегда жили в Плимуте, мистер Ловелл? — спросила я, когда он опять уселся.

Выражение облегчения, появившееся у него на лице, было почти комичным, и следующие несколько минут он рассказывал о себе, отвечая на мои вопросы. Он действительно вырос в Плимуте и до недавнего времени жил со своими родителями — его отец тоже держал адвокатскую контору — и двумя младшими сестрами, а две замужние сестры и брат жили в пределах двадцати миль от города. Родители несколько месяцев назад перебрались в деревню Носс-Мейо, оставив мистера Ловелла в холостяцкой квартире неподалеку от набережной Хоу. Обо всех своих близких мистер Ловелл говорил с большой любовью, и складывалось впечатление, что жизнью своей он совершенно доволен.

— Но, мисс Феррарс, — вдруг спохватился он, — я совсем забыл о своих обязанностях. Не для того же вы проделали такой путь, чтобы выслушивать мою болтовню.

— Мне интересны ваши рассказы про близких. Но действительно, у меня есть к вам еще одно дело, никак не связанное с завещанием.

— Вам нужно лишь сказать, в чем оно заключается.

— Я хотела бы узнать кое-какие сведения о двух людях: выяснить, живы ли оба, и если да, то где обретаются. Но ни один из них не должен знать о моем расследовании.

Лицо мистера Ловелла, прояснившееся при словах «не связанное с завещанием дело», снова вытянулось.

— О ком именно идет речь?

— Один из них — Томас Вентворт, — медленно проговорила я, пристально глядя на него, — отец Розины Вентворт.

— Пожалуй, здесь я сумею вам помочь, — нерешительно произнес он. — Что еще вы можете рассказать о нем?

— Он был человеком богатым — каким-то предпринимателем или финансистом — и жил на Портленд-плейс, по крайней мере с пятьдесят девятого по шестидесятый год. Его старшая дочь Кларисса сбежала из дома летом пятьдесят девятого; она и ее любовник, некий Джордж Харрингтон… оба погибли вследствие несчастного случая в октябре того же года; сообщение об этом было в «Таймс».

— Понятно. — Мистер Ловелл взял со стола листок бумаги и черканул на нем несколько строк, с видом обеспокоенным, но не сказать чтобы очень уж встревоженным. — А другой?

— Феликс Мордаунт из Треганнон-хауса в Корнуолле.

На сей раз мистер Ловелл испытал явное потрясение; он низко склонился над листком, прилежно записывая, но раздраженная кожа у него на челюсти внезапно посерела.

Я отгадала загадку, но по-прежнему оставалась в глубоком недоумении. Феликс Мордаунт мог быть отъявленным распутником, но с чего вдруг матушка вообразила, что из всех мужчин королевства я выберу в мужья именно его?

— Можно полюбопытствовать, почему он вас интересует? — спросил мистер Ловелл, не поднимая глаз от листка.

Я хотела сказать: «Потому что он тот самый человек, которого назвала в завещании моя мать», но в последний момент сообразила, что не знаю этого наверное.

— О… он дальний свойственник семьи, — ответила я со всем спокойствием, какое сумела изобразить. — Тетушка несколько раз упоминала его имя — оно вам знакомо, мистер Ловелл?

Он вскинул голову, покраснев от досады:

— Если вы знали, мисс Феррарс, то зачем же?.. — и осекся, пораженный догадкой.

— Уверяю вас, мистер Ловелл, до встречи с вами я не имела ни малейшего подозрения. И ни за что не угадала бы имя, если бы вы сами не подвели меня к правильному ответу. Но теперь, когда вы сказали мне…

Мистер Ловелл снова испустил стон и взъерошил волосы столь яростно, что я испугалась, как бы он не выдрал пару пучков.

— Вы хотя бы объясните, — наконец проговорил он, — на каком основании вы пришли к такому заключению?

— Я не могу сделать это, не выдав чужую тайну, мистер Ловелл. Но я точно знаю, почему моя матушка не хотела, чтобы я вышла замуж за этого человека… — (тут он опять неуловимо переменился в лице), — и могу заверить вас, что наше с кузиной счастье зависит от вашего согласия отдать мне пакет, как велела бы вам моя матушка, находись она сейчас здесь. Я обещаю вам — поклянусь на Библии, коли хотите, — что никто на свете, кроме меня и мисс Эрден, никогда не узнает, что вы передали мне бумаги.

Мистер Ловелл откинулся на спинку стула, взбалтывая остатки чая в чашке.

— Признаться, мисс Феррарс, я просто не знаю, как поступить. Мне иногда кажется, что зря я подался в юристы… Но факт остается фактом: условия, оговоренные в завещании, на сегодняшний день не выполнены, и я еще раз настоятельно советую вам положиться на здравое суждение вашей матери. Вы говорите, что от моего согласия зависит ваше счастье, но ведь вам, как и мне, неизвестно содержимое пакета, и вы можете ошибаться.

— Мне очень жаль, мистер Ловелл, но я не отступлюсь от своего решения.

— Этого я и боялся. Вы позволите мне взять двадцать четыре часа на раздумье?

— Я смогу увидеться с вами утром? Мне хотелось бы вернуться домой завтра же вечером.

— Увы, все утро у меня занято. Но я освобожусь самое позднее к половине третьего.

Мистер Ловелл встал и подал мне руку, приятно теплую и сухую; несколько мгновений мы стояли, держась за руки и улыбаясь друг другу.

— Вы были очень любезны, — сказала я, выходя с ним на лестничную площадку, — и чрезвычайно терпеливы — гораздо более терпеливы, чем я заслуживаю.

— Напротив, мисс Феррарс, это я восхищен вашей выдержкой. Итак, жду вас завтра, в половине третьего.

Только спустившись до второго этажа, я осознала, что еле держусь на ногах и вся дрожу от волнения.

На часах лишь девять вечера, но в гостинице стоит полная тишина — оно и неудивительно, поскольку, кроме меня, здесь всего один постоялец. Комната моя просторна и очень уютна: хозяйка гостиницы миссис Гиффорд — пожилая дама с белоснежными волосами, уложенными в затейливейшую прическу, — в высшей степени услужлива. Из моего окна видна вереница газовых фонарей, протянувшаяся вдоль пустынной улицы в одну и другую сторону.

Записав со всей возможной точностью разговор, состоявшийся в адвокатской конторе, я надела плащ и вышла на улицу с намерением прогуляться до набережной Хоу и полюбоваться морем. Но уже начинало смеркаться, в воздухе веяло вечерней прохладой, а потому я дошла только до телеграфной конторы на Ройял-Парейд, чтобы сообщить Люсии: рассчитываю, мол, вернуться домой завтра вечером (очень было странно отправлять телеграмму на собственное имя). По моем возвращении миссис Гиффорд, без дела сидевшая в холле, пригласила меня выпить чаю у камина в общей гостиной. Я хотела было отказаться, но потом мне пришло в голову, что она может знать что-нибудь о семействе Мордаунт.

Общая гостиная здесь выглядит уныло, как большинство помещений такого рода; за время путешествий с тетей Вайдой я повидала с полдюжины таких комнат, заставленных креслами и диванами эпохи Регентства, обитыми выцветшим плюшем, с обязательными подножными скамейками и маленькими столиками при каждом из них, с тяжелыми темно-малиновыми портьерами на окне и отваливающимися обоями, тоже выцветшими и тоже эпохи Регентства. Но огонь в камине весело потрескивал, и во избежание расспросов о себе (мне необходимо научиться откликаться на имя «мисс Эрден» без малейшего колебания) я сразу же поинтересовалась у миссис Гиффорд, знает ли она Мордаунтов из Треганнон-хауса.

— Мордаунты, Мордаунты… Нет, не припомню что-то, — ответила она, присаживаясь в кресло рядом со мной. — Но вот Треганнон звучит знакомо. Так называется психиатрическая лечебница в окрестностях Лискерда.

«Значит, Эдмунд Мордаунт все-таки настоял на своем», — подумала я и сказала:

— Наверное, это и есть Треганнон-хаус. А где находится Лискерд?

— Милях в двадцати к западу от Плимута, мисс Эрден, на самой границе Бодминской пустоши.

— Думаю, лечебницей Треганнон владеет семейство Мордаунт. — Еще не договорив, я заметила краем глаза, что в комнату кто-то вошел.

— О миссис Ферфакс! — Хозяйка вскочила на ноги. — Не изволите ли испить чаю с нами? Мисс Эрден, миссис Ферфакс.

Я разминулась с этой дамой на лестнице нынче днем, когда направлялась в контору мистера Ловелла. У нее по-девичьи стройная фигура и темно-каштановые волосы без малейшей седины, но лицо изможденное, с глубокими складками у рта и синеватыми сморщенными мешочками под блестящими, почти черными глазами.

Пока мы обменивались приветствиями, в гостиную вошла служанка и шепнула что-то миссис Гиффорд.

— К сожалению, я должна вас покинуть, — промолвила хозяйка. — Вы здесь располагайтесь, а Марта сейчас принесет еще одну чашку.

Вести светские беседы с миссис Ферфакс мне не хотелось, но уйти сейчас было бы невежливо, поэтому я опустилась обратно в кресло.

— Очень уютная гостиница, вы не находите, мисс Эрден?

— Да, чрезвычайно.

— И такой чудесный вид на город. Я живу в седьмом номере, этажом выше вас. Вы надолго в Плимут?

— Нет… то есть пока не знаю. А вы, миссис Ферфакс?

— Я думаю задержаться здесь еще на пару дней… Прошу прощения, мисс Эрден, — она заговорила приглушенно, — надеюсь, вы не сочтете меня навязчивой, но я невольно услышала, что вы упомянули психиатрическую лечебницу Треганнон.

У нее был чуть хрипловатый мелодичный голос, показавшийся мне смутно знакомым. Наверное, она разговаривала в холле с миссис Гиффорд перед тем, как мы встретились на лестнице сегодня.

— Да, совершенно верно.

— Я не собираюсь совать нос не в свое дело, боже упаси. Просто, знаете ли… я только что навещала там одну свою дорогую подругу.

Я приняла участливый вид, пытаясь сообразить, следует ли мне выразить соболезнование.

— О, это вовсе не тягостная обязанность, — улыбнулась миссис Ферфакс. — Моя подруга — добровольная пациентка и может покидать клинику, когда пожелает. У нее предрасположенность к нервному истощению, и она уверяет, что месяц в лечебном заведении Треганнон равносилен отдыху в Баден-Бадене.

— Значит, это не сумасшедший дом?

— О, там содержатся и душевнобольные — отдельно от добровольных пациентов, — но с ними очень хорошо обращаются. Доктор Стрейкер, главный врач, премного гордится тем, что управляет самой гуманной и просвещенной психиатрической клиникой в стране.

— А владеет ею семейство Мордаунт, — решилась заметить я.

— Да, мисс Эрден. Вы с ними знакомы?

— Нет, — ответила я слишком поспешно. — Я… э-э-э… одна моя подруга состоит в дальнем родстве с ними. А вы, миссис Ферфакс, вы знаете Мордаунтов?

— Нет, лично не знаю. Но моя хорошая знакомая общалась с мистером Эдмундом Мордаунтом, нынешним владельцем, правда дело было несколько лет назад. Я слышала, у него сдает сердце и в последнее время он редко появляется в обществе.

— Он живет в клинике?

— О да. Поместье уже много веков принадлежит Мордаунтам… но, вероятно, вам это известно, — добавила она, устремляя на меня пытливый взгляд, который, казалось, говорил: «Поверь мне, доверься». Зрачки у нее блестели, словно полированный гагат, и них горели точечные блики огня.

— Подруга немного рассказывала мне о них, — промолвила я возможно небрежнее. — Она упоминала некоего Феликса Мордаунта. Вы о таком слышали?

— Нет, пожалуй… если только вы не имеете в виду Фредерика Мордаунта, племянника Эдмунда Мордаунта. Очаровательный молодой человек; моя подруга на него не нахвалится. Он состоит в должности личного помощника доктора Стрейкера и, по всей видимости, унаследует поместье.

— Значит, у Эдмунда Мордаунта нет своих детей?

— Нет, он никогда не состоял в браке.

— А Фредерик Мордаунт?

— Он тоже холостяк, мисс Эрден… причем весьма завидный, — добавила она, глянув на мою левую руку.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, — машинально сказала я и тотчас вспомнила, как мистер Ловелл переменился в лице при словах «моя матушка не хотела, чтобы я вышла замуж за этого человека»… этого человека, этого человека… Внезапно меня осенило: да ведь миссис Ферфакс сейчас дала мне ключ от сейфа мистера Ловелла!

— Мисс Эрден?

Я осознала, что вот уже добрую минуту сижу, отрешенно уставившись в огонь.

— Покорно прошу прощения. Я несколько рассеянна… мысли заняты одним семейным делом.

— Ах, ради бога, не извиняйтесь, — сказала миссис Ферфакс задушевным тоном, располагающим к доверительным признаниям.

Я не нашлась что ответить, и между нами наступило неловкое молчание, продолжавшееся до возвращения миссис Гиффорд и служанки с чайным подносом.

Едва переступив порог гостиницы, я поняла, что совершила большую ошибку, назвавшись мисс Эрден. Позаимствовать историю жизни у Люсии я не могла, поскольку тогда она вся извелась бы от тревоги; мне предстояло играть роль сироты, еще в младенчестве потерявшей своих родителей и с тех пор проживавшей с двоюродной бабушкой в разных уголках страны. Но Люсия переоценила мои способности: я уже допустила несколько противоречивых высказываний и теперь боюсь, что миссис Ферфакс подозревает меня во лжи. Во время чаепития возник еще один неловкий момент, когда миссис Гиффорд предложила нам с миссис Ферфакс отужинать вместе, раз уж мы единственные постоялицы. Путешествуй я под своим именем, я бы непременно ухватилась за возможность поподробнее расспросить свою новую знакомую о Мордаунтах, а так я замялась и не знаю даже, как стала бы выпутываться, если бы миссис Ферфакс не сообщила, что сегодня ужинает с друзьями. Спускаясь в столовую залу вечером, я снова встретилась с ней на лестнице, — надо полагать, она шла в свою комнату переодеться.

Над крышами напротив восходит луна; со времени отъезда из Нитона я толком не видела луны, да еще такой ясной. Завтра собираюсь посетить Неттлфорд. Через залив курсирует паром до Тернчепела, а там еще мили три пешком вдоль берега; если я тронусь в путь сразу после завтрака, то вернусь задолго до половины третьего. Надеюсь, Люсия не обидится, что я не стала ждать дня, когда мы сможем наведаться туда вместе. Лучшего способа скрасить томительное ожидание не придумаешь; и конечно же, она поощрила бы такое мое желание, как поощрила бы я, возникни оно у нее на моем месте.

Счастье мое было бы полным, находись Люсия рядом со мной сейчас. Но уже завтра вечером я вернусь домой с пакетом, и мы вместе его вскроем. А потом мы покинем Гришем-Ярд и никогда больше не расстанемся. В ночь перед моим отъездом, лежа рядом со мной в постели, она сказала: «Не тревожься за меня, дорогая: что бы там ни выяснилось, в любом случае нам обеим станет легче, ведь знать всегда лучше, чем пребывать в неведении».

Странно, что ссора может принести такое счастье — ну пускай не ссора, а легкая размолвка, причем затеянная не мной, но все равно чрезвычайно огорчительная. Произошло это незадолго до отхода ко сну; мы с Люсией упаковывали чемодан у нее в комнате и уже собирались закрыть его, когда я вдруг вспомнила про бювар и брошь и сказала, что сейчас сбегаю за ними.

— Но так ты все испортишь! — резко возразила Люсия. — Шарлотта догадается, в чем дело, если заметит их отсутствие.

— Извини, Люсия, — мягко промолвила я, — но я никогда с ними не расстаюсь. Ведь это все, что у меня осталось после постигшего нас с тетушкой несчастья, — (как ты сама прекрасно знаешь, чуть было не добавила я), — и Шарлотта ничего не узнает, поскольку бювар и брошь у меня всегда хранятся под замком в ящике письменного стола.

Люсия вспыхнула от гнева, сверкнула глазами и открыла было рот, чтобы возразить мне, но потом круто повернулась и стремительно вышла из комнаты. Я услышала, как она взбегает по лестнице и хлопает дверью моей спальни. Сердце мое болезненно стеснилось, и я бессильно опустилась на кровать, терзаемая душевной мукой.

Спустя, казалось, целую вечность ее рука ласково легла мне на плечи. Подняв затуманенный слезами взор, я увидела, что Люсия принесла бювар и брошь.

— Прости меня, Джорджина, — прошептала она, притягивая меня ближе. — Когда дело доходит до исполнения роли, я становлюсь настолько требовательна к мельчайшим деталям, что порой забываюсь. Конечно, ты должна взять бювар и брошь с собой.

Я позволила поцеловать себя, но отдаться объятиям не смогла. Люсия нежно взяла меня за плечи и развернула к себе лицом. Мое счастье в твоих руках, подумала я, но можешь ли ты сказать мне то же самое?

— Мне ужасно жаль, дорогая, — сокрушенно проговорила она. — Я не хотела… знаю, что это глупо, но я с ума схожу от тревоги за тебя; если с тобой что-нибудь случится, я просто не вынесу.

— Тогда поедем с мной. Еще не поздно.

— Нет, так тебе будет только тяжелее — я имею в виду, когда придет время сказать твоему дяде, что мы собираемся жить вместе, — а я не могу этого допустить. Знаю, я веду себя глупо. Но… можно мне лечь с тобой сегодня?

— Конечно! — воскликнула я, мигом забыв о своих переживаниях. — Но что насчет Шарлотты?

— Мне нет никакого дела до Шарлотты. Я хочу провести ночь с тобой здесь, в моей постели.

Когда я расчесывала ей волосы, глядя на ее отражение в зеркале, я вдруг с изумлением осознала, что во внешности Люсии что-то изменилось с нашей первой ночи, но не сразу поняла, что именно. Туалетный столик у нее такого же размера и такой же формы, как у меня; свечи размещаются примерно так же, как тогда; обе мы в тех же самых ночных сорочках — и тем не менее… А потом до меня дошло: в тот первый раз я была совершенно ошеломлена нашим сходством и ничего, кроме него, не видела; теперь же я замечала лишь едва уловимые различия между нами: в разрезе и посадке глаз, в очертании скул, в выражении лица… Никакой я не Нарцисс, подумала я, преисполняясь радостью. Мы с ней разные, вот почему нас влечет друг к другу. Наши взгляды встретились в зеркале, и Люсия изобразила губами поцелуй, словно угадав мои мысли.

— Люсия, где бы тебе хотелось поселиться?

— А тебе, милая?

— Где-нибудь у моря. Но я буду счастлива там, где будешь счастлива ты.

— Ты прямо говоришь моими словами. Раньше я думала — и, помню, сказала тебе в первый же день нашего знакомства, — что хочу лишь одного: прочно обосноваться в одном месте и никогда уже не уезжать оттуда. Но на самом деле я всегда хотела этого… — Она взяла мою руку и прижала к своей груди. — И где бы мы с тобой ни жили вместе, здесь всегда будет наш дом.

Ее грудь волновалась под моей ладонью; сердце у меня так и заходилось. Люсия встала и оказалась в моих объятиях; наши тела слились, наши губы соприкоснулись и разомкнулись, и меня захлестнуло невыразимое блаженство. Мои руки двигались словно по собственной воле, лаская, исследуя, замирая, восхищаясь. Люсия прильнула ко мне теснее, и я ощутила мягкое давление ее языка на мой, но потом она отстранилась, держа меня за талию, и пытливо вгляделась в меня огромными встревоженными глазами. Нас обеих колотила дрожь.

— Прости меня, — выдохнула она. — Ты только не подумай… что мне этого не хочется… мне безумно хочется, но…

— Но?..

— Я была жестока к тебе, жестока и несправедлива: ведь в моих жилах течет кровь Мордаунтов.

— Люсия, милая Люсия, мне все равно, чья кровь течет в твоих жилах. Значение имеет лишь то, что я люблю, обожаю тебя, и покуда ты тоже меня любишь…

— А что будет, если я разлюблю тебя?

— Тогда я умру, — сказала я более серьезно, чем намеревалась. — Но я никогда не пожалею, что любила тебя. И кровь Мордаунтов совершенно ни при чем: просто ты переживаешь из-за пакета. Вспомни, ты же сама говорила: нам ничего не страшно, пока мы вместе.

— Ты бесконечно добра ко мне. Вот когда я буду все знать… Но я все равно хочу остаться с тобой сегодня, только…

— Конечно. — Я нежно поцеловала Люсию. — А можно мы не будем гасить свечу? Я хочу тебя видеть.

— Да, моя дорогая.

Я была бы вполне счастлива просто лежать рядом, но она заключила меня в объятия и притянула к себе.

— Вот он, наш постоянный дом, — сонно пролепетала она, — а когда ты вернешься из Плимута… — Веки ее сомкнулись, губы тронула безмятежная улыбка, и уже через несколько минут она крепко спала.

Но я, пока не погасла свеча, лежала без сна, тихо лаская свою возлюбленную, вспоминая нашу первую ночь, когда большего счастья мне не мыслилось, и мечтая о грядущем блаженстве.

Частная гостиница Даулиша

Вторник, 31 октября 1882

Сейчас соберусь с духом и начну с самого начала, — возможно, это поможет мне решить, что делать дальше.

Прошлой ночью я спала плохо — луна светила прямо в лицо, но задергивать портьеры мне не хотелось — и проснулась с головной болью и без всякого аппетита. На пароме меня сильно мутило, но на душе стало легче, когда я сошла на сушу и зашагала в Неттлфорд по дороге, пролегающей вдоль побережья через широкие луга, — похожая местность простирается за Чалом, только берега там выше и круче. Неттлфорд всегда представлялся мне уменьшенной версией Нитона, с мощеными улицами, почтовой конторой и гостиницей вроде «Белого льва», но оказался крохотной деревушкой, состоящей из десятка домишек, разбросанных вокруг заколоченной церкви. Несколько из них явно пустовали; над крышей одного вился дымок, но, когда я приблизилась к воротам, во дворе истошно залаяла собака. Дверь дома приотворилась, резкий голос приказал собаке замолчать, потом в щель выглянула угрюмая седая женщина и подозрительно уставилась на меня:

— Что вам угодно?

— Я ищу дом, где жил доктор Феррарс. Дело было давно, около двадцати лет назад, но, возможно, вы помни…

— Таких здесь нет, — перебила женщина и решительно закрыла дверь; двинувшись дальше, я заметила, как в окне шевельнулась занавеска.

Я дошла до церкви, не встретив по пути никаких других признаков жизни, и остановилась у арочного входа на старое запущенное кладбище. С минуту я задумчиво разглядывала заросшие бурьяном могилы и потрескавшиеся надгробия в пятнах лишайника, а потом внимание мое привлекло имя, похожее на Феррарс.

Я отодвинула засов и толкнула деревянную калитку. Ржавые петли пронзительно заскрипели, к моим ногам посыпались трухлявые щепки. Открылась калитка ровно настолько, чтобы я смогла протиснуться в щель.

Высеченное на камне имя оказалось не Феррарс, а Феннар — Марта Феннар. «Отошедшая в мир иной…» — все прочее обвалилось. Многие надписи было совсем не разобрать, но среди кустов у противоположной ограды, шагах в двадцати впереди, виднелось сравнительно новое надгробие: под наростами лишайника тускло блестел розоватый мрамор. Утаптывая густую траву, я пробралась к нему.

СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ

Розины Мэй Вентворт

род. 23 ноября 1839

ум. 6 марта 1861

горячо любимой кузины

Эмилии Феррарс

МИР ПРАХУ ТВОЕМУ

Описывать последовавшие часы мучительных раздумий не имеет смысла. Я прибыла в контору мистера Ловелла на полчаса раньше назначенного времени, твердо уверенная в одном: я не могу вернуться в Лондон, пока не завладею пакетом и не узнаю, что в нем находится. Я безостановочно расхаживала по приемной под беспокойным взглядом клерка, чьего имени не помнила, пока наконец не услышала быстрые шаги на лестнице.

При виде меня Генри Ловелл расплылся в улыбке, но уже в следующий миг лицо его приняло встревоженное выражение.

— Что-нибудь случилось, мисс Феррарс? — спросил он, проводя меня в кабинет. — Вы так бледны, словно… словно увидели призрака.

Так оно и есть, подумала я.

— Да, я сегодня испытала сильнейшее потрясение… открылись новые обстоятельства, вынуждающие меня еще тверже настаивать на том, что мне необходимо ознакомиться с содержимым пакета.

— Понятно. Но сначала вы должны подкрепиться. Может, бокал вина? Чашку чая? Кусочек кекса?

— Благодарю вас, я ничего не хочу. Мне нужен лишь пакет, оставленный моей матушкой.