Гость из прошлого Баринова Наталья

– Стечение обстоятельств.

– Надеюсь, с приездом сына все станет на свои места? – свекровь сверлила Сашу взглядом.

– Судя по вашему загадочному виду, вы чего-то недоговариваете.

– Плохим бы ты была психотерапевтом, если бы не почувствовала этого, Сашенька. Я облегчу тебе задачу.

Галина Михайловна отпила из своей чашки. Постукивая пальцами по столу, скользнула взглядом по сторонам. Она оттягивала момент торжества, предвкушая, как вытянется лицо у этой мерзавки.

– Дело в том, Сашенька, что я звонила в больницу. Тебя там не было. Ни в одну из тех ночей, когда ты так самоотверженно подменяла своих коллег. Ты бы предупредила медсестер, что свекровь может проявить качества Шерлока Холмса. Что скажешь?

– Ничего. – Саша решила, что, оправдываясь, она только усугубит ситуацию. – Вы можете думать все что угодно. Правду знаю я, только я. И еще…

Саша поднялась из-за стола и подошла к свекрови. Та продолжала невозмутимо пить чай.

– Вы не сможете повлиять на наши с Володей отношения. Мы будем вместе столько, сколько я захочу!

– Вот как?

– Именно так. Между прочим, для меня не слишком много «за» в этом браке. Я надеялась на большее. Мне обещали большее, а что я имею? Жду, жду и смотрю, как летит время. Я лишней конфеты не могу себе позволить, потому что в наш бюджет вписывается только самое необходимое. Я достойна лучшей жизни, о которой ваш сын так проникновенно говорил до свадьбы!

– Не спешила бы замуж. – Галина Михайловна возмущенно стукнула кулаком по столу. – Ты посмотри, второй раз – и снова неудачно? Не в тебе ли дело, милочка?

– Нет, не во мне.

– Я с мамой твоей разговаривала, – неожиданно изменила тему Галина Михайловна. – Теперь я точно знаю, что ты не та, за которую пытаешься себя выдавать.

– Интересно?

– Ты похотливая расчетливая стерва, которая перешагнет через все, лишь бы получить свое. Видит бог, я долго молчала, наблюдала за тобой, милочка. Только такой порядочный и наивный мужчина, как мой сын, может видеть в тебе идеал. Между прочим, вы уже не первый год вместе, а детей все нет. Ты ведь лишней конфеты себе не можешь позволить, куда уж тут детей заводить! – Галина Михайловна поднялась. Она выглядела спокойной, но в глазах ее сверкали молнии. – Ты ждешь от моего сына дорогих подарков, шикарной жизни, чтобы за его спиной наставлять ему рога и получать от жизни сомнительные удовольствия.

– Это все вам моя мама рассказала?

– Я сделала выводы из услышанного. Ты и ей хорошо потрепала нервы, Александра Олеговна. Для тебя нет ничего святого. Как ты умудряешься работать врачом?

– Слова сказаны, – улыбнулась Саша, – назад хода нет. Я объявляю вам войну, уважаемая мама моего мужа. Не переживайте, скоро получите свое чадо. Этакое б.у. в отчаянии. Подождите совсем чуть-чуть.

Два оставшихся дня, возвращаясь с работы, Александра проводила за закрытой дверью их с Володей комнаты. Лескова вынашивала план мести коварной и любопытной свекрови, которая с первых дней задалась целью выжить непрошеную гостью из дома, вытеснить ее из сердца единственного сына. Предстояло выдержать натиск любящей матери и не дать повода Владимиру усомниться в верности. Короткий роман с Фроловым Александра не считала помехой к существованию семьи. Иногда измена цементирует разрушающиеся отношения. Саша убеждала себя, что это именно ее случай. Безболезненный разрыв скоротечной связи показал, что все серьезное, прочное, долгосрочное связано только с мужем, семьей, и не стоит пренебрегать этим. Однажды она сказала себе, что он на самом деле старается изо всех сил. Просто у него не самый короткий путь к достатку. Так бывает. Единственное, что остается, – ждать. Но такие мысли посещали Сашу в минуты светлого, радужного душевного настроя, а сейчас она чувствовала себя обманутой. Потому что прошло уже достаточно много времени, чтобы вырисовалась долгосрочная и ближайшая перспектива.

Ничего хорошего впереди им не светит. Они вместе несколько лет, но не продвинулись ни в отношениях, ни в каких-либо достижениях ни на шаг. Более того, Саша чувствовала себя свободной от каких-либо обязательств. Мало того что она простила себе интрижку с Фроловым – она не была уверена, что изменила в первый и последний раз. Как не первой и не последней была командировка мужа.

Лескова не предполагала, что Владимиру может прийти в голову нечто подобное. Уверенная в его преданности, она не нагружала себя фантазиями на подобную тему. Никольский всегда говорил, что его жена – самая лучшая, а значит, поиск идеала для него – процесс завершившийся. В этом сомневается разве только Галина Михайловна, но ее обезвреживание не слишком волновало Сашу. Пара жарких ночей с имитацией бурного оргазма – и Владимир перестанет слышать стенания матери по поводу его неудачного выбора. Важно суметь вовремя расставить акценты, не дать свекрови сделать первый шаг или, напротив, спровоцировать ее на поступок, после которого муж окончательно перейдет на сторону жены.

Возвратившийся из командировки Никольский сразу почувствовал новый виток напряженности между матерью и Сашей. Обе встретили его с поцелуями и улыбками, но он был уверен, что за ними скрывается нервозность и желание выяснить отношения. За ужином напряженность достигла апогея. Галина Михайловна уже открыто выражала недовольство в адрес невестки. Та посмеивалась, игнорируя нападки свекрови.

– Я вижу, вы без меня зря времени не теряли, – попытался разрядить обстановку Владимир. Он подлил вина в бокал матери, жены, многозначительно глядя на обеих. Своим взглядом он словно хотел остановить их, предупредить, что обвинения заходят слишком далеко. Пора остановиться, чтобы потом ни о чем не жалеть.

– Мы без тебя проводили время порознь, сынок. Так сказать, не обременяли друг друга присутствием ни днем, ни ночью. Правда, Саша?

– Правда, – невозмутимо ответила Александра. – Я говорила, что неделя выдалась непростая. Накладка за накладкой. Но все это имеет и положительный аспект – теперь у меня есть отгулы, которые мы сможем провести вместе. Есть предложения?

Саша всегда знала, что лучшая защита – нападение. Обезоружив свекровь тем, что не стала оправдываться, Лескова всматривалась в уставшее лицо мужа. Было совершенно очевидно, что домашние передряги не добавляют ему настроения и счастья. Все зашло слишком далеко. Измены, ложь, притворство, непрекращающаяся война с Галиной Михайловной – растущий ком отчуждения. Пришло время что-то менять. Наверное, в тот вечер Саша впервые серьезно подумала о ребенке.

– Пока предложений нет, – задумчиво произнес Владимир, – но я обязательно подумаю. Получается, у меня тоже накладка за накладкой: в институте, на фирме. У меня полный цейтнот, не до выходных. Ты не обидишься, Сань? К тому же я не хотел сразу говорить – мне снова нужно уехать. Сегодня, сразу после ужина.

– Я все понимаю.

– Очень серьезная сделка. В институте я договорился, – он взял Сашу за руку, наклонился, поцеловал в уголок рта. – Я соскучился.

– И никак нельзя отложить отъезд хотя бы до завтрашнего утра? – многозначительно глядя на мужа, спросила Александра.

– Я смотрю, вы друг друга стоите! – Галина Михайловна поднялась из-за стола и вышла из кухни.

Воспользовавшись этим, Владимир привлек Сашу к себе и поцеловал.

– Это нечестно, – прошептала она.

– Я знаю, но тебе придется снова ждать своего мужа. Если все получится… Я не хочу сглазить.

– Тогда ничего не говори. Просто делай то, что положено.

– Ты умница. Ты всегда меня понимаешь, только иногда психуешь напрасно. И с матушкой постарайся не цапаться, пока меня не будет.

– Я сделаю все возможное и невозможное, – улыбнулась Саша.

Неожиданный отъезд сына нарушил планы Галины Михайловны. Аморальное поведение невестки осталось безнаказанным. Эта стервоза гипнотизирует сына одним взглядом – психотерапевт хренов! Проглотив очередную неудачу, свекровь заняла выжидательную позицию. Она была уверена, что очень скоро Владимира ждет неприятное прозрение и Саша сама будет способствовать этому. Чтобы окончательно не настроить сына против себя, Галина Михайловна взяла себя в руки и старалась попросту не замечать Александру. Общение между ними снова свелось к вежливым приветствиям. Для Саши прикрытая конфронтация была еще хуже, чем явная неприязнь.

Галина Михайловна мастерски играла свою роль, не предполагая, насколько раздражает этим невестку. Лескова делала вид, что у нее все под контролем, но это было жалкое подобие действительности. На самом деле пытливое око свекрови было лишь верхушкой айсберга – малой толикой проблем, заботящих Лескову. У нее намечался кризис, тот, что у людей непосвященных заканчивается глубокой депрессией. Застой на работе, охлаждение к мужу, окончательный разрыв с Фроловым, стенания матери по поводу отсутствия внуков, советы Симоны о том, как нужно жить, – все это день за днем обрушивалось на Александру в разной последовательности, с разной силой, но регулярно, и от этого накопленного разочарования у Саши возникло ощущение собственной неполноценности. Ей уже за тридцать, а что она собой представляет? В запале ссоры с Владимиром она упрекает его в том, что он к своим сорока так и останется с мечтами, которые попахивают нафталином. Какое право она имеет обижать мужа? Чем она лучше его? О ее сомнительных достижениях не стоит и вспоминать.

Но нежелание окунуться в прошлое чаще всего оборачивается незапланированной и не самой приятной экскурсией. Саша проклинала себя за легкомыслие. Она не была готова к такому повороту событий.

Случилось то, что в один из тоскливых вечеров в ожидании возвращения Владимира из командировки Саша наводила порядок в шкафу. Наткнулась на упаковку презервативов и, глядя на них, подумала, что хватит предохраняться. Прав Никольский – им давно пора завести ребенка. Мальчика, девочку, обоих сразу. Пришел тот замечательный момент, когда она поняла, что готова стать матерью. Но одновременно с этой замечательной созидательной мыслью в голове Саши крутились ужасные перспективы: она видела себя толстой, неуклюжей бабой, едва ковыляющей не в туфлях на шпильках, а в каких-то затрапезных ботиночках на плоской подошве, не поддающихся критике. Лескова представляла, насколько участятся приезды матери – Римма Григорьевна не упустит возможность проявить себя внимательной и заботливой бабушкой. Этого Саша не вынесет, добавить к этому винегрету вездесущую Галину Михайловну – невыносимо!

Саша решила, что ничто так не портит жизнь, как ожидание неприятностей. Именно поэтому она будет думать только о хорошем. Вот приедет Никольский соскучившийся, истосковавшийся по ласке – они проведут с ним незабываемую ночь. Одну, другую, а потом… Потом пройдет время и, проявляя нетерпение, Саша купит тест на беременность. Он конечно же окажется положительным. Сколько счастья отразится на лице мужа – он так давно мечтает о ребенке.

Мыслеформа была запущена, но то ли Лескова была недостаточно искренна, то ли произошел сбой на уровне тонких материй, только все дальнейшее происходило совсем по другому сценарию. Еще неделю Саша ждала возвращения ударившегося в бизнес супруга. Галина Михайловна встречала сына со слезами: так она показывала, насколько соскучилась по нему, как рада ему.

– Сынок, эта ужасная работа отнимает у нас время на общение. Я не привыкла, что тебя так долго нет дома, – Галина Михайловна заключила его в объятия.

– Все в порядке, мама, все хорошо. – Никольский смотрел на застывшую в дверном проеме Сашу. Она хитро усмехалась, видя в таком выражении чувств чистой воды притворство и желание досадить ей.

– Надеюсь, ты теперь надолго? Без тебя дом опустел, – всхлипывала Галина Михайловна, смахивая набежавшую слезу.

– В этом месяце обещаю больше никуда не уезжать.

– Надо полагать, в следующем возможны варианты? – поинтересовалась Саша.

– Возможны, – согласился Владимир. – А пока я, с вашего позволения, приму душ и готов съесть слона.

Свой аппетит Владимир сильно преувеличил. Уставший после нелегкой командировки, он едва нашел в себе силы продержаться за столом, расхваливая то мамин борщ, то отбивные, приготовленные Сашей. От десерта в виде своего любимого торта «Наполеон» Никольский отказался.

– Накормили, напоили, – довольно потирал живот вновь прибывший. – Спасибо.

– Мы старались, – улыбнулась Саша.

– Я буду ждать вас, мадам, – поцеловав жену в шею, шепнул он и отправился в их комнату.

Пока невестка, проявляя адское терпение, вытирала посуду, вымытую Галиной Михайловной, Владимир честно боролся со сном. Так ему не хотелось спать, наверное, с того самого времени, как он готовил дипломный проект. Тогда не спал несколько ночей и, не выдержав напряжения, отключился прямо на полу, на огромных чертежах. В то жаркое лето мама решила не будить его, заботливо подложила под голову подушку и укрыла махровой простыней.

На этот раз глубоко спящим его обнаружила Саша. Она осторожно поправила одеяло, села на край дивана, вглядываясь в усталое, но расслабленное лицо мужа. Очевидно, ему было нелегко выглядеть беззаботным и радостным за ужином. Озабоченность то и дело застывала в его задумчивых глазах, пару раз он ответил невпопад. Галина Михайловна ничего не заметила. Она все время пыталась перехватить инициативу в беседе, воспринимая любую реплику невестки как вызов. Гневные взгляды, замаскированные натянутыми улыбочками, остались без внимания Никольского. Ему было явно не до домашних интриг.

Утром Саша открыла глаза и поняла, почему проснулась. Ее разбудил аромат кофе и свежих тостов.

– Ничего себе! – сладко потянулась Александра. – Кофе в постель, как в старые добрые времена.

– Доброе утро!

– Доброе! – Саша поставила подушку повыше, оперлась о нее спиной и приняла из рук мужа поднос с чашкой кофе и хорошо поджаренными тостами. – Спасибо, так приятно! Все, как я люблю.

– На здоровье.

– Не нужно мне твое здоровье. Лучше скажи «пожалуйста».

– Пожалуйста.

Никольский сел на пол, рядом с Сашей. В его глазах замерло ожидание. Он смотрел на жену, получая удовольствие от того, как она пьет кофе, хрустит гренком. Виктор чувствовал себя виноватым: он не должен был предательски уснуть вчера, но если бы Саша только знала, как он устал. Большие деньги требуют больших усилий, нервного напряжения и отдачи. Он выложился, как мог. Он старался не только для себя и поэтому чувствовал прилив сил там, где, казалось, уже не на что надеяться. Переговоры по сделке прошли успешно, документы подписаны, деньги получены. Никольский улыбнулся: Сашка даже не представляет, сколько он заработал за эти две недели. Если так и дальше пойдет, он наплюет на должность в исследовательском институте, амбиции кандидата физико-математических наук. Пусть простит его мама, он больше не хочет тратить время на топтание на месте, на споры с выжившими из ума докторами наук, академиками. У него обозначился другой путь в этой жизни. Кажется, наконец он получит все то, что положено иметь настоящему мужчине к сорока годам. Правда, один из основных пунктов всем известных «должен» зависит не только от него, но и от женщины, с которой он связал свою жизнь.

– Ты так странно смотришь на меня, – заметила Саша, отставляя пустую чашку.

– Пытаюсь понять, ты обиделась на меня за вчерашнее или нет?

– Обиделась? Я? Ну что ты. Я все понимаю. Ты устал. Это очевидно. Важно другое – насколько оправдались твои надежды?

– На все «сто»! Мы скоро будем богаты, очень богаты, Саня!

– Ты не шутишь?

– Какие шутки! – Никольский отставил в сторону поднос, лег рядом с Сашей, обнял ее. – Сейчас я не могу ни о чем думать, кроме того, что безумно хочу тебя.

– Послушай… Галина Михайловна хозяйничает на кухне, я слышу, как шипит масло на сковороде. Еще – как хлопает дверца холодильника. Неужели ты думаешь, что при такой сумасшедшей акустике мы сможем получить удовольствие от секса?

– Ты снова за свое? – Владимир лег на спину.

– Давай подождем, пока она уйдет в магазин или еще куда-нибудь.

– Надо полагать, ты очень соскучилась… – Никольский вздохнул и поднялся с дивана. Осторожно поправил одеяло, взял поднос. – Отнесу на кухню, помою грязную посуду. Когда вернусь, ты мне расскажешь, слышно ли было, как шумит вода в кране.

Владимир вышел из комнаты, а Саша стукнула себя по лбу: зачем она обидела его? Очень неуместно.

– Кофе в постель? – Галина Михайловна покачала головой. – Оценит ли она тебя когда-нибудь, сынок?

– Уже оценила. – Владимир с мрачным выражением лица вышел из кухни и закрылся в ванной.

– Вот стерва, – прошептала Галина Михайловна, – две недели мужа не видела и в первый же день расстроила.

Но вмешиваться в причины испорченного настроения сына мать не стала. Она решила, что Саша, сама того не осознавая, помогает ей. Вошедшая на кухню Александра заметила ироничную улыбочку на губах свекрови.

– Доброе утро, Галина Михайловна.

– Доброе, детка. Что так рано поднялись?

– Не знаю, – Саша пожала плечами.

– Какие планы у молодежи на сегодня?

– Мы еще не обсуждали.

– Мне нужно на фирму, – ответил, не заходя на кухню, Володя. Он только что вышел из ванной и невольно услышал вопрос матери. Остановился в коридоре, глядя на Сашу.

– Работа, работа… – вздохнула Галина Михайловна, с удовольствием замечая, как тень промелькнула по лицу невестки. Не нравится, значит, отлично!

– А я к крестной собралась, Володенька. Мы давно не виделись.

– Привет Майе Ефимовне и от меня передайте, – тихо сказала Александра и, выйдя из кухни, стремительно прошла мимо мужа.

Он ворвался в комнату вслед за ней. Все внутри кипело, но он решил во что бы то ни стало сдержаться. Сейчас он не станет выяснять: кто соскучился, а кто притворяется. Все и так ясно: две недели разлуки не повод для того, чтобы заняться любовью. Всегда есть повод и причина. Саша сама учила его этому. Владимир нервно одевался.

– Вова, ну ведь это глупо, – не выдержала Саша.

– Что именно?

– Ты будешь убегать из дома всякий раз, когда нужно просто поговорить и понять друг друга.

– Лично мне все ясно, это во-первых, а во-вторых – у меня действительно много работы. Большие деньги – огромная занятость. Привыкай, что я не буду в твоем распоряжении по выходным, как это было всегда. Забудь о вечерах за просмотром любимых фильмов, твоих любимых фильмов.

– Надеюсь, вместе с этими переменами придут и другие, – усаживаясь в кресло, заметила Саша. Она лучезарно улыбнулась. – Ты, кажется, говорил о больших деньгах. Значит, я смогу, наконец, понять, что это такое – быть богатой!

Владимир надел свитер и взял флакон с туалетной водой. Бросив на жену насмешливый взгляд, он пару раз направил на себя ароматную струю. Поставил флакон на место и покачал головой.

– Ты, Саня, слышишь то, что хочешь слышать.

– Наверное, в этом я неоригинальна. – Саша поднялась, подошла к мужу и положила руки ему на плечи. – Ты же прекрасно понимаешь, как мне было плохо без тебя. Галина Михайловна делает все, чтобы нас рассорить, а ты ей решил помочь? Зачем? Ты больше не хочешь мальчика или девочку?

– Я предлагал тебе поработать над этим пятнадцать минут назад. Ты мне отказала! – гнев рвался наружу.

– Я же не отказала. Я попросила немного подождать, чтобы мы смогли получить максимальное удовольствие. Одни, без ушей за стенкой! Неужели я должна объяснять такие элементарные вещи? Не заставляй меня оправдываться, когда я не чувствую за собой вины.

– Не чувствуешь? – Владимир убрал руки Саши. – Быть виноватым и чувствовать вину – разные вещи. Не так ли, товарищ психолог?

Никольский поцеловал жену в щеку и, не дав ей опомниться, вышел из комнаты. Вскоре Александра услышала, как за ним закрылась входная дверь.

– Ну и ладно, – с обидой сказала Саша. – Теперь ты будешь долго просить меня даже тогда, когда твоя мамочка будет на расстоянии нескольких километров.

Успокоившись самой глупой из всех когда-либо произносимых угроз, Саша тоже решила не сидеть дома. Она могла позвонить подруге или поехать к матери – Римма Григорьевна, у которой не сложились теплые отношения со свахой, не приезжала в гости к дочери. Обычно Саша сама или с мужем проведывала мать в один из выходных. В этих визитах не было системы, все в зависимости от настроения, от желания Саши воспринимать общество матери. То, что они никогда не были близки, удивляло и настораживало Никольского. Поэтому он никогда не выступал инициатором поездки к теще. На этот раз Саша сделала выбор в пользу звонка подруге. С Симоной у Лесковой были длительные, но прерывистые отношения. Тем не менее они понимали друг друга с полуслова.

– Привет, Симона!

– Сашка? Привет. Давно тебя не слышала.

– Заработалась я.

– Ну, лишь бы не зазналась! – В ее безоблачных отношениях со Скуратовым не было места скандалам и выяснениям отношений. Пока, во всяком случае. Поэтому в голосе Симоны сквозили нотки счастья. – Как ты?

– Нормально. Хотела вытащить тебя на пару часов.

– Я бы с радостью, но мы с Валерой должны вечером быть в «Компасе». Отвертеться – никак.

Развлекательный центр «Компас» открылся не так давно. Открыто Симона не говорила, боялась сглазить, но дала понять, что Скуратову предлагают хорошую работу в качестве директора. Не собираясь отказываться от собственного бизнеса, Валерий явно хотел расширить круг своих знакомых, своих возможностей. Как раз для его энергичной, коммуникабельной натуры. Саша решила, что наверняка вечерний поход как-то связан с бизнесом.

– Поняла, – скисла Лескова. В любом случае к матери она не поедет, но и со свекровью не останется.

– У вас все в порядке?

– Да, все хорошо. Никольский стращает богатством и роскошью.

– Значит, знает, что говорит. Он не из тех, кто словами бросается.

– Поживем – увидим.

– Сань, ты не дуешься на меня? – Симона не скрывала своей озабоченности.

– Нет, не переживай.

– Если ты говоришь честно, то не буду.

Наверное. Впервые Скуратова отказывалась от встречи с подругой, но карьера мужа требует жертв. Оставалось надеяться, что Саша на самом деле не обиделась. Тем более, она просто хотела поболтать, ничего срочного. С Владимиром у нее полный порядок. Симона искренне считала, что Никольский – мужчина, с которым невозможно поссориться. К его внушительному списку достоинств скоро прибавится еще одно – достаток! Не бедствовать – это одно, а иметь возможность шикануть – другое. Кажется, Никольский медленно, но уверенно подошел к выполнению обещания, данного Саше до свадьбы: она будет им гордиться и они будут богаты! Умница Вова! Идеал, с которым не стоит выяснять отношения, кажется, Саша давно это поняла. Единственное, что периодически возмущает спокойствие в этой семье, – разговоры о ребенке. Никольский хочет ребенка, а Саша пока созревает для материнства. Хотя Симона вдруг подумала о том, что они никогда не обсуждают с Лесковой эту щекотливую тему. Обе согласились с важностью карьеры и самовыражения, обозначив именно этот аспект основополагающим. Лишь иногда проскользнет мимолетная фраза о том, что во всем цивилизованном мире тридцать лет – самый детородный возраст, и только у нас безответственно позволяют себе обзаводиться детьми, еще будучи студентами.

– Симона, я тебя целую. До встречи, – вздохнула Александра.

– И я тебя, Олеговна. Обязательно встретимся на днях.

Положив трубку, Саша окинула взглядом комнату: пора заняться генеральной уборкой, но в одиночестве делать этого не хотела. Она считала, что все домашние дела нужно обязательно делить с мужем. Иначе он никогда не поймет, как много на это уходит времени и сил. Разумеется, в том случае, когда хозяйка хочет содержать дом в порядке. Галина Михайловна всегда бросает на сына косые взгляды, когда он достает из кладовой пылесос или моет посуду. Саша знает, что свекровь твердит ему, что это не мужское занятие. Александра вздохнула: в этом доме у нее союзников нет. Да еще и с Владимиром размолвка вышла: и почему эти мужчины такие обидчивые? Саша попыталась поставить себя на место мужа и очень скоро пришла к выводу, что поступила бы так же. Традиционно, поддавшись минутному эмоциональному порыву, – все естественно. Значит, нужно подождать, пока обида перестанет быть такой острой. Может быть, удастся все уладить уже сегодня вечером? Саша снова поймала себя на том, что перспектива секса с мужем не слишком ее возбуждает. Наверное, для нее брак перешел в ту стадию, когда на место удовольствий приходит чувство долга.

– Дожились… – прошептала Саша.

Лескова была уверена, что ее отношения с Владимиром входят в завершающую стадию. Александра даже не представляла, насколько она близка к истине.

Глава 14

Это утро Саша запомнит надолго. Она приехала на работу. Как всегда, на полчаса раньше, чем запланирована первая встреча с клиентом. Лескова поливала цветы в кабинете, с удовольствием отмечая, что летнее тепло сделало свое дело: ее зеленые питомцы активно разрастались, радуя глаз. Особенно Александра гордилась своим лимоном. Она вырастила его из косточки, теперь, после прививки черенков, это было роскошное деревце с глянцевыми листьями. Лескова надеялась, что скоро на нем появятся белые ароматные цветы, а из них – лимоны. Это будут самые лучшие, самые вкусные лимоны. Саша осторожно потерла листик – тут же почувствовала нежный цитрусовый аромат.

Включив кондиционер, Александра отрегулировала жалюзи. Теперь утреннее солнце едва пробивалось в кабинет. Телефонный звонок напомнил Саше, что пора отключить громкость звонка. Во время приема ничто не должно мешать доверительной беседе. Почему-то отвечать на этот звонок не хотелось, но Саша знала, что новости, хорошие ли, плохие ли, все равно найдут адресата. И еще – ничего случайного не бывает.

– Алло! Слушаю вас! – бодро ответила Александра.

– Александра Олеговна?

– Да, это я. – Ей сразу не понравилось отсутствие приветствия и нескрываемая напряженность в голосе.

– Я звоню по поручению Леонида Ильича Овсянникова. Помните такого?

– Разумеется.

– Так вот, он просил вам передать письмо.

– Письмо? – по спине Саши пробежали мурашки, руки похолодели.

– Предсмертное письмо, Александра Олеговна. – То, с какой неприязнью произносили ее имя, не оставляло сомнений в том, что ее считают причастной к случившемуся.

– Он умер? – сдавленным голосом спросила Лескова, опускаясь в кресло.

– Да.

– Когда это случилось? Как это случилось? – Саша потирала лоб кончиками пальцев.

– Вчера были похороны… Можно привезти письмо?

– Конечно. Простите, а с кем я говорю?

– Это мама Леонида.

– Пожалуйста, скажите только одно… – Саша проглотила колючий комок в горле. – Скажите, он покончил с собой?

– Не переживайте. Мой сын позаботился о том, чтобы в его смерти никого не обвинили. Никого, слышите? И в первую очередь – вас… У меня был очень чуткий, очень ранимый и несовременный ребенок. Так я могу приехать?

Учитывая, что Овсянникову было за сорок, моложавый голос матери сбил Лескову с толку. К тому же в нем не было паники, страданий, только усталость и неприязнь к той, с кем приходится разговаривать, выполняя последнюю волю сына.

– Приезжайте, когда вам удобно. Адрес…

– Я знаю адрес. Я каждый раз забирала сына после ваших… сеансов. Вы беседовали, а я ждала его в машине. Смотрела на окна вашего кабинета и мечтала о том, чтобы услышать хоть несколько фраз из того, что он вам говорит. Я была уверена, что никто, кроме меня, не сможет ему помочь… Впрочем, я приеду сегодня. Часам к шести.

– Хорошо. Если по какой-либо причине вы задержитесь, я все равно буду ждать вас. – В трубке раздались гудки. Обошлись без приветствия и без прощания.

Это был день проверки Лесковой на прочность, вернее, на профессиональную пригодность. Она общалась с клиентами, а сама то и дело ловила себя на том, что ведет внутренний диалог. Сама с собой. Умудряясь при этом реагировать на ситуации, возникающие в связи с жалобами и проблемами нуждающихся в ее помощи людей, Саша словно разделилась на две половины: одна пыталась переварить собственные переживания, другая – реагировать на все, поступающее извне. В конце приема Александра чувствовала себя, как после изнурительного марафона. Слабость в теле, вялость в мыслях. Кроме того, глядя на часовую стрелку, размеренно приближающуюся к шести часам, Лескова чувствовала растущую панику.

Стоило только представить, как распахнется дверь и на пороге кабинета окажется мать того, кто еще несколько дней назад пытался избавиться от призраков прошлого, от груза детских воспоминаний, грозивших похоронить под своими обломками будущее взрослого, но очень неуверенного в себе мужчины. Во всех своих проблемах он обвинял мать, а та, в свою очередь, была уверена, что только она сможет помочь своему мальчику.

После таких клиентов Саша каждый раз отгоняла от себя мысль о правильности собственного выбора: у нее нет детей, и, слава богу, никто не обвинит ее в неудавшейся жизни. Но в данном случае не это было главным. Внутри у Саши все оборвалось. Что бы ни говорила мама Овсянникова, что бы ни оказалось в его письме, Лескова винила себя в том, что этот мужчина все-таки воплотил свою угрозу. Он пришел к ней с душевной неразберихой, а она помогла ему настолько, что он легко покончил со всеми проблемами раз и навсегда. Собственно, а почему легко? Откуда ей знать, что происходило с человеком, стоящим на краю?

Стук в дверь заставил Александру вздрогнуть. Лескова хотела сказать «войдите», но не смогла. Спазм не позволил ей произнести ни слова. Потирая шею, словно избавляясь от того, что беспощадно душит, Саша стремительно подошла к двери и распахнула ее.

– Александра Олеговна? – тот же голос, та же интонация, но теперь еще и глаза. Выдержать прямой, изучающий взгляд Лескова не смогла.

– Проходите, пожалуйста. – Она снова могла говорить.

Невысокого роста, полноватая женщина прошла через кабинет тяжелой походкой. Осмотрелась.

– В каком кресле он обычно сидел?

– Или на кушетке, или вот в этом кресле. В зависимости от настроения, состояния, – Саша положила ладони на высокую спинку кресла и тут же отдернула руки под гневным взглядом матери Леонида. – Присаживайтесь, пожалуйста. Простите, я не знаю вашего имени.

– Инна Станиславовна Овсянникова, но это не столь важно. Мы с вами больше не увидимся. Вы можете не засорять вашу память подобными мелочами.

Женщина медленно, осторожно села в кресло, в котором не так давно ее сын пытался обрести душевное равновесие. Она закрыла глаза, представляя, как он рассказывает своему психоаналитику о том, что его гнетет, о том, как трудно ему выживать в этом мире. Дорого бы отдала Инна Станиславовна, чтобы узнать, какие советы давала Леониду эта красивая, испуганная ее приходом женщина. Без стеснения рассматривая Лескову, Овсянникова решила для себя, что ее сын выбрал не того врача.

– Вы так смотрите на меня… – Лескова не пыталась скрыть волнение.

– Как?

– Снисходительно и обвинительно. Мол, чего еще ждать от такой, как я.

– Нет, Александра Олеговна. Я подумала не об этом. Я вообще сейчас ни о чем не могу думать, потому что вчера похоронила сына, любимого сына. У меня еще есть дочь, но мне всегда казалось, что с моим мальчиком мы близки и понимаем друг друга с полуслова.

Лескова отвела взгляд. Не могла же она рассказать о том, как жаловался Леонид на то, что мать придавила его своей любовью и заботой, как бетонной стеной. О том, что она вмешивалась в его жизнь настолько, что разрушила два брака и не собиралась останавливаться на достигнутом. Саша не могла открыть информацию, считающуюся конфиденциальной. Со слов Леонида она знала, что его старшая сестра оказалась более стойкой и защитилась от властной матери очень просто: перестала с ней общаться. А вот он не мог поступить так категорично.

К тому же… Этот мужчина вдруг решил, что именно она, Александра, должна стать для него спасительницей – спутницей, которая сумеет оградить его от деспотизма самого близкого человека. В этом озарении не было желания продолжать беседы пациента и врача. В какой-то момент Овсянников круто изменил их общение. Они рассуждали о том, что такое секс, сексуальность, возможность крепких, доверительных отношений между мужчиной и женщиной. Лескова поначалу обрадовалась тому, что смогла переключить его внимание и озабоченность отношениями с матерью, увести его от многолетних обвинений, обид, сожалений, но вскоре поняла, что ошиблась. Клиент всячески оказывал ей знаки внимания. Приходил на прием с цветами. Для демонстрации своих чувств он избирал традиционные способы: приглашал в театр, на выставки, пикники, прогулки. Получая отказ за отказом, не терял бодрости духа. Он считал, что терпение нужно в самой безвыходной ситуации, а поведение Александры он рассматривал как женское кокетство и набивание цены в чистом виде. Правда, Саша попыталась переубедить его.

– Давайте договоримся, Леонид. Моя личная жизнь проходит за пределами этого кабинета. Ваша – тоже. И самое главное – они никак не пересекаются.

Вот тогда-то и начались новые проблемы. Овсянников вел себя неадекватно. Однажды Саша пожалела о том, что газовый баллончик не в кармане, а в ящике стола. Он бросился на нее, но в последний момент остановился, сумел совладать с собой. Тогда-то он и начал настаивать на встрече у него дома. Саша категорически отказала. Он пригрозил…

– Это вам, держите, – Инна Станиславовна достала из сумочки белый конверт. Протянула его Лесковой. – Держите.

– Письмо?

– Письмо.

У Саши дрожали руки, когда она доставала из раскрытого конверта сложенный вчетверо листок. Никогда не думала, что придется пережить нечто подобное. К тому же она чувствовал на себе пристальный взгляд Овсянниковой.

– Что же вы не читаете? Боитесь? – насмешливо спросила та.

– С чего вы взяли?

– Я бы хотела увидеть, как вы читаете.

– Хорошо. – Лескова расправила лист.

«Дорогая Саша! Обращаюсь к вам так, потому что сейчас мне никто не может запретить называть вас и дорогой, и любимой. Вы ведь все поняли, только пытались, как положено, свести наши отношения к сугубо деловым. Вы и сами испытывали ко мне то, что называют симпатией, влюбленностью, но боролись с собой. Сколько раз в жизни вам приходилось бороться с собой? В вас столько внутренней силы, а вот во мне больше не осталось. Я напишу то, что поймете только вы: моя мама сложила мозаику моей жизни по собственному усмотрению, но в этом последнем шаге не вините ее. Никто не виноват в том, что я больше не хочу жить.

Это желание уйти зрело во мне долго, не один год. С того самого дня, как я почувствовал внутри пустоту. Если бы вы знали, как невыносимо тяжело жить с вакуумом внутри. Я попытался заполнить его любовью к вам, но вы четко дали понять, что это невозможно. У меня были две жены. Обеих я любил, но мама любила меня больше и отвоевала для себя. У меня есть дети, но я не общаюсь с ними, потому что их матери считают меня тряпкой. У меня есть прибыльная работа, но изо дня в день мне приходится кривить душой или тем, что от нее осталось. Как вам такая картина? Удивлены, ведь я и половины не рассказывал во время наших встреч. Это не имело смысла с самого начала. На этой земле нет любви. Даже слов нет, чтобы ее выразить. Вы смогли убедить меня в этом, и какое-то время я сопротивлялся по инерции. Нет любви, нет души, нет смысла, нет человека. Вы сами-то есть? А вот меня нет. Прощайте. Ваш Леонид».

Саша подняла глаза, полные слез. Инна Станиславовна презрительно хмыкнула.

– Расчувствовались, Александра Олеговна?

– Вы наверняка прочли это письмо, – сдавленным голосом ответила Лескова.

– Не буду лгать – прочла.

– И после этого вы смотрите на меня как на виновницу происшедшего? Вы пришли только за тем, чтобы увидеть, насколько мне будет больно? Вам стало легче? – Саша чувствовала, что срывается. Еще немного, и она скажет то, чего не должна говорить ни в коем случае.

– Я знаю одно: ему никогда не было уютно на этом свете, – Инна Станиславовна поднялась, – надеюсь, на том будет лучше.

Лескову покоробило от того, как спокойно она произнесла эти слова. Как будто потеря сына не стала для нее трагедией, невосполнимой потерей. Овсянникова выглядела усталой, удрученной, но, по мнению Саши, не убитой горем.

– Вашей выдержке можно только позавидовать, – тихо произнесла Саша.

– А вы приготовились к истерике, крикам, слезам, причитаниям? Нет, я не доставлю вам такого удовольствия! – Овсянникова направилась к дверям.

Теперь она шла еще тяжелее. Казалось, она едва переставляет ноги. Саша жалела о своих словах, но их было не вернуть. Женщина подошла к двери и, не поворачиваясь, сказала:

– Как вы, бездушное существо, позволяете себе вмешиваться в судьбы других людей? Вы – пустышка! Женщина, которой за сорок, без семьи, без детей, без привязанностей – ничего из себя не представляющий биологический объект. Вы вампир! Все эти годы вы питались несчастьями других, самоутверждались за их счет. Интересно, когда же вы остановитесь? Или что вас остановит? Может быть, смерть Леонида? Или еще чей-нибудь уход?

Инна Станиславовна вышла из кабинета, бесшумно закрыв за собой дверь. Саша автоматически подошла к своему столу, села в кресло, положив перед собой письмо Овсянникова. Она не собиралась перечитывать его. Положила на него ладони и закрыла глаза. Она ощутила, как тысячи невидимых иголок впиваются в ее руки. От каждого укола по телу разливался жар, от которого Сашу бросило в пот. Она отдернула руки и резко открыла глаза.

Лескова закурила, забыв включить очиститель воздуха. Серое облако дыма обволакивало ее, а слезы, застилая глаза, делали привычные очертания размытыми. Александра откинулась на высокую спинку кресла. Ей всегда было уютно на работе. Иногда здесь она чувствовала себя лучше, чем в домашней обстановке. Дома ее ждала тишина, порядок, привычный уклад, а здесь все подчинялось иным законам. Не все можно было предугадать, и в этом была своя прелесть. Как проверка на прочность – сколько еще можно копаться в человеческих слабостях и пороках без ущерба для своего «я»?

Кажется, сегодня она получила ответ на свой вопрос. Она проиграла – человек, давно цеплявшийся за жизнь, все-таки предпочел уйти из нее. Он не получил той помощи, не услышал тех слов, на которые надеялся. Александра смотрела на кресло, в котором обычно сидел Овсянников, и вспоминала его грустные глаза, его резкие движения и заразительный смех, который так часто звучал невпопад. Словно этим громким, задорным смехом он отгонял от себя мрачное предчувствие непоправимого. Оно наступало на него, заставляя оставить попытки примириться с реальностью. Оно не давало ему возможности чувствовать себя уютно в созданном мире. Эта борьба не могла продолжаться вечно.

Наверное, каждого наказание настигает в самый непредсказуемый момент. Саша получала наказание за излишнюю самоуверенность, гордость. Она не пыталась бороться с их проявлениями, позволяя себе зачастую быть не врачевателем, а судьей для тех, кто приходил к ней за помощью. Неся общечеловеческие заповеди, себе она позволяла нарушать их на каждом шагу: аборты, разводы, мимолетные связи, знакомства для выгоды, нестыковка с матерью. Лескова нарушила столько неписаных правил, что оставалось удивительным: каким образом столько лет она провела с чувством иллюзорного благополучия, роста? На самом деле все шло к тому, чтобы поставить ее на место. Сначала Муромов, потом Прохоров, теперь Овсянников. Каждый по-своему доказал ей ее несостоятельность. Они первые, кто открыто пошел на бунт. Впереди ее ждет масса разочарований и страхов. Те, кто придет к ней за помощью, окажутся ее палачами: они приведут в действие приговор, который Александра заслужила давно. Никто не возьмется защищать ее.

Смерть улыбалась ей беззубым ртом, заставляя морщиться от боли. В груди болело, нестерпимо распирало, как будто сердцу, чувствам стало мало места. Саша докурила сигарету, твердым движением раздавила окурок в пепельнице. Выключив компьютер, освещение, взяла сумочку и вышла из кабинета. Лескова знала, что завтра нужно прийти раньше, чтобы проветрить комнату, чтобы уборщица убрала до прихода первого посетителя. Спускаясь по ступенькам, Саша думала только об одном: где ей взять силы и мотивацию для того, чтобы вернуться сюда завтра? У нее остались незавершенные дела.

«Сколько раз в жизни вам приходилось бороться с собой?» – вопрос звучал в ушах, повторяясь, как эхо от стука каблуков по мраморным ступеням. На улице Саша остановилась, вызывая недовольство прохожих. У нее не было сил идти дальше. С трудом сделала несколько шагов к тротуару, подняла руку. Золотистая восьмерка тотчас остановилась рядом. Ее водитель открыл дверь:

– Куда едем? – Лескова автоматически произнесла свой адрес. – Поехали.

Саша не спрашивала об оплате. Сейчас это не имело значения, главное, ее кабинет с каждой минутой удалялся, но ощущение вины не уменьшалось. Видимо, выглядела Александра неважнецки, потому что водитель озабоченно поинтересовался:

– Что, жара давит?

– Давит, – потирая лоб, согласилась Саша.

– Есть корвалол, валерьяна, валидол.

– Спасибо.

– Вы не стесняйтесь, – приветливый и неожиданно внимательный мужчина открыл бардачок. Там аккуратно лежали салфетки, флаконы с лекарствами, бутылочка с минеральной водой и стопка одноразовых стаканчиков.