Я и Софи Лорен Верховский Вячеслав
Раздражение вскипало, как волна…
Есть люди, что отказывают всем и вроде под существенным предлогом: «Я вас об этом не уполномочивал просить!»
К сожаленью, я был не таким.
Что меня просили? Несусветное!
Одна дама (здесь солировали дамы) очень робко попросила:
– Привези мне…
– Что?
– А я уже не помню…
Ну, понятно, ей под девяносто.
Я резонно:
– А откуда помнить мне?
Тут старушка поднатужилась и вспомнила:
– Привези мне хумус… Нет, хамсин… Или нет… Во, вспомнила, хамас! Говорят, к обеду очень вкусно.
Уболтала!
Я старушку обнадежил:
– Под прикрытием хамсина привезу я вам ХАМАС. И вам, поверьте, будет не до хумуса!
Она растрогалась:
– Говорили, ты плохой, а ты хороший!
Это кто там говорил, что я плохой?!..
Еще одна, бравируя ученостью:
– Привези мне ветку Палестины!
А это ж ветка финиковой пальмы. Как взобраться? Как спуститься? Думать надо!
Казалось, все. А нет, не все! Еще звонок:
– Привези мне…
И затихла. Мол, привези, сама не знаю что.
– Господи, ну что уже?!
Я так рявкнул, что она уже назад:
– Ничего! – но тут же уточнила: – Ничего существенного, что ты?! Привези мне что-нибудь святое…
Я скрежетал зубами не напрасно.
Это что оттуда привезти. А что туда?!
Я от поручений изнывал: два чемодана поручений и авоська!
Я вид имел достаточно затравленный, но видно, не совсем еще прибитый. Потому что в аэропорту, на регистрации…
Я думал: все напасти позади. Я уже прошел сквозь эту рамочку, чтоб не звенело. Вроде не звенело. Вдруг истошный крик. Похолодел. Я похолодел – и не ошибся!
– Рыбонька, я здесь!
Кричали мне!
Какая-то старуха заполошная, появившаяся в зале ожидания, мне отчаянно махала подойти.
Я приблизился к ней, будто под гипнозом.
– Умоляю, вы у нас Верховский?!
– Я у вас…
– Передайте! Вот коробочка! В Израиль! Можете не волноваться, вас там встретят! Но вот на всякий случай телефон…
Так меня подсечь, на самом взлете!
Я у нее из рук буквально выхватил. Чтобы поскорей ее не видеть.
Она все поняла и тут же сгинула.
Коробка показалась мне чугунной…
Забегая, вынужден признать: в аэропорту Бен-Гурион меня никто не встретил, с той коробкой. Ни одна собака! Впрочем, да…
Натасканная на наркотики собака равнодушно пробежала мимо всех. А у моих ног – притормозила. Едва не обрывая поводок, задышала, вылупив глаза. Я посторонился: обозналась? И вдруг очнулся: Господи, коробка!
Тут и спецслужба подлетела:
– Что у вас? Это ваши вещи?
– Да, мои.
– А это? Что у вас в коробке?
Я побледнел:
– Не знаю.
Я был прав.
Они переглянулись:
– Открывайте!
В коробке были россыпи конфет, и каждая завернута отдельно. Их еще зовут «Метеорит». Но, может, это только конспирация?
Я с тоской подумал: вот и все, вот и будет мне сейчас Израиль.
Ночь. Они устало:
– Разворачивайте!
– Что?!
И они корректно:
– В общем, каждую!
Собака каждую лизала языком. Кивала головой – я заворачивал. Мы с натасканной работали дуэтом. Я разворачивал, увлекся, раскраснелся. Она лизала, я был на подхвате. Работа спорилась, спецслужба любовалась. Мне казалось, что собака мне подмигивала. Но может, от волненья померещилось.
К счастью, это были не наркотики.
Скорей, ей просто захотелось украинского…
Ох и накипело у меня! Ох бы я и высказал встречающим! Так, повторюсь, меня ж никто не встретил.
Впрочем, нет: меня встречали.
Жаль, не те…
У меня в Израиле есть родственники. Я насчитал их на бумажке сорок два. Израиль ими нашпигован, как взрывчаткой. И если где рванет и сдетонирует…
Машковские, Пашковские, Рашковские…
О том, что скоро окажусь в Святой Земле, я никому из них не доложил. Мне и без них живется очень сложно.
Кто же их оповестил?! Ну не Моссад же!
Кто-то ляпнул.
И они приперлись полным сбором. В аэропорт Бен-Гурион, встречать меня.
Поначалу я их даже не заметил. А потом поднял глаза – и обомлел…
Я сразу вспомнил, как однажды русский классик и тоже, между прочим, не узбек, в мемуары внес, как сокровенное: «Каждый пятый еврей – идиот. Собственно, я и сам не совсем здоровый».
И у нас в роду такой один! Конечно, не один, а… Классик прав. Но я остановлюсь на этом Моте.
И вот когда я появился, где встречают, с чемоданом, с этими конфетами… Я ж плохо вижу, но Мотя сразу бросился в глаза: он с трех шагов меня разглядывал в бинокль. Он с биноклем никогда не расставался. Ну и с расстегнутой ширинкой, соответственно. Пускал слюну, был в форме, как всегда…
Короче, я увидел эту стену. Непробиваемую стену моих родственников.
А они друг друга стоят, это факт: между собой не дружат, не общаются. Машковские, Пашковские, Рашковские…
Их сплотил, скорее, мой прилет.
Когда я их увидел, чуть не кончился! Плечом к плечу они стояли монолитом, о который мне оставалось только биться головой. Высекая искры неизбежности.
А они… Моя родня, едва меня завидев, не стесняясь и ни в чем себя не ограничивая, за меня буквально стала драться: у кого из них я буду жить. Каждый стал тянуть меня к себе. Чтоб показать, что я иду к нему, а остальные могут отдыхать. Они явились – только чтоб подраться! Назревал тупик бесповоротный…
Они меня бы точно разорвали. Но вмешался Мотя, как безумец. Он тихой сапой пододвинулся ко мне и со всей дури… Но ему, наверно, можно. Он дернул меня за руку и крикнул:
– Так не доставайся ж никому!
И я померк.
Больше вариантов не нашлось: я достался тетке-травматологу, собственно, к которой я и ехал.
В течение недели я вызванивал. Чтоб забрали те чугунные конфеты. Нет, поначалу телефон вообще молчал. Потом проснулся.
Но за передачей не спешили.
Я уже молил:
– Придите, заберите наконец! Право, не везти же мне обратно?
– Да-да, конечно!
Но опять не торопились.
Я увещевал, я заклинал:
– Да сколько можно?!
Оказалось, можно.
Про собаку я, естественно, молчал.
Наконец свершилось! Соизволили!
Они расшаркались и вскрыли те конфеты:
– Угощайтесь!
Я отшатнулся:
– Нет, благодарю!
– Да не стесняйтесь, вы же заслужили!
Чего мне стоило, что я не заслужил!..
Но, главное – избавиться. Избавился!
Клянусь! В моей жизни этот день казался лучшим. Но надо же, какое совпадение, он же оказался самым худшим: в благодарность за чугунные конфеты они в Донецк мне передали… Не поверите! Велосипедик. Детский? Ага, детский. Тяжелей, чем те конфеты, раза в три!!!
Я мог бы отказаться, это запросто, но я же безотказный, черт возьми!
Я забился в судорогах. Поздно!
Казалось, уже можно рассказать про сам Израиль. А не буду!
О нем писали все кому не лень: «Ах, Кедронская долина! Ах, сад Ротшильда! Иерусалим, Кейсария, Эйлат…»
Статьи, тома, шкафы библиотек…
Но о том, как я летел обратно, кто напишет? Свидетели, ау! Как я летел обратно, из Израиля…
И вот тут-то я незаменим!
Итак, опять аэропорт Бен-Гурион…
Что может приключиться с багажом? Да что угодно. Иногда багаж действительно теряется. Когда находится, теряются владельцы. Так он годами мечется по миру, перелетая из страны в страну. И бывает, возвращается к своим хозяевам в их старости, причем такой глубокой, когда те о вещах давно забыли, не говоря о собственной фамилии…
Форс-мажор случился и со мной.
Занял очередь, стою на регистрацию. Подгребает внутренняя служба безопасности. И в высшей степени корректно:
– Это ваш багаж? Отлично. А в коробке?
– Там велосипедик, трехколесный.
Ну, вы помните, как благодарность за конфеты…
– А, к слову, это ваш велосипедик? – они въедливые.
Я чистосердечно:
– Нет, не мой! Я уже взрослый…
Шутить?! Они переглянулись:
– Как не ваш?!
– А так. Это просто передача, для Донецка!
– Кто передачу передал? – такие цепкие.
Пожал плечами:
– Как-то не спросил.
Это был провал неимоверный! Перевозить чужие вещи здесь нельзя: Израиль опасается терактов. И багажи здесь проверяют очень тщательно. Велосипедик попросили тут же вскрыть. Разобрали на мельчайшие детали, раскрутили до шурупчика, до винтика. Но ничего такого не нашли. И, пожелав счастливого полета, все детали ссыпали назад:
– Дома на досуге соберете!
Не успел я ахнуть, как исчезли.
Я уже предчувствовал скандал: в Донецке ожидали не «Конструктор»…
Все, наш аэропорт. Встречает дама:
– Вы Верховский? Очень хорошо! Ну, привезли вы наш велосипедик?
Я всучил. Не глядя, произнес:
– Соберете из деталей, будет ваш!
И попятился.
Она остолбенела…
Я думал: все. Все только начиналось!
Который день она меня изводит, эта дама:
– Где колесико?! – звонит по телефону. – Не хватает одного колесика, ответьте!
Я креплюсь, старательно молчу.
Но теперь она повадилась и ночью:
– Где колесико, ответьте, наконец?! (Будь оно неладно вместе с ней!) Верховский, вы кусок антисемита!..
И хотя я рассчитался с ней по полной – нервным срывом, до рассвета я уже не сплю. А вспоминаю: до чего ж мне было хорошо в Святой Земле. И не просто хорошо, а замечательно!
И прихожу к ошеломляющему выводу: велосипед – расплата за Израиль!..
Если ночью я иду одна…
У жука должна быть гордость.
Обязательно!
Слону довольно и великодушия…
– Нет пророка в своем отечестве, – вздыхал государь, – верно?
И пророки дружно отвечали:
– Что вы, батюшка, откуда здесь пророки?!
Его осудили за взятки. Он брал маленькие взятки, и ему не хватило на судей…
Когда пишут «точный вес» или «живой звук» – ищи подвох.
Сколько нянек было у циклопа?
Москва. По Новодевичьему с лопатами идут кладбищенские рабочие, и до меня долетает обрывок их беседы (о ком речь – непонятно):
– Во дает! Его перезахоронили прошлым летом, но на новом месте он почему-то снова не прижился…
У кого есть жажда жизни, тот не испил свои мучения до дна.
Такое впечатление, что я эту газету не читаю, а в нее подглядываю.
– Дайте мне сухариков… А почему такие черствые?! Директора!!!..
Когда моя порядочность притупляет чужую бдительность, я становлюсь самим собой…
– Ты почему такой печальный?
– Я не печальный, – он заметил, – а завистливый…
Если ночью я иду одна, то, не скрою, мне бывает страшно, а иду один – так пусть лучше отойдут, на всякий случай!..
Жил в деревне. Занимался плаваньем, подводным: тонул четыре раза, выплывал…
Шприц – и нищий!
А китайцы молодцы! Когда от их мыла остается обмылок, они притрагиваются им к новому кусочку. И все – и он к употреблению готов. А обмылок выбрасывают. Вот что такое преемственность поколений!
– Нет, что ни говори, а порядок все же лучше! Так, в нашей стране все было разложено по полочкам!
– Да, конечно! Зубы на полку, фильмы на полку…
Дам взятку в хорошие руки.
Закон о мытье рук принят во втором чтении в семье Пети Рубашкина.
Мама:
– Петя, вымой руки!
– Зачем?!
Папа:
– Не переспрашивай, если мама сказала – это закон!
А по ночам у светофоров нервный тик…
На улице застенчиво темнело…
Воровато оглядываясь, наступал рассвет…
Она стреляла глазками, стреляла… Пока с годами не закончилась обойма…
В наших отношениях стояла арктическая зима. От Натальи веяло таким холодом! Вдруг она мне улыбнулась и заплакала. Я:
– Что, что с тобой, Наташа?! Отвечай!
– Тает лед, бегут ручьи… – она сказала.
Я на все смотрю чужими глазами. Хорошо ли, плохо, – я не знаю. Главное, свои не устают…
В поисках своей половинки мне всегда хватает четвертинки.
Мы с ней спали не только на разных кроватях, но на разных кроватях валетом.
Эта мебель из ореха плодоносит до сих пор…
Я не умру. Невежливо быть мертвым!
С тобой прощаются – а ты не отвечаешь!
В дороге одна старушка проводницу ну просто заболтала, и тогда – о!
– Женщина, тихо! Двадцать минут – санитарная зона!
Мэр Александр Петрович Погорелов: «Мы должны защищать интересы национальных секс-меньшинств!» Журналисты уточнили: «Вы о ком?» Мэр пояснил: «А главное не в этом!»
Сижу в гостях. Где-то в полночь я смутился: а не засиделся ли? А не притомил ли я хозяев? И, конечно, тут же уточнил:
– Мне не пора?
– Ой, что ты есть – что тебя нет. Сиди!
И я остался.
Говорят, умрём. Ну что ж, бывает. Говорят, что вечный сон. Пусть будет так. Но при условии. Если это настоящий сон. А если вдруг бессонница – и вечная?!
Когда я возвращался домой, то увидел, что из моей квартиры воры выносят телевизор. Чтоб не смущать воров, я сделал вид, что не заметил…