Князь оборотней Волынская Илона
— С удовольствием покинем ваш дом, — немедленно согласился Хакмар.
— Дай ему расписку… — сквозь сдавленное горло просипел старик Канда.
— Чего, господин? — охнул приказчик.
— Расписку на уплаченный долг давай ему! — заорал Канда, вскакивая. — И пусть проваливают отсюда!
Испуганно косясь на хозяина, приказчик черкнул пару строк на бересте. Хакмар внимательно прочитал, любезно поклонился… и небрежно бросил Хуту:
— Не провожайте нас, любезный, сами дорогу найдем!
— Я тебя сейчас так провожу! — заорал Хуту, кинулся к Хакмару… и растянулся на полу во весь рост.
— Изюбр безрогий… — брезгливо разглядывая ворочающегося на полу стражника, обронил шаман Канда. — Эй, девушка! — заорал он так, что содрогнулись ледяные стены. — Проследи, чтобы эти вот… уважаемые, — Канда скривился, — не блуждали, шли прямо — да благополучно вышли из моего дома!
«И ничего по дороге не стянули!» — мысленно закончил фразу Хадамаха.
Аякчан очень хотела высказаться в ответ, но парни подхватили ее с двух сторон и вытащили из комнаты.
— Спасибо тебе, Хакмар… — только и успел выдохнуть Хадамаха.
— За мной извольте идти, пожалуйста, — в полумраке ледяного коридорчика прошелестел тихий голосок. И уже знакомая девочка из племени крылатых повела их через мрачные, освещенные лишь редкими плошками с Огнем переходы и лестницы.
— Что это с тобой? — вдруг воскликнула Аякчан, когда Огонек закрепленного на стене светильника вдруг выхватил из полумрака лицо девчонки.
Крылатая попыталась нагнуть голову и поскорее шмыгнуть дальше, в темноту, но Аякчан уже крепко ухватила ее за плечо, разворачивая к свету.
В голубоватом отсвете Пламени Хадамахе на миг показалось, что девушка больше и не девушка вовсе, а одна из тех людей-половинок, про которых старики в страшных сказках рассказывают. У которых половина тела человеческая остается, а вторую злой дух захватывает — настолько левая половина ее лица отличалась от правой. Сердце стукнуло неровно… и Хадамаха понял, что все проще — щека и глаз девочки чудовищно распухли, налились багрово-черным кровоподтеком.
— Тебя Канда ударил? — обнимая девочку за плечи, спросила Аякчан, и тон ее не сулил старому шаману хорошего. — За то, что ты жреца не туда провела?
У девочки дрогнули губы. Она длинно, прерывисто вздохнула и, мелко дрожа всем телом, прижалась к Аякчан.
— Не бойся, ничего не бойся! — зашептала та, поглаживая девчонку по волосам. — Мы тебе поможем, мы…
— Не надо помогать, госпожа, — вдруг очень холодно сказала девушка и отстранилась. — Я… просто упала. Поскользнулась. Извольте за мной идти…
— Погоди! Так нельзя… — начала Аякчан, пытаясь удержать девчонку, но та ловко шагнула в сторону.
— Я знаю, чего мне можно, а чего — нельзя, — жестко сказала бывшая крылатая. — Сюда извольте пожалуйста, госпожа красавица-бэле! — и распахнула незаметную дверь в стене. — Извольте уходить совсем, почтенные егдыги и почтенная бэле! — девушка отступила в глубь дома.
Хадамаха покорно шагнул через порог. Хакмар оглянулся на девчонку и тоже последовал за ним. Одна лишь Аякчан еще пыталась что-то объяснить:
— Пойдем с нами! Ты не должна оставаться у Канды — он тебя сейчас бьет и всю жизнь будет…
На разбитых губах девчонки мелькнула странная улыбка — злая и болезненная.
— Уж лучше бьет… чем вовсе на обед съест, как ваши медведи! — она бросила быстрый взгляд на Хадамаху, толкнула Аякчан в спину… и с грохотом захлопнула дверь, точно отгородилась от страшной опасности.
— Что за выдумка такая дурная! — расстроенно пробормотал Хадамаха, глядя в захлопнувшуюся дверь. Лучше бы они и впрямь не заходили в это селение! Сплошные обиды да загадки… даже торбазов Хакмару не купили!
— Где вы ходите? Я вас Торум знает сколько жду! — выныривая из-за деревянных бадеек с мусором, прошипел Донгар. — Слушайте, однако! — черный шаман поднял руку — в кулаке у него была зажата напоминающая шерстяной очесок тварюшка — не иначе один из Кандиных духов. Донгар крепко сжал его между пальцами, так что казалось, сейчас сок потечет — дух распахнул пасть и… заговорил голосом Канды:
— Мальчишка, молоко материнское на губах не обсохло — да как он смел! — Судя по грохоту, шаман метался по ледяной зале, пиная несчастный столик.
— Люди должны за свое добро с медведями судиться, да еще тигров в судьи брать? — Из пасти тварюшки вырвался новый голос — стражника Хуту: — Да в яму их! Или вовсе в копья!
— Ты меч южанина видел? А Хадамаха, если размерами в братца удался, так тоже… Кто их в копья брать будет? — злобно прохрипел Канда. — Ты? Или этот слизняк?
— Я не слизняк… — третий, обиженный голос, принадлежал приказчику. — Я просто человек мирный.
— Их жрец видел! — снова взвыл дух голосом Канды. — Привет передать обещал! Хочешь, чтобы сюда все племя Эгулэ заявилось — выяснять, кто их сынка в копья взял? Еще Амба с собой прихватят.
— Они враждуют, — буркнул Хуту.
— А глядишь, и сговорятся! Еще горцы эти… Про указ Советника я слыхал. Может, врал мальчишка, а может, и впрямь южане заявятся проверять, куда их торговец делся.
Четверка переглянулась.
— А ведь указы Советника нам, сдается, жизнь спасли, — прошептал Хакмар.
— Пока еще не спасли, однако, — откликнулся Донгар.
— Так просто их и отпустим? — голосом Хуту завопила тварюшка у него в руках.
— Кто тебе сказал, что я их отпущу? — процедил старик Канда тихо, но так страшно, что у Хадамахи шерсть на загривке сперва появилась, а потом дыбом встала. — Что я им убираться велел, не значит, что они вот так и уйдут!
Тварюшка в руках Донгара пискнула и серым дымом стекла между пальцами. Донгар досадливо поморщился.
— Уходить вам из селения надо, быстро! — скомандовал он, и никто не возразил. — К своим пойдешь?
Хадамаха кивнул. Донгар подумал и тоже неуверенно кивнул:
— Я как смогу — вас догоню! — И исчез, как не было. То ли в воздухе растаял, шаман Эрликов, то ли в проход какой нырнул. Только у ног Хадамахи остался сверток из трех плотных кожухов, да сверху лежали поношенные, но еще крепкие торбаза для Хакмара.
Свиток 15,
где Хадамаха бредет по тайге и пытается понять, что же на самом деле происходит
Скоро придем. Ты как, держишься? — поравнявшись с Хакмаром, спросил Хадамаха.
— А какие есть варианты? Сесть под елкой и горько-горько плакать, какие мы несчастные и замученные? Авось весь Средний мир разом над нами сжалится и приволочет твое стойбище прямо сюда, чтобы нам к нему не ходить?
— Здесь нет елок — одни сосны, — оглядевшись по сторонам, серьезно сообщил Хадамаха.
— Тем более не получится, — кивнул Хакмар и зашагал быстрее, давая понять, что жалость ему не нужна.
Силен кузнец! Морда обпеченная, как гриб в золе костра, измотанный, как нартовый пес после полного Дня пути… А парку теплую на него надели, торбаза вместо обмоток натянули — и вот он уже упорно тащится по рыхлому снегу и виду не подает, что тяжело. Старается не подавать.
Аякчан так же молча и упорно ковыляла за Хакмаром и даже по сторонам не глядела — все рассматривала то подол, то рукав принесенного Донгаром кожуха. Кожухи и впрямь оказались знатные. Что это было раньше — парки с пышным воротом или малицы с капюшоном, — уж и не разберешь. Хоть капюшон, хоть ворот давно спороли, мех вытерся, и только кое-где от него оставались жалкие островки. Украшавшие подол полосы из шкуры росомахи висели клочьями. Парку Аякчан когда-то украшала богатая вышивка, но сейчас остались только торчащие во все стороны обрывки ниток. Порой Аякчан пыталась их выдернуть, но пропитанные рыбьим клеем нитки сопротивлялись, царапая руки не хуже стальной проволоки. Лицо у Аякчан было не злое, а бесконечно тоскливое.
— Не сердись на Донгара. Какие мог, такие и достал. — Хадамаху мучило сильное подозрение, что одежки из мусорного бака старика Канды.
— Я не сержусь, — ответила Аякчан. — Мне просто грустно.
Хадамаха невольно кивнул — поводов для грусти у них больше чем достаточно. Еще удивительно, что Аякчан раньше держалась как ледяная статуя! Не может же она все время — с улыбочкой из пожара в потоп, из Среднего мира в Нижний…
— Ты думаешь, мне тяжело по Великой реке шастать или жрицам морды бить? — Аякчан презрительно фыркнула. — Вот уж не о чем грустить!
Битые морды жриц, конечно, не повод для грусти, но ведь и самим достается? И если это не повод, то что тогда?
— Ты не поймешь, — покачала головой Аякчан. — Ты парень.
Хадамаха терпеливо ждал. Аякчан печально вздохнула и наконец выдавила:
— Скажи, я ведь целый город спасла?
Хадамаха кивнул — кто ж спорит?
— И двух албасы победила, и Советника… Не сама, конечно, но ведь без меня вы бы не справились?
Хадамаха истово закивал — да, да и да! А что ж — и победила, и без нее бы не справились, непреложный факт, и расследования проводить не надо!
— Я мать-основательница Храма, албасы Голубого огня, дочь Эрлика и Уот… — шепотом, словно говоря сама с собой, продолжила Аякчан. — А халатика с вышивкой, как у той девчонки, у меня никогда не было. Никогда-никогда… Ни халатика, ни зайчика в стильном ошейничке, ни… Ни-че-го!
«Тьфу ты, ерунда какая!» — хотел уже сплюнуть Хадамаха, но в глазах Аякчан была такая беспросветная тоска… хоть ложись да помирай! И ведь не прикидывается, мается по тому халатику, как по куску оленины в голодный День! И впрямь ему не понять.
— Ну уж никогда… — не зная, что ответить, пробормотал он.
— А когда? — горько переспросила Аякчан. — В стойбище жила, с моими… ну, неважно с кем… Кроме лохмотьев, ничего не видела. Потом в Храме — ученическая рубаха, самая простая, разве что чистая… — Она с отвращением передернулась, точно надеясь сжаться внутри собственной замызганной рубахи так, чтобы к ней не притрагиваться телом. — Теперь снова лохмотья. Все лохматее и лохматее! — она дернула нитку на рукаве.
— Зато тебя такой парень любит! — ляпнул Хадамаха, глядя на вышагивающего впереди Хакмара.
— Какой еще парень? — строптиво буркнула Аякчан. Поглядела на Хадамаху, и ее поджатые губы расслабились — видно, решила, что глупо из себя неприступную храмовницу корчить. — Когда он меня в первый раз увидел… — тоже косясь на Хакмара, проникновенно сказала она, — на мне была рваная храмовая рубаха и синяк на физиономии. Меня тогда старшие жрицы отлупили так… — она безнадежно махнула рукой. — Потом слой копоти прибавился, когда я мэнквов-людоедов пожгла. И с тех пор ничего не менялось! К лучшему… — уточнила она. — А он горец. У них там девчонки в драгоценных уборах ходят.
— Думаешь, для Хакмара твои тряпки имеют значение? — искренне возразил Хадамаха.
Аякчан поглядела на него вроде бы и с признательностью, но одновременно снисходительно. Как на младшего братишку, попытавшегося утешить старшую сестру своими главными сокровищами — полосатым камешком и разлапистой шишкой.
— Если б тряпки не имели значения, все городские оборвашки уже были бы женами наследников богатых родов, — сказала она. — Спроси хоть у тетушки… — Она усмехнулась и исправилась: — У своей Калтащ.
Настала пора Хадамахе горько ухмыляться:
— Не моя она. И разговаривать с ней не хочу.
— Ну, знаешь! — вдруг возмутилась Аякчан. — Тебе какое дело, что они с Седной подумывают людей уничтожить? Какое это имеет отношение к вашим отношениям?
— Это как это? — опешил Хадамаха. — Или ты, как эти, из селения, скажешь, что я и не человек вовсе?
— Вот и веди себя как человек! — отрезала Аякчан. — Нашел повод для обиды — его девушка собирается людей уничтожить! Подумаешь! Вот если бы она с другим парнем гуляла, тогда да… И то не повод обижаться, повод отбить! — она победоносно поглядела на Хадамаху.
Вероятно, у того было уж очень шалое выражение лица, потому что Аякчан немедленно продолжила атаку:
— Меня вот тоже люди обижают — не все, конечно… но все равно довольно много народу! — прикинула она. — Я тоже хочу их всех уничтожить. И кстати, никаких шансов исправиться я им давать не собираюсь! Так что скажи еще спасибо, что я — не Калтащ!
— Спасибо! — от всей души поблагодарил Хадамаха.
— Уже понятно, что сюда она нас затащила не зря, — даже не оглядываясь, сказал вдруг Хакмар.
Аякчан вздрогнула и подозрительно поглядела ему в спину. Похоже, пыталась сообразить, когда парень начал прислушиваться к их разговору: когда говорили про тряпки или все-таки позже.
— Храм… — хмуро буркнул Хадамаха. — Храм Рыжего огня! — И он глухо бухнул кулаком по ладони. — Я был уверен, что Советник не успел его поставить! Что Храма нет! Что все закончилось!
Заставить себя замолчать было почти невозможно — взрослый парень, а разревелся, как медвежонок! Но Хадамахе хотелось именно орать, реветь и колотить кулаками по соснам. Он в Нижний мир полез, чтобы в его стойбище было все хорошо! А какие-то олени… безрогие… все равно сделали так, чтобы в стойбище было плохо! Эрликовы выползни!
— Храма пока нет, — успокаивающим тоном сказал Хакмар. — Есть еще только Буровая с тем жрецом-геологом. Неплохой дядька! Хоть и Рыжий огонь ищет… — и неодобрительно добавил: — Где не надо! Я б его к нам в горы забрал — там Рыжий огонь может проявляться спокойно. Конечно, со всеми мерами предосторожности.
Аякчан на это только фыркнула.
— Буровую забросили, — напомнила она. — Советника нет, подземелья его тоже, и помощнички его, что нормальных девчонок в рыжих чудищ переделывали, отправились в Нижний мир. Ставлю все шесть лап мамы-Уот против талой сосульки — в своем кабинете в Зимнем Дворце Советник никаких записей не хранил! Никто не знает, где этот жрец-геолог со своей Рыжей Буровой торчит!
— Снежная Королева ищет Рыжий огонь, — напомнил Хадамаха. Ему было стыдно. Он тут терзается, как его весь Сивир не понимает и усилий его не ценит, а Хакмар и Аякчан спокойно рассуждают — глядишь, и придут к чему! Хотя кто тут стражник, кому положено расследование вести?
— Тогда найдет, — расстроилась Аякчан. — Раньше, позже… Мы, жрицы, упорные.
— Если ей не помешает другая жрица, более упорная, — задумчиво сказал Хадамаха.
— Ты о чем? — заинтересовалась Аякчан.
— Так, мысли вслух, — покачал головой он.
— Пока что здешнему жрецу мешает шаман, — вмешался Хакмар. — Нет, чего он на нас взъелся, я понял. Я не понял, чем ему жрец не угодил? Канда его явно спровадить пытался. Поговорить со жрецом для него так важно было, что он даже возле своей сгоревшей лавки не остался.
— Насчет Канды я пока много чего не понимаю, — призадумался Хадамаха. — С торговлей его все ясно — шкуры берет по заниженной цене, железо, соль, прочий необходимый приклад продает по завышенной. Вот и выходит, все ему должны.
— Нет, не ясно! Почему ему за такие дела никто до сих пор морду не набил и товары не растащил? — вмешалась Аякчан.
— Это же его товары! — изумленно воззрился на нее Хадамаха. — Кто ж на них лапу-то поднимет? И цены тоже его — раз товар его!
Она что, простейших вещей не понимает? Странные все-таки эти храмовницы!
— Странные вы все-таки, люди-звери, — пробормотала Аякчан. — Кто-то мне недавно про военную добычу рассказывал.
— Так Канда ж на нас не нападал! И родичей наших не убивал, чтобы мы ему мстили!
— Он всего лишь объявил, что вы хуже, чем остальные люди, — насмешливо напомнила Аякчан.
Хадамаха аж остановился. Она права, а он… чего-то не видел, не замечал… Именно потому, что был здесь своим и думал, как местный парень из племени Мапа. И что на Канду никто не нападет, хоть и дурит тот немилосердно, Хадамахе казалось единственно правильным. А думать надо не как парень из стойбища Мапа, а как стражник из большого города! Хадамаха аж напрягся, будто пытался вылезти из собственной шкуры.
— Может, мы кому и чурбанами кажемся… — медленно начал он.
Аякчан сделала невинное лицо.
— Только мы, Мапа, ведь и правда так живем — чужого не берем, за цену не торгуемся, долги отдаем всегда. И охотники хорошие — еще б мы были плохие! Рыба, жир, шкуры — все мы! — перечислил Хадамаха. — Так чего ж этот Канда, который с торговли с нами богатеет — чего ж он нас же и травит, а? Раньше люди с нами так не разговаривали — как Хуту или тот старик! Подурели они все, что ли? Ляпнет какой чурбан нашему Мапа лишнего — и лапой в глаз получит! И готов свеженький покойник. Тут уж начнется — и кровная месть, и что угодно… — Хадамаха снова глубоко задумался. — Человеку, который с торговли богатеет, зачем ему драки да беспорядки? Мало сведений, мало, непонятно ничего!
— Может, Донгар знает? — предположил Хакмар.
Донгар еще… не было печали, шамана злые кули накачали! Что он делает у старика Канды? Почему оказался здесь — сам пришел или тоже Калтащ привела? Тогда почему одного, почему раньше остальных?
«Ладно, хоть с Донгаром никаких загадок разгадывать не придется! — успокоил себя Хадамаха. — Вот заявится этот Великий Черный и выложит все, что знает, о чем догадывается и о чем даже не знает, что догадывается!»
— Ну и где он шляется? — буркнул Хадамаха. — Обещал догнать!
— Я откуда знаю? — окрысилась Аякчан. — Я ему что — жена? — и гневно уставилась на Хадамаху.
— Э-э… — протянул тот. Напоминать, что вообще-то — да, вообще-то жена, пусть не земная, людская, а шаманская, небесная, было явно опасно для жизни. И чего она собачится? Это земной жене — стирать, готовить, чум ставить, с охоты встречать, детей растить… А небесной — знай себе сходи с Верхних небес и шаманить помогай. Не жена — а товарищ по работе!
И вдруг услышал смех Хакмара:
— Пока что нас догнал кое-кто другой!
Хадамаха оглянулся. В снегу между деревьями сидел заяц — толстенький такой, с гладкой белой шубкой… и полусгоревшим ошейником из лисьего меха вокруг шеи.
— Ты гляди — выбрался! Силен, ушастый! — восторженно вскричал Хакмар.
Хадамаха только рожу скроил — нашел чему удивляться! Зайцы, они такие!
Заяц опасливо дернул ушами, точно прислушиваясь, поднялся столбиком… и вдруг одним махом взвился Аякчан на руки.
— Это он тебе спасибо сказать прибежал, что ты его от той девицы избавила! — вопил Хакмар. — Айка — великая освободительница зайки!
Аякчан — растерянная и смущенная — прижала зайца к груди.
— Хотела зайца в ошейнике — вот тебе заяц, — пробурчал Хадамаха. — Глядишь, и другое тоже приложится. Хотя ошейник я бы все же снял…
— У него такая шерстка мягонькая, — умиленно выдохнула Аякчан.
— Кто б подумал, что Огненная жрица так растает? Прям как снежная баба летом… — веселился Хакмар.
— Ой, он ко мне жмется! — как маленькая девушка, запищала Аякчан. — И дрожит — глядите, аж ушки трясутся!
Заяц трясся, точно лист под ветром, прижимался к Аякчан и, кажется, норовил забраться ей хоть в рукав, хоть за шиворот, лишь бы спрятаться…
В груди у Хадамахи вскипел мерзкий жар предчувствия.
— Аякчан… — изо всех сил стараясь говорить спокойно, попросил он. — Ну-ка взлети, посмотри, откуда он такой перепуганный примчался.
— А если меня увидят? — возразила девушка.
— Почему-то мне кажется, что сейчас — это не самая большая беда.
Аякчан поглядела вопросительно, но спорить не стала — не выпуская зайца из рук, крутанулась в воздухе и пошла вверх между стволами сосен. И тут же канула вниз, как подбитая камнем ворона.
— Бежи-и-м! Сматываемся, быстро!
Свиток 16,
о невероятной схватке с огненными волками дяргулями
Дяргули, красные волки, мелькали багровыми вспышками на снегу. Их было отлично видно меж деревьями — шкуры, мутно-красные, как умирающее Рыжее пламя под тлеющим пожарищем, и вечно раззявленные пасти. Дяргули сами походили на пожар, словно клубок Пламени катился среди стволов. Казалось, деревья облегченно вздыхают, когда стая проносилась мимо. Вожак опустил острую морду, вглядываясь в следы. Снег вокруг дяргульей морды почернел и растекся темной лужей. Красный волк разразился торжествующим тявканьем, вовсе не похожим на волчий вой, но куда более жутким. Стая дружно ответила — с ветвей посыпались комья снега, мгновенно тая на огненных шкурах.
Хадамаха бежал — заснеженные ветки хлестали его по лицу, осыпая мелкой белой крошкой, цеплялись за одежду. Хакмар упал, покатился кубарем, вскочил и побежал снова. Аякчан мчалась длинными скачками, то и дело подлетая в воздух. Заяц так и сидел у нее на руках. Хоть она спасется. И заяц. Умен, длинноухий, знал, кому на руки прыгать!
Хадамаха оглянулся на бегу — дяргули Огненными сполохами скользили между деревьями. Вожак остановился, поднял похожую на тонкое шило морду и насторожил куцые уши — Хадамаха увидел его глаза. Они были как дыры в черепе, а внутри кипело сплошное сияние Алого огня. Вожак завизжал — он тоже увидел беглецов! И дяргули ринулись на них.
— Бегите! Дальше бегите! — закричала Аякчан, пикируя сверху на стаю. С ее руки сорвался клубок Огня — помчался по снегу, заставляя сосны вспыхивать, как палочки для растопки, разрастаясь все больше, больше… Вожак подпрыгнул и завопил, широко разевая пасть — крохотный лепесток Рыжего пламени затрепетал между зубами. Ревущая стена Голубого огня накрыла дяргулей — изнутри донесся истошный, пронзительный вопль десятков глоток…
— Ну вот и все. А вы боялись… — На лице Аякчан плясали отблески Голубого огня, отражаясь в сапфировых глазах — и улыбке, прекрасной и страшной, как Пламя.
Стену Голубого пламени прошили Алые полосы — точно рубиновые нити сапфировое полотно… и из разожженного Аякчан Огня выскочил вожак дяргулей. И с маху впился Аякчан в лодыжку.
Заяц вывернулся из рук и взлетел девушке на голову.
— А-а-а! — Аякчан дернула ногой, пытаясь сбросить дяргуля прочь, швырнула на него клубок Огня… Рычащий дяргуль только вгрызся глубже.
Дяргули выпрыгивали из Голубого пламени. Шкуры их дымились.
Подскочил Хакмар. Блеснувший алым клинок рассек вцепившегося в Аякчан дяргуля пополам. Из половинок тушки выплеснулся Рыжий огонь. Сразу два дяргуля прыгнули на Хакмара — он срубил их влет. Хадамаха пнул налетевшего на него дяргуля по оскаленным клыкам. Заорали оба — дяргуль и Хадамаха. Ему казалось — он сунул ногу в костер!
— Уходим! — хватая парней за руки, завопила Аякчан.
— Куда? — рыкнул Хадамаха — от невыносимой боли из глаз брызнули слезы. Услышал рычание — новый ожог вспыхнул в ноге…
— Заткнись! Прыгай! — завизжала девушка.
И он прыгнул куда-то вперед, не видя и не понимая куда, просто повинуясь рывку Аякчан…
…и с бульканьем ушел под воду. Непроницаемая черная вода Великой реки вязко сомкнулась над головой. Хадамаха забил ногами и со звучным «чпок» выскочил наверх. Рядом из воды ударил короткий взрыв — бум! — черную поверхность пробил всплеск Рыжего огня. Раздвигая темные воды, всплыла тушка мертвого дяргуля.
Хадамаху ухватили под мышки, рванули — и он встал на поверхности Великой реки, как на тонкой ледяной корке. Туман по берегам лопнул, точно его изнутри вспороли ножом, из прорехи, как юркие рыбы из худого невода, сыпанули дяргули.
— Что они всюду лезут! — завопила Аякчан, схватила Хакмара за руку и кинулась бежать. Впереди длинными скачками несся заяц. Хадамаха мчался, разбрызгивая торбазами воду Великой реки, как худую лужу, а дяргули бежали следом — вроде и не быстро, но упорно, было ясно, что они могут гнать добычу и День и Ночь, и в Среднем мире, и в Нижнем, и в Верхнем. Если так и мчаться по прямой — дяргули непременно настигнут! Хакмар снова споткнулся.
Хадамаха на бегу рванул куртку с плеч:
— Надо оторваться! Чтобы они нас не видели! И снова уйдем в Средний мир! — Хадамаха подпрыгнул раз, другой, сдирая с себя торбаза, будто собирался плыть. А штаны не спасти. Ну почему, что бы ни сталось на Сивире, всегда страдают невинные — в смысле ни в чем не повинные штаны? — Держи! — всовывая Хакмару куртку и торбаза, гаркнул он. — Садись на меня!
Рубаха с треском лопнула под напором громадных лап. Штаны треснули по шву, темная шерсть полезла в прорехи. Громадный черный медведь дернул лапой, отбрасывая разодранные в тряпку штаны. Красные волки с визгом вцепились в тряпку, выдирая ее друг у друга — остро запахло жженой кожей. Хакмар вспрыгнул на спину медведя, и тот помчался обманчиво неуклюжей, но на самом деле стремительной побежкой. Аякчан подхватила зайца и взмыла над Великой рекой. Сзади раздался разочарованный вой дяргулей. Медведь наддал… и тут же заревел — испепеляющий Жар дохнул ему прямо в зад, заставляя тлеть шерсть на лапах и коротком хвосте.
— Они поджигают Реку! — крикнула Аякчан.
Медведь невольно оглянулся. Красные волки мчались по поверхности Реки, на бегу опуская узкие морды в черную воду. Костер Рыжего пламени вспыхнул в одном месте… во втором, в третьем, Огоньки потянулись друг к дружке… поперек Реки вздулся гигантский Пламенный пузырь и стремительно покатился на беглецов. Сквозь тонкую оранжево-багровую пленку Пламени было видно, как внутри, сосредоточенно перебирая лапами, бегут дяргули.
Хакмар скатился с медведя и рванул назад, на бегу выхватывая из ножен меч. Клинок хищно полыхнул Алым заревом и вонзился в тонкую стенку пузыря. Грянул взрыв! Нестерпимо алая вспышка слепила глаза, и медведь уже не видел, как взбухает клуб оранжево-багрового Пламени и летят во все стороны дяргули. Из кипения Огня вылетел подброшенный взрывом Хакмар. Аякчан извернулась в воздухе, цапнула его за ногу… Медведь взвыл — оба грянулись ему на спину. Он распластался на поверхности Великой реки и тут же провалился вниз…
— Ар-р-р-гх! — проламывая низкие кусты, медведь свалился в снег.
— А-о-у-у! — Аякчан и Хакмар снова рухнули ему на спину. Скатились по бокам. Медведь успел смутно удивиться — Аякчан по-прежнему прижимала к себе зайца. Надо же, живой длинноухий! Но ненадолго. Из возникшей прямо в воздухе прорехи валились дяргули. Потрепанные, измятые, обгоревшие и по-прежнему не собирающиеся упускать добычу.
Медведь успел только вскочить. Дяргули посыпались на него, как шишки с елки. Он метнулся в сторону, но пылающие пасти уже впились в него со всех сторон. В нос ударил смрад горелой шерсти, его собственной горелой шерсти! Налетел Хакмар, срубил дяргуля в прыжке, но тут же еще двое нацелились парню в горло. Отчаянно визжа, Аякчан пуляла Огненными шарами по дяргулям, но те легко уворачивались, норовя ухватить девушку за подол.
— Улетай! — закричал Хакмар. Вместо ответа Аякчан спикировала к нему, обстреливая дяргулей россыпью Огненных шариков. Оттолкнувшись от катающегося по снегу медведя, дяргуль вскочил Аякчан на плечи и впился зубами в затылок. Аякчан страшно закричала и грянулась оземь. Дяргули накрыли ее живым шевелящимся ковром.
Грозный рокот бубна прокатился над битвой, как копьем пронзая крики, рев и визг рыжих тварей. От этого рокота дрожали кости, и мышцы превращались в студень, из глоток дяргулей вырвался дружный пронзительный вой.
- Чернин сугнун ээлери
- Черзи-сарыг угбаларым…
— прогудел грозный голос.
- Хозяйки земли и воды
- Это вы, мои медно-желтые сестры…
На поросшем кустарником холме плясал Донгар. Его колотушка была воткнута в снег, так что предрассветные лучи озаряли ее красным, будто шаман окунул ее в кровь. Донгар двигался по ходу Солнца, и, кроме бубна, в его руках был еще веер, украшенный белыми и красными лентами. Донгар держал его за деревянную рукоять, и на веере тускло поблескивали бронзовые изображения солнца и луны.
— Ай хуннуг ала-челбииш — мой веер, мой полосатый веер… — пел Донгар. — Там, где должна зайти луна, пусть заходит! Там, где должно взойти солнце, приходи скорее! Хотал-эква, великая Коу-няма, Солнце-матерь — я твой шаман, прошу и заклинаю, дай свой луч, чтобы снег растаял…
Небо зарокотало в ответ, точно внутри него заработал невидимый механизм, заставляющий небеса поворачиваться — и острый, как клинок, горячий, как Пламя, золотой солнечный луч врезался в отсветы алых предрассветных красок и, словно ястреб стаю куропаток, разогнал их прочь. Луч побежал по небесам, соскользнул с них, как с черного льда… и уперся в верхушки сосен!
Снег на ветках зашипел, вздымаясь паром, и поток талой воды рухнул медведю на голову. Визжащие дяргули метались, норовя увернуться от хлещущих сверху струй…
— Убирайтесь оттуда! Сюда, скорее! — заорал с холма Донгар и снова затопал, продолжая пляску. — Ты, имеющая каркающих птиц, надевшая шубу из шкуры барса, ездящая на сверкающем коне, более пестром, чем барс…
Снег таял. Вода лилась с деревьев, словно то и не деревья вовсе, а водопады. Снег под деревьями растворялся, будто под ним не земля была, а котелок, поставленный на Огонь, и быстрыми юркими ручьями устремлялся к дяргулям. Ручьи становились шире, шире… Вокруг лап медведя закручивались водовороты. Вода поднималась все выше и выше…
Дяргули безумствовали. Они пытались бежать, но вода догоняла их, лилась сверху. С шипением гас тусклый блеск их шкур. Дяргули прыгали, норовя взобраться друг на друга. Соскальзывали и с диким визгом начинали биться в воде. Вцепившиеся в медведя красные волки теперь пытались найти спасение на его спине. Медведь гневно рыкнул и притопил дяргуля лапой. Хакмар и Аякчан уже бежали к холму. Ноги у них разъезжались. В несколько прыжков медведь догнал их, подставил холку Хакмару под пальцы. Парень вцепился в жесткий густой мех. Вода поднималась.
— Снег, как море, взболтаешь ты, Солнце-Мать… — пел Донгар.
Визжащих дяргулей крутило в водоворотах. Карабкающийся на холм медведь пошатнулся — земля расползалась у него под лапами, не давая взобраться повыше. Тяжело навалился на холку Хакмар. Вода поднималась все выше и выше, точно весь талый снег окрест превращался в ручьи и мчался сюда, к холму, на котором плясал шаман. Заяц сорвался у Аякчан с рук и поскакал наверх.
— Хадамаха, миленький, давай, поднажми! — Аякчан изо всех сил вцепилась в медвежий мех и потащила, сама скользя торбазами и проваливаясь в кипящие под коленками буруны. И словно именно этого крошечного усилия не хватало — медведь рванулся вперед, обрушивая из-под лап целые пласты размокшей земли, и выбрался на холм, волоча за собой Хакмара, и проломился сквозь мокрые кусты…
Все трое, с хрипом дыша, рухнули у ног шамана.
— Белую пену взметнешь, ель могучую выворотишь и вверх корнями поставишь! — с явным облегчением в голосе рявкнул Донгар, и его веер на деревянной ручке загреб воздух, как весло — воду. Громадная волна взметнулась между соснами — точно сама Повелительница Седна прислала сюда свой Океан! На миг зависла, курчавясь гневной белой пеной среди тускло-зеленых крон… и, ломая деревья, как палочки для растопки, ударила вниз. Прямо в дяргулей — с силой великанского кулака!
Грохот заставил медведя прижаться к земле.
Пронзительный визг взвился над бушующей водой. Лес превратился в реку — бурную, неудержимую реку, несущуюся между сосновых стволов, и эта река мчала дяргулей дальше, дальше, колотя об деревья, протаскивая через нежданные перекаты. Красные Огненные морды вертелись в смертельных объятиях воды, молотили лапы с мелкими острыми когтями, но воде были безразличны и зубы, и когти, и морды странных Огненных тварей. Один за другим дяргули исчезали под водой, и визг стихал.
Вода всплеснула у холма, и мертвое тело дяргуля вынесло под ноги беглецам. Растопырив лапы, точно все еще пытался бежать, мертвый дяргуль лежал на черной, мокрой земле, и в его оскаленной пасти, затухая, плясало Рыжее пламя. Зашипело, змеиным языком прорываясь меж выщеренными зубами, и погасло, курясь черным дымком. Медведь толкнул лапой воняющую гарью тушку. Мертвый дяргуль перевернулся на бок. Прячась в густой багряной шерсти, его шею стягивал тонкий кожаный шнурок. А за шнурок был заправлен лоскут замызганного полотна. Медведь повел широкими ноздрями и вдруг негодующе заревел.
— Аякчан… — губы плохо слушались Хакмара, зубы отстукивали нервную дрожь. — Это не от твоей рубахи лоскут?
Девушка торопливо сбросила мокрый кожух и уставилась на изодранный в бахрому подол старой рубахи.
— Откуда он мог тут взяться?
— Вот именно, — кивнул Хакмар. — Откуда лоскут взялся… Откуда сама эта пакость взялась? — он с отвращением поглядел на труп дяргуля.
— Не понимаешь, однако? — Донгар пытался стоять сам, но потом не выдержал и привалился плечом к медведю. Выглядел он таким же измотанным, как и остальные. — С Буровой, откуда ж еще! Канда говорит — полночи назад появились, людей жечь стали.
— Они вроде тех, с жалом на хвосте, которые по Огненному Озеру бегали! — сообразила Аякчан.
— То-то жрец засмущался так, когда Канда красных волков помянул! — Хакмар ощерился, как красный волк. — Очередные эксперименты с Рыжим огнем!
Донгар мучительно покраснел:
— Наследник клана, мастер, а такими нехорошими словами ругаешься!
— Какими? — опешил Хакмар.
— Ну этими… Экс… Экс… — Донгар покраснел еще больше. — Сам знаешь, однако, чего сказал! Да еще при девчонке! — И уже жалобно добавил: — Ты такого больше не говори! Может, тот жрец и плохо делает… Но мне он все-таки отец!
Свиток 17,
где четверо героев и заяц сидят на берегу и смотрят свысока
На вершине холма сидели пятеро. Шаман, кузнец и жрица, косолапый мишка, и еще беленький зайчишка застыл столбиком, беспокойно постригивая длинными ушами. Они глядели вниз, на бушующий поток талой воды. «Не видел такого, и дальше бы не видеть», — думал медведь. Точно громадное, без конца и края, море поросло таким же бескрайним лесом — с рокотом и гулом вода неслась между стволами. Куски льда стукались о шершавую кору. Вода с гулом протискивалась между деревьями, вертела мелкую щепу и целые бревна, разливалась широким потоком, прокатывалась сквозь кусты.
— Донгар, ты как плаваешь? — прокричал Хакмар, стараясь перекрыть шум разбушевавшегося паводка.
— На олене — как олень. Сам — как топор, — вздохнул Донгар.
— Это я к тому, что если вода поднимется еще чуть-чуть, нас отсюда смоет к Эрликовой матери, — пояснил Хакмар. — Ты что, решил все снега на Сивире растопить?
— Нету, однако, у Эрлика матери! От Зари Времен он существует, вместе с Нуми-Торумом мир создавал. Змеи, например, его работа, — обстоятельно сообщил Донгар. — И ничего я не решал! Сам знаешь, мы, шаманы, ничего сами не делаем, только духов просим. Я Хотал-экву просил, чтобы она снег растопила — вот она и растопила.
— По-моему, она несколько увлеклась, — критически высказался насчет Хозяйки Солнца Хакмар.
Раздался грозный гул, и новая волна выкатилась из-за стволов. Плещущая у холма вода издевательски облизала подошвы Хакмаровых торбазов.
— Эй, я ничего обидного не имел в виду! — глядя на золотистый край неба, испуганно завопил Хакмар.
— Это разве увлеклась… — снисходительно обронил Донгар. — Вон, хоть Белую старуху возьми… Как перхоть из волос своих чешет, пока пургу смертную не начешет — не успокоится! А с другой стороны — что ж ей, с перхотью ходить?
— Яичным желтком волосы мазать не пробовала? — сдавленно пробормотал Хакмар. — Говорят, помогает.
— Она не может, — очень серьезно сообщил Донгар. — Яйца — они летом. А старуха — зимой. У тебя лицо странное, Хакмар. Ты, однако, не заболел — может, съел чего не то?
— Вряд ли меня от этого тошнит. Если вспомнить, когда мы ели в последний раз, — нервно сглотнул Хакмар.
Медведь звучно цыкнул зубом и выразительно покосился — заяц немедленно шмыгнул Аякчан за спину.
Читать бесплатно другие книги:
