Ласковый голос смерти Хейнс Элизабет
— Я даже не понимала, что именно так выглядит депрессия.
Нахмурившись, он наклонился вперед и уставился в землю.
— В том нет ничего постыдного. У многих бывает депрессия. Об этом нелегко говорить.
Я пристально посмотрела на него, вдруг подумав, отчего мне ни разу за те одинокие дни не пришла в голову мысль, что я могу никогда больше не увидеть Сэма.
— Когда вас выпишут, — сказал он, — можете пожить у меня, если хотите.
— Нет, спасибо, — машинально ответила я.
— Вряд ли они отпустят вас домой, по крайней мере в ближайшее время. А если вы станете жить у меня, вас могут отпустить раньше. Мы будем вам рады, даже если вы все время будете ворчать и скандалить.
— Спасибо! — сказала я.
— Пожалуйста.
Я невольно улыбнулась.
— Жена моего отца, Айрин, — хороший повар. И еще она профессиональная сиделка, так что с ней вам ничто не грозит. Ей уже не терпится начать вас кормить. Ей нужен подопытный кролик.
— Вы этим пытаетесь меня заманить?
— Я просто неуклюже вас уговариваю. Ну так что?
Сперва я не ответила, пытаясь представить, как возвращаюсь домой и запираю дверь. Казалось, именно так лучше всего будет поступить, именно такой путь выбрать… Но что-то меня пугало.
Сэм снова поерзал на скамейке.
— Аннабель, помните тех умерших? Тех, кого нашли разложившимися в своих домах? Вы работали с материалами о них, помните?
Я кивнула, хотя уже давно о них не вспоминала.
— Помните Рашель? Помните Шелли, женщину, что вы нашли в соседнем доме? И тех двоих, которых обнаружили перед самым началом расследования? Помните, что мне звонила одна из жертв и сообщила, где искать другую?
Я хмуро выслушивала подробности, пытаясь удержать ускользающие воспоминания.
— Полиция до сих пор ищет виновного, Аннабель. Думаю, это именно тот мужчина, с которым вы встречались. Он что-то с вами сделал, и вы пошли тем же путем, что и все эти люди.
— Но…
Почему я так плохо соображаю, почему так путаются мысли?
— Но я была… счастлива.
— Вы были счастливы, умирая от голода?
— Нет, не так. — Я покачала головой. — Как будто… не знаю, как будто я куда-то уплывала.
— Но вы не хотели умирать?
— Вряд ли. Я не собиралась покончить с собой. Мне просто хотелось спать.
— Но если бы я вас не нашел, вы бы умерли.
— Это вы меня нашли?
— Я звонил вам, но телефон был выключен. Я послал эсэмэс, а несколько часов спустя пришел странный ответ — будто вы собираетесь уйти и хотите, чтобы вас оставили в покое. В конце концов я поехал к вам. Задняя дверь была не заперта, а ваша кошка сходила с ума.
— Кошка?
— Не беспокойтесь. Я каждый день приезжал и кормил ее. Чудесная кошка. Как ее зовут?
Кошка. Я изо всех сил пыталась вспомнить нужное слово и уже почти сдалась, когда оно вдруг возникло в голове.
— Люси. Ее зовут Люси.
— Что ж, все лучше, чем Киска, — единственное, что смогла придумать Айрин.
Окружающие цвета вдруг показались слишком яркими — зелень травы, красные и золотистые листья на дереве и небо, настолько голубое, что заболели глаза.
— У меня умерла мама, — сказала я. — Такое чувство, что с тех пор прошли годы.
— Это случилось всего две недели назад, — ответил он. — Мне очень жаль. Я знаю, какое это горе, — я тоже через него прошел. Вам нужно время и всесторонняя поддержка.
— Мне многое надо сделать…
— Я могу вам помочь. Все нормально, я говорил с работниками больницы насчет вашей мамы. Они сделают все необходимое, и похороны можно отложить, пока вы не будете готовы.
Солнце зашло за облако, и внезапно похолодало. Я поежилась, обхватив себя руками.
— Хотите вернуться?
Обернувшись, я посмотрела на пожарный выход и здание отделения:
— Нет. Можно еще немного тут побыть?
Он широко улыбнулся, и я улыбнулась в ответ.
— Все будет хорошо, — сказал он.
— Конечно, — кивнула я. — Беспокоиться не о чем.
Наклонившись, он дотронулся до моей руки, а потом погладил меня по колену.
Колин
Рашель появилась в моей жизни через месяц после Жюстин.
В промежутке я отдавал все свободное время учебе, выпивке и порнухе. Единственными занятиями, которые я в тот период посещал, был курс НЛП Найджела; и каждый вечер после работы я все дальше углублялся в предмет, расширяя свои познания в таких областях, как гипноз, мысленное воздействие и внушение. Я сидел за компьютером допоздна, пока один лишь его вид не становился невыносимым, а потом брал в спальню DVD и смотрел порно вплоть до неизбежного завершения.
Теперь я знал, в чем суть, знал и понимал с удивительной ясностью: это мое призвание, именно для этого я был рожден, и все случившееся в моей жизни до сих пор — лишь прелюдия к этому моменту.
Я встретил Рашель, гуляя воскресным утром в парке в Бэйсбери. Был ясный день, прохладный и солнечный — один из тех, когда в парке полно народу, отчего я сперва даже решил туда не ходить. Но в тот день был крупный футбольный матч, и в итоге все дма или в пабе наблюдали за игрой по телевизору. Все, кроме Рашель и меня.
Она сидела на скамейке на полпути к вершине холма, и меня тут же привлекло ее телосложение, а также тренировочные штаны, кроссовки и бесформенная кофта с капюшоном, болтавшаяся на плечах.
Я прошел мимо, но она не обратила на меня никакого внимания. Набравшись уверенности, я повернул назад и сел на скамейку рядом с ней.
— Привет, — сказал я.
Она не ответила, лишь бросила взгляд в мою сторону и нервно улыбнулась. Похоже, она не привыкла, что с ней заговаривают, не привыкла привлекать к себе внимание — зато привыкла скрываться.
— Хороший денек, — сказал я.
— Угу, наверное, — слегка хрипло ответила она.
— Вышли пробежаться?
— Угу.
— Я могу взбежать на этот холм за тридцать пять секунд.
Я понятия не имел, возможно ли подобное вообще, просто случайным образом назвал число, но мой трюк сработал — как будто я повернул выключатель, и она тут же оживилась:
— В самом деле? Тридцать пять? У меня получается только за шестьдесят. На прошлой неделе было так.
— Вы в хорошей форме, — сказал я.
— Нет, — ответила она. — Я слишком… — Она не договорила.
— Вы следуете своим путем, — сказал я. — Каждый день — шаг к вашей цели.
Она удивленно взглянула на меня. Голубые глаза казались слишком большими на ее худом бледном лице.
Я осторожно положил ладонь ей на плечо, — похоже, настал самый подходящий момент. Она слегка вздрогнула, но не отодвинулась. Под пальцами чувствовались кости, словно от ее скелета меня отделяла лишь серая шерстяная ткань.
— Все правильно, — сказал я. — Все, о чем вы думаете и что чувствуете, — правильно. Вы выбираете верный путь.
— Да, — кивнула она.
— Вы можете принять решение, — продолжал я. — Вы можете выбрать, что произойдет и как произойдет.
— В самом деле могу? — спросила она.
— Вы знаете, что все правильно, — ровным голосом говорил я, не сводя с нее взгляда. — Вам следует сделать то, что нужно, в нужное время.
— Я должна точно знать, что все получится, — сказала она.
— Все получится. Вы сами можете сделать выбор, и как решите, так и будет. Больше вам знать ничего не нужно.
Несколько минут спустя она уже вела меня в квартиру, которая находилась в доме через несколько улиц. Мы прошли мимо паба, где было столько народу, что часть высыпала на улицу с пластиковыми стаканами в руках. Взгляды всех были устремлены на экраны больших телевизоров внутри заведения, и ход игры легко было определить по всеобщим радостным возгласам и разочарованным вздохам. Когда мы подходили к двери, я слышал восторженные вопли, доносившиеся из соседних квартир, а может быть, даже из паба.
С тех пор как она медленно поднялась со скамейки в парке и пошла вперед, мы не произнесли ни слова. Она молча отошла в сторону, пропуская меня внутрь. Полностью разочаровавшись в жизни, она теперь во всем соглашалась со мной. Я помог ей найти тот путь, который она подсознательно выбрала для себя сама. Я помог ей покончить с жалким существованием, просто позволив ей сделать то, что она и так считала нужным. Я помог ей трансформироваться.
Аннабель
В конце концов меня выписали. Им так и не удалось докопаться до сути случившегося, но, поскольку я явно выздоравливала, меня отпустили при условии, что я буду жить вместе с другом. Мне дали направление на регулярные амбулаторные обследования и написали письмо, которое я должна была отдать своему лечащему врачу.
Сэм пришел за мной и отвез в свой дом на Китс-роуд. Я вспомнила, что уже видела это здание из окна своей машины в тот день, когда маму положили в больницу. Казалось, с тех пор прошла целая жизнь.
Я почти не разговаривала. Сэм пытался меня расспрашивать, но я не отвечала, и, видимо, он наконец сдался. Я боялась всего на свете, боялась, что меня одурманили лекарствами и я не могу нормально соображать, не могу сосредоточиться. В больнице не было ничего хорошего, но в мире за ее стенами в каком-то смысле было еще хуже.
«Меня не должно здесь быть, — думала я. — Я должна быть уже мертва. Может, я призрак? И именно так это и выглядит?»
Сэм жил со своим отцом Брайаном, бывшим военным, который большую часть времени проводил в обществе ветеранов, выпивая с друзьями, и его женой Айрин, которая в свое время работала сиделкой у матери Сэма. Веселая и жизнерадостная, она была совсем не похожа на мою маму. Они приняли меня без всяких вопросов, предложив маленькую свободную комнату, за которую Арин извинилась, как только я искренне поблагодарила за то, что с их помощью меня выписали из больницы.
Сэм показал мне спальню наверху, где стояла узкая кровать с покрывалом в цветочек и плюшевой игрушкой на подушке.
— Я вас оставлю, — сказал он. — Располагайтесь. Хотите чая?
— Может, попозже, — ответила я. — Я хочу спать.
Оставив дверь открытой, он спустился вниз. Прикрыв дверь, я легла на кровать и закрыла глаза.
На следующий день позвонил Фрости и спросил, не хочу ли я кое с кем поговорить. Сэм ушел на работу, оставив со мной Айрин, и без него я чувствовала себя брошенной на произвол судьбы.
— Пожалуй, да, — сказала я. — Я вообще ничего не знаю.
Он пришел с женщиной-полицейским, которую я раньше не знала и чье имя я забыла через минуту после того, как она представилась. Мы сели в гостиной. Айрин приготовила чай и поставила перед нами поднос с домашним яблочным пирогом, без умолку болтая о погоде, дорожных работах в центре города и участниках танцевального конкурса этого года. Когда она наконец ушла, нам показалось, будто мы оглохли.
— Аннабель, вы неплохо выглядите, — сказал Фрости. — Как вы себя чувствуете?
— Прекрасно, — машинально ответила я.
— Не волнуйтесь, — улыбнулась женщина. — На данном этапе нам пригодится все, что вы сможете вспомнить.
— Я ничего не помню.
— Сэм говорил, что вы встречались с мужчиной. С ангелом. Помните?
Я закрыла глаза. Мне очень хотелось им помочь. Мне хотелось вспомнить.
— Просто обычный мужчина. Но он был со мной очень любезен, и с ним было хорошо и спокойно.
— Он пригласил вас к себе?
— Нет. Я поехала домой. И на небе светилась радуга.
Я хотела добавить, что радуга была знаком от моей мамы, знаком, что ему можно доверять, что это она послала его, чтобы он обо мне позаботился, но удержалась. Они все равно бы не поняли. Они просто посмеялись бы надо мной.
— Что случилось, когда вы приехали домой?
— Ничего. На следующее утро я снова поехала в город. Я разговаривала с вами по телефону.
— Я помню, — ответил Фрости. — Где вы были, когда мы говорили по телефону?
— На автостоянке. Я собиралась пойти в похоронную контору.
— Вы помните, как туда ходили?
— Нет. — Я закрыла глаза, изо всех пытаясь представить всю картину. — Я помню, что шла в сторону конторы, а он стоял и ждал меня.
Я посмотрела на Фрости. Он наклонился вперед, зажав руки между колен, и я вдруг вспомнила, что говорил Сэм во время одного из визитов в больницу. Накануне вечером он встречался с Райаном Фростом, и Райан рассказывал ему, будто его отец очень озабочен и встревожен, будто он что-то упустил во время того телефонного разговора, когда я стояла на автостоянке у торгового центра. Видимо, что-то уже тогда показалось ему странным, и он считал своим долгом что-то сделать, попытаться меня найти.
— Можете сказать, как он выглядел? — Теперь вопросы задавала женщина, имени которой я не запомнила.
«Это был ангел, — подумала я. — Как описать ангела? И для каждого он выглядит по-своему».
— Нет. — Я покачала головой. — Просто… Обычный мужчина.
— Он был выше вас ростом?
— Не помню.
Я наблюдала за Фрости, с набитым ртом уплетавшего яблочный пирог Айрин.
— О чем вы говорили? — спросила женщина.
— Не помню.
— Он просил вас пойти вместе с ним?
Я почувствовала, как к глазам подступают слезы — не оттого, что я не могла ничего вспомнить, но от ее настойчивых расспросов. Мне казалось, будто я подвожу их всех — подвожу Фрости, подвожу Сэма, Брайана и Айрин, которые были ко мне так добры.
— Аннабель?
— Я ничего не помню.
— Ладно, — сказала женщина, имени которой я не знала.
Она мне не нравилась. Ее сочувственная улыбка, блестящие волосы и белые зубы вызывали у меня головную боль.
— Я хочу спать. Я очень устала.
Встав, я вышла из комнаты. Айрин стояла в дверях кухни, и вид у нее был неловкий и суетливый. Похоже, она подслушивала у двери и отскочила, лишь когда я вышла, и не успела напустить на себя невинный вид. Взглянув на нее, я поднялась к себе. Мне было все равно, подслушивала она или нет, — мне нечего было от нее скрывать, кроме жалкого состояния моего мозга, неспособного вспомнить, что со мной случилось.
Я легла на кровать, слушая, что говорят обо мне внизу.
— Пока еще слишком рано, — твердил Фрости. — Хотя я думал, что она поправляется.
— Она действительно поправляется, — сказала Айрин. — Ей столько пришлось пережить! Просто ей надо немного отдохнуть.
— Нам придется еще раз ее расспросить, — сказала женщина. — Мы вернемся, может быть, завтра. Вдруг она что-нибудь вспомнит.
— Нет, — ответила Айрин. — Если она что-нибудь вспомнит, мы вам позвоним.
— Вряд ли это нас устроит, — заявила женщина. — Поймите, миссис Эверетт, — расследуются убийства. Нам нужно собрать как можно больше информации. Мы знаем, что делаем.
— Не знаете, — возразила Айрин. — Я не позволю вам мучить бедную девочку.
— Послушайте, — сказал Фрости, — так мы ни к чему не придем. Спасибо вам большое за ваше время и за пирог. Надеюсь, вы позвоните мне, скажете, как у нее дела? Пусть отдыхает, сколько потребуется.
Айрин с грохотом захлопнула за ними дверь.
«Неужели она на меня разозлилась?» — подумала я.
Колин
По вечерам я возвращался к своим конспектам по биологии, сравнивая записи с фотографиями.
Временами, когда настроение соответствует, я выбираю подходящий фотоальбом и ставлю его в качестве фонового слайд-шоу, занимаясь домашними делами. Все мирно и спокойно. И никаких звуков.
Шелли разложилась быстрее всех, возможно, из-за того, что в ее доме было теплее. Возможно, на химический состав телесных жидкостей повлияло и лекарство, которое она принимала. Во всяком случае, у нее отвалилось предплечье — сухожилия, которые обычно еще долго удерживают кости на месте после того, как исчезнет плоть, подвели ее, так же как при жизни ее подводило тело.
Я смотрел на свои записи по тафономии — науке о процессах, происходящих в теле человека или животного после смерти. Тафономические процессы не ограничиваются разложением, которое подразделяется на четыре или пять стадий, смотря какую книгу читать (стадия свежего трупа, вздутия, гниения — иногда ее делят на активное, или «влажное», гниение и продвинутое гниение — и стадия сухих останков), но также может включать иные процессы, в том числе связанные с внешним воздействием. Поэтому поедание падали, питание личинок мух, действие огня и каннибализм также относят к тафономическим процессам.
Меня всегда восхищала роль, которую играет в этом природа. Следует ли отделять деятельность человека от тафономических процессов, считая ее вмешательством? Я вполне могу считать поедание трупов животными частью процесса, поскольку животные обладают естественным инстинктом питания падалью, но как быть с каннибализмом? Куда интереснее наблюдать процесс без человеческого вмешательства, позволив природе без помех делать свое дело. Но, с другой стороны, сейчас все так или иначе подвержено человеческому влиянию, так уж устроен мир. Даже если оставить труп в уединенном месте, без человеческого влияния не обойдется — парниковые газы, озоновая дыра, кислотные дожди ускорят разложение наряду со всеми природными факторами. И потому практически невозможно отделить естественное от искусственного.
Жаль, что мне не с кем это обсудить. Будь жив отец, он наверняка бы заинтересовался. Его бесконечно восхищала природа, и, видимо, его интерес передался мне. Во время долгих воскресных прогулок, на которых настаивала мать, чтобы она «могла отдохнуть», он рассказывал о единстве всего живого, о прекрасных и поэтичных структурах и системах жизни и смерти. Все имеет свою цель, и все имеет свое место, право на существование, некую функцию. Жизнь и смерть, бесконечный самовоспроизводящийся цикл, танец, в котором все па естественны и природны. Ничто не исчезает, ничто не пропадает зря, ничто не оказывается не на своем месте. Все перемены случаются в нужное время и по определенным причинам.
Сегодня утром Вон сказал, что наша встреча в обед откладывается. Он звонил из дому, так и не заставив себя пойти на работу. Похоже, с Одри они расстались навсегда, и Вон слишком расстроен, чтобы думать о чем-либо еще.
— Ну просто никак не пойму, — жаловался он по телефону. — У нас все было так хорошо…
Мне хотелось высказать предположение, что началом конца стал тот момент, когда он счел Уэстон-сьюпер-Мэр подходящим местом для романтического уик-энда, но я придержал язык.
Меня особо не мучит совесть по поводу моих намерений увести Одри у Вона, хотя, если задуматься, порой отвлекают мысли о ее теле и о том, что с ним может стать. Но сейчас они полностью заняты другим — теперь Одри одна, и, скорее всего, ей нужен тот, кто мог бы ее утешить или хотя бы развлечь.
Если вспомнить, раньше, еще до Жюстин, мне хотелось иметь подружку. Неужели и теперь то же самое? Неужели я устал от танцев со смертью и хочу вернуться к непредсказуемости и отчаянию, которые несет с собой жизнь? Да, отчасти мне хочется ее трахнуть. Отчасти. Но есть и кое-что еще.
Имея дело с подавленными, безвольными и неуравновешенными людьми, я быстро понял, что нет никакого смысла использовать мои методики с теми, кто еще не осознал свой путь и не сделал по нему несколько шагов. Это просто не могло сработать, и, какие бы изменения в процедуру я ни вносил, они ничего не значили. Именно тогда я научился выбирать подходящих людей. Но теперь я понимаю — интерес пропадает не потому, что, увидев одно разлагающееся тело, можно считать, видел все, а, скорее, потому, что мой выбор крайне ограничен. Появись у меня возможность выбирать случайным образом, было бы куда веселее.
Так что, возможно, суть не в том, чтобы помогать тем, кто уже выбрал свой путь, а в том, чтобы аккуратно подталкивать к нему других.
Покончив с домашними делами, я впервые за много месяцев захожу в «Фейсбук». Мне доводилось заводить аккаунты под разными именами и по разным поводам, но сейчас я иду прямиком в свой личный профиль. Я не пытался искать или добавлять друзей, за исключением настоявшего на этом Вона, который остается единственным моим контактом. Его страница гордо сообщает, что он «находится в отношениях» с Одри Мэдисон. Я щелкаю мышкой по профилю Одри, где столь же гордо статус ее отношений утверждает, что «все сложно».
К моему удивлению и радости, профиль Одри доступен; в разделе информации я обнаруживаю адрес ее электронной почты и целый список фильмов, которые ей нравятся (в основном ужастики и триллеры), узнаю, что ее музыкальные вкусы лучше всего описываются как эклектичные (Саймон и Гарфанкел, «Металлика», «Битлз») и что она училась в школе в Нортхэмптоне, а затем в университете в Лестере. В списке текущих интересов — кулинария и занятия в спортзале. Увы, она решила не заполнять ту часть профиля, где говорится о работе. Я перехожу к списку друзей (всего триста семнадцать) и просматриваю перечень имен.
У десяти друзей указана в качестве места работы компания «Арнольд и партнеры», Брайарстоун. Я щелкаю по ссылке на страницу компании; это бухгалтерская фирма в центре города. Вернувшись к списку друзей Одри, я сохраняю в памяти имена сотрудников «Арнольда», после чего иду на стену Одри и вижу там сообщение за прошлую пятницу:
Шерил Данн: Надеюсь, ты хорошо провела выходные, дорогая. Увидимся в понедельник в офисе.
Поиск компании «Арнольд и партнеры» приводит меня на их домашнюю страницу, которая услужливо содержит карту «Как нас найти» и часы работы.
Вернувшись на стену Одри, я читаю разнообразные обновления статуса, лайки и комментарии. Вчера Одри писала:
Не могу дождаться дня рождения Адель вечером в пятницу. Давно не виделись, а мне сейчас нужно хорошенько отвлечься.
Ниже виднеются комментарии некоторых ее друзей:
Лара Смит: Будет здорово тебя увидеть. Во сколько собираемся в «Лучано»?
Клэр Маклеод: Лара — столик заказан на 8.
Лара Смит: Спасибо, до встречи!
Шерил Данн: Пока-пока.
Адель Бэбикейкс Стрэйчен: Очень рада. Приходи.
Вернувшись к интернет-поиску, я выясняю, что в Брайарстоуне есть заведение под названием «Лучано» — итальянский ресторан в самом центре города, на Маркет-сквер, где находятся также три бара и один из самых больших ночных клубов.
После этого я наконец позволяю себе вернуться к фотографиям Одри — всего двенадцать альбомов, три из которых услужливо помечены как фото с летних отпусков за последние несколько лет.
Я начинаю с самого старого — «Кос, август 2009». Но прежде встаю, снимаю брюки, аккуратно складываю их на вешалке и убираю в шкаф. А потом весь вечер дрочу на множество сладостных фото Одри в бикини. Она больше не принадлежит Вону. Для нее все стало «сложно», но для меня — чудесным образом упростилось.
Она моя.
«Брайарстоун кроникл»
Октябрь
Найдено тело бывшего председателя совета
Прибывшая вечером в субботу в дом на Ньютон-лейн полиция обнаружила разложившиеся останки еще одного человека, пожилого мужчины, предположительно бывшего председателя городского совета округа Брайарстоун, 92-летнего Джорджа Армстронга. По словам представителя полиции, соседи сообщили об исходившем из дома сильном запахе.
Мистер Армстронг являлся членом совета с 1975 по 1988 год, после чего ушел в отставку. Он избирался председателем совета в 1980 и 1985 годах и, как считается, сыграл главную роль в обеспечении будущего сотен рабочих Ленгриджской бумажной фабрики, которым угрожало сокращение в 1980 году.
Сосед, пожелавший остаться неизвестным, сообщил, что мистера Армстронга долгое время никто не видел: «Обычно он выходил на прогулку и всегда здоровался. Я не видел его уже несколько месяцев и думал, что он в больнице или в доме престарелых».
По словам Марджори Бейкер, проживающей на Ньютон-лейн, она думала, что мистер Армстронг уехал к родственникам в Австралию. «Ужасно, что в наше время никто не замечает, что тебя больше нет, — сказала миссис Бейкер. — Людям следует лучше заботиться друг о друге».
Джордж
После смерти Вилетт я понял, что больше никогда не будет так, как раньше. Я звал ее Ви. Пятьдесят девять лет она была моим солнцем, моим лучом света, моей радостью. Ради нее я жил, так же как она жила ради меня.
Мы познакомились, когда мне было двадцать два, — как оказалось, совершенно случайно. Я отправился в увольнение на берег, всего на два дня, а потом возвращался назад в море. Был февраль, и озеро покрылось льдом. Я шел домой наперерез через парк — кажется, ходил в магазин за сигаретами или какими-то покупками для мамы. Возле озера я увидел группу девушек, которые дурачились и смеялись, толкая друг друга. Что-то взлетело в воздух, и его подхватил ветер, унося в сторону озера, — что-то ярко-голубое, словно крыло экзотической птицы.
А потом девушки, смеясь, убежали прочь, и на берегу осталась она одна.
Голубой предмет — как впоследствии выяснилось, шелковый шарф, который подарили ее матери-француженке в Париже еще до войны, шарф, на который юной Ви запрещалось даже смотреть, не говоря уже о том, чтобы выносить его из дому и тем более надевать, — одиноко лежал в лужице ярдах в десяти от берега.
Прежде чем я успел прийти девушке на помощь, она поставила на лед сперва одну ногу, а потом другую и решительно, но осторожно направилась к середине озера. В свои восемнадцать она была легкой как перышко, но все равно лед, таявший с каждым днем под слабыми лучами февральского солнца, оказался тоньше, чем в прошлые выходные, когда она каталась на коньках.
Нас разделяло около ста ярдов, когда лед треснул. Я увидел ужас на ее лице, услышал крик, прежде чем лед треснул еще раз и поддался. Девушка провалилась по грудь — к счастью, там было неглубоко, — но все равно она судорожно цеплялась за край полыньи, не зная, как выбраться.
— Я иду, не бойтесь! — крикнул я, как будто от этого ей стало бы легче посреди ледяного озера.
Сбросив шерстяное пальто, джемпер, который мама связала мне на Рождество, и рубашку, я скрепил их рукавами. Длины не хватало, так что пришлось снять и майку. И все это время я видел, как синеет ее лицо. Наконец я велел ей намотать конец на руки, после чего вытащил ее на берег.
Мы оба дрожали, — естественно, она сильнее меня. К тому времени собралась небольшая толпа, в том числе мой брат Том, который пришел узнать, куда я подевался. Он отдал мне свое пальто, а кто-то еще снял свое и накинул на девушку.
Ее забрали в больницу, но ничего страшного с ней не случилось. Ей даже удалось вернуть шарф в шкаф матери, прежде чем его пропажу обнаружили бы.
На следующий день я зашел к ней перед возвращением на корабль, и она сказала, что я спас ей жизнь. Мне лично это не казалось чем-то серьезным, — в конце концов, что мне еще было делать, не оставлять же ее погибать? Но к тому времени я уже успел рассмотреть ее прекрасные большие серые глаза и ямочки на щеках, когда она улыбалась.
Мы поженились в сорок третьем, когда наш корабль в очередной раз зашел в порт. Свадьба была быстрой: я в форме, она в пальто, которое одолжила у подруги, и в чудесном голубом шарфе, переданном ей мамой.
Ви умерла за год до нашей бриллиантовой свадьбы. Мы собирались устроить большой праздник вместе с нашей дочерью Сьюзен и всей ее родней из Австралии, но к весне оба поняли, что Ви столько не протянет. Она сражалась изо всех сил, но в конце концов случилось неизбежное. Она умерла, держа меня за руку, дождливым мартовским днем.
Я поцеловал ее на прощание и пошел домой.
Вы ведь хотите знать мою историю? Что ж, моя история закончилась в тот день, когда я оставил мою Ви в больнице. После этого случилось многое, но оно уже не имело значения. Ничто больше не имело значения.
На похороны приехала из Австралии Сьюзен. Она побыла две недели, а потом улетела обратно. Я знал, что она не вернется в Англию до моих похорон, а может быть, даже и на них, — в конце концов, я все равно об этом не узнал бы.
Аннабель
Мамины похороны состоялись через одиннадцать дней после того, как я вышла из больницы. Устроить их мне помог Сэм: он разузнал цены в других похоронных конторах, а затем занялся организацией еще до того, как я вновь стала нормально соображать. Он не хотел, чтобы я шла в ту самую контору, где, как я теперь понимала, все и случилось… Где я встретила ангела, кем бы он ни был на самом деле.
Айрин помогла мне одеться, одолжив черную юбку и кашемировый свитер. Я думала, свитер не подойдет, но он, к моему удивлению, оказался достаточно просторным.
— Как насчет косметики? — спросила она. — У тебя такое красивое лицо…
— Никогда об этом не задумывалась, — ответила я.
— Пойдем со мной.
Я уже понимала, что спорить с ней не имеет смысла. Она провела меня в комнату в передней части дома, где усадила на край двуспальной кровати и начала суетиться над моим лицом, пока я сидела с закрытыми глазами.
— Стоит подкрасить губы, и я сразу чувствую себя лучше, — заявила она.
Мне всегда казалось, что косметика лишь придает мне неопрятный вид, но говорить ей об этом я не стала. Пусть делает что хочет.
— Вы очень добры, — сказала я. — Что вы подумали, когда Сэм сказал, что я буду у вас жить?
— Меня это нисколько не удивило, — рассмеялась она. — Сэм много о тебе рассказывал и очень за тебя волновался, пока ты была в больнице.