Гость из прошлого Баринова Наталья

– Гриши, Славы, мужики неопределенного возраста, чужие женихи… Мне продолжать?

– Зачем? Ты стал одним из них. Гордись или стыдись, мне все равно.

– Пока мы не разошлись, я буду делать вид, что счастливее человека нет на земле. Этим я уберегу себя от унизительных намеков, насмешек. Потом тоже никому ничего объяснять не собираюсь. Надеюсь, что и ты не из болтливых.

– Все, с меня довольно! – Саша скрестила руки на груди. – Баста! Я дурею от тебя! Я больше и минуты не могу слушать твою галиматью!

– А я все самое главное уже сказал. Мое предложение о совместном отъезде в столицу остается в силе.

– Да? Где же логика? – возмутилась Саша.

– Ты ищешь логику в любви? – Муромов пожал плечами. – Не любила ты, что ли?

Саша повернулась и побежала к крыльцу подъезда. Она взлетела по ступенькам и опомнилась только тогда, когда в коридоре столкнулась нос к носу с матерью. Та смотрела на дочь с упреком.

– Ничего не спрашивай! – угрожающе произнесла Александра и заперлась в ванной.

Не нужно было обладать чутким слухом, чтобы услышать сдержанные рыдания. У Риммы Григорьевны сердце сжалось. Впервые за много лет она вдруг испугалась, что дочь повторит ее судьбу: останется одна с ребенком, всю жизнь будет пытаться выбраться из болота собственных ошибок и когда-нибудь устанет бороться и сложит руки. Раньше такая перспектива не приходила Римме Григорьевне в голову. Она жила с твердым убеждением, что ее дочь – личность яркая, характерная, ее ждет интересная жизнь, но, судя по всхлипываниям, доносящимся из ванной, пока у Саши была полоса если не черная, то глубоко серая.

Глава 11

На этот период пришелся развод с Муромовым, окончание интернатуры, работа в районной поликлинике психиатром. Родители Романа сделали то, на что она рассчитывала: помогли ей получить это место при распределении. Ей даже не удалось выразить им свою благодарность: они категорически не захотели ее видеть. Их пренебрежение Александра пережила спокойно. Гораздо сложнее было с Романом. Он откровенно страдал, но остатки чувства собственного достоинства не позволяли ему оставаться рядом. Саша старалась не обращать внимания на уколы совести. В конце концов, она подарила ему себя. Он ведь об этом мечтал? Он осуществил ее мечту, она – его. Они квиты.

После развода прошла пара месяцев. Муромов периодически названивал, интересовался ее работой. Саша понимала, что он ждет от нее приглашения. Наверняка Роман считал, что у нее нет повода отталкивать его. В конце концов, он не хуже тех мужчин, которые были в ее жизни. Ни один из них не говорил о своих чувствах так открыто, так много. А однажды он позвонил, чтобы снова предложить ей уехать вместе с ним.

– Ты правда этого хочешь? – испытывая злорадное удовлетворение, спросила Саша.

– Конечно. Я хочу, чтобы ты была со мной.

– Рядом с такой светлой личностью и такая потаскуха, как я, станет святой. Ты так считаешь?

– Я однажды проявил ужасную неделикатность. Не нужно напоминать об этом, – поникшим голосом ответил Муромов.

– Короче, спасибо за все, Ромка. Прощай. Желаю тебе встретить ту настоящую, честную и достойную, с которой ты будешь счастлив. И не звони мне больше. Не надо.

Римма Григорьевна, разобравшись в ситуации, в очередной раз прочитала дочери лекцию о ее непрактичности и глупости. Саша слушала спокойно. Внезапные вспышки маминого внимания не всегда раздражали.

– С чем ты осталась? – трагическим тоном спрашивала Римма Григорьевна.

– Не с чем, а с кем: с армией нервных, психованных, конченых.

– Я ведь не о работе говорю.

– А у меня сейчас только работа в голове! Карьера, финансовое благополучие, благодарные пациенты – вот это меня интересует…

На самом деле профессия пока удовольствия не приносила. Были минуты, когда Саша жалела, что не попыталась еще и еще поступать в театральный институт. Поступать до тех пор, пока не примут, пока не поймут, что у нее есть талант. Прав был Муромов. Неудачи сломили ее, Засомневалась в той самой изюминке, которая должна была броситься в глаза приемной комиссии. Но врач из нее тоже никакой, если пациенты с жалобами на депрессию, головную боль, рассеянность ее раздражают.

– По-моему, у нас каждый второй шизофреник. Не потенциальный, а просто, по факту. – Лескова щедро делилась впечатлениями от общения с пациентами с Симоной.

– Ошибаешься, нас гораздо больше! – смеялась подруга.

– Мне не до смеха. В этом всеобщем потоке идиотизма я оказалась не на своем месте. Я словно живу по кем-то написанному сценарию. Живу, зная, что все не так, а изменить ничего не пытаюсь. Так чем же я отличаюсь от тех, у кого раздвоение личности? Кто принимает свои фантазии и болезнь за нечто настоящее, кто не может знать правду…

– Сашка, не бери дурное в голову!..

– И тяжелое в руки – это я помню, помню. Ты не понимаешь, как для меня важно ощущение праздника! – в очередном телефонном разговоре с Симоной Александра пыталась найти ту соломинку, за которую ей следовало бы зацепиться. Что-то найти в себе такое, за что можно и даже нужно себя любить. Лескова точно знала, что без этого ощущения все чаще хочется лечь спать и не проснуться. Скучная серая жизнь, с периодическими ничего не значащими встречами, мимолетным сексом – надоело. Последний бойфренд, кажется, скоро узнает о своей отставке. Ни один мужчина так и не смог удержаться в ее сердце, а может, и не пытался? Она ведет себя так, что рядом с ней любой самый сильный мужчина засомневается в своих достоинствах.

– Саня, ты на своем месте, не бузи! – настаивала Симона. – Все еще устроится: и личная жизнь, и карьера. Слышишь, у тебя все замечательно. Ты только захоти – любой мужчина будет у твоих ног.

– Не успокаивай меня. Я же не маленькая. Мама и та смотрит на меня с такой жалостью – это невыносимо!

– Да, на Римму Григорьевну не похоже. – Симона знала об отношениях между матерью и дочерью. Сашка столько слез выплакала, прежде чем перестать расстраиваться из-за их размолвок. – Она, может, новую стратегию применила, а тебя зацепило. Нет повода, чтобы так себя грызть. Проблема в том, что нам, женщинам, нужен настоящий мужчина. Такой, чтобы как стена, чтоб доверять, чтоб всю себя отдать и ни разу не пожалеть об этом. Вот задачка!

– Ты потише говори, а то твой услышит – не соскучишься! – Александра знала о непростых отношениях Симоны с мужем. Денис Леонидович давно показал, кто в семье главный и можно ли с этим спорить.

– У него есть свои достоинства и недостатки, – как-то вяло реагировала Симона.

– Да ну?.. Надолго тебя хватит?

– О чем ты?

– Лежать, придавленной стеной сколько выдержишь? Дышать ведь скоро нечем будет, Сима!

– Саша! Я разберусь. Я уже думаю над этим.

– Уже? Ха! – с невесть откуда взявшейся злостью засмеялась Саша. – Столько лет прошло, а ты только думать начала!

Денис Леонидович оказался мужчиной со сложным характером и своеобразным взглядом на семейную жизнь. Глядя на то, во что превратилась жизнь подруги, Саша с замужеством больше не спешила. Не всегда ей будет так везти на порядочных мужчин, как Ромка. Она вспоминала свой тихий, скоротечный брак с Муромовым и все чаще задумывалась о том, что это был именно такой мужчина: надежный, добрый, семейный. Именно эти качества так раздражали Сашу все годы его безрезультатных ухаживаний, именно эти качества навели ее на мысль о возможности брака по расчету.

– Как тебе не стыдно, Лескова! Наезжаешь на меня, а сама такого парня потеряла. Жила бы, как у бога за пазухой, – с обидой в голосе произнесла Симона. – К тому же у меня действительно кое-что происходит… Не по телефону. Ты собой займись, слышишь? Собой!

– Все, Петренко, проехали. – Саша почувствовала, как перехватило горло.

Права Симона, сто раз права. Время упущено. Александра добилась своего, но по прошествии времени жалела, что не приняла предложения о переезде в столицу. Нужно было соглашаться хотя бы для того, чтобы сменить круг знакомств. Теперь она только и делала, что работала да выслушивала стенания матери, вечно неудовлетворенной жизнью, но все еще пытающейся изменить ее. То, что у дочери тоже не складывалась личная жизнь, служило для Риммы Григорьевны подтверждением теории об известном яблоке. Как Саша ни спорила, переубедить маму было невозможно.

– У каждого свой порог удачи, – повторяла Шура, но этот довод казался убедительным лишь ей одной.

Однажды Римма Григорьевна так довела дочь, что та, несмотря на поздний час, со скоростью звука оделась и выбежала из дома. Она должна была это сделать, чтобы в очередной раз не нагрубить матери. Хуже ссор могло быть только вынужденное примирение, вызванное необходимостью находиться под одной крышей. Саша мечтала о собственной квартире, но, судя по ее заработкам и неспокойному нестабильному положению вещей вокруг, мечта сбудется нескоро.

Было прохладно – пролетело еще одно лето, теплый и сухой сентябрь. Наступивший октябрь все еще можно было назвать нежной осенью. Время золотых берез и ярких кленов, не успевших сбросить свой наряд. Саше нравилось это время года. Еще не пришли холодные, изнуряющие дожди, не воцарилась пронизывающая сырость. Деревья стояли прекрасные в своих словно обновленных нарядах. Буйство осенних красок скоро сменится серостью мрачного ноября, но этот вечер выдался спокойным и отрешенным. Настроение Саши шло вразрез с умиротворенностью и гармонией природы. Этому вселенскому порядку противостояла неразбериха, царящая в доме Лесковых. Две женщины отчаянно сражались за звание мудрой, всезнающей, и в этой битве не могло быть победительницы.

За пару кругов вокруг дома Александра справилась с нервами. Идти дальше не хотелось, все-таки час был поздний. Саша направилась к детской площадке во дворе, устроилась на качелях. Самозабвенно катаясь, Лескова не услышала, как к ней подошел мужчина.

– В такой поздний час и одна. Почему? – В предчувствии нехороших приключений она внутренне сжалась, не пытаясь остановиться. Ей казалось, чем сильнее она будет раскачиваться, тем в более безопасном положении окажется. Незнакомец остановился в двух шагах, скрестив руки на груди и довольно широко расставив ноги. Всем своим видом он давал понять, что не собирается уходить.

В темноте было трудно разглядеть его. Саша сделала последнее движение ногами и теперь полностью отдалась во власть утихающих качелей. Но у мужчины вдруг изменились планы. Ему надоело быть простым наблюдателем. Он властно остановил качели. Чтобы соблюсти правила игры, Саша решила поиграть в недоуменное возмущение.

– Зачем вы это сделали? У меня прекрасный вестибулярный аппарат.

– Зато у меня – нет. Я не могу смотреть, как вы мелькаете туда-сюда. К тому же я хочу познакомиться. Для этого мне нужны ваши глаза.

Незнакомец подошел на критическое расстояние. Саша спрыгнула с качелей и с вызовом посмотрела на него. Только когда он оказался достаточно близко, Саша вдруг поняла, что ничего плохого не произойдет. От этого мужчины исходила сила, надежность и какой-то невероятный парфюмерный аромат. У Саши даже голова закружилась. Точно не из-за качелей. Как же от него пахнет!

Фонари светили где-то поодаль. Там по асфальтным дорожкам прохаживались парочки. Их можно было сразу вычислить по неспешному ходу и заливистому смеху. В фантазиях Саши он прерывался лишь для поцелуев. Это было нечестно: любовь проходит мимо, ускользает, просачивается сквозь дощатые лавочки. Так не должно быть. Неожиданно Александра потянулась губами к мужчине, а он не заставил себя упрашивать.

– Ты удивлен? – прошептала она некоторое время спустя, борясь со сбившимся дыханием.

– Нет.

– Как тебя зовут?

– Владимир.

– А я Саша. – Она обхватила его шею руками. – Ты почему подошел ко мне?

– Наблюдал издалека, как ты раскачиваешься. Словно взлететь хочешь.

– И что из этого?

– Я тоже обожаю качели. Только в отличие от тебя считаю, что больше не могу себе это позволить.

– Чепуха!

– Вот и я подумал, что ты гораздо сильнее и правильнее меня.

– Тебе нужна сильная женщина?

– Ну, не слабачка наверняка.

– А мне бы такого мужчину, за которым, как в романах… Не мужчина, а скала, понимаешь?

– С трудом. Скалу ведь с места не сдвинуть. Тебе нужен такой упрямец?

– Ты еще и очень умный, – улыбнулась Саша. Она снова поцеловала его, испытывая невероятное возбуждение. Эта встреча напомнила Лесковой о том, что она давно не была с мужчиной. Упущение, которое нужно было незамедлительно исправить, но бросаться на первого встречного! Она показалась ему доступной, легкомысленной, бесшабашной – сама бросилась на шею.

– Ты где живешь? – отдышавшись, спросил Владимир. Его глаза, в темноте казавшиеся черными, буравили Лескову.

– Рядышком.

– А точнее?

– Главное, что я живу с мамой, – так она дала понять, что сегодня продолжения не будет.

– Я тоже с мамой.

– У меня отца никогда не было, – Саша не понимала, зачем решила сообщить об этом нерадостном факте.

– Мой давно умер. Я его почти не помню.

– Я врач, – казалось, она искала нечто общее, чтобы получить доказательство реальности происходящего.

– Я инженер, но у меня большое будущее!

– Вот как! Ты говоришь замечательно, только какое же будущее у инженера? – засмеялась Александра.

– Ты хочешь знать все и сразу. Если говорю, я отвечаю за свои слова.

– Здорово! – Саша захлопала в ладоши. Нашла! Ее тоже ждет прекрасное будущее, значит, есть вероятность, что два потока сольются воедино и из этого получится нечто из ряда вон выходящее, такое, что поможет воплотить в жизнь любую мечту.

– Пойдем ко мне, Саша. Я живу в соседнем доме, через дорогу только перейти.

– Ого! – Саша осторожно отстранилась. – Мы практически соседи, но никогда не встречались. Как странно.

– Ничего странного. Сейчас такие времена, соседа по лестничной площадке не знаешь.

Глаза привыкли к темноте. Теперь Лескова четко видела лицо своего нового знакомого. Не красавец, но что-то в нем было такое, от чего у нее быстро застучало сердце. И еще этот одеколон – полжизни за аромат! То, что Владимир так легко предложил ей переночевать, немного охладило ее пыл. Может быть, он каждый день так знакомится? Может, он – маньяк, от которого исходит запах афродезиака? Словно прочитав ее мысли, Владимир протянул ей руку.

– Не бойся. Это я сегодня такой смелый. Сам не знаю, что на меня нашло.

– Я тебя на это провоцирую?

– Не знаю. Я стоял и наблюдал за тобой, а потом что-то щелкнуло: я должен подойти. – Владимир протянул руку, коснулся Сашиных волос. – Ты была так красива в этом лунном свете. В том, как ты каталась, было что-то волшебное.

– Говоришь красиво, а предлагаешь банальность. Несколько минут знакомства, и в кровать? Фазу романтических ухаживаний автоматически пропускаем?

– У нас все впереди, и я пытаюсь сказать, что ты мне очень понравилась.

– Спасибо, но звучит неубедительно.

– Обычно я не знакомлюсь на улице.

– Мне нет до этого дела. Потому что я не знакомлюсь на улице! – Лескова сделала ударение на «я».

– Неправда, – усмехнулся Владимир.

– Правда, как и то, что я живу вот в этом доме и сейчас пойду спать. – Саша повернулась и направилась к своему подъезду. Она ждала, что мужчина ее окликнет, – тщетно. Уже в подъезде не стала пользоваться лифтом, взлетела на третий этаж и выглянула в запыленное окно: Владимир сидел на тех самых качелях. Закусив губу, Александра едва не совершила стратегическую ошибку: чуть не бросилась обратно. Но в этот момент в голову пришел один из немногих уроков матери:

– Один раз дашь мужику понять, что он тебе не безразличен, – пиши пропало!

Поэтому Саша поднялась к своей двери, открыла и нарвалась в коридоре на заплаканную мать.

– Мам, ну ты чего?

– Куда ты убежала среди ночи? – всхлипывала Римма Григорьевна. – Я не знала, что думать!

– С каких пор ты так переживаешь? – буквально сметая с дороги маму, воскликнула Александра.

– Саша!

– Что?! – закрывшись в своей комнате, она бросилась на кровать. Справиться с вулканом, клокотавшим внутри, оказалось непросто. Владимир не шел у нее из головы. Саша сдерживала подступающие слезы досады. Что, если это была та самая встреча? Строить из себя недотрогу бывает, грубо говоря, невыгодно для счастливого будущего.

– Саша! – в дверь осторожно постучали.

– Мама, не сейчас!

– Можно мне войти?

– Нет! – стук повторился. Саша поняла, что Римма Григорьевна не успокоится. – Хорошо, войди.

Мама мгновенно открыла дверь и подбежала к дочери. Та лежала на диване, подложив руки под голову и неотрывно глядя на потолок.

– Саша, я больше не буду вмешиваться в твою личную жизнь.

– Сделай милость, пусть все вернется на круги своя.

– Ты снова будешь обвинять меня в равнодушии? – Римма Григорьевна прерывисто дышала, что должно было означать приближение очередной истерики.

– Это пройденный этап, – грубо ответила Саша.

– Неужели мы никогда не будем разговаривать на одном языке?

– Ты хочешь невозможного, мамочка, но твое желание давать оценку всему, что происходит в моей жизни, – это невыносимо, – Александра поднялась, тряхнула головой, запустила пятерню в густую шевелюру. – Я понимаю, что засиделась дома и мешаю тебе, но, клянусь, в ближайшее время все изменится!

– У тебя кто-то есть на примете? – оживилась Римма Григорьевна.

– Есть! – выпалила Саша.

– Славно, а то все не как у людей. Тебе ведь скоро тридцать. И красивая, и умная, а все одна и одна.

– Ничего удивительного. Ты ведь у нас – само совершенство, но тем не менее…

– Саша!

– Прости. Мы не должны разговаривать больше двух-трех минут. Обсудить необходимость покупок, что-то бытовое и все! – Саша устало потерла лоб. – Мам, я буду спать. Спокойной ночи.

– Знай, что я всегда на твоей стороне! – горячо заявила Римма Григорьевна.

– Сколько пафоса в столь поздний час. К чему бы это?

– К сладким снам.

Едва мама закрыла за собой дверь, Александра решительно сняла с себя одежду. Она бросала ее на кресло, промахиваясь. Свитер, джинсы, белье полетело на пол, плавно опустившись на довольно потертый ковер. Раздевшись, Саша легла и укрылась пледом. Она не стала стелить постель, зная, что завтра утром услышит лекцию на тему любви к себе, которая почему-то начинается с чистой простыни, одеяла, аккуратно заправленного в пододеяльнике. Но пока можно было просто лечь, поджав ноги, засунув руки под подушку, – любимая поза Саши. А сон все не приходил. Злясь, она крутилась, вздыхала, считала облака, которые представляла, следуя одному из советов. Наконец Шура встала. Решила открыть окно: может быть, ей душно? В прохладе всегда легче уснуть. В любом случае стоит попробовать.

Подойдя к окну, потянулась к форточке. Саша совершенно не заботилась о том, что кто-то увидит ее обнаженной. Кому в такое время придет на ум разглядывать темные окна? Хотя именно в ее окно попадал свет от фонаря напротив. Вдохнув прохладный воздух, Саша машинально опустила глаза: во дворе за столиком, где обычно собираются любители домино, сидел мужчина. Саше понадобилось несколько мгновений, чтобы понять – это Владимир. Лица его видно не было, только очертания и оранжевый мерцающий огонек от сигареты.

Саша замерла. Ей показалось, что мужчина смотрит прямо на нее. Она была готова поклясться, что на его лице появилась ироничная улыбка. Как будто он знал, что она выдержит паузу и покажется в этом чертовом, освещенном светом единственного на весь двор фонаря окне. Но в следующий момент Саша оперлась локтями о подоконник и, скрестив пальцы, положила на них подбородок. Она наблюдала за тем, как мужчина неторопливо курит. Интересно, почему он не ушел? Неужели собирается всю ночь ждать? Ждать до самого утра или сколько понадобится для того, чтобы снова увидеться с ней? Саша почувствовала, как мурашки побежали по коже.

Ей нравится, когда ее удивляют. Пожалуй, очень давно все, кто пытались добиться ее расположения, действовали стандартно. Владимир тоже не был оригинальным – его приглашение прозвучало слишком быстро. Они были знакомы всего несколько минут, а ее уже зазывали в постель. Может быть, теперь он раскаивается?

Почему все мужчины в ее жизни считали, что она принадлежит к тем женщинам, с которыми можно не церемониться? Будинцев, Гриша, Слава, два или три знакомства после окончания института – никто из них не собирался тратить время на ухаживания. Ее брали, в ней видели нечто умеющее получать удовольствие, чувствовать, но не сердцем, а передком. Только Муромов по-настоящему любил ее. Как странно: к нему у нее не возникло никаких чувств, кроме жалости. Он был настолько хорошим, что от этой правильности Александру тошнило. Вспомнила, как мама говорила нечто подобное об Аркадии: со скуки умрешь с таким, а теперь осталась ни с чем. Интересно, не жалеет ли она о том, что оттолкнула того, кто не пытался разбить ей сердце?

Саша не сомневалась, что поступила правильно, разорвав отношения с Романом. Развелась, потому что сработал инстинкт самосохранения. Она бы не простила себе этого пропитанного ложью существования. Саша усмехнулась – кого она пытается обмануть? Себя?

Владимир закурил еще одну сигарету, а Саша демонстративно задернула шторы и спряталась за ними. Интересно, на сколько хватит терпения у мужика, на сколько припекло? Настроение у Лесковой улучшилось. Спать, правда, расхотелось вообще, но на диване Саша устроилась со сладким ощущением покоя. Словно она очень долго к чему-то шла и, наконец, цель близка, буквально рукой подать. Может быть, то, что она сказала матери, недалеко от истины?

Не поддаться желанию снова выглянуть в окно оказалось непросто. Саша решительно натянула плед до самого подбородка и крепко сжала веки. Сейчас она должна спать. Если утром она увидит своего нового знакомого на старом месте, так тому и быть – она попробует начать с ним все сначала.

Всю ночь Саше снились кошмары. Она металась по огромному залу, блуждала между колоннами, искала дверь. Ей был нужен выход. От того, насколько быстро она найдет его, зависело все. Саша точно знала, что на карту поставлена ее жизнь. Поиск утомил, выбившись из сил, Александра села, опершись спиной на одну из колонн. Холодный мрамор сковал спину. Неподалеку раздался крик. Стало страшно до такой степени, что горло перехватило. Хватая ртом воздух, Саша пыталась подняться, но ноги не слушались. Тогда, задыхаясь, она поползла на коленях. Мраморный пол оказался покрыт слоем битого стекла. Саша оглянулась и увидела за собой кровавый след. Теперь кричала она. Кричала страшно, потому что знала: не подняться ей и не выбраться из этого огромного зала. Не было у него стен, окон и воздух заканчивался, словно взяли и выкачали его. Чем громче Саша кричала, тем меньше оставалось надежды. Но вдруг кто-то схватил ее за плечи, тряхнул, попытался поднять.

– Саша! Сашенька! Проснись! – Римма Григорьевна трясла дочь, а та, в плену своих видений, кричала и плакала. – Саша! Да что же это такое?!

Наконец Александра открыла глаза и уставилась на испуганную мать. Римма Григорьевна разжала пальцы. На плечах остались красные следы. Саша проследила за ее взглядом и, вытирая слезы, тихо всхлипнула:

– Синяки будут, мам.

– Черт с ними, пройдут! Ты-то как? Ты так кричала!..

– Это всего лишь сон, плохой сон.

– Ты испугала меня, девочка.

– Я? – Саша поднялась и под недоуменным взглядом матери подошла к окну, резко раздвинула шторы. Владимир сидел за столиком, взгляд его блуждал по окнам.

– Скажи, что происходит? Что тебя мучит?

– У меня все прекрасно. Скоро свадьба, как обещала. – Лескова повернулась к Римме Григорьевне.

– Ты это со сна, дочка?

– Нет, мам. Говорю точно.

– Ты уверена, что не поступаешь кому-то назло?

– Я, наконец, буду счастлива… – Саша жестом попросила мать подойти к окну. – Смотри, это он… За столиком курит, видишь?

– Я плохо вижу издалека, – тихо ответила Римма Григорьевна, – но мне почему-то кажется, что он похож на твоего отца…

– Да? – Саша поежилась, словно замерзла. – Тогда это тоже – знак.

– Ты его любишь?

– Это слишком серьезный вопрос для раннего утра, мам.

– Иди, позови своего суженого к чаю…

Саша быстро оделась и спустилась за Владимиром. Подошла, молча взяла его за руку.

– Пойдем…

Он без вопросов пошел за ней. Вот так неожиданно в ее жизни появился этот улыбающийся, спокойный мужчина. Саша быстро привыкла к тому, что Владимир всегда рядом. Улыбающийся, спокойный, рассудительный, он ждал ее после работы, был вежлив, обходителен. Дарил цветы, конфеты, ввел ее в круг своих друзей, наконец, познакомил с мамой. Он умел оказывать те каждодневные знаки внимания, от которых становится так тепло и спокойно на душе. Саша расслабилась, жила в выстроившемся, словно помимо ее воли, ритме. Все было настолько правильно и серьезно, что в какой-то момент романтика, о которой мечтала Саша, показалась ей наносной, неискренней. Как будто каждый играл роль, зная, как вести себя в зависимости от ситуации, а в душе…

Владимир не стеснялся говорить о любви. Заканчивая телефонный разговор, он всегда говорил «целую» или «люблю», а Саша принимала эти проявления чувств как должное, не спеша отвечать тем же. Она точно знала, что в ее отношении к Владимиру нет страсти. Есть только необходимость знать, что любима, что не одна.

Они были знакомы два месяца – не такой уж большой срок, чтобы досконально изучить друг друга, понять, насколько они совместимы. Но Владимир не хотел больше ждать. Для себя он решил, что встретил свою вторую половину. Поэтому не стал тянуть с предложением.

– Выходи за меня, Саня. Я сделаю все, чтобы ты была счастлива.

Она не стала брать время на раздумья. Зачем? Мужчина произнес сакраментальную фразу. Некоторые умудряются сказать ее ради красного словца, но в интонации Владимира Саша четко услышала искренность. Мама твердила, что главное быть любимой, а Володя отчаянно влюблен. Да и у нее он вызывал нечто посильнее симпатии. Не то что с Муромовым, а более сильное чувство придет со временем. Обязательно придет. Это даже хорошо, что нет ослепляющей страсти. Саша запретила себе переживать. Она настраивалась на идеальные отношения, в которых не будет места обманам, недоверию, предательству.

В конце ноября Александра вышла замуж. Жених выглядел счастливым, невеста – взволнованной. После свадьбы Саша была весьма довольна собой. Жить договорились у него, так что общую картину праздника портила притирка со свекровью, но Лескова надеялась на скорую и безоговорочную победу. Владимир был влюблен и ждал от этого брака столько счастья, впору нырнуть в него, как в океан. Жалобы матери серьезно не воспринимал. Считал их проявлением ревности и только посмеивался в ответ. Он ждал от жены одного-единственного признания, которое изменит все: и отношение Галины Михайловны к невестке, и какую-то необъяснимую отчужденность Саши, врывающуюся временами в их едва созданную семью. Как только жена скажет, что ждет ребенка, их жизнь изменится, как по мановению волшебной палочки. Владимир и подумать не мог, что все сложится иначе.

Эти двое надеялись на чудо. Два волшебника, растерявших свои чары, потому что их постепенно поглощала пустота. Ни очарования первой любви, ни трепетности последнего чувства – ничего этого не было в отношениях между Александрой и Владимиром. Стало совершенно очевидно, что оба поспешили с решением жить вместе, но упорно не хотели признавать это. Их ожидало разрушительное разочарование, путь в никуда, но в тот сырой ноябрьский день, когда для них звучал марш Мендельсона, оба попали в полную власть эйфории от происходящего. Для здравого смысла места не осталось. Царство эмоций – сказка наяву. Быть может, в этом и заключается счастье – мгновения, когда разум крепко спит.

Глава 12

Саша придирчиво осматривала кабинет. Нет, пора перебираться в помещение просторнее. И аксессуаров не хватает. Таких, чтобы заставить пришедшего расслабиться, раскрепоститься, зацепиться за отвлекающую мелочь. Картины – это, конечно, большой плюс. Наверняка добрая половина клиентов плохо разбирается в живописи, но это зачастую помогает начать диалог. Сегодня Саша ждала особого посетителя и невероятно волновалась, как в первое время после открытия практики. Александра боялась, что с Прохоровым обычные приемы не сработают. Предстоит что-то вроде экзамена: ее опыт столкнулся с эмоциями, с которыми она пока не в силах совладать. Александра четко ощутила этот момент. Словно в голове что-то щелкнуло и теперь контроль над собой потерян. Саша нервно передернула плечами, взглянула на часы: если Дмитрий все так же пунктуален, он постучит буквально через минуту.

– Можно? – Прохоров приехал вовремя.

– Конечно, конечно! – Лескова не смогла скрыть волнения. Шагнув навстречу, улыбнулась. Губы дрожали. – Здравствуй.

– Здравствуй.

– Проходи, пожалуйста!

– Спасибо. Где мне устроиться? – Дмитрий Ильич отводил взгляд. Было заметно, что он взволнован, смущен. – На этой кушетке или в кресле?

– Как угодно, как удобно.

– Тогда в кресле. – Прохоров застыл. – Только после тебя.

– Хорошо, я сяду напротив. Не возражаешь?

– Здесь ты хозяйка, и работают твои правила.

– Никаких правил, Дима… – Саша села, прижала руку к груди – сердце выдавало столько ударов в минуту, что оставалось надеяться – не выпрыгнет. Поглощенный своими мыслями, Прохоров не заметил ее жест.

Лескова осторожно положила руки на спинку кресла, поглаживая ее, смотрела на мужчину, который мог стать ее мужем. Первым и последним. Они бы растили детей. Разумеется, их было бы не меньше двух: сын и дочь. Саша и Дима – они бы назвали их в свою честь, пренебрегая приметами. Теперь дети были бы уже взрослыми и готовились покинуть родительское гнездо, а может, уже упорхнули – проявление вселенского порядка. Им не пришлось бы искать мотивации для счастливой жизни, потому что в такой образцовой семье все происходило по законам любви и доверия. Не без ссор, конечно. Если говорят, что два человека прожили жизнь, как два голубя, воркуя, так врут ведь.

Лескова вздохнула. Оказывается, она не разучилась фантазировать. Часто она рекомендует это своим пациентам. Советует представлять свое будущее, рисовать его в воображении с деталями с обязательным участием в придуманных картинках. Не просто дом, а себя в нем. Не образ мужчины, а себя рядом с ним. А сама Саша пока не понимала, где оказалась: то ли в прошлом, то ли в несостоявшемся будущем. Свою растерянность Лескова прятала за спокойной улыбкой. Она смотрела на Дмитрия Ильича, надеясь, что хорошо маскирует настороженность. Прохоров – ее прошлое. Как давно это было, как недавно это было. Словно в другой жизни, словно вчера. И сердце выпрыгивает из груди, давая понять, что не все забыто и непросто рассуждать трезво и рассудочно. Огорчало одно: мужчина, сидевший напротив, был ей мало знаком. Нет, точнее, она не знала его вовсе.

– Ты так смотришь на меня, как будто видишь впервые, – Прохоров положил руки на широкие подлокотники кресла, впился в них пальцами. Волнение сказывалось в каждом его движении, чуть охрипшем голосе.

– В какой-то степени ты прав.

– Тогда будем знакомы? – Дмитрий Ильич грустно улыбнулся. – С чего же начать?

– На твой выбор.

– Я теряюсь. Ты забыла, сколько мне лет? Столько всего было… и хорошего, и плохого. Сейчас мне кажется, что больше плохого, – Прохоров машинально оглянулся, словно боялся, что его услышит еще кто-то, кроме Саши.

– Мы одни, – она поспешила успокоить его. – Я не включила магнитофонную запись, хотя иногда делаю это по согласию пациента, разумеется.

– Пациента?

– Тебе не нравится это слово?

– Мягко сказано. Не знаю, зачем я напросился на встречу, – Дмитрий Ильич пожал плечами.

– Это я предложила тебе, если помнишь, – Александра старалась помочь Прохорову справиться со скованностью. Иначе не получится у них откровенного разговора.

– Ты знаешь, на днях я поймал себя на мысли, что мне и поговорить не с кем… Ну, ты понимаешь, о сыне, о жизни, о том, какой я теперь ее вижу. Я почувствовал пустоту и злость на себя, окружающий мир. Даже не злость – агрессию, ту, что с трудом поддается контролю. Я понял, что это чувство окончательно разрушит меня, если позволить ему обосноваться в душе. Вспомнил о душе и о тебе. Странная ассоциация? Я подумал о том, что мы можем…

– Можем… – Саша боролась с мучительным желанием закурить. Она знала, что Прохорову это не понравится, и сдерживала себя.

– Поговорить о том, что убивает меня…

– Говори. Не задумывайся, не контролируй себя. Не старайся выглядеть лучше, просто говори…

– Сослуживцев видеть не могу. На работу еще не вышел. Я давно перестал быть хорошим хирургом. Я это сам знаю, я иногда бываю честен сам с собой… Со Светланой – полный разброд и шатания. То, что произошло, развело нас навсегда.

– Вы не вместе?

– Нет.

– Часто горе объединяет, – несмело заметила Александра.

– Это когда есть что объединять. Столько лет прошло. Честно говоря, мы никогда не были по-настоящему близки. Хотя, если бы Илюша… не ушел, мы бы продолжали жить семьей еще не один год. Думаю, это длилось бы еще какое-то время, но все равно должно было закончиться.

Прохоров замолчал. Он мучительно переживал нелады с женой. То, что между ними давно не было тепла, теперь казалось неважным. Все равно они были семьей, их объединяли заботы о сыне, его будущем. Теперь все рухнуло, и Светлана планомерно скатывается в бездну. Ничем хорошим ее пристрастие к спиртному не кончится. Раньше ее веселость в компаниях даже нравилась Дмитрию Ильичу. Со временем он понял, что за ней стоит лишний бокал вина, а без него Светлана превращается в угрюмую и молчаливую или нервозную и излишне болтливую тетку.

Сейчас Прохоров сомневался: стоит ли говорить о своих опасениях Саше? Сможет ли она дать дельный совет, чем-то помочь? Вряд ли. Светлана не станет никого слушать, а тем более Александру. Стоит только произнести это имя! Однажды жена запретила Дмитрию называть его.

– Если я хоть один раз услышу что-то об этой девчонке, заберу Илюшу и ты его больше никогда не увидишь! – разъяренная фурия, какой он не знал Светлану, испепеляла его взглядом. – Ты сделал выбор, так будь добр, не оглядывайся назад!

Он знал, что ей льстил выбор Дмитрия. Красивой, молодой, энергичной девушке он предпочел ее: опытную, но несовременную, не такую эффектную. Светлана поначалу пыталась добиться от него признания: почему он, наконец, ответил на ее знаки внимания? Прохоров отшучивался. Вот тогда она точно поняла, что Дмитрий связал с ней свою жизнь не из большой и светлой любви. Ее беременность и элементарная мужская гордость сыграли в его решении не последнюю роль. Светлана была реалисткой и решила, что обижаться глупо. Успокоившись, убедила себя, что лучше обойтись без уточняющих вопросов, без правды. В любом случае она ждала, что появление ребенка все расставит на свои места.

Когда родился Илюша, Светлана почувствовала, что это не сблизило ее и Дмитрия. Она погрузилась в заботы о ребенке, чтобы не думать о том, что ее любимый рядом только из-за чувства ответственности перед беспомощным крохотным существом. И только в нем он будет искать радость, а она никогда не станет для Дмитрия большой и светлой любовью. Он просто терпит ее, любя своего сына. Светлана ревновала. Она смотрела на него, такого маленького, но уже настолько похожего на своего отца, и не могла любить его настолько сильно, насколько должна любить мать. Мучилась, присматривалась к малышу, была с ним излишне строга. Старалась не переборщить с нежностями. Даже Дмитрий удивлялся:

– Ты с Илюшей, как солдат на посту – ни шагу вправо-влево. Все четко, как по команде.

– Тебе кажется.

– Ты лишний раз не поцелуешь его.

– Иногда я чувствую себя такой усталой и опустошенной… – оправдывалась Светлана, а однажды решила признаться в том, что ее тревожило.

– Что это означает? – Дмитрию не понравилось услышанное. Светлана поспешила свести все к усталости, переживаниям за их отношения. Она всячески подчеркивала свою уязвимость во имя того, чтобы рядом с ней Прохоров чувствовал себя сильным. Это всегда нравилось мужчинам вне зависимости от реального положения вещей. Дмитрий Ильич не был исключением, но особого удовольствия от сознания собственной важности не испытывал. Знал, что в семье он главный, что его слово последнее. Только даже самому себе он боялся признаться, с какой радостью отдал бы все эти мужские привилегии в обмен на настоящую любовь. В обмен на сердечный трепет, мучительную сладость обладания любимой женщиной. Он добровольно лишил себя этого и надеялся, что появление ребенка что-то изменит.