Кровавый разлом Теорин Юхан

67

Приближалась Вальпургиева ночь. Медленно, по-весеннему смеркалось. Герлоф сидел у себя в саду и дремал. Его разбудил вой сирены где-то на шоссе. «Скорая помощь»? Пожар? Полиция?

Скорее всего, «скорая», решил он. Наверное, кого-то в Марнесхеммете хватил инфаркт… рано или поздно прочтет в газете.

Поужинав, он так и остался сидеть в своем шезлонге в саду. В дом ему идти не хотелось. Вальпургиева ночь, кульминация весны, ночь, когда все студенты Швеции высыпают на улицы приветствовать наступающий май. В такой вечер грех сидеть дома.

Небо постепенно темнело, дул свежий западный ветер, глухо и неровно шумели деревья. Медленно, как доисторический зверь, ворочалось море… Одна за другой замолкали птицы.

Вечер обещал быть холодным, а ночью наверняка будут заморозки. Он поежился — погода не особенно располагала. Посижу еще немного и пойду домой, решил он.

Герлофу не хотелось больше размышлять ни над какими тайнами и загадками. Он так и сказал Перу Мернеру — не хочу. К добру это не приведет. Но мысли лезли и лезли в голову, хотел он этого или не хотел. Это уж такая болезнь у него — с детства. Сейчас ему не давал покоя Эллин тролль-озорник, оказавшийся сыном Генри Форса.

Но куда он подевался?

Побежал к отцу, ладно… Элла пишет, шум был какой-то, но она не видела за стеной, да и смотреть не хотела… а дальше что?

Ссора, закончившаяся убийством? Несчастный случай? В любом случае, если мальчик погиб, его, наверное, завалило щебенкой, он там и лежит где-нибудь, в каменоломне.

Будь Герлоф здоров и хоть на десяток лет помоложе, он бы отодвинул свой стул и пошел прямой дорогой искать. Но теперь он был слишком стар, тело окостенело… к тому же он вовсе не был уверен, что Генри спрятал тело в каменоломне.

И собственно, что он должен искать?

Герлоф вдруг с удивлением осознал, что он уже не думает о собственной смерти. Мысль о неизбежном уходе за последние годы словно бы приросла к нему, он все время возвращался и возвращался к ней, а в последнее время… давно уже, пожалуй после Пасхи, он словно бы и забыл, что скоро настанет и его час. Ему было просто-напросто некогда об этом думать. Так что дневники Эллы в какой-то степени ему помогли. А может быть, новые соседи и их беды заставили его забыть о своих собственных…

Он подвигал плечами, стараясь согреться. Нет, оставаться в саду в такой холод никакого резона. Он встал и тут же услышал звук автомобильного мотора. Последние недели через деревню проезжало все больше машин. Герлофа это раздражало, тем более что некоторые гнали очертя голову по узкой деревенской дороге — далеко ли до беды? Машина остановилась, но мотор продолжал работать. Странно.

Он подождал с минуту — может, к нему? Но к калитке никто не подходил. Он взял свою палку и направился к забору. Ноги, конечно, никуда, но ходить он худо-бедно может.

Он подошел к калитке. Чуть поодаль на дороге стояла легковая машина. За рулем был мужчина в кепке.

Герлоф никогда раньше его не видел. Для туристов еще рановато. Он оперся на калитку. Машина была всего в десяти — пятнадцати метрах. Водитель, судя по всему, его не видел, так что Герлоф сложил ладони рупором и крикнул, как когда-то кричал на своей барже:

— Помощь нужна?

И огорчился — хотел крикнуть, а вышел какой-то сип, но водитель резко повернул голову. Было заметно, что появление Герлофа застало его врасплох.

И тут Герлоф разглядел, что в левой руке у него была пластмассовая литровая бутылка с красноватым содержимым, обмотанная цветными проводами. И он что-то доливал в нее из маленького пузырька.

— Заблудились?

Тот отложил бутылку и поднял левую руку с растопыренной ладонью — не волнуйтесь, мол. Все в порядке. Герлоф заметил, что на запястье у него что-то блеснуло.

Машина быстро набрала скорость и исчезла, но Герлоф слышал, как она притормозила у развилки и там, по берегу, свернула направо, к каменоломне.

Он отпустил калитку, оперся на палку и осторожно развернулся. Левая нога подкосилась, но, слава богу, на ногах удержался. Что это было?

То, что он увидел, ничего хорошего не сулило. Настолько не сулило, что вечер показался Герлофу куда холоднее, чем был на самом деле. Этот человек с красной, обмотанной проводами бутылкой…

Он добрался до крыльца и поднялся по ступенькам. Номер телефона Эрнста он, слава богу, знал наизусть.

Прошли двенадцать сигналов, но никто не ответил. Он нашел оставленную Пером визитку с номером мобильника — тот же результат.

Герлоф положил трубку, закрыл глаза и задумался.

Восемьдесят три года, ревматизм. Почти глухой. И первые бабочки, которых он видел в этом году, подсказать ничего не могли. Одна желтая, веселая и беззаботная, а другая черная, как ночь…

Значит, повернуться может как угодно. Может, обойдется, а может, и нет.

Герлоф не знал, хватит ли у него сил. Но он должен идти к каменоломне. Перу явно нужна помощь.

68

Тени в альваре стали еще длиннее. На западе сиял золотой щит солнца на узкой ленте голубой эмали между сизыми облаками и ровным, словно проведенным по линейке морским горизонтом.

Пер очень устал. Он позвонил Максу Ларссону и рассказал, что нашел Венделу в альваре без сознания, что она очнулась и «скорая» отвезла ее в Кальмар. Нажал кнопку и пошел домой.

До операции оставалось меньше четырнадцати часов.

Он дошел до того места, где обнаружил Венделу и охраняющего ее мальчика: кольцо можжевеловых кустов с большим валуном посередине.

Камень эльфов.

Несколько дней назад они с Венделой сидели у этого камня и жарко рассказывали друг другу свои тайны… он рассказывал про своего отца, рассказывал даже то, что сам для себя постановил никогда и никому не рассказывать, а она поведала ему, что это она, а не Макс, пишет его книги.

«Торпеда», назвал он тогда Макса. Человек дает свое имя другому, а тот им пользуется. Неправильно. «Торпеды» — это совсем другое. Это исполнители грязной работы в мире гангстеров. Убить, избить, запугать — вот дело «торпед», а тот, кто дает или продает свое имя для грязной работы, называется у них «вратарь».

Макс любит быть на виду, а я нет, сказала тогда Вендела.

Он постоял несколько минут у камня, глядя на пустые углубления, достал бумажник и положил в углубление все, что там было: двадцатикроновую бумажку и мелочь.

Перед глазами у него стояло бледное личико Ниллы. Ну что ж, вот стою я здесь у камня, подумал он, я, никогда не веривший в чудеса… стою и прошу о чуде… пусть совершится это чудо, пусть операция пройдет удачно, пусть Нилла навсегда избавится от своей опухоли.

В кустах что-то зашуршало.

Он вздрогнул и обернулся — меньше всего ему хотелось, чтобы кто-то за ним подглядывал. Оказывается, и в самом деле подглядывали: из кустов на него внимательно уставилась пара любопытных зеленых глаз. Остренькая золотистая мордашка. Пер сначала решил, что это собачка с большими ушами, но почти сразу сообразил — лисенок. Зверек несколько секунд внимательно изучал Пера, потом прыснул в кусты. Кокетливо, как танцовщица в кабаре, взмахнул пушистым рыжим хвостом — и пропал.

Пер с облегчением вздохнул, улыбнулся и пошел домой.

Когда он вернулся в Стенвик, солнце уже почти закатилось. С моря дул свежий бриз, а на южном конце деревни слышались хохот и веселые голоса — народ уже начал собираться к вечернему костру.

Сам он слишком устал, чтобы туда идти. По гравийной дорожке поднялся в дом, достал ключи, открыл дверь и повесил куртку Венделы на крючок. В прихожей сразу запахло ее духами.

Вдруг ему страшно захотелось есть. Он поставил воду и достал из холодильника овощи — поем и поеду к Нилле, решил он.

Рядом с телефоном по-прежнему лежала записка, найденная им в квартире Бремера. Пер чистил морковь и все время косился на последнее имя. Даниела. Настоящее имя — Джессика Бьорк.

Джессика и Ганс Бремер, очевидно, поддерживали какой-то контакт, хотя она уже много лет на них не работала. Почему? И почему кто-то решил их убить?

Вода вскипела. Он бросил туда бульонные кубики, лук, морковь, пакетик брюссельской капусты. Через пять минут все было готово.

Он сел за стол.

Они почти всегда поджигают собственные дома.

Так сказал Герлоф.

Джерри и Бремер знали студию в Рюде как свои пять пальцев. Но ни тот, ни другой поджечь ее не могли. Джерри был стар и болен. А Ганс Бремер лежал связанным на втором этаже.

Пер поставил тарелку в мойку и посмотрел в окно. Солнце уже село, но снизу, из каменоломни, шел какой-то странный, колеблющийся свет. Он присмотрелся — по берегу шла темная машина с включенным дальним светом.

Легковая машина. «Форд»?

Он потянулся к телефону.

Машина с включенными фарами остановилась внизу, но из нее никто не вышел.

Он набрал номер.

— Ульф, — ответил мужской голос.

— Я ищу Ульрику, — сказал Пер.

— А как ей сказать, кто звонит?

— Пер. Пер Мернер.

— Сейчас посмотрю…

Он со стуком положил трубку. Он услышал знакомый голос:

— Ульрика Тернман.

— Ульрика, это Пер Мернер, вы меня помните?

Она помолчала, потом тихо произнесла:

— Мне бы не хотелось продолжать этот разговор.

— Я знаю, — быстро сказал Пер, — но у меня только один короткий вопрос.

— О чем? — Она почти шептала.

— Как выглядел Ганс Бремер?

— Бремер? Как выглядел… обычно выглядел… Немного похож на вас.

— Вот как? Но он был постарше?

— Моложе.

— Моложе? Намного?

— Не знаю… мне он тогда казался старым. Но я-то была подростком… Тогда ему было лет тридцать.

— Тридцать?

Внизу хлопнула автомобильная дверца, и водитель вышел из машины. В сумерках лица не видно, тем более что оно скрыто кепкой. Он огляделся, точно ждал кого-то, и опять сел в машину.

— Если Гансу Бремеру было тридцать, когда вы его видели, значит, теперь ему около сорока пяти… я имею в виду, было, когда он сгорел на вилле. Но этого не может быть! У Бремера есть младшая сестра, я ее видел. Она намного старше меня.

— Вот как? Извините, я не могу больше говорить.

— Подождите, Ульрика… я только хочу сказать… мне пришла в голову одна вещь. Оператор или не знаю уж, кто он… режиссер, который вас снимал, был вовсе не Ганс Бремер.

— Он так представился.

— Разумеется… но в последнее время я понял, что в этой отрасли никто, ни один человек, не пользуется своим настоящим именем. У всех псевдонимы, правда? Даже мой отец из Герхарда Мернера сделался Джерри Морнером.

Ульрика Тернман молчала.

— Ганс Бремер был просто «вратарем», как это называется… кто-то просто использовал его имя и платил ему за это, чтобы не пачкать свое настоящее имя.

— Значит, я испачкала свое имя? Благодарю…

— Нет, я не это имел в виду…

В трубке послышались гудки.

Пер вздохнул и повесил трубку. Второй раз он звонить не стал.

Посмотрел на машину внизу, зашел в спальню, взял топор, надел куртку и вышел из дома. Было холодно. Вдруг ему показалось, что он слышит в кустах свистящее дыхание. Джерри?

Он повернул голову и обругал себя. С ума он, что ли, сходит…

Машина стояла внизу, в семидесяти — восьмидесяти метрах к югу, на площадке между двумя большими кучами щебня. Это был и в самом деле «форд», но если это та самая машина, которая сбила Джерри, то должны быть следы наезда, а их не было. Машина выглядела свежевымытой.

Пер понял, почему водитель так долго не выходил — дожидался темноты.

Тролли появляются в темноте.

Он остановился на краю скалы. Боковое стекло медленно поехало вниз. Мотор заглох. Водитель высунул голову.

— Алло! — крикнул он.

— Да?

— Это Стенвик?

Неуверенный голос заблудившегося человека.

— Стенвик, — подтвердил Пер и крепче сжал топор.

Дверь открылась, и вышел водитель:

— Я ищу Пера Мернера… это, случайно, не вы?

— Я. А вы кто?

— Томас Фалль из Мальмё. — Он поднял руку с большим портфелем. — Я еду в Стокгольм и по пути завез то, что вы просили…

Пер кивнул:

— Замечательно… но вы заехали не туда, Томас.

— Почему? Вы же сказали — у каменоломни.

— Правильно, только вам нужно было ехать верхней дорогой. Деревня над каменоломней.

— Не беда… Как бы то ни было, сумку я привез.

— Спускаюсь.

Он осторожно спустился по недостроенной лестнице — верхние каменные плиты, которые он взгромоздил на днях, лежали очень неустойчиво.

Внизу было еще холоднее, чем у дома.

Машина стояла в середине площадки, фары по-прежнему включены. Свет ослепил Пера, он видел только направляющийся к нему темный силуэт в кепке. В одной руке у водителя был портфель, в другой качалась, нервно позвякивая, связка ключей.

— Вот его сумка.

Пер посмотрел на Фалля и сжал топорище еще крепче:

— Поставьте на землю.

— Что? — удивился Фалль.

— Поставьте портфель на землю перед собой.

Фалль уставился на него:

— А что это у вас в руках?

— Топор.

Фалль, не выпуская из рук портфель, сделал пару шагов по направлению к Перу.

— А ключи тоже Бремера? — спросил Пер.

Фалль не ответил. Он остановился в десяти — двенадцати шагах от него. Лица его Пер по-прежнему не видел.

— Не думаю, что это портфель Бремера, — продолжил он. — Это ваш собственный… впрочем, это одно и то же. Вы же Ганс Бремер, не так ли? Вы же носили именно это имя, пока работали с моим отцом?

Фалль молчал, не двигаясь с места.

— Думаю, вас разоблачила Джессика Бьорк… Она нашла квартиру Бремера, чтобы поговорить с ним о своем друге, Даниеле Веллмане, который снимался у вас под именем Маркус Люкас. Он заразился СПИДом во время съемок… Но когда Бремер открыл ей дверь, она его не узнала. Это был не тот Бремер, который стоял за видеокамерой…

Фалль по-прежнему молчал.

— И Бремер рассказал Джессике, что он всего-навсего «вратарь», или как там у вас это называется… Кто-то другой позаимствовал его имя для работы в порноиндустрии… и все шло хорошо, пока Маркус Люкас не заболел, а Джессика Бьорк не потребовала денег за молчание. Тогда пришло время спалить студию… и Томас Фалль мог опять стать Томасом Фаллем, поскольку имя Бремера сгорело вместе с его хозяином…

Фалль несколько секунд помолчал. Потом начал возиться с застежками портфеля.

— Да, — сказал он хрипло. — Я и вправду работал на твоего отца. И я снял деньги с его счета, когда его хватил удар… но я имел на это право. — Он поднял голову и посмотрел на Пера. — Ведь Джерри был и моим отцом… Мы сводные братья, ты и я.

Пер вздрогнул и опустил топор:

— Братья?

Фалль сунул руку в портфель:

— Ну да… сводные. Джерри жил с моей матерью только одно лето, в конце семидесятых, но этого, как видишь, хватило… Он меня не знал, да я ему ничего и не говорил. Но мной-то он был доволен куда больше, чем тобой, Пер. Он даже и в мыслях не держал, как я его ненавижу.

Пер слушал и пытался разглядеть лицо Томаса Фалля под кепкой. Неужели они и вправду похожи?

Внезапно Фалль сделал какое-то резкое движение — полуослепленный светом фар Пер не мог понять, в чем дело, видел только, что тот открыл портфель и что-то там повернул.

Раздалось резкое шипение, и Фалль бросил портфель в Пера. Из портфеля вырвались яркие языки пламени. Пер отскочил, но недостаточно быстро. Клейкая жидкость из портфеля выплеснулась ему на рукав, и куртка загорелась таким же белым, ярким и горячим пламенем.

Странно, но боли он не чувствовал. Пер бросил топор и побежал назад, краем сознания отметив шаги за спиной, чмокающий хлопок автомобильной дверцы и натужный хрип стартера. Мотор завелся.

По траве за ним тянулись огненные ручьи, но он уже был вне пределов досягаемости.

Мотор взревел — Фалль, очевидно, посчитал дело сделанным и уехал. Пер отчаянно пытался погасить липкий огонь на руке. Напалм — вспомнил он кадры вьетнамской войны.

В каменоломне не было ни капли воды. Только сухие камни. Он упал и начал кататься по земле, пытаясь сбить огонь, но мгновенно сообразил, что это ничего не даст, и начал правой рукой горстями засыпать огонь ледяной щебенкой.

Но ничего не получалось — огонь все глубже вгрызался в толстую ткань.

Он почувствовал резкую боль.

Только не потерять сознание. Запах горелого мяса… знакомый резкий запах горелого мяса. В глазах потемнело, точно кто-то опустил над ним дрожащий темный полог. Он, почти ничего не соображая, продолжал сыпать и сыпать мелкие камни на горящую руку. Наконец ему это удалось.

Вдруг он опять услышал звук мотора. Он поднял голову и, как сквозь туман, увидел приближающийся «форд». Преодолевая головокружение, встал и попытался отскочить, но было уже поздно.

Радиатор «форда» поднял его в воздух, он оказался на капоте, ударившись головой в лобовое стекло, потом его отбросило на скалу. Он сильно ударился грудной клеткой и левой ногой, на какое-то мгновение отключился, но почти сразу пришел в себя… Он лежал, скорчившись, на холодном камне. По лицу текло что-то теплое. Кровь из рассеченной брови и разбитого носа. Пер поднял глаза. У Томаса Фалля в руках была канистра.

Сюрприз в том, что никакого сюрприза нет.

Каждое движение причиняло острую боль. Он сидел на подогнутых коленях и удивлялся, почему бензин кажется таким теплым. В сравнении с холодным вечерним воздухом бензин был почти горячим, и он чувствовал сильное жжение, когда тот попадал на содранную кожу лица.

Бензин из канистры лился не постоянно, а выплесками, с бульканьем, словно кто-то жадно пил воду. Потом бульканье прекратилось, и он равнодушно проследил, как пустая канистра полетела в сторону.

Теперь он сидел в большой луже, и вся одежда была пропитана бензином. Пер оперся на руки и сделал попытку подняться. Он никак не мог сфокусировать зрение… Томас Фалль казался размытой тенью на фоне последней темно-багровой полосы заката над горизонтом.

Тролль, смутно подумал Пер. Его сводный брат выглядел точно как тролль.

— Вальпургиева ночь, — произнес Фалль без выражения. — По всему острову зажигают костры.

Он полез в карман, достал коробок спичек и встряхнул. Спички громыхнули — тихо, коротко и глухо.

Пер вдруг осознал, что мог бы попытаться попросить о пощаде. Попросить брата о пощаде.

Ради Ниллы. Сколько часов осталось?..

Пер открыл рот.

— Я буду молчать… — прошептал он.