Золотая книга. Пурана № 19 Санаев Алексей
Гурьев мрачно кивнул.
– Я нет, но с удовольствием увижу Бенарес, – с милой улыбкой ответил я, употребив старое колониальное название города.
– Вы это специально? – кинулась в бой Савитри.
– Нет, – сказал я. – Но я за свободу слова. Если мне так удобно, так я и буду называть известные мне города и страны. Я же не прошу вас выговаривать по-русски слова «Москва» и «Россия».
Действительно, сколько можно?! Произносить «Кыргызстан» – сломаешь язык, а скажешь гостю из Средней Азии «Киргизия» – обидится. Приезжаешь в Ашхабад, а он уже, оказывается, Ашгабат, и попробуй произнеси по старинке это слово в присутствии пятнадцати туркменских мужиков. В соседней с Индией Бирме переименовали всё, что только было можно, в результате чего провинция Аракан стала Ракхаином, река Иравади – Айейярвади, а город Маймё – и вовсе Пьинулуином. Во время путешествия по Бирме с путеводителем, в котором названия были ещё прежними, у меня постоянно возникало ощущение, что я попал в другую страну. Что и было правдой – ведь Бирма и сама переименована в Мьянму.
Индийцев тоже не миновала лихорадка «перемены мест» в стремлении забыть свою колониальную историю. Именно так Мадрас превратился в Ченнай, Бомбей – в Мумбай, а Калькутта – в Колкату. И я не мог отказать себе в удовольствии слегка позлить нашу полицейскую подружку, вспоминая географические названия времён доброй старой викторианской Англии, когда Индия называлась не иначе, чем Британский Радж.
Я предполагал, что она снова начнёт пикироваться. Но ответ её был для меня неожиданным.
– Ну и зря не просите, – спокойно сказала Савитри, раскрыла сумку и извлекла оттуда толстую книжку небольшого формата. – Вот смотрите, на что я потрачу предстоящие четырнадцать дней!
На книге красовалось английское название: «Русский за две недели». Боже, неужели она поняла мой вчерашний выпад так буквально?!
– С аудиофайлами и разговорником! Теперь я сама выучу ваш язык, если уж вы не в состоянии выучить мой! – похвасталась Савитри, убирая назад своё приобретение, и вдруг по-русски добавила: — Как диела?
И в этот момент мне показалось, что акцент её вовсе не такой уж неприятный. И вовсе не набит у неё рот горячими каштанами, просто она перекатывает там два маленьких серебряных шарика, из-за чего все звуки выходят такими округлыми и мягкими.
Впрочем, я сразу отогнал от себя эти мысли, иначе было бы непонятно, кто здесь кого нейтрализует. Нет уж, должна соблюдаться чёткая последовательность действий: найти Летаса, отыскать Золотую Книгу, удушить Гурьева, а уже потом – всё остальное…
Савитри оказалась упорной и сознательной ученицей. За те двенадцать часов, которые наш поезд, с бесконечными внеплановыми остановками «по техническим причинам», тащился до Варанаси по выжженным равнинам и городским трущобам необъятной долины Ганга, она практически не отрывалась от учебника, выписывая оттуда в толстую тетрадь слова и выражения для запоминания. Кроме того, она не давала мне покоя, вынуждая произносить по-русски различные обороты и пословицы из своего разговорника.
– У вас же вроде бы есть аудиофайлы? – взмолился я на третьем часу пути, когда мы ещё только-только выехали из городской агломерации Дели.
– Ничего, – ответила она по-русски. – Давайте тренироваться. Между прочим, это по вашей же просьбе, мистер Санаев, я учу русский!
– Бросьте, всё равно не осилите, – откликнулся я. – Это вам не хиндустани*.
Она едва заметно надулась:
– Я и не обольщаюсь относительно варварских языков.
Гурьев изъявил желание спокойно поспать и не слушать, по его образному выражению, «курс начинающего гастарбайтера», поэтому мы с ним гордо покинули купе, где в одиночестве разместилась Савитри, и перебрались в соседнее, оставив нашу сопровождающую в обществе русского разговорника.
Я всё равно не смог выспаться и чувствовал себя абсолютно измотанным, когда поезд прибыл в священный город всех индусов на реке Ганг, но упускать такую возможность было нельзя, и мы, едва разместившись в гостинице неподалёку от вокзала, отправились осматривать окрестности.
Индусы почитают Ганг едва ли не выше всех своих богов, и в религии индуизма он – небесная река, спустившаяся на землю. Для сотен миллионов людей Ганг и его бесчисленные притоки – источники главного условия жизни: воды. А здесь, в Варанаси, вода реки священна вдвойне, потому что город этот, как всем известно, основал сам господин Шива много тысяч лет назад, и великий Сиддхартха Гаутама, будущий Будда, где-то здесь, на берегах Ганга, произносил свою первую молитву. Тогда этот город назывался Каши, был столицей большого царства, и слава его гремела по всей Индии, потому что со всей Индии паломники приходили сюда окунуться в священную небесную реку. Здесь стояли десятки дворцов и несчётное количество храмов, но кому нужны храмы, если объект главного почитания всегда был рядом – Ганг!
Видимо, именно в эти седые времена здесь появились первые гхаты: каменные лестницы, ведущие к воде, с которых сходили пилигримы для торжественного омовения. Сейчас этих гхатов в центре Варанаси больше ста, и некоторые из них находятся в частной собственности. А огромные рыжие дома, стоящие у берега, ежегодно принимают уже сотни тысяч паломников, приходящих сюда излечить свои болезни, попросить у богов здоровья или – даже чаще – смерти.
Счастлив тот, кто умрёт на берегу Ганга, гласит надпись на стене одного из здешних домов. А если у него при этом будут деньги, счастлив он будет вдвойне, потому что его тело сожгут на костре у самого берега, в ходе специальной церемонии, в огне священного дерева баньян, а пепел отправят в реку. Если же денег на такую радость вы не накопили, государственная электрическая печь к вашим услугам, правда, такой конец – настоящий позор: это как же нужно жить, чтобы даже на собственную кремацию не заработать?
Обо всём этом нам в красках рассказывала Савитри Пали, оказавшаяся неплохим экскурсоводом. Андрей до этого бывал в Варанаси один или два раза, но исключительно с деловыми целями («возил депутатов Госдумы пить и веселиться») и священные гхаты так толком и не рассмотрел. Сейчас же, по мере того как Савитри углублялась в религиозные представления индусов, он на глазах становился всё мрачнее.
Такие места, как Варанаси, где контраст между богатством и нищетой особенно бросается в глаза, очень о многом заставляют задуматься. О том, к примеру, что каждый пятый ребёнок в Индии не зарегистрирован официально – да, он родился, но де-юре его не существует, потому что в его родной деревне нет ни бумаги, ни карандаша, ни одного грамотного человека, который документально оформил бы его появление на свет, а выписывать такого человека из города – слишком дорого для его неимущих родителей, которые, может статься, за всю жизнь не увидят ни одной банкноты. Маленький человек получит лишь имя, но не фамилию, вырастет без школы и грамоты, проживёт жизнь без документов и без единого шанса найти работу или получить образование.
Или о том, кто живёт в шикарных небоскрёбах из синего стекла в Новом Дели. Это те самые небоскрёбы, которые хорошо видны из нищих трущоб где-нибудь под железнодорожными мостами, где ютятся миллионы их соотечественников. В больших городах Индии выстроены тщательно огороженные кварталы, где дети играют на новеньких площадках, бегают по газонам, купаются в бассейнах, а их родители покачиваются в гамаках, наслаждаясь тишиной и комфортом после офисного дня. Те ли это люди, которые за десятки миллиардов долларов покупают сталелитейные и автомобильные компании во всём мире как раз в тот момент, когда в их родной стране от голода, наводнений и болезней гибнут сотни тысяч «неучтённых» людей? Или это те чиновники, которые подписывают контракты на закупки десятков русских истребителей и военных кораблей в отсутствие всякой войны в то же самое время, как под их окнами умирают грудные дети от отсутствия элементарного жилья и пищи?
Мы выросли в СССР, где никогда не было богатства, но не было и нищеты. Мы все жили в одинаковых панельных домах, простеньких, без излишеств, но добротных, и я никогда не пойму, как может существовать на свете такое государство, которое не то что прокормить, но даже сосчитать своих граждан как следует не может.
Молодой, но бывалый лодочник, возивший нас по реке в этот рассветный час, видя наше настроение, решил слегка приободрить своих гостей и, перехватив у Савитри инициативу, начал рассказывать о том, что далеко не каждого можно сжечь на этих берегах. Как бы не так! Беременных женщин, маленьких детей и прокажённых религия браминов* сжигать не рекомендует. Вместо этого, по его словам, им просто привязывают камень на шею и отправляют на дно Ганга.
Мы с ужасом отпрянули от воды, но река даже и без этих рассказов смотрелась не слишком гигиенично. Это уже позже, вечером, Гурьев раскопал где-то данные, согласно которым содержание кишечной палочки в речной воде в черте города Варанаси в пятьсот тысяч раз превышает норму выживаемости. Слава богу, при нашей идиллической утренней прогулке мы этого не знали.
Вода имела ярко выраженный зелёно-жёлтый оттенок, и такого же цвета висела над ней дымка испарений, хорошо заметная в лучах восходящего солнца. На волнах священной реки приятно покачивались обугленные стволы деревьев, пластиковые и бумажные пакеты, строительный мусор и то, что я, присмотревшись, определил как трупы крупного рогатого скота. Их сжечь тоже никто не удосужился.
Савитри сидела как ни в чём не бывало и маленькой плоской фотокамерой делала снимки величественных прибрежных дворцов, где когда-то почитали за честь проживать богатейшие раджи Индии, из чего я заключил, что в те времена здесь было явно почище. Однако теперь раджи переселились отсюда прочь, а со ступеней в реку тянулись бесконечные вереницы людей самого убогого вида. Они раздевались догола, что было несложно, так как, кроме белой простыни, на большинстве ничего и не было, и окунались с головой в мутно-жёлтую воду, пили её из горстей, поливали себе и друг другу на голову, вознося при этом отчаянные молитвы богам. От увиденного я невольно зажмурился: столь жуткой показалась мне перспектива в эту минуту опустить в воду руку.
Чтобы отвлечься от этого кошмара, я заговорил с лодочником.
– А ты сам-то купаешься здесь? – спросил я по-английски.
– А то. Каждое утро, чтобы день успешно прошёл.
– И как, помогает?
– Конечно, – он обнажил в улыбке белые зубы, – раз жив ещё.
– И на голову льёшь?
– Лью, лью.
– А воду пьёшь? – с ужасом вмешался Гурьев, и мы оба инстинктивно слегка отодвинулись.
– Не, воду не пью. – Лодочник снова улыбнулся и сплюнул в Ганг. – Что мне, пить нечего? Но я вам скажу, так уж мы устроены: даже если ежедневно будем её пить, ничего нам не сделается. А вот вам, – он кивнул на меня и Андрея, – точно конец пришёл бы.
Мы не стали спорить. Я, честно говоря, пожалел, что у меня не было с собой пустой бутылочки – у меня в Москве есть пара недругов, дал бы им попробовать воды из Ганга и решил бы тем самым целую кучу проблем.
После поездки по реке мы решили не терять времени даром и отправились гулять по Старому городу, который представляет собой лабиринт узких и вечно кривых переулков, на первый взгляд кажущихся хаотичными. Но на самом деле все они ведут к храму Вишванатх, священнейшему месту, не поклониться которому я просто не мог себе позволить. Андрею уже не представлялось это остро необходимым, но из милости он отправился вместе с нами.
Вскоре после этого, добравшись до ворот храма, мы оказались в жуткой толчее паломников, где мгновенно потеряли Савитри, которую отнесло людской волной куда-то в сторону – женщин в Вишванатх не пускают. Ещё через десять минут я в последний раз увидел высокую фигуру своего друга, сдавленного телами смуглых людей, в очереди к какому-то животворящему источнику. Он без улыбки поинтересовался у меня через их головы, как я поживаю.
Когда же я попал наконец внутрь храма, то Гурьева уже не было видно, и в тот момент, когда я оглянулся назад в поисках его единственной в этом городе светлой шевелюры, то первое, что я увидел, была короткая волнистая борода индуса средних лет в коричневой рубашке навыпуск. Индус стоял возле входных дверей и почёсывал нос.
Не скажу, что мне стало страшно. Напротив, я неожиданно ощутил подзабытое было чувство азарта, адреналиновый всплеск от предчувствия настоящих приключений. Последние дни были слишком спокойными: мирные разговоры за стаканом лаймового сока у бассейна, прогулки по Дели, расслабляющее путешествие на поезде… Я уже подзабыл и о Золотой Книге, и о своём сгинувшем профессоре (а был ли он?). Но коричневая рубашка разом, за одно мгновение, прогнала дремоту. Похоже, начиналось самое интересное.
Прежде всего, я сделал вид, что никого не заметил. Тот же вид, похоже, делал и коричневорубашечник (я про себя назвал его за это «штурмовиком», сравнивая с гитлеровскими дружинниками тридцатых годов с их коричневой формой). Я вновь влился в толпу орущих пилигримов, и меня медленно повлекло к выходу. Только у самых ворот я заметил, что и штурмовик пришёл в движение и стал проталкиваться в том же направлении: ошибки быть не могло, он следил за мной.
Досадно было то, что возле северного угла храма, где мы расстались с Андреем, того уже не было – и как найти теперь своего «профессора» в этом лабиринте беспорядочных кротовых нор, я не представлял. Не появлялась и Савитри, что было совсем уж досадно: как бы с ней не случилось чего в этом Содоме. Около получаса я кружил вокруг Вишванатха: за это время меня несколько раз придавило велорикшей, мне на голову из окон сбросили корзины с едой, и пару раз толпа сдавила меня так, что я вспомнил очереди в продуктовый магазин времён своего голодного перестроечного детства. Выбрался я из этой пробки, как из массажного салона, ощущая приятную гибкость суставов.
В конце концов, похоже, пропал из поля зрения и штурмовик, но к этому времени я был озабочен уже не его персоной, а собственным местонахождением: я элементарно потерялся в клубке бесконечных переулков и обнаружил себя в совершенно пустынном и тихом закутке, зажатом между каменными стенами. Высоко надо мной сияло безоблачное небо, но в этом каменном мешке было темно и влажно – сюда солнечный свет не попадал уже многие сотни лет.
В таких случаях есть только один мудрый выход: я решил вернуться к храму, чтобы выйти из Старого города по той же дороге, по которой пришел. Я развернулся на месте, и, видимо, это и спасло меня тогда от смерти. Потому что длинное и тонкое лезвие кинжала в руке моего приятеля в коричневой рубашке проскочило лишь в паре сантиметров от моей груди, едва не порезав рубашку.
СТРАНИЦА 6
АНТАКА-ПАРВА («О БОЖЕСТВЕ СМЕРТИ»)
На меня с оружием в руках нападали несколько раз, но все эти случаи были связаны с моей профессиональной карьерой в России и имели цель исключительно отъёма собственности. Быстрая реакция и тяжёлый портфель твёрдой буйволиной кожи не раз выручали меня из переделок в областных и районных центрах России, куда забрасывала меня работа на крупные отечественные корпорации. Но сейчас у меня ничего не было, кроме мобильного телефона и сотни рупий в кармане, и убивать меня ради такого куша, думаю, смысла не было никакого. Нет, штурмовика явно интересовала моя шкура, решил я, и это соображение ещё больше подстегнуло меня к отчаянному сопротивлению.
Точно помню, что в этот момент я даже не взглянул в лицо своего убийцы: перед моими глазами был только блестящий стилет. А ещё запомнилась звенящая тишина вокруг нас – тишина, в которой мы начали безмолвную борьбу за то, кому будет принадлежать моя жизнь.
Прежде всего, как только он сделал второй и столь же безуспешный выпад, я на всякий случай сильно ударил его коленом в пах: в большинстве случаев это самое эффективное средство обороны, незаменимое на зелёных улочках московских спальных районов. Мой фирменный удар был проверен богатым опытом подростковой жизни и в своё время заслужил уважение дворовых компаний по всему микрорайону Перово. Однако эта часть тела, как видно, у индийцев устроена несколько по-иному: во всяком случае, мой обидчик не упал и не согнулся с матерным воем, а только слегка отпрянул, широко раскрыв рот от внезапного недостатка воздуха. Впрочем, и этого оказалось достаточно – в тот самый момент я ударил его кулаком по запястью, и через мгновение кинжал, сверкнув на прощание, зазвенел о булыжную мостовую.
Секунду спустя мы уже катались по земле, пытаясь определить, кто должен находиться сверху, чтобы дотянуться до ножа, отлетевшего в сторону, к стене одного из домов. От моего партнёра резко разило то ли чесноком, то ли какой-то экзотической приправой, и я теперь предпочитаю думать, что погубил меня именно этот нестерпимый запах: я едва не задохнулся, выпустил из руки его толстую, мощную шею и позволил ему сделать резкое движение влево, в сторону кинжала.
Но, даже оказавшись в его руке, кинжал не принёс коричневому никакого преимущества в борьбе просто потому, что воспользоваться им он не успел. Я почувствовал резкий толчок, услышал негромкий звук хлопка, и индус, обмякнув, мешком свалился прямо на землю рядом со мной.
Я вскочил на ноги. Грузное тело нападавшего лежало без движения. По его спине, прямо на коричневой материи, быстро растекалось тёмное пятно крови, а сзади, со стороны переулка, ко мне быстрым шагом шла Савитри Пали, и тонкая струйка дыма из длинного ствола пистолета, который она держала в руке, ещё не успела рассеяться в воздухе.
– Не трогайте его! – скомандовала она, поспешно пряча пистолет в свой рюкзачок.
Я стоял как вкопанный, тяжело дышал и смотрел на неё. Выражение «вы спасли мне жизнь» звучало бы несколько банально в этой ситуации, но очень точно выражало мои мысли. Однако вместо этого я спросил:
– Откуда?..
Она ничего не ответила мне и быстро опустилась на колени, решительно запустив руки в карманы человека, которого только что застрелила. Издали до меня донёсся шум соседних улиц, но в нашем тупике по-прежнему не было видно ни души. В карманах не оказалось ни удостоверения офицера «Аль-Каиды», ни паспорта, ни на худой конец визитной карточки ночного клуба, при помощи которой обычно раскрываются дела об убийствах в старых, как мир, американских детективах. Там были только несколько смятых банкнот, монеты и чётки – дешёвые деревянные чётки с потемневшими от времени бусинами.
– Ага! – кровожадно воскликнула Савитри, и вдруг сделала неожиданное – резко перевернула лежащего бандита на спину и разорвала ему брюки на поясе, засунув руку буквально между ног. Лицо человека, с которым производили такие удивительные манипуляции, не выразило никаких чувств, и остекленевшие глаза его смотрели строго вертикально – в небо.
– Боже, что вы… – только и успел я проговорить, как она уже переворачивала тяжёлое тело обратно на живот.
– Пошли, – снова отрывисто произнесла она и устремилась прочь из этого места, которого я, видимо, никогда не увижу, но, как и в классической арии, никогда не забуду тоже.
Уже через полминуты мы снова попали в водоворот людских потоков, и я едва мог угнаться за своей сопровождающей, которая ловко маневрировала между тележками с овощами, уличными торговцами, домохозяйками в разноцветных сари и бородатыми садху в ярко-оранжевых балахонах и с белыми полосами через всё лицо. Я уже успел отдышаться и буквально бежал за ней, немного приволакивая ногу: в драке с коричневым я вывихнул её, хотя вначале и не почувствовал этого. Впрочем, гораздо больше меня расстраивало то, что мои светлые брюки были донельзя изодраны и испачканы.
Только когда мы вышли из Старого города к реке, капитан Пали чуть замедлила ход.
– Не волнуйтесь, Алексей, – спокойно произнесла она, вытирая руки влажной салфеткой. – Сейчас мы поймаем такси…
– Да я и не волнуюсь, – ответил я, потому что волноваться мне было теперь уже не о чем – брюки пропали навсегда. – Мы так и оставим его там?
– Да, так будет лучше. Он в любом случае мёртв, а поднимать из-за этого происшествия шум не в наших интересах.
– То, что он мёртв, я уже понял, но ваши коллеги из полиции могли бы установить, кто он такой. Да и вообще со стороны стража порядка несколько странно видеть такое поведение…
– Шутите? – искренне удивилась Савитри и взмахнула рукой, останавливая запылённое такси. – В Старом городе ежедневно убивают дюжину таких. Полиция не будет возиться с ним – закопают в общей части городского кладбища и даже не станут ничего расследовать. А вот нас, если мы сейчас о нём заявим, упекут до выяснения! Хотите?
Я сообразил, что ей лучше знать местные порядки. В конце концов, если бы полиция нашла там мой труп, мне было бы значительно менее приятно.
– Откуда вы там взялись? – меняя тему, задал я вопрос, который меня интересовал больше всего.
– Пошла за вами следом. Я, Алексей, обучена распознавать любую слежку, к тому же именно этого человека я заметила на вокзале в Дели и была уверена, что он отправится вслед за нами. Он и преследовал нас ещё от самой реки, но для того, чтобы понять, кто именно из нас троих интересует его больше всех, я решила рассредоточиться.
– Как это?
– Так это. Шепнула вашему другу, чтобы незаметно скрылся в переулке, а потом сама нырнула в толпу. Бородатый пошёл за вами – следовательно, его интересовали именно вы.
У меня не было слов.
– Прекрасно! – воскликнул я. – То есть вы заранее предполагали, что он на меня нападёт?! Неплохо. Здорово же вы выглядели бы, если бы в этом гадюшнике валялся сейчас мой труп, а не его. Хорошенькое сопровожденьице!
– Если бы да кабы… – по-русски почти безупречно перебила меня Савитри. – Откуда же я знала, что он собирается вас убивать? И что у него с собой эта штуковина? На вид вполне себе незлобивый мусульманин…
– Почему вы решили, что он мусульманин? – Я явно недооценивал дедуктивных способностей этой женщины. – Чётки, по-моему, в вашей стране носят и последователи других индийских религий.
Она победно улыбнулась, выходя из такси:
– Это верно. Но ни индусы, ни джайнисты[16], ни сикхи в нашей стране не делают обрезания – только мусульмане…
Гурьев ждал нас в отеле, беседуя с кем-то по мобильному телефону в удобном кресле в холле. Перед ним уже стоял высокий запотевший стакан холодной воды. Увидев нас, он слишком поспешно нацепил на нос очки, связующие его с образом Летаса Гедвиласа, хотя я уже несколько раз замечал, как Савитри смотрит на эти очки с возрастающим удивлением.
– Обрезание? – удивился Андрей, когда мы рассказали ему историю о покушении на меня. – Откуда вы узнали?
– Проверила, – невозмутимо сказала Савитри не моргнув глазом. – Он мусульманин, но не с востока Индии, не из Бенгалии. Скорее с северо-запада, судя по чертам лица. Возможно, даже из Пакистана, они там все сплошь убийцы, – добавила она как истинная индианка.
Мы с Гурьевым переглянулись: портье отеля «Маджестик», в котором останавливался Гедвилас, говорил о каком-то «пакистанце», который настойчиво наводил справки об исчезнувшем профессоре. С другой стороны, если здесь замешан Пакистан, при чём тогда был сотрудник индийского посольства в Москве, предостерегавший меня от поездки на Сентинель? Ведь именно он говорил мне об опасности для жизни.
– Ничего не понимаю… – вырвалось у меня. – Там индус, здесь мусульманин…
– Где? Вы что имеете в виду? – насторожилась Савитри.
– Да нет, ерунда, – махнул рукой Гурьев. – Какой-нибудь бродяга, позарившийся на твой мобильник. Мусульманин он там или буддист – не имеет значения. Я бы вообще не придавал излишнего значения этой истории, тем более что уже через пару часов мы выезжаем на вокзал. Пустяки!
– Ничего себе пустяки, – проворчал я. – Я чуть в ящик не сыграл.
– Нет, джентльмены, – медленно ответила Савитри Пали, взмахнув атласно-чёрными ресницами, – это не пустяки. Что-то здесь явно происходит. Совершенно очевидно, что рассказывать вы мне ничего не хотите… Ну и зря. Возможно, я могла бы помочь.
– Ваше здоровье, капитан! – Гурьев с широкой улыбкой поднял бокал. – Я чувствую, что нас ожидает прекрасный отдых на Андаманских островах.
Штаб собрался на внеочередное совещание следующим утром, в купе первого класса поезда Варанаси – Калькутта. Оба участника выглядели хмуро.
– У тебя что, язык совсем не держится во рту?! – для начала разговора накинулся на меня Гурьев. – Зачем ты стал орать про индуса и мусульманина?
– Отстань, Андрей. У меня свои методы работы с молодёжью. Неужели не видишь – у неё уже руки чешутся попасть в большое приключение, и она вполне готова нам помогать, сам же слышал.
– Санаев, что с тобой? Опять за своё? Она враг! Как только она узнает про Сентинель, не видать нам острова как своих ушей! Начнёт бить в барабаны, поднимет в ружьё полицейский полк, нас с тобой повяжут, а меня к тому же посадят в цепи, как андаманского каторжника девятнадцатого столетия, за использование поддельных документов. Она ведь всю жизнь только тем и занималась, что ловила нарушителей на этих самых островах!
Я не был столь пессимистично настроен в отношении нашей сопровождающей. Она казалась мне разумной и увлекающейся девушкой, которую нам вполне удастся убедить в безобидности наших действий для обороноспособности Индии и, возможно, даже получить какую-то помощь за счёт её официального статуса. Главное – завоевать постепенно её расположение и увлечь интригой, в которой ей непременно захочется поучаствовать.
– К тому же она только что спасла мне жизнь. Это, по-твоему, ничего не стоит?
– Ещё неизвестно, кто его подослал, этого пакистанца, – парировал Гурьев. – Может, она же и придумала этот номер. А потом увела тебя из проулка, он встал себе, отряхнулся и пошёл. Правда, непонятно тогда, зачем надо было залезать к нему в штаны… В любом случае, мы теперь о нем ничего не узнаем.
– Да, непонятно, – согласился я. – Посольский дипломат явно не может работать в паре с пакистанским мусульманином. Я-то думал, что на нас охотится законспирированная группировка индуистов, которая хочет перехватить Золотую Книгу, а теперь получается, что группировка эта какая-то мультиконфессиональная!
Гурьев задумался, перемешивая чай с молоком, который в этом поезде давали нам просто нон-стоп.
– Если нужно перехватить Золотую Книгу, зачем тебя убивать? Легче было бы дождаться, пока ты её отыщешь, и потом уже перебить всех нас скопом. Нет, они явно считают, что мы нащупали какую-то тайну, и не хотят допустить нас к ней.
– Но это значит только то, что мы движемся в правильном направлении, и Сентинель – ключ к разгадке.
– Насчёт Сентинеля пока не всё понятно, наш с тобой план мне что-то не сильно нравится. Давай обсудим ещё раз до того, как прибудем на Андаманы?
Дверь купе резко открылась. Мы синхронно обернулись. На пороге стояла Савитри Пали, и в руке у неё был длинноствольный пистолет.
Наше замешательство, впрочем, длилось доли секунды.
– Вот, почистила свою девочку, – весело сообщила нам Савитри. – Смотрите, блестит как новенькая.
Мы безмолвно кивнули.
– Слушайте, Савитри, вы бросайте свою привычку совать мне в лицо оружие, – сказал я. – Я ещё от сегодняшнего приключения не отошёл.
Она бесцеремонно уселась на полку напротив меня, небрежно кинув пистолет на соседнюю:
– А вы, Алексей и Летас, бросайте темнить. Давайте-ка рассказывайте, что за дела у вас на Андаманских островах. Это начинает казаться мне настолько подозрительным, что возникает искушение арестовать вас обоих. Особенно подробно расскажите об острове Сентинель.
– Что, уже настолько выучили русский, что подслушиваете? – удивлённо осведомился Гурьев.
– Слово «Сентинель» звучит одинаково на любом языке, даже самом нецивилизованном, – пояснила Савитри. – Надоело слушать ваши возгласы из-за стены. Кто у вас там? Дядя Летаса? Прабабушка Санаева, которую срочно нужно навестить?
– Мы беседовали о разных островах, я давал Алексею краткий курс географии Андаманского архипелага. Что не так?
У Андрея явно не входило в планы делиться информацией, и Савитри не стала настаивать, сменив тему разговора:
– Ладно, как хотите. Я вообще-то пришла не за этим. Быть может, вы мне поможете? Я не могу разобраться с несколькими конструкциями русской грамматики.
– Я пас, – вскинул руки Гурьев. – Всем известно, что я литовец в тринадцатом поколении и язык проклятых оккупантов ненавижу с детства.
Я нехотя встал. Сейчас Гурьев, безусловно, уляжется спать на весь остаток пути, а мне придётся тратить здоровье на декламацию русских поговорок.
Выяснилось, что капитан демонстрирует недюжинные успехи в освоении «варварского» языка. Она уже успела зазубрить все тридцать три буквы кириллицы и могла медленно читать многочисленные русские пословицы и скороговорки, которыми почему-то был сверх меры нашпигован её самоучитель. Твёрдые согласные ей давались плохо – по её выражению, русские «ла», «на», «жа», «да» звучали «как обухом по голове» по сравнению с мягкими звуками хинди. Я заставлял её произносить слово до тех пор, пока оно не будет звучать идеально, а это всегда утомляет речевые органы. Так что лингвистический порыв Савитри Пали в тот день иссяк довольно быстро, и я торжествующе заставил её записать и трижды произнести покаянную фразу «Не так уж это и просто». После чего она заказала чаю, и мы принялись за бесконечные, как и всегда за чаем, разговоры о жизни.
Савитри Пали происходила из богатой семьи брамина, индуистского священника, однако была воспитана совершенно равнодушной ко всякой религии. Её родители полагали, что светская жизнь энергичной девушке будет более полезна: отправь такую в монастырь – так она ещё и сбежит оттуда лет в шестнадцать с каким-нибудь недоумком, чем опозорит всю благородную историю семьи Пали. Поэтому родовое имя Савитри Кальяни Деви было немилосердно урезано, а девушку отдали в Школу кинематографии Бомбейского университета. В то время отец девушки заболел Болливудом, индийской фабрикой грёз, и мечтал увидеть на телеэкране свою красавицу дочь.
Поэтому мнения дочери, конечно, спрашивать не стали. Однако, обладая, мягко говоря, неспокойным нравом, она после первой же практики актёрского мастерства на одной из киностудий сбежала из Бомбея в Дели, где – по невысказанным мне соображениям – поступила в Полицейскую академию, более соответствовавшую ей по темпераменту. Об актёрском мастерстве и своём студийном опыте она, по её словам, с тех пор могла вспоминать только с содроганием.
В Академии Савитри выучилась английскому и французскому языкам, юриспруденции и миграционному законодательству, после чего была направлена в звании лейтенанта на морскую границу между Индией и Шри-Ланкой, ловить нелегальных тамильских мигрантов, бесконечно курсировавших между двумя странами с грузами оружия и боеприпасов для мятежников из группировки «Тигров», вот уже многие годы ведущих столь же непримиримую, сколь и безуспешную борьбу за создание на Шри-Ланке свободного тамильского государства.
Во время знаменитого декабрьского цунами 2004 года Савитри Пали прославилась тем, что лично спасла жизнь троим местным жителям, оказавшимся во время стихии в небольшой рыбацкой лодке, чуть не погибла сама, получила медаль за храбрость и воинское звание старшего лейтенанта досрочно. Всех троих спасённых, впрочем, она лично препроводила в тюремную камеру за контрабанду, о чём рассказала мне с тем же спокойствием, что и о самом эпизоде спасения. Ещё через год её перевели в Дели, поручив возглавить андаманский сектор миграционного отдела Министерства внутренних дел. В секторе этом, впрочем, работала она одна.
Службу свою Савитри любила даже с избытком, проводила на ней чуть ли не по двадцать часов в сутки и о создании семьи или личной жизни никогда не задумывалась. Два месяца в году – в сухой сезон – она проводила на Андаманских островах, где вылавливала с вертолёта бирманских рыбаков, нелегально промышлявших в индийских территориальных водах, купалась в тёплом море и разбирала конфликты индийских переселенцев с местными племенами из-за сбежавшей козы или съеденного батата. Наверняка много знала она и о Сентинеле, но я предусмотрительно решил не задавать ей наводящих вопросов – пока. Тем не менее мне казалось, что наши отношения становятся теплее буквально на глазах, и я уже принялся этого опасаться, чувствуя в этом благоволении вечно резкой на язык Савитри чуть ощутимую дробинку подвоха.
Подвох этот достиг размеров гигантского чугунного ядра, когда она достала из сумки несколько фотографий и, вместо того чтобы просто передать их, пересела чуть ближе ко мне, чем я этого ожидал, и сказала:
– Вот, это я со своими родителями на выпускном вечере в институте в 2002 году.
– Любопытно, – спокойно произнёс я, отодвигаясь чуть в сторону. – Совсем не изменилась. А вот это кто? – спросил я, чтобы поддержать разговор. В воздухе явно нарастало напряжение.
– Где? – Она снова придвинулась ко мне. – Это мой дядя, майор Рао, он сейчас служит в штате Манипур, воюет с племенами. Вы не бывали там, Алексей?
– Пока нет, – скованно заметил я, стараясь сидеть прямо.
– Ну и зря. – Она мягко взяла фотоснимок из моих рук. – Поехали бы лучше туда, зачем вам на Андаманские острова?
Она замолчала, я повернул к ней голову и увидел перед самым своим лицом её огромные глаза, блестевшие, как гигантские орехового цвета жемчужины. И глаза эти смотрели на меня так, что я сразу же понял: эта девушка не зря посещала уроки актёрского мастерства. Триместра ей хватило с лихвой. Все события сумасшедшего предыдущего дня, запах тлеющего мусора великой реки, орды паломников в храме Вишванатх, смертельный блеск кинжала и звук выстрела, спасший мне жизнь, перемешались, и у меня закружилась голова. Андрей Гурьев на моём месте, конечно, легонько отодвинул бы эту женщину, кашлянул и сказал бы что-нибудь вроде: «Извините, вы не могли бы пересесть на соседнюю полку, здесь полно свободного места. Повторите-ка ещё раз „Рак за руку Греку цап"». Но я никогда не был бесчувственным чурбаном, вроде Гурьева. И поэтому я не отвёл взгляда от этих глаз.
– Зачем вам на Андаманские острова? – тихо повторила она свой вопрос, позволяя мне почувствовать своё горячее дыхание. – Расскажи… пожалуйста.
И я рассказал.
Рассказ мой был довольно сбивчивым, уж слишком много всего произошло за эти одиннадцать дней моего пребывания в Индии, и составить из всего это связное повествование было непросто. Однако Савитри слушала предельно внимательно, чуть прищурив глаза, задумчиво теребя в руках фотографию со своего выпускного. Временами мне казалось, что именно так она слушала признательные показания спасённых ею цейлонских контрабандистов, прежде чем надеть на них наручники, но я отгонял от себя эти мысли. Ей просто было по-человечески интересно – или ничего я не понимаю в женской натуре.
Наконец я остановился, задав риторический вопрос: кто же, в конце концов, стоит за людьми, пытавшимися помешать и нам, и «настоящему» профессору Гедвиласу добраться до Золотой Книги? Кто хочет заполучить её раньше нас?
– Знаете, Алексей, – помедлив несколько секунд, неспешно сказала Савитри, – я не говорю о том, что вы нарушили уже целую кучу федеральных законов Республики Индия – и нарушите их ещё неоднократно, – но мне кажется, вся эта ваша поездка построена на домыслах. Никто не знает, жив ли настоящий профессор. Нет ни одного достоверного доказательства того, что Золотую Книгу что-либо связывает с Андаманскими островами, которые никогда не были частью индуистской культуры. То, что в пуране сказано о спрятанной за морем последней странице Книги, вовсе не указывает на Андаманы. Островов вокруг Индии и без них более чем достаточно. Да и точных формулировок текста вы не помните. И уж тем более нет никаких прямых указаний на остров Сентинель, обитателей которого вы собрались так бесцеремонно потревожить…
Я помедлил с ответом. Все эти факты я прекрасно знал и без Савитри.
– Хорошо… Но вы можете изложить какую-нибудь более толковую версию? Можете предложить иной план действий?
– Нет, – твёрдо сказала она. – Так что мы, безусловно, едем дальше, и пусть вас ведёт ваша интуиция. И скажите мне, как произнести по-русски «Андаманские острова».
Я сказал, и она с удовольствием повторила словосочетание.
– Забавно, – улыбнулась Савитри, – а на хинди Эндэмани двип сему. А на санскрите, о котором вы, как лингвист, наверняка имеете представление, – Двипас Ханда-мани.
Я неожиданно почувствовал, как в моей голове сложился пазл – будто я вернулся в себя после амнезии. Мой рот непроизвольно расплылся в победной улыбке, но ещё до того, как она успела о чём-нибудь спросить, дверь распахнулась, и я увидел непривычно усатое лицо Гурьева. Он пристально посмотрел на мою улыбающуюся физиономию.
– Что тут у вас стряслось? – спросил он проницательно.
– Ничего, – сказал я. – Просто я только что понял, что означает «Ханда-пурана».
– Я тоже, – улыбнулась и Савитри Пали.
Гурьев прервал ожесточённый гомон, стоявший в купе уже пятнадцать минут:
– Прекратите орать. Савитри, замолчите сами и заткните ему рот чем-нибудь. Зря ты ей всё рассказал, Алексей, теперь покоя не будет… Давайте действовать системно! Сейчас мы запишем всё, что нам удастся вычленить из этой несчастной… пураны.
Андрей, конечно, только изображал сварливость – на самом деле глаза его горели точно так же, как и у нас. После того как мы оба растолковали ему преимущества совместной экспедиции и Савитри торжественно заверила нас, что не собирается упекать его за решётку за использование чужих документов, мы наконец вернулись к делу. И теперь, на подъезде к Калькутте, мы обсуждали детали текста, который профессор Гедвилас прочитал мне в московском кафе в день нашего знакомства и единственной встречи.
– Итак, первое. «Ханда-пурана» – это пурана об Андаманских островах и о Золотой Книге, которую какой-то там парень на этих островах спрятал. Кто это был, Санаев?
– «Царь богов на своём яростном Айравате пришёл, прилетел, забрал, взял, унёс», – процитировал я, кажется, довольно точно.
– Это кто такой?
– «Царь богов» – это великий Индра, – ответила Савитри, – главный бог древних индоариев. Айравата – его белый слон, верхом на котором он обычно передвигается.
– Очень хорошо, – удовлетворённо проворчал Гурьев, записывая в табличку. – Дай бог им всем здоровья. Значит, по-человечески «Приехал Индра на слоне, спёр Книгу и увёз». Дальше?
– «Спрятал там, где не найти никому – ни богам, не людям».
– Ну, это слишком расплывчато. Да и про Андаманские острова ни гу-гу.
– Зато он написал семнадцатую страницу.
– С какой целью? – оторвался от бумаги законченный материалист Гурьев.
– Летас… то есть Андрей, – вступилась Савитри за древнеиндийскую мифологию, – перестаньте ёрничать. В пуранах вы не найдёте логики: эти тексты были составлены несколько тысяч лет назад, передавались десятками поколений из уст в уста и только потом были записаны. Каждое их слово – священная формула, иногда она может вообще не иметь никакого видимого значения!
– Это я уже успел заметить, – коротко взглянул на неё Андрей. – Поехали далее.
Я терпеливо продолжал вспоминать:
– «Спрятал он её (эту страницу) посреди моря Ушас…»
– Что за море? – поинтересовался Гурьев.
Савитри подняла указательный палец:
– Это легко. Ушас – древнеиндийская богиня утренней зари, её море, следовательно, лежит к востоку от Индии. Имеется в виду Бенгальский залив, то есть как раз то море, в центре которого находятся Андаманы.
– «У людей Ханда, чёрных в белых одеждах»… – Здесь я уже и сам не сомневался. – Имеются в виду аборигены Андаманских островов.
– Пожалуй, – согласилась Савитри. – Где ещё в Индии есть чёрные люди? В Гималаях живут тибетцы, на севере – кашмирцы и дарды, на Никобарских островах монголоидные племена, а на Цейлоне – сингалы, родственники арийцев. Смуглые здесь есть, но ни в Бирме, ни в Индокитае чёрных людей нет.
– Ну, для нас, русских, все эти ваши люди «чёрные», – на всякий случай съязвил Гурьев, выдержав испепеляющий взгляд нашей попутчицы. – А вот белая одежда мне кажется здесь совсем уж загадочной.
Коренные андаманцы ходят нагишом, никаких белых одежд там и в помине нет. Не правда ли, капитан?
Она покачала головой:
– Я что-то не припомню никаких белых одежд у здешних адиваси[17]. Впрочем, мало ли что тут было в доисторическую эпоху… Во всяком случае, теперь у нас есть довольно определённые доказательства – семнадцатую страницу Книги нужно искать именно на островах. А значит, ваш приятель в посольстве дал нам верную наводку на Сентинель. Приедем – разберёмся!
Так и ехали мы навстречу удивительному приключению, которое ждало теперь всех троих… Если бы только могли мы тогда предположить, какой муравейник разворошили мы своими поисками Золотой Книги и какие силы стоят на нашем пути…
СТРАНИЦА 7
СВАРГАРОХАНИКА-ПАРВА («О ВОСХОЖДЕНИИ НА НЕБО»)
Кто знал, что так получится?
В Порт-Блэр, главный порт Андаманских островов, мы прибыли рано утром. Неказистый пароход, отчаливший предыдущим вечером из гавани Калькутты, наполненной сумасшедшим гвалтом тысяч людей, не столкнувшись с какими-либо погодными аномалиями, за ночь перенёс нас через Бенгальский залив.
В эту ночь мы, мирно отсыпаясь в своих каютах, в какой-то момент пересекли невидимую линию, отделявшую ад от рая. Позади остались серые, пыльные небеса индийских мегаполисов, запахи нищеты, болезней, дешёвой еды, блёклые краски облезлых от влажности бетонных коробок, отвратительные картины мусорных куч и человеческих страданий. Позади нас остался и Ганг, выносящий к берегам Калькутты все свои миллиарды кишечных палочек со всей индийской равнины, отчего цвет моря в гавани вблизи дельты остро напомнил мне детство: вода в стаканчике, где я мыл кисточку после использования всех без исключения оттенков акварели, имела именно такой цвет…
Однако, когда на рассвете я вышел на палубу, потирая плечо, которое отлежал на неудобной койке, ослепительные краски заставили меня зажмуриться. Синее море было совсем прозрачным, и светлое небо уже начинало обретать мягкий лазурный оттенок. А слева по борту, в небольшом отдалении, изумрудными волнами переливались джунгли, нависая над узкими полосками белых песчаных пляжей. Это и был Большой Андаман, главный остров архипелага.
Люди миллионами летят на курорты Таиланда, мечтают всю зиму о Шарм-эль-Шейхе или Мальдивах – кому что по средствам, – а здесь, на Андаманских островах, тропический рай остаётся заповедным уголком, не тронутым мировой туристической лихорадкой. Немногочисленным жителям архипелага нет дела до тенистых пальм, обрамляющих побережье, чистейшего моря – тёплого круглый год, как парное молоко, и удивительного подводного мира окрестных коралловых рифов. Здесь живут аборигены, которые тысячелетиями не видели другого мира и потому не удивляются своему счастью, а также бенгальские поселенцы, слишком занятые своими плантациями тропических фруктов, чтобы разогнуться и насладиться солнцем. Только для нас, проводящих едва ли не по восемь месяцев в году под куполом сплошных серых облаков, это вечное лето кажется столь удивительным, что две недели отдыха здесь запомнятся на целый год. Это только у нас в стране «слушают» морские раковины, откуда до мечтательного северянина доносится шум моря, и считают крупнейшим провалом летнего отпуска заявление друзей и родственников вроде «Что-то не очень ты загорел!». Здесь, на узкой гряде островов, затерянной между Индией и Бирмой, все эти вещи не имеют значения. И море, и солнце тут всегда под рукой.
Вот поэтому я и не мог оторваться от мучительно красивого пейзажа, скользя взглядом по кромке земли, на которую спустя полчаса нам предстояло высадиться в поисках неведомой и, по моим растущим подозрениям, всё же мифической Золотой Книги. И единственное, что меня могло вырвать из этого созерцательно-лирического состояния, так это резкий и тревожный звонок спутникового телефона, висевшего у меня на поясе.
Это ведь только в реальной жизни телефон может просто звонить, нейтрально и всякий раз одинаковым голосом. В мировой литературе он каждый раз звонит по-разному. Он это делает, как правило, «нервно», «неожиданно», «напряжённо» или «звонко», в зависимости от характера сообщения человека, висящего на том конце линии. Он звонит «настойчиво» именно в те моменты, когда герою меньше всего на свете хочется на него отвлекаться, и «одиноко раздаётся» его звонок, когда герой и сам пребывает в одиночестве. А вот когда герой сочтёт, что всё у него в жизни замечательно и когда он в кои-то веки получит возможность десять минут понаслаждаться видами райского острова на фоне умиротворённого безбрежного океана, телефон обязательно «разорвёт тишину» своим «резким и тревожным» вибрирующим звуком.
Так случилось и на этот раз.
– Алексей! – кричала уже в шестой раз моя помощница Соня. – Вы меня слышите?!
– Слышу. Что случилось? Почему вы куролесите среди ночи, Соня? – Я заподозрил худшее. Вновь пришли с проверкой налоговики из сто сорок шестой инспекции. Или из помещения зоомагазина, этажом выше, опять произошла утечка воды, смешанной со звериными нечистотами, а страховку нашего офиса, конечно, никто оформить не позаботился. Или у Сони снова заболел излечимой, но чрезвычайно длительной болезнью её очередной молодой человек, в результате чего она улетает в отпуск в Швейцарию, где ему якобы требуется столь же длительный курс лечения.
– У нас здесь полный кошмар, Алексей! Грабители влезли в офис! Нас ограбили!
Худшего не произошло.
– Да там нечего грабить, кроме ваших запасных сапог, – пытался я успокоить её. – Давайте по порядку! – Я выбежал на палубу из-под навеса, чтобы лучше ловить сигнал спутника, и через пару минут картина московского происшествия стояла у меня перед глазами.
Действительно, в московский офис моей компании, располагавшейся на первом этаже одного из старых домов в центре Москвы, забрались грабители. Причём грабители не совсем обычные – к примеру, их совершенно не интересовали офисная мебель, плазменный телевизор или сейф. Они влезли в окно, каким-то непостижимым образом спилив решётку, взломали дверь в мой кабинет и вынесли буквально все документы, которые смогли найти у меня на столе, а также стоявший там же ноутбук – его буквально за несколько дней до моего отъезда из Москвы имел несчастье забыть у меня один из моих деловых партнёров, да так за ним и не возвращался.
Я очень не люблю захламлять свой рабочий стол бумагами, отправляя всю древность в шредер, после чего наша бухгалтерша бьётся в конвульсиях из-за какой-нибудь пропавшей налоговой декларации и угрожает наложить на себя руки. Бумаги, конечно, всё равно постепенно скапливаются, так что я живо вспомнил, что именно находилось на моём столе к моменту отъезда. Ничего из этого, по моему мнению, грабителя в здравом уме заинтересовать не могло, а именно: статья «Картвельская[18] лексика наименований животных и частей их тела»; платёжное поручение на подпись от «индивидуального предпринимателя Кошелева А.Б.» – поставщика канцтоваров, распечатка корпоративной презентации нашей компании для одного из новых зарубежных клиентов, статья из «Зависимой газеты», размещённая за деньги по заказу другого клиента, уже российского, товарный чек на аренду спутникового телефона. Архив клиентских проектов стоял в папках в шкафу и тоже был весь распотрошён, но пропажа всех этих вещей разом избавляла меня от необходимости сжигать их где-нибудь за пределами города, так что ощутимой боли из-за их утраты я не почувствовал. Ноутбук можно купить, а дверь починить. Гораздо больше в нервном рассказе Сони взволновало меня другое.
Ограблению предшествовал странный визит. Утром вчерашнего дня в офис заявились три странных азиата в деловых костюмах: они потребовали встречи со мной. Услышав, что меня нет, они попросили номер телефона, по которому со мной можно было бы срочно связаться.
– У нас очень важное дело к господину Санаеву, – сказали они. – Пусть срочно возвращается. Там, где он сейчас, ему не нужно находиться, иначе случится несчастье.
Моя помощница держалась стоически. Её несколько удивило, что они, похоже, знали о моём местонахождении больше, чем она сама, и хотели только одного – чтобы я немедленно вернулся в Москву. Они настолько эмоционально твердили про неведомое несчастье и столь сильно упорствовали, требуя мои контактные данные, что Соня выдала им телефон соседнего троллейбусного парка, с которым они в конце концов и удалились, не особенно удовлетворённые. Ночной взлом она теперь, заливаясь слезами, прочно связывала с личной местью этих странных посетителей. Когда в час ночи раздался телефонный звонок из милиции и её срочно вызвали на место преступления, она не стала ничего рассказывать стражам порядка, а сразу же позвонила мне за инструкциями.
– Всё понятно, – заявил я, когда мне удалось её несколько успокоить. – Никакой паники. Я сейчас позвоню нашему безопаснику, он приедет и разберётся. До его приезда никому ни слова. Идите домой сразу же после обеда, укройтесь пледом, и до конца недели можете взять выходной.
Всхлипы на том конце провода постепенно затихали. В моей голове сразу возникло единственное предположение.
– Соня! Вы ещё там? Скажите мне самое главное! – продолжал кричать я, быстрым шагом передвигаясь по палубе. – Те вчерашние азиаты – это были индусы, пакистанцы? Бороды, усы у них были?
– Никаких усов у них не было, – несколько удивлённо ответила Соня. – И они вовсе не индусы. Они представились… Что-то вроде Чжао, Вонг, Донг. Это китайцы! Один из них оставил визитку китайского посольства в Москве, с гербом, да только её тоже спёрли!
– Боже ты мой! Китайцы? – нахмурился разбуженный мною сонный Гурьев. – Эти ещё откуда? У тебя когда-нибудь был бизнес с китайцами?
– Ты за кого меня принимаешь? – слегка обиделся я.
– Тогда мне вообще ничего не понятно… Ерунда какая-то.
– Пришёл беда – отворял ворота, – отчеканила по памяти очередную свою русскую прибаутку Савитри Пали, когда мы оба вломились к ней в каюту, спеша поделиться тревожными новостями из Москвы. – Если тут замешан Китай, нам придётся совсем туго. К тому же речь идёт не о частных лицах, а о представителях государства, раз среди них был дипломат. Вы полетите в Москву, Алексей?
– Да не нужно, что мне там делать? – ответил я. – У меня там опытный сотрудник, отвечающий за безопасность: если что-нибудь вскроется, он мне позвонит. Но сдаётся мне, что этих китайцев они поймать не смогут.
Читать бесплатно другие книги:
