Небесная птаха Рейдо Диана

10

К счастью, Дик угадал…

Мирабель сидела под крылом биплана, уткнувшись лицом в колени. Он с удивлением увидел, что девушка одета так же, как и накануне, когда они вернулись с пивного праздника. Неужели она не ложилась спать?

— Мирабель? — осторожно позвал ее Дик.

Она вздрогнула, но осталась на месте.

— Что тебе нужно? — грустно спросила она.

— Поднимайся, — он подошел вплотную к ней и попытался поднять ее за руку, — земля холодная, а ты недавно болела. Ты простудишься, Мирабель.

— Во-первых, я не хочу, — грустный вид Мирабель был в то же время и невыносимо трогательным для Дика, — а во-вторых, земля вовсе не холодная.

— Какая же она?

— Теплая. Садись рядом, убедишься в этом сам.

Дик послушно присел рядом с объектом своей опеки на выгоревшую траву.

— Действительно, сидеть совсем не холодно, — согласился он.

— И вообще солнце стоит уже довольно высоко… тут жарко, неужели не чувствуешь? Спасает только тень от крыла самолета.

— Мирабель, не нужно заговаривать мне зубы.

— Вот как?

— Что ты тут делаешь? Я обыскался тебя с утра…

— Я просто хотела побыть одна.

— Разве ты не могла побыть одна в собственной спальне, у себя дома?

— Разве я там одна? Там теперь есть гость.

— Тебя так смущает мое присутствие?

— Может быть, и смущает. Что, если так?

— Хорошо, Мирабель, одно твое слово — и я сегодня же улечу.

— Куда, интересно знать, ты собрался? — Она с любопытством посмотрела на точеный профиль Дика.

— Продолжу свой маршрут.

— И куда же ты направлялся? Напомни, я что-то подзабыла…

Он пожал плечами:

— Не знаю… куда-нибудь. Какая разница? Если меня уже не хотят видеть в этом доме…

Наступило молчание.

Мирабель боялась нарушить хрупкую тишину, которую перемежало лишь пение сверчков, еле различимый шелест крылышек стрекоз и шуршание дикой травы. Она боялась ляпнуть что-то не то, после чего Дик поднялся бы, завел мотор и навсегда исчез с горизонта, а также из ее жизни.

Она боялась признаться себе, что наверняка станет скучать по нему. Дик пробыл в ее доме недолго, но она успела к нему привязаться. С ним было легко, интересно. Рядом с ним она чувствовала себя комфортно. И еще она давно не чувствовала себя под чьей-то надежной защитой — а с Диком она не побоялась бы снова оказаться на городской ярмарке или вечеринке с немцами, сосисками и темным пивом.

Было и раздражение, и досада от каких-то его замечаний и слов. Но не потому ли это вызывало у нее раздражение, что она боялась признаться самой себе в непрошеной симпатии к незваному гостю? Мирабель не знала. Не то чтобы она не хотела этого знать — скорее боялась.

Боялась, что новая привязанность вызовет новую боль, что придется менять свою жизнь, что надо будет выкарабкиваться из того болота, в которое ее загнала судьба, что придется через слезы тащить себя за волосы, подобно легендарному Мюнхгаузену, преодолевая препятствия… Всего этого Мирабель боялась куда больше, чем привычного для нее одиночества.

— Так как, Мирабель, мне улетать?

Она вздрогнула, услышав этот вопрос.

Сейчас ей уже казалось, что она была с ним малодушной. Она не проявила настоящего гостеприимства. Надо же, он до сих пор коротает ночи на короткой тахте в гостиной под старым шерстяным пледом. Дик сам определил это место для своего ночлега, когда она растянула ногу и вынуждена была отлеживаться в спальне. Он так трогательно заботился о ней, настоял на том, чтобы прокатить на самолете… Ведь Мирабель забыла подчистую о своем страхе полетов после знакомства с маленьким чудесным бипланом Дика, не имеющим названия.

— Не надо…

— Не надо что?

— Не надо улетать.

— Это приглашение? — поинтересовался Дик.

— Я не знаю…

— Но ты хочешь, чтобы я остался?

Мирабель слегка пожала плечами:

— Я не хочу, чтобы ты улетал, если лететь тебе особо некуда. Но я не уверена, что для тебя будет лучше, если ты останешься…

— В каком смысле?

— В прямом. Может, я приношу людям зло? Наверное, Рон был прав… Я действительно вырядилась вчера, как последняя шлюха. Я и сейчас так выгляжу. Что я сделала вчера, услышав эти оскорбления? Не расцарапала ему лицо. Позволила ему унижать себя.

— Я не позволил.

Мирабель не слушала:

— Может, я не могла ничего ему возразить потому, что в его словах есть правда? Может, я недостаточно старалась и не смогла спасти своего мужа? Вчера… вчера я вешалась тебе на шею. Мне так стыдно, Дик. Прошло так мало времени…

— Сколько бы времени ни прошло, Мирабель, если у тебя возникают новые чувства, это не значит, что ты отказываешься от старых, как будто их никогда и не было. Каждый человек имеет право идти вперед. Ты еще очень юна, у тебя вся жизнь впереди. Почему ты решила, что у тебя не может появиться новый спутник?

— Рон был прав, был прав…

Дик окончательно потерял терпение:

— Мирабель, если ты не расскажешь мне, что именно у тебя приключилось, то я ничем не смогу тебе помочь, увы. Пока я вынужден довольствоваться обрывками твоих сожалений и пошловатыми рассуждениями Рона о твоем внешнем виде! Пожалей хотя бы меня, если себя не жалеешь.

— Почему ты хочешь это знать?

— О боже, да ничего я не хочу. Тебе нужно, чтобы тебя кто-то выслушал. Тебе нужно выговориться. Я хочу тебе помочь, Мирабель. Не нужно бояться.

Она вновь закрыла лицо ладонями:

— Это все так ужасно… Ты бы никогда не подумал… Я и сама не понимаю, как оказалась в этой ситуации. Но…

— Убери руки от лица, пожалуйста, — мягко попросил он. — Я хочу видеть твои глаза.

Мирабель начала свой рассказ, пытаясь быть неторопливой, но выходило лишь быть сбивчивой.

— Все это было… около двух лет назад. Или больше… Или меньше? Я точно не помню. Я не вела ни дневников, ни ежедневников, ни блогов в Интернете… Да мне это было и не нужно. Я живу здесь одна… уже больше года.

— И что, весь этот год ты прожила подобным образом? — спросил Дик, который слушал ее с живым интересом.

— Да… Но, кажется, я начала не с того.

— Продолжай.

— Я родилась и выросла в Нью-Йорке. Родителей своих я не знаю… и не помню. Вернее очень смутные воспоминания… Мы с сестрой попали в приют. Одно время я расспрашивала о маме, но мне отвечали уклончиво. Наверное, можно было бы позже запросить какие-то документы, добиться более обстоятельных ответов… Но позже мне уже стало не до этого. Нужно было выживать… Нужно было как-то учиться, вставать на ноги. Я очень старалась. Я заработала стипендию. Сестра тоже занималась чем-то… Подрабатывала официанткой или кем-то еще.

— Мирабель, а что за стипендия? Это была стипендия в колледже или в университете?

— В университете. — Мирабель шмыгнула носом, стараясь сделать это по возможности незаметно.

— Специальность?

Ответа не последовало.

— Мирабель, так на кого ты училась?

— Мне бы не хотелось обсуждать это…

— Так. Ясно. Еще одна скользкая тема. Мне показалось, что мы с тобой договорились быть откровенными.

— Да, но… Я расскажу об этом. Попозже. Не обижайся, ладно?

— Что с тобой делать, — вздохнул Дик. — Не обижаюсь. Продолжай, я, как всегда, перебил тебя.

Мирабель улыбнулась. Дик был верен себе.

— Я доучилась до конца, мне очень нравилось, у меня получалось… Это даже должно было принести неплохие результаты. Параллельно с учебой я подрабатывала в дизайнерских студиях, начала получать нормальные деньги. То есть тогда они казались мне нормальными. Из кампуса переехала в квартиру, которую мне удалось снять…

— А сестра? Что стало с ней?

— Ну… Она жила в кампусе, — нехотя ответила Мирабель.

— Ты не захотела позвать ее к себе?

— К тому времени мы уже мало общались. Мне все было интересно — новые знакомства, компании, тусовки, творческая сторона жизни… Мне казалось, что я стала популярной и стильной. Когда стала позволять учеба, мы гуляли и тусовались ночи напролет.

Дик поднял брови:

— Наркотики?

— Мохито, дайкири, «Маргарита», — засмеялась Мирабель. — Странно, что ты говоришь о наркотиках. Неужели я похожа на человека, у которого нет мозгов?

— Иногда ты выглядишь достаточно болезненной, — заметил Дик. — Я просто спросил. Продолжай.

— Ничего опасного мы не делали… Просто отрывались. Получали удовольствие от жизни. Наши с сестрой дороги как-то разошлись… Нет, иногда мы встречались. Время от времени я подбрасывала ей денег. Но разговоров по душам и прочего у нас давненько не было. Впрочем, мой рассказ не о ней.

— Да. Ты хотела рассказать о муже. Что там с ним вышло не так?

— Он спас мне жизнь, а я не смогла спасти жизнь ему, — тихо проговорила Мирабель.

— Ясно. Да, невесело. Он что, вытащил тебя из-под колес грузовика или заплатил выкуп бандитам?

Мирабель сверкнула на него неожиданно грозным взглядом:

— Вовсе нет! Не шути так. Просто я заболела. Начала чувствовать себя все хуже и хуже. В один прекрасный день я загремела в госпиталь.

— И каков же был диагноз?

— Пневмония. Она началась как-то сразу и остро. Я не видела к этому никаких предпосылок. Не простужалась, не пила коктейли со льдом в большом количестве, не спала на холоде. Сначала мне показалось, что это грипп. Но температура все повышалась, мне становилось все хуже…

— И что? Разве медики не смогли тебе помочь?

— Я пережила криз, но лучше мне почему-то не становилось. Я словно зависла в одной точке — ни выздоровления, ни существенного ухудшения. К тому же…

— Да?

Мирабель глубоко вздохнула:

— Никто из моих так называемых друзей не стремился навещать меня, как-то помочь или хотя бы поддержать. Один раз вся компания завалилась ко мне в палату. Они принесли апельсины и содовую.

— И больше не появлялись? — Дик не поверил своим ушам.

Мирабель с горечью усмехнулась. Казалось, она уже не удивляется этому факту, скорее он ее забавляет.

— Да. Я много размышляла над этим…

— Ты не должна винить себя, — прервал ее Дик. — Я их не оправдываю. Но это можно понять. Мало кто любит докторов, капельницы и таблетки. Мало кто хочет по доброй воле сталкиваться с этим, пока это не заденет его самого… или же его близких.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать. Но тогда я не сразу поняла одну вещь: если ты тусуешься с кем-то, если заезжаешь за ним или к нему в час ночи, если вы выпили вместе больше сотни мохито, это еще не означает, что вы стали близкими людьми или добрыми приятелями…

Дик подбадривающе улыбнулся и коснулся холодной руки Мирабель. Она продолжала:

— Оказывается, если ты красивая, веселая, забавная, можешь поддержать беседу, обладаешь вкусом и имеешь свой стиль — совсем не обязательно тебя хотят видеть своим другом. Я была… да, кажется, я была одним из атрибутов тусовки. И вот это действительно горько. Вся жизнь словно осталась за стерильными стенами больницы. Она как будто остановилась. Может, я потому и не поправлялась, что мне не к кому было возвращаться. Тогда-то и появился мой будущий муж…

— Ты хочешь сказать, что это Канингем вытащил тебя из больницы?

— Разве я называла тебе его имя? — удивилась Мирабель.

Дик смутился:

— Я… Я не помню. Может быть, Рон говорил?

— Может, и говорил, — согласилась Мирабель. — От него чего угодно можно ожидать. Так вот, появился Канингем. Он был врачом в больнице… Ой, не врачом — стажером! Приносил лекарства, проверял мое состояние. Потом я поняла, что для дежурных посещений врача он слишком часто заглядывает ко мне. Начались символические букетики цветов, незаметные для окружающих. Я пожаловалась ему, что до смерти хочу шоколада — и он принес его мне. После своих дежурств он стал оставаться со мной. Он даже читал мне вслух… А потом стал рассказывать о себе. О том, что происходит за стенами больницы. Только потом я поняла, что он на самом деле рассказывал не о себе… Он рассказывал о том, как интересно и весело жить. Своего рода терапия… День за днем — хорошие новости, забавные детали. Он пересказывал мне фильмы, выходящие на экран. Говорил, на каких был концертах, какие видел спектакли. Постепенно — я даже не заметила, когда именно — я захотела все это прочесть, увидеть и попробовать сама.

— Одним словом…

— Одним словом, я поправилась. И меня выписали. Но при этом очень рекомендовали мне как можно больше бывать на свежем воздухе, на природе. Загазованный воздух Нью-Йорка и даже нью-йоркских скверов, говорили врачи, это профанация. Это не то, что мне нужно. Хотели направить в какой-нибудь пансионат для дальнейшего восстановления…

— И что же произошло дальше? — спросил Дик, видя, что Мирабель призадумалась, все глубже погружаясь в волны собственных воспоминаний.

Она невесело улыбнулась:

— Дальше все было неожиданно… Канингем сказал, что не нужны никакие курорты и пансионаты. Он взял и увез меня сюда, в этот городок…

— Что правда, то правда — воздух тут и впрямь хороший. И природа не так загрязнена, как в других штатах… Но откуда у стажера было столько денег на этот дом?

— Их у него и не было, — пожала плечами Мирабель. — У него был этот дом. Раньше он принадлежал их семье… а потом Канингем унаследовал его. Он был поздним ребенком. И, соответственно, родителей похоронил рано. Обоих. Ему достался дом, он купил машину… Машину приобрели, уже когда мы переехали сюда. Он просто забрал меня из Нью-Йорка, и все. Ко мне никто и никогда не относился так… трепетно. Так бережно.

— И ты бросила все, что у тебя было в Нью-Йорке? — не поверил своим ушам Дик. — И без оглядки перебралась сюда?

Мирабель дернулась, как от удара.

— Я же говорила, что не в восторге от воспоминаний о Нью-Йорке… К тому же на кону были две важные ставки.

— Какие же?

— Мое здоровье и… любовь.

— И вы поженились.

— Нет, — тихо сказала Мирабель, — мы не были женаты. То есть, конечно, друг для друга мы были мужем и женой. И окружающие считали нас женатой счастливой парой. Но пожениться мы не успели. Канингем умер.

— Что же было у Канингема?

— Лейкемия. Все произошло так быстро… Ну может, и не очень быстро, но мне так показалось. Я старалась делать все, как в свое время делал Канингем. Но, видимо, мне не удалось стать для него тем, кем он стал для меня. Он просто ушел и оставил меня одну…

— Мирабель, а откуда же тогда сплетни? Ты поэтому не любишь выходить из дома, общаться с местными жителями?

Она неохотно ответила:

— Тут для меня все было чужим, не то что в Нью-Йорке. Канингем это понимал, но не успел меня ввести «в круг» здешних людей. И дело даже не в том, что кому-то казалась подозрительной смерть Канингема. Было официальное заключение врача… говоря языком детективов, «все чисто». Просто есть недоумки, которые болтают, сами не зная что. Во всем видят заговор и мыльные оперы. Адская смесь, я тебе доложу… И сами не понимают, какой вред причиняют своей болтовней и обвинениями.

— Я примерно понял. — Дик покачал головой. — Возвращаться обратно ты не могла или не хотела, осталась здесь, но, можно сказать, на птичьих правах и без налаженных связей и отношений в городке…

— Да, именно так.

— На что же ты жила все это время?

— Канингем успел сделать для меня еще кое-что. Отец оставил ему скопленные деньги. Канингем перевел их на депозитный счет на мое имя. Раз в месяц я езжу в банк, снимаю проценты…

— …И живешь на них, — закончил Дик. — Понятная схема.

— Да. Мне хватает. Я одна, и мне много не нужно… Да и особых занятий или интересов у меня в этом городе нет.

— Ну, а участок какой-то у вас тут был?

— Не ферма, так, одно название. — Мирабель махнула рукой. — Поле, на котором ты приземлился… Да и Канингему было не до этого. Он ведь учился в Нью-Йорке, потом начал работать… Может быть, если бы мы пожили тут подольше… Если бы он…

У нее на глазах все-таки показались слезы. Дик вздохнул. Бедная девочка…

— Пойдем в дом. — Он поднялся и обхватил Мирабель за плечи, вынуждая встать. — Хватит тебе тут сидеть. Тебе нужно срочно выпить крепкого кофе. И еще — принять душ. Хватит душещипательных разговоров. Нужно… — он глубоко вздохнул, — нужно жить дальше.

11

Когда Дик помогал Мирабель подняться, он задержал руку на ее талии, при этом было очевидно, что он сделал это намеренно, а не невзначай.

Мирабель руку не скинула и вообще никак не отреагировала.

Дик задал себе вопрос: может быть, именно сейчас подходящий момент для того, о чем он хотел с ней поговорить?

Или…

Пожалуй, нет, не стоит. Хрупкое равновесие, атмосфера доверия, которая наконец-то воцарилась между ними, в любой момент могла быть изломана на тысячи кусочков и выброшена, фигурально выражаясь, в форточку… Этого ему очень не хотелось. Когда-нибудь обязательно… Но только не сегодня. Не сейчас. Ведь еще может произойти что-то, что покажется ему самым удивительным из всего, когда-либо случавшегося с ним…

Поэтому, как ни велико его желание поговорить с ней, как ни стремится он к честности, пожалуй, пока еще не время.

У Мирабель были совсем другие соображения.

— Дик…

— А? — отозвался он.

— У тебя здесь, в самолете, есть какие-нибудь вещи?

— Вещи? Ах да… Ну конечно же есть. Одежда и всякое такое… А что?

— Может быть, стоит отнести их в дом?

— Зачем?

— Чтобы каждый раз не бегать сюда за бритвой и пеной для бритья, — засмеялась Мирабель. — Серьезно, наверняка тебе нужно что-нибудь выстирать… У тебя есть сумка?

— Да, — кивнул Дик, — все… ну или почти все мои вещи находятся в кабине, в сумке.

— Тогда бери их с собой. Я как раз запланировала сегодня загрузить стиральную машину по полной программе.

— Похвальное намерение. Раз уж мы окончательно перешли на путь обсуждения домашнего хозяйства, то спрошу: а как насчет оладий на ужин?

Мирабель хитро прищурилась:

— Идея, конечно, прекрасная, вот только кто должен испечь эти самые оладьи?

— Я могу, — серьезно ответил Дик. — Знаешь, когда летаешь по всей стране на крошечном биплане и очень хочется оладий, они прекрасно пекутся на костерке, на захваченной из дома чугунной сковородочке. А что касается теста, то оно с легкостью взбивается в походном котелке с помощью простой вилки…

— О!