Будут неприятности (сборник) Щербакова Галина

СЕРГЕЙ (шутливо). Куда надо.

ДАША. Очень смешно. Ты тетку запер?

СЕРГЕЙ. Я дал ей последний номер «Здоровья». Впилась.

МАРУСЯ. Я Катьку ищу. Мне один ее бородатенький знакомый предлагал послушать, пока ее нет, что-то такое, ух, из музыки, но я боюсь таких очень уж ласковых. И «ух» я не очень понимаю.

СЕРГЕЙ. О! Это тот самый. Он влюблен в Катю.

МАРУСЯ. Серьезно? Скажу маме, что у Катьки роман. Она будет рада.

ДАША. Из нашей кухни видна аптека. Возле нее стоит ваша Катька.

МАРУСЯ. Серьезно? Я сейчас!

ДАША. Остановись. Она не тебя ждет.

МАРУСЯ. А кого?

СЕРГЕЙ. Мне выйти?

Входит Ольга Константиновна. Внимательно смотрит на Марусю.

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Маруся?

МАРУСЯ. Здравствуйте.

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Ты все больше становишься похожа на отца. Только глаза у тебя мамины.

МАРУСЯ. Нет, что вы! Я совсем на папу не похожа.

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Как вы там?

ДАША. Ее вызвали в университет. Она у нас Склодовская-Кюри.

МАРУСЯ. Я же биолог, а Кюри…

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Рада за тебя. Может, вы теперь решитесь переехать сюда…

МАРУСЯ. Я, тетя Ольга, настроена очень воинственно… Я подключу Катю, и мы вдвоем…

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА (Даше). Все еще стоит… (Марусе.) Желаю тебе успеха, девочка. Извини, но я пойду к дяде Алеше. Ему что-то нехорошо…

Уходит.

МАРУСЯ (Даше). Папа заболел?

ДАША. Давление. Ты есть хочешь?

МАРУСЯ. Нет, нет… Я ведь ищу Катьку с утра… Питалась, вопреки папкиным наставлениям, пирожками. Где, ты говоришь, она стоит?

ДАША. У аптеки.

СЕРГЕЙ. Позвать? Мне это ничего не стоит…

Входит Громов.

ГРОМОВ. Оля говорит – Маруся приехала. Иди я тебя обниму.

МАРУСЯ. Идите ложитесь, дядя Леша.

ГРОМОВ. Да, да… Я просто захотел тебя увидеть… Я пойду лягу.

СЕРГЕЙ. Вы на меня обопритесь…

ГРОМОВ. Ну уж нет… Тебя я считал человеком… А ты… Прописка… Деньги… Тетя – адвокат твоей бедности… Подло… Подло.

СЕРГЕЙ (растерянно). Но разве это я?

ГРОМОВ. Да, да, ты… И она…

ДАША. Папа, иди ложись…

Громов уходит.

СЕРГЕЙ. Что он обо мне подумал?

МАРУСЯ. А я вообще ничего не поняла…

ДАША. Тебе и не надо.

МАРУСЯ. Надо!

ДАША (задумчиво). Можно жизнь прожить без жизни. Все бегом. Все в хлопотах. То ломать. То строить. То изобретать. Сначала с железками. Потом с бумагами. То бороться с каким-нибудь бюрократом. То кого-то там поднимать на щит… То пешком, а то на машине…

МАРУСЯ. Это все-таки жизнь, Даша…

ДАША. Это даже не половина. Не четверть. Не осьмушка. Это вообще ничего, если к этому нет… счастья… Понимаешь – личного, индивидуального… На двоих.

МАРУСЯ. Но твоя мама…

ДАША (почти про себя). Ты счастливая. У тебя родители счастливые, а мои…

МАРУСЯ (тихо). А при чем тут Катя у аптеки?

ДАША. Вот при этом самом…

МАРУСЯ. Я это чувствовала… И мама тоже… Боялась…

СЕРГЕЙ. Но этого не может быть! У вас такая семья… Ну, не бывает так, девочки…

ДАША. О господи! Езжай в свои Челны. Строй что-нибудь пограндиознее.

СЕРГЕЙ. Зачем же ты мне тогда предлагала?

ДАША. Успокойся, тогда я ничего не знала.

СЕРГЕЙ. Алексей Петрович сказал мне – подло. Я теперь понимаю.

ДАША (вдруг плачет). У отца лицо опрокинутое, как у покойника. Ну, есть же, есть такие люди, которым не надо все знать и все перечувствовать. Не надо! Они умереть могут от правды бытия. Я это давно знала! Я его приучала к жизни, я стучала ему в барабан возле каждого дерьма, а он барабан слышал, а дерьмо не видел… А теперь его носом, носом…

МАРУСЯ. Просто он хороший. Хорошим всегда труднее.

ДАША. Чем я могу им помочь, чем? Но если я не помогу, то кто тогда?

СЕРГЕЙ. Хочешь, я останусь, никуда не поеду, буду с тобой?

ДАША. Ну, зачем ты мне нужен, зачем?

МАРУСЯ. Даша!

ДАША. Что Даша? Я грубая, такая-сякая… Смешно, но мне папка совсем недавно лечил мозги, чтоб я к тебе, Сережка, хорошо относилась… У него была какая-то наивная теория о долгах… Я забыла…

МАРУСЯ. Я поняла.

ДАША. Но я ведь ничего еще не сказала…

СЕРГЕЙ. И я понял…

ДАША. Ну, значит, и исчерпали тему.

МАРУСЯ. Катьке надо уехать…

ДАША. А что изменится?

МАРУСЯ. Неприлично стоять под окном. Какое-то подстрекательство.

ДАША (с иронией). А если это любовь?

МАРУСЯ. Я ей пойду сейчас и скажу об этом…

В комнату входит Катя.

КАТЯ. Маруся! Вот кого не ожидала…

МАРУСЯ. Я только собиралась к тебе.

КАТЯ. Не застала бы…

МАРУСЯ. Я к аптеке…

КАТЯ. А! Значит, все в курсе…

ДАША. Из кухни хорошо видно…

КАТЯ. Ясно. Вы тут все – кордон, заслон, граница или что-нибудь еще?

СЕРГЕЙ. Да нет, что вы… Я уезжаю в Челны… Сегодня у меня проводы…

КАТЯ. Я хочу видеть Алексея.

МАРУСЯ. Он болен.

КАТЯ. Неправда… (Даше.) Мы ведь не будем с тобой играть в непонимание?

ДАША. Вы хотите с отцом уехать?

КАТЯ. Да. Я не могу без него. И он тоже.

ДАША. Куда, если не секрет?

КАТЯ. Все остальное несущественно. Куда угодно.

ДАША. Ясно. Значит, позвать его?

КАТЯ. Я могу пройти сама…

ДАША. Там мама…

КАТЯ. Любовь не может быть виной.

МАРУСЯ. А человек может…

КАТЯ. Что ты понимаешь?

МАРУСЯ. Ты, как танк, прешь на блиндажи, где уже давно выброшен белый флаг.

КАТЯ (Даше). А ты меня понимаешь?

ДАША. Да… И делаю вывод: не дай Бог мне такую любовь. Ничего себе подарочек судьбы. Лучше уж расчетливо, фиктивно, но не, как говорит Маруська, по блиндажам… Ну ладно, я пошла за отцом… Маруся, отвлеки маму в кухне светским разговором. (Сергею.) И ты тоже иди к ним. Для страховки. (Выходят она и Маруся.)

СЕРГЕЙ. Можно мне сказать свое мнение?

КАТЯ (мягко). Не надо мнений, милый Сережа. Я танк. Я иду по блиндажам.

СЕРГЕЙ. Вы не подходите Алексею Петровичу… Он ведь совсем другой.

КАТЯ. Я тоже другая… Просто сейчас у меня война… Последний, решительный.

Возвращается Даша.

ДАША (растерянно) Я тут ни при чем. Он не хочет тебя видеть…

КАТЯ. Что? Ты врешь.

ДАША. Я этого не делаю никогда в жизни.

КАТЯ. Я пойду к нему сама…

Входит Алевтина Федоровна.

АЛЕВТИНА ФЕДОРОВНА. Сереженька! Я заждалась… Но журнал очень интересный. (Кате.) Здравствуйте. Вы не аспирантка Катя?

СЕРГЕЙ. Тетя!

АЛЕВТИНА ФЕДОРОВНА. Я считаю своим долгом, сказать, что этот брак вас взаимно обогатил. Все мужчины – совершеннейшие профаны в таких делах. Я это говорила уже сегодня прелестнейшему человеку – хозяину этого дома. (Кате.) Вы знаете, у него, видимо, сердечная недостаточность… Это сразу видно…

СЕРГЕЙ (кричит). Тетя!

АЛЕВТИНА ФЕДОРОВНА. Чего ты кричишь? Здесь нездоровый человек. (Даше.) Но трусцу ему не надо позволять… Ни в коем случае. Разве Толстой бегал? А Тургенев? Я всегда убеждаю очень конкретными примерами.

Входят Ольга Константиновна, Маруся.

АЛЕВТИНА ФЕДОРОВНА. Это снова я. Так приятно, что столько друзей пришло проводить Сережу. (Показывает на Марусю.) Вот эту девочку я не знаю. Но у нее очень умное лицо. Потому что мало косметики…

Зажав уши ладонями, Катя медленно уходит.

АЛЕВТИНА ФЕДОРОВНА (вслед). Вы ведь вернетесь? Я просто хотела вам сказать – не теряйте надежду. Мы еще попробуем уговорить Сережу. Да, да… Это не так много будет для вас стоить…

Затемнение.

Аэропорт. Мартын и Катя.

МАРТЫН. Глупо.

КАТЯ. Давай по-французски.

МАРТЫН. Тогда не хватит слов.

КАТЯ. А что, собственно, произошло? Имею я право поехать поработать над наукой в тишине и покое?

МАРТЫН. Ох ты, горе мое! У тебя какие-то старорежимные реакции. Ну, слабым человеком оказался твой возлюбленный… Прирос он к месту… Или как еще говорят? Обкрутился пуповиной…

КАТЯ. Что ты о нем знаешь?

МАРТЫН. Да никакая он не загадка.

КАТЯ. Оставим.

МАРТЫН. Видишь ли, старуха, сейчас ты это не воспримешь, я понимаю… Но ведь, кроме любви, у тебя есть еще и какие-то жизненные перспективы. На минуточку.

КАТЯ. Господи, какая чушь! Мартын, ты же умный.

МАРТЫН. Потому и рассчитываю, что выслушаешь… Валяй на недельку, на две… Попей молока из-под коровы и возвращайся… У тебя блистательный руководитель – всем на зависть. Ты – его любимое дитя. Через восемь лет – это я тебе гарантирую – у тебя будет имя, которое будут набирать крупно.

КАТЯ. Ты бы шел домой… Я тебя все равно не слушаю…

МАРТЫН. Это тебе кажется. Считай, что это обучение во сне. И я продолжаю… Твоя соперница – извини, что трогаю за такие проводки, – могучая баба. Я перед ней преклоняюсь. И насколько я знаю из твоих же слов, это она вытащила сюда твоего Громова. Как сказал бы один мой знакомый, столица – это среда, наиболее благоприятная для проявления творческой личности.

КАТЯ. Остановись, или я перестану тебя уважать.

МАРТЫН. Ты знаешь, я этого не хочу, но не перестану. Плюнь в меня, потопчи ногами, но сохранись как Екатерина Великая в своем роде. Отдай себя людям. Они этого хочуть.

КАТЯ. Мне ничего в жизни не надо, если я без него…

МАРТЫН. Ладно. А если так: твой Громов попал под трамвай… (Катя вскрикивает.) Прости. Но я обнажаю тебе суть. Пойми. Его действительно переехал трамвай. Для тебя. Этот трамвай – его великая жена. Его дочь. Его высокий пост. Его персональная машина. Похорони его и сохранись. Сохранись для большего, чем семейное счастье. Кстати, не было бы у тебя его… Он бы всю жизнь жевал себя и выплевывал… Он ведь не из тех, кто нарушает закон жанра…

КАТЯ. Тут ты, пожалуй, прав.

МАРТЫН. Так какого же черта?

КАТЯ. Ничего мне не надо!

МАРТЫН. Надо! Человеку многое надо. А кому многое дано – так тому еще больше. И у тебя это пройдет, не может не пройти. И тогда ты прокрутишь в мозгу пленку, которую я тебе сейчас наговорил…

КАТЯ. Мартын, дающий советы, когда они не нужны.

МАРТЫН. Советы всегда нужны, чтоб им следовать или не следовать, от противного. Если бы Михайло Ломоносов, а он, заметь, въехал в Москву не через парадные ворота, перед уходом из отчего дома вдруг решил посоветоваться со старшим товарищем из соседнего двора, то не исключено, что тот бы потряс могучей бородой и изрек: «Мне бы твои заботы». Или что-нибудь еще. Так что же, оставаться, плести сети? Солить треску? Еще! Пятнадцать лет назад некто Антошкин упоминался в фельетоне в числе прочих нарушителей паспортного режима: он приехал из Таганрога и два месяца ночевал на Киевском вокзале. Сейчас он живет на Кутузовском проспекте. Академик, лауреат Ленинской премии.

КАТЯ. Я не Ломоносов. Я даже не Маруська. Ну что ты со мной поделаешь? И еще знаешь, кто я? Танк, идущий по сдавшимся блиндажам.

МАРТЫН. Боже, какая чушь! Ты танк… Возможно… Из бумаги… Из папиросной.

КАТЯ. Нет, я шла напролом.

МАРТЫН. Куда, Катя?

КАТЯ. Я его люблю… Я его люблю. Это трудно понять?

МАРТЫН. Перестань, если ты танк. Танки не стонут. А я подожду, когда мы снова сможем с тобой общаться на изящном французском языке…

КАТЯ. Спасибо. Ты у меня сейчас, увы, единственный…

МАРТЫН. Я не слышал «увы». И я, конечно, нахал. Но я пользуюсь моментом: выходи за меня замуж. Я тебе обещаю заботу и верность.

КАТЯ. О господи! Мартын! Как ты можешь!

МАРТЫН (твердо). Могу! Ты сегодня ко мне прибежала.

КАТЯ. Нет! Нет!

МАРТЫН (берет ее за руку). Ты подумай, а? Обо всем. Я же самый умный у нас в аспирантуре. (Целуя ей руку.) После тебя, дурочка.

Квартира Громовых. В кресле больной Громов. Входит Ольга Константиновна.

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Я выхожу в магазин. Чего бы тебе хотелось?

ГРОМОВ. Боржоми у нас еще есть?

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Навалом.

ГРОМОВ. Извини, Оля.

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Не будем извиняться друг перед другом. Будем лечиться. (Со смехом.) Меня когда-то отпаивали собачьим жиром, тебя колют магнезией. В тебе всегда не хватало металла, а во мне, видимо, собаки.

ГРОМОВ. Я виноват перед тобой.

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Ты спрашиваешь или утверждаешь? Если спрашиваешь – нет. (Мягко.) Не лохмать свою обиду, как пишет один мой знакомый графоман. Все будет хоккей.

ГРОМОВ. Никто не виноват, и все виноваты.

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Не очень думай. Я пошла. (Уходит.)

ГРОМОВ (один). Дашка долго не идет из института. Натянутая ходит, как струна. А я всегда возмущался ее непробиваемостью. (Звонок телефона. Громов быстро берет трубку.) Да! Я. Здравствуй, Марусенька! Все у тебя хорошо? Оформила перевод в Москву? Вот и чудесно. Я рад за тебя… Так и дерзай… Я ничего… Я как гвоздик… Скоро побегу трусцой… Да… Слушаю внимательно… какого Мартына? (Волнуется.) А! Вспомнил… Да, да… Ну? Катя? Вернулась в ту деревню, где начинала?.. Он это просил сказать мне?.. Именно просил?.. (Растерянно.) Я должен это знать?.. И ты считаешь, что я должен… это знать? Маруся, Маруся, не клади трубку… (Очень растерян.) У тебя все хорошо? Я рад… Он получил от нее письмо?.. А! Заявление на перевод на заочное. Ему нет письма… И он так решил, что я должен это знать?.. Нет, нет, я все понял, Марусенька… Почему ты так говоришь? (Нервничает.) Почему я могу считать, что ты мне ничего не говорила? Очередь в автомат?.. До свидания! Спасибо, Марусенька… Я еду. Еду, ты меня слышишь?.. (Дует в трубку.) Положила…

Холл квартиры Росляковых. С телеграммой в руках Росляков.

РОСЛЯКОВ. Чушь какая…

ИННА ПАВЛОВНА (входит из глубины квартиры). От кого?

РОСЛЯКОВ. Громов пропал. Спрашивают, не у нас ли.

ИННА ПАВЛОВНА. Что?

РОСЛЯКОВ. Читай. (Протягивает ей телеграмму.) Я иду звонить. Какой-то глупый розыгрыш.

ИННА ПАВЛОВНА (читает). «Папа неожиданно уехал. Куда, не знаем. Волнуемся. Даша…» (Недоуменно.) Ведь он же больной. Говорили, криз. (С ужасом.) Боже мой! Неужели?

РОСЛЯКОВ (входит). Не отвечает у них телефон. Ты что-нибудь понимаешь?

ИННА ПАВЛОВНА (с иронией). А ты нет?

РОСЛЯКОВ (удивленно). Видит Бог…

ИННА ПАВЛОВНА. Я сейчас же еду.

РОСЛЯКОВ. Куда?

ИННА ПАВЛОВНА. Туда! (Кричит.) Ты идиот?

РОСЛЯКОВ. Ни за что! Не суетись, женщина. Не надо! Большие начальники не так часто выскакивают из собственной постели, чтобы бежать в неизвестном направлении. Если они не увозят с собой оборотный капитал, искать их надо спокойно и тонко. С пониманием… Я тебя не узнаю. Всегда спокойная женщина, а сейчас вертишься, как ужака на сковородке. Сохраняйте индивидуальность, мадам!

ИННА ПАВЛОВНА. Не хами!

РОСЛЯКОВ (идет в комнату). Не мешай мне, киса, я слегка подумаю. Чуть-чуть…

Закрывается дверь. Гаснет свет, зажигается вновь. Росляков один.

РОСЛЯКОВ. «Неожиданно уехал. Куда, не знаем». Не знаем… Что я, в самом деле идиот? Да, все началось еще тогда, в аэропорту. Самолеты ходили абы как… А дома Инна жарила куриц…

Звонок в дверь. Входит Громов.

ГРОМОВ. Это я, не пугайся.

РОСЛЯКОВ. Ваша фамилия Лопахин? Так, кажется, звали одного исчезнувшего гражданина. Или, может, Федор Протасов? «Живой труп» – это не про вас, случайно, написано? (Внимательно оглядывает Громова.) Судя по вашему внешнему виду, про вас. А еще знаете, какая книжка есть? «Пропавший чиновник».

ГРОМОВ. К черту! Не надо заполнять пауз, Виталий.

РОСЛЯКОВ. Не надо – не буду.

ГРОМОВ. Я был у Кати.

РОСЛЯКОВ. Знаю.

ГРОМОВ. Откуда?

РОСЛЯКОВ. Я не идиот.

ГРОМОВ. Какое-то стихийное бедствие всеобщей осведомленности.

РОСЛЯКОВ. Просто раньше ты этого не замечал, что люди поумнели.

ГРОМОВ. Кажется, раньше я не замечал слишком многого. Как-то пропустил…

РОСЛЯКОВ. Я всегда говорил, что ты не на своей магистрали.

ГРОМОВ. Я думал, это одна из твоих дежурных хохмочек. Почему ты ни разу не сказал, что это серьезно?

РОСЛЯКОВ. Потому что есть вещи, не поддающиеся объяснению. Они познаются только собственной шкурой.

ГРОМОВ. Но ведь в жизни-то бывает по-разному…

РОСЛЯКОВ. Бывает… В жизни бывают горбатые, хвостатые, шестипалые…

Пауза.

ГРОМОВ. Тебе не кажется странным, что я пришел именно к тебе?