Золотая книга. Пурана № 19 Санаев Алексей

СТРАНИЦА 4

СТРИ-ПАРВА («О ЖЁНАХ»)

Гурьев застрял на какой-то встрече с индийскими металлургами и даже не стал слушать мой возбуждённый рассказ по телефону, предложив встретиться за ланчем («У меня будет всего полчаса, ты тут веселишься, а мне работать!») в европейском ресторане возле Красного форта. Чтобы добраться туда, я нанял мототакси – обычный мотоцикл, на котором пассажир сидит позади водителя: так гораздо быстрее можно передвигаться по улицам сумасшедшего столичного мегаполиса, напоминающего картины Брейгеля-старшего. Однако по пути мой шофёр подобрал ещё троих пассажиров, и все они устраивались верхом на наш довольно хилый с виду мопед у меня за спиной, так что в конце концов я уже стал сомневаться, сможем ли мы тронуться с места. Один из индусов, кроме того, держал над головой огромный рулон джутовой ткани, венчавший всю нашу конструкцию. Мы, конечно, доехали до места, но к концу поездки я был абсолютно измотан физическим дискомфортом, оглушительным шумом улиц, резкими запахами и собственными мыслями, которые бросали меня из одной крайности в другую. Ничего себе началось приключеньице!

– Да, плохи твои дела, – заметил Андрей Гурьев, снимая светло-бежевый пиджак и вешая его на спинку стула. Я выдал ему шокирующие новости ещё до того, как он уселся передо мной за стол. – Кто-то продолжает играть с нами в кошки-мышки. А быть может, – спокойно добавил он, изучая меню, – его уже и на свете нет, твоего профессора… С другой стороны, по-русски, кроме него, вряд ли кто-нибудь стал писать. Фотку сделал?

Я продемонстрировал ему фотографию надписи, которую мне удалось сделать мобильным телефоном.

– Да, свежая, – согласился мой друг. – Блестит! Этой надписи несколько дней, не больше. Странно, что кому-то удалось сделать её на памятнике, охраняемом дюжиной полицейских.

– Значит, её нацарапали ночью!

– Исключено. Разве что он перелез через ограду с колючей проволокой – но ради чего? С моей точки зрения, было бы несколько естественнее появиться у тебя в отеле, встретиться и объяснить всё по-человечески, да ещё и кофе попить.

Мы помолчали, глядя друг на друга. Вот именно так он смотрел на меня, когда я в тринадцать лет попросил его разыскать для меня телефон той симпатичной девчонки, которую я случайно встретил на автобусной остановке возле его дома. И взгляд его – и тогда, и сейчас – выражал только одну мысль: «Участвовать в этой авантюре ты меня никогда и ни за что не заставишь».

– Ну? – нетерпеливо спросил я.

– Ладно, – сказал Андрей Гурьев, вынимая из чехла свой мобильник. – Убедил.

Через час мы оба были одеты в деловые костюмы погребально-чёрного цвета и тёмно-синие галстуки, в руках Андрея красовался чёрный же лаковый портфель, подавляющий одним своим блеском всякое сопротивление собеседника. Мы находились в центральном департаменте полиции города Нью-Дели, где Андрей довольно быстро и чётко разложил всё по полочкам обалдевшим от его напора офицерам:

– Вам звонили из посольства России и предупреждали о нашем визите. Вчера вечером пропал без вести гражданин Литовской Республики доктор Летас Гедвилас. Нам необходимо срочно выяснить, в каком отеле он останавливался и где может находиться сейчас. Господин полковник, я любезно прошу вас о содействии.

Андрей действительно сносно говорил на хинди, но офицеры из вежливости немедленно перешли на английский язык и засуетились. Андрею ничего не стоило состряпать свёрстанную и подписанную им же самим бумагу от имени главы торгового представительства РФ, и полицейские офицеры не стали задавать лишних вопросов. В этот день я, как никогда, чувствовал, что за нами стоит мощь великой страны со всем её несоразмерным ядерным арсеналом, который в эту минуту, судя по выражению лица и блеску в глазах Гурьева, был направлен прямо на Дели. Полицейские, по-видимому, испытывали схожие чувства.

Профессора Гедвиласа мы уже через двадцать минут нашли по телефону в отеле «Маджестик», располагавшемся возле центрального вокзала Нью-Дели – современной части города. Точнее, нашли мы его номер и вещи: по словам портье, постоялец проживал у них уже восемь дней, но ночевал здесь редко, а позавчера вечером ушёл и больше не возвращался.

Гурьев железным голосом приказал портье ничего не трогать, поблагодарил полицию за помощь, и, отказавшись от довольно навязчивых предложений проехать в отель вместе с офицером, мы отбыли на место последнего пристанища нашего неуловимого литовского профессора.

– «Лечится в Европе», «уехал в Вильнюс»… – ворчал Андрей по дороге, пока наше такси с рёвом клаксона пробивало себе путь через океан рикш и велосипедистов. – А он, оказывается, веселится в Дели, не ночует в гостинице… Хорошего дружка ты себе выбрал, Санаев! На его месте я бы…

– Никого я себе не выбирал, – хмуро откликнулся я. – Ему и самому небось несладко, если он вообще ещё жив. И побывать на его месте я бы тебе не пожелал, Андрей.

Менеджер «Маджестика», молодой низкорослый индус, оказался бестолковым. Во-первых, он сообщил нам, что профессором Гедвиласом постоянно интересуется какой-то мужчина «с пакистанским акцентом», звонивший в отель уже несколько раз за последние двое суток. Но больше ничего об этом человеке, к сожалению, он рассказать не мог или не хотел, даже описать его голос не сумел.

Во-вторых, служащий никак не мог взять в толк, почему литовским подданным Гедвиласом занимается российское торгпредство, и всё время вежливо интересовался, не объединились ли наши страны вновь каким-нибудь непостижимым образом.

– Сегодня объединились, завтра разъединились, послезавтра опять… Кому какое дело до наших внутриполитических игрищ? – начал раздражаться Гурьев. – У нас в Советском Союзе никогда не знаешь, в какой проснёшься стране. Вы, любезный господин Шарма, взгляните-ка ещё разок на наши удостоверения и давайте открывайте нам его комнату.

Моё удостоверение было написано по-русски и представляло меня «помощником члена Совета Федерации РФ на общественных началах», не более, но стреляло в глаза гигантским трёхцветным флагом, и этого было вполне достаточно как московским гаишникам, так и менеджеру индийского отеля. Поэтому мы взяли на стойке регистрации запасной ключ, поднялись в сопровождении господина Шармы на третий этаж и прошли в комнату Гедвиласа.

Здесь царил образцовый порядок, как и подобает жилищу прибалтийского профессора. На полках платяного шкафа были аккуратно разложены рубашки, свитер, плащ и пара брюк, на столе лежал ноутбук, а рядом с ним – небольшой блокнот, несколько страниц которого были испещрены неразборчивыми пометками на литовском.

Профессор исчез.

– Он оставил все тёплые вещи, – резонно заметил Андрей. – Посмотри, даже непромокаемый плащ не взял. Зато летней одежды что-то не видно. Либо его убийцы забрали себе все его летние шмотки, либо он сам с ними сбежал.

– Понятно, – откликнулся я, переходя к рабочему столу. – Значит, он в любом случае не поехал в Гималаи. Если он жив, он в тепле. Во всяком случае, у нас было две зацепки: горный монастырь в Кашмире и Андаманские острова, – и его выбор, похоже, очевиден.

Гурьев довольно щёлкнул пальцами.

– В этих записях мы чёрта лысого найдём, – пролистав блокнот, разочарованно сказал я. – Ни слуху ни духу. Конечно, можно ещё посмотреть в компьютере, но я уверен, что он не стал бы оставлять его на столе, если бы хранил там нужную информацию. Положил бы в сейф.

Мы оба обернулись и посмотрели на небольшой офисный сейф, стоявший на одной из полок шкафа. Гурьев быстро повернулся к портье, сиротливо топтавшемуся возле двери:

– Ну? Что стоишь? Давай, приятель.

И только когда мы с помощью спешно вызванного механика открыли железную коробку, я вдруг почувствовал, как внутри меня зазвучала новая, радостная нота: предвкушение того, что наши приключения ещё только начинаются. А дело в том, что в сейфе мы нашли ни много ни мало, как паспорт Летаса Гедвиласа, и на фотографии в этом паспорте мой усатый профессор был изображён в больших роговых очках, в результате чего на себя самого был вовсе не похож. Зато было в этом лице, в этой светлой шевелюре, в этом взгляде голубых глаз что-то неуловимо общее с Андреем Гурьевым.

– Что? – заметил он мой недобрый взгляд и выхватил у меня из рук паспорт. – Ну-ка дай взглянуть… О боже правый! Ты что, думаешь?..

– Ага, – злорадно закивал я. – Всё-таки придётся тебе побывать на его месте.

Под угрозой дипломатического скандала и третьей мировой войны мы конфисковали у господина Шармы паспорт, компьютер и блокнот профессора и отправились ко мне в отель обсудить мою новую сумасшедшую идею. На истерический вопрос портье «Маджестика», что будет с его судьбой, если постоялец вернётся, я пожелал ему мужества, оставил номер своего спутникового телефона и велел передать профессору привет от Алексея Санаева. Однако лично я был уверен, что Летас в гостинице не появится, даже если ещё жив. Мы не нашли в номере ни денег, ни оборудования для съёмки, ни его походной сумки – а значит, он покинул отель надолго и вполне целенаправленно.

– С точки зрения логики, Санаев, ты прав, – согласился в конце концов Андрей, – хотя, конечно, и порядочная скотина.

– Да тебе самому хочется, – засмеялся я в ответ на его обычный грубоватый комплимент. – Самому ж не терпится, нет?

– С точки зрения логики ты прав, – повторил он. – Купить очки, изменить причёску и отрастить рыжие усы для меня не проблема. Через неделю я становлюсь натуральным Гедвиласом, и мы отправляемся на Андаманские острова. Нас, совершенно очевидно, будут там ждать. Первый человек, кто усомнится в том, что я не кто иной, как Гедвилас, и есть его убийца – вот тебе и ключ к разгадке этой тайны. Выходит, что я становлюсь в некотором роде наживкой для недругов профессора.

– Ну вот и отлично! – воскликнул я. – Ты всё правильно понял.

– Да не очень-то отлично… – сквозь зубы процедил Гурьев. – Если профессору где-нибудь уже перерезали глотку, то ухлопать ещё одного человека им не составит труда. Тем более что мы до сих пор не знаем, стоит ли за всей этой интригой государство или нет. Я сильно подозреваю, что все-таки стоит.

Однако я был с ним не согласен. Если бы в нейтрализации профессора Гедвиласа было заинтересовано индийское государство или правоохранительные органы, его бы просто-напросто не пустили в страну. А если бы он пробрался сюда нелегально, его выслали бы или посадили, но уж точно не стали бы убивать.

Да и комната его в отеле давно была бы опечатана и обыскана полицией – а полицейские, насколько я мог видеть, ничего ни о каком профессоре знать не знали.

Нет, на моего Летаса явно охотилась какая-то могущественная, но не правительственная организация. У этой организации были люди в индийском посольстве в Москве, некий человек «с пакистанским акцентом» и, возможно, кто-то еще, тот, кто следил за Летасом в Дели и заставлял его постоянно менять место дислокации. И встреча со мной, я уверен, тоже не состоялась просто потому, что он решил не демонстрировать меня своим соглядатаям и вообще не рисковать. Поэтому он сбежал ночью из отеля, пробрался неизвестным мне и довольно-таки экзотическим способом на территорию охраняемого археологического памятника, нацарапал на Железной колонне короткое предостережение и исчез до лучших времён. А ещё вернее – сам отправился на остров Сентинель. И разумеется, разрешение органов внутренних дел брать для этого тоже не стал, так что визит в МВД второго Гедвиласа не будет для них шоком.

Если всё это было именно так, значит, на Андаманских островах мы его как пить дать встретим, объяснил я Гурьеву. А если повезёт, выйдем и на след тех, кто наблюдает за ним и пытается по неизвестным нам причинам перехватить знаменитую Золотую Книгу. А если, как правильно говорил сам Гурьев, пропуска на острова нам не дадут, значит, Гедвилас действительно находится под подозрением индийских властей.

– Всё это очень интересно, – язвительно заметил Андрей. – Но ты можешь себе представить, что будет, если меня поймают? Да еще и с паспортом чокнутого литовского историка в кармане?

– Да ладно, – отмахнулся я. – Возражение не принимается. Гедвилас и сам, я сильно подозреваю, путешествует сейчас по чужим документам. Иди нарисуй себе заявление на отпуск и сам же его подпиши от имени своего виртуального торгпреда. Что, человек не может взять отпуска и отправиться позагорать на курорты Андаманских островов? А для индуса все белые – на одно лицо, так что опасаться разоблачения здесь не придётся, ты это знаешь не хуже меня. Да и что с тобой может случиться? В самом крайнем случае тебя заподозрят в сотрудничестве с литовскими спецслужбами – если таковые вообще имеются в природе – и вышлют из страны как персону нон грата. Но, Андрей, всем и так давно и доподлинно известно, что ты бразильско-японский секретный агент, так что твоё реноме в России ничуть не пострадает.

В конце концов мне удалось уговорить его прекратить ломаться и делать вид, будто ему самому не хочется раскрыть тайну Золотой Книги. Ну когда еще представится в жизни такая возможность? Он резонно заметил, что успех всё равно будет зависеть от того, как отнесётся к нашему запросу Министерство внутренних дел, когда мы заявимся к ним за пропуском на Андаманские острова.

– Мне нужен крем для загара и пробковый шлем. – Это было последнее, что он сказал мне в тот вечер. – И даже не думай, Санаев, что я делаю это, потому что ты об этом попросил!

А я и не думал.

В здании Министерства внутренних дел в Нью-Дели было душно и суетно. Через железные входные двери непрерывно носились вооружённые автоматами люди, остро пахнущие экзотическими духами женщины в цветных сари, мелкие служащие в белых рубашках навыпуск и курьеры-мотоциклисты с касками в руках. Обветшалая плитка на полу и давно не крашенные стены убедительно говорили о том, что министерство функционирует здесь с самых первых дней независимости республики.

За истекшие несколько суток мы успели полностью проработать нашу легенду, до неузнаваемости видоизменить причёску Андрея Гурьева и приобрести ему устрашающие очки с простыми стёклами, в которых любой блондин без проблем сошёл бы за профессора Гедвиласа. Эти очки оказались очень кстати, так как усы его едва лишь начали проступать – и, к моему удивлению, действительно оказались мягкого оттенка осенней листвы. Я даже пытался научить его нескольким литовским выражениям, но он возразил, что всем известно – литовцы ругаются матом по-русски, и именно этой возможностью он собирается воспользоваться в качестве профессора Гедвиласа, после чего я отстал. Он приволок из торгпредства детальную карту Андаманских островов, и мы провели не меньше часа, изучая в Интернете спутниковые съёмки острова Сентинель, покрытого сплошным и одноцветным ковром тёмно-зелёных джунглей в обрамлении ослепительно белых песчаных пляжей и лазурно-синих вод океана. У нас пока ещё не было ни малейшего плана действий, однако оба мы были уверены, что прибудем на острова и сориентируемся по обстановке. Главное – получить заветный пропуск.

На входе в министерство Гурьева схватил за локоть вооружённый темнокожий охранник в берете. Андрей по своей привычке колониального вице-короля хотел было рявкнуть на него и проследовать своей дорогой, но мои уроки последних шести дней всё же не пропали бесследно, и Гурьев, беспомощно захлопав близорукими глазами за стёклами роговых очков, остановился перед стражем как вкопанный и вежливо поинтересовался на хинди, где здесь выдают разрешения на поездки в особые административные районы Индии.

– Вас проводят к дежурному офицеру, – резко ответил солдат, перепоручая нас своему коллеге, в сопровождении которого мы отправились по одному из тёмных коридоров куда-то вглубь здания.

– Это же шудра[11]! – зашипел мне на ухо Гурьев. – Меня хватает за руку представитель низшей касты, а я не могу ему ответить! Нет, пусть подождёт, вернусь сюда – я ему шею сверну.

– Перестань, расист проклятый, – на автомате прервал я его, потому что вдалеке, в самом конце коридора, замаячила будка дежурного офицера, отвечающего, как видно, в том числе и за общение с иностранцами.

Всё так и было, только дежурящим в тот день офицером оказалась женщина – молодая, длинноволосая, с безукоризненной военной выправкой. Она элегантно восседала за истерзанным временем письменным столом, на котором не было ничего, кроме толстой тетради в клетку и ручки, привязанной верёвкой к одной из ножек. Ещё перед ней лежала бежевая форменная фуражка, которую дежурный офицер немедленно натянула на себя при нашем появлении. Без фуражки, на мой взгляд, она смотрелась лучше.

– Здравствуйте, мисс… – начал было я, но девушка довольно резво вскочила из-за стола.

– Я вам не мисс, а господин капитан! – надменно выпалила она по-английски с обычным индийским акцентом, который уже начал меня раздражать: такое чувство, будто она набрала в рот жареных каштанов. Зато при ближайшем рассмотрении господина капитана стало ясно, что «господин» этот, по всей видимости, относится как раз к высшим кастам, такая у неё была светлая кожа и европейские, правильные черты лица.

– Извините, – беспечно сказал я.

– Что вам угодно? – снова с неприятной надменностью в голосе поинтересовалась она.

– Мы туристы. Отправляемся на Андаманские острова и хотели бы обратиться за разрешением. Где находится отдел…

– Отдел внутренних виз работает до полудня. – Капитан безапелляционно перебила меня.

– Сейчас без десяти двенадцать, – мгновенно возразил ей мой друг.

– За десять минут вы точно ничего не успеете. Вы что же, хотите, чтобы из-за вашей персоны здесь перерабатывали лишнее время? Вы думаете, что всё ещё можете здесь распоряжаться, будто мы ваша колония?

Я вздохнул. Индийцы такой народ – всюду им мерещится сапог белого колонизатора, к этому я уже успел привыкнуть. Если индийский таксист даст вам сдачи меньше, чем должен, или торговец попытается смошенничать, утаив лишнюю рупию, то на любое предложение, вроде «Любезнейший, а давайте-ка пересчитаем?», вы непременно услышите крик о новых покушениях белых завоевателей на свободу индийского народа. Если в очереди в билетную кассу перед вами нахально влезет неприкасаемый, то, отшвырнув его обеими руками – а именно это и следует с ним сделать, – вы обязательно будете вознаграждены потоком брани в адрес колониалистов, которые отняли у этого бедолаги последнее. Индия стала независимой ещё в 1947 году, но нигде в мире с таким трепетом не относятся до сих пор к своему проклятому колониальному прошлому.

– Господин капитан, – вкрадчиво сказал я. – Я ещё раз задам вам вопрос по протоколу. В каком кабинете находится отдел внутренних виз?

Стервозная капитанша посмотрела на меня так, будто это я руководил расстрелом её прадедушки в суровые времена сипайского восстания. Дедушка в тот день не сказал своим мучителям ни слова, но в данном случае протокол велел ей сдать своих товарищей.

– Двести четыре, – отчеканила она, и мы развернулись кругом. – А зарегистрироваться в книге посещений? – раздалось за спиной…

– Что за человек такой?! – в сердцах воскликнул я, когда мы наконец вырвались из цепких рук дежурного офицера.

– Я где-то видел её лицо, – промычал Гурьев. – Чуть ли не на афише какого-то очередного индийского телесериала. Впрочем, эти их лица все плюс-минус одинаковые…

Мы шли до двести четвёртого кабинета, предвкушая после такого приёма самое худшее, но в отделе нас встретил добродушный лысый майор, скучающий по общению с внешним миром.

– Андаманы? – с хохотом переспросил он, как будто мы только что рассказали ему уморительный анекдот. – Зачем вас туда несёт?!

Мы выложили свою легенду, детально разработанную и заученную в последние дни. Туристы из далёких заполярных стран, месячный отпуск, пляжный курорт, лето посреди зимы… Гурьев был против «туристической» версии, убеждая меня, что нас все будут принимать за гомосексуалистов, а я его совершенно не привлекаю как мужчина. Но я возразил на это, что у нас ещё всё впереди, и добавил, что если уж я-то, по крайней мере, был женат, то насчёт него у меня всегда были определённые сомнения.

Добродушный выслушал нас довольно безразлично, и улыбка вовсе не сошла с его уст, когда он увидел наши паспорта. Первый тест на соответствие лицу Гедвиласа Андрей успешно прошёл. Майор забрал фото и документы и, пообещав всё сделать мигом, вышел из кабинета, чтобы не возвращаться целую вечность. Думаю, за это время он спокойно успел съесть свой ланч, в то время как мы продолжали сидеть в душной, как турецкий хамам, приёмной[12], не имея возможности даже поговорить – Андрею повсюду мерещилась прослушка.

– Бережёного бог бережёт, – было единственное, что он промолвил за это время, после чего мы оба углубились в свои мобильные телефоны.

После получаса ожидания я начал сильно нервничать, подозревая, что с нашими документами никуда нас всё-таки не пустят, но Гурьев, который впервые в жизни действовал на свой страх и риск по поддельным документам, демонстрировал внешне стоическое спокойствие, лишь время от времени вытирая лицо шёлковым носовым платком.

Наш благодетель действительно вернулся через час довольно хмурым. Мы поднялись со стульев, готовые дорого продать свою жизнь. Я уже рассматривал различные варианты прикрытия отхода Андрея через окно, когда майор смущённо произнёс:

– Джентльмены, а почему бы вам не проехаться лучше в Сикким[13]? Там в это время года гораздо приятнее… Не хотите?

– Мы бы с удовольствием, – ответил Гурьев, в голосе которого чувствовалось искреннее удивление, – но нам бы хотелось отдохнуть именно на Андаманских островах.

– Да, но именно туда я не могу допустить вас без сопровождения офицера внутренних дел…

– Почему же?

– Потому что запрещено проводить научные исследования на Андаманах без сопровождения. Или без специальной бумаги от руководства министерства, которую нужно оформлять минимум две недели по запросу вашей стороны.

Мы переглянулись. Вот оно! Началось.

– С чего же вы взяли, что мы собираемся проводить научные исследования? – дрогнувшим голосом поинтересовался я.

– Но ведь вы же учёные! Ваш коллега сам расписался в журнале посещений: «Профессор Летас Гедвилас, доктор наук».

Я метнул на импровизированного профессора взгляд, в который попытался вложить всю положенную мне природой ненависть. Это же надо было так сесть в лужу, попасться на какой-то мелочи! Ну кто его просил представляться профессором, этого недоучку из американского колледжа, который о науке не знает ничего, кроме самого слова «наука», да и то вряд ли смог бы написать его без ошибок! Этот напыщенный горе-дипломат, пугавший меня всемирным заговором, теперь обрекает нас обоих таскаться по стране в компании какого-нибудь полицейского недоумка, который будет строчить отчёты в министерство, докладывая о каждом нашем шаге! Об острове Сентинель, конечно, можно было уже просто-напросто забыть.

Пока я скрежетал зубами, «профессор Гедвилас, доктор наук» делал вид, что он жертва произвола индийских властей, и вяло пытался качать права, что на лысого майора не производило ровным счетом никакого впечатления. Он объяснил, что был бы рад принять предложенные ему двести долларов и даже форма прямой взятки при исполнении не останавливает его, но на нашем заявлении уже есть резолюция директора департамента, и двухстраничное разрешение уже выправлено и снабжено синей печатью, и в паспортах уже проставлены штампы «Выезд разрешён в сопровождении». С видом побитой собаки мы приняли наши паспорта, и я поклялся про себя всепобеждающему Вишну, что задушу Андрея Гурьева собственными руками, как только заветная Золотая Книга окажется у меня в руках.

Однако главный удар ждал нас впереди. Покончив с формальностями, весёлый майор решил забить последний гвоздь в крышку гроба нашей так и не начавшейся экспедиции. Эффектно развернувшись, он указал на открывающуюся дверь и воскликнул:

– А вот и ваш сопровождающий офицер. Две предстоящие недели вы будете путешествовать вместе. Прошу любить и жаловать, начальник андаманского сектора нашего отдела, капитан полиции Савитри Пали.

Я не большой любитель немых сцен, но тут я не смог удержаться. Сцена и впрямь была на редкость немая.

Мы с капитаном уставились друг на друга, и в глазах у нас обоих, по-видимому, читалась самая гремучая смесь удивления, неприязни и готовности биться до конца. И всё-таки я вынужден был ещё раз констатировать: да, без фуражки она явно смотрелась гораздо лучше.

СТРАНИЦА 5

ГАНГА-ПАРВА («О НЕБЕСНОЙ РЕКЕ»)

– Да, – сказал Андрей Гурьев, – хорошая карма производит хорошие последствия, а плохая карма производит плохие последствия.

Мы уже в течение получаса тряслись в кузове моторикши в полном молчании, стараясь не смотреть друг на друга, поэтому на эту очередную жалкую шутку Андрея я демонстративно не отреагировал.

Тем более что он действительно был прав: карма у нас явно была плохая. Обвинять кого-либо в создавшихся проблемах было бессмысленно, и мы оба это осознавали. Хотя, конечно, в глубине души я-то прекрасно понимал, что виноват во всём именно Гурьев, который, буквально по русской пословице, назвался груздем и тем самым вынудил нас залезть «в кузов» индийской полиции, имеющей отныне вполне легальное основание следить за каждым нашим шагом. Я попал в глупейшее положение: прибыв в Индию по просьбе профессора Гедвиласа, у которого в руках был ключ от тайны Золотой Книги, я нежданно-негаданно оказался в компании двух людей, которые об этой книге не знают ровным счётом ничего, а годны только на то, чтобы создавать дополнительные препятствия, в то время как сам Гедвилас провалился сквозь землю и признаков сансары[14] не подавал.

Вдобавок не было никакой надежды коррумпировать приставленную к нам холодноглазую мегеру или по крайней мере усыпить на время её бдительность.

После того как мы втроём вышли из кабинета с нашими разрешениями на поездку, капитан Пали пригласила нас в соседнюю комнату безо всякой мебели, где облокотилась о подоконник и осмотрела нас взглядом палача, приступающего к экзекуции.

Я тоже постарался присмотреться к человеку, с которым – хочешь не хочешь – нам придётся считаться в течение ближайших недель. Внешне Савитри не производила отрицательного впечатления: невысокая, стройная женщина возрастом около тридцати в ладно подогнанной по размеру полицейской форме. Едва смуглая кожа, тонкий нос и пропорциональные черты лица делали её похожей скорее на сицилийку или уроженку южной части Испании, но никак не на индианку. Только длинные чёрные волосы и огромные глаза в обрамлении тёмных век говорили о том, что родиной её предков была Индия, причем, скорее всего, Северная.

– Я не хочу быть ни шпионом, ни надсмотрщиком, – примирительно начала Савитри, теребя тонкими пальцами фуражку. – Отдыхайте себе на здоровье. Всё, что соответствует закону, не будет вызывать с моей стороны никаких возражений. Думаю, господа, мы сумеем договориться о таком способе общения, который никого не будет излишне обременять.

Мне нечего было на это сказать – я ещё никогда не путешествовал с полицейским эскортом и не мог знать наверняка, будет он меня обременять излишне или в рамках допустимых пределов.

Зато заговорил Андрей:

– Я надеюсь, вы снимете полицейскую форму, когда мы отправимся в путешествие?

– Конечно, – передёрнула плечами Савитри. – Нечего нам пугать народ. Давайте распланируем маршрут. Я готова выехать завтра вечерним поездом.

– Почему поездом? – испугался я. – Мы взяли авиабилеты до Калькутты, оттуда в Порт-Блэр.

– Во-первых, не Калькутта, а Колката. – Её взгляд снова стал надменным, и я совсем затосковал. – Мы живём не в Британской империи, город давно переименован. Во-вторых, авиаперелёты полицейским бюджетом не предусмотрены, и нам придётся ехать на поезде Дели – Варанаси – Колката, а оттуда пароходом до островов. Вот мой телефон, предлагаю увидеться завтра на Центральном вокзале Нью-Дели в четыре часа пополудни. Билеты для вас я забронирую, оплатите при получении.

– Да вы что… – начал было Гурьев.

Однако я перебил его по-русски:

– Андрей, не нужно сейчас… Бог с ней, поедем поездом, это даже к лучшему – будет время её перевербовать. Времени у нас много, а её лояльность дороже пары лишних дней. Пошли отсюда…

– Да, вот ещё что… – прервала его Савитри. – Когда мы находимся вместе, извольте разговаривать на понятном мне английском.

– Извольте отправляться к чёрту, товарищ капитан, – твёрдо ответил я. – Если вам охота участвовать в беседе, потрудитесь изучить сперва русский язык.

Мы оба повернулись и вышли из комнаты.

И вот теперь мы ехали в мой «Шератон» в самом паршивом настроении, а Гурьев неумело пытался шутить, произнося какие-то мантры из палийского канона*.

– Да вовсе я не шучу, Алексей, – отпирался он. – Мы слишком близко к сердцу приняли создавшееся положение. Философия дзэн учит нас хладнокровно воспринимать кармические испытания вроде этой психопатки, свалившейся на нашу голову. Нам нужно просто почистить чакры[15]. Вот увидишь: пройдёт время, и вы с ней… ну, хорошо-хорошо, мы с ней подружимся. Наверняка её чем-то можно заинтересовать. Денег она, понятное дело, не возьмёт, но что-нибудь вроде цветка, шоколадной плитки, блестящей побрякушки вполне может её сдвинуть с мёртвой точки.

– Да как ты себе это представляешь? – тоскливо спросил я.

– Я – никак. У меня нет опыта работы с туземными женщинами. А вот ты должен бы уже знать. Тонкости общения с местными жительницами – твоя специализация, насколько я это понял по твоему африканскому опыту. Санаев, нам ведь не нужно её убивать: пусть живёт! Наша задача – сделать её лояльной и заставить смотреть спустя рукава на наши действия на Андаманских островах. А вот как это сделать – думай! Потому что чует моё сердце: придётся нам всё-таки нарушить индийский федеральный закон и отправиться искать нашего профессора на остров Сентинель…

Гурьеву, конечно, не терпелось побывать Колумбом. Как человек легко и быстро увлекающийся, он не мог пропустить такой возможности. Бизнес, деньги, карьера, политика – всё это в его жизни уже было, а вот общения с первобытными племенами не случалось ещё никогда.

Я же относился к таким вещам гораздо более серьёзно, особенно после того, как в ходе своего прошлогоднего африканского приключения стараниями жестокого племени теллемов чуть не побывал на том свете. И очень хорошо знал, что налаживать контакт с аборигенами никогда не бывает просто. У них – даже у самых «нецивилизованных» в нашем понимании этого термина – есть своя сложнейшая философия, своё видение мира, своя чрезвычайно разветвлённая система человеческих взаимоотношений… Однажды я навеки лишился расположения вождя племени на острове Новая Гвинея после того, как, встретив его на горной тропинке, в знак приветствия приложил к груди не правую руку, а левую. В другой раз я скрестил руки на груди, разговаривая с жителями удалённой деревни на Сулавеси, а этого категорически нельзя было делать – такой жест воспринимается как открытая враждебность, все равно как у нас в России при встрече сразу дать человеку в ухо. Туземцы развернулись и ушли прочь, а мне пришлось искать для ночлега другую деревню. У многих народов Индокитая не принято входить в поселение, пока о вашем приходе громко не возвестит староста, чтобы впечатлительные дети могли спрятаться и не видеть столь жуткого зрелища – белого человека. Изучать культуру тысяч народов разных уголков мира полезно не только с научными целями, но и для того, чтобы путешествие оставило яркие впечатления по-настоящему близкого знакомства с миром.

Обо всём этом я рассказал Гурьеву, когда мы вновь поднялись проводить закат на крышу моего отеля в центре Нью-Дели. Выслушав меня, он нырнул в бассейн и пропал на глубине на полминуты, а когда вновь появился над водой, напомнил мне ещё об одной очень важной вещи:

– Язык.

– Кстати, точно. А что там за язык на Сентинеле? – Будучи профессиональным лингвистом, я и так уже собирался задать ему этот вопрос. – Родственен другим андаманским?

– Да кто же это тебе скажет? – усмехнулся мой друг, растираясь полотенцем. – Ни одного слова из языка сентинельцев пока ещё не записано.

– Ага… – протянул я.

Перспектива записи неизвестного науке языка – что может быть лучшей приманкой для человека, который с самого детства бредил тайнами человеческой речи? Гурьев, конечно, знал об этой моей страсти.

Я тогда, будучи шестилетним ребёнком, маниакально перерывал всю квартиру в поисках надписей на иностранных языках, перерисовывая их с пузырьков венгерских лекарств и бутылок итальянского вермута в маленькую телефонную книжку. То, что родственники единогласно считали меня психически нездоровым, меня не останавливало ни в коей мере. Потом, в возрасте восьми лет, я задался благородной целью выучить все языки мира (тогда я ещё не знал, что их на свете больше шести тысяч) и с упорством, достойным лучшего применения, выписывал ежедневно по двадцать слов из единственного в нашем доме «Большого англо-русского словаря», дойдя в итоге до загадочного слова «аборт». Напуганные размахом моей лингвистической деятельности, родители перевели меня в английскую спецшколу, и это на время охладило мой пыл, но вскоре я увлёкся древнеанглийским языком, и пока мои друзья проводили время в дворовых играх и на «кислотных» дискотеках, я как ненормальный переводил «Англосаксонскую хронику» и поэму «Беовульф», декламация которой на языке оригинала вызывала слёзы у моей тогдашней девушки, особы нервной и чересчур впечатлительной для таких испытаний.

Жизнь сложилась так, что в тот момент, когда со школой, как и с этой девушкой, я наконец расстался, передо мною лежало только два жизненных пути: в науку, что значило бы обречь себя на голод, или в бизнес, что значило бы разлучиться с наукой. Однако, даже выбрав дорогу материального благополучия, я, сваливаясь с ног от изматывающих корпоративных проектов, ежедневно по вечерам изучал сравнительное языкознание и конспектировал труды великих лингвистов прошлого и настоящего, не теряя надежды когда-нибудь всё-таки оказаться в их числе.

Только к концу третьего десятка мне удалось разобраться с карьерой, накупить недвижимости больше, чем нужно, и обеспечить себе достойную старость, после чего я вздохнул спокойно и перестал судорожно зарабатывать деньги. В двадцать седьмой день своего рождения я поступил в аспирантуру по специальности «Языкознание», а к тридцати годам был уже кандидатом филологических наук и доцентом престижного гуманитарного университета.

Полевая работа, впрочем, нравилась мне значительно больше, чем преподавание или кабинетная писанина. Да, в отличие от студентов, туземцы были не всегда дружественны и почти всегда скудоумны, но приобщение к их языку и образу мыслей давало мне уникальные впечатления о мире, который неизменно существует рядом с нашим, но которого мы практически не знаем, не видим за тонированными стёклами своих квартир, офисов и автомобилей. Поэтому при любой возможности я кидался в очередную экспедицию в африканские саванны, пустыни Австралии и джунгли Амазонки, чтобы открывать там новые для себя языки в живом контакте с теми, кто эти языки, собственно, и изобрёл.

Так что есть Золотая Книга на этом свете или нет её – для меня оставалось более или менее маловажным вопросом, как, впрочем, и для Андрея Гурьева. Каждый из нас хотел использовать этот шанс, чтобы открыть что-то новое для себя в неизведанном уголке мира. Тем более что с Книгой у нас пока не очень-то и складывалось. Для того, чтобы найти Книгу, нужно было сначала отыскать профессора Гедвиласа…

– Это ты правильно заметил, – удовлетворённо сказал мне на это Андрей. – Так что давай-ка сейчас подумаем, как именно мы сможем найти его, и распишем план нашего маленького, но обречённого на успех предприятия. Чего не написано – того нет.

Сборы прошли в рекордно короткие сроки. Поздно ночью, когда мы закончили расписывать многоступенчатый план действий, показавшийся нам вершиной хитроумия, Гурьев уехал к себе собирать вещи. Утром ему нужно было забежать в торгпредство, чтобы оформить себе «местную командировку с целью проведения коммерческих переговоров», а я отправился на соседний рынок, желая приобрести некоторые с виду подозрительные, но чрезвычайно необходимые нам в нашем путешествии аксессуары. На островах такие вещи мы бы вряд ли купили, а если бы даже и нашли, не смогли бы избежать вопросов нашей сопровождающей, которая, как мне казалось, отличалась редкой наблюдательностью.

Наблюдательность эту она, собственно, и продемонстрировала, как только мы увиделись с ней у входа на вокзал Нью-Дели, как и договаривались, в четыре часа того же дня.

– Не много ли вещей для пляжного отдыха? – осведомилась она, снимая солнечные очки и насмешливо поглядывая на Гурьева, который, обливаясь потом, тащил из багажника такси сумку с моими фотообъективами, каждый весом с добротную авиабомбу.

Капитан Пали надела в этот день светло-голубые шаровары, блестящий курортный топик серого цвета, демонстрирующий явно больше, чем скрывающий, навесила на обе руки, по моим прикидкам, по килограмму серебряных браслетов и затянула волосы резинкой в тугой чёрный хвост, торчавший сзади задорным пиратским знаменем. Савитри сверкала белыми зубами и вообще была, как видно, на подъёме.

Так как, согласно нашему плану, именно мне поручалась задача «нейтрализации» капитана, я изобразил на лице подобие дружелюбной улыбки:

– А как же снимать природу тропических широт? Летас – бывалый фотограф, его хлебом не корми – дай найти нужный ракурс…

Гурьев посмотрел на меня как на сумасшедшего.

– Позвольте, я помогу донести вашу сумку. – Я галантно наклонился, чтобы взяться за ручки походного саквояжа, но Савитри остановила меня:

– Нет, спасибо. Пушка должна быть всегда со мной.

Мы тоскливо переглянулись и потащили свой багаж на платформу, как вдруг она резко дёрнула меня за руку:

– А это кто?

– Где? – отреагировал я.

– Вон, в толпе, в коричневой рубахе!

Мы с Андреем оглядели толпу орущих людей на вокзальной площади, но все замеченные нами коричневые рубахи принадлежали индийцам, с которыми мы не имели удовольствия быть знакомыми.

– Вы что имеете в виду, Савитри? – обратился к ней Гурьев, сдёргивая с носа свои бутафорские очки, чтобы лучше видеть.

Она пожала плечами:

– Вы приехали на такси, следом за вами из такого же такси вышел мужчина средних лет, с небольшой бородкой, в грязной тёмно-коричневой рубашке навыпуск, и сейчас только что я снова заметила его – стоит и пристально смотрит на вас. Вот я и подумала, уж не наняли ли вы себе охрану от меня.

– А где он сейчас? – спросил я.

– Испарился. – Она подняла саквояж и направилась к станции.

На вокзалах индийских городов обстановку тоже не назовёшь расслабляющей. Люди лежат и спят повсюду. Их перешагиваешь, чтобы добраться до нужной тебе платформы, и они ничуть на это не реагируют, потому что пришли сюда отоспаться в прохладе. В киосках продают такую еду, что становишься сыт как минимум на неделю от одного только взгляда на ассортимент. Вздумай я перекусить чем-нибудь на делийском вокзале, я наверняка не имел бы уже счастливой возможности писать эти строки.

Кроме того, ни одна душа не знает, куда, когда и откуда придёт поезд на Калькутту и придёт ли вообще. К счастью, именно здесь мы впервые оценили, что капитан полиции может приносить пользу, даже будучи в штатском, – Савитри Пали мгновенно сориентировалась в происходящем, задала несколько вопросов толпящимся на перронах пассажирам, не снижая при этом скорости, и вскоре мы уже стояли со всеми чемоданами на нужной нам платформе, ожидая прибытия экспресса.

– Нам придётся делать пересадку в Варанаси, – сообщила Савитри. – Но это ничего, всего лишь один день. Вы бывали на священных берегах Ганга?