Ласковый голос смерти Хейнс Элизабет

Аннабель

Я понятия не имела, как организовать похороны, но, когда утром пришла в регистрационное бюро за маминым свидетельством о смерти, мне дали листок с рекомендуемым перечнем дел и еще один, со списком местных похоронных контор. Дома, сидя за столом с блокнотом и ручкой, я слушала сообщения автоответчиков о том, что офис сейчас не работает и не хочу ли я, чтобы они мне перезвонили. В третьей по счету фирме наконец ответил живой человек.

— У меня умерла мать, — сказала я вместо приветствия.

Голос женщины на том конце звучал профессионально и спокойно. Выразив глубокое соболезнование, она сказала, что лучше всего будет, если они приедут ко мне, чтобы обсудить предлагаемые варианты.

Окинув взглядом беспорядок в гостиной, я спросила:

— Может, лучше я к вам? Заодно подышу свежим воздухом.

Внезапность случившегося разрушила мою рутину. Я плохо спала, почти не ела, и так продолжалось уже несколько дней. Вчера я рано легла и, не в силах заснуть, через два часа встала и до четырех утра смотрела телевизор. Потом снова легла, а когда проснулась, было без десяти одиннадцать. Словно в тумане, я покормила кошку, не проявившую особого интереса к еде, и приготовила себе тост, который так и не съела. В конце концов я решила на чем-то сосредоточиться, для начала занявшись мамиными похоронами.

Ближе к вечеру я подъехала к небольшому торговому центру на окраине города — бетонной дорожке с магазинами по обе стороны и с «Ко-опом» в конце, в который я обычно заезжала по пути с работы купить продукты для мамы. Рядом, к моему удивлению, хотя она наверняка находилась там долгие годы, располагалась похоронная контора.

Поскольку приехала чуть раньше, я с минуту постояла снаружи, разглядывая надгробные памятники в витрине. Большинство представляли собой скульптуру Девы Марии, приветственно протягивавшей руки, или приложившего ладонь к сердцу Иисуса, или печального ангела. С краю притулился простой памятник из красного гранита с единственной надписью яркими золотыми буквами: «Светлая память», хотя я почти ожидала увидеть «Любимому(ой) (подставить имя)».

Я вошла внутрь.

— Мисс Хейер?

За столом сидела женщина в скромной белой блузке и темно-серой юбке, с аккуратно уложенными в пучок волосами, в которых виднелась единственная заколка с бриллиантом. Она сочувственно взглянула на меня голубыми глазами, слегка наклонив голову.

Я не собираюсь перед вами рыдать, хотелось сказать мне. Можете не волноваться. Я хорошо держусь.

— Да, — ответила я, протягивая руку. — А вы, видимо, Джеки?

Она провела меня в соседний офис, обставленный как гостиная: удобные диваны с высокими спинками, кофейный столик с несколькими альбомами в кожаных переплетах и коробкой бумажных носовых платков. На стене — большая репродукция в раме с изображением окутанного туманом леса. В углу кадка с солидных размеров монстерой. Окно выходило на парковку с задней стороны здания, на которой суетились люди с покупками.

Джеки рассказала о вариантах похорон. По ее словам, они могли устроить все сами, от гроба до автомобилей, позаботиться об умершей и организовать поминальную службу, предоставив мне выбор церкви и крематория. Или, может, я предпочитаю вошедшую недавно в моду так называемую человеческую панихиду и естественные похороны в специально отведенном лесу? И все это можно сделать за небольшую плату, если потребуется, в рассрочку без процентов.

Мне хотелось побыстрее поставить подпись и положить этому конец. Джеки взглянула на часы у меня над головой и сказала, что, вероятно, мне стоит пока подумать и, если я приму решение, мы встретимся завтра. Она дала брошюру с образцами гробов и пород дерева, брошюру о похоронах в лесу и пачку других бумаг.

Когда я снова вышла на торговую улочку, было прохладно и почти темно. Большинство магазинов закрывались. Я немного постояла в растерянности, пытаясь сообразить, что случилось с дневным светом.

— С вами все в порядке?

Удивленно оглядевшись, я обнаружила рядом мужчину — высокого, в коричневой куртке и шарфе. Хотя голова его была обрита наголо, он явно выглядел старше своих лет. На лице не было улыбки, и все же, казалось, он меня откуда-то знает.

— Да, — сказала я. — Все хорошо.

— Ну и славно.

Он поколебался. Встречались ли мы? Я попыталась вспомнить, как его зовут. Иен? Нет, не то… Дэйв? Саймон? Проблема заключалась в том, что я порой неожиданно встречала людей, которых знала по работе, не как коллег, просто видела раньше их лица в том или ином деле, хотя никогда с ними не разговаривала, да и не могла.

Он положил ладонь мне на плечо.

— Мне просто показалось, будто вы заблудились, — мягко проговорил он.

Рука лежала на моем плече, теплая и твердая. Мне вдруг захотелось к нему прислониться, показалось, будто я первая завела разговор. Я понимала, что подобное прикосновение странно и неуместно, несмотря на разделявшие мою и его кожу наслоения одежды, но мне вдруг стало уютно и легко. Я ощутила легкую внутреннюю борьбу — какая-то часть рассудка восставала против грубого вторжения в мое личное пространство, в то время как другая нуждалась в утешении.

— Нет, — вырвалось вдруг, словно раньше нечто удерживало меня от ответа. — Я не заблудилась. Вовсе нет. Я просто…

— Как вас зовут? — спросил он.

— Аннабель, — ответила я. — А вас?

Рука его соскользнула с моего плеча, и я вдруг ощутила пробежавший по телу холодок. Люди вокруг спешили домой, неся пакеты с покупками и кутаясь от пронизывающего ветра. Похоже, я начала приходить в себя. Слышался шум, чьи-то разговоры, из парикмахерской по соседству со смехом вышли две пожилые женщины, набрасывая на новые прически прозрачные капюшоны от дождя.

— Эд, — сказал он. — Меня зовут Эд.

У него были темно-зеленые глаза. Я не могла вспомнить, когда в последний раз смотрела кому-либо в глаза и обращала внимание на их цвет. Если спросить, какого цвета глаза у моей матери, Кейт, Сэма Эверетта, — я не сумела бы точно ответить. Но его глаза были зелеными.

— Не похоже, — сказала я.

— В смысле?

Тон его голоса изменился, проявились подозрительность и настороженность. Мне это не понравилось — как будто меня подвергли некоему испытанию и я его не прошла.

— Не похоже, что вас действительно так зовут.

Он рассмеялся, показав зубы:

— Уверяю вас, меня именно так и зовут.

— Эд, — сказала я.

— Совершенно верно, — кивнул он. — Вам стоит запомнить.

— Да, — ответила я. — Что ж, завтра я сюда все равно вернусь.

— Да. Увидимся завтра на этом месте.

— Хорошо, — кивнула я.

Кажется, он сказал что-то еще, но я не запомнила.

Спустя несколько минут или, может быть, час — а может, и целый день — я вновь оказалась в своей машине на парковке и включила двигатель. Работал обогреватель, и в салоне было тепло. Я посмотрела сквозь лобовое стекло в темноту, на почти пустую стоянку. Вокруг не было ни души. Я взглянула на часы — они показывали шесть. Во сколько я вышла из похоронной конторы? Казалось, миновало всего несколько секунд, хотя я прошла пешком до парковки, села в машину, завела двигатель, а потом еще чего-то ждала. Время словно ускользнуло сквозь пальцы.

— Странно, ничего не скажешь, — проговорила я вслух.

Казалось, будто я медленно просыпаюсь — как бывает, когда лежишь в постели посреди ночи и вдруг понимаешь, что не спишь, но лежишь на собственной руке, которая онемела и как будто принадлежит кому-то другому, и приходится ждать, когда она вновь станет твоей. Именно так я чувствовала себя. Но мне было хорошо, тепло и уютно.

И я поняла, что это значит. Я только что встретила ангела.

Колин

Днем позвонил Вон и сообщил, что Одри у своей матери.

К счастью, я удержался от вопроса, с чего он решил, будто мне это сколь-нибудь интересно. Я уже закончил с работой и собирался уходить, когда позвонил он. До колледжа мне нужно было успеть в «Ко-оп», и теперь я стоял в пальто, разговаривая по телефону и чувствуя растущее раздражение.

— Ее не оказалось дома, — с мальчишеским энтузиазмом тараторил Вон. — Она вовсе меня не игнорировала, просто уехала к матери. Она сказала, что говорила мне об этом, но я, похоже, ее не слушал.

— Или просто забыл, — услужливо добавил я, думая, что у него, вполне возможно, действительно начинается нечто вроде раннего склероза.

— Так или иначе, я решил тебе позвонить, чтобы ты знал, — сказал он. — Ты же наверняка беспокоишься.

Я сделал вид, что не заметил легкого сарказма.

— Нашел кольцо?

— Да, — ответил он. — Теперь размышляю, когда лучше сделать ей предложение. Как думаешь?

Нашел кого спрашивать. Как будто я имею хоть малейшее понятие о таких делах.

— Можешь куда-нибудь с ней поехать, — сказал я. — На выходные или еще как-нибудь.

— В Уэстон-сьюпер-Мэр? — спросил он.

— Нет, не в Уэстон-сьюпер-Мэр. Куда-нибудь поромантичнее. В Париж или Брюгге. А может быть, даже в Рим.

— Рим? — переспросил он, будто я предложил ему отправиться в Сибирь. — Пожалуй, эту экзотику я приберегу для медового месяца.

— Вон, — сказал я, — мне в самом деле надо идти.

— Извини, старина. Я тебя задерживаю?

— Увы, да.

Он положил трубку, и я поехал домой мимо супермаркета, чтобы купить разных мелочей. А потом случилось одно из тех сладостных стечений обстоятельств, из-за которых я порой думаю — не направляет ли меня некая высшая сила? Я вышел из «Ко-опа», намереваясь немного подождать неподалеку, — вдруг попадется кто-то новый, кто-то многообещающий среди недавно понесших утрату? И тут появилась она — женщина, которую я видел в очереди к кассе во вторник вечером. И хотя всего два дня назад она не казалась готовой, сегодня выглядела именно так. Наблюдая за ней, я почувствовал, как по моему телу пробежала та особенная дрожь, которая более чем убедила меня: да, она следующая.

У нее была сумка, нечто вроде холщового мешка грязно-коричневого цвета, на шнурке через плечо. Сумка выглядела тяжелой. Сперва я не мог сообразить, чем так привлекла меня эта сумка, а потом понял — точно такая же была у Хелен, ее школьная сумка, испещренная заметками, подписями и рисунками фломастером, с круглым значком кампании за ядерное разоружение и еще одним, побольше, с надписью «Свободу Манделе», под которой какой-то шутник подписал: «С каждой покупкой».

В последний год в гэвистонской средней школе я обзавелся своего рода подружкой. Она пришла к нам в шестом классе, так как в ее прежней школе старших классов не было. Сперва я вообще не обращал внимания на уверенную в себе девушку, которая без проблем обзаводилась друзьями. Она легко вливалась в любую компанию, каждые выходные развлекалась, а всю оставшуюся неделю это обсуждала.

Мне неплохо жилось и без подобных сложностей.

Однажды в пятницу я шел из школы домой. Уже стемнело, — видимо, дело было зимой. Хелен шагала в полусотне ярдов впереди, но меня она совершенно не интересовала. Кажется, сперва она шла вместе с подружкой, а потом они распрощались и та свернула на другую улицу. Хелен продолжила путь, и я слегка притормозил, не желая сокращать расстояние между нами.

На вершине холма она пересекла дорогу и скрылась в переулке, уходившем за развлекательный центр и снова выныривавшем на Ньюарк-стрит. Переулок освещался единственным фонарем посредине.

Она двигалась все медленнее, что начало меня раздражать. Я почти остановился, чтобы не нагнать ее, злясь не только из-за ее тихоходности, но и из-за того, что она отвлекала меня от важных мыслей — о сложностях поддержания резонансной частоты в условиях максимального электрического тока.

Мы прошли примерно четверть переулка, когда я понял, что кто-то идет впереди нее — кто-то, кто тоже замедляет шаг. Несколько мгновений спустя Хелен остановилась, уже собираясь шагнуть в круг света от уличного фонаря, — собственно, он уже частично освещал ее, создавая оранжевый ореол вокруг головы. Она оглянулась, увидела меня и посмотрела в другую сторону.

Вероятно, я показался ей менее опасным, чем человек впереди, поскольку она повернулась и направилась ко мне, ускоряя шаг. Я что-то раздраженно пробурчал — мне не хотелось жаться к обочине в узком переулке, чтобы ее пропустить, и еще меньше мне хотелось улыбаться, кивать или делать то, что положено в таких ситуациях.

И все-таки внутри что-то дрогнуло — иначе описать не могу. Вряд ли дело даже было в странном выражении ее лица. Просто я впервые по-настоящему взглянул на нее и понял, что она смотрит на меня, а губы шепчут единственное слово: «Помоги».

Хелен подошла, и за ее спиной появилась еще одна шестиклассница — из тех, с кем я предпочитал не иметь никаких дел. Я даже не знаю, как ее звали. Она целеустремленно шагала к нам, а Хелен держалась позади, словно чего-то от меня ожидая, — что я встану между ними? Сыграю роль некоего буфера и мы разойдемся по домам?

Ситуация вырисовывалась весьма странная, и она мне не нравилась. Нет, я не боялся — мне просто было не по себе, причем куда больше оттого, что за спиной пряталась Хелен, а не из-за двигавшейся в нашу сторону девушки.

В руке она держала нож. Помню, я подумал — зачем она его вытащила? Как будто тогда все носили ножи, только выставлять их напоказ считалось моветоном.

— Что прячешься за этим придурком Колином? — крикнула девушка. — Думаешь, он тебе поможет?

Я остановился, широко расставив ноги и чувствуя странное возбуждение при мысли о предстоящей драке. Я всеми силами пытался ее избежать, но у меня появилось полное право дать отпор. В конце концов, мне угрожали. Даже если нож предназначался Хелен, сейчас он был направлен на меня.

— У нее нож, осторожнее! — послышался позади голос Хелен.

— Спасибо, вижу, — ответил я.

Хватило одного удара, чтобы сбить ее с ног. Я даже не предполагал, что все окажется так просто, — видимо, она даже не думала, что я ее ударю. Бить девушек было не принято, даже если они шли на тебя с ножом, и, скорее всего, она тем более не ожидала подобного от меня.

Хелен за моей спиной удивленно пискнула.

Старшеклассница обмякла бесформенной кучей у кирпичной стены, ограждавшей чей-то сад. Где-то неподалеку лаяла собака. Девушка не шевелилась. Я оглянулся на Хелен. Грудь ее вздымалась и опускалась от быстрого дыхания, рот приоткрылся от ужаса. К моему удивлению, в свете уличного фонаря я заметил на ее щеках слезы. Я даже едва не спросил: «Почему ты плачешь?»

Но она лишь перевела взгляд с девушки на меня, а потом пошла прочь, в сторону дома, все быстрее и быстрее, пока не понеслась бегом.

Я посмотрел на белые ноги лежащей на земле. Девушка судорожно вздрагивала и стонала, словно пытаясь набрать в грудь воздуха. Нож валялся на грязном асфальте там, где она его выронила.

У меня было множество вариантов, и любой мог в тот момент изменить мою жизнь. Но тогда я был к этому не готов. Я часто вспоминаю тот вечер: темные сумерки поздней осени, прохладный, но еще не морозный воздух, отдающееся в переулке эхо бегущих ног Хелен, девушка, лежащая головой к стене, ее разбросанные ноги и уткнувшееся в осколки стекла, мусор и собачье дерьмо лицо.

И я ее пнул. Не знаю, куда угодил, но пнул я ее только один раз, чтобы убедиться, что она еще жива. Я ничего не сказал, просто ушел следом за Хелен прогулочным шагом, даже не оглянувшись.

Вернувшись домой, я сразу поднялся наверх в ванную. Мать готовила ужин. Не уверен даже, что она слышала, как я вошел; так или иначе, я заперся в ванной. На рукаве моей школьной рубашки была кровь, а костяшки пальцев покраснели и распухли, хотя и не болели. Я понятия не имел, откуда взялась кровь. Сунув рукав под кран, я тер его щеткой для ногтей, пока тот не отчистился, затем повесил рубашку на радиатор. Я чувствовал сексуальное возбуждение, но лишь отвлеченно, пока не разделся и не встал под душ. Что стало тому причиной? Насилие? То, что я ударил девушку? А потом я представил ее, лежащую в грязи и дерьме на асфальте, почти без движения, с раскинутыми ногами, — и топот убегающей Хелен, ее похожие на ореол волосы, ее губы, прошептавшие то единственное слово… «Помоги». Вероятнее всего, я так толком и не понял, что произошло. Но это уже не имело значения, когда я кончал под душем, думая обо всем случившемся, и мне так и не пришло в голову, что большинство людей сочли бы подобное не вполне нормальным.

После случая в переулке Хелен начала вести себя странно. В школе она не сводила с меня взгляда. Она говорила мне «Привет!», будучи в компании подруг, и те толкали ее под ребра и смеялись. В обеденный перерыв она садилась рядом со мной и начинала рассказывать, что смотрела по телевизору накануне. Я изо всех сил уклонялся от ее заигрываний, но, хоть они и были непрошеными, неприятными они мне не казались. Каждый раз при виде ее у меня внутри что-то вздрагивало, как и тогда в переулке, когда она подошла ко мне, беззвучно шепча единственное слово.

Девушка, которую я ударил, вероятно, полностью выздоровела. Я ничего больше о ней не слышал и никогда больше ее не видел.

Хелен ни разу не упоминала о том происшествии, отчего ее симпатия казалась еще более странной. Подруги, похоже, считали ее сумасшедшей из-за того, что она со мной общалась. Но так продолжалось до самого лета — весь последний семестр, когда все мы готовились к экзаменам, изнывая от жары и сенной лихорадки.

Последний экзамен у Хелен был в четверг, а у меня на следующий день. Сразу после экзамена она отправилась с подружками в паб и, когда я вышел из библиотеки, где целый день корпел над учебниками, уже направлялась домой. Я подхватил ее под руку, заметив, что она неуверенно держится на ногах, улыбается и что-то напевает себе под нос.

— Колин! — воскликнула Хелен. — Все кончилось. Здорово, правда?

— Для меня еще нет. Завтра экзамен по физике.

— Пф-ф-ф… физика!

Она взмахнула сумкой, и мы пошли в сторону переулка. После того происшествия в начале зимы мы ходили там вдвоем почти каждый день, но ни разу не заговаривали на эту тему. Однако сегодня мне показалось, будто она слегка поколебалась перед поворотом в переулок, хотя над головой ярко светило солнце.

До Хелен я никогда не чувствовал себя уверенно в обществе девушек, и потребовались многие месяцы улыбок и разговоров, чтобы между нами установились доверительные отношения. Но в последние жаркие летние недели, полные напряженной учебы, я вдруг начал задумываться — неужели я ей нравлюсь? Однажды возникнув, мысль эта больше меня не покидала, и я стал воспринимать все ее слова, мелкие замечания и улыбки как попытки со мной заигрывать.

Я совершенно не разбирался в сложных отношениях между полами — в позах девушек, их движениях и жестах. Я знал лишь одно: понять, нравишься ли ты кому-то, можно по его поведению в твоем присутствии.

Для Хелен это был последний школьный день. Экзамены закончились, и теперь она могла провести остаток лета, загорая и бегая по магазинам, путешествуя с родителями и развлекаясь по вечерам с подружками. Сегодня мы в последний раз вместе идем домой, и сегодня мой последний шанс решить, что делать дальше.

— Позвони мне, — сказала она. — Можем встретиться, если захочешь.

— Или ты мне позвони, — ответил я, уже зная, что делать этого она не станет.

— Напиши свой номер на моей сумке, — сказала она, нашарив в холщовом мешке черный маркер и зубами стянув крышку.

Мне ничего не оставалось, кроме как послушаться. С внутренней стороны клапана еще оставался чистый клочок, и она подложила под него ладонь, пока я выводил цифры, а за ними печатными буквами свое имя. Чернила расползались по ткани, и я подумал, сумеет ли она что-либо прочитать. Голова ее была совсем рядом с моей, солнце сияло в волосах. Я вернул маркер, и мы пошли дальше.

— Хелен, — сказал я, когда мы дошли до конца переулка.

— Гм?

Она остановилась и, полусонно прикрыв глаза рукой от яркого солнца, взглянула на меня.

Так и не придумав, что сказать, я ее поцеловал — мягко прижал к стене и поцеловал. До сих пор не знаю, чего я ожидал, но оказался не готов к ее реакции и, видимо, издал удивленное восклицание. Она встревоженно отодвинулась:

— Колин, все хорошо?

И я снова ее поцеловал, хотя все еще чувствовал неловкость. Я был намного выше, и мне пришлось неуклюже изогнуть шею.

Помню, когда все закончилось, я шел домой и чувствовал отнюдь не радость, а разочарование. Неужели это все? Горячее скользкое прикосновение чужого языка к твоему? Вкус мятной жевательной резинки и пива… Я едва не содрогнулся.

На последнем экзамене я не сумел получить высшую оценку, что закрыло мне дорогу в Оксфорд и Кембридж. Хелен я больше не видел. Естественно, она так мне и не позвонила, что, возможно, и к лучшему.

Разговаривая сегодня вечером с женщиной у входа в похоронную контору, я бросил взгляд на ее сумку и подумал — а вдруг найду под клапаном свое имя и телефонный номер, написанные печатными буквами расплывавшимся по холщовой ткани маркером?

Так или иначе, Вон вновь общается с Одри, и в их маленьком мирке все хорошо. Не знаю, решился ли он сделать ей предложение. Ради забавы пытаюсь представить, в какой обстановке он это сделает: опустившись на одно колено? В кино? Ныряя с аквалангом? Сидя вместе с ней перед телевизором на одинаковых складных стульчиках с разогретой в микроволновке едой на коленях?

Впрочем, я к ним чересчур жесток. Тот ужин оказался вполне съедобным, и я действительно рад за них обоих, несмотря на отважные попытки Одри со мной заигрывать. Наверняка не я один считаю ее кокеткой.

Мне не терпится увидеть завтрашний выпуск «Брайарстоун кроникл». Я куплю газету по пути на работу, а потом, надеюсь, будет время сесть в машину и почитать. Подозреваю, там найдется немало занимательного. А потом, конечно, нужно будет заняться новой подопечной. Газета не должна отвлекать меня настолько, чтобы я упустил шанс понаблюдать за новой трансформацией.

На мгновение возникает мысль: что, если я скажу Одри нечто… не вполне обычное и она решит пойти тем же путем, что и остальные? Естественно, я вовсе не собираюсь этого делать. Но порой кажется, будто мне чуть-чуть недостает опыта. Возможно, я не вполне осознаю, сколь исключительны мои способности. А может быть, я настолько к ним привык, что грань между тем, что приемлемо, а что нет, начинает размываться.

В любом случае я рад, что Одри жива и здорова. И кто знает — независимо от того, сделает ей Вон предложение или нет, — вероятно, мне представится шанс повторить попытку. Может, стоит в ответ пригласить их на ужин к себе домой. Интересно, какое впечатление произведет на них большая старая вилла эпохи короля Эдуарда? Полагаю, они удивятся, что я могу себе позволить такой дом. И естественно, никакой ипотеки — вся зарплата в полном моем распоряжении. А когда моя мать решит наконец занять свое место в мире вечного проклятия, в документах на собственность появится и мое имя.

«Брайарстоун кроникл»

Октябрь

После звонка в газету найдены два трупа; полиция ищет убийцу

Полиция Брайарстоуна подтвердила, что начинает расследование дела об убийстве, заведенного после обнаружения вечером во вторник и рано утром в среду в городе и его окрестностях еще двух тел. Дана Вилишчевина, 30 лет, родом из Сербии, проживавшая на Хоторн-кресент, Карнхерст, была найдена после того, как в редакцию «Кроникл» позвонила женщина и заявила, что знает, где еще есть трупы. Звонившая не назвала своего имени. По словам источника в полиции, обнаружена вторая жертва — Эйлин Форбс, 45 лет, проживающая на Оук-три-лейн, Брайарстоун. Мисс Форбс умерла всего за несколько часов до того, как ее обнаружили, но наш источник подтверждает, что ее смерть имеет непосредственное отношение к расследованию.

Мисс Вилишчевина работала в начальной школе при церкви Святой Маргариты помощницей преподавателя. Директор школы Бетан Дэвис сообщила вчера, что мисс Вилишчевина находилась в длительном отпуске по болезни.

«Мы ни о чем понятия не имели, — сказала она. — Я регулярно поддерживала с ней контакт, и казалось, она выздоравливает. Мы надеялись, что она скоро вернется на работу. Дети сегодня очень расстроены».

Перед учениками класса, где преподавала мисс Вилишчевина, выступили представители службы психологической помощи.

После обнаружения двух тел на этой неделе общее количество трупов, найденных в Брайарстоуне с начала года, возросло до двадцати шести. «Брайарстоун кроникл» запустила кампанию «Возлюби ближнего своего» с целью внушить гражданам важность заботы об одиноких и уязвимых членах нашего общества. Однако после телефонного звонка с предупреждением становится ясно, что возросшее число разложившихся трупов в Брайарстоуне не случайность и не следствие невнимательного отношения к ближним со стороны большинства граждан. В настоящее время полиция разыскивает человека, который, возможно, имел контакты со всеми умершими, в надежде выяснить, каким образом они встретили свою смерть.

Просим всех, у кого есть какая-либо информация, связанная со смертью Даны Вилишчевиной, позвонить в отдел происшествий управления полиции Брайарстоуна.

Не забывайте, еще не поздно проверить, как дела у ваших соседей!

По словам детектива-инспектора Энди Фроста, «долг каждого из нас — заботиться об одиноких. Среди нас живет множество социально уязвимых людей, и в свете последних новостей нам следует проявить сострадание, не бросая их на произвол судьбы».

Дана

Я прожила в этой стране немало лет, но никогда не считала ее своим домом. Я сбежала сюда от ужасов гражданской войны — мы слышали множество историй о солдатах, нападающих на города и селения на севере, и о том, что они там творили. Я собрала все накопленные деньги и купила билеты для своих пожилых родителей и себя. Сперва на пароме мы отправились на Сицилию, на берег которой высадились накануне Нового года. На острове царил хаос — люди пытались уехать дальше на север, в материковую Европу. Они платили водителям грузовиков, чтобы те взяли их с собой, или прятались в транспортных контейнерах, когда удавалось до них добраться.

Поступить так же мои родители не могли — мать тогда уже болела, она кашляла кровью и была очень слаба. Отец страдал сильным артритом и ходил с трудом. Мне казалось опасным хранить при себе оставшиеся деньги, так что я купила всем нам билеты на самолет, и на третий день нового года мы приземлились в Лондоне.

Аэропорт тут же закрылся из-за непогоды. Нас отвезли в лагерь для беженцев куда-то за город. Мать забрали в больницу, и на следующий день она умерла от пневмонии — ей не успели дать лекарства, которые могли ее спасти.

Отец пытался существовать без нее, но не смог. Он умер через месяц, от «инфаркта миокарда», как было написано в свидетельстве о смерти, но на самом деле он не видел смысла жить дальше. Он исчерпал и волю и силы. Я осталась одна.

Вот так я оказалась в этой стране. Дома я преподавала в начальной школе и считалась полезным членом общества. Здесь я стала никем. Я обслуживала столики в лондонских кафе и помогала на кухне, какое-то время работала в отеле — где угодно, лишь бы заплатить за комнату, которую делила еще с тремя девушками из Восточной Европы, тоже бежавшими от гражданских войн и этнических чисток. У каждой была своя истории о том, что они видели и через что прошли, чтобы оттуда вырваться. И каждая перенесла куда больше страданий, чем я.

Я экономила на всем и наконец скопила достаточно денег, чтобы пойти на курсы, дававшие мне право работать помощницей учителя в Великобритании. Я искала работу по всей стране, пока не нашла ее в начальной школе в Брайарстоуне.

Раньше я никогда не слышала о Брайарстоуне, хотя он расположен ближе к Лондону, чем многие другие места, где я пыталась найти работу. В маленькой и дружелюбной школе учителя были добры ко мне — но все они оставались мне чужими. Они не знали меня, и я не видела никакого смысла рассказывать о том, что случилось со мной в последние несколько лет.

Не знаю, с чего начались проблемы. Я достаточно долго проработала в школе, видела, как дети вырастают из малышей подготовительного класса в подростков, а следом вырастают их младшие братья и сестры.

Возможно, я просто слишком устала, слишком долго боролась, чтобы вернуться к обычной жизни. В конце концов я поняла, что дошла до предела: я утомилась настолько, что тяжело было открывать глаза по утрам. Думаю, если бы я встретила кого-нибудь, друга или любовника, с кем могла быть рядом, если бы у меня появился повод для радости, может, я смогла бы жить дальше. У меня просто ничего не осталось. Ни сил, ни отваги, ни энергии. А в подобных случаях выход только один — тихо лежать и ждать.

Эйлин

никто меня ни к чему не принуждал никто не принуждал никто просто сказали что однажды ко мне придут и пришли и сказали что говорить когда говорить что делать когда делать

никто не принуждал мне не было больно

это был мой выбор я сделала его сама это моя судьба между нами словно пропасть словно пустота в моем сердце голоса в моей душе голоса в бездне моего отчаяния

ты можешь забрать мою боль забрать мое горе ты можешь их забрать навсегда чтобы их не стало

сделай так чтобы меня не стало

мир покой пустота

мой выбор мое решение мое грехопадение мои кости моя душа мой путь который я выбрала я сделала как хотела и ты ничего не можешь у меня забрать ничего

Аннабель

Я проснулась с мыслью, что хорошо сегодня поспала. Кошка звала меня, устроившись у подножия лестницы, и я сразу же поднялась. Сидя на краю постели, я посмотрела на тусклые лучи солнца, освещавшие ветви дерева в саду на заднем дворе. Я хорошо отдохнула и впервые за последние дни прекрасно себя чувствовала, готовая противостоять любым трудностям и сделать все, что от меня требовалось.

Было почти восемь. Быстро одевшись, я спустилась вниз, чтобы покормить Люси, которая радостно побежала впереди меня в кухню, изогнув хвост вопросительным знаком.

К девяти я уже приехала на парковку торгового центра. На этот раз день выдался намного приятнее. В ярко-голубом небе над головой плыли свежевымытые белые облака, и все вокруг блестело от прошедшего ночью дождя. Маленький ангел, висевший на зеркале заднего вида, искрился и плясал.

Однако я не чувствовала никакой радости, вообще ничего, кроме инстинктивной потребности продолжать начатое, выполнять задачи одну за другой, пока всё каким-то образом не завершится. Я вдруг ощутила себя крайне усталой и полностью вымотанной.

Когда я запирала машину, зазвонил мобильник. Энди Фрост. Выразив соболезнования, он слегка поколебался.

— Я просто… Просто хотел сказать — вы можете не ходить на работу столько, сколько понадобится. И оставайтесь на связи, чтобы я не волновался. Если мы можем чем-то помочь…

Я пыталась слушать, но меня не оставляла мысль, что впереди куча важных дел, и телефонный звонок только мешает.

— Пожалуй, мне все же следует вернуться на работу, — сказала я в надежде, что начальник замолчит.

— Нет-нет, возьмите отпуск, по крайней мере недели на две. Ни о чем не беспокойтесь, прошу вас.

— Ладно, — согласилась я.

— Все в порядке, Аннабель, — не унимался он. — Мы вполне справляемся. Вернетесь, когда сможете, — но не раньше.

Я прикусила губу. Похоже, меня уже заменили — привлекли кого-то из аналитиков, может быть, даже Кейт. Но это же мое дело! Они бы понятия не имели, с чего начать, если бы не моя таблица. Что ж, пусть. Будем считать, проблемой меньше.

— Конечно, — ответила я.

— Так что ни о чем не беспокойтесь. Мы справимся, не волнуйтесь.

— Я вам не нужна, — сказала я, констатируя факт.

— Аннабель, все будет хорошо. Хотелось бы думать, что мы разделаемся с этим за одну ночь, но, боюсь, когда вы вернетесь, работы будет невпроворот. Так что — договорились?

Я дала отбой, и тут случилось нечто странное. Внезапно я ощутила удивительное спокойствие — от обиды и разочарования не осталось и следа. Казалось бы, звонок должен был меня расстроить, но я едва помнила, о чем шла речь. Я слишком устала, чтобы придавать этому малейшее значение, даже процесс мышления требовал неимоверных усилий.

Нужно было кое-что сделать. Направляясь в сторону торгового центра и похоронного бюро, я увидела ярко сияющую на фоне серых бетонных зданий радугу, которая показалась мне неким знаком. Добрым предзнаменованием.

Колин

Утром я позвонил на работу и сказал, что приду после обеда, а затем, как и планировал, отправился в торговый центр встретиться с новенькой. С ней оказалось куда проще, чем я предполагал, — она сильно изменилась с тех пор, как я видел ее во вторник вечером в супермаркете, и выглядела вполне созревшей. Впрочем, с теми, кто понес тяжкую утрату, такое бывает часто. Пока было время, я зашел в «Ко-оп», где купил свежую газету и пакет молока.

Она ждала меня у входа в похоронную контору. Кажется, она говорила, что ей назначена встреча, но, даже если так, она совершенно о ней забыла. Меня это слегка раздосадовало — я рассчитывал почитать новости, но газету можно было отложить и на потом. Женщина рассказала, где живет, и я поехал следом за ней, оставив покупки на заднем сиденье машины. Мы немного поговорили у нее на кухне. Снаружи мяукала и царапалась кошка, и мне на мгновение показалось, что хозяйка откроет дверь и впустит адскую тварь. Я сказал, что на самом деле нет ничего, кроме тишины и покоя, и ничто не должно ее заботить. Похоже, это сработало — на кошку она больше не обращала внимания, и, видимо, та в конце концов сдалась, поскольку, когда мы поднялись наверх, шум прекратился.

Через час с небольшим я оставил ее и вернулся с покупками домой. Нам предстоит еще несколько подобных бесед, прежде чем она будет полностью готова, но с ними пока можно подождать.