Откровенный разговор про это для тех, кому за Кащенко Евгений

ДЦПешники

«Нам с мужем по 64 года, женаты с 22 лет, детей нет. Оба инвалиды детства по ДЦП. Знакомы еще со школы, со спецшколы. Не буду писать, как мы жили, что делали учителя, как страдали родители. Хотя мы оба достаточно компенсированы, даже работали большую часть жизни, все-таки хлебнули через край.

Особые трудности были в постели. В школе были ребята, у которых был сниженный интеллект, и они все время тискались и даже пытались иметь сношение. У них не получалось, но насмотрелись мы вдоволь. Так что казалось, что у нас все получится. Но, боже мой, как это было трудно! Родители нам ничего не говорили, у меня не было никаких навыков ухода за собой (помогала мама). Так что почти год мы мучились, пока хоть что-то получилось.

Потом приноровились, хотя больше было исканий, чем достижений. Одно время, начитавшись книжек, которые стали появляться (это еще в советское время), были просто в ужасе от того, что занимаемся извращениями. А по-другому и не могли, так что стыдились, но делали.

Потом открылось отделение сексопатологии в НИИ психиатрии, там мы однажды консультировались. Оказалось, что все делаем правильно, а те книжки пишут ограниченные люди со своими проблемами. И мы от души стали отдаваться друг другу.

Наверно, здоровые люди не могут так понять близость секса, как мы, ДЦПешники. Уже в новые времена мы не раз читали в разных журналах жалобы типа «пока ее раздену, все падает». Или «если долго ласкаемся, то все пропадает». А ведь мы пока разденем друг друга, пока приспособимся, пока приласкаемся – знаете, сколько времени проходит. И ни у кого из нас желание не пропадает, эрекция прекрасная. А все потому, что это не тело, а дух играет.

Но зато как прекрасно, когда все получилось – и мы вместе. Это поддерживало нас всю жизнь, во всех горестях. А вот что огорчало – так это отношение здоровых. Однажды муж чуть не подрался, когда его стали оскорблять два здоровенных мужика. Они вслух недоумевали, как размножаются инвалиды, как мы. И им было ясно, что если ты не здоровый, как они, то и любовью нам заниматься не только невозможно, но и запрещено. И, между прочим, такое же отношение было и со стороны официальных властей и даже врачей. Ну, бог им всем судья.

А потом стали другие времена, о сексе стали говорить открыто, но мы постарели, так что стало все пореже и не с таким желанием. Мы его регулярно подстегиваем – то игрушку какую купим в секс-шопе, то журнал. А всего больше нам помогают держать возбуждение порнографические фильмы. Приятно смотреть на здоровых беспечных молодых людей и на их игрища. Понимаем, что это игра, но после просмотра так и тянемся друг к другу. И даже если кто-то скажет, что это извращение, – нам уже все равно».

Т.Р. и Н.С., г. Москва

Художники

«От добра добра не ищут. Известная поговорка. Но, оказывается у нее есть продолжение: лишь бы лиха избежать. Так говорила моя мама. И эту истину она подтвердила своей жизнью: когда папа совсем спился и она с ним развелась, чтобы выйти замуж за другого, папа пришел и убил ее. Мне было 6 лет, я это помню.

Я воспитывалась в детдоме, а с 14 лет у очень дальней родственницы, которая о происшедшем узнала совершенно случайно и вдобавок через столько лет. Так что я успела нахлебаться в детстве досыта, к родственнице относилась прохладно, а когда она умерла (мне было 17), без сожалений о ней и без колебаний вышла замуж.

Дочку родила в 19, с мужем-алкоголиком развелась в 20 (он сам ушел, потому что у той были деньги на выпивку), а еще раз вышла замуж в 32.

Жили мы хорошо, родили сына, оба работали. Тепла в доме, как я теперь понимаю, не было, но все было очень прилично. За исключением интима. Тут у нас просто ничего не было. Мне это было омерзительно (кое-что детдомовское вспоминалось), а муж всегда хотел «чего-то особенного» – то есть тоже омерзительного. И был у нас секс раз в полгода.

Мы прожили 14 лет, когда муж запил. Так тяжело запил, что я уже через полгода готова была развестись, но мамин пример сдерживал. И все воспитание не давало бросить человека, который без меня окончательно сопьется и пропадет. Но с каждым днем становилось все хуже. И когда он избил в кровь сына (11 лет), я взбеленилась и сказала, что убью его, если он не изменится.

Он выходил из запоя неделю, потом исчез на неделю (я уж думала, погиб или сбежал), а потом пришел и почти неделю валялся на диване днем и ночью. И вообще ничего не делал, вставал только в уборную. А потом принес карандаши, краски и начал рисовать. Он и раньше рисовал, еще с детства, но как все – ручки-ножки-огуречик. А тут портрет нарисовал, потом вид из окна. Потом все порвал, карандаши выкинул. Потом новые купил и опять рисует.

А потом посреди дня стал меня трогать, гладить, рассматривать. Раздел, но не для секса, опять смотрел и гладил. И все вздыхал. И у меня что-то вдруг свихнулось внутри, и я сама к нему полезла. Когда раздела, вдруг так страшно стало – опять изнасилует, а он был бережный, как ветерок. И я кончила. Это впервые вообще. Ноги-руки дрожат, сердце рвется от счастья и любви, а он сидит рисует. А я лежу и люблю его всем взглядом.

После этого раза у нас стало ежедневно: он рисует, я подхожу и тяну к дивану, он кладет карандаш и идет, потом мы так нежно и медленно все делаем, я улетаю, а он опять рисует. И такое бывало до трех раз за день. И каждый день я знала, сколько ему надо, никогда его не перетруждала.

И у меня каждый раз был оргазм и улет в небеса. Я теперь удивляюсь: чего я раньше не кончала? Это ведь просто как дыхание, ничего делать не нужно, напрягаться не нужно, стараться не нужно, просто взлететь и кончить.

Потом муж сказал, что мы вместе рисуем и показал картон. Совсем не так, как он раньше рисовал – то были пейзажи, цветы, портреты. А тут ограда из железных узоров, за ней лужайка, дальше дом. И все. Чисто, светло, солнечно. Но когда смотришь на картину общим взглядом, вдруг видишь силуэты, лица, глаза, чуть ли не движение. Это он так спрятал среди предметов разные таинственные линии.

Потом была его персональная выставка, потом еще одна. И он сейчас вообще-то известный художник. Его картины хорошо покупают, хоть он и пишет только на заказ. Мы с ним едем к заказчику, смотрим сцену, если есть условия – осваиваем (поласкаемся где-нибудь), чтобы персонажи встали на места.

Потом возвращаемся домой, он меня любит и начинает рисовать. И не было еще ни разу, чтобы мы с ним не нашли местечка на картине для себя. Муж говорит, что мы и соучастники, и сторожа этой сцены. И будем там, пока смерть не разлучит нас.

А однажды он нарисовал мою маму, которую никогда не видел даже на фото. Она смотрит из-за облака и улыбается нам. Я сразу поняла, что она говорит: спасибо, дочка, что пошла дальше меня. От того «добра» нашла настоящее. Наверно, в этом смысл этой жизни: искать всегда, даже когда нет сил и кажется, что вся жизнь позади. На самом деле не всегда – пусть мгновением счастья, но впереди».

Е., Московская обл.

Обнаженный

«Мне повезло встретить любимого мужчину еще в молодости. Хотя счастье было очень недолгим, он ушел от меня к другой, но я его не забывала никогда. Я жила одна, потом, к 30, вышла замуж – и опять осталась одна. А потом, уже за 40, снова встретила моего прежнего кумира.

Это была встреча, о которой пишут в дамских романах: я прекрасно сохранилась, меня с дочкой часто считают сестрами, я добилась очень многого – и ОН, больной и с тоской в глазах. Одинокий, ненужный бывшей жене и сыну, опустившийся. Мы провели целый вечер, пытаясь разобраться, почему не смогли быть вместе когда-то, как жили все это время, и вообще – что будет дальше…

А дальше оказалось вот что: мы стали жить вместе. Это был такой скандал для близких, для моей родни, для дочки, наконец. Я ее растила как принцессу, она по-настоящему интеллигентная девушка, у нее особый круг общения – и вдруг… Мужчина, который махнул на себя рукой задолго до рождения дочери – снова появился в нашей жизни. Его поведение, его нервные срывы, его болячки, вызовы «Скорой» по ночам – может, это легко терпят, если ДО того прожили долго и счастливо. А вот так, сразу – тяжело.

У меня, да у нас обеих не раз возникал импульс – выгнать ЭТОГО с глаз долой. Но все рука не поднималась, все чего-то ожидали, хотя я так и не понимала, чего именно.

А через 4 месяца я вдруг осознала, что моя дочь отдаляется от меня. Мы стали меньше беседовать по вечерам, а по телефону стали звонить молодые люди, о которых я не знала. А вот с НИМ, который вроде бы совсем не ровня – наоборот, сближается. Сначала я подумала самое ужасное: он ее соблазняет, не стесняясь инцестом, а ориентируясь лишь на молодое тело. Потом посмотрела – нет, ничего подобного. А может, через нее хочет на меня в чем-то воздействовать? А зачем, если я к нему и так со всей душой… А еще чуть дальше на себя посмотрела – и ахнула. Он мне в душу влез, словно ему там место с рождения было уготовлено. И так мне хорошо с ним в душе – я бы, наверно, умерла, если бы в какой-то черный день его там не обнаружила.

И то же в постели: я ведь его не допускала к себе, пока он не сдал анализы и зубы не починил. Потом, когда это случилось, – мне не очень-то понравилось, я женщина балованная. А он слабенький оказался – после жизни в лишениях и болезнях. А потом я поняла, что это я слабенькая: засыпаю у него на руках, а он, кажется, еще и не начинал по-настоящему. Так умеет повернуть то, что называют интимом, что я уже и не знаю, чем всю жизнь занималась – может, сплошным извращением и животным сексом.

Во мне даже проснулось то, что я всегда не приветствовала в других женщинах и начисто отрицала в себе самой: собственное желание, когда мужчина еще вообще ни о чем таком не думает. Всегда было так, что меня завоевывали, умоляли, возбуждали, сами теряли голову – и только тогда я отвечала взаимностью. Именно – взаимностью, но никак не собственной инициативой. А тут – я всегда его хочу, всегда готова ответить ему, подчиниться ему, отдать ему весь свой запас нежности и страсти. А он не пользуется этой моей готовностью, как пользовались бы, наверно, очень многие другие мужчины. Нет, он всегда начинал с самого начала: словно меня опять надо завоевывать…

И при всем том, его все время приходится оберегать и защищать – такой он открытый, даже обнаженный. Наверно, это и было в нем с самой юности, поэтому так судьба у нас и сложилась. Понадобился он той женщине, она его и увела, а я по молодости не сообразила, что должна быть ему защитой. А потом – люди пользовались его добротой и им самим, а ему ничего не давали, вот он и сдал. Наверно, у таких, как он, другая судьба не бывает, только с поглощением. Я стала по-другому смотреть на бомжей – может, среди них тоже многие не сумели сопротивляться жизни, а защитить их было некому. И на больных (особенно, постарше) – ведь любая болезнь только отражение внутренней неустроенности. И даже на глубоких стариков, до которых мне вообще никогда дела не было, кроме страха, что и сама стану такой же, так вот – и на старцев стала смотреть, как на произведение искусства. Ведь у них ТАКАЯ жизнь за плечами, ТАКОЙ опыт, что они могут в ней существовать даже без физических сил, одной душой.

Потом дочка привела жениха. Юноша бледный со взором горящим… Идей полна голова, а сил никаких. Да и умения жить не наблюдается, не добытчик, не глава. А она ведь и сама такая же, незащищенная. Хочу сказать «нет», вижу, что трудно будет, даже если устоят, а вот язык не поворачивается. Вспоминаю, как у нас было в те же годы – и не могу отговаривать. Не знаю, как жить будут, наверно, я буду прикрывать, пока сами не вырастут, – если, конечно, вырастут и повзрослеют. Надеюсь хотя бы, что не будет в их судьбе такого расставания, как когда-то у нас – и такого возращения, как нынешнее.

Мне сказали умные люди, что я ИЗМЕНИЛАСЬ – вот именно так, заглавными буквами. И мягче стала, и светлее внутренне (???), и даже более юной (именно так, а не «молодой»). А почему – и сама не знаю. Вернее, понимаю, что все от этой встречи, от этой жизни, от этого человека. Но так и не понимаю, как именно происходит это превращение. Само входит внутрь, само что-то меняет, само себя поддерживает и питает. И жизнь меняется, а с нею и я».

Т., г. Нижний Новгород

Непутевая

«Я смотрю на нынешнюю молодежь, да и на тех, кто постарше, – и диву даюсь. Им что, кажется, что жизнь вечная? Они думают, что успеют и наошибаться, и все потом исправить? Как бы не так! Я уж не сужу по себе – наше поколение через войну прошло, это на нас отпечаток наложило. А вот моя дочка отчудила.

Ну, во-первых, я сама вышла замуж только в 29 лет, потом забеременеть не могла, потом смогла. И, конечно, все в чистоте брака, все с мужем. Только умер он, оставил с дочкой маленькой, хорошо, успели квартиру от его завода получить. А то бы так и мыкались в общежитии, как две мои с тех лет подружки. Я дочку растила как память о муже – все берегла ее, холила и лелеяла. Настраивала на хорошее, о мужиках предупреждала, а она все внимательно слушала.

Да вот только свою дочку она родила в 17 лет – недоглядела я. Растила ее одна, денег никогда не было, крутилась на трех работах, еще лестницы мыла – домой придешь к полуночи, падаешь в постель, а в 6 утра уже из дома бежать – в смену. И упустила ребенка. Она, оказывается, уже с 15 лет жила с парнем, а я не знала. Слава богу, один у нее был, жениться не отказался, только семья не сложилась. Прожили всего 3 года и разбежались. С тех пор она отдельно стала жить, внучку растит, ко мне только на чай заглядывает.

А у меня еще тетя моя жила в то время – старая очень, одинокая, вся больная. Я за ней ухаживала, а она меня жизни учила. Когда мы одни остались, стало ей тяжело – я весь день отсутствую, за ней некому даже вынести. И она меня уговаривала отдать ее в интернат. Но я не отдавала целых два года. Потом просто надорвалась со всем хозяйством – и отдала.

Полгода просто нарадоваться не могла – так легко стало, так много времени стало, столько сил сберегалось. Но потом стала чувствовать одиночество и какую-то тревогу. Повадилась 2 раза в неделю к тете ездить, а это дальний свет.

Потом дочка мне внучку подкинула, потому что уехала на заработки. Я опять стала крутиться как белка, но скучала по тете. А потом она умерла – удар хватил, хотя раньше не жаловалась. Может, что другое произошло, но в интернате такую справку дали. Я ее похоронила к маме, к ее сестре, и теперь за обеими могилками ухаживаю.

Внучка выросла загляденье – точь-в-точь мать непутевая, только волос посветлее. Училась хорошо, на дискотеку бегала в выходные. Потом мать вернулась совсем, забрала ее к себе. Они живут вместе, а я одна, и мне очень одиноко. Я к ним хожу чайку попить, хотя и ехать нужно. А то и ночевать оставалась, тогда внучка мне допоздна рассказывала, с кем дружит, что делает, кем будет.

А матери все недосуг ею заняться – в командировки выезжает, а денег в доме все равно нет. А годы идут, я уже старая стала. Стала прибаливать, чаще дома сидеть. А потом и вовсе перестала к ним ездить – тяжело.

И при всем при том – одна. Мужчин у меня не было с незапамятных времен. Ведь, раз мужа нет, то и нехорошо. Хотелось, конечно, – и для тела, и чтобы бабы на работе в нос не тыкали, но если не муж, то и не стоит баловать. Иначе конфуз и скандал будет. Я так и дочку пыталась воспитать, да вот видите, до чего дошли…

И вдруг в одно прекрасное утро звонит мне внучка:

– Баба, я родила.

Я не поняла спросонья, говорю – чего? А она опять – родила, девочка, 3.150, 47 сантиметров. Я опять не пойму – ведь видела ее пару месяцев назад, ничего не было, а в ней самой-то метр 55, а весит 48 килограмм. Но тут она трубку бросает, а я дочке звоню: что и как. Та тоже в панике: неделю назад видела, ничего не заметила, а тут под утро ей позвонил ухажер внучкин и сказал, что ее в роддом отвез – срок рожать, и уже схватки.

А, между прочим, мамашке новоявленной – 16, а бабушке – 33! А я теперь уже прабабка получаюсь! Обрыдалась вся, даже на работу не пошла.

И вот что думаю: кто по правилам живет – тот себя блюдет, но счастья ему не видать. Потому что эти правила кто-то придумал, а кто – неизвестно, может, маньяк какой. Потому что жить одной, без мужчины хоть иногда – это неправильное правило, если его соблюдать, то легко можно оступиться. Я, наверно, не так дочку учила, потому что сама не хотела так жить. Да только мне сил не хватило что-то сменить. А ей хватило. И внучке хватило. И хотя живут они обе трудно, но им гораздо интереснее, чем мне. А я как старая перечница жила одна, и доживаю так же. Неправильное это правило, жить одной.

Мне говорят, что моего возраста мужчин уже не осталось, а кто есть, те на ладан дышат, с ними больше намучаешься, чем удовольствие получишь. А я думаю, что если на что настроен, тогда то и получишь. Я одна была, потому что хотела этого. А теперь другого хочу – и теперь это будет.

А насчет того, что жизни не хватает на то, чтобы ошибиться, а потом переделать – это так и есть, я уже не исправлю, что прожила. Но прожить то, что осталось, – могу и так, и не так, и по-другому. Как себе поставлю, так и проживу. Может, счастье еще ждет меня, может, я его найду или оно меня. И какое будет – не знаю, и где искать – не ведаю. Но найду. Потому что иначе окажется, что жизнь прожила НИКАК – ни так, ни сяк. И дочку не воспитала, и сама себя упустила».

Мария Николаевна, Ставропольский край

Холостяк

«Мне уже под 70, живу один, бодр и весел, хотя порой посещают мысли о семейном кругу, о детях и внуках… Но – что мыслить о том, чего нет! Жить надо тем, что имеешь. А я живу воспоминаниями и своими поделками.

Поделки – это мелкие штучки, которые я мастерю под лупой (под микроскопом уже не могу – глаза подводят). У меня две машинки – «Победа» и «Рено» 1947 года, пулемет «Максим» – дань детству, складень с ликами святых. И все – не более 5 мм в любом измерении. Так провожу и дни, и вечера.

Но это не мешает мне думать, жить вчерашним днем как сегодняшним. А ведь кто-то сказал: «Жизнь – всегда только сегодня». Я думаю, что воспоминания, которые живут сегодня, – тоже жизнь.

У меня всегда были проблемы с сексом. Поначалу – оттого, что его не было, потом – оттого, что его было много, потом – оттого, что мало, оттого, что не с теми, оттого, что он несет с собой массу проблем и болезней. Ну и так далее. Словом, именно секс был для меня стержнем жизни, на него я насаживал все остальные события.

Может, я был помешан на сексе, а может, просто думал о нем больше, чем о карьере, доме и т. д. Но у меня были и томные романы, и мгновенные вспышки, и случайные связи, и долгие мучительные взаимные копания… Единственное, чего у меня не было, и чем я горжусь – не было проституток. Это подделка, это сусальное золото, это извращение чувства на потеху мясу – и от этого Бог меня уберег. Я предпочитал грешить сам с собой, но не с живой-механической куклой-человеком.

Одно время я вел дневник, в который записывал свои романтические и сексуальные встречи с женщинами. Начал с самого детства, чтобы было как мемуары, постепенно дошел до юности, а там и в реальном времени записывал происходящее. Я читал много подобных мемуаров – Казанова тут не основной писатель, – и думал, что напишу так, как никто до меня. И писал, писал – почти 4 года. А потом стал перечитывать – и ахнул! Все время какие-то движения, наслаждения, метания – и краткое резюме: было хорошо… Я даже прослезился – мне-то казалось, что я пишу чрезвычайно хорошо, прекрасно, неповторимо, а оказалось, что самое главное передать не смог, заменяя описанием сцен описания чувств.

Дневник разделил участь «Мертвых душ», а я освободился от графоманских наклонностей. Но в одном эти потуги мне сослужили службу: я стал более тщательно вести список «побед». Уже не для кого-то, а для себя, чтобы сам мог вспомнить, чем в сексе был интересен год, например, тысяча девятьсот восемьдесят восьмой. И кто такая Ира, с которой я имел счастье быть близким в марте этого года. Потребность в этом списке у меня не только потому, что память уже сдает, но и потому, что в нем 384 пункта – и за каждым приключение. Несмотря на то, что описания этих приключений показались мне однообразными, внутреннее содержание каждой истории разное и неповторимое.

Вероятно, список закончен – почти 6 лет у меня не было не только женщины, но и желания ее иметь. Я философски отношусь к этому факту – у природы нет плохой погоды, а я спокойно перенес постепенную сдачу позиций. Хотя некоторые из моих ровесников на стенку лезли, бешеные деньги тратили, а один даже операцию сделал, чтобы продлить сексуальный период. А я, вероятно, все запасы растратил вовремя, вот старость и стала спокойной.

При всех этих приключениях я ни разу не был женат – вероятно, так запрограммирован. Не хотел – и не был, да женщины почему-то на это и не рассчитывали. Во всяком случае, не просились замуж. Отдавались до глубины души или использовали для расслабления, но матримониальные планы не строили. И слава богу – никого не расстраивал своими отказами и увертками. А вот дети – дети есть. Всего их восемь, но я знаю только шестерых, остальных никогда не видел.

А почему бы не дать ребенка женщине, которая страстно о нем мечтает, но муж не в состоянии? У меня все дети только в полных семьях рождались. В одной – две девочки, в другой мальчик и девочка, в остальных по одной девочке. Вот тоже странность: сын у меня только один, а все остальные девчонки. Почему? Нет ответа. Старшая девочка уже замужем, но пока без детей. И старший мальчик тоже – и тоже пока не хочет. А все остальные просто живут и взрослеют. Город наш небольшой, порой вижу кого-то – то тех, кто мамами стал, то самих детишек. Или кажется, что узнаю их – они же растут, меняются. Знаете, как у Райкина было: вот мой, вот мой, а это кто такой мордатенький, рожа нахальная – ой, это же я!..

Но на самом деле я к своим потомкам никогда особых чувств не испытывал: они же росли помимо меня, а в мужчине отцовские чувства пробуждаются, только если растишь отпрыска, а не как у матери – инстинкт, хоть сдохни. Хотя давал детей я только тем, с кем были чувства хоть какие-то. И потом не один год общался с мамой, с детками, даже с двумя папами познакомился – правда, они не догадывались, кто я им.

Порой смотрю на детвору где-то на улице и улыбаюсь: мой путь к концу, их в начале – что-то у них будет… Начало у всех одно: прорезаться личиком и заорать на весь мир – вот он, Я-я-а-а!!! А потому – каждому свое, свое счастье, свой мир, своя старость. И, дай бог, успокоение».

А.С., г. Белгород

Одиночка

«К старикам я себя не отношу, но свои 58 прожил на всю катушку. Так что особого здоровья нет, да я уже и плюнул на него. Живу – и живу. С почками не все ладно, атеросклероз играет, давление скачет, суставчики беспокоят. Ну, как у всех моих сверстников – кто живее еще.

Женат я был трижды, сыну 32, дочке 29 – от разных браков, внуков нет. За последние 10 лет меня раз пять хотели женить – то на знакомых, то на самих себе, но я уже нахлебался всего этого, жил один. То есть как один, все время с женщинами. По месяцу, по полгода, по одной встрече – силы у меня есть, так что никто ни на кого не обижался. Но так, чтобы хозяйку в доме завести, – увольте, не желаю.

Я вообще-то одиночка: хоть день в неделю, но должен провести без приставаний, разговоров, компании. Так уж с юности повелось: все удачно через одиночество перепрыгнули, а я в нем завяз. Наверно, это от этого и браки распадались. Сами знаете, если женщина любит, ей кажется, что нужно около мужчины все время проводить, угождать или просто развлекать и развлекаться. Как у Райкина: «А она все щебечет, щебечет, щебечет…» А мне этот щебет регулярно надоедал, пока совсем не раскидывал нас в разные дома.

Ну, конечно, дети наезжают регулярно – с ними в обеих семьях отношения были отличные. Дети ведь с младенчества понимают, когда можно подойти, а когда опасно. Вот мои такие чуткие и выросли. Так что 3–4 вечера в месяц с ними провожу.

И вот полтора года назад повстречался я с женщиной средних лет, одинокой, бездетной, приятной во всех отношениях. Стали время вместе проводить, хотя друг друга ни в чем на стороне не ограничивали, да и не проверяли. Ну и поскольку жили врозь, то я мог и позвать ее к себе (или к ней поехать) или остаться в любимом одиночестве, как захочется. Потом стали подольше жить друг у друга, однажды я ее даже осаживал: поселилась как навсегда, а мне общество наскучило, пришлось намекнуть на наше взаимное положение…

Она поплакала – но уже у себя дома, а я пожил один. Потом опять друг к другу повадились. Потом я призадумался: вот даме 35, замужем не была, детей нет, со мной возится – время теряет. Разбежимся через год или парочку – с чем останется? Да ни с чем – со знакомствами разборчивая, годков немало, чтобы рожать, а про детишек всегда с волнением говорит. Так мне ее жалко стало, вызвал на разговор, а она говорит: лишь бы с тобой, а без ребеночка можно и обойтись… Ладно, думаю, не бреши – глаза бы свои увидела, тоже не поверила бы, что «без ребеночка».

Ну и сделал я ей ребеночка. С первого раза получилось, как захотели. Я, правда, все 9 месяцев боялся, как мышь под метлой – ЧТО я там посеял. Генетика – это ж все понимают… Да и она немолода. Но доктора все хорошо рассказывали. Да и родила – все в порядке, мальчик, орет как резаный и т. д.

Вот уже полгода мальчишке, я устал уже на него умиляться: все так ладненько, так приятненько, то сопит, то гулит, то кряхтит своим делам. В зеркало глядит на себя – улыбается, мамкиной груди песенку поет и ручкой по ней водит, игрушки вовсю цапает.

Конечно, тяжело мне: какие годы, это же не внучок, которого потетешкал, да и сдал с рук. Ночь – день, все едино, вставай, действуй. Чувствую, тяжелею в ногах, голова гудит чаще, чем раньше, да и общее состояние вялое. А с другой стороны – с первыми двумя я ТАК не ощущал, как у них сердечко бьется, как они улыбаются, как прижимаются или отталкивают толстой ладошкой. До родительства дорасти надо – уж не знаю, как другие в 20–25 это чувствуют, а у меня, видимо, не было еще такого чувства. А вот сейчас есть. И вроде понимаю, что нагрузка, а сам радуюсь, что ночью встану или с рассвета без сна лежу. Потому что не просто так, а нужен такому отличному человечку.

За это время в одиночество не уходил – как-то было однажды тяжко, но прошло за день, заботы вытеснили. А недавно была диспансеризация на работе. Я кровь сдал, потом получил бланк – там и цифры, и звездочки – что в нормы не влезло. Смотрю: то не так, это не эдак, подряд четыре строки – в звездочках, а дальше еще разбросано. Тетя-доктор мне говорит: «Ничего, не страшно. Диабетик может быть, склерозик подрастает, печеночка шалит, почечки играют… А так – все в порядке. Да вы что, хотите жить вечно?»

Я ушел, домой тащусь, ноги заплетаются. А правда – сколько мне жить-то осталось? А мальчишечка как вырастет? И кем вырастет? Мне же интересно, да и заботы нужны, и деньги, и чтобы я его научил всему, чему старших учил. А тут – сплошные звездочки в анализе.

С тех пор уже полтора месяца прошло. Курю две сигареты в день (вместо 12–14), по утрам душ с контрастом, потом 40 минут зарядки и 10 – бега. От мяса практически отказался – жене на радость, она давно меня на это подбивала. Спиртное и раньше не употреблял, так что тут порядок. Словом, стал образцово-показательный папаша. Не скажу, что мне все это ОЧЕНЬ нравится – тяжеловато бывает подниматься в 7, если лег в полшестого. Но я, как только лениться начинаю, сам себе говорю: «А кто растить будет?» – и тон у меня при этом язвительный, как у первой жены. И тут же вскакиваю. Мне все кажется, что каждый нынешний день мне день жизни в будущем прибавляет, так что лениться не стоит.

Я посчитал, что если проживу хотя бы как моя бабушка (84 года), или как моя мать (83 года), или как мой отец (76 лет), а лучше как бабушкина сестра (которая так вообще умерла в 103 года!), то лет 20 еще протянуть должен. А для этого здоровье требуется.

Самому смешно, что такой стал, – но стал ведь…»

Е.Б.

Бегун

«Мне уже 78, но больше 65 не дают. С юности – спорт, активные виды, кандидат в мастера по двум видам. Работал прорабом, но не пил – а это и для здоровья полезно, и для кармана. Питался даже в самые тяжелые годы только свежими продуктами. В общем, всегда был (и остаюсь) здоровым, активным, трудоспособным и готовым к любым испытаниям.

Всегда был удачлив с женщинами – с 15 лет. В браке был дважды, но детей, вероятно, не менее 8. Конечно, если всем их мамам верить… Но отношение к женщинам должно быть простое: хорошо вместе – будем жить, нехорошо – разбежимся. Я так и жил. Не раз мне женщины, а особенно жены, говорили, что это эгоизм, но я думаю по-другому. Чего зря мучить друг друга, тянуть кота за хвост, если все равно разойдемся. Лучше сразу, не дожидаясь скандалов и драк.

Особенно много женщин за мной стали ухаживать с возрастом: вымирает сильный пол, а слабого столько остается, что непонятно, кто сильнее, а кто слабее. Но с возрастом я стал еще разборчивее, так что ни жить ни с кем не хочу, ни тем более жениться. Так что последние 12 лет женщины у меня бывают только мимоходом, больше чем на полгода не задерживаются.

Для меня это лучший вариант, хотя дети (трое официальных) и внуки не одобряют. Ну что же, пусть они так не живут, а я свою судьбу под себя строю.

Так вот, история приключилась курам на смех. Я по утрам трусцой трусю – минут по 30–40. Бегать уже не получается, а трусцой – легко. Заканчиваю (в теплое время и в хорошую погоду) на скверике, на скамеечке. Отсижусь чуть, потом упражнения поделаю – и домой. Как-то заметил, что на соседней лавке сидит женщина и тоже упражняется. В годах, в теле, рядом костыли стоят. Я про себя отметил, но не более. Потом еще раз увидел, еще, еще – стали здороваться, когда я мимо пробегаю.

Потом, конечно, разговорились. Я ее сначала зауважал, а уже потом заговорил. Зауважал, потому что увидел, что у нее ноги нет чуть ниже колена. А ведь каждый день на разминку выходит. Оказывается, сахарный диабет, сосуды закупорились, гангрена произошла. Так что это не лечение, а отдача потерянной плоти – и, может, не последняя.

Дальше – больше, стали проводить время после разминки – по полчасика беседуем, потом идем до ее дома, а потом я к себе. И опять – как не уважать человека, который не делает трагедии из своего увечья. Взяла костыли под мышки – и поскакала рядом. Я тогда подумал, что на ее месте я, может быть, постарался бы все разговоры на лавочке заканчивать, чтобы не была видна инвалидность. Но она как ни в чем не бывало – топает и топает.

И в политике она разбирается, и спорт понимает, и своих детей правильно держит, и мне советы дельные дает. И все такое прочее – и все в одном флаконе… Следующий ход предсказуем: я влюбляюсь, делаю предложение, мы перебираемся ко мне. Так вот нет, ничего подобного, общаемся – и все.

Так общались мы до глубокой осени, а потом дожди и снега – конец трусце, я только дома занимаюсь, с открытым балконом. А уж дама просто дома отсиживается.

Ближе к Новому году возобновили знакомство – заскучал я по интересным беседам. У меня тогда женщина жила, но только одно могла хорошо, а все остальное – плохо. Правда, «все остальное» я сам прекрасно делаю, а вот то, что она делала хорошо, – в моем возрасте ценят еще больше, чем в молодости. На праздник она уехала (сами мы не местные…), а я к моей знакомой направился. Встретили вместе, я там остался, хотя до дома 5 минут. Но заночевал – и продолжал это делать аж до Рождества.

Какое-то умопомрачение нашло: спать мы с ней не спим, все время то разговариваем, то что-то по дому делаем, то просто ящик смотрим. Но все время есть чем заняться. Удивительно: я ведь дома регулярно со скуки загибался, все сделано-переделано и обратно приделано. С другой стороны, настораживало то, что женщину не хотел – словно старик…

Насилу вырвался домой, хотя меня никто не держал. Стал отсыпаться – словно устал зверски или с похмелья. Тут и любовница моя вернулась. Оказалось, потенция на месте, все в порядке с желаниями. И, кстати, женщина вдруг умные вещи стала говорить – или я их стал слышать?..

Ну, не зря говорят, что и сахар приедается, если с соленым не чередовать. Опять я стал к даме захаживать, разговаривать, а порой домой тащился в полночь или вообще у нее оставался ночевать. Любовница скандал закатила – я мимо ушей пропустил. Хотя раньше она бы из квартиры пулей вылетела вместе с вещами. Потом она напросилась в гости – знакомиться. Я сдуру даме об этом сказал, со смехом, а она загорелась, пригласила. Так вот – они подружились! Как нашли общие темы – ума не приложу, но щебетали и ворковали без умолку.

И так как-то одно на одно накручивалось, накручивалось, вроде бы незаметно, постепенно, но и тогда мне это виделось как танк на поле – без преград, и сейчас кажется, что ход событий ничем невозможно было остановить. Долго ли, коротко – живем мы все втроем у нашей дамы. Живем прекрасно, душа в душу, причем у каждого свои заботы. Спим мы с любовницей, на хозяйку я и не замахивался, и ей не нужно (говорит – из-за диабета, а там – кто знает). И главное – все время при деле, любом, но общем. Я никогда не думал, что можно себя на двоих распределять и от двоих (а не одной) что-то в ответ получать.

Фантастика!»

Никита Андреевич, г. Калуга

Собачница

«Я выросла в большой семье – нас было пятеро, и еще два двоюродных брата, их мама (моя тетя) умерла, когда старшему было 3, а маленькому годик. Моя мама их не усыновляла, но жили они с нами всю жизнь – как настоящие братья. И жили мы в маленьком городке, скорее – большой деревне, в доме с хозпостройками, с колодцем.

После школы, много лет назад, я уехала из городка и больше НИКОГДА не была дома. Дом сгорел в войну. Из всей родни остались только два двоюродных брата и их линия.

Нет, конечно, я тоже не одна: была замужем, два своих сына, у каждого еще по два сына, так что вовсе не одинока, даже вдовея. Но все равно, все мои погибли в той войне.

Когда умер мой муж, мне было совсем немного – 52. Времена были «застойные», поэтому найти мужчину было просто. И у меня, пока климакс не закончился, постоянно был кто-то. Одна я была не более месяца, а потом находился кто-то в штанах. Мне тогда очень их хотелось, тело страдало.

Потом, после 57, все это стало утихать, я стала спокойная. Потом перестройка, голод, инфляция – не до мужчин стало. Квартиру я приватизировала, а потом продала – старшему сыну деньги были срочно нужны на «раскрутку». Ничего он не раскрутил, а я оказалась прописана в домике с «удобствами во дворе» в таком маленьком селении, что нет даже адресов: на конверте просто пишут «кому» – и все доходит.

Пережили перестройку, стали постепенно выправляться. Дети понемногу вставали на ноги, хотя и не нажили палат каменных. Младший как всю жизнь пахал на дядю, так и пашет в одной фирме. А старший все-таки бизнес поднял, деньги сам себе зарабатывает, живой – не застрелили лет 10 назад, словом, в порядке, в шоколаде.

Но было время, в 1993 году, когда он у меня отсиживался 4 месяца. Искали его бандиты, но не нашли, а потом самих бандитов не стало. А он сидел у меня, скучал, собачку воспитывал. Приблудную, беспородную, шелудивую. Назвал «Остап» – в честь того бандита, с рук кормил, чуть в постель с собой не брал. Потом уехал, а Остап сдох, прямо на следующий день. А перед этим три часа выл. Я вначале думала, что это он сына оплакивает, какая-то беда мальчику грозит, но это он по себе выл.

Меня это почему-то всколыхнуло. Я Остапа не закопала, а похоронила – чуть не по-человечески. И завела себе двух других собачек. Завела – не завела, просто во двор заманила куском хлеба. Стали они у меня жить, я с ними всем делилась, купала, заботилась. Потом еще одна пришла, голодная и нечесаная, пораненная вся. Потом еще кобель приблудился. В общем, через полгода у меня их стало семь: пять кобелей и две сучки.

И тут меня осенило, что соотношение получилось, как у нас в семье до войны. И характеры у стаи показались знакомыми: точь-в-точь, как у моих. Я даже опыты с ними проводила – как они реагируют на то на се: точно, как до войны наша гурьба отозвалась бы.

От этого я вначале хотела психиатру показаться, но потом рассудила: я же сама все понимаю, правда? Это собаки, у меня воспоминания, они не люди и т. д. А что я их с людьми сравниваю, так такое не редкость, и даже в поговорках отражено. Словом, успокоила себя, стала дальше жить.

Стаю держала в дисциплине, чистоте, сытости. Поэтому они у меня не бедокурили по соседям. И если курицу собака придавит, ко мне никогда не приходили узнавать. Я, правда, к собачкам привязалась чрезмерно, стала их баловать. Сначала Снежку в доме оставила ночевать, когда она болела. Потом к ней Мухтар присоседился, потому что без нее скребся в дверь всю ночь. А там, постепенно, и вся честная компания перебралась к моей кровати. И – полный порядок в доме, никто ничего не трогает, на диваны не лезет, в кухне не шурует. Только земля на полу – они же ног не вытирают.

Потом умер Принц – от возраста. Просто не проснулся, а я его сначала пнула, когда с постели вставала, думала, дрыхнет. Мы его все хоронили, рядом с Остапом положили.

Через три дня собаки привели нового квартиранта, и я его приняла. Никто ни с кем не дрался, он сразу стал себя вести, словно всю жизнь тут воспитывался, ко мне ластился, но без подхалимажа. И он почему-то стал спать ближе всех к моей кровати, прямо под ногами. Я его назвала Серый, потому что он был как волк по окраске, и без единого пятнышка.

А еще чуть позже мне стали сниться сны, которые нынче назвали бы эротическими, а я – про любовь. Каждый начинался в том, довоенном доме, но продолжался по-разному, как любой сон. И в каждом обязательно была любовь, а потом и более близкие проявления.

Сны шли подряд, месяца два, я уже измучилась, потому что просыпалась неотдохнувшей, не разряженной, как будто наяву что-то началось, но так и не кончилось. А однажды во сне мужчина меня взял за руку – и я вдруг испытала то, что давно не было, да так сильно и сладко, что там же во сне подумала, что это, может, смерть идет такая. Вскинулась, просыпаясь – а Серый мне руку лижет, остальные собаки смотрят, головы подняли.

С тех пор такие сцены часто повторялись, и всегда, когда я просыпалась – Серый лижет руку. Что он чувствует? Или, может, это он и насылает сны? Не знаю этого, но жизнь изменилась с приходом этой собаки, которая для меня больше, чем собака – это тропинка в мою память…»

К.С., Тульская обл.

Пограничник

«Мне 69, жизнь прослужил в погранвойсках, давно в запасе, да и в отставке тоже. Но как жил в дисциплине, так и живу, и не стыжусь, что демократию за жизнь не считаю. Свобода для воровства, а не для жизни получилась.

Жену похоронил 12 лет назад, в перестройку – не вынесла этих свобод и нищеты. А я преодолел, хотя никто не поддерживал. Стал на участке картошку разводить – как в настоящей деревне, тем и выжил.

Дети выросли, слава богу, на ногах крепко стоят, хотя в богатеи не выбились. Внуки есть, малышня, на лето их мне сдают вместе с невестками. Вместе веселее, хотя я их к хозяйству не подпускаю, сам всех обихаживаю. А вообще мы с родней общаемся нечасто – я на участке, они по стране разъехались. Старший в Воронеже, младший в Орле. Так что в этом году им сюрпризец будет, когда малышню привезут.

Я осенью самый последний на участке заживаюсь – все равно в городе никто не ждет, а тут и воздух, и питание свое, и вообще – раздолье. Уже все друзья по кооперативу в своих крупноблочных телевизоры смотрят, а я все еще печку топлю, да по лесу брожу.

И вот уже в октябре, по морозцу первому иду к станции в магазин – два раза в неделю наведываюсь. Дорога длинная, так я по тропке всегда хожу, так короче минут на 40. Вижу – под кустом, на снежку лежит кто-то. Причем, я по свежему иду, значит, со станции подарочек пришел. Я остановился, огляделся – старые привычки взыграли, – а потом потихоньку так подхожу. Пол женский, возраст молодой, одета кое-как, в старье, под пальто что-то явно спрятано – оттопыривается. Под лицом ледок – значит, дышит. Ну, раз так, я ее на спину переворачиваю, в лицо смотрю – точно, дышит, хотя нос уже белеет от мороза. Треплю за щеки, уши тру – глаза разлепляет, а разлепить не может. Совсем заледенела.

Сижу с ней, в жизнь возвращаю, и чувствую что-то неладное на душе. Не могу понять, в чем дело, но беспокоюсь. Потом как бахнет меня прямо в темечко – у нее же ЖИВОТ, беременная девка! Хватаю за живот – и точно, огромный, на сносях. Ну, думаю, приключение – и так-то ясно, что дело нечисто, не с чего девке в такую погоду по тропкам шататься. А уж с пузом – и вовсе какой-то караул случился.

Поднимаю ее, плечо подставляю, тяну по тропке, а она никакая. И, главное, лицо вижу – половина вниз сползла, паралич. А до моего домика 20 минут, а до станции час. И все же я ее с матерком дотащил. Все боялся, что в лесу начнет рожать – был бы полный …ец. А в тепле, думаю, справимся – я в молодости принимал, несложное дело, если все в порядке у бабы.

В общем, дотащились, я отдышался, раздел, а девка все в отключке, хотя и тепло. Живот трогаю – пока не рожает, в штанах тоже сухо. Отогревал час – оклемалась. Но говорить не может – мычит, и все. И глаза как у быка – налитые. Я ей дополнительно скормил все таблетки, что были от давления, – вроде полегчало. В общем, откачал.

На станцию за помощью бежать – уже к вечеру, неохота по лесу-то, так что остались вдвоем коротать. Ничего, ночь спокойно прошла. Девка в себя совсем пришла, говорит кое-как, все-таки паралич у нее какой-то случился, лицо так и разное напополам. Но изображает потерю памяти: ни имени-фамилии, ни с чего вдруг тут обьявилась. Говорит, забыла, но глаза хитрые. Ладно, не беда.

Утром, только схватился на станцию – вроде рожать начала. Весь день маялась, но так и не начала даже. Ночь опять спокойная, а с утра – опять вроде схватки на весь день. На третий я сообразил, говорю: ты тут порожай чуток, а я на станцию пошел. Мол, нечего из меня дурака строить. Она в слезы: не бросай. В общем, поговорили, история дурацкая. Нинка, 16 лет, сбежала из дома, на поездах до нас добралась, почти год бомжевала, не спилась и не занаркоманилась, но, бывало, собой себе на хлеб зарабатывала. Да и понесла. Из ихней шоблы ее вышвырнули – чего с таким случаем возиться. До родов совсем ничего, а она совсем уже тронулась, решила себя с ребенком порешить. Уехала на электричке, в лес ушла, стала замерзать. А тут один старичок мимо шел…

Конечно, все это еще проверять, но пока – вот она, проблема. Ладно. Договорились, что завтра все-таки на станцию пойду, врачей вызову – рожать нужно по-людски.

Да не получилось – ночью она и в самом деле рожать начала. Почти сутки мы с ней мучились, но достали мальчонку. Неплохой парнишка получился. И у Нинки глаза прояснились, давление стало в норму идти. Новые заботы, новые дела – на станцию я только через неделю попал, пришлось поехать за разными причиндалами для младенцев.

Так мы на участке до декабря прожили, все прекрасно стало получаться, мальчик растет, Нинка веселеет, я при деле. Правда, запасы из подпола таят, но они затем и существуют, чтобы их есть.

Потом ко мне перебрались, домой, всякая волокита пошла – то с Нинкой, то с Матвеем (мы его так назвали), потом мать Нинкина приезжала, еле выпроводили. Летний сезон вместе открыли, сразу на участок переехали. Что интересно: пацан ни разу не заболел, даже не простуживался, а у матери молока – хоть залейся. Вот что значит порода, не то что городские. Да и мне недосуг было поболеть, как раньше случалось.

В общем, живем, хлеб жуем, друг дружке радуемся. Сынам я ничего не писал, так что приедут внучата – а у меня у самого приплод. Вот потеха будет!»

Никифоров Алексей Константинович, г. Москва

Папочка

«Мне 21 год, и уже 2 года я замужем. Мы живем с мужем очень хорошо, и я не всегда понимаю, что имеют в виду женщины, когда говорят, что не могут найти общий язык с мужем. Мы всегда все обсуждаем вместе, все вместе делаем, читаем одни книги, любим одни фильмы.

Но и мои подруги, и женщины постарше не всегда понимают меня, они говорят, что я гублю себя, а потом будет поздно. Дело в том, что моему мужу 64 года. Выглядит он прекрасно, но все равно понятно, что он гораздо старше меня. Ну и что?

Мы были знакомы, когда я была еще девочкой, лет с шести. Он всегда был такой загадочный, вокруг него были очень интересные люди, даже моя мама была в него некоторое время влюблена. И когда он приходил к нам домой, я всегда забивалась в угол, слушала, что он говорит (хотя ничего не понимала) и знала, что я в него ВЛЮБЛЕНА! Даже в таком девчачьем возрасте – уже знала. Иногда я даже мечтала, чтобы он был – МОЙ ПАПА, хотя у меня оба родителя живы и всегда жили вместе. Но просто свой папа был мне как-то неинтересен, а вот такой – был бы просто чудом.

Когда подросла, он 2 года не приезжал к нам – выезжал в Сибирь. Как я тосковала! Мама водила меня к докторам, думали, у меня лейкоз. А потом он приехал – и я сразу поправилась! Но мне было тогда 15 лет, поэтому я не могла ему открыться.

А вот когда стукнуло 17 лет, я ему все-все рассказала. Правда, перед этим я переболела, как все девочки, ревностью. Я выследила всех его подружек, наделала им гадостей – про кого мужу рассказала, про кого их подругам, словом, они все отстали. И я осталась одна. В смысле, у него. Правда, он этого еще не знал, но потом я пришла к нему домой и открылась.

Он сначала рассердился ужасно. И это было так прекрасно – значит, я ему не безразлична! Потом он хотел, чтобы я ушла домой, но я не ушла. Я пошла в ванну, чтобы якобы умыться от слез (я очень плакала), а сама разделась совсем и снова вышла к нему.

Меня никто никогда ничему подобному не учил, но я сделала так, что мой Любимый просто растаял. Он стоял как солдат на параде, а я прикасалась к нему, обвивалась вокруг него, просто прилепилась к нему – как в Библии. И он не устоял. Он был как ураган, и теперь тоже такой же. Я могу его возбудить одним прикосновением, а могу мучить часами – и это обоюдное сладкое мучение…

Словом, мы поженились. Хотя все-все были против. Мои родители чуть не за милицией бежали, когда он ко мне приходил. Но мы уже через месяц расписались и стали жить у него. Я очень многое пережила, к нему ужасно трудно приспособиться, но всегда у меня вырастали крылья, как только я его видела в окно. А уже когда прикасалась, то становилась просто как святая!

А он говорит, что помолодел ровно на половину своего возраста. Это так: он сильный, ловкий, подвижный, куда там моим сверстникам!

И вот так мы живем. Мне для полного счастья только детей от него не хватает. Врачи говорят, что шансы очень невелики, но мы боремся за это. А так было бы чудно: он сразу и мой Папа, и мой Муж, и мой Ребеночек…»

Тамара, г. Приозерск

Бестолковщина

«Моя старшая сестра, наверно, сошла с ума. Ей 58, конечно, еще не старая. Но завела себе ДРУГА (назвать любовником язык не поворачивается – она не замужем), которому 26!!! Конечно, не мое дело, но рядом они смотрятся просто смешно. Он на нее все время глядит, словно на принцессу, а она просто цветет и пахнет (шутка).

Где она его подцепила, не знаю. Но мне это совсем не нравится – наверно, он охотник за приданым. Хотя у нее ничего нет, но есть квартира.

Сестра стала краситься и накупила наряды, а по мне – это просто мотовство. Ей лучше думать о детях и внуках, а не о ДРУГЕ, но она никого не слушает. Одно время даже хотела рожать (!!!), то есть делать ребенка в пробирке, но, слава богу, оказалось, что уже и так не сможет. А то было бы у нас пополнение в роду.

Наверно, у нее это наследственное. Наш папа ушел от матери, когда ему было 52, и женился на девчонке 19 лет. И дети есть. Правда, ни я, ни многие другие родственники их за своих не считаем, но сестра с обоими возилась как со своими.

Я младше на 6 лет, уже приливы появились, и я думаю – может, и меня такая наследственность зацепит? Не дай бог, кого захочется. Хотя мне всю жизнь не очень-то хотелось, я и с мужем не очень охотно спала, хотя и любила и почитала, как надо.

Иногда только завидки берут, когда вижу, как сестра счастлива – ей бы с мужем такой быть, да не получилось. Муж у нее был грубый, черствый, когда она была беременная, он ее так ударил, что случился выкидыш. Потом, правда, рожала еще, но тот случай она ему не забыла – так недавно мне сказала.

Еще что интересно, так это то, что у сестры опять по-женски пошло, вот она и взыграла. Но потом врачи ее застращали, что это может быть рак, а еще потом сказали, что это просто омоложение произошло от любви. Да разве так бывает? Мало ли кто кого любит. Я тоже любила, да это только седины прибавило, а не счастья.

У нас с сестрой по две дочери выросли. Мои, как положено, замужем, со своими детьми возятся, а у нее одна до сих пор холостячка, а другая уже в разводе с сыном осталась. И при том не горюет – мне, мол, обмылок не нужен, муж только пил да бил, уж лучше одной, чем с таким. А я думаю наоборот – муж, он всегда муж, а если бьет, то, значит, любит.

Я думаю, что такая разница с сестрой у нас пошла из семьи – она все больше с папой ближе была, а я с матерью. Вот и набралась от матери разума и всяких истин. А сестра от отца-бестолковщины. Хотя когда он от нас ушел, ну, то есть, от матери (мы-то уже взрослые были), то мы обе ревели, мать жалея. Но потом поостыли.

Вот такая история про сестру, уж не знаю, к чему ее изложила. Наверно, сама хотела разобраться, что откуда, да пока не понимаю. Вроде сестры, а такие разные: я всю жизнь со своими делами корячусь, а она и раньше все как-то весело делала, беспечно, можно сказать, а уж теперь такое выкинула – просто непонятно, что и откуда. Может, так и надо было жить? А я просто по-другому не могу, только так, как живу. Но все равно, за сестру рада, потому что она счастлива, а что ворчу, так это привычка такая».

Н.П., Тамбовская обл.

Раздолбаи

«Однажды, когда мне было 11 лет, я нашалил, и мама в сердцах сказал: «Как я не хотела тебя рожать – и была права!» И с тех пор у меня как отрезало, как увижу счастливых родителей с детьми, так злоба в сердце и злорадство: ну что, малыши, вы и не знаете, что вас не хотели…

И так продолжалось несколько лет, а потом затихло, ушло на дно. С мамой были отношения рабочие: что нужно, то и говорили или делали, а от души – никогда. Потом я ушел в армию (это было в 1962 году, и никакой дедовщины в помине не было), а после демобилизации уехал в Сибирь и домой не вернулся.

У меня было много девушек, я умел с ними разговаривать, и они мне верили. Но всегда я очень тщательно предохранялся, а просто так жениться вовсе не желал. Но женился все-таки в 21 год, потому что пожалел девушку – у нее очень горькая была судьба, а я мог ее защитить. Но и в браке не хотел детей и всегда очень за этим следил. И жена ушла через 4 года, потому что для нее как раз дети и были в семье главное.

Потом я жил один, то есть не в браке, хотя все время были разные женщины. Отношения с ними были обычные – без любви, но хорошие. Все всех удовлетворяло, и мне было легко жить. В 44 года я опять женился на девушке 24 лет – даже и не знаю почему. Она была из очень большой семьи, но жила от них далеко, так что родня не докучала. А сама она – как заколдованная: все делает, живет, улыбается, но словно на заказ. И в этом было что-то таинственное и необычное. Детей она не хотела, даже хотела сделать перевязку труб, но врачи не позволили – раньше 40 нельзя.

Когда мне было уж 49, все в доме нормально, вдруг – звонок в дверь. На пороге паренек, говорит, что мой сын от … – и называет имя. Я ее помню – я большинство своих женщин прекрасно помню. Мама умерла, сестра уехала в Австрию, а я к тебе, папа. Я теперь буду жить в вашем городе.

Я на него смотрю – похож, на меня похоже какой я был до армии. И что-то дрогнуло – я его у нас приютил. Он это принял спокойно, без особой благодарности, с достоинством. Работал на нашем заводе, с девчонками гулял – они на него вешались, как на меня когда-то. Потом в армию забрали и там он погиб. Никакой Чечни, никакой дедовщины – во время учений танк неловко проехал. Вот и все. Было это через 8 месяцев после призыва, а еще через месяц его девчонка, Анька, родила ему сына. Это точно от него, потому что он с ней гулял, а она жила в соседнем подъезде, так что все время на виду.

Еще когда она в положении ходила, мы нередко разговаривали с ней, она говорила, что дождется, что замуж выйдет и т. д. И я был не против – видно, старею, обиды забываются. А тут раз – и она одна, и ребенок даун. Сколько вою было, сколько истерик. Понятно – в 19 лет с таким подарком, одиночка, и вообще…

После похорон не скоро отошел, сердце щемило, не в себе был. Потом полегчало, но тут жена стала раздражать – что-то ей в мозгах закрутило, дом запустила, готовить почти перестала, не квартира, а сарай. И вот я однажды иду вечером, Анька на скамеечке с коляской. И ревет, ревет, в три ручья. Я подошел, взял мальчика из коляски и понес к себе. А мамаша сзади семенит. Так и остались они у меня. Жена сразу приободрилась, за дело взялась, они на пару, две бабы, полный порядок навели, мальчонку обихаживают и т. д.

Потом мы так договорились: Олег у нас будет жить, Аня в любое время приходит, в любое время уходит, ее дело молодое, живет как хочет. А мы как дед с бабкой или приемные родители – все равно, но мальчик наш.

Так и пошло. Дауны, оказывается, вовсе не дебилы, а просто раздолбаи – им ничего особого делать не хочется, они от всего удовольствие получают. А что нам это не нравится – вопрос другой. Но пацан такой интересный, что с ним всегда есть чем заняться.

Смешно – не смешно, но и жена стала о ребенке заговаривать. Мне 60, ей за 30, какие дети?!! Но что-то в этом есть. Видимо, старею, созрел для мягких тапочек и мемуаров о героическом прошлом. Ну что ж, яблоки, и те в разную пору зреют, а уж человек тем более».

Э.В., г. Выборг

Бабушка

«Мы жили почти в центре Москвы, в большой квартире – 3 комнаты по 18 метров. Но одна комната была как бы и не в доме: там всегда лежала бабушка. Еще до моего рождения у нее случился инсульт, и за ней ухаживала моя мама.

Мне бабушка всегда казалась злой волшебницей: она не разговаривала, а только стонала; всегда стонала громче, когда к ней никто не подходил по первому зову; мама всегда еще больше расстраивалась, когда общалась с ней; папа менялся в лице; у нас никто не бывал, потому что бабушка сразу начинала стонать; мы никуда не ходили, потому что не могли оставить бабушку одну.

Я вообще не представлял себе, как могли познакомиться мама и папа: мама всегда сидела дома, потому что бабушка ни полчаса не могла остаться одна – все время что-то требовала для себя. Сама она не шевелилась вообще, только губами пыталась двигать. Но мама за ней ухаживала, и бабушка всегда была очень чистая и ухоженная.

Когда я чуть подрос, бабушка стала и меня к себе призывать: сначала просто смотрела на меня, а потом я ей давал то пить, то платок для губ. Со временем научился ее кормить. Мне этого совершенно не хотелось, я даже боялся, что она то ли меня укусит, то ли ложку проглотит, но когда я понял, что смогу заменять маму и они с папой смогут уходить из дома, я стал все делать очень тщательно. И жизнь немного изменилась.

Правда, когда они ушли в первый раз – сто раз обещав бабушке вернуться через час, заверив в любви и почтении, и т. д., – бабушка просто истерзала меня своим стоном. Ей действительно было плохо, она металась, я думал, что она может умереть. Но к моменту возвращения родителей она успокоилась, и мама долго не могла поверить, что все было так, как я рассказал.

Потом уходы родителей стали почти привычными, я научился «жить в растопырку»: делать свои дела и постоянно прислушиваться, не донесется ли бабушкин стон…

В десятом классе я влюбился – ну, сами понимаете, как это бывает в первый раз. Бабушка на меня смотрела изумленно, хотя я, конечно, ничего ей не говорил, да и никому не говорил. Потом однажды я пригласил девочку домой: родители хотели уйти на весь вечер, а моя комната – самая дальняя от бабушкиной, так с рождения было, чтобы мы друг другу не мешали.

Девочка пришла потихоньку, мы ушли в мою комнату и там сначала разговаривали, а потом стали целоваться как сумасшедшие, а бабушку не было слышно, она словно затаилась. Потом мы ласкались, и я, от страха, что все кончится, от неумения, от непонимания, стал грубым, полез, что называется, под юбку… Получил по щекам, и девочка убежала.

Я был в полном отчаянии, внезапно ощутил, какую гадость хотел сделать, представил, что теперь не будет этой любви, не будет девочки, вообще НИЧЕГО НЕ БУДЕТ – и понял, что лучше умереть сейчас, чем мучиться всю оставшуюся жизнь. Я открыл окно, стал смотреть вниз со своего 7 этажа, представлять, как сейчас выпрыгну туда, как полечу с криком вниз, как избавлюсь от своих мучений… И тут бабушка застонала – сильнее обычного, возможно, я не слышал первого звука. Я совершенно машинально закрыл окно и пошел к ней.

Бабушка лежала как всегда, слюна чуть показалась в уголке рта. Я отер струйку, сел рядом, чтобы укрыть руку… И вдруг ее пальцы легли на мою кисть, и она чуть погладила меня. Бабушка НИКОГДА не шевелилась – никаким пальцами, руками или ногами – только веки и чуть-чуть губы. И вот теперь она смотрела на меня, как всегда без всякой мимики, но глаза, казалось, излучали всю любовь, которую она не могла отдать всю свою жизнь, горели лаской, заботой, всем, что может у человека быть прекрасного в душе и на сердце.

Ну, тут уж я зарыдал, уткнулся ей в плечо, совсем забыв свои страхи, и юношеское пренебрежение к беспомощности, и сожаления о времени, проведенном с ней вместо футбола или свиданий – я рыдал, как никогда в жизни, и мое сердце стало другим, и я переполнился любовью к бабушке и, странным образом, – через нее и ко всем женщинам, девушкам, девочкам вообще.

Это невозможно представить, как невозможно и описать, это даже невозможно пережить повторно – такое бывает лишь однажды, и не в каждой жизни.

Чуть позже я практически переселился к бабушке: все время проводил в ее комнате, там учил уроки, играл, иногда даже приводил туда друзей и там болтал с ними. Они не стеснялись бабушку – немая, не двигается, но бабушка на одних смотрела так, на других эдак, и я со временем стал понимать ее приятие или отторжение того или другого.

С девочкой мне помириться не удалось, потом была другая, потом еще, а в институте, сами понимаете, еще много… А потом я вообще женился, ушел от родителей, хотя еженедельно приезжал к ним и подолгу сидел с бабушкой, рассказывая ей, как живу.

Потом бабушка умерла – просто УШЛА тихо и никого не потревожив. Мама сказала, что было странно: она лежала как всегда, но рука была наполовину выставлена из-под одеяла – наверно, случилась судорога, иначе рука бы не пошевелилась. Но я уверен, что это бабушка хотела прикоснуться ко мне напоследок, дать знать, что все хорошо, и будет хорошо…

Моя личная жизнь бывала разной. А вот ИНТИМНАЯ берет свое начало от того прикосновения бабушки – от самого глубинного взаимопонимания, от той связи, которая образовалась у нас, от того мгновенного осознания себя, мира, своего места в мире, которое и есть ИНТИМНОСТЬ, то есть самое личное, недоступное никому другому…»

А.С., г. Москва

Ровесники

«Мы с Милой, будущей женой, были знакомы не то что с детства, а просто с пеленок. Родились в одном году в одной коммунальной квартире в Питере. Это было очень давно, а потому отношения между соседями были не в пример нынешним. За нами обоими ухаживали все соседи по очереди, со всеми были прекрасные отношения, и все такое.

С первого класса у нас была любовь – прятки, секретики, записки… Сразу после школы мы хотели пожениться – и родители были только ЗА. Как раз мы заканчивали школу, когда началась война. Я ушел добровольцем, а моя будущая жена чуть позже была эвакуирована с их заводом. И мы потерялись. Надолго, почти до 1950 года. Я был трижды ранен, дошел почти до Будапешта, уволен в звании младшего лейтенанта. Вернулся в Питер, искал Милу, но никак не мог найти – никого не осталось из тех, кто мог бы помочь.

В 1947 году я женился, родили мальчика, а в 1949 – еще одного сына. Жили хорошо, спокойно, в ладу. Но буквально через год после этого рождения я на улице (!!!) встретил ту самую бывшую девчонку, а ныне… Она был на «тачанке» – деревянной платформочке на четырех подшипниках. Левой ноги не было выше колена, а правой – ниже. Но я ее узнал сразу, а вот она меня никак не признавала. Только когда я ее отвез в наш дом, она стала плакать, все пыталась уехать на этой тачанке.

Она пострадала в первый же день эвакуации – при разгрузке станков. И с тех пор все стремилась в Питер, но попала сюда буквально за неделю до нашей встречи. А уж какая она была больная!.. Тогда жизнь была очень суровая, она и скиталась, и с кем-то была вынуждена спать за еду и кров, и простывала не раз, и болезни подхватывала. Да и пила, конечно, – еще бы, из школьницы сразу стать и инвалидом, и бродяжкой, и сиротой. Словом, здорового места на ней не было – ни в теле, ни в душе.

Я ее привез к нам домой, обьяснил жене, что за женщина. Та за компанию поревела – и мы ее у себя оставили. Пенсию сумели оформить, комнату ее вернули, она у нас будто нянька или родственница жила. За детишками глядела, стряпала. Но меня очень сторонилась. Потом уже, года три спустя, сказала, что боялась за себя – не сдержаться, потому что очень все еще любила. Но тогда меня ее сдержанность обижала.

Мы с женой ее любили как родную, и жена к ней не ревновала совсем, хотя зря. Я как был влюблен с пеленок, так и остался в этом качестве до последнего. А женился – ну почему люди женятся? Вот и вся любовь. И, в общем, мы не устояли, и почти через два года после встречи стали жить по-настоящему. Редко, потому что в коммуналке все на виду, но все-таки получалось. И она забеременела и родила еще одного мальчишку. Никому не сказала, от кого, хотя и соседи, и жена моя на нее наседали. Но она просто сказала: это никому не будет известно, – и все отстали.

И стало у нас в семье трое сыновей. Все в одной компании, друг за друга горой. А в 1961-м моя жена умерла – долго болела легкими, а потом не справилась. Но оказалось, что это только начало черных бед. Заболел средненький, всю юность провел по санаториям да больницам.

А зарабатывал в семье я один, хотя тогдашний профсоюз очень помогал. Но Мила, как ни старалась, а своими искусственными цветами зарабатывала – кошкины слезы. Тем не менее, пока мы были вместе, мы были стойкими. Жили, как могли, пусть бедно, но честно.

А как началась перестройка – так бедность стала нищетой, а от честности никакой прибыли. А она только и была в цене. Все три сына (Милу они мамой от души называли) работали инженерами, у каждого свои дети. А тут зарплаты нет, продуктов нет, надежды нет…

Старший сын умер в 40 лет – инфаркт, вдова его квартирку ихнюю продать сумела (это еще очень было сложно) и к нам перебралась, в две комнатки в коммуналке. Младший уехал во Владивосток (хотя и не сразу, а по стране они поездили), а потом и вовсе в Канаду перебрался (но это еще позже). Но и там в богатеи не выбился, так, средний рабочий, хоть и с высшим образованием. Но живут, пишут.

А вот младший по кривой дорожке пошел, со шпаной связался, в «бригаду» подался, хоть и не вооруженный ходил, но тоже – бандит. И как мы с женой его ни уговаривали, так и не отступил от своего. Пожил всласть, квартирищу купил, дачу в Ольгине, на машине гонял, а потом его убили. Тихонько, словно и не жил вовсе. Вдова сбежала, потом через год вернулась, живет, в гости с внучками ходит.

Вот так мы теперь живем: я, да Мила, да старшая невестка с двумя дочками. Квартиру нашу соседи поделили: отгородились, обустроились, так что теперь у нас три комнаты на всех получилось. Мила с девочками занимается, я что-то по дому выискиваю, чтобы чуть поработать, одна невестка на работу ходит, неплохо зарабатывает – этого у нее не отнять.

И скоро нам с женой уже уходить придется, а все равно, как на нее посмотрю, или притронусь, или просто голос услышу – так и щемит душу. Ни о чем не жалею, ничего не хочу вернуть, разве что младшенького, непутевого. А так – жизнь прожили как могли, но ни в чем себя не предавали. Свой век, и век народа – все вместе прошли. А что не все в этой стране от нас зависит – ну, так это не нами заведено».

Николай Степанович N., г. Санкт-Петербург

Заключение

Плакать о том, что мы не будем жить сто лет спустя, так же глупо, как плакать, что мы не жили сто лет назад.

Мишель Монтень

О благотворном воздействии сексуальной активности на самочувствие человека в различном возрасте немало написано на этих страницах. Секс в инволюционном возрасте просто полезен. Любите секс и занимайтесь им с удовольствием! Это неоспоримый гарант благополучия в отношениях, проявление мужественности мужчины и женственности женщины, способ повышения личностной самооценки, улучшения сердечно-сосудистой системы, снижения уровня холестерина, риска остеопороза и болевого порога. Он подобен обезболивающему анальгетику!

Это средство отличного эмоционального и физического расслабления после интенсивно проведённого трудового дня, возможность получить радостные мгновения и окунуться в счастливые минуты близости, прекрасное лекарство от напряжения и беспокойства – основных причин бессонницы (это лучшее, чем снотворное или алкоголь!).

Используйте положительное влияние секса на внешность (особенно у женщин). Необыкновенный блеск глаз, некая аура, окружающая сексуально удачливого человека, притягивает к нему (к ней) внимание окружающих. Ощущение «Я любима!» делает женщину неотразимой в глазах других мужчин. Ощущение «Я могу!» делает мужчину желанным для других женщин.