Золотая книга. Пурана № 19 Санаев Алексей

Примерно такая же деревня была видна и к северу от городища. Ни проблеска воды, ни одного живого существа мы так и не увидели.

– Поехали дальше на запад. Если прочертить прямую линию от этого самого места в сторону захода солнца, мы должны остановиться… примерно в этой точке. Рядом деревня Райсингхнагар, туда есть дорога.

Однако путь, который Андрей так высокопарно назвал дорогой, на самом деле представлял собой колею посреди пустыни, занесённую песком, так что нам приходилось преодолевать барханы с разгона, а иногда и толкать машину сзади, в то время как Савитри, высунувшись из кабины, нарочито серьёзным тоном делала комментарии вроде:

– Мальчики, вы ничего в жизни тяжелее атташе-кейса не поднимали, что ли? Ну что, мне теперь настоящих мужиков позвать?

Таким образом и выяснилось, что, когда мы достигли первых глинобитных домиков Райсингхнагара, у нас кончилось горючее. Савитри, сидевшая за рулём последний час, на прямой вопрос «Кто не уследил?» начала придумывать отговорки одну нелепее другой, и в результате они с Гурьевым окончательно переругались.

– Дорога, между прочим, тоже кончается, – мрачно сообщил Андрей, настраивая бинокль. – На запад не ведёт ни одной тропинки, пригодной для колёс нашего ископаемого. Даже если добудем бензина, куда мы тут проедем?

Мы прошли через пустынную в этот полуденный час деревню. Действительно, за её западным концом не видно было ни единой колеи.

– Ерунда, – сказал я. – Путь должен существовать. Нужно будет поинтересоваться у местных.

– К западу? Проехать? – удивился старик, которого Савитри обнаружила в одном из домов после двадцатиминутного безуспешного поиска. – Да вы что! Там нет ни дорог, ни тропинок. Сплошные овраги, там ваша машина не проедет. Да и не нужна вам там машина – ещё завязнете в бархане. Возьмите лучше дромадера.

– Верблюда? – удивились мы.

– Да? А что такое? – в свою очередь изумился старик. – Два верблюда обойдутся вам дешевле, чем горючее. У моего брата найдутся для вас добротные верблюдицы, на троих вполне достаточно. Только сегодня они уже не пойдут! – поспешил предупредить он, заметив нетерпеливое движение Гурьева. – Верблюдов нужно поить не меньше трёх часов, потом кормить.

– А когда можно отправиться?

– Завтра утром.

Мы перекупили верблюдиц у изумлённого фермера, который на эти деньги, видимо, будет жить вечно, переночевали у него же в хижине (причём, как выяснилось утром, вся семья хозяина спала во дворе) и выехали из Райсингхнагара перед самым рассветом. Отсюда нам предстоял целый день пути на запад, к древнему некрополю, основанному царём Кали для хранения своего праха и своего главного сокровища, и чтобы успеть до наступления жары преодолеть нужное нам расстояние, которое Гурьев оценивал километров в десять – двенадцать, нужно было по меньшей мере два часа.

В кромешной тьме это было сделать непросто. С верблюдом в пустыне, как выяснилось, вообще не договоришься. Если верёвка, с помощью которой вы управляете им, не привязана к его ноздре, он может повернуть в противоположный конец пустыни Тар, причём без каких-либо оснований. Он ищет и находит по пути съестные колючки, пристаёт к соседнему верблюду и вообще ведёт себя чрезвычайно развязно. Кроме того, верблюд может неожиданно остановиться как вкопанный, чтобы начать сильно трясти своим телом, десять минут ходить в туалет или, наоборот, разбежаться как ненормальный в самое неподходящее время.

Моё физическое положение осложнялось ещё и тем, что Савитри Пали села позади и безмятежно заснула, обхватив меня за шею, так что мне приходилось, помимо борьбы с верблюдицей, следить за тем, чтобы моя спутница не теряла баланса. Постепенно я приноровился и даже вычислил закономерность: как только шаги верблюда начинали шуршать по колючкам, это значило, что он снова потерял дорогу, и я усилием воли заставлял его вернуться обратно, одновременно придерживая свободной рукой Савитри за талию. Судя по непрерывному матерному шёпоту, доносившемуся откуда-то сзади, Андрей Гурьев испытывал со своим транспортом похожие проблемы.

В этом пути, поминутно сверяясь с компасом, чтобы двигаться строго на запад, мы не встретили ни одного живого существа, кроме нескольких тушканчиков, возникавших вдоль дорог из своих нор и остолбенело глядевших на невиданных пришельцев. Гурьев предположил, что всё это – агенты индийских спецслужб, званием не ниже майора, и приставал к сонной Савитри, требуя, чтобы она отдавала им честь. Здесь человеку действительно нечего делать: сухая земля, припорошенная песком, не даёт жизни, а вода ушла вниз так далеко, что и не достанешь.

Моя соседка проснулась с первым лучом солнца.

– Ты, между прочим, собиралась практиковаться в русском, – напомнил я ей. – А вместо этого проспала всю дорогу.

– Я не спала, – ответила она, зевая над моим ухом. – Я думала. Русский язык от меня никуда не денется. Перееду в Россию: всё равно после того, что случилось, в Индии мне нормально жить не дадут. Из полиции я ушла, делать больше ничего не умею.

– Кстати, Савитри, – я внезапно вспомнил своё видение в Карачи, – я видел на улице Карачи видеоролик, где снимается актриса, точь-в-точь похожая на тебя.

Если бы она вздрогнула или замерла, я бы написал «она вздрогнула» или «она замерла», и это бы соответствовало жанру. Однако она не сделала ни того, ни другого, а просто молчала за моей спиной.

– О! – закричал Гурьев с соседнего дромадера. – Хорошо, что напомнил! Савитри, я тоже видел этот ролик в Дели, причём несколько раз. Я помню, когда впервые натолкнулся на вас в полиции, подумал: надо же, как похожа на ту танцовщицу из фильма. У вас, Савитри, видимо, есть сестра-близнец?

– Не думаю… – как-то вяло протянула Савитри. – Обознались. Я в Болливуде не успела толком ничего сыграть. Для вас, белых варваров, все индианки на одно лицо.

– Так они и есть все на одно лицо, – отреагировал Гурьев, и разговор на эту тему мы больше не возобновляли.

Дорога, которую человек мог бы преодолеть часа за два, оказалась изрезанной старыми оврагами, по которым верблюды идти отказывались, так что путь в итоге оказался значительно длиннее ожидаемого. Солнце уже стало клониться к западу, когда, после нескольких часов передвижения на одногорбом чудовище, я почувствовал себя так, будто это не я на нём ехал, а он на мне вместе со всей поклажей. Поэтому через десять километров мы сделали короткую остановку, подкрепились из запасов, предоставленных дружище Исламом, и выпили холодной воды.

Верблюды постоянно норовили разбрестись по пустыне, и я не мог сидеть, не держа своего за верёвку.

– Привяжи его, – небрежно сказал Гурьев. – Вон стоит какой-то столб…

Мы оба резко обернулись: метрах в пятидесяти от нас посреди пустыни действительно был вкопан в землю какой-то невысокий заострённый столбик, явно рукотворного происхождения.

– Откуда он тут? – подозревая самое страшное, медленно произнёс Андрей, переводя растерянный взгляд с карты на столб.

– Откуда? – Я побежал к столбику. Но ещё раньше, чем я добежал, стало видно, что на его вершине с одной стороны белели индийские львы, а с другой – красовался зелёный полумесяц Пакистана.

Андрей засмеялся. Я посмотрел по сторонам: помимо столба, вокруг не было видно никаких признаков пограничной зоны. Следов на песке тоже не было: похоже, никакие патрули здесь не ходят.

– Ну и куда ты смотрел? – крикнул я Гурьеву, который катался по песку, не в силах сдержать хохота. – Это граница!

– Что? – Савитри отвлеклась от бутылки с водой. – Граница? Вы что, завели меня в Пакистан?!

– А вы бы хотели обнаружить здесь Саудовскую Аравию? – с трудом отдышался от смеха Андрей. – Вообще странно: по карте до границы ещё как минимум километров десять.

– Да вы не умеете даже карту прочесть! Где мы вообще? Я дальше не пойду! Вы что? Нас тут всех перебьют!

– Не всех, – успокоил я её, подходя поближе к своему верблюду. – Поехали. У меня есть пакистанская виза.

После этого я уже шёл пешком, ведя за уздцы дромадера, на котором не переставала возмущаться Савитри Пали.

Шёл ещё полчаса, ровно до того момента, когда Гурьев, глаза которого уже нешуточно болели из-за того, что он каждые полминуты смотрел в бинокль, вдруг крикнул:

– Стоп!

Я вырвал прибор у него из рук. Впереди, чуть справа от нас, темнел курган. И на вершине этого кургана сидел человек.

Нам понадобилось ещё минут двадцать, чтобы преодолеть расстояние, отделявшее нас от рукотворного холма, столь неестественно смотрящегося в этой совершенно плоской местности. Савитри взвела курок, а Гурьев сильно сжал губы.

Человек на вершине не шевелился. Мы не видели его лица, только силуэт на фоне заходящего солнца, зато он видел нас вполне отчётливо. Он окликнул нас первым.

– Привет, друзья! – на русском языке крикнул Летас, когда мы подошли к подножию кургана высотой метров в десять и мои спутники соскочили с верблюдов. – Вы очень вовремя. Мой верблюд ушёл в пустыню, без вас я бы здесь погиб.

В руке Летаса Гедвиласа тоже был пистолет, а усы дёргались в нервной улыбке. Возле него на песке лежали лопата, рулетка, перочинный нож и небольшой лом.

Мы медленно слезли с верблюдов и, пока Савитри молча наблюдала за профессором, привязали их друг к другу: лебедь, рак и щука далеко не убегут. После этого мы втроём, тяжело дыша, вскарабкались на курган.

Вокруг нас всё так же желтела пустыня. Впрочем, за извилистым оврагом были заметны следы существования какого-то небольшого древнего поселения или стоянки, похожей скорее на средневековый караван-сарай, чем на древнеиндскую гробницу, – во всяком случае, я отметил стены небольшой кирпичной хижины с обвалившимся дверным проёмом и даже деревянную притолоку над ним, которая не успела ещё истлеть.

– Уберите свой пистолет, профессор, – сказал я, поднявшись на самую вершину и садясь на лежалый песок рядом с Летасом. – Никто не собирается вас убивать.

Литовец каким-то несвойственным ему быстрым движением засунул револьвер за пояс брюк.

– Да он никакой не профессор, – стальным голосом возразил Андрей, вновь вооружившись биноклем и всматриваясь вдаль. Никаких других курганов поблизости не было видно, зато внизу, с трёх сторон от нашего холма, извивался овраг – след небольшой речки, пересохшей много столетий назад.

– Это почему же? – лениво спросил Летас, совершенно не удивившись столь странному заявлению моего друга.

– Да потому же. Если я правильно понял слова литовского посла в Индии, сделавшего для меня запрос в Вильнюсский университет, профессор Летас Гедвилас находится сейчас в Карловых Варах, пьёт тошнотворные сернистые воды, а по вечерам ходит гулять по парку, любуясь на обнажённые статуи купальщиц. И в литовском консульстве в Чехии мне всё это подтвердили.

– Я и был там, статуи прекрасны, но мне пришлось уехать, – продолжал улыбаться абсолютно спокойный Летас, и теперь уже каждое предложение из его уст легко доходило до самого конца.

– Да? – переспросил Андрей. – Тогда, быть может, вашим внукам тоже? Ведь вам же, профессор, если не ошибаюсь, в июне исполнилось пятьдесят семь, и отдыхали вы в чешских лесах не один, а в компании с собственной дочерью и двумя её малолетними детьми.

– Бог ты мой! – вырвалось у меня. Так вот что имел в виду майор Сингх, когда говорил, что его что-то смущает в нашем профессоре! Наверняка он тоже сделал запрос в Литву, и Литва выдала ему информацию, показавшуюся по меньшей мере неправдоподобной.

– Напрасно, Санаев, ты не заметил года рождения в паспорте, который этот человек украл у настоящего профессора Гедвиласа.

– Зато вы заметили, – парировал «профессор», которому даже с усами трудно было дать больше сорока. – Только предпочли ничего не говорить своему другу Алексею.

Андрей распрямился.

– Что молчите? Может быть, вы не стали делиться этими подробностями, чтобы оставить их для своего собственного расследования? Так же, как не стали рассказывать ему, какое отношение вы имели к погрому, который ваши китайские подельники учинили в его московском офисе.

Я вновь вскочил на ноги.

– Ну? – только и смог сказать я Андрею, своему другу с тринадцати лет.

Он тоже смотрел только на меня, и в глазах его не исчезало спокойствие. Предположить, что такой человек мог быть предателем, можно было только в самом страшном сне.

– Что «ну», Санаев? – наконец проговорил он. Мы обращались друг к другу по фамилии только в моменты особенно доверительных разговоров. – Мне позвонили сверху. Мой начальник из Москвы, месяц назад. Попросил «неформально оказать содействие товарищам из внешней разведки». – Он резко, как-то по-мальчишески пожал плечами и продолжал: – Потом припёрся наш резидент в Дели и с ним ещё двое, из китайского посольства. Рассказали про тебя, про Золотую Книгу. России эта штука ни к чему, а у жёлтых здесь свои игры, свои интересы, вот и обратились к нашим за помощью. От денег я, конечно, отказался – куда их мне девать? Но за то, что я принесу им эту реликвию, мне обещали пробить должность торгпреда России в Пекине. Это мечта, Санаев! Это венец всей моей карьеры… Как я мог отказаться? Думал, раздобудем книгу – расскажу тебе всё это сам.

– И что?

– Да ничего, – он пожал плечами и снова вздохнул, – я знал про налёт. Не стал тебе говорить ничего, хотя знал, что это они. Китайцы хотели найти в твоих бумагах копии пураны, которую добыл вот этот вот парень… – Он кивнул на литовца.

– Понятно. – Я пожал плечами, хотя что мне могло тут быть понятно. – Ну а вы кто такой? – обратился я к ложному профессору.

– Моё имя вам ничего не скажет, – резко парировал тот.

– Да ладно, перестаньте вы, Летас, – перебил я его. – Плевать мне на ваше имя. На кого вы-то работаете?

Он чуть помедлил, потом махнул рукой и тихо сказал:

– «Эс-ай-эс»[39]. Я работаю на британскую разведку, в аналитическом подразделении. Я англичанин литовского происхождения, специалист по Южной Азии. Документы и легенду мне сделали в Лондоне. Никто у профессора паспорта не крал, просто для этой операции был изготовлен дубликат, там год рождения не поменяешь…

Хорошенькое дельце. Я моментально оказываюсь в компании людей, представляющих интересы российской, китайской и британской разведок. Лиха беда сначала, как сказала бы в этой ситуации Савитри Пали. Но почему-то именно она сейчас молчала, невозмутимо переводя взгляд с Летаса на Андрея и обратно.

– Откуда вы знали про Андрея и его китайских друзей? – продолжал я.

– Факты его встреч с людьми из китайской резидентуры зафиксировало наше наблюдение. Кроме меня, никто больше ничего не знал.

– Я знала, – внезапно сказала Савитри.

– Отку… – начал было я, но она опередила меня, обратившись к Летасу:

– Профессор, скажите, а вам зачем Золотая Книга? Для Британского музея, что ли?

– Нет, – тот усмехнулся. – Просто в Европе хорошо знают, что вы перегрызётесь тут все, если она достанется кому-то из азиатов. Начнутся религиозные столкновения, а то и вовсе очередная индо-пакистанская война. Стреляли же Таиланд и Камбоджа друг в друга из-за какого-то заброшенного храма в джунглях… За Золотой Книгой охотятся вовсе не только спецслужбы, но и всякие религиозные фанатики, и уж вы-то это знаете не хуже меня… Моя задача – достать Книгу и обеспечить её безопасный вывоз на территорию Великобритании или на нашу базу в Афганистане. Туда, где уже находится оригинал текста девятнадцатой пураны. Или, если вывезти не удастся, уничтожить её от греха подальше. Понимаете, Алексей, – виновато поглядел он на меня, вновь став тем самым профессором Гедвиласом, который когда-то обратился ко мне за помощью, – ну не мог я вам этого рассказать. Собирался после того, как всё это кончится, но раньше не мог, понимаете?

– Понимаю, – на автомате кивнул я. – Поэтому я и не стал у вас ничего спрашивать, когда заметил, что стёкла ваших очков – простые, без диоптрий.

– Да? Вот так конфуз, – засмеялся Гедвилас. – Знаете, это был мой самый крупный, самый серьёзный проект. Если он будет успешно завершён, я получу премию почти в два миллиона фунтов после вычета налогов. Разведчики – не такие уж богатые люди, если быть совершенно честным. Я смогу наконец заняться настоящей наукой. Это моя твёрдая цель с тех самых пор, как начался этот проект. Уже шестой год…

– Седьмой, – вдруг вновь вступила Савитри.

– Ну вот видите, – он улыбнулся и ей своей кроткой улыбкой, – индийским спецслужбам лучше знать. Вы следили за мной с самого начала, верно, Савитри?

Я круто развернулся к Савитри:

– Она… Только не говорите мне, Савитри, что вы тоже работаете на спецслужбы. – Моя голова уже шла кругом от этого парада разоблачений.

– Странно, что ты заметил это только сейчас, дружище, – покачал головой Гурьев. – А не тогда, когда она убила человека на улице Варанаси и поспешила ретироваться оттуда, вместо того чтобы связываться со своими «коллегами» из полиции.

– Это верно. Она не хотела поднимать шума, ну и что с того?

– Да то, что она не офицер, а актриса. А хорошие актрисы нужны любой контрразведке. Или ты думал, здесь каждому встречному полиция предлагает в помощь супермодель и звезду кино, чтобы скрасить поиски сокровищ?

– Господи, что вы плетёте, Андрей! Прекратите это! – воскликнула она.

– Ну так опровергните меня, Савитри, или как вас там лучше называть, – серьёзно ответил на это мой друг. – Скажите нам, что вы вовсе не для того приставлены к нам, чтобы очаровывать Санаева, который всё переживает и никак не переживёт свой недавний развод.

– Действительно, мисс Савитри, – поддержал его Летас. – Перестаньте морочить нам голову. Я раскусил вас ещё на Сентинеле: ведь в индийской полиции не выдают офицерам таких «магнумов IMI», как у вас, а?

Я не в силах был смотреть на неё, но отчётливо слышал её взволнованный голос:

– Я никакая не супермодель, и Савитри Пали – моё настоящее имя. Ну да, снимаюсь в кино под псевдонимом. Можете считать меня звездой, если хотите, – восемнадцать ролей для этой страны не так уж много. Пять лет назад я начала параллельно сотрудничать с секретной службой – а вы попробуйте в этой стране отказаться от такого предложения! Я прошла спецобучение, работала по линии нелегальной переправки оружия на Шри-Ланку. Вся эта история про цунами – чистая правда. Потом меня переключили на эту несчастную Золотую Книгу, чтоб ей… Они посулили мне главную роль в самом раскрученном сериале Болливуда!

Она смотрела на меня своими огромными глазами, и на них блестели самые настоящие слёзы. Такие же настоящие, наверно, как в финальной романтической сцене самого раскрученного сериала Болливуда.

– Индийскому правительству очень нужна Золотая Книга, – тихо продолжала она, глядя прямо на меня, будто оправдываясь передо мной. – Этого подложного профессора мы вычислили два года назад, только тогда он работал здесь под другим именем.

– Не стоит его называть, – поспешно вставил Летас.

– Хорошо… Потом он, по-видимому, понял, что в одиночку не справится, что для научных поисков нужен настоящий учёный, и привлёк тебя, Алексей. И несмотря на все наши предупреждения, ты согласился.

– Конечно, согласился, – заметил Андрей Гурьев. – Особенно после того, как Летас заинтриговал его своей нацарапанной на Железной колонне надписью «Возвращайтесь». После этого дружище Санаева с его авантюризмом уже невозможно было оттащить от Золотой Книги!

Савитри тихо добавила:

– Я бы обязательно всё рассказала тебе. Но отказаться работать я не могла: тут у нас не только обещать, но и угрожать умеют отлично… А на что я гожусь без своей кинокарьеры?..

Ярко-красное солнце вспыхнуло последним лучом над горизонтом и ушло за край земли, оставив на наших лицах розоватый отблеск заката. Блеск глаз девушки, рука моего старого друга, который беспрестанно поправлял нервным жестом причёску, фальшивые очки профессора Гедвиласа, смотревшего на меня взглядом побитой собаки, – всё это никак не могло уложиться в моей голове. Только одна мысль крутилась там, не находя выхода: как же мог я попасть в водоворот всей этой истории, каким таким магнитом притягивает на меня подобные испытания судьбы? И кто расскажет мне теперь, если не Андрей Гурьев, какие последствия породит для меня эта моя карма?

Видимо, поэтому именно он, в отличие от тех двоих, сейчас совершенно не смутился. Вновь пожал плечами, окинул критическим взором мою поникшую фигуру и произнёс эти слова:

– На месте каждого из нас ты сделал бы то же самое.

Сказал и отвернулся, и, пока я думал над его словами, на нашем холме был слышен лишь шум лёгкого ветра. Правда ли это? Что каждый из нас может сделать для достижения своей мечты? Будь это деньги, карьера, свадьба с любимым человеком, научный результат или общественная слава – насколько далеко мы можем зайти, чтобы осуществить цель всей своей жизни? Большинство из нас вовсе никогда не задаётся этим вопросом. Нам позволяется скользить по накатанной колее, судьба ведёт нас своей дорогой без всякого нашего участия, и лишь очень немногие способны сами повернуть свою жизнь в нужное русло, достигать намеченного точно в срок, добиваться целей, которые в юности казались несбыточными. Но даже если есть воля, способности и желание взлететь выше неба, остановят ли нас мораль, дружба, нравственные принципы, человечность?

Я смотрел на своих коллег, вместе с которыми я несколько раз подвергался смертельной опасности, и невольно ставил самого себя на их место. Да, наверно, я поступил бы так же, ведь я тоже не стал рассказывать им про предложение, сделанное мне Халим-Ханом. Все эти предложения были слишком заманчивы – ведь это были наши мечты, до которых можно было дотянуться руками. «Потом расскажу» – именно так каждый из нас думал до сегодняшней ночи. И мы сами не заметили, как эти недели непрерывной беготни сблизили нас и что неожиданная и вынужденная откровенность, когда мы были вынуждены раскрыть карты, сделала нас лучшими друзьями. Меня и тех троих, что сейчас выжидательно смотрели в мою сторону.

– Прости, – сказала она по-русски.

– Ладно, Санаев, действительно, выкинь из головы. Чёрт с ней, в конце концов, с этой Книгой. Что я, книг не читал, что ли?

– И меня тоже простите великодушно, Алексей. Я, быть может, плохой учёный и не очень хороший литовец, но в этой ситуации я не хотел причинить вам зла.

Я сел на землю и рассказал им всё. И про предложение Халим-Хана, хранителя Национального музея в Карачи, и про научный центр, и про изучение древних культур Востока, и про свою мечту, которая, видимо, никогда не сбудется.

После этого мы сидели вчетвером, не зажигая огня, и просто молчали, думая каждый о своём. И рука Савитри лежала на моей руке.

– В конце концов, – сказал потом Летас Гедвилас, – не убивать же нам здесь друг друга. Всё зависит только от тебя, Алексей. Ты автор дешифровки, ты двигатель всей этой экспедиции. Великие державы и мировые религии подождут. Как ты скажешь, так мы и поступим. Все согласны?

Они были согласны.

Ну что же, я встал и ещё раз окинул взглядом тёмный горизонт.

– У нас есть трое суток, – сказал я. – Через семьдесят два часа кончается срок, который мне дал Халим-Хан. Шестого декабря они будут здесь. Если до этого времени мы не уберёмся из этой страны, дела наши плохи.

– Наши тоже приедут, не сомневаюсь, – вставила Савитри. – Я уже два дня не подаю сигналов, завтра они начнут меня искать. Граница их не остановит. Тут начнётся бог знает что.

– Именно, – ответил я. – Так что начинаем копать, ребята. Что мы тут разнылись, как будто нам делать нечего. Пора уже выяснить, есть ли на свете вообще эта несчастная Золотая Книга и что, в конце концов, в ней такого написано. Летас, скидывай свои клоунские очки. Гурьев, бери лопату, а вы, Савитри, возьмите фонарь. Поехали!

У нас было всего два фонаря, работавших на аккумуляторах. Летас предложил рыть в самом центре площадки на вершине холма. По его расчётам, за последние четыре тысячи лет с тех пор, как слуги царя Кали могли зарыть здесь Золотую Книгу, слой нанесённой временем почвы мог составить здесь не меньше метра, а следовательно, с учётом трёх локтей, обозначенных на переведённой нами семнадцатой странице, ожидать чего-либо стоит на глубине не меньше двух с половиной метров.

– Это зависит от длины локтя, – заметил Андрей Гурьев, отбрасывая широкой лопатой в сторону песок. – Вот у физически нормально сложённого человека, к примеру, локоть вдвое длиннее, чем у Савитри.

– А у шимпанзе бонобо ещё длиннее! – подхватила она, выбирая себе подходящий инструмент. – Видимо, вы остановились в развитии ближе к вашим непосредственным предкам, Андрей.

Мы решили начать работу с центра и делать большую квадратную яму диаметром в три метра, чтобы по мере углубления в грунт сужать её и достичь на глубине двух с половиной метров диаметра в два. Летас уверял нас, что он всё рассчитал и полагает, что вчетвером мы сможем управиться за сутки.

Сухой песок поддавался легко, но он лежал на холме лишь тонким слоем, под которым оказалась твёрдая, как камень, рыжая земля. Тогда мы распределились более логично. Работать стали по двое: один с мотыгой выбивает крупные комья почвы, второй отбрасывает их лопатой. Смена – каждые полчаса, при этом Савитри добровольно отказалась от преференции, которую мы пытались по доброте душевной ей выделить. Действительно, дорога была каждая минута, и работать нам приходилось поистине в полную силу. К тому же работа, как известно, сплачивает, и часа через два мы совершенно позабыли, что в нашем лице на этом затерянном холме посреди пустыни Тар сошлись интересы великих стран и мировых религий. Гурьев, долбивший землю в паре с Летасом, принялся подтрунивать над ним, называя его новым Джеймсом Бондом и выпытывая, где он оставил свой «астон-мартин». Он утверждал, что ещё никогда не видел суперагента 007, роющего землю с таким увлечением. Летас заметил в ответ, что если он попадёт случайно мотыгой по ноге Гурьева, то просит его не видеть в этом злого умысла, а затем принялся упрашивать Андрея сказать, как будет по-китайски «добрый вечер».

Мы с Савитри, отработавшие свою смену, отдыхали в сторонке, наслаждаясь ночной прохладой и попивая чай из термоса запасливого Гедвиласа.

– Перестань сердиться, – тихо сказала она мне. – Такая уж с нами произошла история. Ты же сам говорил, что это карма. Разве стоит нам из-за какой-то там кармы терять друг друга? Неужели ты не веришь, что ты важнее для меня, чем Золотая Книга?

– Честно признаться, не очень, – улыбнулся я.

– Ну так я докажу это тебе. – Она приблизилась ко мне так, как только позволяла ночь.

– Когда же?

– Когда мы окажемся вдвоём, – просто сказала она, и глаза её блеснули в темноте точно так же, как там, на уединённом острове.

Ну что же, посмотрим…

– …Не понимаю, профессор, а как вы собирались выкопать такое количество земли в одиночку? – донёсся до нас вопрос Гурьева. – У нас тут уже целая Джомолунгма вырытого грунта.

– А я и не собирался, – откликнулся Гедвилас. – Мне важно было установить местонахождение этого кургана, передать информацию в Дели, на следующий день сюда приехала бы целая группа копателей. Пока вы бы раздумывали, что такое Банга и где её искать, Золотая Книга – если, конечно, её не выкопали и не переплавили на монеты более ранние старатели – была бы уже переправлена на Остров. Ну, а потом стало понятно, что вы приедете быстрее, что я не успеваю.

– Это потому, что русские, милый мой Летас, долго запрягают, но быстро ездят.

– Расскажите это лучше вашим спортивным верблюдам, – ответил профессор и с силой ударил острым концом мотыги по засохшему грунту.

К моменту, когда солнце осветило пустыню, мы углубились в землю приблизительно на метр, но у меня болели уже все виды мышц на руках, ногах и спине. Отсутствие должной физической подготовки сказывалось и на моих попутчиках, что было заметно по гримасам на их обгорелых лицах.

Только к вечеру того дня, когда наши «перекуры» постепенно стали из пятиминутных уже получасовыми, Летас измерил рулеткой стену ямы, в которой находился, и удовлетворенно отметил:

– Два метра. Теперь нам нужно копать аккуратнее, чтобы не повредить то, что может скрываться там, на глубине.

Мы отложили мотыги в сторону. Рыжая земля, веками не видевшая солнца, стала на глубине более влажной и рыхлой, и металл теперь врезался в неё легче, чем поначалу. Поэтому, когда одна из наших лопат – сейчас уже не вспомню чья именно – лязгнула о крышку бронзового ящика, все мы отчётливо услышали этот звук.

Звук нашей общей победы.

Я не буду рассказывать, как мы обнимались, катаясь на песке, орали как сумасшедшие, оглашая пустыню Тар воплями на самых разных языках Евразии, бросались друг в друга колючками и вообще вели себя как детсадовцы, впервые за время этого драматического приключения дав волю переполнявшим нас эмоциям. Пустыня оставалась безмолвной, как и тысячи лет назад; за всей этой вакханалией невозмутимо наблюдали лишь две гиены, обитавшие в соседних развалинах и пришедшие посмотреть на странных белых людей, невесть зачем забредших сюда себе на погибель. Мы бросили им полбатона хлеба, после чего они столь же невозмутимо удалились.

Квадратный ящик шириной около метра оказался на самом деле деревянным. Бронзовыми были только листы, которыми он был обит и снаружи, и изнутри. Старое дерево, пролежавшее в этой земле уже несколько тысячелетий, рассыпалось у нас в руках, как ни пытались мы сохранить форму ценнейшего саркофага.

Но ещё более ценным оказалось содержимое. Шестнадцать страниц Золотой Книги, не тронутые ни временем, ни руками человека, лежали одна на другой, скреплённые бронзовыми обручами. И блестели тусклым матовым светом в последних лучах самого удивительного дня моей жизни.

За те полчаса, пока мы аккуратно обматывали наше сокровище верёвками, извлекали его из ямы, раскладывали на спальном мешке Летаса Гедвиласа, каждый из нас едва произнёс десяток слов. Кажется, все мы были напуганы, обрадованы и шокированы одновременно – каждый в своих мечтах видел этот момент, но представлял его, наверно, совсем по-другому.

А потом я сел за перевод. При всём её небольшом объёме – шестнадцать страниц текста чуть более мелкими знаками, чем те, что мы расшифровывали в Дели, – Золотая Книга оказалась сложнее для прочтения, чем её более поздняя семнадцатая страница. Вариантов символов здесь было явно больше, и многие из них выглядели совсем иначе, нежели в письменах царя Кали.

Я многого ожидал от этих золотых страниц. Мне было понятно, что древние цари, мировые религии и правительства многочисленных государств вряд ли будут тратить столько сил на розыск Золотой Книги без основательных причин. Однако я всё же не мог себе представить того изумления, которое охватит меня спустя несколько часов работы.

Халим-Хан был в чём-то прав. Правым оказался и старый буддийский монах. Да и древняя пурана, упавшая волей Будды с неба в руки фальшивого англолитовского профессора, похоже, была недалека от истины.

Здесь было написано обо всём, что только может вместиться в школьные учебники по всемирной истории. Взлёт и падение империй, строительство египетских пирамид, гибель от засухи древней Хараппы и приход в Индию ариев, возвышение Европы и нашествия Чингисхана, великая чума и создание летающих машин, обе мировые войны, изобретение атомной бомбы и полёт человека в космос. Иносказательный язык этого текста был для меня совершенно очевидным, хотя названий стран и имён людей в нём не было, но чем ближе я подходил к нашему, сегодняшнему времени, тем более жутко мне становилось от спокойной точности пророческого текста. Человек просто не мог этого написать – но если не он, то кто же? И я, как зачарованный, водил пальцами по упруго вдавленным в золото значкам, пока в самой середине предпоследней, пятнадцатой страницы не разобрал, слово за словом, окончание бесконечной тягучей фразы:

«… И тогда белые люди придут с тёмной стороны в эту землю, они не боятся вечного сна, и одному из них будет дано найти Золотую Книгу, и после находки священной Книги люди эти…»

Я мгновенно накрыл ладонью золотую доску и почувствовал что-то вроде удара в грудь, заставившего меня резко отшатнуться назад. Но передо мной никого не было. Я вскочил на ноги и увидел «людей этих» – три пары измождённых, испуганных глаз, смотревших на меня в ожидании самого страшного. И рассказал им всё, до этих самых слов.

А после этого мы замолчали, отчётливо понимая, что, несмотря на огромный путь, проделанный нами ради этого момента, никто из нас на самом деле не готов посмотреть в глаза своей судьбе. Да что там наша! Судьба всего человечества лежала перед нами на холодном песке, и каждый мог дотронуться до неё рукой, чтобы испытать прикосновение к будущему Вселенной.

Но нет, именно этого мы теперь не могли себе позволить. Мы не притронемся к ней. Но и оставлять её здесь было бы безумием. Спрячешь – тщеславие и любопытство заставят снова достать, а не спрячешь – никогда не простишь себе беспечности. А уничтожить. Ну разве поднимется у нас рука уничтожить саму Золотую Книгу?!

Так и сидели мы вчетвером на песчаном кургане и при тусклом свете фонаря разглядывали самую удивительную книгу на свете. Книгу, которая – теперь-то уж совершенно точно – навсегда унесёт из нашей жизни умиротворение.

Мы для него, наверно, просто не рождены. И, осознав это, я взглянул на каждого из своих друзей, и в глазах их читался тот же самый единственный вопрос, который задал им я: – Ну и что будем делать?