Второй после Бога Ауст Курт

Глава 25

Я зевнул и потянулся, потом спустился на берег и сполоснул лицо, мне было зябко от холодного ветра, дующего с пролива. Рыбацкая шхуна подошла к берегу, и я помог вытащить лодку на берег. На ближайшем причале быстро соорудили что-то вроде трактира из того, что попалось под руку. Большие ящики служили столами, поменьше – стульями, натянутый парус защищал от капризов богов погоды, которые именно в ту минуту послали на землю шквал с дождем. Подняв воротник до ушей, я бросился в укрытие. Пара ящиков на краю причала были свободны, я стряхнул сюртук и сел так, чтобы между спящим на груде мешков нищим мальчишкой и составленных горой бочек мне был виден наш постоялый двор.

Нунций заявил, что этот день он также хочет провести в одиночестве и не желает меня видеть до ужина, который я должен буду принести ему в комнату. Так что все было в порядке. В моем распоряжении был целый день. Но вместе с тем мне было любопытно, какие планы у нунция, – собирается ли он провести весь день только в молитвах и размышлениях. Щепка была на месте, когда я встал утром, так что ночью он никуда не выходил.

Полногрудая женщина небрежно поставила передо мной две кружки пива и исчезла, не сказав ни слова. Я растерялся.

– Не волнуйся, одна кружка для меня, – сказал Томас и сел напротив меня. На нем по-прежнему была короткая куртка окулиста и соответствующий саквояж в руке, он жадно припал к кружке, а потом вытер пену с губ. Пиво было хорошее, темное и крепкое. Оно приятно взбодрило меня.

С напряженным вниманием я смотрел на Томаса. Он поставил кружку, рыгнул и ответил на мой взгляд.

– На что уставился?

– Ты мне ничего не расскажешь?

Томас прищурился:

– А что я должен тебе рассказать?

– То, что не захотел рассказать мне у Сигварта: почему ты вдруг без предупреждения появился на нашем судне в одежде крестьянина, и почему ты вдруг занялся исцелением глаз и грыжесечением, и, вообще, почему я вчера не мог найти тебя в городе, хотя мы договорились тут встретиться.

– Меня задержали, и в городе меня не было… Кажется, то место называется Мелсомвикен? Шхуна везла бревна. – Он махнул рукой, чтобы нам принесли еще пива.

– Ну и что?..

Появилось пиво и надолго завладело его вниманием.

– Ты, по-моему, говорил… – хмыкнул он наконец и с наслаждением снова нырнул в кружку.

– Хватит, Томас! – вздохнул я. – Ты в Норвегии. Не дури голову ни себе, ни мне. Что ты тут делаешь? Ты должен сейчас быть дома с Ингеборг и девочками.

Томас стер с лица улыбку, отставил кружку и наклонился над ящиком. Он махнул мне, чтобы я склонился к нему, и понизил голос. За соседний столик сели несколько подмастерьев, они шумно чокались и во всеуслышание рассказывали друг другу непристойные истории, так что у нас не было необходимости шептаться. Я подставил ухо почти к губам Томаса и через его плечо следил за домом в усадьбе парусника.

– Ты знаешь, я сейчас работаю над новым Дворцовым законом, который с будущего года войдет в силу в Норвегии, и король приедет сюда, чтобы его освятить.

Я кивнул.

– Его Величество не без оснований полагает, что в Норвегии среди чиновников процветают мошенничество и мздоимство, что таможенники смотрят сквозь пальцы на груз, который следует обложить пошлиной, получая за это мзду. Похоже, это усилилось после того, как казначейство два года назад запретило здесь перевозки в открытом море. Вчера я получил сообщение о том, что собираются отправить груз бревен, и заставил таможенника, который сопротивлялся как мог, поехать со мной в тайную гавань торговцев, находившуюся в заливе, окруженном густым лесом. Видел бы ты, какие кислые рожи встретили нас, когда мы там появились, и таможенник предъявил документы, наложил штраф и взыскания на шкипера и на крестьян, которые торговали этими бревнами. – Томас хохотнул и снова глотнул пива.

– Но ведь им нужен какой-нибудь дополнительный доход. На берегу хорошо не заработать, – возразил я.

Томас раздраженно сморщился.

– Всюду нужно знать меру. Амтманн[11] Мандал ведет себя так, будто он управляет собственным королевством, вот я и хотел напомнить ему, кто на самом деле король, в том числе и здесь. Похоже, что Мандал и таможенник действуют сообща, обкрадывая и графа и казну. Я знаю, что подобные вещи происходят повсеместно, но нужно знать меру. – Он огляделся и повел рукой. – А что происходит в этом городе, находящемся в центре графства Ярлсберг? Местные торговцы получили привилегии на торговлю бревнами и древесиной, на что они будут жить, если графские крестьяне станут делать что им заблагорассудится?

Я не нашелся что ответить.

– А чем ты занимался в Христиании?

– Тем же самым, – ответил он. – Вынюхивал и выглядывал, чтобы определить размер мздоимства и казнокрадства, выявить способ и средства, коими обманывают короля. Дворцовый закон должен это остановить.

Он вынул из кармана знакомый лоскут кожи и положил его передо мной.

– Я это изучил и… – он безнадежно махнул рукой, – и я этого не понимаю. По-моему, в буквах нет никакой системы, а потому я не нашел никакого разумного объяснения тому, что здесь написано.

– Может, это криптограмма или зашифрованное письмо? – спросил я.

– Не понимаю тебя.

– Это какая-то тайнопись. У Сигварта ты гадал, зашифровано это послание или это тайное письмо, криптограмма, и если “крипто” означает скрытый…

– Ах, вот оно что! – Томас усмехнулся. – Вообще все очень просто: существует два типа шифровки. По-гречески они называются соответственно “steganografi” и “kryptografi”. “Grafi” – означает “писать”, это тебе известно. Все дело в том, что оба слова, и “steganos” и “kryfos”, означают “тайный, скрытый”.

Он поднял кожаный лоскут и показал на дырочки от шнура.

– Этот шифр был скрыт от глаз, помнишь, кожа была сложена и зашита так, чтобы никто не видел, что там что-то написано. Вот это и означает слово “steganos”. То есть нечто, скрытое от глаз, спрятанное так, что мы его вообще не видим.

Он показал на буквы.

– Сейчас они стали нам видны, но смысл написанного скрыт, мы видим буквы, но не понимаем того, что ими написано. А это уже криптограмма, понимаешь?

Наверное, такое раннее утро не располагало к урокам греческого языка. Томас взглянул на меня, нахмурился и принялся снова объяснять:

– Ладно… позволь привести тебе пример “скрытого” письма, то есть не криптограммы. – Он допил пиво и махнул, чтобы ему принесли еще. – Дай-ка подумать… ага, вот, старик Геродот рассказывает красивую историю о Гистиаиосе, который хотел склонить известного Аристагора из Милета поднять восстание против персидского царя. Гистиаиос написал этому Аристагору длинное послание о том, как он должен действовать, но сие руководство, естественно, должно было быть тайным, чтобы люди персидского царя не нашли его у гонца. В те времена люди не так торопились, как теперь, поэтому Гистиаиос обрил гонцу голову, написал на его коже свое руководство и подождал, чтобы волосы гонца немного отросли. После этого гонец отправился в Милет. Хотя в дороге его остановили и обыскали персидские солдаты, они не нашли ничего необычного. Но когда гонец прибыл к Аристагору, он попросил, чтобы ему снова обрили голову и таким образом смогли прочитать руководство.

Полногрудая мадам принесла нам еще пива и перед уходом бросила огорченный взгляд на мою кружку, которая оставалась почти полной. Томас выпил, облизнул языком губы и продолжал:

– Руководство было скрыто, очень хорошо скрыто. Его не нашли. Но если бы нашли и прочитали, планы того, кто его послал и кому оно было адресовано, были бы раскрыты.

Он с раздражением посмотрел на соседний столик, там громко смеялись и шумели над какой-то историей.

– Поэтому, – сказал он и наклонился ко мне, – люди начали изобретать то, что называется криптограммой или тайнописью, то есть шифрами, которые враг может обнаружить, он даже может понять, что это шифр, но который придуман столь изощренно, что сообщение все равно останется непонятным. – Томас развел руками. – Привести тебе пример?

Это была игра на публику, он горел желанием рассказывать дальше.

– Так вот. – Томас огляделся, словно надеялся, что сидящие по соседству горлопаны заинтересуются его рассказом и тоже захотят послушать. Но ему пришлось довольствоваться только моей особой. – Так вот. В тысяча пятьсот восемьдесят шестом году шотландская королева-католичка Мария Стюарт предстала перед судом в Англии, обвиненная в намерении убить свою кузину, английскую королеву-протестантку Елизавету Первую, и захватить престол.

Мария Стюарт, которая содержалась в одном поместье в Стаффордшире, действительно посылала из своего заточения письма людям, которых считали заговорщиками. Эти письма пересылались в полой затычке, которой закупоривали бочку с пивом, еженедельно доставляемом в поместье. Таким образом, письма были хорошо спрятаны от глаз тюремщиков. Мало того, они же были написаны тайнописью и оказались совершенно непонятными, когда их тайник в затычке был обнаружен. А его все-таки обнаружили.

Тайнопись, которой пользовалась Мария Стюарт в своих письмах, представляла собой знаки, изображенные буквами алфавита, и один знак обозначал целое слово или предложение. Например, крест мог означать “не”, а кольцо с точкой – “в другой день”.

Разоблачение переписки было само по себе трагично для шотландской королевы. Но было бы еще хуже, если бы шифр удалось разгадать и письма бы прочитали. Ибо то, что в них было написано, без сомнения, вело прямо на эшафот. Мария Стюарт и в самом деле вынашивала планы по свержению с престола королевы Елизаветы, дабы самой занять ее место.

Поэтому исход суда зависел от того, достаточно ли сложен шифр и смогут ли его разгадать. А можно сказать и так: достаточно ли опытным будет знаток шифров, чтобы понять систему, по которой шифр построен. И как ты догадываешься, он оказался достаточно опытным. Ибо нам известно, что королева Мария Стюарт лишилась головы.

– Но… нет, как же это оказалось возможным? – запротестовал я. – Если для того, чтобы передать содержание, – может быть, всего пятьдесят разных слов и выражений, – использовались разные знаки, по-моему, совершенно невозможно разгадать, что они означают.

– Да, отчасти ты прав. Но здесь речь идет не об угадывании. Напротив. Когда возникает необходимость разгадать шифр, речь идет о кропотливой работе. И эта работа, как и всякая научная работа, имеет свою логику, свои четкие правила, если тебе угодно.

Прежде всего, определяется частота повторения каждого знака и составляется список таких повторений. Потом подобные списки сравнивают с буквами алфавита и пытаются понять, какую букву представляет собой тот или иной знак. Например, “е” наиболее часто используемая буква в английском языке, и потому мы пытаемся поставить ее вместо определенного значка шифра. Следующая, чаще других употребляемая буква, – “а”, ее мы ставим вместо знака, который по частоте употребления стоит на втором месте, ну и так далее. Так мы продвигаемся вперед. На это уходят недели, месяцы, не меньше, если, как в случае с Марией Стюарт, один знак мог обозначать и слово, и целое предложение. Медленно, кропотливо, пробуя и ошибаясь, человек, который разгадывает шифр, начинает улавливать смысл в этой сумасшедшей бессмыслице. Возникают слова и фразы. Только к концу работы можно разрешить себе то, что ты считаешь невозможным, потому что тогда действительно можно угадать зашифрованное слово или знак, уже исходя из общего смысла. Но, вообще, чтение шифров – это математика и наука высшего уровня, самого высшего.

“Он говорит почти как пастор”, – подумал я и взял кожаный лоскут, который лежал между нами.

– Но здесь речь идет не о незнакомых знаках, а о самых обычных буквах. Какой же это шифр?

– А незнакомые знаки и не нужны. Шифр, например, может быть построен на том, что буквы в алфавите получают другое значение, – сказал Томас. – Например, “к” означает “а”, “и” означает “б”, “м” означает “с” и так далее. Чтобы сделать его более непонятным для того, кто попытается его разгадать, можно добавлять знак, означающий, что следующая буква удвоена, например, ставить точку под или над буквой. Возможностей множество. Отправитель и получатель должны договориться о шифре. У них у каждого должен быть ключ к шиф ру, чтобы они могли написать или прочитать послание. Они пользуются им и когда пишут, и когда читают. – Томас сунул кожаный лоскут в карман.

– Ты думаешь, что в этом случае одни буквы заменяли другие?

– Нет, не думаю, – коротко ответил он, словно эта тема вдруг перестала его интересовать. Но меня-то она заинтересовала.

– Ты сказал, что не знаешь, тайнопись это или криптограмма. Разве по буквам не видно, что это криптограмма? – Я был горд, что понял его настолько, что в состоянии даже задавать вопросы.

Томас сердито глянул на меня из-за края кружки.

– Это может быть заблуждение, кто-то случайно написал случайные буквы, и они оказались похожи на шифр. Сам шифр может быть спрятан на этой коже в другом месте, может быть написан невидимыми чернилами… или что-то в этом роде. – Кружка опустела, и Томас постучал по деревянному ящику, ища глазами полногрудую. Она помахала ему рукой.

– Ты сам этому веришь?

Он сердито смотрел в пустую кружку.

– Нет! – буркнул он, и я понял, что этот шифр задел его за живое.

– Но это точно шифр? Ты в этом уверен?

– Конечно, шифр, – горячо прошипел он. – Все дело в том, что я не могу понять, на чем он основан. – Он попытался взять себя в руки, помолчал, снова достал кожу и сердито уставился на нее. – Нам надо продолжать работу над этим шифром, чтобы его разгадать. Я знаю, на это может уйти много времени, но, если это имеет отношение к убийству, времени у нас в обрез. Это-то меня и бесит. – Он нащупал пуговицу и задумчиво потер ее пальцами.

Какой-то галеон с прямым парусом приближался к пристани, став против ветра, он тихо скользнул боком к причалу, едва заметно ударившись об него. Ловкий капитан, подумал я. Полногрудая трактирщица принесла еще пива. Видно, сегодня Томаса мучила нешуточная жажда.

Томас снова обратился ко мне:

– Мы должны еще раз со всех точек зрения рассмотреть этот кусок кожи и убийство, они, несомненно, связаны друг с другом. Со всех точек зрения, да… – С отсутствующим видом он намотал полоску кожи на палец, почесал бороду этим “зашифрованным” пальцем и взглянул на меня. – Он держал эту кожу в руке? Я имею в виду Юстесена.

– Да, в левой руке.

– А в правой у него ничего не было?

– Нет.

Томас вздохнул:

– Не понимаю, зачем умирающему человеку понадобилось держать в руке кусок кожи с непонятным шифром. Как думаешь, он получил ее в этот же вечер?

– Ты имеешь в виду, что он получил ее от убийцы?

– Нет, не от убийцы. Зачем бы убийца стал передавать Юстесену какое-то зашифрованное сообщение, чтобы потом убить его до того, как этот несчастный его прочитал. Нет, это нелогично. – Томас схватил кружку и задумчиво буркнул, как будто даже не обращаясь ко мне: – А что еще было в том доме, что?.. – Он вдруг замолчал, по выражению лица казалось, будто он к чему-то прислушивается, вот оно сменилось выражением недоверия, он отшвырнул кружку и схватил соседа, толстого портного, за воротник. – Что ты сказал?! – проревел он в лицо перепуганному портному. – Что ты только что сказал?!

– Я только… только сказал… профессорская хватка… и все, больше ничего, – заикаясь, проговорил портной.

Его сотоварищи громко выражали свое недовольство поведением Томаса, и какой-то дюжий дубина, оказалось, что это бондарь, уже вскочил, чтобы помочь товарищу. Томас толкнул его свободной рукой, и он, упав навзничь, скрылся за ногами своих собутыльников. Томас приподнял портного до уровня своих глаз.

– Давай, расскажи еще раз про профессорскую хватку!

– Да… да, сейчас, – нервно кивнул портной и покосился на своих дружков – они больше не выражали желания прийти ему на помощь. И я их понимал. Томас, и вообще-то человек крупный и высокий, в негодовании становился огромен и пылал таким гневом, что у многих возникало желание сбежать, поджав хвост.

– Так вот… это было так: “Доброта лучше кнута, – сказал профессор Буберг, – можно скакать на своей жене, как на лошади, даже не взмахнув кнутом”. – Портной судорожно глотнул воздух и осторожно добавил: – Хе-хе!

Томас отпустил его загривок, и портной с глухим стуком плюхнулся на ящик. В это время бондарь наконец поднялся на ноги, пошел на Томаса и взвыл от боли, когда Томас ногой двинул ящик ему в колено. Прыгая на одной ноге, бондарь скрылся на пристани.

– Где ты слышал эту историю? – спросил Томас портного с деланным спокойствием и сел. Я видел, что у него покраснели ноздри – верный признак того, что раздражать его дальше было опасно.

– От… от какого-то фрахтовщика из Фредрикстада. – Портной явно нервничал. – Я знаю много поговорок, – сказал он и услужливо посмотрел на Томаса. – Может, господин хочет послушать? Они неплохие.

– Неплохие, говоришь?.. – Голос у Томаса был подозрительно тихий, и я думал только о том, как помешать взрыву.

– Да, всегда можно узнать что-нибудь новенькое. – Мужики за столом закивали и заулыбались. – Бывают очень даже забавные.

– Забавные, – повторил Томас и сунул руку в карман. Глядя на ремесленников, он бросил на стол две кости, потом полез в другой карман и рядом с ними положил один риксдалер. – Я знаю этого профессора Буберга, – сказал он.

Люди вокруг недоверчиво зашумели.

– Так что же, выходит, он существует на самом деле? – спросил один.

– Конечно, существует. Хороший человек. Даже очень хороший, а эти истории… они только порочат его доброе имя. – Томас взял кости, подбросил их, и они рассыпались по столу, подкатившись к кружке. – Итак, бросаем кости. Если выиграете вы, риксдалер – ваш. Если проиграете, не будете сами и не позволите другим порочить имя профессора. – Он оглядел присутствующих. – Договорились?

– Два риксдалера, – осклабился оловянщик, – их будет легче разделить на пять человек.

Томас осклабился в ответ и положил на стол еще один риксдалер:

– Тебе бы поучиться счету у профессора Буберга, если ты думаешь, что сто девяносто два шиллинга легче разделить на пять, чем девяносто шесть. Но все в порядке, ставлю два риксдалера. Я начинаю.

Я даже рассердился, увидев, что Томас взял фальшивые кости, которые отобрал у Расмуса Крестьянина, когда мы были в Ютландии несколько лет назад. “Нечего и гадать, кто выиграет в эти кости”, – подумал я и улыбнулся.

С этими костями Томас мог выиграть у любого, стоило правильно направить ртуть, которая была в этих костях.

В эту минуту я заметил знакомую фигуру – нунций вышел из постоялого двора и запер за собой дверь.

– Мне надо идти, – шепнул я Томасу, не уверенный, что он слышит меня. Он как раз договаривался с ремесленниками о правилах игры.

Нунций постоял с минуту, глядя по сторонам. Я спрятался за бочками и ждал, он завернул за угол дома и пошел по Грязному переулку. Дождь перестал, но по улице еще бежал небольшой ручей, и потому надо было следить, чтобы не попасть в лужу. В некоторых местах в качестве мостков были положены расщепленные вдоль бревна, так что через самую сильную грязь можно было пройти, не погрузившись в нее по щиколотку.

Следить за нунцием было легко, ибо он шел не оборачиваясь. Он свернул налево и пошел по Ланггатен, мимо ратуши, а потом – направо через базарную площадь. На плече у него болталась его обычная сумка, он задержался на базаре, чтобы купить яблок, помедлил в нерешительности, а потом протянул монету смешливой торговке, и она, в свою очередь, отсчитала ему сдачи горсть мелочи. После этого он, грызя яблоко, пошел вдоль церковной ограды; подняв голову, он осмотрел высокую церковь Святой Марии, задержался у лавки, где долго рассматривал продающиеся там ножи и ножны к ним. Пьяный юнга наткнулся на него и плашмя растянулся в грязи и конском навозе, нунций помог ему подняться, что-то сказал и пошел дальше, обходя лужи, коровьи лепешки и грязных лошадей. Он старался держаться подальше от телег и тачек, которые грохотали по улице, разбрызгивая тучи брызг, и от мясника, который как раз в это время свежевал барсука.

У Эврегатен нунций остановился перед господином, стоявшим в дверях дома, и, судя по всему, о чем-то спросил. Господин выслушал его, махнул рукой, показав на дорогу, ведущую к берегу, и что-то ответил. Я прятался за толстой кухаркой, которая торговалась из-за хромой курицы, и не спускал глаз с нунция. Звонкий смех на площади заставил меня в изумлении уставиться на людскую толпу. Смех показался мне знакомым. Я смотрел на торговцев, ища глазами фрейлейн Сару и ее смеющееся личико. Но если смех несомненно принадлежал ей, то ее самое я не видел.

В задумчивости я все-таки не спускал глаз с рыбной лавки. Мне показалось или кто-то действительно шмыгнул за лавку, как только я оглянулся? Пойти и посмотреть, кто там прячется, мне помешал нунций, который пошел дальше. Пришлось бежать следом за ним, чтобы не потерять его из виду. Но подозрение, что за мной кто-то следит, продолжало меня грызть, я даже оглянулся, но ничего особенного не заметил. Если кто-то и следил за мной, как я за нунцием, то он так хорошо прятался от меня, что я в конце концов успокоился и решил, что все это мне только почудилось.

Нунций спустился по Эврегатен к Ланггатен, свернул на север и остановился у усадьбы какого-то торговца, состоящей из двух бревенчатых домов. Там он остановил проходившего мимо бродягу, огляделся по сторонам, быстро вытащил из сумки что-то белое и сунул ему. Что это было? Письмо? Кажется, он положил ему в руку монету и подтолкнул к усадьбе торговца? Сам же быстро пошел дальше не останавливаясь, пересек площадь возле церкви Святого Лавранса, свернул к морю, постепенно шаг его замедлился – важному господину не подобало спешить. Он спокойно шел через доки между снующими плотниками и орущими строителями, занятыми на постройке трехмачтового судна, рядом на стапелях стоял в ожидании починки голландский паром. Я в нерешительности и в последний раз посмотрел на нунция и помчался обратно к усадьбе торговца; там я схватил первого же попавшегося мальчишку-работника и спросил, кому принадлежит эта усадьба.

Парень сбросил на землю мешок с мукой и почесал голову.

– А кому она может принадлежать, как не торговцу Туфту? – ответил он, не спуская с меня любопытных глаз. – Только его здесь сейчас нет, он в Стокке. Скоро вернется.

– Торговец Тругельс Гулликсен Туфт? – спросил я срывающимся голосом.

– Ну да. – Парень был удивлен.

Я повернулся и, ничего не сказав, снова пошел к морю.

Глава 26

Когда я опять увидел нунция, он шел по направлению к Нордбюен. Спокойно шагал, заложив руки за спину, и смотрел на Дворцовую гору. Я незаметно следовал за ним, видел, как он купил пиво у какой-то шинкарки, сел на лавку и с наслаждением его выпил, а потом затрусил дальше и, дойдя до Смёргорден, вдруг обернулся.

Неожиданно я оказался в трудном положении – на пустой дороге скрыться мне было негде. Я прошмыгнул в какой-то двор и, к изумлению маленького мальчика, сунувшего палец в рот, спрятался за висевшим там бельем. К счастью, нунций повернул обратно в город, не бросив даже взгляда в мою сторону.

Когда мы миновали усадьбу Мадсегорден, я один раз оглянулся, чтобы посмотреть, не идет ли кто-нибудь за мной… или за нами. В то же мгновение высокая фигура нырнула в ворота усадьбы. От удивления я открыл рот и долго смотрел в ту сторону. Если я не ошибся, в ворота свернул человек с лошадиным лицом, тот самый, кого я видел разговаривающим с комендантом Штормом во Фредрикстаде. В растерянности я глядел по сторонам, переводя взгляд с нунция, который вскоре скрылся по направлению к Ланггатан, на усадьбу Мадсегорден, безусловно, самую большую и красивую во всем городе. Следует ли мне разузнать, что этому человеку от меня надо? Он ли следил за мной во время моей прогулки по городу?

Нунций скрылся за телегой, и я поспешил за ним – как бы там ни было, а я отвечал за его безопасность.

Ни разу не остановившись, не поговорив ни с одной живой душой, он снова прошел через площадь, спустился по Киркегатен к пристани и берегом направился к постоялому двору парусника, но неожиданно чей-то окрик заставил его остановиться. На деревянном ящике импровизированного трактира сидел Томас, махал ему рукой и что-то кричал. Нунций натянуто улыбнулся, потом подошел к нему и, помедлив, сел на свободный ящик. Ремесленники уже ушли, и после дождя там уже почти никого не осталось.

Я быстро пошел к Ланггатан и к Грязному переулку, а там спустился к фьорду – получилось, будто я появился на берегу с другой стороны. Я взбежал по лестнице на причал, подошел к ящикам, на которых они расположились, и поздоровался с ними обоими, сидевшими каждый со своей кружкой пива.

– Господин Хорттен, присоединяйтесь к нам! – с облегчением воскликнул нунций при виде меня.

Томас глянул на меня через плечо и усмехнулся:

– Безумец безумца всегда найдет.

Нунций растерялся, хотел что-то сказать, но тут раздалась барабанная дробь. Люди вокруг подняли головы и увидели идущего из города барабанщика. Рассыпав новую дробь, барабанщик поднялся на причал, убрал в футляр палочки, достал какую-то бумагу и громко прочитал вслух:

Всем высокоблагородным и знатным господам и горожанам.

Завтра, тридцатого октября года тысяча семьсот третьего от Рождества Христова, горожане созываются на встречу в ратушу. Прийти следует в половине одиннадцатого, будут слушаться и обсуждаться дела самой серьезной важности.

С глубочайшим уважением, бургомистр Педер Клаусен Нёрхолм.

Барабанщик проследовал дальше вдоль причалов, по пути он несколько раз барабанной дробью привлекал к себе внимание людей и повторял свое сообщение.

– Что это? – спросил нунций.

– Завтра состоится собрание в ратуше, – с готовностью объяснил Томас, окулист, по-немецки. – Горожанам должны сообщить об указах и рескриптах короля, а также, возможно, о распоряжениях наместника или губернатора.

Нунций равнодушно кивнул и глянул на Томаса, глаза его блеснули:

– Вы по-прежнему считаете, что все религии непоследовательны по своей сути?

Томасу понадобилось время, чтобы опомниться. Обычно он сам задавал такие неожиданные вопросы, и мне было приятно видеть его, пусть и недолгое, смущение.

– Э-э… да, то есть так считал мой старый учитель.

– Поскольку вы так хорошо это запомнили, у меня есть все основания полагать, что и вы тоже разделяете это мнение?

Томас улыбнулся своей глуповатой улыбкой.

– Да-а, не исключено, что так.

– И какую же непоследовательность вы находите в христианском учении? – Нунций с надменным видом откинулся на груду мешков, сложенных у него за спиной.

– Ну, как вам это лучше объяснить? – смущенно сказал Томас с таким видом, будто он напряженно о чем-то думает. – Явно, что уважаемый господин приехал к нам из другой страны, что он не норвежец, и потому я смею предположить, он не ждет, что мы должны следовать всему, что сказано в Священном Писании. – Он посмотрел на нунция, ожидая подтверждения своих слов.

– В Библии есть много указаний, как человеку следует прожить свою жизнь и как относиться к ближним своим, – сказал нунций.

Томас смущенно потянул себя за рукав и поднял глаза:

– Поскольку вы – чужеземец, вы не можете думать, что следует выполнять все, что требует Писание?

– То, что я чужеземец, – раздраженно фыркнул нунций, – вовсе не значит, что я отвергаю некоторые части Библии. Разумеется, все, сказанное в Писании, следует выполнять.

– Все?! – Томас сделал глупо-удивленное лицо.

– Да, безусловно. Это не та книга, из которой можно выбрать то, что тебе нравится, и отбросить остальное.

– И в это “все” вы включаете также и все Книги Моисеевы?

– Да, все без исключения! – повторил нунций, и щеки его слегка покраснели от возбуждения.

– И Пятую Книгу Моисееву тоже?

Нунций не соизволил ответить, по нему было видно, что он сейчас встанет и уйдет.

Томас наклонился вперед:

– Но там в четырнадцатой главе, стих двадцать первый, говорится: “Не ешьте никакой мертвечины; иноземцу, который случится в жилищах твоих, отдай ее, пусть ест ее, или продай ему”. – Так там написано, и если вы считаете, что мы должны следовать Библии, и в то же время находитесь в чужой стране…

– Естественно, что некоторые древние правила уже устарели, – прервал его нунций. – Новая церковь, какая она сейчас есть, основывает свое учение прежде всего на Новом Завете.

– Значит, в Новом Завете нет никаких противоречий?

– Абсолютно никаких. Тексты о Сыне Божием и Святой Матери Божией – это слова любви, и в них нет никаких противоречий.

– Значит, когда Евангелие от Марка говорит, что в своем родном городе Иисус исцелил несколько человек, а Евангелие от Матфея говорит, что Он в том же месте исцелил все болезни и всех немощных среди людей, в этом нет никакого противоречия? Или когда в одном месте говорится, что Он пробыл в Иерусалиме один год, а в другом, что Он пробыл там три года?

– Это несущественные мелочи. – Нунций раздраженно махнул рукой. – Что значат какие-то цифры по сравнению с тем, что человек всегда находится в руках Божиих – и в этой жизни, и в будущей? Или вы отрицаете будущую жизнь? Взгляните, во что лютеранская Церковь превратила обряд погребения. Я видел одни похороны в Копенгагене. Серая и долгая церемония, на которой пастор произнес скучные предостережения оставшимся в живых. А должен был бы проститься с покойником и выразить заботу о нем, прочитав молитву, и таким образом передать его в руки Божии.

Я сердито наблюдал за тем, как посланец Папы поносит мою Церковь и мою веру. Неужели он не понимает, что это его Церковь, заблудившись, ушла от Бога? Мой гнев выплеснулся через край:

– Лютер видел все украшения и фокусы, которыми Папы Римские заполнили религию, и он удалил их, чтобы вернуться к чистому христианству, к христианству без святых, реликвий и торговли у алтаря. Лютеранская Церковь – это не случайная мешанина, созданная алчными Папами и предписанными ритуалами. Она продуманна, в ней нет ничего случайного, когда дело касается церковного учения и ритуалов. – Я тяжело дышал, с бьющимся сердцем схватил свою кружку и ждал возражений нунция. Но заговорил вовсе не нунций.

– Увы, должен вас разочаровать, господин Петтер, – произнес Томас и насмешливо посмотрел на меня. – Но и в лютеранской Церкви не все так хорошо продумано, как вам кажется. И это доказывают первая и последняя молитва богослужения, которые читает звонарь. Они были задуманы как чтение и поучение для детей и подростков, чтобы со временем эти молитвы стали их тихим и личным разговором с Богом при входе и выходе из Дома Его, они и читаются от первого лица, что господин Петтер, разумеется, знает. Но, возможно, церковные служители оказались туповаты, и им трудно давалось учение или, может быть, сила привычки оказалась слишком велика, а память – слаба. Во всяком случае, прошло уже сто лет с тех пор, как епископ Брокманн временно ввел чтение этих молитв, а звонарь до сих пор читает их, причем читает для всех прихожан. И, думаю, он будет читать их еще двести и триста лет, если только Судный день раньше не остановит его.

Нунций слушал Томаса, сильно наморщив лоб, никакой радости по поводу этой неожиданной поддержки я в нем не заметил.

– Кто вы? – спросил он у Томаса. – Где получили такие знания? Ведь вы обычный торговец или?..

– Окулист и мастер по грыжесечению, – поспешил сказать Томас.

– В хорошее место вы привезли иностранного посланца! – Юнкер Стиг стоял за спиной у нунция, наморщив нос.

Не поднимая глаз, Томас показал ему на ящик, чтобы он сел. Нунций, который не заметил, как подошел юнкер, сбитый с толку, растерянно смотрел на руку Томаса. Он несколько раз моргнул и обратился ко мне:

– Папа! Как вы смеете так неуважительно говорить о Папе, наместнике Бога на земле! Словно король достойная ему замена! А чего стоит ваш король! Не моргнув глазом, он женится на своей любовнице на глазах у своей супруги королевы. И называет это “левой женитьбой”. – Нунций презрительно фыркнул. – А я называю это двоеженством и богохульством, чтобы не сказать хуже! Каждый второй житель был бы строго наказан за такое поведение, но король… он и пишет законы, и сам же их нарушает.

Юнкер Стиг сел, и его черные глаза впились в папского посланца. Однако он молчал. Томас – тоже.

Я не спускал с них глаз. Возразить нам было нечего. Хотя пренебрежение нунция относилось к нашему королю.

– В Писании есть много примеров, когда мужчины имели двух жен или даже больше, – сказал я и почувствовал, что ступил на зыбкую почву. – И наш король… по крайней мере, он лучше, чем царь Давид, который, чтобы заполучить Вирсавию, послал Урию на верную смерть!

Я замолчал и смотрел на воду. Я защитил своего короля, защитил так, как и надлежало королевскому слуге. Но нунций знал, что наступил нам на больную мозоль. И Томас тоже знал это. И юнкер Стиг.

А я понимал, что его защищает только мой язык. Но защищало ли его мое сердце?

Глава 27

– Два с половиной риксдалера плюс три марки на жратву, и ни шиллингом больше, – твердо сказал Томас. Один из гребцов хотел еще поторговаться, но второй, видимо, лучше разбирался в людях и понял, что Томаса не переубедишь. Он протянул руку, и они с Томасом обменялись рукопожатием, скрепившим их договор. Томас как раз прыгнул в лодку, когда я подошел к ним.