Князь оборотней Волынская Илона
— Чем еще заняться в большом городе простому таежному парню? — усмехнулся Хадамаха. — Порядок кто-то должен охранять. Вон, меня всего День не было, а тут такой непорядок!
— Ты кто такой? Ты как посмел явиться сюда с вот этим… — начал очнувшийся от ступора старший брат Биату, грозно тыча пальцем в спящего тигренка.
— С потерпевшим, что ли? — удивился Хадамаха. — А опознавать вас кто будет? У меня все по правилам: задержание, оформление, опознание, показания… Тут, гляжу, еще и попытка ликвидировать свидетеля намечается. — Хадамаха кивнул на связанного сетью медведя. — Не, парни, одной хулиганкой не отделаетесь! Так, присесть бы мне на что… — он огляделся. — Помнится, я перед отъездом тут свой детский еще каменный мяч заначил… О, так вот же он! — пинком ноги Хадамаха выкатил из-под стены ближайшей землянки гладко обтесанный каменный шар — чуток поменьше того, каким он играл на медной площадке ледяного города. — Приятно, когда хоть что-то не меняется, — обстоятельно усаживаясь, объявил он и вытащил из мешка берестяной свиток и железную самописку.
— Взять его! — раздуваясь, как жаба на болоте, заорал старший Биату.
— То ж Хадамаха, — опасливо напомнил топчущийся позади родовичей крепыш с копьем. — Который в город уехал в каменный мяч играть.
— Вы теперь — братья Биату! — завопил «старший». — Сила! Медвежья власть!
— А он чего — больше не Хадамаха? — озадачился копейщик.
— Я тебя тоже признал, братец Хап-Хара, — покивал копейщику Хадамаха. — Тебе, между прочим, мяч оставлял. — Он похлопал по каменному мячу под попой. — Чего игру забросил? Или ты теперь копьем увлекся?
Копейщик неловко сунул копье кому-то из родовичей, точно сам не понимал, что оно делает у него в руках, и принялся протискиваться сквозь толпу к Хадамахе.
— Ты как уехал, я поиграл маленько… — переминаясь с ноги на ногу, прогудел он. — Даже меньших учить начал…
— Ну-ну, рассказывай, как дошел до жизни такой, — царапая самопиской по бересте, равнодушно подбодрил его Хадамаха.
— А дед говорит — хватит ерундой заниматься, не медвежонок уже, в игры играть…
— Дедуля Отсу! — развел руками Хадамаха. — Кто б еще дал молодежи такой полезный и, не побоюсь слова, мудрый совет! Ну и как теперь, нравится, чем внучок занялся?
Дед, морщинистый и седой, но все еще кряжистый, принялся перетаптываться в той же манере, что и внучок, и наконец неуверенно протянул:
— Так это… Он теперича вроде как нас, Мапа, защищает… От этих… От посягательств!
— Вот этот, что ли, посягательство, который у кузнеца на руках спит? — Хадамаха указал самопиской на тигренка. — А ты, выходит, тот самый старец, которого коварный Амба оскорбил? — усмехнулся Хадамаха. — Хвостом, что ли, дедушку дразнил? Потому как, ежели кто запамятовал, Великий Белый тигр у Золотой тигрицы всего пять Дней назад народился, а потому с девушками по малодневству еще вовсе ничего делать не мог.
Девчонки Мапа дружно хихикнули. Родовичи начали переглядываться, точно впервые задумавшись — а какой вред мог принести на землях Мапа маленький тигренок?
— Тебя, Хадамаха, в городе вовсе отучили со старшими уважительно разговаривать, — проворчал дед Отсу, стараясь не встречаться с Хадамахой взглядом.
— Стражники, дедуля, старшинство не по Дням, а по званию считают, — серьезно ответил Хадамаха. — А старше меня тут по званию, вон, разве что госпожа жрица… — И, не удержавшись, невинным тоном добавил: —…считается.
Аякчан одарила его многообещающим взглядом.
— Я сказал — взять его! — надсаживая глотку, вопил старший брат. — Стреляйте! — скомандовал он лучникам.
Наверху нерешительно тенькнула тетива. Криво сделанная стрела воткнулась рядом с Хадамахой. Аякчан тревожно дернулась, сбрасывая на кончики пальцев Огненный шар. Хадамаха тяжко вздохнул, точно дивясь медвежьей тупости некоторых, и подобрал стрелу:
— Приобщим к вещественным доказательствам. — И только потом поднял голову, разглядывая стрелков на ветках. — Стрельнули — я вас и признал! Вы ж братцы Адыг, верно? Которые ежели в елку пульнут, с нее ни одна шишка не упадет. Все шишки заранее разбегаются в страхе перед вашей меткостью! — серьезно закончил он.
Родичи снова заухмылялись. Восседающие на ветках братцы ответили Хадамахе вымученными улыбками.
— Чего это вы вдруг Биату заделались?
— Братья Биату — великие герои Мапа, — пробурчал один из братьев Адыг, ныне братьев Биату. И уточнил: — Древних времен.
— Про них даже сказки есть! — ерзая на ветке, пискнул второй. — Как за красавицей гнались и, того… не догнали.
— Умгум, — согласился Хадамаха. — Медведи, которые не догоняют. Не догоняете вы, медведи.
— Я не понимаю! — старший брат Биату чуть не плакал злыми, ненавидящими слезами.
— Так и я об чем… — согласился Хадамаха.
— Почему этот тигриный прихвостень сидит тут, как у себя дома? — завопил старший брат.
Хап-Хара смущенно откашлялся:
— Так он того… У себя… Дома.
Старший брат и впрямь не понимал. Только что они были грозные братья Биату, хозяева стойбища, и вызывали страх и опасливое восхищение. И вдруг явился какой-то… — ну медведь же, обыкновенный, и даже не старше! — и не только несознательные стойбищные элементы, но даже его грозные бойцы начали вести себя как обчистившие чужой амбар медвежата. Движение за медвежьи права надо было срочно спасать.
— Такой отважный, потому что жрица с тобой? — прищурился на Хадамаху старший брат. — Я предупреждал вас, братья и родичи, для жриц свободные, гордые медведи — как рыбья кость в горле! Этот гнусный предатель, — он патетически взмахнул рукой, указывая на Хадамаху, — привел в наш лес храмовую убийцу!
— Госпожа жрица здесь пролетом — с противопожарной инспекцией. Чувалы проверять будет, — невозмутимо сообщил Хадамаха, не поднимая глаз от бересты. Ну не хотелось ему знать, каким взглядом сейчас смотрит на него Аякчан! — Землянки без вытяжки штрафовать! — заслышав тревожное шевеление в рядах родовичей, подтвердил Хадамаха.
Над стойбищем возникло ощущение тревожного нетерпения — проблемы медвежьей вольности отступили на второй план перед необходимостью привести землянки в порядок до жреческой инспекции.
Хадамаха поднял глаза на братьев Биату:
— А вы думали, весь Храм, с Королевой и верховными, День и Ночь беспокоятся — как там сынишки тетушки Хаэркан по лесам шарятся. Тетя Хая! — заревел он так, что с сосен старые иголки посыпались.
Бум! — низко засевший лучник грянулся с ветки. Но даже заорать не осмелился, только прижал к себе лук и застыл, глядя на Хадамаху шалыми глазами.
— Вы ж сынки тети Хаи, верно? — наступая на топчущихся возле родителей копейщиков, рявкнул Хадамаха. — Тетя Хая! Или я вас не предупреждал на доступном вам языке, чтобы вы воспитывали своих оболтусов, иначе они вырастут и будут иметь вовсе не медвежий вид и позорить вашу честную старость?
— Шо такое? — подбоченилась громадная, лохматая, даже в человеческом виде похожая на медведицу бабища. — Шо может сделать слабая, вовсе одинокая женщина, когда в сыновья ей достались два неуправляемых лохматых бандита, а в мужья — только видом что медведь, а так… тьфу! Хомяк какой-то! — она одарила презрительным взглядом мужика, рядом с ней и впрямь казавшегося мелковатым.
— Пороть, тетя Хая, — твердо объявил Хадамаха. — Пороть и только пороть!
Старший брат Биату с ужасом понял — этот выпорет! Даже невзирая на грозную тетю Хаю. Но еще раньше это сообразили сынки тети Хаи. Два охотничьих копья вонзились в землю рядом с каменным мячом, на котором еще миг назад восседал Хадамаха.
— Перекидывайся, Хадамаха! — рявкнул отец, бросаясь на оставшегося без копья охранника, но удар, уже обросшей когтями медвежьей лапы, швырнул его прочь.
— Бейте его! — закричал старший брат Биату, но ладные меховые куртки и без его приказа уже летели с плеч. Теряя лопнувшие в лохмотья штаны, один из сынков тети Хаи встал на четыре лапы и тощим медведем с грязно-серой шерстью кинулся на Хадамаху.
— И что ж ты на меня так вызверился! — Развернутый сверток бересты полетел серому медведю в морду. Воткнутая уверенной рукой железная самописка пришпилила бересту к чувствительному медвежьему носу. Медведь взвыл. Плюхнулся на хвост и принялся драть когтями облепившую морду бересту. Лучник отшвырнул лук, взревел, обрастая шерстью, и вскинулся на дыбы, норовя заломать так и не перекинувшегося сородича.
— А и обнимемся! — немедленно согласился Хадамаха, бросаясь медведю на грудь и вцепляясь обеими руками в кудлатую шерсть. Рывок! Медведь и Хадамаха развернулись, точно в танце…
Стрела впились медведю пониже спины. Рев взъерошил Хадамахе волосы. Медведь совершенно человеческим жестом схватился за зад… Хадамаха кубарем перекатился по земле. Стрела воткнулась в землю у самых его торбазов. Хадамаха крутанулся винтом — и каменный мяч с грозным гулом взвился в воздух.
Бум! Аа-а-а! — стрелок вместе с мячом рухнул Хадамахе на руки.
Аа-а-а! Бум! — Хадамаха швырнул стрелка прямо в оскаленную пасть второго сынка тети Хаи. Оба кубарем покатились по земле. Оставшийся в руках у Хадамахи мяч снова взвился в воздух. Последний лучник попытался уйти из-под удара. Задергался, взмахнул руками — и…
— Аа-а-а! — полетел вниз в вихре сшибленных сосновых иголок. Пробивший крону каменный мяч на миг завис среди ветвей… и тоже ухнул вниз, навернув незадачливом стрелку по кумполу. Стрелок ткнулся головой в землю. Со всех ног Хадамаха рванул к откатившемуся мячу. С другой стороны вихрем ярости и шерсти мчался братец Хап-Хара.
— Тренироваться надо! — гаркнул Хадамаха. Боковая подача… и, с глухим гулом вспарывая воздух, мяч взвился навстречу последнему уцелевшему медведю.
— Хадамаха, дава-а-ай! — где-то за спиной взревел отец. — Оле-е-е-оле-оле-оле!
Хап-Хара распластался по земле, точно шкура на полу. Мяч со свистом пронесся над ним… прямо к крыше полуземлянки, где стояли Хадамаховы товарищи! С торжествующим ревом братец Хап-Хара вскочил и всей громадой медвежьей туши навис над Хадамахой!
— И-и-и-эх! — взлетевшая наперерез каменному мячу Аякчан со всей силы размахнулась и врезала по обкатанной каменюке сцепленными руками. Мяч ухнул от удара и, вихляясь в воздухе, полетел обратно. Почуяв опасность за спиной, Хап-Хара дернулся вбок… и мяч просвистел у него над плечом.
Из плотной толпы родовичей вырвался разочарованный вой…
Хадамаха перехватил гладкий камень, крутанулся на пятке… и с разворота влепил каменюку Хап-Хару в ухо. Бурый медведь закачался на подгибающихся лапах… И с глухим «фуххх!» осел на землю.
— Как же я ненавижу каменный мяч! — с чувством простонала Аякчан, тряся ушибленными руками.
— Я не знал, что ты вообще умеешь в него играть, — потрясенно пробормотал Хакмар.
— Так нас же в Школе богатырству учили! — досадливо бросила она и добавила, специально для ошалело поглядывающих на нее Мапа: — Одна тигрица, между прочим!
— Первый раз смотрю, как медведи мячик гоняют, — вздохнул довольно лыбящийся Донгар.
На площадке перед шаманским чумом валялись стонущие медведи.
— Сам ты хулиган, Хадамаха, вот ты кто! А еще мальчики мои ему не нравятся! На себя посмотри, медвежья твоя морда… — тетя Хая склонилась над жалобно воющим сыночком и пыталась выдернуть самописку из его носа. Сынок скулил и не давался.
— Спокойно, тетя Хая! — рассеянно отозвался Хадамаха, не сводя глаз с застывшего посреди площади старшего брата Биату. Так и не перекинувшийся старший шало глядел на свое побитое войско. Хадамаха звучно ляснул себя ладонью по лбу. — Вспомнил! Ты ж тот мальчонка, который перекидываться не мог! Ну и куда ж ты полез, всех куниц начальник, облезлых белок командир? Сам влип и дружков подставил.
— Ну и что, что перекидываться не умею? — выкрикнул старший брат. — Главное, чтобы душа была медвежья, а не как ты… Человек в медвежьей шкуре! Как же я таких, как ты, ненавижу! — Борец за медвежьи права повернулся и скорее оленьим, чем медвежьим прыжком ринулся в тайгу.
— Догнать? Я могу! — отрывисто спросила метнувшаяся к Хадамахе Аякчан.
— Пусть идет! — быстро шепнул он. — Охота мне потом понюхать — куда он пойдет? И откуда у них такая ладная одежа, у всех одинаковая? Этих — в амбар! И не надо выть, тетя Хая, не надо, и когти выпускать тоже, раньше думать следовало! Запереть как следует, спрошу, если что! — скомандовал он… и только потом испугался. Да кто он такой, чтобы его приказа старшие родовичи слушались, чтобы он с них спрашивал? Хоть и сказал, что стражник…
— Слышали, что мой сын сказал! — рыкнул, выпрямляясь во весь рост, отец.
И только тогда Хадамаха шагнул к смирно пролежавшему всю схватку связанному медведю.
Хлоп! — затяжная петля лопнула под ударом ножа. Теньк! — щелкнули нити сетки. Медведь неспешно, даже с некоторой солидностью поднялся, встряхнулся, расшвыривая обрывки сети. И вдруг взревел и сгреб Хадамаху могучими лапищами.
Аякчан отчаянно вскрикнула. Поднял колотушку Донгар, Хакмар схватился за меч.
— Спо… кой… но… — прохрипел Хадамаха из глубины медвежьих объятий. И сам изо всех сил вцепился медведю в шею. — Я тоже рад тебя видеть, Брат! — потерся щекой о жесткий мех и прошептал, глядя на прислонившуюся к плечу отца маму: — Ну что ты плачешь, мам! Вот же, я вернулся. Как обещал…
Свиток 22,
о простых медвежьих радостях и проблемах
Хадамаха был на Верхних небесах. Может, для кого Верхние небеса — в голубизне и золоте, сладко пахнет цветочными ароматами, и порхают Небесные девы-аи, стройные, как сосны, и округлые притом, как… как миски небось, чего еще круглое бывает? На Хадамахиных личных Верхних небесах порхала мама. Ну, порхать не порхала, порхающая медвежья женка — такой страх ежели над тобой пролетит, до конца Дней заикой станешь! Принаряженная, какой Хадамаха привык ее видеть, мама бегала между землянкой и разожженным у входа костерком. На его Верхних небесах у него забрали насквозь мокрые штаны из Огненного шелка и выдали нормальные, из ровдуги. И куртку, расшитую материнской рукой, и рубаху, и торбаза. Одежу пришлось брать не свою, а отцовскую — за прошедшие Ночь и День Хадамаха раздался в плечах так, что в собственное старье не влез вовсе.
В старые Хадамахины вещи обрядили Хакмара. Куртка села на широкие плечи кузнеца, а штаны пришлось утягивать вдвое, чтобы мешком на заднице не висели. До скрипа отмытый, обмазанный Донгаровыми снадобьями, перевязанный чистым полотном и укутанный в шкуры Хакмар безмятежно дрых по другую сторону чувала. Донгар восседал на нарах для почетных гостей — напротив входа — и с интересом разглядывал нашитых по рукавам короткого халата-энгерэгда матерчатых рыбок. А чего он хотел, единственный энгерэгда, который не свалился с его тощей фигуры, мать Хадамахе на девятидневье вышила! Рыбки — еще ничего, где-то по коробам хранятся птички, медвежата и зайчики. Великий Черный Шаман, гроза Нижнего мира — в рубахе с зайчиками! Хана всем нижним авахи, и камлать не придется — так сдохнут.
Притулившийся у Хадамахиного бока Брат сел, едва не стукнувшись головой о крышу полуземлянки, и, широко разевая плохо приспособленную для человеческих слов пасть, рыкнул:
— Этот… кто?
Хадамаха лениво приподнялся.
— Аа-а-а… Вспомни зайца, он и появится…
Вообще-то, поговорка про волка, но какая разница… Заяц спокойно позволил ухватить себя за уши и повис тушкой, кося вокруг непроницаемыми черными глазенками. Совсем обнаглел! — хмыкнул Хадамаха и сунул зайца Брату. Неужто и тут не испугается?
— Варить? — обхватывая невозмутимую зверушку лапами, рыкнул Брат.
— Зачем варить? Женись! — предложил Хадамаха. — Говорят, из зайцев — лучшие жены.
Брат повертел зайца туда-сюда, понюхал… Морда разочарованно вытянулась.
— Заяц… Мужик… — прохрипел Брат.
— А мужики такие пушистые бывают? — сделал круглые глаза Хадамаха. — Я думал, только лохматые вроде тебя.
— Никто зайца варить не будет. А жениться — тем более! — объявила Аякчан, забирая зайца из медвежьих лап. И, поймав на себе по-человечески заинтересованный взгляд Брата, внушительно добавила: — Ни на ком из присутствующих!
На Аякчан красовался мамин праздничный халат. Всем халатам халат, крытый шелком, подбитый соболями, расшитый цветными нитками и крохотными шариками серебра. Только подол и рукава пришлось подколоть, чтобы не волочились, а по ширине Аякчан в него можно было закатать, как в ковер. Даже трижды обернутый вокруг талии пояс не спасал.
— Не такую одежду госпожа привыкла носить, — в очередной раз извинилась мама. — Что ж поделать, если бабы у нас все как одна — у-у-у! — медведицы! Ничего… — мама улыбнулась. — Госпожу жрицу подкормить — и халат сядет, и замуж можно.
— Жрицам замуж нельзя, — холодно бросила Аякчан.
— Совсем? — удивилась мама. — А как же… — Она покосилась на дремлющего Хакмара.
— Что? — еще холоднее переспросила Аякчан.
— Ничего. — Мама поглядела на Аякчан жалостливо. — Я, госпожа жрица, для вас самое вкусненькое… — И, не закончив фразы, торопливо выскочила из землянки.
— Твоя мама меня жалеет, — изумленно пробормотала Аякчан.
— Хотя жалеть надо нас, — позевывая, заворочался у чувала Хакмар.
— Сильно страдаешь, что не можешь на мне жениться, а, Хакмарчик? — поинтересовалась ехидная голубоволосая ведьма.
Хакмар начал медленно краснеть — точно жар чувала переливался ему в щеки. Аякчан злорадно захихикала и величественной походкой прирожденной жрицы двинулась к выходу. У корьевой заслонки она остановилась:
— Кстати, Хадамаха… Если из-за твоей выдумки мне и правда придется здешние чувалы проверять, я буду это делать в халате твоей мамы!
— Я скажу, что тебе взятку дал, — буркнул Хадамаха.
— Вот так и возникают истории о продажности Храма! — скривила губы мать-основательница.
— Так что — не возьмешь? — опять округлил глаза Хадамаха.
Аякчан гневно фыркнула, взмахнула широком рукавом и повернулась к выходу. Величественность ее ухода подпортил халат, свалившийся с плеч чуть не до самого пояса. Мучительно покраснев, Аякчан стянула его у горла и выскочила вон. Заяц выпрыгнул следом.
— Я вовсе и не собирался жениться, — пробормотал красный, как его Огонь, Хакмар.
— Вр-ря? — вопросительно рыкнул Брат. И протянул: — Кр-р-расивая…
— Не лезь к людям в души, ты, медведь таежный, — ткнул его локтем в бок Хадамаха. — Есть пошли!
На костре у входа в землянку жарилась рыба. В котелке кипел дзёри — суп из сушеной икры. На воткнутых вокруг костра палочках-селоу покрывались золотистой корочкой кусочки мяса — склонившийся над ними отец улыбнулся и принялся поворачивать палочки, следя, чтобы жарилось со всех боков.
Хадамаха хотел поговорить с отцом: откуда завелись в стойбище эти самые братья Биату и отчего обнаглели настолько, что на Брата полезли, да почему отец их не опамятовал. Но мама выскочила из полуземлянки с блюдом лепешек, и он решил отложить разговор. Вот чего не понять всяким Биату! Когда и впрямь насовершаешь в жизни подвигов: под землю спустишься, по морде от тварей Среднего и Нижнего мира получишь, от Храмового Огня по лесам побегаешь — начнешь понимать, что такое счастье. Когда костер, и лепешки, и мама…
Неподалеку играли в «лягушку». Присев на корточки, детвора старалась прыгнуть как можно дальше — хоп! хоп! хоп! — пока «лягушка» не теряла равновесия, опираясь руками о мокрую землю. Великий Белый тигр, опора и надежда Амба, скакал вместе с ребятишками Мапа.
— Ты нечестно играешь! — взмахивая кулачонком и едва сдерживая злые слезы, завопил мальчишка-Мапа. — Ты — тигр, вы лучше нас прыгаете!
— Так я ж не нарочно… — пробубнил тигренок, поднимаясь.
— Нарочно! — перешел в наступление крепыш-Мапа. — Вы, тигры, все ковыряльные… не… О! Коварные! Так деда говорит, а он про вас все знает!
Тигренок мрачно насупился, плечи его выгнулись, как у большой кошки…
— Эй, Белый! Сюда иди! — Хадамаха приглашающе помахал палочкой с мясом.
Тигренок разулыбался — зубешки у него оказались еще несерьезные, недостойные опоры и надежды тигриного племени — и вприпрыжку помчался к костру. Мелкая шустрая девушка — та самая, что обозвала братца Биату мозговой косточкой, — возникла рядом.
— А мне мяска, тетушка? — проканючила она, задирая умильную мордашку к Хадамахиной маме.
Мама растерялась так сильно, что это стало заметно всем. Кинула быстрый взгляд на гостей — слышат ли — и наконец тихо пробормотала:
— Ты уже ела!
— А он тоже ел! — звонко, на все стойбище, завопила девушка.
— Тигренок гость, и мы должны… — начала втолковывать мама.
Прислушивающийся к разговору крепыш усмехнулся одновременно разочарованно — мяска не дали — и победно — все как он говорил: тигры придумают, как у честного медведя кусок из пасти вырвать. Хадамаха сгреб с деревянной тарелки все оставшиеся палочки с мясом, прихватил рыбу и сунул в руки девчонке.
— Лопайте! — принужденно улыбаясь, велел детворе он. — Только глядите у меня — чтобы поделиться! А то… тигры коварные, тигры коварные… Под это дело — ам! — и все мясо слопали, чтобы коварным не досталось. Сам такой был…
Детвора с веселым визгом рванула прочь, на ходу выхватывая мясо у девчонки. Тигренок мчался вместе со всеми, подпрыгивая и кувыркаясь на бегу.
— Распоряжаешься… — протянул отец. Голос его звучал странно: точно он не мог решить — нравится ему поведение сына или нет. — У отца не хотел сперва спросить? — кивая вслед стайке детворы, поинтересовался он.
— Хотел, — тяжело ответил Хадамаха. — Что у вас происходит?
Они столкнулись глаза в глаза — багровый медвежий взгляд старого Эгулэ и неожиданно даже для него самого спокойный, холодный — Хадамахи.
— В стражниках научился так глядеть? — криво усмехнулся отец.
— Что у нас с едой? — разглядывая опустевшее блюдо, спросил Хадамаха.
— Прекрасно у нас с едой! — торопливо вмешалась мама. — Завтра утром белок пожарим! Любите жареных белочек, ребятки?
Посасывающий пустую палочку из-под мяса Хакмар аккуратно вынул ее изо рта и шумно сглотнул.
— Вам — самую жирную! — немедленно заверила его мама. — Чтобы аж капало с нее…
— Не надо. Обойдусь, — сдавленным голосом заверил ее Хакмар.
— Уймись, мать. Наш сын не про белок спрашивает, — мрачно сказал отец. — Дичи прошлый День было мало. Шкуры шаман Канда забрал — за долги…
Аякчан вскинулась, явно собираясь сказать отцу, что Хадамаха выплатил долги племени… тот только успел быстро и яростно мотнуть головой. Не хватало, чтобы отец вот так узнал — сын за него долги выплачивает! Будто отец сам не мужик и не медведь!
— Канда обманывает с ценами, — вмешался Хакмар. — Почему своих людей шкуры менять не пошлете, хотя бы в ближайший город?
— Вовсе за таежных пней держите? Сами сообразили, что цены занижает Канда, а за металл дерет втридорога. Снарядили обоз — лучшие шкуры, мясо вяленое, рыба, ягода моченая… — отец безнадежно махнул рукой. — Разграбили. А парней, которые с обозом шли… пожгли.
— Как — пожгли? — аж подпрыгнула Аякчан.
— Насмерть, госпожа жрица. Только скелеты закопченные и остались.
— Вы думаете, это жрицы, потому что больше некому, — волнуясь, начала Аякчан. — А есть кому! Мы встретили странных существ, их называют дяргули…
У мамы Хадамахи вырвался глухой вскрик, и она в ужасе зажала рот ладонью.
— Так вот откуда у вас столько ожогов… — она глянула на Хакмара.
— Меня как раз жрицы… — пробормотал тот, но мама уже вцепилась в Хадамаху.
— Сыночек, с дяргулями нельзя… Красные волки — это смерть!
— Успокойся, мам! — раздосадованно буркнул он. — Нету больше дяргулей.
— Куда ж они делись? — насмешливо поинтересовался отец.
— Донгара встретили, и все потонули, — рассеянно откликнулся Хадамаха и, не обращая внимания на дикий взгляд отца, потребовал: — Ты про обоз-то давай! Кто его разграбить мог?
— Сам не догадываешься? А говоришь, стражник!
Хадамаха нахмурился — словно складки на лбу могли согнать в кучку разрозненные сведения.
— Шаману Канде выгодно взять товары без платы… И в долгу все племя держать тоже выгодно. Неужто люди Канды?
Отец с брезгливым разочарованием подался назад:
— Шаман-то при чем? Это все Амба! Они убили наших парней! Из-за них мы теперь голодаем!
— Тигры сожгли наших парней? — ошалело переспросил Хадамаха. — Чем?
Отец поглядел на него непонимающе.
— Раз сожгли, выходит, тигры вовсе ни при чем! — терпеливо пояснил Хадамаха. — Что они, вокруг наших костры раскладывали, а те так и стояли спокойненько — давайте, жгите?
— Я честный медведь, в кошачьих хитростях не разбираюсь! Усыпили, или отравили, или обшаманили…
— А не проще вспомнить, что жрица Огня живет прямо у Канды в его ледяном доме? — не обращая внимания на недовольный взгляд Аякчан, спросил Хадамаха. — А люди нас нынче… скажем так, не любят. Говорят, из-за нас они голодают.
— Что нам с людьми делить? — возмутился отец. — Они к нам носов не кажут, разве жрец-геолог с Буровой когда завернет…
— Дичь отогнали — шаман камлать должен, дичь обратно звать, племя кормить. Почему не камлал? — вдруг требовательно спросил Донгар.
«Ой, чурба-ак! — мысленно взревел Хадамаха. — Да потому, что, кроме тебя, черных нету, никто Ночью камлать не может!»
Но отец не заметил странного в словах Донгара.
— А нету у нас шамана! — с каким-то болезненным злорадством откликнулся он. — На самом Закате шаман Амба его прикончил! Думаешь, чего Биату за Белым тигром охотились? За шамана, за обоз, за наших парней, за то, что лишний кусок мяса детям дать не можем…
— Значит, Белый не сам к нам забрел. Биату на него охотились, — холодно заключил Хадамаха. — А потом решили прикончить моего Брата.
— Нечего было ему лезть! — гаркнул отец, яростно уставившись на тихого, точно он не медведь, а мышь, Брата. — По закону-то мы уже давно с Амба кровь за кровь взять должны!
Хадамаха поглядел на отца с болезненным интересом — как смотрят на покалеченных. И знаешь, что пялиться нехорошо, а глаз отвести не в силах.
— Племя и так недовольно, — буркнул отец. — Я ведь того… Долги у нас были, и голод подбирался. Вот я парням из обоза того… — отец понизил голос, — мешочек отдал. Тот самый.
— Который еще дед собирать начал? — Хадамаха сжал кулаки. Это… действительно плохо.
Ребята глядели на Хадамаху вопросительно, но он сделал вид, что не заметил. То внутренние дела племени.
— Амба наверняка узнали… что с нашим обозом едет! — глухо сказал отец. — И напали! Теперь у них все, а у нас ничего. Тут еще Брат твой влез, когда Биату решили Амба отомстить. Что ж я за вожак такой выхожу? Про козни тигриные не догадался, не отомстил, сын мой за тигров заступается. Вот и решили, видать, меня прибрать. Брата связанного приволокли, орут: выходите, люди, сын вожака нас предал, всех нас Амба сдать хотел, Белого тигра отбить пытался! Глаза бешеные, копьями машут, из луков в своих целятся… Вовремя ты заявился. А если разобраться… и что тигренка притащил, тоже нехудо вышло.
— Ты что задумал, отец? — напряженно спросил Хадамаха.
— Маленьких… не обижать… — впервые за весь разговор подал голос Брат и поглядел на Хадамаху, точно в поисках поддержки.
— Да кто его обидит! Погостит у нас в стойбище, — твердо, как об окончательном решении, сообщил отец. — Чтобы когда река вскроется, его мамаша Золотая нам вместо рыбной ловли тут охоту не устроила!
— Как жрица я не могу этого одобрить, — начала Аякчан.
— Госпожа жрица! — перебил ее отец. — Вы сюда чувалы прилетели проверять? Вот и проверяйте! И летите себе… дальше. — Он повернулся и нырнул в полуземлянку. И заслонку из коры за собой задвинул.
— Тебе не кажется, что в твоем племени с сестрами Храма обращаются… излишне вольно? — надменно поинтересовалась у Хадамахи Аякчан.
— А мне здесь нравится, — твердо сказал Хакмар. — Все, кроме того, что они собираются сделать с тигренком.
— Ты же знаешь, Хадамаха, если отец решил… — мама успокаивающе положила ему руку на сгиб локтя.
— Я знаю, — сжимая мамины пальцы, глухо сказал Хадамаха. — Это отец еще не знает: теперь, прежде чем решать, надо спрашивать меня.
Свиток 23,
в котором Хадамахе пришлось спорить с отцом
Хадамаха тихо отодвинул заслонку и выбрался наружу. Воздух был сладким, так что хотелось кусать его всей пастью, как медовую лепешку, пах влагой и хвоей. Хадамаха уселся на приступке возле поленницы и запрокинул голову, глядя в небо. Рассвет окончательно победил Ночь, небо было серым, как плохо стиранные онучи. Скоро эту серость сменит пронзительная голубизна — совсем как Пламя Храма, — а в зените на весь Долгий День откроется пылающее око Хотал-эквы, Хозяйки Солнца. Папоротники пойдут, черемуха зацветет… Хорошо!
Из землянки выползла встрепанная Аякчан, мутно поглядела на Хадамаху заплывшими от сна глазами и убрела умываться. За ней показались Донгар с Хакмаром, сели на колоду для рубки дров и занялись Хакмаровыми ожогами — мазь класть, перевязывать наново.
— Дети! Вы чего не спите? — из землянки выглянула удивленная мама.
— Идти далеко… — судорожно зевая, пробормотала вернувшаяся Аякчан. — Да, Хадамаха?
Он никому не говорил, что рано вставать и далеко идти, но вот они трое здесь, зевают, потягиваются и собираются в дорогу. Видно, такая их жизнь теперь. Можно дразнить Аякчан, ругаться с Хакмаром, подшучивать над Донгаром. Но когда нужно будет, они без слов, без расспросов окажутся где надо и сделают что надо. Как Аякчан с тем мячом.
— Ты нам позавтракать дашь, мам? — тоже позевывая, спросил Хадамаха. — И вот ей можно вместо халата какие штаны? — кивая на Аякчан, спросил он. Девушка благодарно улыбнулась.
— Не понимаю, куда это вы собрались… — Мамины глаза вдруг расширились, будто она змею увидела! Она торопливо выбралась наружу и плотно задвинула за собой заслонку, точно ограждая спящую землянку от происходящего снаружи. И, уперев руки в бока, встала над Хадамахой. — Ты что же это… К тиграм наладился?
— Тигренка будить уже или пускай спит, пока собираемся? — невозмутимо поинтересовался Хадамаха.
Мама шумно выдохнула, точно перекипающий чайник.
— Отец запретил.
— Оно конечно… — степенно согласился Хадамаха. — Мам, а ты по Сюр-гуду такого Пыу помнишь? Вместе с дядькой в страже служит, на щипаного вороненка похож. Говорит, на тебе жениться хотел.
— Пыу? — сбитая с намеченной мысли, мама недоуменно нахмурилась. — Какой еще… На мне многие хотели жениться — всех твоя бабушка отвадила!
— Выкуп маленький давали? — поинтересовался Хадамаха.
— Сюр-гуд все-таки город, а не тундровое стойбище, мои подружки и без выкупа замуж шли, был бы человек хороший. Да и выкуп давали немаленький… Что ж я, по-твоему, ни денег, ни шкурок не стоила?
— Вы и сейчас стоите всех шкур Сивира, драгоценная енге, — поклонился Хакмар.
Мама слегка закраснелась.
— Какие у тебя любезные друзья, Хадамаха, — смущенно хмыкнула она и принялась разводить костер для завтрака. — Только бабушке твоей нужен был послушный зять! Ради моей же пользы. Потому как она точно знала — ежели она не станет над моей семьей начальствовать, с нами одни сплошные беды приключатся, а уж с детьми мы вовсе невесть что сотворим! Наверное, что вы с Братом оказались живы-здоровы — самое большое разочарование ее жизни!
— Не волнуйся, — насмешливо утешил ее Хадамаха. — Она искренне думает, что у тебя было десять детей, а мы с Братом — те, которые по случайности выжили.
Мама аж в костре шуровать перестала:
— Хвала Эндури, что у меня хватило сил и упрямства сбежать от нее и сделать по-своему! — выдохнула она… и вдруг яростно поглядела на Хадамаху: — Это что ты себе удумал? Если я мать свою не послушала, так и ты можешь от отцовского приказа морду воротить?
— Ты такая умная, мам.
Читать бесплатно другие книги:
